Рясной Илья. Вечный кайф

   — Или продали именно такой героин, чтобы свинью Моджахеду подложить.
   — Чтобы разборы пошли, почему людей травит, — поддакнул Галицын.
   — Так, — прищелкнул я пальцами. — Или… Картина начала складываться у меня в голове. Я изложил идею Галицыну.
   — А что, очень может быть, — кивнул он. — И что это дает?
   — То, что для разгадки этого ребуса нам надо зацепить по крайней мере несколько звеньев цепочки распространения таджикского «геры» в городе.
   — Как ты зацепишь? К Моджахеду с вопросом обратишься?
   — А что, идея, — сказал я.
   — Дрянная идея, — сказал Галицын.
   — Кто ищет, тот всегда найдет. Информации не хватает. Но ведь мы опера, информация — наша стихия. Прав Романов, надо палки рубить… Надо продолжать палки рубить, понимаешь… Палки — это новые источники информации. Не прав? — спросил я.
   — Прав, — кивнул Галицын.
   Наркотики — широкий бизнес, сегодня в нем огромное количество потребителей. Потребителя найти — нефиг делать. И пройти три-четыре звена от потребителя к крупному поставщику — тоже в принципе возможно, если задаться такой целью. Кроме того, наркоши все друг о друге знают. Так что «рубка палок» — занятие вовсе не бесполезное.
   — Нужно только везение. Чуточку, — взмолился я.
 
   Постепенно я ощущал, что начинаю выдыхаться. День шел за днем без всякого продыха. Последние недели — череда задержаний, допросов, документов. Привычно все, но тут еще этот порченый героин подоспел. В таком темпе люди долго не живут… Если только эти люди не оперативники отдела по наркотикам. Опер — это вообще существо особое.
   Вечером в кабинете мы припозднились с Асеевым, а потом извлекли поллитровку водочки, опустошили холодильник, накрыв более-менее приличный стол. Я и Асеев — это не Арнольд. Для нас сороковой градус — это не слишком важная для жизни широта. Но сбросить напряжение иногда надо.
   — Ну, за что? — спросил я, поднимая стакан.
   — За будущее, — произнес угрюмо Асеев. — Чтобы оно у нас было.
   Водка прокатилась по пищеводу, отдаваясь приятным теплом.
   — Думаешь, не будет будущего? — кисло произнес я.
   — Может, и не будет. Посмотри вокруг. Мы ископаемые, Терентий. Мы устарели. Нас сменяют поколения, вскормленные на «ножках Буша» и героине, одухотворенные сортирной мутью американских боевиков, получившие образование на американской рекламе, жадное до денег и кайфа. Посмотри на них — обдолбавшиеся «дурью», с иссеченными шрамами от игл руками. Или другие — офисные крысята. чистенькие, прилизанные, готовые мать продать за фирмовые шмотки, отдых на Сейшелах, за то, чтобы свинтить за бугор и ездить на «Мерседесах». Спасибо перестройке за победившее на Руси свинство.
   — Это дети, — пожал я плечами, — которых воспитывали мы, ископаемые.
   — Кто, ты их воспитывал? Я?.. Не мы их воспитывали. Их телеящик и порножурналы воспитывали, — с горячностью тамплиера изрек Асеев. — Они прекрасно знают, кто такой Анкл Бенс, но с трудом представляют, кто такой Федор Тютчев. Химия им известна в рамках приготовления винта, хотя с трудом представляют разницу между кислородом и кислотой, если, конечно, речь не идет о кислотной музыке — тут у них все в поряде. Гниль человеческая, вот кто… Иногда застрелиться хочется. Тупик, Терентий.
   — А что ты хочешь? — пожал я плечами. — Птенцы тяжелых лет России — рынка да перестройки. Они на фиг никому не нужны, кроме наркоторговцев и отчаявшихся родителей. И вообще, какой с них спрос — они выросли на западных продовольственных отходах, которые, говорят, меняют генетику… Ну и еще — мы сгущаем краски.
   — Это почему?
   — Во-первых, обычный конфликт отцов и детей. Во-вторых, у нас просто искаженный профессией взор.
