— Понял.
   — И не разевать рот, когда не спрашивают. Ты понял?
   — Понял.
   Бадри отвесил ему затрещину. Заложник пригнулся, и рука только скользнула по его макушке.
   — Ты ничего не понял… Теперь говори.
   — Я все понял… Я буду делать, как вы хотите, — мягко заговорил пленный. — Я хочу жить…
   Голос его приобрёл какие-то воркующие интонации.
   — Зачем ты бьёшь меня? — продолжал, не обращая внимания на мечущего глазами молнии Бадри. — Мне же больно. Я человек, как и ты. Я ощущаю боль. Представь, что ты бьёшь себя… Мы едины. Мы все люди. Наши души соприкасаются…
   Бадри застыл, ощущая себя как-то странно. Слова этого человека окутывали его, сдавливали мягко, но мощно, как кольца анаконды. Лишали обычного его стремления к импульсивным, жестоким действиям.
   — Я тоже человек, — пленник приблизился к тюремщику и перешёл на шёпот: — Я мог бы стать твоим другом… Я стану твоим другом… Я стану твоим братом…
 
   Глеб обнял Настю.
   — Это надолго? — спросила она.
   — Я не знаю… Все очень сложно… Я не могу тебе сказать всего… Пойми, Настюха…
   — Я понимаю… — Она прижалась к нему.
   Ветер трепал её просторный, модный, ярко-зелёный плащ, в котором она походила на фею леса. Они стояли около невзрачного «Москвича». Человек за рулём терпеливо ждал. Он будет ждать сколько угодно, не выказывая ни малейшего недовольства. Это его работа — ждать и делать то, что прикажут.
   — Папка, а мы море увидим? — дёргал Глеба за куртку Вовка.
   — Увидите.
   — А там вода чёрная?
   — Почему чёрная?
   — Так море Чёрное…
   — Море Чёрное, а вода зелёная.
   — В Чёрном море должна быть чёрная вода, — озадачился Вовка такой явной несообразностью.
   — А в Красном море? — полюбопытствовал Глеб.
   — Красная… Пап, а…
   — Стоп. Молчать, — Глеб взял сына на руки, подкинул.
   — А я буду плавать? — не обращая внимания на приказ молчать, продолжал донимать вопросами малыш.
   — Будешь…
   Машины стояли, прижавшись к обочине трассы, ведущей на аэропорт «Шереметьево-2». Это был миг прощания. Надолго? Навсегда?
   Настя ко всему привыкла. Она жила, зная, что в любой момент может разбить её только-только устоявшуюся жизнь телефонный звонок, и ей придётся убираться на другой конец света, бросая вещи, квартиру. Так уже бывало. Это означало, что у Глеба охота, притом охотится не только он, но и за ним. Рядом с охотником, когда он вышел на след, не должны идти женщина и ребёнок. Они должны ждать в теплом и сокрытом от чужих взоров убежище. Ещё она знала, и это знание наполняло её холодом, что однажды может случиться так, что придут хмурые люди и скажут: «Глеб не вернётся. Он был хорошим солдатом». И это «был» подведёт окончательную, не подлежащую пересмотру черту. И она молилась, чтобы этот миг не наступил. И чтобы миновала их чаша сия. Единственно, чем она могла помочь самому дорогому человеку на земле, — это молитвами.
   — Вовку держи в ежовых рукавицах, — с напускной серьёзностью напутствовал Глеб.
   Вовка тут же начал толкать свою старую теорию, что в ежовых рукавицах должны ходить ежи.
   — Ладно, любимая… Вам пора.
   — Пора, — кивнула она.
   — Самолёт через час.
   — Глеб… Будет очень горячо?
   — Не горячее, чем на сковородке. Нас так просто не поджаришь, Настюх. Тебе ли не знать, что мы в огне не горим.
   — Я знаю. — Она поцеловала его.
   Они стояли, обнявшись, ещё долго.
