— Перегибаешь, пан философ.
— Тут не перегнешь… Знаешь, мне кажется, получается, что к концу двадцатого века Сатана пришел на землю не столько с ядерными ударами и танковыми колоннами, не с концлагерями, а с ними — с упакованными, расфасованными дозами наркотика. И губит он не столько тела, сколько души. Не нужно расписываться кровью, продавая душу дьяволу. Достаточно уколоться героином. Тот, кто хочет видеть Всадников Апокалипсиса, пускай заглянут в глаза наркоману. Знаешь, что в них?
— Пустота.
— Не совсем. Там стремление к радости забытья всего человеческого, стремление растворить себя в балдеже, в кайфе, где не нужно ничего — ни разума, ни совести, где нет необходимости ни в чем божественном.
— Как тебя замполиты в твоем ракетном полку просмотрели с такими идеями о конце света?
— А какие еще мысли могут быть, когда ты держишь в руке этот конец света? — Асеев замер у окна, глядя куда-то в ночь и, кажется, не видя ничего.
— Ладно, хватит тоску нагонять. Поехали?
— Поехали.
На следующее утро я еле продрал глаза. Решил уже было выбросить будильник в окно, но потом понял — он мне еще пригодится. И надо ехать на работу. Я, может, снова прор лился бы в сон, но с периферии сонного сознания выплыло слово — Пистон. Это слово звало на подвиги, толкало из постели — теплой и уютной. Я сначала спросонья и не понял, что в нем такого. А когда понял, то встал. Пистон — Моджахед — порченый героин. Может, и удастся протащить эту цепочку. И тогда… Что тогда? Тогда будет ясно…
Я залез под холодный душ. Наспех позавтракал. Выпил чашку кофе с молоком. Семья моя осталась дрыхнуть — Арина со вчерашнего дня в отпуске и до сих пор в раздумьях — уронить ли последние деньги на поездку или потратить их на новую мягкую мебель. Я отправился на работу, куда и прибыл, опоздав на пятнадцать минут. Все были уже в сборе.
Арнольд и Галицын выглядели как вареные. Нетрудно было понять, почему.
— Куда зарулили еще? — строго спросил я.
— Да всего-то бутылочку-другую сухого задавили, — виновато произнес Арнольд.
— В два ночи?!
— Ну и чего? — сказал Князь. — Надо же напряг нервный снять.
Через пятнадцать минут Романов собрал весь наш коллектив.
— Ловим и отпускаем, — сказал он. — Двух барыг вчера поймали и отпустили. Ну куда это годится?
— Ради информации, — ответил я.
— Ну да, — кивнул Романов. — Помните фильм «Откройте, полиция». Молодой полицейский спрашивает старого: «Почему ты отпустил вора?» Тот отвечает: «Он сдал нам барыгу, мы получили информацию».
— Помню, — встрял я. — Молодой еще сказал: а тот нам сдаст более крупного барыгу. А тот еще более крупного…
— Все довольны, никто не сидит, и у нас множество информации, — закончил Романов.
— Ну а что ты предлагаешь? — осведомился я. — Как нам с порченым «герой» разбираться?
— Что я предложу? Обкладывать надо этого Пистона. Оперустановка по месту жительства. Прослушка. Попытаться найти к нему подходы. Все по науке.
— Оперустановку и прослушку — это очередь надо выстоять, чтобы провели.
— Оперустановку по адресам сами проведем, не развалимся, — отрезал Романов. Хорошо ему говорить «проведем», потому что проводить не ему. — Прослушку по контрольному делу могут и вне очереди дать.
— А могут и не дать… Сами обойдемся, — сказал Арнольд.
— Только поосторожнее, фокусники, — нахмурился Романов. — Не дай Бог выплывет все.
— Не выплывет, — заверил Арнольд.
В прошлом году брали одну серьезную бригаду. У них и нашли чудо техники — аппарат, который можно присобачить к распределительному щиту, и он будет сбрасывать телефонные переговоры на приемник.
— Вообще-то у нас следственно-оперативная группа, — возмутился Арнольд. — Чего мы одни пашем? РУБОП пусть оперустановки проведет.
— Ты чего, их не знаешь? — посмотрел на меня осуждающе Романов. — Они отбрехаются. Скажут, что они источники этого — ди… тетра… Ну, в общем, той отравы источники проверяют. С «убивцев» тоже спрос маленький. Все на нас… — Он вздохнул. — А с палками — завал будет за полугодие.
— Зато если повезет, такое дело поднимем, — сказал Асеев.
— Кого это волнует? — отмахнулся Романов. — У кого нет палок, того и бьют палками.
— Нам прослезиться над тяжелой судьбой начальства? — спросил я.
— Не стоит, — Романов похлопал ладонью по столу, призывая к вниманию. — Итак, распределяем, кто что будет делать. Голицын — ты садишься и направляешь запросы на этого Пистона — в областной информцентр, в ЗИЦ области. Не забудь, чтобы проверили по информарию РУБОПа… Асеев — делаешь установку на улице Чапаева. Арнольд — твой Шарикоподшипниковый проезд. Стрельцов — посмотри, не фигурировал ли Пистон где у нас, нет ли к нему еще подходов. И контактируй с этой…
— С Софой.
— Именно. Понятно?
— Понятно.
— Работать, работать и работать — как завещал Ленин, — закончил Романов..
— Он учиться завещал, — возразил Арнольд.
— А работать не завещал? — строго спросил Романов. — Все…
И мы отправились работать, работать и работать.
Когда все стригут баксы, рубят капусту или просто зашибают длинный деревянный рубь, оставаться в стороне не у каждого хватает духу. Хочется к этому пирогу кинуться с большой ложкой или вилкой, а то и с ножом, а если тебя не ждут, растолкать всех локтями. Но рискуешь однажды получить сам локтем под дых, да так, что не встанешь. Пистон, он же Баранов, чем только не занимался в своей жизни после того, как расстался с работой санитара в третьей горбольнице. Одно время с приятелем держал игровые автоматы, работая под крышей «бультерьеров» — группировки на окраине города. После войны «бультерьеров» с грузинами зал автоматов пожгли, а Пистон остался не у дел и отправился челночить. Потом торговал простоквашей, продуктами, занимался перепродажей квартир. Горел, кидал кредиторов, потом кидали его. Жизнь не отличалась сильно от жизни других таких же ловцов «зелени». Без сотового телефона и машины он уже не представлял себя. В последний раз, это было два года назад, погорел — какого-то не того старичка выкинули из квартиры, потом было следствие, суд. Двое его подельников сели, только он остался на свободе. Что потом было — трудно сказать. Известно, что один из подельников по квартирному бизнесу, самый отмороженный, дернул во время массового побега из исправительно-трудового учреждения и заявился в город требовать от Пистона компенсации за все. Пистон продал машину, заложил квартиру… А потом нашли труп беглого зека, а у главного подозреваемого было железобетонное алиби. Кто же прибрал недруга? Софа утверждала, что Пистон однажды спьяну проговорился — спасибо благодетелю, выручил. А благодетелем он называл Моджахеда.
По всему выходило, что после квартирной аферы Пистон стал потихоньку работать на таджиков, вроде бы даже курьерил между Москвой и нашим городом. Заслужил у Моджахеда доверие. Сам он не кололся. Со шпаной не водился. И, судя по всему, стал для Муртазова нужным человеком.
Оперативная установка по месту прописки и на съемной хате (попросту сбор информации по месту жительства клиента через соседей и иные источники) не дала на Пистона почти ничего. Живет тихо. Гости бывают редко. Приходят к нему две-три женщины, в одной из них нетрудно узнать Софу. Не пьет, не курит, с соседями вежлив, тактичен, скрытен. Имеет машину «Тойота». Больше ничего.
С неделю мы собирали на него данные, прослушивали телефонные переговоры на обеих квартирах — наше счастье, что сотовый телефон он месяц назад отключил. Софа, кажется, решила честно работать на нас — выкладывала все про своего хахаля без утайки.
— Узнала, где он героин бадяжит? — опять спросил я ее, встретившись в центре города и пригласив в свою машину. — Не знаю. Ничего не могу сделать. Может быть, дома.
— Когда поставка ожидается?
— Он говорил — со дня на день свежак будет. У меня же все знакомые просят на реализацию, — заявила она.
— А ты?
— А я обещаю.
— Обещай, обещай…
Прилепили Пистону бригаду службы наружного наблюдения. Только бы «топтуны» не засветились. Если он поймет, что за ним ведется наблюдение, то вся наша комбинация полетит к чертям. Но опера из оперативно-поискового управления обещали сработать ювелирно.
Съемную хату на «подшипнике» (Шарикоподшипниковом проезде) поставили на прослушку, микрофоны доносили, что говорилось в большой комнате.
Оставалось сидеть и ждать. Пока рапорта бригад «наружки» ничем не радовали. Пистон слонялся по кабакам, при этом не напиваясь. К нему захаживали девки, которые не представляли никакого интереса.
И вот однажды появился он… «Черный», как положено. Таджик.
Глядя на его фотографию, которую сделали опера из бригады, я сказал:
— Морда незнакомая.
— Наверняка кто-то из помощников Моджахеда. — Я включил магнитофон.
Очень любопытная была запись.
— Посылка прибудет, возьмешь в камере хранения на вокзале, — микрофон был хороший, доносил слова четко. — Номер ячейки узнаешь на старом месте.
— Хорошо, — проговорил Пистон.
— В четверг в десять тридцать.
— Понял. Сколько?
— Грамм шестьсот. Пистон жадно присвистнул.
— И смотри, Коля… Один уже кончил плохо, — произнес таджик без всякого выражения.
— Да все нормально, — вдруг сразу осип Пистон. «Наружка» прошлась за гостем. Он жил в гостинице «Север». Ренат Мажидов прибыл из Москвы, там прописан.
— Все, лед тронулся, господа присяжные заседатели, как говаривал великий комбинатор, — я потер руки и захлопнул папку с материалами.
— Он берет героин. Куда его тащит? — спросил Арнольд, раскачиваясь на стуле.
— Домой, — произнес Князь. — Софа говорила.
— Курице этой верить, — махнул я рукой. — Не станет oн столько «геры» дома хранить.
— Почему? — осведомился Арнольд.
— Он же не идиот, — сказал Асеев. — Где-то у него должен склад быть.
— Но где?..
На следующий день нас ждал еще один подарочек. Я проглядывал распечатку телефонных переговоров.
Разговор Пистона с его собеседником состоялся следующий.
— Здорово, Родиоша, — сказал Пистон. — Как у тебя?
— Башка болит, — произнес сиплым голосом мужчина.
— После вчерашнего?
— Позавчерашнего, — вздохнул незнакомец. — Вчера мы поправлялись.
— Ты послезавтра работаешь? — осведомился Пистон.
— Не работаю. Отгул.
— А должен работать. Поменяйся, — властно приказал Пистон.
— Как поменяешься?
— Как? За три бутылки беленькой.
— Ха, за три, — с сарказмом воскликнул незнакомец. — За одну хватит.
— Смотри, чтобы без проколов.
— А две — на подъем моего здоровья, — заявил незнакомец.
— Лады, — согласился Пистон.
Я вслух прочитал избранные строки Арнольду, с которым мы сидели в кабинете.
— Что сие значит? — спросил я.
— Послезавтра Пистон забил с кем-то встречу, — ответил Арнольд.
— Точно. Послезавтра он получает товар и забивает встречу с кем-то. Притом на рабочем месте.
— Значит, — кивнул Арнольд, — у кого-то на работе он хранит товар.
— Надо узнать, у кого.
— Установим. Номер телефона абонента есть. Выявить кто он, — проблем нет.
— Так узнавай, — сказал я. — Пробивай номер телефона, установочка по адресу. Дядя Ася сейчас появится — с ним работай.
Арнольд с Асеевым взялись за работу. И на следующее утро притащили исчерпывающую информацию.
— Этот телефон, — сказал Арнольд, садясь за стол и кладя перед собой записную книжку, — стоит на квартире, где прописан Евгений Пылов.
— Это еще кто? — спросил я.
— Двоюродный брат Пистона, — сказал Асеев.
— Где он работает, узнали? — спросил я.
— А как же, — улыбнулся Арнольд. — Работает он в котельной. На улице Сахарова.
— Что, есть такая улица? — удивился я.
— Есть, — заверил Арнольд.
— Ха, наш Пистон, — хлопнул я в ладоши.
Дело двигалось к развязке. Наступал такой период в расследовании, когда требуется привлечение значительного количества средств и сил. Близилась реализация — то, что завершает порой многомесячные усилия по сбору информации, отработке версий. От реализации зависит очень многое. Самый нервотрепный момент — ведь так легко опростоволоситься и свести на нет огромный труд. Но это и самый азартный период. Тут на первый план выходит простая дилемма — или мы сделаем их, или они натянут нос нам…
На совещании у начальника СКМ я сказал:
— Нет смысла фигуранта таскать завтра с утра до вечера. Получатели могут организовать контрнаблюдение.
— Слишком высокого ты мнения о них, — недовольно буркнул начальник СКМ.
— Там, где деньги, там и услуги специалистов, — сказал д — Кто мешает наркоторговцам заручиться помощью наших бывших коллег? Шестьсот грамм героина — приличная партия.
— Да, столько мы еще не изымали, — согласился начальник СКМ.
— Главное, точки мы знаем — вокзал и котельная, — описал я ситуацию. — Там и выставим наблюдение.
— А если он кинет товар в другое место? — спросил начальник СКМ. — Может, у него не одна точка, а несколько?
— Может быть… Но вряд ли. Мне кажется, именно в этой вонючей котельной у него точка. Там он героин хранит.
— Там и бадяжит, — поддакнул Романов.
— Надо рисковать. Иначе все может сорваться, — сказал я.
— Расстановку сил и средств, — потребовал начальник СКМ.
Романов протянул ему бумагу. Начальник СКМ ознакомился с ней с сомнением:
— Не маловато будет?
— Больше — только толчею создавать. Но в резерве Должно быть несколько групп, — заявил Романов.
Мы прошлись еще по деталям. Очертили четко, какая группа чем должна заниматься. О сути мероприятий знало весьма ограниченное число людей. Остальные играли в наши игры втемную. Предосторожность нелишняя, учитывая, с какой невероятной скоростью порой утекает информация. Такие чудеса порой случались, что учишься не обольщаться по поводу человеческой честности и неподкупности.
Следующим утром все и началось.
— Объект вышел из дома, — донеслось из рации. У оперативно-поискового отдела имелись рации с выходом на ретранслятор, обеспечивающие связь по всему городу. Сообщение оперативника из группы наружного наблюдени прозвучало громко и четко.
— Что делает? — спросил я, взяв со стола, рацию.
— Садится в машину. Трогается.
— Пусть уходит, — сказал я. — Направляйтесь к точке три.
— Понял.
Я снова поставил рацию и произнес:
— Через четверть часа Пистон будет здесь.
— Если только он именно сюда отправился, — сказал Арнольд.
— А куда же еще…
Мы вдвоем уютно устроились на втором этаже главного корпуса железнодорожного вокзала в помещении, которое нам выделили благодаря линейному отделу внутренних дел. Здесь было пусто, если не считать нескольких стульев, стола и топчана. А еще здесь было два монитора, куда поступала информация с видеокамер. Их установили несколько лет назад, когда по стране прокатилась волна террористических актов на транспорте.
Нас интересовала та часть зала, где протянулись ряды автоматических камер хранения.
— Объект появился, — сообщили опера бригады наружного наблюдения, дежурившие около вокзала.
Теперь и я его видел на экране. Пистон прошел, толкнув стеклянные двери, в зал. Настороженно огляделся.
— Смотри, — кивнул я. — Видишь, пацан дернулся.
— Контрнаблюдение, — кивнул Арнольд.
— Может быть… Очень похоже.
— Контролируют, взял ли товар, — высказал Арнольд напрашивающееся предположение.
— А что ты думаешь? Страхуются, чтобы не получилось так, что получатель придет и скажет — заглянул в камеру хранения, а там ничего, — произнес я.
— Нет доверия у людей друг к другу. Очерствели.
— Ну да, как Высоцкий поет: «Скисли душами, опрыщавели»… Так, Пистон открыл камеру хранения… Взял товар. Вон портфель. Ощупал. Открыл. — Я смотрел на экран. Видеомагнитофон записывал все. — Пошел к выходу…. К вам идет, — крикнул я в микрофон рации.
— Тот, кого мы посчитали наркомафиозным наблюдателем, пристроился к Пистону.
— Посмотрите, парнишка в зеленой рубашке. Конкурирующая организация, — сообщил я «наружке». — Учтите это.
— Видим. Объект появился, — сказал опер из «наружки», — Сел в свою машину… Она тронулась… «Зеленая рубашка» подошел к «БМВ». Там седой полный мужчина. О чем-то переговорили. «Зеленый» уселся в «БМВ»… Тронулись, но в другую сторону. Проводить?
— Отпускайте.
— Обоих?
— Да.
— Номера «БМВ» срисовали. Все в порядке. Без суеты мы с Арнольдом спустились к моей машине. Сели в нее.
— Интересно, почему те, на «БМВ», до точки поленились Пистона проводить? — произнес Арнольд.
— Потому что Моджахеду не нужно, чтобы лишние люди знали о точке. — Я повернул ключ в замке зажигания. Мотор заурчал. — Можно не торопиться. Пока он товар разложит. Как раз успеем.
На полпути нас застало сообщение группы «наружки», выставленной на улице Сахарова:
— Он здесь.
— Где? — спросил я.
— «Контейнер» завернул во двор… Объект вышел… Все, на месте!
— Держите под контролем. Пока не трогайте. Скоро мы будем, — проинструктировал я.
Мы попали в небольшой затор, но вскоре добрались до места. Вот и улица Сахарова — из кирпичных девятиэтажных домов. Вот нужный дворик. Я остановил машину и велел:
— Вылазь, Арнольд, дальше пешком.
Мы вошли в просторный двор. Справа его замыкал бетонный забор школы. Слева стояла котельная. Здесь и работал в поте лица Родион, двоюродный брат Пистона.
Вокруг котельной были разбросаны бутылки и мусор Арнольд поскользнулся, чертыхнулся.
— Вот машина Пистона, — сказал я, кивая на пристроившийся неподалеку автомобиль.
Мы остановились у жестяной двери котельной. К нам подошли Асеев и Князь.
— Пистон зашел туда? — спросил я.
— Ага, — кивнул Князь.
Я вынул пистолет, передернул затвор и спрятал его обратно в подмышечную кобуру. И приказал:
— За мной. Идем на вы.
Внутри стояла пыльная жара. Котельная как котельная — трубы, пустые бутылки, раскладушка с дремлющим алкашом. Еще один тщедушный алкаш сидел на стуле и о чем-то думал. Это был Родион.
— Чего? — недружелюбно осведомился он. Я сдернул его со стула, прошипел:
— Тихо. Милиция. Убью…
— А…
Он не договорил, получил под дых — легонько, но достаточно, чтобы не поднимать шума. Арнольд поставил его мордой к стенке.
— Где? — негромко спросил я.
— Кто? — переведя дыхание, выдавил Родион. И заработал от Арнольда кулаком по хребту.
— Братан твой!
— У, бля, — заныл Родион. — Внизу.
— Стой тихо…
Мы ринулись дальше. На металлической, измазанной машинным маслом лестнице мы спустились вниз. Те же трубы, та же теснота. Тусклая лампа освещала небольшое помещение.
Пистон сидел на ящике, перед ним стоял низкий складной столик. На столике лежал пакет с героином.
Еще на столике перед Пистоном лежал стеклянный шприц с тонкой иглой, там же стоял флакон с мутным веществом.
— Сиди! — прикрикнул я.
Увидев нас, Пистон попытался разорвать пакет — он хотел разметать героин по помещению.
Я прыгнул к нему и двинул кулаком в лоб.
Худосочного Пистона как ветром сдуло с табуретки. Он распластался на полу и закатил глаза.
— Не дышит? — спросил я.
Арнольд нагнулся над ним и улыбнулся:
— Косит.
— Как ты мог такое подумать, — укоризненно произнес я. — Человеку плохо. Его надо подлечить. Вон, во флаконе, кажется, лекарство. Сейчас вколем, и ему будет хорошо.
— Нет! — крикнул Пистон.
Когда разберешь часы, самое главное при последующей сборке, чтобы все части очутились на своих местах и чтобы не появилось лишних деталей. Механизм совершения этого преступления и возникновения героина, от которого погибло столько людей, мы восстановили так, что лишних деталей почти не осталось. А где были детали, которым мы не Могли найти применения, там нам должен был помочь задержанный Пистон.
Изъятый флакон с веществом был отправлен на экспертизу — дело долгое, но я был уверен, что это именно та замочная отрава, продукт отечественных высоких технологий.
— Ну что, Пистон, колись, — сказал я, разглядывая Пистона, который морду имел разбитую и угрюмую.
— А зачем? — нагло осведомился он.
Он принадлежал к типу людей, к которым наглость возвращается моментально, как только их перестают пороть батогами.
— Чистосердечное признание облегчает наказание, — срифмовал я. — Меньше получишь.
— Сказки.
— Зря ты так думаешь.
— Заливай, — еще более нахально ухмыльнулся он.
— Ты прав. Придется тебя отпустить, Пистон.
— Как это? — удивленно посмотрел он на меня, потом усмехнулся — мол, мели, Емеля.
— Вот получу экспертизу, что во флаконе была отрава, от которой образовывался порченый героин. Пошлю бумагу Моджахеду. Думаю, он тебя встретит прямо у этих негостеприимных стен. Я отвернусь, когда он тебе машину подаст.
— Вы не имеете права!
— Имею. Я добрый. Я гуманист. Я не могу тебя долго держать взаперти. Сердце разрывается… Пистон, я не вру. Я правда это сделаю. Этот басмач с тебя живого шкуру сдерет. Ты долго умирать будешь.
Постепенно Пистон въезжал в серьезность ситуации. И бледнел. Бледнел… Потом спросил:
— Что я должен?
— Ты работал на Моджахеда… А еще на кого?
— Ни на кого больше.
— Брось.
— На Малюту…
— И Малюта хотел вытеснить таджика и его товар с рынка. Что еще хотел? Скупить «белый» по дешевке — героин-то порченый, — произнес я.
— Угу, — угрюмо кивнул Пистон.
Картина сложилась такая, как мы и предполагали. Надо знать Малюту — если он чем-то загорится, так запирай ворота. Когда Моджахед начал выбрасывать дешевый героин, экономически вытеснять Малюту, вор в законе, опасаясь открытых боевых столкновений, в которых еще неизвестно, кому достанется победа, разработал план. Пистон в свое время подрабатывал не только на таджика, но и на Малюту. И за некоторое вознаграждение Пистон закладывал Малюте своего босса. Каким-то образом Малюте досталось органическое вещество нового поколения, ушедшее из одного закрытого НИИ, работнички которого в безумном раже распродавали все, что плохо лежит, а лежало там плохо именно все. Сперва Малюта хотел толкнуть вещество, но не нашел покупателя, и тут продавцы яда проговорились о возможностях его оказывать воздействие в совокупности с героином, при этом концентрация такова, что экспертиза ничего не покажет. Тогда и вручил Малюта Пистону вещество и шприц.
После этого работа Пистона на Моджахеда и по совместительству на Малюту складывалась так. Люди Моджахеда уведомляли Пистона о партии героина. Курьер привозил портфель, оставлял в камере хранения, в телефонной будке писал в обратном порядке номер ячейки и шифр. Пистон шел в будку, списывал цифры, потом — камера хранения. Получал товар. Вез его в котельную, где оборудовал тайник. И пока дожидался оптовых распространителей, успевал разбадяжить часть героина сахаром, от чего образовывались приличные излишки, запаять пакеты. А помимо этого, подгорчить героин чуток ядом.
Яд был размещен неравномерно. Поэтому часть героина была несмертельной, часть представляла смертельный яд.
— За что Утютина убили? — спросил я.
— Тютю? Он на Моджахеда работал. Один из активных распространителей был… Я ему тоже пару раз героин сэкономленный скинул по дури. Он просек, что я Моджахедовский товар бадяжу. Обдолбался, заявился ко мне, сказал, что от ментов скрывается, ему из города надо срываться, деньги нужны. Решил, что может их у меня требовать. А то обещал заложить Моджахеду. Я Малюте пожаловался. А Малюте я очень дорог был… Ведь все шло к тому, что у Моджахеда из-за порченого героина очень большие неприятности наставали. Если бы еще и эта порция порченая оказалась, ему бы только и осталось, как по дешевке его скинуть и уезжать из города. Из-за какого-то Тюти чтобы у Малюты все обломилось… Не знаю, кто его убил. Но убили.
Через пару дней мы сидели в кабинете с Асеевым. Город поглотила ночь. Ночь — время не для толпы. Ночь — время для одиночек. По улице прошел одинокий прохожий. Пронеслась одинокая машина. Три ночи. Чего людям не спится? Мы — понятно. Мы — опера. Мы срубили очередную палку, взяли барыгу. Нам спать не обязательно. Мы сроднились с ночью.
— Знаешь, не удастся доказать участие Малюты в этом деле, — сказал Асеев. — Показаний Пистона недостаточно. Мы даже не задержим этого подонка.
— Прав ты, — кивнул я.
— Нельзя, чтобы с рук ему сошло. Нельзя, — покачал головой Асеев.
— Я тоже так думаю. Малюта вообще не имеет права ходить по этой земле. Я его слишком хорошо знаю.
— Ну так что, сделаем его? — пристально посмотрел на меня Асеев.
— Сделаем, — кивнул я.
Мы оба прекрасно знали, о чем идет речь. И требовалось от нас совсем немного. Только шепнуть Моджахеду, как и что. Иногда достаточно бывает раскрыть человеку глаза.
Для этого неплохо бы найти Моджахеда. Но это вовсе не обязательно. Достаточно шепнуть его «шестеркам».
— Это не так трудно, — сказал Асеев.
— Да, — угрюмо кивнул я.
Мне это не очень нравилось. Но иногда надо брать на себя ответственность. Кому нужен опер, подверженный сантиментам?..
Малюта, как мы и рассчитывали, отпарился на нарах в изоляторе пять суток, потом набежали адвокаты, подмазали судью, изменили меру пресечения.
После этого Малюта исчез из города. Мы с досадой решили что он свинтил за пределы России.
Через три месяца, когда повеяло приближающейся зимой и в кабинете было прохладно, мы сидели без всякого желания напрягаться на работу и смотрели новенький телевизор, изъятый у воровской шайки.
— А сейчас — криминальные новости, — с очаровательной улыбкой сообщила дикторша. С таким видом рекламируют шоколад и памперсы. Она рекламировала убийства.
— Ялта. Принадлежащую фирме «Астра» яхту задержали пограничники. Неожиданно оказалось, что судно никем не управлялось. На борту было обнаружено четыре трупа с огнестрельными ранениями — три мужских и один женский, в числе которых один из признанных авторитетов преступной среды тридцатичетырехлетний Валерий Горбушкин по кличке Малюта. Источники из УВД Краснодарского края считают, что речь идет об очередной войне между преступными группировками.
— Расхлопали, — с мрачным удовлетворением кивнул Асеев. — Вместе со шлюхой и двумя «быками».
— Моджахед ничего не прощает, — сказал я.
— Басмач чертов, — покачал головой Князь.
— Да, плохо закончилась для Малюты красивая жизнь, — хмыкнул я невесело. — Море, белый пароход… И киллеры. Киллеры.
— Такова бандитская жизнь, — нравоучительно поднял палец Арнольд.
Тут дверь со скрипом открылась, и в нее просунулась морда Рока.
— За гаденьким? — грозно посмотрел на него Арнольд.
— Я с барыгой стрелку забил, — сказал он. — У него ЛСД — полный альбом с марками. Я столько никогда не видел.
Галлюциноген ЛСД продают нанесенным в очень маленькой концентрации на почтовые марки. Целый альбом — это серьезно.
— Где, когда стрелка? — осведомился Арнольд.
— Через час на Холме он товар покажет, — Рок потер руки.
— Идем на «вы», — сказал я…
— Тут не перегнешь… Знаешь, мне кажется, получается, что к концу двадцатого века Сатана пришел на землю не столько с ядерными ударами и танковыми колоннами, не с концлагерями, а с ними — с упакованными, расфасованными дозами наркотика. И губит он не столько тела, сколько души. Не нужно расписываться кровью, продавая душу дьяволу. Достаточно уколоться героином. Тот, кто хочет видеть Всадников Апокалипсиса, пускай заглянут в глаза наркоману. Знаешь, что в них?
— Пустота.
— Не совсем. Там стремление к радости забытья всего человеческого, стремление растворить себя в балдеже, в кайфе, где не нужно ничего — ни разума, ни совести, где нет необходимости ни в чем божественном.
— Как тебя замполиты в твоем ракетном полку просмотрели с такими идеями о конце света?
— А какие еще мысли могут быть, когда ты держишь в руке этот конец света? — Асеев замер у окна, глядя куда-то в ночь и, кажется, не видя ничего.
— Ладно, хватит тоску нагонять. Поехали?
— Поехали.
На следующее утро я еле продрал глаза. Решил уже было выбросить будильник в окно, но потом понял — он мне еще пригодится. И надо ехать на работу. Я, может, снова прор лился бы в сон, но с периферии сонного сознания выплыло слово — Пистон. Это слово звало на подвиги, толкало из постели — теплой и уютной. Я сначала спросонья и не понял, что в нем такого. А когда понял, то встал. Пистон — Моджахед — порченый героин. Может, и удастся протащить эту цепочку. И тогда… Что тогда? Тогда будет ясно…
Я залез под холодный душ. Наспех позавтракал. Выпил чашку кофе с молоком. Семья моя осталась дрыхнуть — Арина со вчерашнего дня в отпуске и до сих пор в раздумьях — уронить ли последние деньги на поездку или потратить их на новую мягкую мебель. Я отправился на работу, куда и прибыл, опоздав на пятнадцать минут. Все были уже в сборе.
Арнольд и Галицын выглядели как вареные. Нетрудно было понять, почему.
— Куда зарулили еще? — строго спросил я.
— Да всего-то бутылочку-другую сухого задавили, — виновато произнес Арнольд.
— В два ночи?!
— Ну и чего? — сказал Князь. — Надо же напряг нервный снять.
Через пятнадцать минут Романов собрал весь наш коллектив.
— Ловим и отпускаем, — сказал он. — Двух барыг вчера поймали и отпустили. Ну куда это годится?
— Ради информации, — ответил я.
— Ну да, — кивнул Романов. — Помните фильм «Откройте, полиция». Молодой полицейский спрашивает старого: «Почему ты отпустил вора?» Тот отвечает: «Он сдал нам барыгу, мы получили информацию».
— Помню, — встрял я. — Молодой еще сказал: а тот нам сдаст более крупного барыгу. А тот еще более крупного…
— Все довольны, никто не сидит, и у нас множество информации, — закончил Романов.
— Ну а что ты предлагаешь? — осведомился я. — Как нам с порченым «герой» разбираться?
— Что я предложу? Обкладывать надо этого Пистона. Оперустановка по месту жительства. Прослушка. Попытаться найти к нему подходы. Все по науке.
— Оперустановку и прослушку — это очередь надо выстоять, чтобы провели.
— Оперустановку по адресам сами проведем, не развалимся, — отрезал Романов. Хорошо ему говорить «проведем», потому что проводить не ему. — Прослушку по контрольному делу могут и вне очереди дать.
— А могут и не дать… Сами обойдемся, — сказал Арнольд.
— Только поосторожнее, фокусники, — нахмурился Романов. — Не дай Бог выплывет все.
— Не выплывет, — заверил Арнольд.
В прошлом году брали одну серьезную бригаду. У них и нашли чудо техники — аппарат, который можно присобачить к распределительному щиту, и он будет сбрасывать телефонные переговоры на приемник.
— Вообще-то у нас следственно-оперативная группа, — возмутился Арнольд. — Чего мы одни пашем? РУБОП пусть оперустановки проведет.
— Ты чего, их не знаешь? — посмотрел на меня осуждающе Романов. — Они отбрехаются. Скажут, что они источники этого — ди… тетра… Ну, в общем, той отравы источники проверяют. С «убивцев» тоже спрос маленький. Все на нас… — Он вздохнул. — А с палками — завал будет за полугодие.
— Зато если повезет, такое дело поднимем, — сказал Асеев.
— Кого это волнует? — отмахнулся Романов. — У кого нет палок, того и бьют палками.
— Нам прослезиться над тяжелой судьбой начальства? — спросил я.
— Не стоит, — Романов похлопал ладонью по столу, призывая к вниманию. — Итак, распределяем, кто что будет делать. Голицын — ты садишься и направляешь запросы на этого Пистона — в областной информцентр, в ЗИЦ области. Не забудь, чтобы проверили по информарию РУБОПа… Асеев — делаешь установку на улице Чапаева. Арнольд — твой Шарикоподшипниковый проезд. Стрельцов — посмотри, не фигурировал ли Пистон где у нас, нет ли к нему еще подходов. И контактируй с этой…
— С Софой.
— Именно. Понятно?
— Понятно.
— Работать, работать и работать — как завещал Ленин, — закончил Романов..
— Он учиться завещал, — возразил Арнольд.
— А работать не завещал? — строго спросил Романов. — Все…
И мы отправились работать, работать и работать.
Когда все стригут баксы, рубят капусту или просто зашибают длинный деревянный рубь, оставаться в стороне не у каждого хватает духу. Хочется к этому пирогу кинуться с большой ложкой или вилкой, а то и с ножом, а если тебя не ждут, растолкать всех локтями. Но рискуешь однажды получить сам локтем под дых, да так, что не встанешь. Пистон, он же Баранов, чем только не занимался в своей жизни после того, как расстался с работой санитара в третьей горбольнице. Одно время с приятелем держал игровые автоматы, работая под крышей «бультерьеров» — группировки на окраине города. После войны «бультерьеров» с грузинами зал автоматов пожгли, а Пистон остался не у дел и отправился челночить. Потом торговал простоквашей, продуктами, занимался перепродажей квартир. Горел, кидал кредиторов, потом кидали его. Жизнь не отличалась сильно от жизни других таких же ловцов «зелени». Без сотового телефона и машины он уже не представлял себя. В последний раз, это было два года назад, погорел — какого-то не того старичка выкинули из квартиры, потом было следствие, суд. Двое его подельников сели, только он остался на свободе. Что потом было — трудно сказать. Известно, что один из подельников по квартирному бизнесу, самый отмороженный, дернул во время массового побега из исправительно-трудового учреждения и заявился в город требовать от Пистона компенсации за все. Пистон продал машину, заложил квартиру… А потом нашли труп беглого зека, а у главного подозреваемого было железобетонное алиби. Кто же прибрал недруга? Софа утверждала, что Пистон однажды спьяну проговорился — спасибо благодетелю, выручил. А благодетелем он называл Моджахеда.
По всему выходило, что после квартирной аферы Пистон стал потихоньку работать на таджиков, вроде бы даже курьерил между Москвой и нашим городом. Заслужил у Моджахеда доверие. Сам он не кололся. Со шпаной не водился. И, судя по всему, стал для Муртазова нужным человеком.
Оперативная установка по месту прописки и на съемной хате (попросту сбор информации по месту жительства клиента через соседей и иные источники) не дала на Пистона почти ничего. Живет тихо. Гости бывают редко. Приходят к нему две-три женщины, в одной из них нетрудно узнать Софу. