Страница:
— Э, Олег, вернись на землю… К тому же она крашеная.
— Все-то ты знаешь… Так вот. Мы установили, кто такой Махмуд, который выискивал Сашу Кандагарского перед тем, как того замочили… Интересная личность, между прочим. Три года назад проходил по ичкерийским делам, в терактах участвовал. Ничего не доказали. Попал под очередную амнистию, спустился с гор и очутился в Москве. Сейчас он разведчик Султана. Его ценят достаточно высоко. Даже выполнял заказы самого Сельмурзаева…
— Чеченцы. — Глеб похлопал ладонью по мягкой панели. — Смотри, все срастается. Изотопное дело — там они. Потом они глушат Сашу Кандагарского, имеющего отношение к убийствам учёных. И в конечном итоге наезжают на нашего финансиста. Скажи, бывают такие совпадения?
— Вряд ли, — Артемьев прищёлкнул пальцами.
— И все равно концы не вяжутся, — Глеб задумался, потом заявил: — Нужно прояснять ситуацию. Взять языка… Того же разведчика Махмуда. Такие люди редко работают втёмную.
— Ребята его уже ищут, — сообщил Артемьев.
— Твои менты или наши опера?
— Наши, Глеб. Наши… Это работа не для тех, кто стеснён рамками закона…
В информационной базе Управления по борьбе с бандитизмом аналитики перелопатили весь массив информации. В ней скрывается немало полезного — в каких агентурных сообщениях засвечивался фигурант, чьей связью он возникал по другим делам, имелись ли его телефоны в изымаемых у бандитов записных книжках, фиксировала ли его где-то служба наружного наблюдения, проходил ли он подозреваемым по конкретным преступлениям. Кроме того — где прописан, штрафовался ли за превышение скорости или повреждение зелёных насаждений.
В итоге перед полковником Артемьевым на стол легла итоговая справка-меморандум. Оказалось, что Махмуд светился далеко не редко. В справке имелось несколько адресов его связей, которые стоило отработать.
Теперь дело оставалось за малым — пройтись по этим самым адресам. И найти Махмуда. Или информацию о его местопребывании. А кто исполнит эту работу лучше, чем Атаман с его подчинёнными?..
И Атаман начал работать. И теперь не было сомнений в том, что, если фигурант имеет хоть какое-то отношение к этим адресам, его песенка спета…
Первый адрес. Здесь проживает некто Аджапов — член ингушской организованной преступной группировки и связь Махмуда. Машины останавливаются во дворе пятиэтажного дома. Лифта нет, поэтому оперативники прут на четвёртый этаж пехом, сопровождаемые озадаченными взглядами нюхающей клей подъездной шпаны. Район люмпеновский. Дети растут, как сорняки на кладбище…
Звонок квартиры не работает. Ничего! Ногой по двери, да ещё прикрикнуть:
— Милиция!
За дверью шаги. Щёлканье замка. На пороге здоровенный, с курчавой волосатой грудью зверь неопределённой национальности. На нем спортивные шаровары и майка. На правом предплечье и кистях рук обильные синие рисунки, намекающие на причастность их хозяина к гильдии граждан, занимающихся противоправной деятельностью.
— Гражданин Аджапов? — осведомляется Атаман и суёт зверю в морду удостоверение. — Есть разговор.
— Постановление на обыск давай. Тогда пущу, — зверь нахально ухмыляется и пытается закрыть дверь.
И сгибается пополам от разящего удара в печень. Не успевает и понять, что к чему, как видит перед собой половой коврик, крайне замызганный, а суставы трещат, потому что руки завели за спину так, что локти чуть затылок не гладят.
Слышится испуганный писк, на пороге объявляется завёрнутая в простыню деваха лет шестнадцати.
— Звук прикрути, — хрипит Атаман, делая шаг ей навстречу. — Тебя же не трогают.
Визги и писки обрезает, как ветки бензопилой «Дружба».
— Одевайся, Аджапов. Задержан. Вот постановление об аресте. — Атаман суёт хозяину квартиры, которого уже подняли с пола, постановление. Таких липовых бумаг у него полно на все случаи жизни. Печать прокурора, подпись, все реквизиты, даже ссылка на уголовное дело — все на месте, не подкопаешься.
— Да вы чего?! — голосит Аджапов — то ли скулит жалобно, то ли возмущается. — Не за что! Я ничего не делал!
Его причитания никого не интересуют. Внизу уже стоят под парами две машины с фальшивыми синими милицейскими номерами.
Машины уходят в московскую ночь. Выруливают около свалки рядом с лесопарком.
— Я не при делах. Завязал, — гундосит Аджапов. — Мужики, скажите хоть, за что взяли… Я не при делах. Падлой буду. Мамой клянусь…
— Ты нас перепутал с кем-то, — заявляет Атаман.
— Вы чего, не менты?! — в ужасе вопит Аджапов.
Машина замирает. Свет фар утыкается в кучу мусора и спугивает бродячих котов, которые неохотно разбегаются.
— Где Махмуд?
— Какой Махмуд? — ошарашенно переспрашивает Аджапов.
— Махмуд Маленький. Чеченец. Разведчик…
— Не знаю такого.
— Не знаешь? — удивляется Атаман. И резко ладонями бьёт по ушам задержанного.
Когда в голове проясняется, Аджапов ощущает, что лежит на мокрой земле.
— Повторяю вопрос, — произносит Атаман.
— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.
— Ладно, — кивает Атаман своему помощнику. — Давай, мочи его…
— Э, правда не знаю, — скулит Аджапов.
— Давно его видел?
— Месяц назад… Он помогал нам.
— Чем?
— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.
— Пробил?
— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…
— Где он может быть?
— Не знаю!
Атаман кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.
— У-й-я-а!!! — дико, как сирена, воет ингушский бандит.
— Дальше коленная чашечка, — уведомил Атаман.
— Ох… Что же вы за беспределыцики, — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по-настоящему. А значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.
— Давай, говори, падла такая. Рассуждать ещё будешь…
— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.
— Кто такой? Где живёт?
— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутове со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят с шлюхами гулять. Друзья…
— Адрес.
— Не знаю. Больно-о-о.
— Адрес, урод!
— Я покажу…
— Если врёшь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?
— Да… Больно-о-о…
Один из бойцов рвёт рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плёвая — больше шума и визга.
Ночь. Дорога. Мигание светофоров…
Гочу даже не приходится выуживать из тёплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно лёгкого поведения.
— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а значит, шансы остаться в живых резко возрастают.
— Поверим на слово, — Атаман кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…
Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.
— Закурить не найдётся? — подваливает он к Гоче.
— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений. Профессиональный боксёрский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлёпок по губам.
— Заглохни. Дольше проживёшь!
Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.
На этот раз помойка в другом конце Москвы, но пейзаж схожий. И опять Атаман задаёт тот же вопрос:
— Где Махмуд?
И слышит тот же ответ:
— Не знаю.
— Выбор у тебя небогатый — сдохнуть или сказать. — Атаман проводит по нежной щеке Гочи острым лезвием финки, оставляя порез. Ответом служит истошный визг. Но тут никто ничего не услышит.
— Шинковать буду кусками, — объявляет Атаман. И Гоча ему верит.
— Он у Нинки!
— Поехали, покажешь адрес.
— Я не пойду.
— Тогда тебя понесут.
На этот раз путь лежит в Бескудниково. Ночью по Москве можно ездить. Машин мало. Только носятся как бешеные иномарки — видать, боясь опоздать из одного ночного клуба в другой. Да крутятся патрульные машины. Патруль Атаману не страшен. У него ксив прикрытия столько, что можно спокойно двигать хоть в Кремль.
Гоча, едва перебирая ногами, поднимается с бойцами на этаж.
— Здесь, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы он меня видел…
— Звони, — Атаман подталкивал его к двери. — Заорёшь, чтобы предупредить, тут же и завалю…
Гоча трясущимся пальцем вдавливает кнопку звонка.
— Кто? — слышится женский голос.
— Это я. Гоча…
Дверь начинает приоткрываться.
Вдруг Гоча не выдерживает и орёт:
— Махмуд, беги. Меня убивают!
Орать дольше ему не позволяют. Об стенку башкой. Отключка. Атаман бьёт ногой по двери. Удар такой силы, что железную дверь впечатывает в стену. За дверью лежит хозяйка квартиры — в отключке.
Атаман прыгает в прихожую. Потом в комнату. Там в вещах роется молодой хлипкий чеченец. Он выуживает из тряпок пистолет. Но, понятно, не успевает. Атаман сближается с ним, выворачивает руку, легонько бьёт по шее. И советует ласково так:
— Не суетись под клиентом, уродец… Наручники. Махмуда усаживают на пол.
— Он, — кивает Атаман, сверяясь на всякий случай с фотографией.
Тем временем хозяйка — полная дивчина, кровь с молоком — приходит в себя.
— Милиция, — Атаман демонстрирует ей удостоверение. — Твой гадёныш арестован. Ты не имеешь права выезжать из Москвы. Ясно?
— Да, да, — кивает, всхлипывая, дивчина, на лбу которой набухает шишка.
Все, операция завершена успешно. Теперь остаётся только Аджапова и Гочу отвезти в отстойник — подвал, где они посидят некоторое время. А Махмуда на базу-2 для допроса.
Ночное время самое подходящее для допросов. Об этом известно испокон веков.
На базе за пленника взялся Глеб. Махмуд, имевший представление о возможностях спецслужб по развязыванию даже самых накрепко завязанных языков (он был уверен, что попал именно в спецслужбу), не стал играть в молчанку. Хоть он и выглядел подавленным, но на вопросы отвечал полно и, скорее всего, правдиво. Но его все равно придётся перепроверять при помощи Доктора.
В числе прочего Махмуд поведал о том, как занимался наблюдением за домом Аллы.
— Получается, вы пасли Гурвича и его любовь, — нахмурился Глеб. — Чего вам этот программист сдался?
— Нужен был не он, — понурился Махмуд, ёрзая на прикрученном к полу стуле. Он постоянно отводил глаза, в которые бил в лучших энкавэдэшных традициях яркий свет лампы.
— А кто?
— Ты…
— Что значит — я?
— У Султана есть твой портрет, Ратоборец… Султан тебя ищет…
— Мой портрет?! Фотографический?
— Рисованный портрет.
Дальше Глеб, выясняя причину убийства Саши Кандагарского, подбил итог:
— Получается, Сашу вы решили пленить, посчитав, что мы с ним в одной упряжке?
— Ну да. Я же видел, как ты выходил из дома вместе с любовницей этого самого Гурвича и с Карасём. А Карась — это человек Кандагара.
— И через Кандагара вы хотели выйти на меня? — хмыкнул Глеб. Ситуация получалась абсурдная. Чеченцы просто взяли не тот след.
— И на твоих хозяев, — добавил Махмуд.
— А чего тогда Кандагара в расход пустили?
— Он бешеный, да! — воскликнул Махмуд. — Мы не смогли его схватить! Он убил двоих! Мы его убили. А второго забрали.
— Какого второго?
— С ним ещё был один. Какой-то скунс. Бледный. С толстыми щеками, как у хомяка. И глаза такие водянистые.
— Кто такой?
— Он не при Сашиных делах. Бизнесмен какой-то. Из Новосибирска.
— Что с ним сделали?
— Султан его у себя в тюрьме оставил. Деньги с него получает. Хочет сто тысяч заработать…
— Опиши-ка этого скунса поподробнее.
Когда Махмуд закончил описание, Глеб встрепенулся:
— Где он сейчас?!
— Я же говорю — у Султана в тюрьме.
— Ты там был?
— Да…
— Покажешь место…
— Лучше расскажу.
— Покажешь, Махмуд. Покажешь…
Глеб поднялся со стула и вышел из камеры для допросов, предоставив чеченца своим помощникам.
Наверху в кабинете утопал в мягком диване Атаман. Он клевал носом, но при приближении Глеба очнулся и осведомился:
— Как там наша добыча?
— Поёт, как соловей… И такое напел… В общем, собираем три штурмовые группы и группу разведки. Будем вскрывать чеченское логово…
Сельмурзаев чувствовал себя плохо. Какое-то гриппозное состояние, хотя ни кашля, ни насморка. Это нервное.
Он устал. Разговор обещал быть тяжёлым. Напротив депутата в кресле у камина сидел Султан.
— Ты понимаешь вообще, что мы имеем? — воскликнул депутат.
— Понимаю. Я все понимаю, — процедил Султан.
— Ничего ты не понимаешь!
— Я все понимаю, Усман! — злобно прошипел Султан. — Я потерял семь человек! Семь! Если так пойдёт, то скоро не останется у меня людей!
— Твои люди — это хлам!
— Мои люди — это мои люди!
