— Ты заказал билеты? — спросил благообразный, полноватый, широкоплечий мужчина лет сорока пяти.
   Его волосы щедро посеребрила седина. Про такую седину говорят — благородная. Действительно, эти седины не скорбели о прошлом, а намекали на долгое, безоблачное и безбедное будущее их обладателя. Судя по тому, что он занимал место хозяина за просторным столом красного дерева, здесь он был за главного.
   — Да, — кивнул лысый «колобок» с курчавенькой легкомысленной бородой и маленькими, вечно насторожёнными глазками. — Рейс в пятницу. До Лос-Анджелеса.
   — Что делать, ты, надеюсь, в курсе?
   — В курсе, — хмыкнул «колобок». — Начать и кончить… Вообще-то, нереально за такой срок…
   — Через две недели ты здесь… Что ты должен обязательно успеть — это встреча с доктором Страусом. Визит во Флоридский технологический институт. И проработка протокола о намерениях с компанией «Интеллект». Остальное по обстановке.
   «Колобок» с кислым видом кивнул.
   — А ты что, хотел на Голливуд там глазеть? Нет, дружок. Работать надо. Деньги делать. Вкладывать капитал, в том числе интеллектуальный. Движение должно быть. А ты сидишь с унылым видом, Сема. И никакого блеска в глазах…
   Судя по всему, песня была старая, не раз пропетая на бис, поэтому «колобок» только пожал плечами и с видом человека, который давно привык и устал отбрехиваться, заявил:
   — Тебе блеск нужен или работа?
   — Работа.
   — А работу никто лучше меня, старого еврея, не сделает. Так?
   — За что тебя и ценю…
   За окном заработал отбойный молоток. Хозяин кабинета успел одуреть от этого звука, сравнимого по зловредности только с ядовитым шипением бормашины. Прямо за окнами турецкие рабочие сноровисто превращали очередной московский памятник архитектуры девятнадцатого века в безликую стеклянно-бетонную упаковку для офисов.
   — Теперь надо с Новосибирским институтом выйти на контакт, — деловито продолжил хозяин кабинета. — Разработка там перспективная есть. Англичане заинтересовались… В Обнинске — там голый Васер. Масса амбиций. Академики, доктора. Толку — ноль… Белидзе…
   — Триумвират, — хмыкнул «колобок». — Гении доморощенные.
   — Да уж… Не знаю, что и делать… Ты веришь в эти их фантазии?
   — Белидзе и команда — люди талантливые.
   — Если такие умные, почему такие бедные, как говорят американцы?
   — Талант и нищета в России — близнецы-братья. Мы, посредственности, за их счёт богатеем, — изрёк поучительно «колобок».
   — Среди этих талантов больше психов, которые выдают неконструктивный бред за откровения свыше. И поди разберись, что стоит денег, а что только нервов. Боюсь, с группой Белидзе такая же история. Я не особо верю в мгновенные революции в науке и ниспровержение основ.
   — Значит, не веришь в теорию относительности и квантовую механику? — Глаза «колобка» смеялись. Этой их дискуссии исполнился также уже не первый год. — И в геном человека?
   — Верю. Было время, клады лежали под ногами. Стоило только увидеть их и нагнуться. Сейчас в мировой науке идёт поступательное, неторопливое движение вперёд, крайне материально затратное и вовсе не чреватое незапланированными прорывами… Плавно все должно быть. Пристойно. Без суеты. А Белидзе со товарищи намереваются немножко растрясти основы…
   — Но результаты есть. Экспериментальные…
   — А кто их проверял?.. Ох, чувствую, влетит нам эта программа в копеечку… Не люблю потрясателей основ. Они чаще сотрясают воздух впустую.
   — А нам-то чего? — пожал плечами «колобок». — За погляд денег не берут. А если это правда?
   — Тогда мы поймаем жар-птицу. Опять побасёнки — жар-птицы, — скривился Николай Валентинович Марципало — хозяин кабинета он же директор фонда «Технологии, XXI век».
   Фонд этот был создан стараниями Академии наук и Министерства экономики с целью собрать перспективные идеи, дать им импульс в развитии, в худшем случае повыгоднее продать их на Запад. С внедрением получалось как всегда — то есть ничего не получалось. А вот с продажей на Запад перспективных идей и технологий шло гораздо лучше. Благо отдавали дёшево, так что от желающих отбоя не было. Притом торг шёл по российской арифметике — бакс пишем, два в уме. Того, что в уме, хватало на подкорм нужных людей и в Академии наук, и в Минэкономики, а потому фондом все были довольны. В том числе голодные учёные — генераторы этих самых идей, которым каждый бакс — счастье.
   — Белидзе — не сумасшедший романтик. Он прагматичен, — отозвался «колобок», точнее, Семён Иосифович Ровенский, заместитель Марципало, его правая рука, левая нога и заодно голова. — И умеет соблюдать секретность. Ядро процесса, на котором и основано ноу-хау, не знает никто, кроме его группы. Свой интерес он блюдёт…
   — Блюститель, — скривился Марципало. — Он у нас ещё крови попьёт…
   Зазвонил мобильник. Ровенский зашарил по всем многочисленным карманам своей джинсовой безрукавки. Наконец извлёк его из кармана брюк. Нажал на кнопку и произнёс ровным, спокойным голосом, с обычной долей иронии:
   — Весь внимание…
   По мере того как он выслушивал сообщение, лицо его бледнело и вытягивалось.
   — Когда? Как? Какая-то несуразица… Да, понятно… Черт возьми, ну надо же… Пока, Коля. До встречи…
   Он положил со стуком телефон на стол и вытер ладонью лысину.
   — Что там? — заёрзал в кресле Марципало, у которого был отличный нюх на неприятности.
   — Не попьёт у нас Белидзе крови.
   — В смысле?
   — Он мёртв…
   — Как мёртв?
   — Ночью покончил жизнь самоубийством. В записке написал, что устал…
   — Устал? — Марципало нервно поправил свой роскошный бордовый галстук. — Черт! Я же говорил, он обычный сумасшедший! Как и его идеи!
 
   Мир Руслана, пусть и не слишком светлый и безопасный, но достаточно прочный, рухнул. Заносчивого чеченца грубо затолкали в холодный фургон — такие используют для перевозки мяса. Бросили на рифлёный алюминиевый пол. Там крупногабаритный русский «медведь», присев рядом с ним на колено, резко бросил:
   — По ходу маршрута ты должен отзванивать?
   Руслан ничего не ответил.
   — Я спросил, — спокойно произнёс медведь.
   — Собак помойных спрашивай. Они тебе как брату ответят!
   — Настрой ясен.
   Железные пальцы стиснули Руслану голову. А потом резкая боль в ухе.
   Руслан задохнулся от боли. И заорал бы. Но челюсть ему стиснули, так что послышался только сдавленный рык.
   По шее струилась кровь.
   — Не скули, Моджахед, — по-чеченски произнёс резко, будто плетью хлестнул, другой присутствовавший здесь жилистый, с холодными стальными глазами, мужчина. — Это только мочка уха… Потом будем резать по кускам…
   Ужас захлестнул Руслана… Все шло здесь неправильно. Резать головы и уши — это привилегия его братьев… Русские свиньи слишком слабы и чувствительны для такой работы. Они не способны вести себя, как мужчины. Они — никто!
   В мозгу щёлкало. Кто это? Кто посмел? Менты? ФСБ? Военные? Кто это, шайтан их всех забери?!
   — Я повторяю — ты должен сделать отзвон?
   — Должен, — выдавил Руслан. И снова его стиснули в тисках. Нож коснулся другого уха…
   — Будешь дальше врать?
   Руслан не должен был сделать никаких отзвонов в пути. Он уже сообщил, что товар получен. На крайний случай был предусмотрен звонок с кодовым словом — это значило, что все пошло наперекосяк. Его обязанность была сделать это, даже если придётся пожертвовать жизнью…
   Русские поняли это…
   — К тебе ещё немало вопросов, — хмыкнув, произнёс жилистый. — Адреса, явки, планы…
   — Я ничего не знаю. Мне сказали отдать деньги, взять чемодан. Привезти…
   — На вокзал, да?.. Или в общественный сортир на Пресне?..
   — Смешно, да? — опять начал хорохориться Руслан. — В центр города должен подвезти. Там у меня возьмут. Я ни при чем…
   — Руслан… Я тебе гарантирую одно. Ты скажешь нам все, — пообещал «медведь». — Через полчаса…
   Руслан криво улыбнулся. Он не собирался говорить ничего. Сердце ухало в предчувствии страшного. Но он должен был держаться… Должен… Он не может опозорить себя. Своих братьев. Свой род! Должен…
   — Отдохни пока…
   Руслан пошевелил закованными в наручники руками. Разомкнуть бы их, ударом выбить дух из здоровяка, распахнуть дверцу фургона… Но это нереально…
   Ему очень не понравились слова «отдохни пока»…
   — Куда везёте? Куда? — заволновался он.
   Но ему не отвечали…
   А потом кошмар продолжился. Гордого чеченца вытолкали из машины, как какую-то недостаточно поворотливую скотину. И затолкали в длинную фуру с иностранными надписями на боках. Захлопнулась дверца, отрезая солнечный свет и внешние шумы. Зажглась электрическая лампочка. Внутри было просторно, гулко и жутко. В центре стояло кресло.
   От вида этого кресла решимость Руслана сразу ухнула куда-то в центр Земли, в магму, да там и сгорела.
   Кресло было хирургическое, с ремнями. Рядом, как в старых фильмах о фашистах, столик с инструментами.
   Здесь к тем двоим русским, которые сопровождали его в фургоне, присоединился невысокий, немножко сутулый человек с тщательно зализанными на пробор жиденькими волосёнками. Руслан скривился. Даже в своём незавидном положении он не мог скрыть презрения к таким вот червякам, которых можно навсегда задавить одним взглядом. В них нет ничего от настоящих мужчин, кроме привычки носить брюки.
   — Руслан, — произнёс Глеб, которого Руслан окрестил «медведем». — Я буду говорить коротко и доходчиво. Выбор остаётся за тобой, но он невелик. Первый вариант — ты сотрудничаешь с нами, помогаешь нам разрешить возникшую проблему. За это мы оставляем тебе жизнь…
   — Можешь меня убить, — сквозь зубы процедил Руслан.
   — Это второй вариант. Ты отказываешься от сотрудничества. Тогда Доктор, — он кивнул на «червяка», который вежливо улыбнулся, будто его представили на светском рауте, — с помощью нехитрых инструментов и хитрых психотропных веществ — слыхал небось о таких — выдавливает из тебя по капле все. И ты умираешь. В мучениях…
   Глаза чеченца полыхали ненавистью и упрямством.
   — Я тебя понимаю. Ты боишься не за себя, а за своих близких… Поэтому учти, что вместе с собой сегодня же в могилу ты потащишь свою сестру и отца, которые живут в Подольске.
   Руслан дёрнулся, изрыгая нечто нечленораздельное, но ремни крепко удерживали его. Это было нечестно! Русские так не могут! Чеченцы — могут, а они — нет!
   — У нас специфическая организация, — продолжил Глеб. — Её авторитет основан на том, что мы всегда держим обещания… Мы зачистим всех твоих родственников, которых найдём…
   — Ты… Ты грязная свинья. Ты скотина… Я на руку намотаю твои кишки, собака…
   — Эмоционально, но не убедительно… Даю тебе три минуты на раздумье. — Глеб посмотрел на часы. — Потом отдам тебя в руки Доктора.
   — Ты… Я вырежу всех твоих…
   — Время пошло…
   В Чечне Руслан привык жить рядом со смертью. Он очень много видел смертей, убийств. Гибли люди от бомбёжек, от межплеменной вражды. От солдат федеральных войск. Убивали его братьев и сестёр. Он сам убивал… Это было нормально… Он готов был убивать и умирать… Так ему тогда казалось…
   Сейчас ему казалось иначе. Он понял, что умирать именно сейчас и именно здесь совсем не готов. Тем более вместе со своими родными… Он боялся смерти. Он хотел жить…
   Когда время истекло, он пробормотал:
   — Мы все равно сочтёмся, собака…
   — Итак, ты согласен, — констатировал Глеб.
   — Что хочешь знать?
   — Начинай сначала…
   Руслан поплыл. Биополевой стресс-детектор, который был смонтирован на передвижном оперативном пункте, устроенном в самой обычной на вид фуре, сбрасывал на компьютер диаграммы, и специалист за перегородкой подтверждал — Руслан говорит правду…
   Картина получалась следующая. Руслан, немало потрудившийся на благо чеченских террористов, неоднократно снабжал группировки оружием, снаряжением и всем необходимым. Дело было прибыльное. Работал, в основном, по конкретным заказам. На этот раз очень серьёзные люди ему заказали партию радиоизотопов. Правда, изотопов не простых. Это было одно из старательно оберегаемых ноу-хау ядерного центра в «Снежанске-11». Группа высокоактивных трансформеров, как коряво обозвали их. Вещества безобидные, но путём нехитрой обработки переходящие в активное состояние. По всем научным парадигмам, такие изотопы вообще в природе существовать не могут. Но факт остаётся фактом — НПО «Сигнал», держащее две трети производства радиоизотопов в стране, в прошлом году создало это чудо. Одно из его применений — в качестве оружия массового поражения. При распылении над мегаполисом последствия могут быть самые страшные. Попадая в тело жертвы, эти изотопы практически не выводятся и работают как бомба, разрушая организм радиоактивностью. Рак лёгких, лейкемия, лучевая болезнь… И все в массовых масштабах… Идеальное орудие для теракта.
   — Откуда ты узнал, где взять эту дрянь? — спросил Глеб.
   — Я одно время занимался рынком изотопов, — пояснил Руслан.
   — Вместе с Мирзоевым? — Глеб вспомнил давнее кровавое дельце.
   — Да.
   Задача Руслана состояла в том, чтобы добыть оружие возмездия. Дальше — не его забота. Планировалось, кажется, что-то грандиозное.
   — У нас нет танков и самолётов, — прошипел Руслан. — У нас есть воля к победе. И все средства для этого годятся…
   — Давай дальше, философ…
   А дальше все просто. Проходит купля-продажа изотопа. Руслан в Москве передаёт товар и отчаливает на все четыре стороны.
   — Кто все это затеял? — спросил Глеб. — Кто получатель?
   — Он тебе не по зубам, — буркнул пленник.
   — Хотя бы облизнуться.
   — Сельмурзаев.
   — Тот самый? Депутат законодательного собрания?
   — Да…
   — Уже интереснее, — Глеб хмыкнул. Как же. Личность известная. Депутат Усман Сельмурзаев, председатель правления банка «Спектр-Интернациональ», а также совладетелец парочки гостиниц и пивного заводика в Москве. — А дальше. Кто исполнитель теракта?
   — Не знаю…
   — У нас договор, Руслан…
   — Я не знаю!
   — Врёт, — послышалось у Ратоборца в крошечном наушнике. — Все показатели зашкаливают. Похоже, очень тепло…
   Ратоборец опять посмотрел на часы и произнёс:
   — Игра старая — тридцать секунд на выбор.
   — Рамазан Актов.
   — Правая рука Колченогого Муртазалиева.
   — Да… Его боевые группы рассредоточены по всей Москве.
   — Кто с ними держит связь?
   — Сам Сельмурзаев.
   В трейлере было тоже холодно. Но ещё больший холод терзал Руслана изнутри. Зубы постукивали. Сотрясала дрожь. Он ёжился. Наручники сзади тоже холодили, перекрывали ток крови. Но больше всего леденила мысль, что он предаёт всех.
   — Куда ты должен отвезти товар?
   — За Ногинском частный дом.
   — Кто приедет за ним?
   — Сельмурзаев пришлёт кого-нибудь, чтобы убедиться в наличии товара…
   — С деньгами?
   — Да…
   — Кто в доме?
   — Обычно пара его людей, отлеживающихся после работы в Чечне.
   Когда почти все было сказано, Руслан вдруг испытал странное облегчение. Ему вдруг подумалось, что предавать не только страшно, но и приятно. Будто разом расплачиваешься со всеми долгами, которые наделал за свою жизнь.
   — Они твоих подручных знают? — спросил Глеб.
   — Одного-другого видели в лицо, — ответил Руслан.
   — Ну что ж… Придётся тебе ещё немного нам помочь…
 
   «Хомо компьютерикус» — новый вид человека, рождённый щедрым на научно-технические и социальные революции двадцатым веком. По замыслу он должен быть молодым, тощим, бледным, с красными глазами и сутки напролёт проводить перед монитором, скользя по запутанным, с развязками, заторами, пробками трассам Интернета. Внешний мир, еда, женщины его интересовать не должны. Все это пустая трата времени. Программы, файлы, сайты, вирусы и антивирусы, базы данных — именно в этом настоящая жизнь. Именно тут истинная реальность.
   Из подобных качеств Лёша Гурвич обладал, пожалуй, только молодостью, да и то уже не первой. Было ему двадцать семь лет. Крупный, с уже нагулянным жирком и румяным круглым лицом, любитель пива, женщин и горных лыж, он тем не менее был человеком-компьютером. Во всемирной паутине ощущал себя как рыба в воде, или, скорее, акула в океане. Мог без проблем хакнуть защищённый сайт. Языки программирования знал лучше, чем русский. И вполне мог бы сделать карьеру и стать высокооплачиваемым программистом. Сделал бы и стал бы, если бы его интересовали деньги. Точнее, деньги его интересовали, но не настолько, чтобы жертвовать ради них душевным спокойствием и ощущением значимости своего места во Вселенной. А эту значимость он ощущал, когда вторгался в неизвестные, нехоженые края, где не ступала ещё нога учёного. Поэтому, работая с Белидзе над проектом, названном с претензией — «Титан», он был счастлив. Потому что то, чем они занимались, было смело. Это было круто. И до этого не допёр никто в мире.
   Да, там был полет! Там открывались такие горизонты!.. Но в последнее время Гурвичу иногда становилось жутковато. Слишком далеко они зашли. Химические процессы, которым они дали жизнь, все больше напоминали алхимию. Они вторглись в совершенно неизведанные земли, где легко оступиться и провалиться в топь. И ещё там могли поджидать хищники…
   Впрочем, голову ломать над вечными проблемами не было никакого желания. Гурвич устал. Ему как воздух нужна была капитальная расслабуха. Он давно мечтал о горячей баньке, холодном пиве и теплом женском теле. Все это нашлось у его институтского приятеля Ромы, имевшего уютный домишко в Замяткове, что в двухстах километрах от столицы.
   Дом располагался на окраине посёлка городского типа. Деревянное строение под грузом прожитых лет немного покосилось, дряхлую мебель изъел жадный червь. Зато банька была отличная.
   — Шею сильнее массируй, солнце моё, — проурчал, жмурясь от удовольствия, Гурвич, разлегшись на лавке в предбаннике.
   Тонкие женские пальцы, оказавшиеся на удивление сильными, массировали мышцы и вызывали истому.
   Девки были местные, молодые, развратные и, по московским меркам, удивительно дешёвые. За тысячу рублей, пиво, водку и закуску они уже второй день скрашивали одиночество двоих институтских друзей, утомлённых московской суетой. При этом девки считали, что им подвалило просто немыслимое счастье, потому что деньги в Замяткове уже несколько лет являлись редкостью и роскошью. Фабрика и два совхоза дышали на ладан, и заняться в этих местах было нечем.
   — Я устала, — капризно произнесла Натаха, встряхивая руками. — Замандавалась вся.
   В выражениях она не стеснялась, и Гурвич имел счастливую возможность слегонца пополнить свой запас нецензурных и ругательных слов.
   — Ничего, — сказал он. — Ещё чуток поработай. Потом пивком поправимся.
   Это обещание воодушевило девушку, и она начала мять спину клиента с новой энергией.
   — Развлекаетесь, — констатировал худосочный, с глазами профессионального мошенника, вечно улыбающийся Рома, зайдя в предбанник.
   — Балдеем, — кивнул Гурвич.
   — Мы уже потрахались, — незатейливо проинформировала Наташка. — А где Нинка?
   — За пивом услал. А у меня чего-то машина барахлит.
   — Какая? — хмыкнул Гурвич.
   — Та, что на колёсах. А ты что подумал? С этим все ништяк.
   — Это радует, Рома…
   — Полезу под железяку, — вздохнул хозяин фазенды.
   — И охота? — удивился Гурвич.
   — Завтра не заведётся, — Ромка вышел. Дверь со скрипом закрылась. И Гурвич снова расслабился под сильными пальчиками массажистки…
   Так бы лежал и лежал… Хорошо… Но хорошо не бывает долго.
   Затренькал мобильник. Точнее, вдарил бойко и громко саунд-трек из нашумевшего блокбастера «Звёздная дорога». Брать трубку страшно не хотелось. Но абонент был настойчив, если не сказать настырен. Телефон звонил и звонил. Гурвич переборол желание заткнуть его, бросив с размаху на пол, чтобы только осколки в стороны брызнули. Нехотя протянул руку.
   — Кто там? — растягивая слова, произнёс он.
   — Это Санин.
   — Здорово, — Гурвич закряхтел, как старый дед, и приподнялся на лавке, по ходу легонько шлёпнув Наташку по округлому заду. — Палыч, если бы ты только знал, от чего меня отрываешь…
   — Плохи дела, Алешенька.
   Санин всех знакомых и своих студентов называл уменьшительными именами, отчего у многих закрадывались подозрения по поводу правильности его сексуальной ориентации.
   — Что случилось? — встревожился Гурвич, вдруг поняв, что голос у третьего члена их научной группы доктора математических наук Санина потерянный.
   — Белидзе…
   — Что Белидзе?
   — Он умер.
   — В смысле?
   — Он умер. Погиб. Покончил жизнь самоубийством. Наглотался снотворных таблеток. Достаточно?
   — Так, Палыч. Успокойся и не кипятись… Ерунда какая-то. Как Белидзе мог покончить жизнь самоубийством? Сейчас, когда все на мази?
   — У него спроси! — По голосу Санина ощущалось, что в его душе трепетала, как птица в клетке, пытавшаяся вырваться на простор, истерика.
   — Так… Успокойся… Успокойся, — как заклинание повторял Гурвич. В предбаннике было жарко. Но в груди возник сквознячок. Холодный такой сквознячок, от которого замерзает сердце. — Я сейчас собираюсь и еду… И мы что-нибудь придумаем.
   — Что мы можем придумать?
   — Так. Успокойся, — то ли себе, то ли собеседнику сказал Гурвич. Дал отбой. И присел на лавке, замерев и тупо уставившись в дощатую стену, на которой был зачем-то накрепко прибит барометр.
   Девушка насторожённо погладила его по плечу.
   — Ну, котик, чего случилось? Он не ответил.
   — Чего киснешь, красавец?… Ох, какой хмурый. Сейчас мы тебя успокоим, — она потёрлась голой грудью о его плечо, её руки поползли вниз.
   — Отстань! — заорал Гурвич, резко оттолкнув её.
   — Ты чего, совсем? — обиделась Наташка.
   — Извини… У меня… У меня друг умер.
   — Как умер?
   — Отравился… Или отравили…
   — Отравили?! — изумлённо уставилась на него девушка.
   — Да… Но это начало. Всех нас перебьют… Я как чувствовал…
   Он начал одеваться.
   — Надо ехать… Надо…
   Девушка смотрела на него, как на психа…
   — Извини, крошка, — застегнув рубашку, кинул он ей. — Пока.
   Он вышел из бани, согнувшись от удара мокрого снега. С утра зарядил этот снег, будь он неладен. И тучи — низкие, давящие. Куда подевалось вчерашнее солнце?
   — Во, психический, — покачала головой деваха, глядя на захлопнувшуюся дверь.
 
   — Люблю огонь, — сидящий на корточках молодой плечистый чеченец с наивным дурашливым лицом ткнул кочергой в уютно потрескивающие в камине поленья. — В горах огонь — тепло, хорошо… И редко.
   — Почему редко? — спросил Глеб, комфортабельно устроившийся в плетёном кресле с мягкими подушками.
   — Огонь — нельзя. Самолёт прилетит. Вертолёт прилетит. Снайпер ударит… В спальный мешок спишь. Там хорошо. Тепло. Но огонь лучше.
   — Долго воевал?
   — С тринадцати лет. Отец воевал… Я воевал. А ты?
   — Пришлось маленько.
   — За кого воевал?
   — За всех, — хмыкнул Ратоборец.
   — За всех — это правильно. Дураки воюют просто так. Умный воюет за деньги. Нет денег — нет война.
   — Хорошо хоть платили? — поинтересовался Глеб.
   — За работу. БТР убил — платят много. Солдат убил — платят так себе. Офицер убил — платят нормально. Война. Выгодно.
   — Это верно…
   — Руслан хорошо тебе платит? — как бы невзначай бросил молодой чеченец.
   — Иногда неплохо… Чаще — так себе.
   — Руслан жадный… Ты сильный. В тебе воин виден. Сейчас мы с братом отлежимся, тогда поехали с нами Чечня.
   — В горах воевать?
   — Зачем в горах? Кто сейчас в горах воюет? Дома живёшь. Хорошо кушаешь. Днём спишь. Ночью свиней режешь…
   — Свиней?
   — Которые в военной форме…
   — И много заработать можно?
   — Как работать будешь, — в голосе молодого чеченца зазвучали зазывные нотки, как в рекламе памперсов. — Ты воин. Мину, фугас класть можешь. Стрелять умеешь. Кроме того, ты русский, в форму тебя оденешь — от солдата не отличишь. Не то что мы… Денег много получишь. Богатый будешь.
   — Денег… Каких? Фальшивых?
   — Зачем фальшивых? Имам Муртазалиев получил от братьев с Аравии мало-мало много денег.
   — Значит, фугасы класть, — усмехнулся Глеб.
   — Не просто фугас класть. Фугас мальчишка положит… Специальная операция! — многозначительно произнёс молодой чеченец важное слово.
   — Почти уговорил…
   — Руслан мало-мало платит. Муртазалиев щедрый. И никогда фальшивый доллар не даёт. Его за это уважают. Кого хочешь спроси.
   — Спрошу…
   Чеченец удовлетворённо крякнул, решив, что доброе начало важному делу положено. Заполучить такого бойца — здоровенного, с кошачьей грацией в движениях, выдающую человека серьёзной подготовки, это ли не удача! И ещё приятно подложить свинью Руслану, которого не любят за жадность, хитрость и пренебрежение обычаями.
   — Скоро они там? — Глеб посмотрел на часы.
   — Приедут. — Молодой чеченец снова принялся ворошить угли. — Сиди. Чай пей. Разве плохо?
   Проникнуть на чеченскую базу в Ногинском районе удалось без труда. Руслану стоило только бросить негромко и властно:
   — Это свои.
   И металлические ворота отворились. Место для двухэтажного кирпичного дома было выбрано с таким расчётом, чтобы не мозолить людям глаза и в случае опасности иметь путь отступления к раскинувшемуся на многие километры лесу, перемежаемому болотами. В посёлке в это время было совсем немного жителей. Дымились трубы в парочке домов, горело несколько окон. В основном домишки были бревенчатые, убогие. На пригорке виднелась полуразрушенная церковь с обломанной, как карандаш, колокольней. Над ней вились вороны.