   Время вышло. Глеб ещё раз подбросил на руках Вовку, усадил его в салон, крепко сжал руку Насти, вложив в этот жест то, что недосказано, — несокрушимую уверенность, что он вернётся. Кивнул водителю.
   Настя захлопнула дверь. И «Москвич» тронулся вперёд.
   Глеб постоял, смотря вслед машине, увозившей родных людей. Вскоре самолёт унесёт их вдаль. Там тихо, плещут волны, безопасно. Там за ними будут приглядывать люди, которым можно доверять.
   И, как всегда, у Глеба было ощущение, что звенит внутри тоскливая струна, теребящая душу.
   Ничего, это ненадолго. Может быть…
   Глеб сел в серый «Форд-Фокус» и резко рванул с места. Развернулся, усмотрев промежуток в сплошном потоке машин, и на всех парах помчался в город…
   Семья отправлена. Это самая уязвимая точка. Перед схваткой воину надо прикрывать уязвимые места, по которым легче всего полоснуть острым. А что схватка будет, и притом серьёзная, без дураков, насмерть, Глеб не сомневался.
   У здания цирка на Цветном бульваре он подсадил в машину оперативного координатора «Легиона» Одиссея, в миру полковника милиции Олега Артемьева, заместителя начальника Регионального московского управления по борьбе с бандитизмом МВД. «Форд» сразу просел — полковник обладал воистину богатырскими габаритами, даже Глеб по сравнению с ним выглядел скромно. Координатор в стильном белом плаще смотрелся вальяжно, как бизнесмен средней руки.
   — Ну, что скажешь, брат Пушкин? — осведомился Артемьев.
   — А то ты не знаешь.
   — Знаю. Гурвич ушёл. Операция провалена.
   — Не совсем.
   — Если не достигнут ожидаемый эффект и запланированные цели — операция считается проваленной.
   — Ликвидировано боевое звено противника.
   — Ликвидировано. И цепочка обрублена. Вы обнулили солдат, расходный материал, которых «Вервольфу», если это он инициатор охоты на Гурвича, никак не жалко.
   — Согласен, Олег…
   — Потому что он найдёт ещё таких вот шустрых ребятишек с криминальными наклонностями и неуёмной жаждой баксов. Для неквалифицированной работы. Выследить беглого учёного — ума большого не надо. Таких спецов по России…
   — Я в курсе всего этого, Олег.
   — Гурвича нет. Нить оборвана. У нас несколько пленных бесполезных ублюдков…
   — Мне спать не даёт гибель Саши Кандагарского. Что твоя милиция говорит? — вопросительно посмотрел на Артемьева Глеб.
   — Свидетелей нет. Мероприятия «Перехват» не дали никаких результатов.
   — Это я слышал по «Радио Москвы».
   — Версии ты сам вполне способен выстроить.
   — Способен. На любой вкус. С архитектурными излишествами. Или в конструктивистском стиле, — улыбнулся не слишком радостно Глеб.
   — Сашу Кандагарского могли грохнуть из-за старых делишек, — не обращая внимания на язвительный тон, произнёс Артемьев. — Его мог убрать «Вервольф», прознавший, что ребята засыпались, и решивший по-обрубать все концы.
   — Вряд ли, — возразил Глеб. — Там следы приличного боя. «Вервольф» убрал бы его деликатно.
   — Это мне тоже приходило в голову… А если вмешалась какая-то третья сторона?
   — Какая третья сторона?
   — Без понятия. Узел такой, что его не распутаешь так сразу…
   — Значит, мы его разрубим, — пообещал Глеб, правда, без особого воодушевления.
   Он должен был признать, что пока они зашли в тупик. Мероприятия по розыску беглого программиста продолжались. К «Вервольфу» никаких нитей не было. Страницы в «Зеленой книге» слиплись и никак не желали перевёртываться.
   После встречи с Артемьевым Глеб, в хвост и в гриву гоняя пятёрки Атамана, заставля их отрабатывать все намеченные мероприятия, которые носили больше формальный характер — в успех их никто не верил. Но в любом случае надо отрабатывать по полной все направления — может, что-то и высветится.
   Через пару дней Артемьев назначил новую встречу.
 
   Зевс ждал их в своём просторном кабинете на базе-2. На столе лежала неизменная доска для игры в «Го». Кофе и коньяк на журнальном столике говорили о том, что Зевс настроен на обстоятельный, долгий разговор.
   — Докладов о проделанной работе не надо, — произнёс Зевс, приглашая гостей расположиться в коричневых кожаных креслах. — Хочу отдохнуть от этого.
   — А, — потянул Глеб. — О чем говорить будем? Если об искусстве — кубизм там, сюрреализм — тут я пас.
   — О «Зеленой книге» будет разговор. — Зевс насмешливо посмотрел на Глеба. — Это похлеще любого сюрреализма… Вы, вообще, задумывались над тем, с чем мы столкнулись?
   — Версий масса, — сказал Артемьев. — Наиболее реальная — это международная преступная система промышленного шпионажа и контроля за разработками, финансируемая крупными корпорациями, не заинтересованными в изменении технологического баланса.
   — Ах, баланса, — улыбнулся Зевс.
   В разговоре с ним всегда создавалось ощущение, что он знает гораздо больше, чем говорит. Даже при ответе на вопрос «который час» кажется, что Главный оперативный координатор не просто в курсе, что звякнуло тринадцать часов одиннадцать минут, а он постиг именно скрытый смысл течения времени. От этого беседовать с ним было порой неуютно.
   — Смотрите шире, — произнёс Зевс устало. — Эти некто отнимают у нас будущее… Вы не задумывались, что наша планета должна была выглядеть сегодня совершенно по-иному… Чище. Лучше. Более приспособленной для жизни. Для людей…
   — Читал в романах Ефремова, — хмыкнул Глеб.
   — Это хорошо, что у меня начитанные подчинённые… А ты читал, что паровой двигатель изобрели ещё в Древней Греции? Он мог изменить расстановку сил на земле. Что мы имеем? Только через две с половиной тысячи лет его начали использовать. Наука и техника Рима вплотную приблизились к порогу современной технической цивилизации, но почему-то не переступили его. Сделанные открытия часто бесследно исчезали. Императору Нерону преподнесли кружку из ковкого стекла. В Римской Империи появлялись в начале первого тысячелетия от Рождества Христова изделия из алюминия, для производства которых необходимо электричество… Телескоп был создан раньше на пару сотен лет, чем принято считать. Изобретён и забыт. В архивах семнадцатого столетия находим упоминания об опытах не только с оптическим телеграфом, но и с телефонным аппаратом, передающим звук голоса. В 1729 году в вышедшей в Монтебурге книге описан весь процесс фотографии. Если не помнишь, официальное открытие фотографии — это 1839 год. Пароходы тоже пришли поздновато — первые упоминания об их изобретении относятся к семнадцатому, а по некоторым источникам и к пятнадцатому веку… Все делалось поздно. Мы всегда опаздывали… Нас всегда тормозили!
   — Зато ядерная бомба появилась слишком рано, — произнёс Артемьев.
   — Да? Когда мир ещё не пропитался гуманизмом, так? Появись она раньше, это привело бы к фатальным последствиям? Но есть и другое мнение — мир никогда не был так жесток, как сейчас. Наши предки лучше чувствовали грань, за которую нельзя переходить.
   — Спорно, — сказал Артемьев.
   — Ладно, — отмахнулся Зевс. — Речь не об этом… Самое интересное — век двадцатый. Это столетие — кладбище открытий. Фантастические технологии возникали как по волшебству и как по волшебству пропадали. Начало века. «Лучи смерти» русского учёного Филиппова. Изобретение телепортации — мгновенного переноса предметов на расстояние — изобретатель убит в захудалой гостинице… Сороковой год. Ленинград. Загадочный прибор, позволяющий просвечивать толщу земли, безошибочно выявлять залежи полезных ископаемых, а также возраст пород. Начинается война. Вся научная группа погибает… Но самая любопытная интрига закручивается вокруг источников энергии… В двадцатом веке неожиданно производство энергии становится ключевым вопросом для человечества. Цивилизация уже не может жить на дровах. Её энергетическая база основана на сжигании органических веществ — угля, нефти, и это сразу начинает тяготить планету… Земля опутывается цепями линий электропередач и телефонных проводов. Начинается трансформация, а порой и просто жестокое изничтожение природы… Мы узнаем, что такое экологический кризис… Энергия и коммуникации становятся основой не только экономики, но и власти… И под стук колёс несущегося на всех парах неуклюжего паровоза цивилизации появляются тихие, странные открытия. Со странной судьбой… Слышали о Николе Тесла?
   — Сербский изобретатель, отец генератора переменного тока, основы нынешней энергетики, — блеснул эрудицией Глеб.
   — А ты слышал, что современники считали его чёрным магом? Но он был простым гением. Его руками создана действующая модель резонансного трансформатора с коэффициентом полезного действия больше единицы…
   — Вечный двигатель, — скривился в усмешке Артемьев.
   — Именно… Кстати, он же разработал установки по передаче энергии на расстояния без проводов, которые похоронили бы все линии электропередач. Он же чуть не явился могильщиком бензинового монстра, отравляющего смрадным дыханием наши мегаполисы, — автомобиля. В 1931 году Тесла снял бензиновый двигатель с нового автомобиля фирмы «Pierce-Arrow» и заменил его электромотором переменного тока мощностью в 80 лошадиных сил без каких бы то ни было традиционно известных внешних источников питания. Он ездил на машине неделю, гоняя её на скоростях до 150 км/ч.
   — Легенда? — спросил Артемьев.
   — Задокументированный факт… Новая эра в энергетике и транспорте. Где она?.. А семидесятые-восьмидесятые годы — проходит волна сообщений о двигателях с коэффициентом полезного действия больше единицы. Электромагнитные плазменные конверторы, производящие энергию из ничего… Вакуумные генераторы… Антигравитационные технологии. Холодный термоядерный синтез… Высокотемпературная сверхпроводимость… Автомобильные двигатели, работающие на воде и воздухе. Иные принципы коммуникации взамен радиосвязи… Где? Все уходит в песок. Рассасывается…
   — Но была же военно-технологическая гонка, — встрял Глеб.
   — Да. Выход в космос. Термоядерные бомбы. Новые виды материалов… Гонка вооружений. Гонка технологий. Но… Кардинально ничего не меняется. То, что может перевернуть все, — гасится. Представь, изобретён новый источник энергии — это разрушение геополитического баланса. Перекройка карты мира. Миллиардные потери. Безработица. Трудно предсказать все последствия. Это крах нынешней цивилизации. Те, кто сейчас все, становятся никем.
   — В том числе Россия.
   — С Россией другой разговор. Мы бы выкрутились за счёт высокого оборонного технологического потенциала. И фундаментальной науки. Пока у нас ещё есть запас прочности. Через десять лет будем висеть, как Эмираты, на трубе, как на игле.
   — Послушать вас, получается, что некая организация уже третью тысячу лет глушит передовые технологии.
   — Организация? Тут что-то более масштабное. Это какая-то сила… Порой непреодолимая… И мы с ней столкнулись лоб в лоб. Вопрос — в состоянии мы что-то изменить?
   — Кто-то должен попробовать, — безрадостно улыбнулся Глеб. — Во всяком случае бой будет красивым.
   — И мы упустим момент, когда ещё можно сдать назад. — Зевс поднял чашку из тонкого фарфора и пригубил кофе. Чашка в его руке дрогнула, и тут Глеб с некоторым страхом понял, что Главный оперативный координатор пребывает в состоянии неопределённости и неуверенности. Зевс, который знает все и видит любую ситуацию как на ладони, обладает феноменальным чутьём, сейчас пасует. Более того — он боится… И от осознания этого факта у Глеба похолодело в груди. Черт, на что же они наткнулись на самом деле? Если Зевс знает что-то большее, все равно скажет только то, что считает нужным…
   Глеб был немножко оглоушен. Он будто заглянул в бездонную пропасть. На землю его вернул Артемьев.
