Рясной Илья. Вечный кайф

   — Ну как? — воскликнул Галицын, начавший дергаться в такт музыке.
   — Шабаш на Лысой горе! — прокричал я.
   — Конфликт поколений. Ты начинаешь зудеть, как дядя Ася.
   — Много говоришь. Работай, — притянул я его к себе. — По сторонам гляди.
   Минут через сорок я уже сам был готов обдолбаться экстэзи или героином, лишь бы не слышать этого рева, стука, лязга и не видеть потные рожи и тела вокруг.
   — Еще полчаса, — сказал я. — Если Долмы не будет, обшмонаем все и закруглимся.
   — Подождем. Должен появиться, — заверил меня Арнольд.
   Я посмотрел в сторону дверей. Вот и дождались. На дискотеку начала стекаться братва. Та, что прикрывает заведение. Будто с картинок сошли или из «нового русского» кино — один в спорткостюме, со златой цепью. Другой — бритозатылочный, накачанный барбос, мышцы распирают желтую майку. Еще пара таких же. С ними сутенерского вида тип в строгом костюме — это правая рука директора этого заведения, нас знает отлично.
   — Хозяева. Владения Малютины осматривают, — приблизился ко мне Голицын.
   — Долма? — спросил я.
   — Нет его.
   «Быки» устроились в сторонке. Им угодливо поднесли орешков, колы и пива. Ничего крепче. Пить, колоться и глотать экстэзи им на работе нельзя. Да и вообще нельзя. Малюта — сам не прочь косяк забить, но среди своих людей алкашей и наркоманов не терпит.
   — Вон еще один, — сказал Князь.
   К бандитам подскочил татуированный доходяга. Начал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Это все их деда. Это не наши дела.
   — Вон, — дернул меня за руку Галицын. — Он!
   Долма — типичный представитель своего племени. Задница и морда примерно равновеликие — то есть увесистые. Глаза — свинячьи. И не только глаза. Выглядит, как свинья. Передвигается, как свинья. В общем — свинья и есть. Только в костюме и галстуке.
   Я сунул руку за пазуху и нажал один раз на клавишу рации. Прошел звуковой сигнал: «Клиент здесь, начинаем задержание».
   Пару минут на то, чтобы омоновцам подтянуться поближе и заблокировать все выходы.
   Пистолет в поясной сумке — его сразу не выдернешь. Ну да ладно. Обойдемся. Не вытаскивать же его сейчас.
   Арнольд сунул руку в карман, где у него была «черемуха».
   Долма, сунув руки в карманы брюк, важно направился куда-то вдоль стен. Тут мы к нему и подвалили.
   — Милиция, — воскликнул я, перекрикивая шум музыки. — Сейчас пойдешь с нами. Тихо. Не дергаясь.
   Долма выпучил глаза. И рванулся напролом — то есть на Арнольда.
   Прошел бы бандит его, как нож масло. Но я придал Долме ускорение. Подставил ногу. Здоровяк дернулся, споткнулся, удержался на ногах, только согнувшись. Тут я ему засветил ногой в солнечное сплетение. А потом кулаком с размаху по физиономии.
   Весил он килограмм сто. Всеми этими стами килограммами он и шарахнулся оземь. Арнольд, которому Долма проехался по ребрам, в обиде с размаху вдарил ему ногой по почкам, навалился на спину коленом. Мы завели руки за спину. Щелк — наручники.
   Тут братаны поняли, что ихних бьют. И кинулись на выручку.
   И началось. У одного в руке была резиновая дубинка. Успел увернуться и встретил ее обладателя прямым удароом в пятак. Потом добил в челюсть, и он улегся надолго.
   Князю врезали по лицу, и он улетел куда-то. Арнольд подпрыгнул и врезал каблуком в спину очередному «быку», отчего тот взревел.
   — Стоять, милиция! — крикнул я, добивая коленом в брюхо «быка».
   Откуда-то высыпали еще человека четыре — шантрапа помойная.
   — Бей сук! — послышался вопль.
   Я увернулся от полетевшей в меня бутылки пива. Толпа с диким воплем и визгом отхлынула, когда Арнольд опустошил в нее часть баллончика «черемухи».
   И все это под какой-то забойный хит какой-то эстрадной крысы.
   — Бей козлов! — снова заорал татуированный живчик.
   Тут я его и достал прямым ударом. Зубы нынче дороги. А ему вставлять нужно будет не меньше трех. Он заглох надолго.
   На периферии пляска продолжалась, будто ничего не происходило.
   Тут и влетели омоновцы. И началась ночь потехи — маски-шоу.
   — Кого? — подлетел ко мне капитан-омоновец.
   Мне оставалось только указывать пальцем, и дубинки гуляли по ребрам. Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.
   — Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.
   — Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.
   — Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.
   Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.
   — Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.
   Теперь — сортир. Наркоманский загон.
   Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.
   — Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.
   — А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.
   — Ему нравится, — сказал омоновец.
   Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.
   — Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.
   — Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.
   Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.
   — Героин порченый, — сказал я.
   — Он самый, — кивнул Асеев.
 
   Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.
   После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было. Так уж получилось, что мои земляки по габаритам ненамного мне уступали и привыкли в деревне своей работать и руками, и курками. Спуску мы не давали. Воспоминания, как мы с табуретками на изготовку, спина к спине стоим против полусотни жаждущих крови варваров — они и сейчас не выцвели в памяти. И не было случая, чтобы мы не отбились. Да и офицером когда дослуживал — в роте одни урки да чеченцы были. Для них мои офицерские погоны мало что значили. А что я любого могу кулаком на полчаса угомонить — это много значило. Так что ночная дискотечная забава в «Эльдорадо» с такой жизненной школой — для меня просто разминка. Ребятам, правда, пришлось похуже…
   …Утром Арнольд прилепил на «Стену объявлений» новое анонимное произведение:
   "Запомни сам и передай другому.
   В армии обязанности строго определены:
   — Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно.
   — Капитан должен уметь организовать работу.
   — Майор должен знать, где что делается.
   — Подполковник должен уметь доложить, где что делается.
   — Полковник должен самостоятельно найти место в бумагах, где расписаться.
   — Генерал должен уметь самостоятельно расписаться, где укажут"…
   — Как? — спросил Арнольд.
   — Где взял? — поинтересовался я.
   — В народном театре. В РУБОПе.
   — Отлично, — я вытащил таблетку, проглотил. Голова раскалывалась. Мигрень, черти ее дери. А чего удивляться? Дискотечная баталия, следующий день — разборы у начальства, чего мы такой дебош закатили и почему «детям» бока намяли. Спасало положение, что наизымали множество таблеток экстэзи, несколько «чеков» героина и шприцы. И добыли показания на двух барыг, торговавших в туалете. Часть вчерашнего дня мы потратили на получение объяснений у хозяев дискотеки и на подготовку представления о закрытии заведения, как точки, где систематически распространяются наркотики. Хозяину это сильно не понравилось. Он начал было намекать на вознаграждение, но быстро заткнулся, так что поставить его на технику и вменить дачу взятки мы не смогли.
   Между тем ребята из убойного сначала привели в чувство Долму, а затем стали из него эти самые чувства выбивать. Бесполезно — колоться на убийство Тюти он не хотел. При обыске на его квартире изъяли одежду с замытыми каплями крови, нашли в вентиляционном канале сверток с «ТТ» и «Береттой». Теперь дело за экспертизой. Галицын его опознал как типа, который отчалил в «Ауди». «Убойщики» пусть дальше копают — нам неинтересно. Нам интересно — зачем Долма убил Тютю. Ничего, время будет — дожмем его.
   — Арнольд, сделай чай, — велел я.
   — Есть, ваше сиятельство, — он вытащил из шкафа чайник «Мулинекс» и заполнил водой из кувшина.
   — Душно, — я подошел к окну, распахнул его и воскликнул:
   — Ба, у нас гости!
   — Кто? — Арнольд подошел к окну.
   — Сам пахан пожаловал.
   На улице остановился джип «Чероки» — здоровенный и мощный, как бронетранспортер. За ним замерла «Волга». Из джипа вышел сам Малюта — хлипкий, быстрый в движениях, в костюме — костюм на нем сидел примерно как на цирковом шимпанзе. Малюта был создан для тельников и телогреев. И для оловянных ложек и финарей с наборными ручками, а не для сотовых телефонов и серебряной посуды.
   К нему в хвост пристроился сутулый хлыщ — на нем и костюм, и галстук сидели так, будто он в них родился. Никак, личный адвокат. Куда же теперь Малюте без адвоката? Не хрен собачий — вор в законе.
   — И не жарко им? — покачал я головой.
   — У них в салоне кондиционер, — сказал Арнольд. — Может, к начальству пожаловал? Чего ему с мелочью типа нас якшаться?