— Твои люди не могут ничего! Мы теряем их. И не получаем ничего взамен…
— Мои люди воевали с неверными, Усман. И проявили себя хорошо. Они не заслужили таких слов.
— Ты так считаешь? — криво улыбнулся Сельмурзаев. Он встал, пошевелил кочергой в камине, обычно это занятие успокаивало его.
— Нам просто не везёт.
— Не везёт, — хмыкнул депутат. — Ты хоть отдаёшь себе отчёт в том, с кем мы столкнулись?
— Я знаю только то, что говорил ты, Усман…
— Пенсионеры, — горько усмехнулся Сельмурзаев, сжимая кулаки.
Страх в его душе боролся с яростью. Его опять тыкали мордой в дерьмо, как щенка. Он понимал, что инициатива не в его руках.
Все было хуже некуда. Как-то слишком быстро и неожиданно случилась катастрофа. Боевики отзвони-лись Султану и сообщили, что они зацепили у банка машину с бизнесменом из чёрного списка. Готовятся его взять. И пропали.
Сельмурзаев напряг свои связи, пытался что-то узнать по милицейским учётам и сообщениям на «02». И никакой информации там, способной пролить свет на случившееся, не нашёл. Две машины с семью вооружёнными боевиками, приученными действовать в самых экстремальных ситуациях, просто растворились в воздухе, будто их и не было. Бермудский треугольник?
Нет, конечно. Просто воины ислама оказались не готовыми к встрече с противником. Скорее всего, их перещёлкали да ещё и замели следы так, что ничего не раскопаешь.
Сельмурзаев вспомнил Феликса, того «работягу», сдавшего информацию на «Легион». Депутат тогда прекрасно понимал, что его руками хотят загрести жар. Но надеялся быстро решить проблемы, отомстить, выжечь обидчиков до третьего колена. «Пенсионеры, остатки былой силы», — так, кажется, говорил этот Феликс, шайтан возьми его душу! И результат — за несколько дней потеряно людей, как при обстреле отряда из системы «град». И проклятое унизительное чувство собственного бессилия… Кто-то должен за это заплатить… И когда-нибудь заплатят. Все заплатят ему по счетам. И Феликс. И генерал госбезопасности Войченко, с подачи которого диаспора утонула в этом дерьме. Заплатят. Когда-нибудь… Не сегодня…
А сегодня надо тормозить и сворачиваться… Ведь следующим может исчезнуть он, депутат Государственного собрания Сельмурзаев. «Легион» уже взял его один раз. И нет оснований считать, что это не удастся снова.
Ещё недавно на стороне Сельмурзаева была внезапность. Теперь это преимущество утрачивается. Он вскоре будет как на ладони. А враг — в тени.
Сельмурзаев прошёлся по холлу. Кинул взгляд на Султана. Тот сидел в кресле, закинув ногу на ногу, в ладном, очень дорогом костюме, при галстуке. Но европейский прикид не мог скрыть его животного начала. Руки волосатые, лоб низкий, глаза маленькие и умные. Зверь… Сильный, с железными руками. Неукротимый. Не остановишь ничем, только пулей… Пулей между глаз. Дырка аккуратная, и он заваливается…
Следом у Сельмурзаева возникла ясная и чёткая мысль — а ведь если «Легион» взял пленных, так те знают своего хозяина Султана. Исчезни они, и ниточка к депутату Государственной думы будет обрублена. И он тогда совершенно чист… Причин жалеть Султана у Сельмурзаева нет. В прошлом слишком много чёрных кошек пробежало между ними.
Султан насторожился, поймав на себе недобрый взгляд. Внимательно посмотрел на Сельмурзаева, будто уловив его мысли. Спросил:
— Чего смотришь так, Усман?
— Да думаю… У тебя есть дела в Москве, которые ты не можешь переложить на своих людей?
— Плох тот хозяин, который не может переложить дела на своих людей, — покачал головой Султан. — Дело хозяина — держать в руке кнут и умело управляться им.
— Тебе нужно уезжать из города.
— Зачем?
— Ты ничего не понимаешь?! — взорвался депутат. — Наш враг уже знает, что вы объявили ему войну. Он придёт за вами…
Султан не стал хорохориться, бить себя в грудь и кричать, что готов встретить любого врага лицом к лицу. Он должен был признать справедливость слов депутата. Только спросил:
— Надолго?
— Пока не решится проблема.
— У меня есть братья. Есть деньги. Значит, весь этот мир мой. Мне есть куда бежать. Но я не буду бежать.
— Почему?
— Я отступлю на шаг. Но вернусь. Только перед этим нужно завершить дела…
— Завершай быстрее. Да, что с тем земляным червём, который у тебя на даче пригрелся?
— Это с бизнесменом новосибирским? Пока ничего.
— Ничего? — Сельмурзаев придал голосу побольше язвительности.
— Он согласен на все. И ведёт переговоры с друзьями, чтобы те собрали деньги. Те собирают деньги медленно.
— Султан, ты совсем ослаб. Не можешь выбить деньги у какой-то мокрицы…Так убей его!
— Не сейчас. Убью, взяв деньги.
— Ну так встряхни его!.. Эх, Султан, даже земляные черви не боятся тебя!
— Усман, ты не должен говорить так, — Султан с вызовом посмотрел на депутата.
И тот сдал назад. Обуздал раздражение. Сейчас не стоит сталкиваться лбами. Тяжёлое время, надо выстоять.
Депутат сухо распрощался с гостем.
Султан уселся на заднее сиденье своего «Мерседеса».
— Куда едем? — спросил водитель-телохранитель, выехав за пределы охраняемого посёлка на правительственную трассу.
— На «дачу», — приказал Султан.
Его душила злость. И на врагов. И на так называемых друзей. И даже на себя. Напоминание о новосибирском бизнесмене прибавило ему решимости. Кто-то должен сегодня ответить Султану за его унижения. Сладостно сдавило грудь, когда он представил, как отрежет сейчас заложнику палец. Или ухо. И как тот будет визжать. И визг этот зазвучит сладостной музыкой. Потому что это визг ужаса, а Султан — тот, кто сеет ужас…
До «дачи» добрались за час двадцать — по московским улицам, по раздолбанным подмосковным дорогам.
То, что Султан увидел там, вогнало его в ступор…
Бадри принёс пленному еду. Последнее время это дело он не доверял никому.
Новосибирский бизнесмен сидел на раскладушке, прикрытой влажным свалявшимся матрасом. В подвале было довольно прохладно, но, судя по всему, пленник давно смирился с неудобствами.
Бадри поставил поднос на деревянный ящик, заменявший Анатолию Алексеевичу стол. Разогнулся и посмотрел в лицо пленного.
— Здравствуй, мой брат… Ты ведь брат мой, — заговорил мягко заложник.
— Да, я твой брат, — жестянно ответил Бадри.
Этими словами начинался каждый их разговор. Если бы другие бандиты посмотрели на эту сцену со стороны, то оторопели бы. А потом от греха подальше пристрелили бы пленного. Но посторонних глаз не было. И эти двое могли говорить друг с другом спокойно.
— Ты чувствовал себя одиноко, когда не мог слышать мой голос, — пленник встал, приблизился, положил обе руки на плечи Бадри и внимательно смотрел ему в глаза.
— Да, я чувствовал себя одиноко.
— Ты хотел слышать мой голос. Мой ровный, наполняющий силой голос.
— Да…
— Расскажи мне о том, брат мой, что происходит вокруг?
— Муслим сменил Надиршаха на воротах.
— Хорошо, мой брат.
— Георгий проиграл деньги в казино. Много денег. Он обещал убить этих обманщиков.
— Правильно. Обманщиков надо убивать, мой брат.
— Сейчас звонил Султан. Он сказал, что едет сюда. И что отрежет заложнику палец, чтобы образумить его неразумных друзей.
— Зачем?
— Чтобы те заплатили выкуп.
— Ты понимаешь, что он собирается отрезать палец мне, твоему брату?
— Я понимаю это.
— Сколько сейчас человек в доме, кроме тебя?
— Ещё четверо. Муслим. Надиршах. Георгий. И Расул — он только вчера из Ичкерии.
— Почему столько народу сторожат меня, безопасного и доброго человека?
— Они не просто сторожат. Они живут здесь. Муслим скрывается от кровных врагов. Надиршах бежал от милиции. Расула ищут чекисты. Георгий присматривает за тобой. И за ними. Я присматриваю за всеми. Я — глаза Сельмурзаева.
— Это несправедливо — отрезать мне палец. Ты должен вывести меня отсюда, мой брат.
— Я не могу. Сельмурзаев будет зол.
— Ты можешь.
— Я не могу. Мне приказали сторожить тебя.
— Мы же братья. Мы не можем сторожить друг друга. Тебе приказали неверные. Они обманули Сельмурзаева. Они чужие.
Бадри встряхнул головой.
— Они чужие. Чужие… чужие… Мы свои… Свои…
Как сомнамбула, грузный боевик шагнул к лестнице. Постучал в люк.
— Открывай, — произнёс он неживым языком. Высокий крепкий чеченец с узловатыми мощными руками открыл люк. Отступил на пару шагов.
— Ну, чего там, Бадри? Выходи. Из люка показался заложник.
— Ты чего? — не испугался, а удивился охранник по имени Георгий. И приготовился ударить наглеца.
И получил удар пальцами в глаза. Вскрикнул. Потом перочинный нож, который заложник позаимствовал у Бадри, распорол Георгию сонную артерию.
Заложник усмехнулся, обернулся к своему сопровождавшему.
— Пошл и дальше…
Они поднялись по узкой лестнице на первый этаж и очутились в маленьком коридорчике. В комнате грохотал пистолетными выстрелами телевизор. Двое горцев смотрели боевик.
Бадри как зомби застыл посреди коридора. Заложник напряжённо огляделся, прислушался. Взял забытую около ступенек, ведущих в подвал, совковую лопату, на которой ещё были следы земли — кто-то из обитателей дома оказался человеком хозяйственным и копался в огороде.
Мирный новосибирский бизнесмен шагнул в комнату… Удары и короткие вскрики глушил грохот американского боевика. Теперь в комнате лежало два трупа — один с разрубленным горлом, другой с раскроенным черепом.
— Где ещё один? — спросил заложник.
— Во дворе, — ответил Бадри. Заложник взял пистолет. Прошёл через коридор. Осторожно выглянул на улицу. Спиной к нему стоял человек в резиновых сапогах и возился с электрическим насосом.
Почуяв неладное, человек оглянулся и оторопел.
— Ты… — выдавил он.
И получил в живот пулю.
Потом заложник вернулся в дом. Бадри сидел на полу, обхватив голову руками. Он слабо стонал, пытаясь найти в мутной пучине чувств и обрывков мыслей своё потерянное «Я». Бадри поднял на заложника глаза, с трудом пытаясь осмыслить происходящее. В них мелькнул испуг.
— Убивать не буду. Мы же братья, — усмехнулся заложник и ударом рукоятки пистолета — аккуратно выверенным — отключил его.
Оставалось только взять ключи от машины и отчалить восвояси.
— Вот оно, их логово, — сказал Глеб. На жидкокристаллическом экране возник дом, окружённый высоким дощатым забором. Рядом — заброшенный свинарник усохшего совхоза. В трехстах метpax в сторону шоссе — пустеющий участок, огороженный столбами с колючей проволокой, — эта земля выкуплена под коттеджный посёлок, но пока работы не ведутся, тишина. Хорошее место, чтобы хорониться от чужих глаз.
— Подойти ближе? — послышался шёпот разведчика, который подобрался на безопасное расстояние с видеокамерой и теперь сбрасывал изображение в штабной фургон.
— Не спеши, — произнёс Глеб в микрофон.
— Одного человека срисовал наверняка. Ещё двое или трое в доме, — продолжал обрисовывать ситуацию разведчик.
— Осмотрись, вокруг ничего?
— Не похоже…
— Ну что, принимаем? — покосился Атаман на Глеба.
— Поехали…
В «Белом Легионе» собралось немало людей, которых учили без шума и пыли брать натовские военные базы. Не то что загородную избушку. И с тех времён форму они не потеряли.
Тени скользнули вперёд, охватывая объект — манёвр «удав».
— Блокировано, — послышалось донесение.
Все, теперь ни один человек не вырвется с оцепленной территории. Все сектора просматриваются и простреливаются.
Разведчик оставался на месте, так что с его видеокамеры можно было видеть в инфракрасном диапазоне, что творится на территории объекта.
Через забор перемахнули фигуры — один подставляет руки, другой, упираясь в них, преодолевает препятствие. Бесшумно. Мягко. Как призраки. И, главное, в мёртвой зоне, которая не просматривается со стороны дома. Манёвр занял секунды.
Часовой, который курил на пороге дома, был отключён, не издав ни единого писка, — минус один. Призраки просочились в дом. Они начали своё смертоносное движение по помещениям.
— Все-то ты знаешь… Так вот. Мы установили, кто такой Махмуд, который выискивал Сашу Кандагарского перед тем, как того замочили… Интересная личность, между прочим. Три года назад проходил по ичкерийским делам, в терактах участвовал. Ничего не доказали. Попал под очередную амнистию, спустился с гор и очутился в Москве. Сейчас он разведчик Султана. Его ценят достаточно высоко. Даже выполнял заказы самого Сельмурзаева…
— Чеченцы. — Глеб похлопал ладонью по мягкой панели. — Смотри, все срастается. Изотопное дело — там они. Потом они глушат Сашу Кандагарского, имеющего отношение к убийствам учёных. И в конечном итоге наезжают на нашего финансиста. Скажи, бывают такие совпадения?
— Вряд ли, — Артемьев прищёлкнул пальцами.
— И все равно концы не вяжутся, — Глеб задумался, потом заявил: — Нужно прояснять ситуацию. Взять языка… Того же разведчика Махмуда. Такие люди редко работают втёмную.
— Ребята его уже ищут, — сообщил Артемьев.
— Твои менты или наши опера?
— Наши, Глеб. Наши… Это работа не для тех, кто стеснён рамками закона…
В информационной базе Управления по борьбе с бандитизмом аналитики перелопатили весь массив информации. В ней скрывается немало полезного — в каких агентурных сообщениях засвечивался фигурант, чьей связью он возникал по другим делам, имелись ли его телефоны в изымаемых у бандитов записных книжках, фиксировала ли его где-то служба наружного наблюдения, проходил ли он подозреваемым по конкретным преступлениям. Кроме того — где прописан, штрафовался ли за превышение скорости или повреждение зелёных насаждений.
В итоге перед полковником Артемьевым на стол легла итоговая справка-меморандум. Оказалось, что Махмуд светился далеко не редко. В справке имелось несколько адресов его связей, которые стоило отработать.
Теперь дело оставалось за малым — пройтись по этим самым адресам. И найти Махмуда. Или информацию о его местопребывании. А кто исполнит эту работу лучше, чем Атаман с его подчинёнными?..
И Атаман начал работать. И теперь не было сомнений в том, что, если фигурант имеет хоть какое-то отношение к этим адресам, его песенка спета…
Первый адрес. Здесь проживает некто Аджапов — член ингушской организованной преступной группировки и связь Махмуда. Машины останавливаются во дворе пятиэтажного дома. Лифта нет, поэтому оперативники прут на четвёртый этаж пехом, сопровождаемые озадаченными взглядами нюхающей клей подъездной шпаны. Район люмпеновский. Дети растут, как сорняки на кладбище…
Звонок квартиры не работает. Ничего! Ногой по двери, да ещё прикрикнуть:
— Милиция!
За дверью шаги. Щёлканье замка. На пороге здоровенный, с курчавой волосатой грудью зверь неопределённой национальности. На нем спортивные шаровары и майка. На правом предплечье и кистях рук обильные синие рисунки, намекающие на причастность их хозяина к гильдии граждан, занимающихся противоправной деятельностью.
— Гражданин Аджапов? — осведомляется Атаман и суёт зверю в морду удостоверение. — Есть разговор.
— Постановление на обыск давай. Тогда пущу, — зверь нахально ухмыляется и пытается закрыть дверь.
И сгибается пополам от разящего удара в печень. Не успевает и понять, что к чему, как видит перед собой половой коврик, крайне замызганный, а суставы трещат, потому что руки завели за спину так, что локти чуть затылок не гладят.
Слышится испуганный писк, на пороге объявляется завёрнутая в простыню деваха лет шестнадцати.
— Звук прикрути, — хрипит Атаман, делая шаг ей навстречу. — Тебя же не трогают.
Визги и писки обрезает, как ветки бензопилой «Дружба».
— Одевайся, Аджапов. Задержан. Вот постановление об аресте. — Атаман суёт хозяину квартиры, которого уже подняли с пола, постановление. Таких липовых бумаг у него полно на все случаи жизни. Печать прокурора, подпись, все реквизиты, даже ссылка на уголовное дело — все на месте, не подкопаешься.
— Да вы чего?! — голосит Аджапов — то ли скулит жалобно, то ли возмущается. — Не за что! Я ничего не делал!
Его причитания никого не интересуют. Внизу уже стоят под парами две машины с фальшивыми синими милицейскими номерами.
Машины уходят в московскую ночь. Выруливают около свалки рядом с лесопарком.
— Я не при делах. Завязал, — гундосит Аджапов. — Мужики, скажите хоть, за что взяли… Я не при делах. Падлой буду. Мамой клянусь…
— Ты нас перепутал с кем-то, — заявляет Атаман.
— Вы чего, не менты?! — в ужасе вопит Аджапов.
Машина замирает. Свет фар утыкается в кучу мусора и спугивает бродячих котов, которые неохотно разбегаются.
— Где Махмуд?
— Какой Махмуд? — ошарашенно переспрашивает Аджапов.
— Махмуд Маленький. Чеченец. Разведчик…
— Не знаю такого.
— Не знаешь? — удивляется Атаман. И резко ладонями бьёт по ушам задержанного.
Когда в голове проясняется, Аджапов ощущает, что лежит на мокрой земле.
— Повторяю вопрос, — произносит Атаман.
— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.
— Ладно, — кивает Атаман своему помощнику. — Давай, мочи его…
— Э, правда не знаю, — скулит Аджапов.
— Давно его видел?
— Месяц назад… Он помогал нам.
— Чем?
— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.
— Пробил?
— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…
— Где он может быть?
— Не знаю!
Атаман кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.
— У-й-я-а!!! — дико, как сирена, воет ингушский бандит.
— Дальше коленная чашечка, — уведомил Атаман.
— Ох… Что же вы за беспределыцики, — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по-настоящему. А значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.
— Давай, говори, падла такая. Рассуждать ещё будешь…
— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.
— Кто такой? Где живёт?
— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутове со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят с шлюхами гулять. Друзья…
— Адрес.
— Не знаю. Больно-о-о.
— Адрес, урод!
— Я покажу…
— Если врёшь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?
— Да… Больно-о-о…
Один из бойцов рвёт рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плёвая — больше шума и визга.
Ночь. Дорога. Мигание светофоров…
Гочу даже не приходится выуживать из тёплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно лёгкого поведения.
— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а значит, шансы остаться в живых резко возрастают.
— Поверим на слово, — Атаман кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…
Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.
— Закурить не найдётся? — подваливает он к Гоче.
— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений. Профессиональный боксёрский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлёпок по губам.
— Заглохни. Дольше проживёшь!
Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.
На этот раз помойка в другом конце Москвы, но пейзаж схожий. И опять Атаман задаёт тот же вопрос:
— Где Махмуд?
И слышит тот же ответ:
— Не знаю.
— Выбор у тебя небогатый — сдохнуть или сказать. — Атаман проводит по нежной щеке Гочи острым лезвием финки, оставляя порез. Ответом служит истошный визг. Но тут никто ничего не услышит.
— Шинковать буду кусками, — объявляет Атаман. И Гоча ему верит.
— Он у Нинки!
— Поехали, покажешь адрес.
— Я не пойду.
— Тогда тебя понесут.
На этот раз путь лежит в Бескудниково. Ночью по Москве можно ездить. Машин мало. Только носятся как бешеные иномарки — видать, боясь опоздать из одного ночного клуба в другой. Да крутятся патрульные машины. Патруль Атаману не страшен. У него ксив прикрытия столько, что можно спокойно двигать хоть в Кремль.
Гоча, едва перебирая ногами, поднимается с бойцами на этаж.
— Здесь, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы он меня видел…
— Звони, — Атаман подталкивал его к двери. — Заорёшь, чтобы предупредить, тут же и завалю…
Гоча трясущимся пальцем вдавливает кнопку звонка.
— Кто? — слышится женский голос.
— Это я. Гоча…
Дверь начинает приоткрываться.
Вдруг Гоча не выдерживает и орёт:
— Махмуд, беги. Меня убивают!
Орать дольше ему не позволяют. Об стенку башкой. Отключка. Атаман бьёт ногой по двери. Удар такой силы, что железную дверь впечатывает в стену. За дверью лежит хозяйка квартиры — в отключке.
Атаман прыгает в прихожую. Потом в комнату. Там в вещах роется молодой хлипкий чеченец. Он выуживает из тряпок пистолет. Но, понятно, не успевает. Атаман сближается с ним, выворачивает руку, легонько бьёт по шее. И советует ласково так:
— Не суетись под клиентом, уродец… Наручники. Махмуда усаживают на пол.
— Он, — кивает Атаман, сверяясь на всякий случай с фотографией.
Тем временем хозяйка — полная дивчина, кровь с молоком — приходит в себя.
— Милиция, — Атаман демонстрирует ей удостоверение. — Твой гадёныш арестован. Ты не имеешь права выезжать из Москвы. Ясно?
— Да, да, — кивает, всхлипывая, дивчина, на лбу которой набухает шишка.
Все, операция завершена успешно. Теперь остаётся только Аджапова и Гочу отвезти в отстойник — подвал, где они посидят некоторое время. А Махмуда на базу-2 для допроса.
Ночное время самое подходящее для допросов. Об этом известно испокон веков.
На базе за пленника взялся Глеб. Махмуд, имевший представление о возможностях спецслужб по развязыванию даже самых накрепко завязанных языков (он был уверен, что попал именно в спецслужбу), не стал играть в молчанку. Хоть он и выглядел подавленным, но на вопросы отвечал полно и, скорее всего, правдиво. Но его все равно придётся перепроверять при помощи Доктора.
В числе прочего Махмуд поведал о том, как занимался наблюдением за домом Аллы.
— Получается, вы пасли Гурвича и его любовь, — нахмурился Глеб. — Чего вам этот программист сдался?
— Нужен был не он, — понурился Махмуд, ёрзая на прикрученном к полу стуле. Он постоянно отводил глаза, в которые бил в лучших энкавэдэшных традициях яркий свет лампы.
— А кто?
— Ты…
— Что значит — я?
— У Султана есть твой портрет, Ратоборец… Султан тебя ищет…
— Мой портрет?! Фотографический?
— Рисованный портрет.
Дальше Глеб, выясняя причину убийства Саши Кандагарского, подбил итог:
— Получается, Сашу вы решили пленить, посчитав, что мы с ним в одной упряжке?
— Ну да. Я же видел, как ты выходил из дома вместе с любовницей этого самого Гурвича и с Карасём. А Карась — это человек Кандагара.
— И через Кандагара вы хотели выйти на меня? — хмыкнул Глеб. Ситуация получалась абсурдная. Чеченцы просто взяли не тот след.
— И на твоих хозяев, — добавил Махмуд.
— А чего тогда Кандагара в расход пустили?
— Он бешеный, да! — воскликнул Махмуд. — Мы не смогли его схватить! Он убил двоих! Мы его убили. А второго забрали.
— Какого второго?
— С ним ещё был один. Какой-то скунс. Бледный. С толстыми щеками, как у хомяка. И глаза такие водянистые.
— Кто такой?
— Он не при Сашиных делах. Бизнесмен какой-то. Из Новосибирска.
— Что с ним сделали?
— Султан его у себя в тюрьме оставил. Деньги с него получает. Хочет сто тысяч заработать…
— Опиши-ка этого скунса поподробнее.
Когда Махмуд закончил описание, Глеб встрепенулся:
— Где он сейчас?!
— Я же говорю — у Султана в тюрьме.
— Ты там был?
— Да…
— Покажешь место…
— Лучше расскажу.
— Покажешь, Махмуд. Покажешь…
Глеб поднялся со стула и вышел из камеры для допросов, предоставив чеченца своим помощникам.
Наверху в кабинете утопал в мягком диване Атаман. Он клевал носом, но при приближении Глеба очнулся и осведомился:
— Как там наша добыча?
— Поёт, как соловей… И такое напел… В общем, собираем три штурмовые группы и группу разведки. Будем вскрывать чеченское логово…
Сельмурзаев чувствовал себя плохо. Какое-то гриппозное состояние, хотя ни кашля, ни насморка. Это нервное.
Он устал. Разговор обещал быть тяжёлым. Напротив депутата в кресле у камина сидел Султан.
— Ты понимаешь вообще, что мы имеем? — воскликнул депутат.
— Понимаю. Я все понимаю, — процедил Султан.
— Ничего ты не понимаешь!
— Я все понимаю, Усман! — злобно прошипел Султан. — Я потерял семь человек! Семь! Если так пойдёт, то скоро не останется у меня людей!
— Твои люди — это хлам!
— Мои люди — это мои люди!
— Твои люди не могут ничего! Мы теряем их. И не получаем ничего взамен…
— Мои люди воевали с неверными, Усман. И проявили себя хорошо. Они не заслужили таких слов.
— Ты так считаешь? — криво улыбнулся Сельмурзаев. Он встал, пошевелил кочергой в камине, обычно это занятие успокаивало его.
— Нам просто не везёт.
— Не везёт, — хмыкнул депутат. — Ты хоть отдаёшь себе отчёт в том, с кем мы столкнулись?
— Я знаю только то, что говорил ты, Усман…
— Пенсионеры, — горько усмехнулся Сельмурзаев, сжимая кулаки.
Страх в его душе боролся с яростью. Его опять тыкали мордой в дерьмо, как щенка. Он понимал, что инициатива не в его руках.
Все было хуже некуда. Как-то слишком быстро и неожиданно случилась катастрофа. Боевики отзвони-лись Султану и сообщили, что они зацепили у банка машину с бизнесменом из чёрного списка. Готовятся его взять. И пропали.
Сельмурзаев напряг свои связи, пытался что-то узнать по милицейским учётам и сообщениям на «02». И никакой информации там, способной пролить свет на случившееся, не нашёл. Две машины с семью вооружёнными боевиками, приученными действовать в самых экстремальных ситуациях, просто растворились в воздухе, будто их и не было. Бермудский треугольник?
Нет, конечно. Просто воины ислама оказались не готовыми к встрече с противником. Скорее всего, их перещёлкали да ещё и замели следы так, что ничего не раскопаешь.
Сельмурзаев вспомнил Феликса, того «работягу», сдавшего информацию на «Легион». Депутат тогда прекрасно понимал, что его руками хотят загрести жар. Но надеялся быстро решить проблемы, отомстить, выжечь обидчиков до третьего колена. «Пенсионеры, остатки былой силы», — так, кажется, говорил этот Феликс, шайтан возьми его душу! И результат — за несколько дней потеряно людей, как при обстреле отряда из системы «град». И проклятое унизительное чувство собственного бессилия… Кто-то должен за это заплатить… И когда-нибудь заплатят. Все заплатят ему по счетам. И Феликс. И генерал госбезопасности Войченко, с подачи которого диаспора утонула в этом дерьме. Заплатят. Когда-нибудь… Не сегодня…
А сегодня надо тормозить и сворачиваться… Ведь следующим может исчезнуть он, депутат Государственного собрания Сельмурзаев. «Легион» уже взял его один раз. И нет оснований считать, что это не удастся снова.
Ещё недавно на стороне Сельмурзаева была внезапность. Теперь это преимущество утрачивается. Он вскоре будет как на ладони. А враг — в тени.
Сельмурзаев прошёлся по холлу. Кинул взгляд на Султана. Тот сидел в кресле, закинув ногу на ногу, в ладном, очень дорогом костюме, при галстуке. Но европейский прикид не мог скрыть его животного начала. Руки волосатые, лоб низкий, глаза маленькие и умные. Зверь… Сильный, с железными руками. Неукротимый. Не остановишь ничем, только пулей… Пулей между глаз. Дырка аккуратная, и он заваливается…
Следом у Сельмурзаева возникла ясная и чёткая мысль — а ведь если «Легион» взял пленных, так те знают своего хозяина Султана. Исчезни они, и ниточка к депутату Государственной думы будет обрублена. И он тогда совершенно чист… Причин жалеть Султана у Сельмурзаева нет. В прошлом слишком много чёрных кошек пробежало между ними.
Султан насторожился, поймав на себе недобрый взгляд. Внимательно посмотрел на Сельмурзаева, будто уловив его мысли. Спросил:
— Чего смотришь так, Усман?
— Да думаю… У тебя есть дела в Москве, которые ты не можешь переложить на своих людей?
— Плох тот хозяин, который не может переложить дела на своих людей, — покачал головой Султан. — Дело хозяина — держать в руке кнут и умело управляться им.
— Тебе нужно уезжать из города.
— Зачем?
— Ты ничего не понимаешь?! — взорвался депутат. — Наш враг уже знает, что вы объявили ему войну. Он придёт за вами…
Султан не стал хорохориться, бить себя в грудь и кричать, что готов встретить любого врага лицом к лицу. Он должен был признать справедливость слов депутата. Только спросил:
— Надолго?
— Пока не решится проблема.
— У меня есть братья. Есть деньги. Значит, весь этот мир мой. Мне есть куда бежать. Но я не буду бежать.
— Почему?
— Я отступлю на шаг. Но вернусь. Только перед этим нужно завершить дела…
— Завершай быстрее. Да, что с тем земляным червём, который у тебя на даче пригрелся?
— Это с бизнесменом новосибирским? Пока ничего.
— Ничего? — Сельмурзаев придал голосу побольше язвительности.
— Он согласен на все. И ведёт переговоры с друзьями, чтобы те собрали деньги. Те собирают деньги медленно.
— Султан, ты совсем ослаб. Не можешь выбить деньги у какой-то мокрицы…Так убей его!
— Не сейчас. Убью, взяв деньги.
— Ну так встряхни его!.. Эх, Султан, даже земляные черви не боятся тебя!
— Усман, ты не должен говорить так, — Султан с вызовом посмотрел на депутата.
И тот сдал назад. Обуздал раздражение. Сейчас не стоит сталкиваться лбами. Тяжёлое время, надо выстоять.
Депутат сухо распрощался с гостем.
Султан уселся на заднее сиденье своего «Мерседеса».
— Куда едем? — спросил водитель-телохранитель, выехав за пределы охраняемого посёлка на правительственную трассу.
— На «дачу», — приказал Султан.
Его душила злость. И на врагов. И на так называемых друзей. И даже на себя. Напоминание о новосибирском бизнесмене прибавило ему решимости. Кто-то должен сегодня ответить Султану за его унижения. Сладостно сдавило грудь, когда он представил, как отрежет сейчас заложнику палец. Или ухо. И как тот будет визжать. И визг этот зазвучит сладостной музыкой. Потому что это визг ужаса, а Султан — тот, кто сеет ужас…
До «дачи» добрались за час двадцать — по московским улицам, по раздолбанным подмосковным дорогам.
То, что Султан увидел там, вогнало его в ступор…
Бадри принёс пленному еду. Последнее время это дело он не доверял никому.
Новосибирский бизнесмен сидел на раскладушке, прикрытой влажным свалявшимся матрасом. В подвале было довольно прохладно, но, судя по всему, пленник давно смирился с неудобствами.
Бадри поставил поднос на деревянный ящик, заменявший Анатолию Алексеевичу стол. Разогнулся и посмотрел в лицо пленного.
— Здравствуй, мой брат… Ты ведь брат мой, — заговорил мягко заложник.
— Да, я твой брат, — жестянно ответил Бадри.
Этими словами начинался каждый их разговор. Если бы другие бандиты посмотрели на эту сцену со стороны, то оторопели бы. А потом от греха подальше пристрелили бы пленного. Но посторонних глаз не было. И эти двое могли говорить друг с другом спокойно.
— Ты чувствовал себя одиноко, когда не мог слышать мой голос, — пленник встал, приблизился, положил обе руки на плечи Бадри и внимательно смотрел ему в глаза.
— Да, я чувствовал себя одиноко.
— Ты хотел слышать мой голос. Мой ровный, наполняющий силой голос.
— Да…
— Расскажи мне о том, брат мой, что происходит вокруг?
— Муслим сменил Надиршаха на воротах.
— Хорошо, мой брат.
— Георгий проиграл деньги в казино. Много денег. Он обещал убить этих обманщиков.
— Правильно. Обманщиков надо убивать, мой брат.
— Сейчас звонил Султан. Он сказал, что едет сюда. И что отрежет заложнику палец, чтобы образумить его неразумных друзей.
— Зачем?
— Чтобы те заплатили выкуп.
— Ты понимаешь, что он собирается отрезать палец мне, твоему брату?
— Я понимаю это.
— Сколько сейчас человек в доме, кроме тебя?
— Ещё четверо. Муслим. Надиршах. Георгий. И Расул — он только вчера из Ичкерии.
— Почему столько народу сторожат меня, безопасного и доброго человека?
— Они не просто сторожат. Они живут здесь. Муслим скрывается от кровных врагов. Надиршах бежал от милиции. Расула ищут чекисты. Георгий присматривает за тобой. И за ними. Я присматриваю за всеми. Я — глаза Сельмурзаева.
— Это несправедливо — отрезать мне палец. Ты должен вывести меня отсюда, мой брат.
— Я не могу. Сельмурзаев будет зол.
— Ты можешь.
— Я не могу. Мне приказали сторожить тебя.
— Мы же братья. Мы не можем сторожить друг друга. Тебе приказали неверные. Они обманули Сельмурзаева. Они чужие.
Бадри встряхнул головой.
— Они чужие. Чужие… чужие… Мы свои… Свои…
Как сомнамбула, грузный боевик шагнул к лестнице. Постучал в люк.
— Открывай, — произнёс он неживым языком. Высокий крепкий чеченец с узловатыми мощными руками открыл люк. Отступил на пару шагов.
— Ну, чего там, Бадри? Выходи. Из люка показался заложник.
— Ты чего? — не испугался, а удивился охранник по имени Георгий. И приготовился ударить наглеца.
И получил удар пальцами в глаза. Вскрикнул. Потом перочинный нож, который заложник позаимствовал у Бадри, распорол Георгию сонную артерию.
Заложник усмехнулся, обернулся к своему сопровождавшему.
— Пошл и дальше…
Они поднялись по узкой лестнице на первый этаж и очутились в маленьком коридорчике. В комнате грохотал пистолетными выстрелами телевизор. Двое горцев смотрели боевик.
Бадри как зомби застыл посреди коридора. Заложник напряжённо огляделся, прислушался. Взял забытую около ступенек, ведущих в подвал, совковую лопату, на которой ещё были следы земли — кто-то из обитателей дома оказался человеком хозяйственным и копался в огороде.
Мирный новосибирский бизнесмен шагнул в комнату… Удары и короткие вскрики глушил грохот американского боевика. Теперь в комнате лежало два трупа — один с разрубленным горлом, другой с раскроенным черепом.
— Где ещё один? — спросил заложник.
— Во дворе, — ответил Бадри. Заложник взял пистолет. Прошёл через коридор. Осторожно выглянул на улицу. Спиной к нему стоял человек в резиновых сапогах и возился с электрическим насосом.
Почуяв неладное, человек оглянулся и оторопел.
— Ты… — выдавил он.
И получил в живот пулю.
Потом заложник вернулся в дом. Бадри сидел на полу, обхватив голову руками. Он слабо стонал, пытаясь найти в мутной пучине чувств и обрывков мыслей своё потерянное «Я». Бадри поднял на заложника глаза, с трудом пытаясь осмыслить происходящее. В них мелькнул испуг.
— Убивать не буду. Мы же братья, — усмехнулся заложник и ударом рукоятки пистолета — аккуратно выверенным — отключил его.
Оставалось только взять ключи от машины и отчалить восвояси.
— Вот оно, их логово, — сказал Глеб. На жидкокристаллическом экране возник дом, окружённый высоким дощатым забором. Рядом — заброшенный свинарник усохшего совхоза. В трехстах метpax в сторону шоссе — пустеющий участок, огороженный столбами с колючей проволокой, — эта земля выкуплена под коттеджный посёлок, но пока работы не ведутся, тишина. Хорошее место, чтобы хорониться от чужих глаз.
— Подойти ближе? — послышался шёпот разведчика, который подобрался на безопасное расстояние с видеокамерой и теперь сбрасывал изображение в штабной фургон.
— Не спеши, — произнёс Глеб в микрофон.
— Одного человека срисовал наверняка. Ещё двое или трое в доме, — продолжал обрисовывать ситуацию разведчик.
— Осмотрись, вокруг ничего?
— Не похоже…
— Ну что, принимаем? — покосился Атаман на Глеба.
— Поехали…
В «Белом Легионе» собралось немало людей, которых учили без шума и пыли брать натовские военные базы. Не то что загородную избушку. И с тех времён форму они не потеряли.
Тени скользнули вперёд, охватывая объект — манёвр «удав».
— Блокировано, — послышалось донесение.
Все, теперь ни один человек не вырвется с оцепленной территории. Все сектора просматриваются и простреливаются.
Разведчик оставался на месте, так что с его видеокамеры можно было видеть в инфракрасном диапазоне, что творится на территории объекта.
Через забор перемахнули фигуры — один подставляет руки, другой, упираясь в них, преодолевает препятствие. Бесшумно. Мягко. Как призраки. И, главное, в мёртвой зоне, которая не просматривается со стороны дома. Манёвр занял секунды.
Часовой, который курил на пороге дома, был отключён, не издав ни единого писка, — минус один. Призраки просочились в дом. Они начали своё смертоносное движение по помещениям.