   Пригубив коньяка, он доложил:
   — Перед тем как завалили Сашу Кандагарского, по Реутову шастали чеченцы на нескольких тачках. Вели себя подозрительно.
   — Чеченцы? — удивлённо вздёрнул бровь Зевс.
   — Они тут каким боком? — воскликнул Глеб.
   — Не знаю. Но узнаю, — пообещал Артемьев. — Напрягу всю агентуру.
   — Получается, чеченцы грохнули Сашу Кандагарского, — задумчиво произнёс Глеб. Его начало точить какое-то неуютное чувство. Он не мог ухватить скользкую, как рыба, мысль — она все время срывалась с крючка. Что-то важное было здесь сокрыто… Чеченцы — Саша Кандагарский — «Вервольф» — убитые учёные… Сам черт тут ногу сломит!
 
   — Давай говори, чтобы деньги собирали быстрее, — напутствовал Султан.
   — Саша, Сашенька, — ныл Анатолий Алексеевич в телефонную трубку. — Деньги давай. Напряги Ахмеда. Людей напряги… Я со всеми рассчитаюсь. Ты же меня знаешь. Со всеми… Я хочу жить.
   — Я стараюсь, — слышался в трубке испуганный голос. Человек, которому звонил заложник, кажется, был совсем не рад необходимости лезть в такие дела.
   — Когда соберёшь? Подумай. Завтра? Послезавтра? Через два дня?
   — Да, через два дня.
   — Я умоляю. Сашенька. Побыстрее… Они меня убьют. Я умоляю…
   — Кончай блеять, как баран, — Султан отобрал мобильник. Ударил заложника ладонью по шее. Тот съёжился, прикрывая руками голову.
   — Почему ты маленьким не умер? — покачал головой Султан.
   — Не бейте… Я все отдам.
   — Сука. — Султан ещё раз ударил новосибирского бизнесмена, ощущая, как в него вливается радостная энергия всесилия, власти над жизнью другого человека. Одно из самых приятных чувств, которые Аллах даровал правоверному воину.
   Неожиданно за заложника вступился Бадри:
   — Султан, не надо бить.
   — Почему? — удивился чеченский главарь.
   — Ты запугаешь его до заикания. Он вообще разум потеряет. А нам нужно получить деньги.
   — Нужно, нужно, — недовольно закивал Султан. Его приводило в бешенство, когда ему указывали, что делать, а что не делать. И хотелось сделать все наперекор. Но спорить с доверенным лицом самого Сельмурзаева неразумно. Поэтому он попридержал свои чувства… Хотя бы на время.
   — Не забыл, что в деньгах этого барана доля депутата? — произнёс Бадри.
   — Не забыл. Я только не возьму в толк, зачем ему доля с каких-то ста тысяч долларов? Не его масштаб. Один раз в казино посидеть.
   — Сельмурзаев не играет в казино.
   — Ну да, — закивал Султан. — Он правильный. А мы падкие до шайтанских искусов… Так?
   — Ты это сам сказал, — усмехнулся Бадри.
   — Ничего не так! Ты думаешь, мне нужна Чечня? Мне нужны горы? — Султан все-таки сорвался. — Мне нужен этот город! Мне здесь хорошо!
   — Это твоё мнение. Я его не могу оспаривать.
   — И правильно делаешь, — с угрозой произнёс Султан, кидая злобный взгляд на депутатского помощника. Тот ему никогда не нравился. А сейчас ещё меньше — какой-то смурной стал.
   Потом Султан перевёл взгляд на пленника. И внутри ощутил какое-то неприятное шевеление. Это было мимолётное ощущение опасности. Откуда оно сочилось? Уж не от этого ли убогого?