   — К нам он. Зуб даю, — я залез в ящик стола. Там был магнитофон. Я перекрутил кассету и нажал на запись.
   Зазвонил телефон. На том конце провода был дежурный по УВД.
   — Терентий. Тут какой-то блатарь татуированный, — сказал он. — К тебе рвется.
   — Пусть проводят, — разрешил я.
   — К тебе или на хрен?
   — Ко мне.
   Я посмотрел в окно. Двое «быков» вышли из «Волги» и прохаживались, как павианы-вожаки в обезьяннике — сурово и недружелюбно оглядываясь по сторонам.
   — Тимофеич, — сказал я дежурному. — Пусть твои ребята две тачки под нашими окнами проверят — джип и белую «Волгу». Там стволы могут быть. И клиентов проверьте.
   — Без труда, — заверил дежурный.
   — Минут через пятнадцать сделай. Ладно?
   — У меня тут омоновцы дежурят. Все будет тип-топ, — заверил дежурный.
   Дверь открылась. На пороге возник помощник дежурного и козырнул:
   — К вам, товарищ майор.
   — Пусть заходят, — пригласил я. Вошел Малюта со своим поводырем.
   — Привет, Малюта, — всплеснул я руками. — Давно не виделись. Все сумки воруешь?
   — Нет. Перевоспитали, — улыбнулся он. Перемены к лучшему в нем были налицо. Во всяком случае передние золотые зубы он сменил на отличную металлокерамику — получились как родные и даже лучше. Улыбка у вора теперь белозубая, но все равно гнусная.
   — А это кто? — кивнул я на сопровождающего.
   — Это мой юрист, — сказал Малюта.
   — Ясно. Раб… Арнольд, — кивнул я, — возьми дядю, проверь на оружие и наркотики.
   — Вы не имеете права, — сверкнув очками, изрек юрист.
   — Имеем.
   Мы остались один на один.
   — Садись, Малюта.
   — Не круто забираешь? — прищурился зло Малюта.
   — Я тебя звал? Нет. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут… Эх, Малюта, друг дней моих суровых. Земляк.
   Мы росли с ним в одном районе. В одной школе учились. Он на год старше. Семнадцать лет прошло после выпуска, а старые учителя до сих пор вспоминают класс Малюты. Это легенда. Семьдесят процентов пацанов оттуда село, несколько человек так по лагерям и сгинуло. Малюта был там самый вредный. Естественно, в школе житья от этой шантрапы никому не было. Били, гады, в школьном туалете пацанов, иногда до бессознательного состояния. Милиция с ними извелась. И меня били, пока я веса не набрал живого. Тогда я начал с ними драться. И создал эдакий комитет самообороны. В школьном туалете мне и полоснул один из малютинских прихлебателей ножиком по руке. А я его отправил в больницу, проломил им дверь.
   Так мы с ним и пересекались всю жизнь. Я в стройинститут поступил, Малюта — в тюрьму. Я в студенческую добровольную народную дружину, Малюта — сумки вырывать. С сумкой я его и поймал. Он меня пришить обещал. Когда он вышел, я уже офицером-стройбатовцем был. Он опять в тюрьму, а я в милицию работать. Он вышел, и мы опять встретились. Помню, гонял его по кабинету, на колени ставил. А теперь, гляди, сморчок, у блатарей вес набрал. Паханом стал.
   — Карьеру сделал, Малюта, — с уважением произнес я.
   — Сделал.
   — Пахан. Где короновали?
   — Во Владимирской пересыльной. — Малюта ел меня злыми глазами.
   — Ух ты. Солидная фирма. Бесплатно?
   — Что? — прищурился он.
   — А чего стесняться? Сейчас за бабки воровские титулы покупаются. Знаешь, сколько воров стало? В СССР пятьсот было, сейчас тысяча двести… Ну ты-то, наверное, за заслуги стал.
   — За заслуги, не бойся, мент, — кивнул он.
   — Значит, до свидания, сумки. «Белым» приторговываешь. Не западло людей травить?
   — Это уже не люди.
   — А ты — человек?
   — Я — да, — с угрозой посмотрел он на меня. — Терентий, кончай гнилой базар. У меня серьезный разговор.
   — Ну…
   — С твоей подачи человека моего взяли. Я его уважал. И «Эльдорадо» прикрыли. Знаешь, какие это бабки?
   — Представляю.
   — Давай договариваться. Называй.
   — Что?
   — Условия.
   — Это какие условия?
   — У меня есть дело. У тебя есть дело. Мы соприкасаемся. Мне нужна эта дискотека. Отвали от нее. Я там наведу порядок, не будет глаза мозолить.
   — А взамен?
   — Про материальную сторону не говорю — тут проблем нет. Но это не мне договариваться…
   Умный, знает, что писать на магнитофон могут.
   — У тебя план по валу, да, — не вопросительно, а утвердительно произнес он.
   — Ага. Как на зоне — десять сосен за смену перепилить.
   — Я тебе план обеспечу. Чурок сдам, которые по наркоте масть держат в городе.
   — Во, в агенты пришел наниматься, — с умилением всплеснул я руками.
   — Ты языком-то не слишком молоти.
   — Не буду… Ну и что?
   — Сосуществуем на основе взаимной пользы. А то ты слишком шустро взялся…
   — Малюта, ты сильно расширяться решил, если тебе конкурентов убрать надо?
   — Биндюжник, — назвал он меня по прилипшей у наркоманов кличке. — Лучше, когда в городе один хозяин. С ним можно договориться.
   — Значит, я буду давать тебе уничтожать детей, а ты мне будешь выполнять план?
   — Не правильно выразился. Но по сути верно.
   — Выгодное предложение, — оценил я.
   — Даже слишком.
   — Знаешь, что позавчера на дискотеке пятнадцатилетний пацан загнулся?
   — Слышал.
   — Малюта, как тебя паханом выбрали? Ты же ни хрена не понимаешь в людях.
   — Отказываешься?
   — Нет, я согласен к тебе в «шестерки» пойти!
   — Смотри. Под Богом ходим, — в его глазах плескалась злоба.
   Малюта все-таки шпана обычная. Главное в нем — злоба отчаянная и способность терпеть боль. Болевой порог снижен, как у многих урок, а потому ему до фонаря разбитые губы и выбитые зубы. Его столько били на этапах и в зонах, что другой бы сломался. А он только кураж да авторитет наварил. Благодаря этому да злой хитрости, неуемной жестокости и способности завсегда наплевать на все правила и договоренности, когда это выгодно, вырвался наверх. Но долго он не протянет. Такие никогда долго не тянут.
   — Да слышал. За десять штук в городе без проблем можно щелкнуть мента, — махнул я рукой. — Так?
   — Есть и такое мнение.
   — Так вот слушай, — я взял его за отворот пиджака, притянул к себе. Стиснул его так, что чуть глаза из орбит не по-вылезли. — Вора можно прищелкнуть и забесплатно. И найдется, кому это сделать.
   Этим, конечно, Малюту не проймешь. Мы остались при своем. Но по моему тону он понял — сказано было от души, на полном серьезе, так что есть еще кого опасаться. Когда блатные теряют это ощущение, они становятся готовы на Дрянные поступки.
   — Вольному воля, — отряхнув рукав своего роскошного и безвкусного сиреневого пиджака, произнес Малюта.
   Я снял трубку и набрал номер дежурного.
   — Как там тачки? — осведомился.
   — Трое «быков» в них, — сообщил дежурный. — Два ствола.
   — Отлично.
   — Чего отлично? У них на стволы документы есть. Частное охранное агентство.
   — Так. Надо оформить бумаги. Будем выяснять, что это за ЧОП, — я положил трубку.
   — В солдатики играешь? — произнес Малюта хрипло.
   — Малюта, ты как Папа Римский. Своих швейцарских гвардейцев завел для охраны. С табельным оружием, — усмехнулся я.
   — Положено, — прищурился он.
   — Забирай своего крючкотвора. И вали.
   — Пожалеешь, Терентий.
   — Поглядим.
 
   На совещании у начальника областного УВД собрались начальники областного ОБНОНа, РУБОПа, нашего РУВД и СКМ, ну а также Романов и я. Докладывать пришлось мне, как самому активному участнику этой истории.
   Слушали меня достаточно внимательно. Новый начальник УВД — молодой, спортивного вида (заслуженный мастер спорта по биатлону) генерал, из тех, кому два раза объяснять не надо, делал отметки в блокноте.
   — За последние двое суток еще три наркомана скончались.
   Картина все та же. Обстановка обостряется. Волны, поднятые у нас, дошли до Москвы. Дело на контроле в УБНОНе МВД, — взял слово генерал, выслушав всех. — Создаем следственно-оперативную группу из представителей следственного управления, УБНОНа, уголовного розыска и РУБОПа. План оперативно-розыскных мероприятий с подробной расстановкой сил и средств — мне завтра. Все.
   Мы вышли из отделанного гранитом, с массивными колоннами здания областного УВД, на верху которого сохранился герб СССР. Часы показывали полседьмого.
   — Группу создали. Уже легче. Не одних нас драть будут, — сказал Романов.
   — Все равно на нас все ляжет, — махнул я рукой. — А когда все раскрутим, выяснится, что это заслуга целой оравы, притом многих ты и в глаза не видел.
   — А опер что, за ордена работает? — с усмешкой спросил Романов.
   — Правильно, — сказал я, трогая машину. — Опер работает бесплатно, скромно, исключительно за идею. Тебя в контору?
   — А куда же еще. Интересно, как у ребят с рынком?
   — Сейчас и узнаем.
   В нашем кабинете стоял галдеж. Асеев печатал на компьютере документ, Арнольд лаялся на Князя.
   — Взяли Халика? — спросил я.
   — Взяли, — кивнул Арнольд. — В кутузке парится.
   — Как взяли?
   — Ну, наш человек в главный павильон зашел. Мы аккуратно выставились, чтобы не светиться. У азеров же на рынке своя «наружка» работает — всех секут, кто в окрестностях объявляется, — пояснил Галицын. — Халик ранними среднеазиатскими арбузами на рядах торговал — они, наверное, дороже наркоты стоят. Агент ему деньги. А эта обезьяна дольку с арбуза снимает, лапу волосатую свою внутрь сует и «чек» «герыча» извлекает.
   — Сколько взяли? — поинтересовался я.
   — Грамма полтора, — сказал Арнольд. — Двадцать «чеков».
   — Как семечками «чеками» арбуз был начинен, — хмыкнул Галицын.
   — Халик в признанке?
   — Ха, — Арнольд вытащил из папки бумагу и протянул мне. — Прочитай этот крик души.
   «Обясение. Я ничэго плахого не делаль, ничэго не свершаль. А о том, как я продаваль наркотик, только следвателю скажу…»
   Халик — правая рука Ахмеда, предводителя азерской мафии, держащей южный рынок и торгующей там героином. Южный — это наркоязва города. Там в месяц распродается до кило «белого». Ментовку местную наркомафиози с потрохами купили. К нам подъезжали, предлагали и отдел на содержание взять, машины купить. Что угодно предлагали. Сам Ахмед приезжал. На Романова вышел. И начал его грузить, что азеры с милицией всегда хорошо жили. «Лучше людям вообще хорошо жить, потому что у всех жены, дети». И выкладывает моему начальнику про него все — его домашний адрес, закрытый телефон, данные на членов семьи. Романов — человек спокойный, но в ухо ему заехал. Шеф только с виду хлипкий, а так был кандидатом в мастера по боксу. Тут я подоспел. Ствол ко лбу и лекцию прочитал, что и Ахмеда, и его родню многочисленную перебьем, если на наши семьи «наезды» будут. Подействовало. Больше Ахмед ближе чем на километр к нашей конторе не подходил.
   — Как Халик пережил задержание? — спросил я.
   — Он обиделся. И возмутился, — Арнольд улыбнулся. — Мы его в отделение притаскиваем. Он нахохлившийся, как воробей, вдруг заявляет: «Что за жизнь, да! В день по две сотни баксов зарабатываю. Участковому дай. Патрулю — дай. ГНР — дай. А еще кушать надо… Ну что делать-то будем?» И на нас глядит, на понятых. Потом начинает перечислять, тыкая в меня, дядю Асю и Князя пальцем: «Тэбе — тысячу баксов. Тэбе — тысячу». Тут понятые обиженно завопили:
   «А нам?» Он: «А вам по пятьсот хватит…»
   — Дело возбудили? — спросил я.
   — Возбудили, — кивнул Асеев. — Чего мне это стоило!
   — Не думаю, что местное отделение будет надрываться, чтобы дело в суд направлять, — вздохнул я. — Там они все на азерских деньгах поднялись. Надо, чтобы управление дело взяло.
   — Лучше было бы, — согласился Асеев.
   — Думаю, мы с Романовым следаков из управы напряжем. Сядет Халик.
   Затренькал на столе телефон. Арнольд взял трубку.
   — Да, это ОБНОН. Из двенадцатого отделения? Что там? Что?! — Арнольд покачал головой и включил громкоговоритель.
   По кабинету разнесся голос:
   — Говорю, вашего кадра на улице омоновцы повязали со шприцом из-под героина. Говорит, агент Рок.
   — Так и говорит? — переспросил Арнольд.
   — Да.
   — И чего он еще говорит?
   — Ох, чего он только тут не наговорил, — вздохнул звонивший. — Я думаю — то ли он с Луны свалился, то ли это я наркотиками обкололся.
   — Про мэрию и взятки говорил?
   — Ага?
   — Про подкоп под зоопарк?
   — Говорил. И про колумбийскую наркомафию. И про банки, где наркоденьги моются. Еще заявил, что он секретный агент ОБНОНа. Под Карлом Карловичем работает. Кто это хоть такой?
   — Это типа Деда Мороза.
   — И бумагу какую-то идиотскую показал с печатью… Что с ним делать?
   — Дайте по морде. Я за ним сейчас заеду, — Арнольд выключил телефон и поднялся. — Ну дает, — покачал он головой.
   — А вы чего хотели, клоуны? — воскликнул Асеев. — Тоже мне, Жванецкие.
   — Да ладно, — махнул рукой Арнольд. — Все в порядке. Появился он минут через сорок. Он гнал перед собой пинками Рока. Ухо у наркомана было красное, он поскуливал и держался за него.
   — Слушайте, ну хоть вы ему скажите, — проскулил Рок, обращаясь ко мне. — Чего дерется-то?
   — Поделом, — произнес я. — Ты чего секретное задание кому ни попадя разглашаешь? Зачем про Карла Карловича каждому встречному говоришь?
   — А чего, нельзя?
   — Нельзя… На зарплату тебя хотели взять, теперь тысячу раз подумаем.
   — Я тут работаю на вас день и ночь. Жизнью рискую. А вы… — Рок всхлипнул.
   — И чего ты наработал? — спросил Арнольд.
   — Пошушукался. Узнал, на кого Утютин работал.
   — Откуда это ты узнал?
   — Я же всех знаю. С людьми общаюсь. Шила в мешке не утаишь.
   — И кто его хозяин?
   — Таджик.
   — Какой таджик?
   — Моджахед.
   — Абдуламон Муртазов?
   — Абдуламон, — кивнул Рок. — Ваша правда. Все складывалась. Я вспомнил оперативную информацию, полученную от Волоха о партии наркотика, которую завозит Муртазов. Дешевый наркотик. Наркотик с проблемами. Значит, от него люди загибаются, да? Пока все сходится.
   — Значит, Тютя получал от таджика порченый героин, — задумчиво произнес Асеев.
   Муртазов был главным авторитетом у таджиков-наркодельцов. Героин он гнал с родины.
   — Выйди, — кивнул я Року. — На лестнице постой. Рок послушно вышел и застыл у дверей. В коридоре было пусто. Рабочий день давно закончился. Только у нас тут — шум, веселье, потеха. Веселая жизнь у ОБНОНа. К ночи начинается.
   — На лестнице постой. И дверь закрой! — крикнул я.
   — Я чего, подслушивать буду, что ли? — обиженно заворчал Рок, но исчез.
   — Надо этого басмача брать, — сказал я.
   — На чем? — спросил Асеев. — Он сам не торгует. У него «шестерок» для этого дела полно. А «шестерки» против него показания давать не будут. У нас руки коротки.
   — Будем брать по беспределу, — хлопнул я ладонью по столу.
   — Три грамма героина на карман, — без энтузиазма произнес Арнольд. — И ствол в придачу… Душу не греет.
   — А что ты предлагаешь?! — взорвался я. — Чтобы и дальше люди мерли?
   — В принципе таких людей не жалко, — отметил Асеев. — Но это непорядок — факт.
   Между полицейскими и ворами есть какие-то правила взаимоотношений. Лучше всего работать честно: поймал — посадил, не пойман — не вор. Но бывают ситуации, когда в рамках нам тесно. У каждого опера бывают ситуации, когда он, если хочет называться человеком, просто не имеет права в них оставаться. Поскольку древнеримские заморочки — пусть погибнет мир, но восторжествует закон — это из области абстрактных истин. А истина конкретная — опер должен защищать людей. И если для этого нужно таджикскому бандиту подбросить наркотик, даже грохнуть его втихаря, — я это сделаю. Правда, при таком раскладе они тоже начинают играть без правил. За десять тысяч баксов грохнуть опера — нет проблем. Или похитить ребенка… От этой мысли по спине пробежала дрожь… Но дрожать не время.