   — Искаженный, да? А ты не знаешь оценок, что у нас в городе на том же Холме около пятидесяти процентов молодежи в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти сидит на игле? Для тебя это новость?
   — Чего ты Холм вспомнил? Самое наркоманское место в городе.
   — Нет, Терентий. Это не просто место. Это образец нашего будущего. Новый стандарт. Пятьдесят процентов! Наркоманское стадо, они вместе жуют анашу и винт, колются, воруют, продают и предают, опять колются. Это наказание за какие-то грехи человеческие. Это бездна. Пятьдесят процентов на игле! Защитники страны, будущие Ломоносовы, инженеры, работяги — где вы? Их место прочно занял наркоман со стеклянным взором… Я бы их выжег огнеметом ей-Богу.
   — Э, так мы вообще обезлюдеем. И у нас поселятся те же наркоманы, только негры и чурки. Освободим место для таких, как Халик и Феликс Имечета.
   — А мы все равно им освободим место. Впереди — новое нашествие варваров. Мы, нация воинов, превращаемся в одурманенные наркотой отбросы человечества. На наше место грядет дикарь. Все так и должно быть.
   — Давай выпьем по этому поводу.
   — Наливай, — согласился Асеев.
   Полбутылки для меня — не доза. Машину я довел вполне прилично, даже забросил Асеева до дома.
   Утром чувствовал я себя куда лучше. Иногда хряпнуть водочки — хорошо выбивает усталость и тоску. Только если не часто.
   — Во, смотри. Образец письменного творчества. Почти без ошибок, — протянул мне Арнольд бумагу, когда я вошел в кабинет.
   Я взял ее. Там округлым детским почерком, почти без ошибок, правда, и без лишних знаков препинания, аккуратно было выведено:
   "Рапорт. Для получения достоверной информации о наркобизнесе мне нужно 2 грамма героина.
   Подпись — агент Рок". Рок, судя по всему, вполне довольный собой, сидел в углу.
   — Это тебе зачем? — осведомился я.
   — Для проведения оперативной комбинации, — Рок жадно втянул носом воздух.
   — Чего? Где ты слов таких набрался? — спросил Арнольд.
   — Здесь.
   — Душа горит, да?
   — Вы же говорили, если я с вами работать буду, вы поделитесь со мной конфетами, — заявил Рок.
   — Ты совсем тронулся? — спросил Арнольд, взяв его за ухо.
   — А че?
   — Ничего… Видишь, контора простаивает. Где Свинота? Кто обещал?
   — У нее не было «белого». Я ей позавчера звонил.
   — А сегодня?
   — Сегодня не звонил.
   — Так звони.
   Рок начал названивать.
   — Люська… Рок… Пару «чеков» надо. Есть? Ну, мы приедем… Кто мы? Я приеду… Ладно.
   Он хлопнул трубкой и торжественно заявил:
   — Есть у нее!
   — Когда продаст? — спросил я.
   — Через час.
   — Поехали, — сказал Арнольд.
   — Без меня, — произнес я.
   — Втроем? — укоризненно посмотрел на меня Арнольд.
   — Одну девку задержать — не хватит народу? — возмутился я.
   — Ладно, — вздохнул Арнольд.
   — Зайди к Татьяне, попроси поучаствовать. Арнольд отправился в ОРО. Это оперативно-розыскной отдел, занимающийся розыском беглых преступников и без вести пропавших. В ментовском народе его прозвали отделом реабилитации олигофренов. Там опером работала Татьяна, она нам помогала, когда задерживали женщин — мужчины обыскивать их права не имеют. Татьяна, ошалевшая от бумаг, которых в ОРО нескончаемое половодье, с Удовольствием принимала участие в нашей веселой работе. Вскоре Арнольд появился с Татьяной.
   — Порядок. Уговорил нашу красавицу, — он потянулся к Филейной части девушки и получил от нее по руке. Я кивнул Асееву:
   — Ты — старший. Отзвонитесь, если что будет. — Хорошо.
   Началась подготовка к мероприятию. А это всегда суета и шум. И, как правило, обязательно что-то забудут, разгильдяи.
   — Папку взяли? — спросил я.
   — Ага, — кивнул Арнольд.
   — Рации зачем вам?
   — На всякий случай.
   — Не посейте, — погрозил я кулаком.
   — Как можно.
   В прошлом году посеяли «Мотороллу» во время мероприятий. Полтысячи баксов легко так ушло. Хорошо, ту рацию спонсоры нам купили. Если бы наша, закрепленная была, то до сих пор бы нам за нее кренделей навешивали.
   — Не скучайте без нас, — Арнольд встал перед зеркалом, с любовью поправил свою джинсовку.
   — Красавец… Двигай, — махнул я рукой.
   В кабинете повисла невероятная тишина. Слышно было, как в коридоре шагают. Как Кикабидзе поет: «Мне тишина необходима»… Нужно справки писать. И запросы по порченому героину. — рассылаем их во все концы страны.
   Часа через два я совершенно ошалел от справок и запросов. Вывел на экран пасьянс и углубился в него.
   Зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал голос Асеева:
   — Чего делаешь?
   — Вкалываю. Как там палка?
   — Средне. Подъедь сюда.
   — Чего у вас там?
   — Арнольду джинсовку разорвали…
 
   Я остановил машину, вылез из салона, вздохнул прокаленный дневной воздух. Вокруг простирались девятиэтажки — похожие друг на друга, как детские кубики в конструкторе.
   Вот он, легендарный Холм, по поводу которого мы ломали вчера копья с Асеевым. Тут наркоман на наркомане. Героиновый заповедник…
   Димитский район. Раньше здесь деревня была под таким названием — Низкий холм. Потом пошли массовые застройки, которые пообзывали тоскливо-казенно — пятый, шестой микрорайон. Сюда с давних времен расселяли общаги. Родители нынешней молодежи в не такие и далекие времена сами были прыщавыми пэтэушниками, глушили вечерами на спортплощадках и на территориях опустевших детсадов плодово-выгодный портвейн, заканчивали школы, шли к станку, продолжали глушить тот же самый портвейн, уже не из куража, а из органической необходимости. Они растили детей для тех же самых ПТУ. Только вот времена менялись. И на завод, который многим вправлял мозги, молодому пареньку уже не устроиться — в лучшем случае наймешься таскать азербайджанцам ящики на рынке. И портвейн уже вышел из моды. А вошел в моду он, хозяин душ новых времен — ГЕРОИН!
   В принципе оценкам, что тут половина молодежи на игле, поверить можно. Вон, двое чад сидят на скамейке — глаза осоловевшие. Им хорошо. Явно укололись, сопляки. Им лет по четырнадцать, не больше.
   С ревом на пригорок взмывает мотоцикл с оловянноглазым пацаном лет шестнадцати — как он не свернет себе шею? Когда-нибудь свернет… На тот же пригорок алкаш катит коляску, наполненную бутылками. Она катится с трудом, упорно цепляясь за камни. И алкаш начинает на нее страшно материться, как на опостылевшую жену. По нему видно, что он с удовольствием избил бы ее, если бы не знал наверняка, что тележке до фонаря — она железная, только руку отобьешь…
   Все, хватит любоваться провинциальными нравами. Дом Шестнадцать — вот он. Около него стоит наша машина.
   Я вошел в вонючий подъезд с выдернутой из стены проводкой, исписанными потолками и сгоревшим лифтом. Поднялся пешком на восьмой этаж — хорошо, что еще в спортивной форме. Местным жителям, особенно в возрасте, у которых лифты пожгли местные малолетние юмористы, подниматься, наверное, ох как нелегко.
   Вот и квартира. Дверь незаперта. Оттуда хай, женский писк, голоса. Я вошел. Все были в сборе — и наши, и задержанные. Крик, визг, слезы, сопли — все было привычно.
   К двум повязанным девкам лучше всего подходило название — телки. Притом те телки, которые по возрасту и весу ближе к настоящим коровам. Каждая — килограмм под сто весом. Одна сидела, размазывая обильную косметику по щекам и рыдая в три ручья. Вторая тупо молчала, как буренка в стойле.
   Та, что рыдала в три ручья, — это и была Люська, которую наркоманы прозвали Свинотой — она банковала с квартиры и славилась кулацкой жадностью.
   Однокомнатная квартира была вся забита умопомрачительным барахлом — пуфики, диванчики, разрисованные подносы на стенах, репродукции. Безвкусица царила страшная.
   — Что у вас тут произошло? — спросил я Арнольда.
   — Эта тварь… — Он покачал головой и показал на вырванный с мясом рукав. — Терентий, новая куртка, а…
   — Излагай.
   Провалилось мероприятие по-дурацки. Наши подъехали ко двору, вышли из машины, проинструктировали в последний раз Рока, он отправился в подъезд, и тут оттуда вырулили две девки. Чего их на улицу вынесло? Свинота обозрела сразу всю картину, тут же отнюдь не телячьим чутьем просекла, что к чему, и двинула с подружкой прочь.
   — Стоять! — заорал Арнольд.
   Крик этот прозвучал отмашкой в спортивном беге с препятствиями. Необычайно резво для своей комплекции Свинота с подружкой припустились бежать, как наскипидаренные бегемотики. Их настигли.
   — Милиция! — проорал Арнольд.
   И тут началась коррида. Джентльменам дам бить неудобно. Дамы же брыкались, как взбесившиеся кенгуру. А Свинота издавала визг, как сирена оповещения о воздушной тревоге.
   Рукав Арнольду оторвали сразу, когда он только руку потянул к Свиноте. И пошла куча-мала. Тут как по заказу появилась патрульная машина.
   — ОБНОН, — крикнул Асеев, показывая жетон, похожий на звезду шерифа — их нам недавно выдали, и указал на девок. — Взять.
   Патрульные попались хилые. Они навалились на Свиноту. А дальше, говорят, зрелище было достойное кинематографа. Свинота вращается, как ротор, а патрульные по инерции разлетаются по кустам.
   Дальше терпеть подобное было невозможно. Асеев залепил Свиноте такого пинка, что она устремилась вслед за патрульными. А Асеев невежливо заломил ее подружке руку. На пухлых руках щелкнули наручники.
   У Свиноты при себе был героиновый «чек» — его в присутствии женщин — понятых изъяла, как положено по правилам, Татьяна. И на хате нашли немножко наркоты.
   — Арнольд, тебе вообще нельзя на задержания ездить, — усмехнулся я, выслушав эту историю.
   — Источник повышенной опасности, — поддакнул Галицын.
   Это верно. Арнольд при задержаниях постоянно попадает в какие-то истории, которые потом передаются из уст в уста и становятся анекдотами.
   Ох, какие сцены украсили историю нашего отдела… Приоткрывается дверь наркопритона, Арнольд с криком «милиция» разбегается, дверь захлопывают, и он размазывается по ней мордой…
   Мы едем с ним на машине, по улице беззаботно фланирует под дождем барыга, которого нужно взять.
   — Я выскакиваю, бью по ногам, заваливаю, — возбужденно потирает руки Арнольд.
   Я торможу. Арнольд выскакивает. И пропадает. Оглядываюсь — нет Арнольда, один барыга стоит. Ну все, думаю, убил, гад, боевого товарища. Пистолет выдергиваю:
   — Руки на капот, — ору, целясь в чурбана. Тут Арнольд появляется:
   — Все в порядке.
   Оказывается, он выскочил из машины, поскользьнулся и плюхнулся в самую глубокую на улице лужу. Чурка-барыга над ним нагнулся и спрашивает с сочувствием:
   — Молодой человек, вам помочь?..
   А еще раз на улице брали троих барыг на тачке. Арнольд сидел в засаде. Даю приказ — задержание. Барыга врубает мотор, пытается тронуть машину с места. Арнольд выскакивает из укрытия и мчится навстречу. Хотел продемонстрировать коронный номер — вскочить на капот и вышибить ногой лобовое стекло. Разбежался, как локомотив. Князь тем временем барыге по балде съездил, выдернул ключ из гнезда, машина заглохла. А Арнольд остановиться не может — скорость большая. По инерции тыкается в машину, бьет ногой в бампер и кричит:
   — Стоять, сука!..
