Рясной Илья. Вечный кайф

   Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.
   — Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.
   — Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?
   — Он.
   — Ты чего, у него затовариваешься?
   — Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.
   — А ты их Бацилле сплавил?
   — Да.
   Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.
   — А он у кого взял? — спросил я.
   — Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.
   — Погоди, разговор еще не закончен.
   — Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.
   — А что ты еще можешь сказать?
   — Тютя от ментовки хоронится.
   — Это я знаю, — усмехнулся я.
   — А где хоронится — знаешь?
   — Нет. Но хотел бы знать.
   — Скажу… Давай…
   Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.
   — Так где Тютя хоронится? — спросил я.
   — На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.
   — Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.
   — Ну, семнадцать.
 
   — Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.
   — Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.
   — Он самый.
   — Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».
   — Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.
   Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…
   Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.
   — Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.
   — Его еще найти надо, — сказал я.
   — Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.
   Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.
   — Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.
   Мы вошли в подъезд.
   — Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?
   — Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!
   — Тренироваться надо, — поддел я.
   — В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.
   — Не Тютя погулять вышел?
   — А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.
   Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.
   — Что-то есть, — сказал я.
   За дверью слышалось какое-то шуршание.
   — Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?
   Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.
   — Они… — прохрипел он.
   Он дернулся. И прохрипел послабее:
   — Они!.. Быстрее!
   Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?
   Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:
   — Что?
   — Кто выходил сейчас? — крикнул я.
   — Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».
   — В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.
   Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».
   Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.
   — Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.
   А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.
   — Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.
   Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.
   Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.
   А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.
   — Ну же! — ерзал Князь.
   Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.
   — Уходят! — ярился Галицын.
   — Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?
   — Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.
   Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.
   Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.
   — Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.
   — Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.
   — Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.
   — Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…
 
   Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…
   — А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.
   — Нет, — покачал головой Галицын.
   Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.
   — Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.
   — Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.
   — Похож, но не он. Процедура продолжилась.
   — И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.
   — Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.
   — Не он… А вот этот?
   — Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.
   — Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.
   — Так дела расследуют. И так судят.
   — И так подмазывают, — поддакнул я.
   — А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.
   Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.
   — Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…
   Он пролистнул страницу и покачал головой:
   — Тошнит от этих лиц.
   — Прервемся, — кивнул Рыжов.
   — Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.
   Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.
   — Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.
   — И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.
   — Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.
   — Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…
   — Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.
   — Угадал.
   — Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?
   — Долма. Старый мой знакомый, — сказал Рыжов. — Организовал налет на офис своего родного дяди. Сел. Потом работал на Армена…
   — Армена грохнули.
   — Во-во. Тогда война была Армена с татарами. Долма принимал участие в качестве мяса. Грохнул татарского бандита на стрелке. Отсидел в изоляторе. Дело развалилось.
   — И чего сегодня делает?
   — На кого-то опять «шестерит». Он по сути своей «шестерка». Сам ни на что не способен. Шкаф, одним словом.
   — И чем ему Тютя помешал? — задумался Князь.
   — Чем-то помешал… Ну что, поможешь нам его отрабатывать? — спросил Рыжов.
   — А куда мы денемся, — произнес я.
   Начали отрабатывать. За день перепахали информцентр УВД, банки данных, переговорили с руоповцами. Проехались по адресам Долмы. Его там не нашли.
   Получалась интересная картина. Сейчас Долма был недреманным оком на дискотеке «Эльдорадо».
   — Она под чьим крылышком? — спросил Рыжов.
   — Малюты, — сказал я.
   — Значит, Долма работает на Малюту.
   — А вор в законе Малюта, по нашим данным, сейчас поставлен ворами на город заведовать наркотой. И чего получается? Что убрали Тютю по его заказу?
   — Зачем? — спросил Рыжов.
   — Малюта сейчас прибирает к рукам наркоторговцев или уничтожает конкурентов. Может, Тютя не отстегивал ему денег. Или работал на него, но недостаточно честно. Но Долма и сам мог с Тютей что-то не поделить… А мог халтурку на мокруху взять. Все могло быть. Версий можно настругать целый флот. Главное, по какой реке они поплывут.
   — Будем брать Долму — так говаривал майор Пронин, — потер руки Галицын.
   — Инспектор Лосев, — возразил Рыжов. — Где его искать? Бандиты на съемных хатах живут.
   — Надо с людьми перетрещать, — сказал Галицын. — Где-то он должен появляться.
 
   — Пап, — подошел ко мне мой драгоценный Вовка, когда я пораньше — всего часов в восемь вечера — добрался до дома. — А налкоманом холошо быть?
   — Кем?
   — Налкоманом.
   — Очень плохо.
   — А Мишка сказал, что холошо. Что он выластет и тозе будет налкоманом. Как его папка.
   — Боже ты мой, — вздохнул я и взял мое чадо на руки. — Ладно, Мишка будет наркоманом, как его папка. А ты, как твой папа, будешь бороться с наркоманами. Идет?
   — Идет.
   Я протянул Вовке ладонь, и он хлопнул своей ладошкой по ней. Во новости. Уже в детском саду покоя нет. Вдруг волной пролился по телу страх. Я представил, как мой Вовка, когда подрастет, вгонит в вену адскую жидкость — раствор героина… Нет, не бывать этому! Никогда! Мой Вовка никогда не пойдет на это. Ну а у скольких вот таких сегодняшних малышей кто-то уже заранее перечеркнул будущее, скольким суждено закончить жизнь на игле? От этих мыслей рука тянулась к пистолету.
   — Ты же мужчина, Вовка, — я притянул его голову к своей груди. — Ты будешь солдатом, как и твой отец, правда?
   — Плавда. Только генелалом, — поправил он.
   — Это ты молодец. Лучше, конечно, быть генералом… Я пока не «генелал», поэтому мой рабочий день начался с бумажной волокиты, вызовов к начальству. Потом приперся безумный майор из нашего штаба и начал требовать какие-то планы. Ну и, наконец, позвонил телефон и послышался голос агента Рока:
   — Я за конфетами приеду. Карл Карлович мне обещал.
   — Рок, что у тебя за язык?! — воскликнул я.
   — Сейчас буду на работе.
   Я повесил трубку и сказал:
   — Агент Рок звонил. Сказал, что на работе будет.
   — А где он работает? — не понял Галицын.
   — Как где? Он говорит, что у нас.
   — Ое-ей, — покачал головой Асеев. — Нахлебаемся мы с ним.
   Сперва Рок, приходя к нам, открытым текстом требовал дозу. Учитывая, что в нашем кабинете время от времени какие-то доброжелатели — то ли чекисты, то ли наши нелюбимые братья из службы собственной безопасности — устанавливают микрофоны, за эти слова он пару раз получил от Арнольда по морде. И теперь начал именовать «чеки» конфетами.
   В кабинете — сумасшедший дом.
   — Что за бардак? Где бумага с перечнем запрещенных веществ? Здесь лежала! — орет Асеев.
   — Нет, — разводит руками Арнольд.
   — Ничего не найдешь.
   — А ты забыл, с кем работаешь в отделе?
   — С идиотами!
   — Ну так что ты хочешь? — удовлетворенно кивает Арнольд.
   Рок появился как штык. Щелкнул каблуками и заявил:
   — Прибыл.
   Он как-то незаметно стал деталью нашего интерьера, как тумбочка у двери. Без него даже становилось скучно. Ежедневно он выдавал что-то новое. И сегодняшний день исключением не стал. Рок, закинув ногу на ногу, уселся напротив неопохмелившегося Арнольда, внимательно оглядел его и вдруг осведомился:
   — Арнольд, а ты сам не колешься?
   — Ты совсем охренел, дефект ходячий?! — с готовностью порохом вспыхнул Арнольд.
   — А чего особенного спросил? — обиделся Рок. — Чтобы бороться с чем-то, надо это знать.
   — Ну а чтобы с убийствами бороться, надо кого-то грохнуть? — с угрозой осведомился Арнольд.
   — Ну…
   — Где работа, Рок? — завопил Арнольд. — Где?! Зря, что ли, тебе документ выдали?
   — Я навожу справки.
   — Где обещанное оружие?
   — Где транснациональные связи наркомафии? — со смешком добавил Галицын.
   — Я работаю в этом направлении.
   — А где справка о сращивании наркокапиталов и банковских капиталов? — не отставал Арнольд.
   — Я уже кое-что нащупал, — на полном серьезе ответил Рок, и Галицын в углу издал булькающий звук, давясь от смеха.
   — Развеселились, — заворчал я. — Рок, ты на дискотеке «Эльдорадо» часто бываешь?
   — Бываю иногда. Там наркоты — завались.
   — Слышал о таком — Долме? — спросил я.
   — Что-то слышал, — Рок задумался, потом, как компьютер, выдал:
   — А он из бандитов, кто дискотеку прикрывает.
   — И часто он там бывает?
   — Два раза в неделю точно. Сегодня будет.
   — Почему?
   — Присматривает. И бабки они сегодня там подбивают. До утра он там будет.
   — Он с барыг тамошних процент стрижет? — наседал я.
   — Да.
   — Сам получает?
   — У него «шестерок» там полно. Он там старший.
   — Большой человек?
   — Большой, — кивнул Рок.
   — Точно сегодня будет? — настаивал я.
   — Да точно, точно… Дайте конфетку, а то горло сухое…
   — Сладенького захотелось? — угрюмо спросил Арнольд.
   — Ага.
   — Вот тварь, — Арнольд полез на шкаф и выудил оттуда «чек». Сунул его в карман Року. — Последний. Дальше — только за работу.
   Я вытащил из Рока все, что тот знает о дискотеке. То, что «Эльдорадо» — наркоманский притон, нам и без него известно. Раза три мы там устраивали большие шмоны и загружали обдолбавшимися наркотой несовершеннолетками омоновские автобусы. Теперь, похоже, пришло время разобраться с этим культурно-массовым объектом серьезно.
   — Все? — спросил Рок.
   — Пока да, — сказал я.
   — Я сейчас приду, — он как-то боком вышел из кабинета.
   — Отрываться пошел, — отметил Арнольд.
   — Он три дня назад уборщицу напугал, — поведал Князь. — Она заходит в туалет убираться, а там на полу Рок сидит, глаза навыкате.
   — Нашел место, — возмутился Асеев. — Вы его вообще распустили! Обнаглел, сволочь!
   — Да, пора его на место ставить. — согласился я. — Чего с «Эльдорадо» делать будем?
   — Если Долматов не лег на дно, то будет сегодня там. Значит, надо его брать, — сказал Асеев.
   — Как предлагаешь? — спросил я.
   — Возьмем Рыжова с его ребятами. Взвод ОМОНа на всякий случай. И тряхнем дискотеку по полной программе.
   — Там же сориентироваться надо, — сказал Галицын. — Присмотреться. Опознать Долму этого.
   — Верно, — кивнул я. — Так что на вечер у нас пляски.
   — Нас там сразу распознают, — с досадой произнес Арнольд.
   — Не распознают в полутьме, — отмахнулся я. — Надо только одеться помаскараднее.
   — Тебе, Терентий, можно и не маскироваться, — гыкнул Арнольд. — Ты маленький, тебя не заметят.
   — Да, белого слона они и не заметят, — согласился я.
   Мою весомую фигуру на дискотеке не заметить будет трудно. Но и ребят одних в этот клоповник не отпустишь. Ничего, замаскируемся.
   — Я на доклад к Романову, — сказал я.
   Выслушав доклад о ситуации и наших планах на вечер, Романов, подумав, кивнул:
   — Идет…
   И отправился докладывать начальнику службы криминальной милиции Управления. Вскоре все утрясли — и с УМОНом, и с «убивцами» — операми из убойного отдела.
   — По домам, — велел я, вернувшись от Романова. — Сбор в девять часов в кабинете. И приоденьтесь как-нибудь по-панковски. Там клиентов наших — полбиблиотеки.
   — Не боись, братан, прикид будет в поряде, — сделал Арнольд пальцы веером.
 
   — М-да, — сказал я, оглядев свое воинство. — Арнольд, в законченной тобой школе милиции твой вид не одобрили бы.
   — По-моему, мне идет, — он разгладил на груди малиновый жилет, под которым ничего не было. Челка на его голове была обработана лаком и стояла наверх, как у панка. Да еще очки черные — так что на самого себя он был похож не слишком. В принципе избытком фантазии мы не блеснули. У всех — очки. Наколбасили с прической. У меня — кепка с пластмассовым козырьком, с Крита привез, где отдыхал в позапрошлом году.
   У Галицына на груди висела толстая цепь.
   — С унитаза? — Я провел по ней пальцем.
   — Обижаешь. Помнишь, в прошлом году Шибзика с компанией брали, — сказал он.
   — Ну.
   — Их все.
   В качестве трофея мы у Шибзика и его компании набрали несколько коробок амулетов, цепей и разного железа. Ребята были то ли панки, то ли сатанисты, то ли сектанты — они сами точно не знали.
   — А мы не додумались поживиться, — сказал Арнольд.
   — Там в шкафу есть еще, — кивнул на шкаф Галицын. Арнольд полез в шкаф и вытащил связку цепей и бляхи.
   Он нацепил на руку цепь с шестиконечной звездой.
   — Конгресс еврейских общин, — хмыкнул он.
   Асеев пришел в белой рубашке. Правда, в тех же темных очках. — Тебе в таком виде только в тачке ждать, — сказал я ему — На подхвате. — Дискотеки, — Асеев поморщился, — ненавижу.
   — Чего так? — заинтересовался Галицын.
   — Часть культуры создана, чтобы человек рванулся ввысь, — назидательно занудил Асеев — штатный философ нашего отдела. — А часть — чтобы впал в тяжелый кайф, уде ел в иные пространства, но не вверх, а вниз. В преисподнюю. На дискотеках выдалбливают мозги, чтобы осталась скорлупа черепушки. Что, не так?
   — Ну ты суров, — покачал головой Галицын. В дверь постучали. Вошел Рыжов с еще одним опером и капитаном из областного ОМОНа — эдаким колобком вширь больше, чем ввысь, с кувалдометром, соизмеримым с моим.
   — Капитан Владимов, — козырнул омоновец. — Ну чего, кому сегодня наваляем?
   — Наркоманам из дискотеки «Эльдорадо», — сказал я.
   — Это по нам, — кивнул капитан. — Оформим по первому разряду.
   Он провел пальцем по наручникам, висящим на поясе.
   — Итак, дислокация, — я развернул ватманский лист на столе.
   Началась подготовительная работа. Мы утрясали, кто где стоит, кто как действует, позывные рации, действия при обострении ситуации.
   — Народу там полно, — сказал я. — Надо действовать аккуратнее. Все может в массовые беспорядки вылиться.
   — В беспорядки, — кровожадно улыбнулся омоновец. — Не выльется, — пообещал он, постучав дубинкой по полу.
   — А если нет там Долмы? — спросил Рыжов. — Снимаемся?
   — Чтобы зря вечер не пропал, тряханем барыг, а затем и посетителей, — заявил я. — Там половина на экстэзи и героине сидит.
   — Це дело, — еще шире улыбнулся капитан-омоновец.
   Потом мы устроили знакомство с омоновцами. «Бульдогов» обязали очень внимательно посмотреть на каждого из Нашей группы, ибо под горячую омоновскую дубинку попасться да еще в таком прикиде — нечего делать.
 
   К десяти вечера мы были на месте. Омоновский фургон выставился далече, дабы не мозолить глаза. Асеев устроился в «Жигулях» напротив кинотеатра вместе с опером-убойщиком. А мы двинули внутрь.
   — Ох, узнают тебя, — покачал головой Арнольд. Я нацепил круглые черные очки — тоже боевой трофей, такие когда-то носил Паниковский и люди со слабым зрением, а теперь они считаются писком моды, поглубже надвинул козырек.
   — Ну что, похож я на тучку? — процитировал я Винни-Пуха.
   — Все равно ты похож на медведя, который летит на воздушном шаре, — махнул рукой Галицын.
   — А, прорвемся, — сказал Арнольд.
   На дверях стояли амбалы в черной форме частной охраны. Перед входом была давка. Ночная дискотека только открылась. В нее ломился в основном молодняк — шестнадцать-восемнадцать лет. Двадцатитрехлетний Галицын смотрелся тут дедушкой, ну а я, по этим меркам, вообще должен был писать мемуары о жизни России при царском режиме… Ничего, не я один такой. Тут еще было несколько волосатых, легкомысленно одетых людей, из тех, кому даже не за тридцать, а уже за сорок. Чего человека в таком возрасте может потянуть в этот гадюшник — для меня загадка.
   Некоторые посетители одеты были странно, некоторые — вполне прилично. Мальчики-одуванчики, прыщавые пэтэушницы, откормленные «быки», шпана с синими от татуировок руками — весь срез молодежной среды.
   Музыка уже гремела вовсю. Просторное фойе кинотеатра вмещало достаточно народу, места было немного. Упаковка здесь была плотная — обязательно наступишь кому-нибудь на ногу. Тут же работал бар со спиртными напитками. А в сортире в подвале шел торг кое-чем покрепче.
   Дискотека была как дискотека. Пот на лицах, извивающиеся в мигающих прожекторах разноцветные фигуры — общий шаманский ритм. Общий порыв. Плясали, как грешники в аду на сковородках.
   Музыка была качественная. Возникало ощущение, что бьют не по барабану, а барабаном бьют тебя.
   Динамики ревели, визжали. Стены вибрировали. Публика дергалась, улюлюкала. Мальчики знакомились с девочками. Познакомились, угостили друг друга таблетками или травкой, трахнулись, разбежались. На то и дискотека. Легкость, темп, ритм. Все остальное — скукота и паутина. Здесь все молоды, подвижны, легки. Здесь — жизнь. Здесь — общий порыв.
   — А! — завизжала девица от избытка чувств и начала выделывать круги на полу.
   — У-я, — завизжал ее приятель, пристроившись рядом. Все шло привычным путем. Напляшутся. Обдолбятся наркотой. Кому-нибудь начистят морду. У кого-нибудь вывернут карманы. Но без лишнего шума. На случай скандала есть «быки», которые разведут ситуацию. Хозяевам лучше, чтобы все было здесь чин-чинарем.
   Дискотека — царство синтетического наркотика экстэзи. Много рок-подлецов заявляло в интервью, что экстэзи — это нормально, экстэзи — это хорошо, это даже и не наркотик. А что им еще сказать, когда их бизнес тесно завязан на экстэзи? Рэйв-музыка вообще была специально под экстази создана. Хард-рок-мегатранс — все под него.
   — Только идиот может на дискотеке, да еще с металликом, всю ночь продергаться. Там делать нечего без таблеток, — как-то признался мне один из наркошей.
   Ритм барабана на дискотеке подстроен под бешеный ритм сердца, подстегнутого экстэзи. Двести сорок ударов в минуту — так барабанит сердце на дискотеке. Тогда возникает кайф.
   На экстэзи физиологическая зависимость практически не развивается. Но этот наркотик оказывает огромное воздействие на психику. Галики появляются. Развязывается язык. Сексуальное вожделение через край плещет. И появляется искренняя любовь ко всему миру и всем людям. Резвое недержание. И эмоции текут — как сывороткой правды накололи. Истощается нервная система. Происходит обезвоживание организма, притом такое, что иногда приводит к гибели. Но главное — хочется кайфа покруче. А тут рукой подать до шприца с героином.