   Закончив в «отстойнике» дела с заложником, Султан сел в машину и пришпорил её по просёлочной дороге, разбрызгивая широкими шинами грязь и лужи. Сегодня ему ещё предстояла встреча с депутатом.
   Сельмурзаев начал ему надоедать. Он окончательно потерял голову из-за неосуществлённой мести. Опять будет сдвигать брови и требовать найти своих врагов. А как? Где их искать? Город под боком — двенадцать миллионов. Столько же в пригородах. Найти по рисованному портрету человека, о котором не знаешь ничего. На Рублевском тракте его уже ждали. Сельмурзаев хмуро пригласил своего помощника присесть на диван и осведомился:
   — Ничего полезного из заложника не выдавил?
   — Деньги за него внесут, — сообщил Султан. — А для наших дел — ничего.
   — Вот, — Сельмурзаев протянул ему папку. — Здесь информация об одном банке и двух коммерческих структурах.
   — Зачем? — не понял Султан.
   — Добрые люди принесли весточку, что через них финансируется наш враг. Необходимо оперативно собрать о них всю информацию. Притом очень аккуратно… Чтобы не насторожить… А потом перейти к действиям…
   — Информацию, — недовольно пробурчал Султан. — На коммерсантов. А Салех на что? Он юрист. Всех знает… Его работа…
   — Он что мог, то сделал, — не отреагировав на резкий тон бандита, спокойно произнёс Сельмурзаев. — В этих папках коммерческая информация, сведения о налогах, направлениях деятельности. Салех поработал хорошо головой. Теперь настало время поработать руками.
   — Как ты это видишь?
   — Как считаешь нужным, Султан. Можешь кинуть в подвал людей, о которых идёт речь в досье. Выбей из них все…
   — Дело не слишком хитрое, — произнёс неуверенно Султан. — Только в Москве так нагло уже давно не работают.
   — Правильно. Потому что между влиятельными людьми есть неписаная договорённость не переходить грань, чтобы не быть взаимоуничтоженными. И эту грань первыми перешли не мы… Теперь мы имеем право…
   — И возможности, — кивнул Султан. — Я сделаю это…
 
   Клюв вышел из супермаркета. Одну его руку оттягивали несколько пакетов с продуктами. В другой руке он аккуратно, чтобы не помять, держал торт за четыре сотни рублей. Земфира любила торты, правда, пыталась слабо сопротивляться своей страсти к сладкому, опасаясь испортить фигуру. Хотя Клюва это не пугало. Он, наоборот, любил, когда у женщины есть за что подержаться.
   — Почём букет? — спросил авторитетный подмосковный бандит Клюв, притормаживая около пожилой торговки цветами, стоящей на просторной площадке перед входом в супермаркет.
   — Триста! — отчеканила торговка цветами, окинув взором потенциального покупателя — волосатого битюга с нахальной мордой и длинным горбатым носом. Цену она заломила втрое.
   — Двести пятьдесят, — небрежно бросил Клюв.
   — Ладно, — охотно согласилась торговка.
   — И то много. — Он любил, когда последнее слово, лучше матерное, оставалось за ним.
   Ему с трудом удалось сграбастать все вместе — сумки, торт и букет. Притом букет приходилось держать в той же руке, что и пластмассовую коробку с тортом, так что цветы постоянно норовили соскользнуть на асфальт.
   Перед супермаркетом все было заставлено машинами, так что пришлось «Ауди» оставить за углом.
   По пути один из пакетов все же выскользнул из пальцев — хорошо, что там были колбаса, паштет и ветчина — нечему биться.
   Клюв подобрал пакет. В душе поднималось мутной волной раздражение.
   — Чурка грузинская, — прошептал он. Он ругал Земфиру, ради ублажения коей вынужден таскаться с тортами. Будь она под рукой — досталось бы ей на орехи.
   Худо-бедно он добрёл до своей «ласточки» — вишнёвой «Ауди-А6». Положил торт и цветы на капот. Открыл дверцу. Бросил всю добычу на заднее сиденье. Перевёл дыхание. И только собрался занырнуть за руль, как услышал сзади голос с гнусными, насмешливыми интонациями:
   — Далеко собрался, Алик?
   Клюв резко обернулся. Рука дёрнулась в направлении подмышки. Потом вспомнил, что пистолет давно не носит. Общеизвестно, что лучший способ нарваться на неприятности — носить с собой ствол.
   — Никак, не узнал? — обиделся амбал, по сравнению с которым окружающие ощущали себя пигмеями.
   — Олег Викторович, — Клюв поморщился, будто задёргало зуб.
   — Он самый, — полковник Артемьев, он же Одиссей, кивнул в сторону ждущего неподалёку темно-вишнёвого джипа «Гранд-Чероки». — Давай в машину.
   — Спасибо, у меня своя есть, — с вызовом произнёс Клюв.
   — А мы тебя покатаем. За наш счёт.
   — У меня нет времени.
   — Зато у нас есть.
   — Повестку присылайте, — захорохорился Клюв. — Я приду с адвокатом… Может быть, приду.
   — Клюв, тебе здесь засветить или попозже? — задумчиво посмотрел на бандита заместитель начальника Управления по борьбе с бандитизмом.
   — Самоуправство, — больше для приличия пробормотал Клюв. — В прокуратуру заяву не хотите?
   — Клюв. Ты меня знаешь. Садись в машину, пока у меня запас терпения не истощился.
   Около джипа маячило ещё двое бугаев, сильно напоминающих бандитов. Они из Управления по борьбе с бандитизмом. Клюв уже сталкивался с ними. Стоила ему та встреча двух зубов. Сейчас начнёшь качать права — и снова идти к дантисту.
   — Ладно. Я за вами на своей машине, — поморщился Клюв.
   Артемьев шагнул к нему, взял за руку и ласково произнёс:
   — Дёрнешься, сломаю руку.
   — Хорошо. — Клюв с размаху захлопнул дверь своей новенькой «Ауди», нажал на брелок, включая сигнализацию, блокируя двери, и направился к темно-вишнёвому джипу.
   — На казённые доходы такие чёрные «воронки» покупаете или как? — начал зудеть Клюв, когда его усадили в просторный салон между двух оперов.
   — Ты деньги наши считать будешь? — ласково спросил Артемьев.
   — Мы налоги платим. Чтобы милиция честно жила. А тут… Неправильно это, — балагурил, усмехаясь, Клюв. — Коррупция во власти. Да ещё самоуправство.
   — Да что ты говоришь.
   Джип тронулся с места и неторопливо двинулся в общем потоке напряжённого московского движения. В этот день, наконец, заявила о себе в полный голос весна. Сильно затянувшаяся зима вместе со своими ветрами и облачными фронтами оттянулась на север.
   В Москву пришло долгожданное тепло. И солнце решило порадовать утомлённых москвичей своим ласковым вниманием. Но для Клюва этот день оказался чёрным…
   — Слышал, Управление внутренних расследований в МВД есть, — Клюв пытался расслабиться и привычно зачесал языком. — Вчера интервью его начальника читал. Говорит, вовсю избавляются сейчас от оборотней в погонах.
   — Спасибо, что напомнил, — Артемьев лениво поддерживал пустой разговор с видом — мол, пой, птичка, пока дают.
   Джип свернул с шоссе и закрутился между новостройками.
   — Вот и я говорю. Не для народа милиция стала. Самоуправство. Тачка дорогая. На наши налоги жируете.
   — Ты не заговаривайся, Алик. На какие налоги? — обернулся к нему с переднего сиденья Артемьев. — С вышибания долгов? Или с наёмных убийств?
   — Да ладно, — на миг стушевался Клюв, но тут же вернул себе прежнее нахальство. — Не доказано же… Отпустили меня тогда…