   И вот теперь этот рукав злосчастный.
   — Ай, что будет, что будет, — надрывалась Свинота, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону.
   — Чего надрываешься? — спросил я. — Не хочется в тюрьму?
   — Не хочу-у-у!
   — Сама колешься?
   — Не колю-ю-юсь!
   — Просто торгуешь?
   — Мужа кормить надо. Дочь надо кормить! Ай, что бу-де-е-ет?
   — Скажешь, где оптом берешь, — помилуем, — кивнул я.
   — Ай, скажу. Ай, скажу… Ноги целовать буду, если выпустишь… Ай, что буде-е-ет!
   — Все, прикрой фонтан, — велел я. — Рассказывай, где «геру» берешь.
   — У Софы. Таджикский «гера». У нее еще дешевле, чем у таджиков.
   — Почему? — поинтересовался Асеев.
   — У Софы знакомый — Пистон, — он на какого-то Моджахеда работает. Хранит наркоту, которую таджики привозят. Ну и с веса получает…
   — Что, втихаря бадяжит таджикскую «геру»? — удивился я.
   — Ага-а…
   — Значит, самого Моджахеда накалывает?
   — Да-а-а.
   — Моджахед ему голову-то отрежет, — усмехнулся я. — Откуда ты это знаешь?
   — Как откуда? — удивилась Свинота. — Софа под Пистоном лежала. Все знает.
   — Как Пистона звать? Фамилия?
   — Колян. Фамилию не знаю.
   — Где живет? — напрягал я ее. — Телефоны?
   — Ничего не знаю-ю, — вновь заголосила Свинота.
   — И где сейчас твоя Софа? Лежит?
   — Под кем лежит? — не поняла Свинота.
   — У тебя хочу узнать.
   — Она дома-а.
   — Ладно, мы тебе поможем, девушка, — я присел около Свиноты и потрепал по похожей на свиной окорок коленке. — Мы тебе даем деньги. Ты у Софы героин берешь. Мы берем Софу. Вопросы есть?
   — Это я ее заложу, получается?
   — Получается… Понимаешь, жизнь такая. Или ты ее продашь. Или твоя дочка будет с мужем-алкашом расти. Глядишь, тоже алкашкой станет.
   — Я согласная! — громко и решительно произнесла Свинота.
   У меня внутри подвело от ощущения, что нежданно — негаданно свалилась удача. Мы неожиданно получили доступ к окружению Моджахеда. Теперь только надо использовать Рсдставившийся шанс. Может, тут и разберемся с порченым героином.
   — Boт и отлично, — сказал я. — Сейчас придешь в себя и будешь звонить.
   — Буду, — Свинота всхлипнула.
   — А то куртки рвать. Шустрая, — Арнольд зло посмотрел на нее.
   — А чего вы?..
   — Ну что? Что теперь с курткой делать? — никак не мог успокоиться Арнольд, держа в руке свою новенькую джинсовку с оторванным рукавом. — Теперь не пришьешь нормально.
   — Дай, — я взял у него куртку. И рывком оторвал другой рукав.
   — Ox, — как от боли вскрикнул Арнольд.
   — Нормальная безрукавка, — сказал я. — Можно даже сказать — жилет.
   — А, — махнул рукой Арнольд и напялил ее. — Буду хипповать.
 
   Дальше все пошло как по маслу. Вечером мы уже стояли у машины, защелкнув браслетики на черноволосой, похожей на ведьму с Брокена, но на ведьму привлекательную, Софе. Она только что толкнула Свиноте полграмма зелья.
   — Продала меня, блядь такая! — покачала головой Софа, ошпаривая глазами Свиноту.
   — Меня тоже продали, — заголосила Свинота. — Все друг друга продают.
   — Ничего, я тебе устрою, блядина! — пообещала Софа.
   — Что ты? — осведомился я у нее. — Ты в тюрьме на пяток лет зависнешь.
   Софа раскрыла рот. Так с раскрытым ртом и запихали ее на заднее сиденье моей машины. Я уселся на переднее сиденье. Асеев присел рядом с задержанной. Арнольд прислонился к открытой дверце.
   — Пистон — твой хахаль? — спросил я.
   — Кто? — с нарочитым непониманием воскликнула Софа.
   — Что, забыла благодетеля своего?
   — Ну, хахаль.
   — Давно?
   — Уже год.
   — И как мужик? — гыкнул Арнольд.
   — Он меня любит!
   — Прав-да-а? — всплеснул руками Арнольд, глядя на ее как на сказавшего милую глупость трехлетнего карапуза.
   — Да, — с вызовом ответила она.
   — Интересен нам Пистон, — сказал я.
   — Чем это? — поджала губу Софа.
   — С научной точки зрения. Как одичавший подвид гомо сапиенса.
   — Чего?
   — Притом подвид вымирающий.
   — Почему вымирающий?
   — Потому что Моджахед, заметь, кличка к нему не зря прилипла, он действительно кровавый дикарь с гор… Так вот Моджахед ему отрежет голову. На хрен, чтобы не мешалась, — зловеще улыбнулся я.
   — Почему? — ошарашенно посмотрела на меня Софа.
   — Потому что Моджахед не любит, когда его товар — прекрасный товар, высококачественный товар — какой-то Пистон бадяжит вечерами.
   — С чего вы взяли? — неуверенно возмутилась Софа.
   — Кстати, он и тебе голову отрежет. Потому что ты продавала ворованный у него героин. Нет, ну воровать у Моджахеда — это нужно совсем с дуба рухнуть, — покачал я головой.
   — Пистон решил умереть молодым, — кивнул Арнольд. — и тебя, красавица, с собой взять, чтобы на том свете ему одному не скучно было.
   — Но… Моджахед же не узнает, — растерянно произнесла Софа.
   — Еще как узнает, — сказал я. — Нам зарплату не выкатили, я ему за пару сотен баксов эту информацию спокойно продам.
   — У, мент, — прошипела она.
   — А тебя в камере подержу, пока он не решит, как тебя побольнее прирезать. А потом выпущу. Годится, красотка? — осведомился я.
   — Что вы от меня хотите? — воскликнула она.
   — Ты нам расскажешь, чем дышит Пистон, как «геру» берет. А мы подумаем, как тебе помочь.
   Софа расслюнявилась. Та же картина, что и у Свиноты — текущие по щекам слезы, размазанная по всему лицу косметика.
   — Давай, давай, дуреха. Ни у тебя, ни у меня времени нет, — кивнул Арнольд. — Тебе уже на панель пора. А нам в театр.
   — В какой театр? — посмотрела Софа на Арнольда ошалело.
   — В оперный.
   — И что говорить? — спросила она.
   — Как познакомилась с хахалем. Где бывает Пистон. Как нам его сейчас найти, — перечислял Арнольд.
   — Ладно…
   Напрягать ее больше не пришлось. Видно, до любовной идиллии этой ведьме и Пистону было далеко, поскольку она вошла в раж и начала сливать на него всю компру, которую знала.
   — Он принимает товар, который привозят таджики. И хранит его, пока за ним не придут. Скоро снова наркотики для Моджахеда привезут.
   — Когда? — напрягся я.
   — Они сами сообщат Пистону, — произнесла она. — Прям по телефону.
   — Где Пистон хранит это зелье? — спросил я.
   — Где-то хранит, — пожала она плечами.
   — Придется узнать, голубушка, — сказал я.
   — Я не могу!
   — Через не могу, — погладил я ее по волосам. — Потому, что своя голова ближе к своему телу. Без нее ты будешь вы глядеть куда хуже, красавица.
   — Сволочи вы, — всхлипнула Софа. — Все рыщете. Все людям жить не даете!
   — Не даем, — согласился я. — Наркотой не даем торговать.
   — Я не воровала. И не убивала. Люди просят, я отдаю. Я их на иглу не сажала.
   — Конечно, — кивнул Асеев. — А мы, гады, не даем уминать от нее. Все хотим, чтобы люди не обдалбывались до смерти. Чтобы не умирали.
   — Умирать? А ты не думал, мент, что это их дело? Это наше дело, наша жизнь. Мы ею можем распорядиться. Имеем право! — крикнула она.
   — Право имеете?
   — Да. Свобода выбора.
   — Ах, выбора… Понятно, — кивнул Асеев.
   — Что, не так? Наркоманы же никому не мешают жить. Они хотят, чтобы и им не мешали. Не так?
   — Так все. Именно так, — кивнул Асеев. — Свобода быть уродами — главное завоевание демократии.
   — Сами вы уроды, — обиделась Софа. — Попытаюсь узнать у Пистона насчет его склада… Только не скажет. Кто такие вещи говорит?
   — А ты ласково попроси, — посоветовал я.
   — Что теперь со мной? — деловито осведомилась она.
   — Документы на тебя в конторе оформим, чтобы ты с крючка не спрыгнула и вела себя разумно. И когда начнешь дурить, мы им ход дадим, — сказал я.
   — А чего дурить?
   — Например, расскажешь о нашем разговоре Пистону… Я бы делать этого не стал ни при каких условиях. Я продемонстрировал диктофон. — Узнаю — я ему послушать дам. И Моджахеду. — Она закусила губу.
   — Приперли мы тебя, коза, — потрепал ее по щеке Арнольд. — Ту теперь наша рабыня. Если будешь себя вести хорошо, цела останешься. Понятно?
   — Да. Уж взяли за горло, сволочи, так взяли, — в отличие от Свиноты, она чем дальше, тем больше наливалась не жалостью к себе, а злобой к нам.
   — Язык у тебя… Так леди не выражаются, — сказал укоризненно Арнольд.
 
   Закончили мы со всеми делами только ночью. По адресному бюро установили данные на Пистона — им оказало Баранов Николай Николаевич, двадцати пяти лет, не судимый, прописан на улице Чапаева. Со слов Софы, проживал на Шарикоподшипниковом проезде.
   Когда стрелки показывали полвторого, мы всучили Софе полтинник на такси, чтобы добралась до дома. Галицын сказал, что добросит Арнольда до хаты, и они отбыли. Остались мы с Асеевым.
   — Довезти тебя? — спросил я.
   — Давай, — согласился он. — Хотя можно и не уходить. Два ночи. Утром опять — вечный бой.
   — Покой нам только снится… Надо начинать работать по Пистону.
   — Как тебе нравится эта стерва? Право она имеет колоться и торговать наркотиками, — покачал Асеев головой
   — Она в этом свято уверена, — сказал я. — И ты ее никогда не убедишь в обратном.
   — Не такая глупая мысль, кстати, — сказал Асеев. — Ты никогда не думал, что наркотик — это некий пик «свободной» потребительской цивилизации, которая весь двадцатый век вдалбливает человеку, что в мире есть главная ценность — Я ХОЧУ. Доведенный до абсурда этот принцип выражается в одном слове — КАЙФ. КАЙФ — это и е№ высшее выражение свободы. Наркотический кайф.
   — Что-то не видно, — возразил я, — чтобы в тех же Штатах и Европе у наркоманов была вольница.
   — Естественно, ни одно общество не может позволить этой заразе беспрепятственно гулять. Наркотики — смерть цивилизации. Но принцип «право имею» — тут выражен кристально чисто. Недаром все либералы и «правочеловеки» в голос орут о необходимости ослаблении контроля за наркотиками. Это принцип.
   — Да чего либералы. У них вообще три любимых группы населения — пидоры, уголовники и наркоманы. Остальные для них не люди. Тут никуда не денешься, — сказал я.
   — Да уж, факт… Смотри, лучше всего наркота расползается там, где общество выросло на культивировании этого «я хочу». Или где, как у нас, разом сдуло старые идеалы и воцарился принцип — все дозволено.
   — Слишком ты привередливый. Наркоманам всего-то хочется — вышибить напрочь собственные мозги и стать зомби. А ты мешаешь, мораль читаешь, — усмехнулся я.
   — Мораль, — скривился Асеев. — По большому счету, хваленый современный свободный человек в массе своей — скотина.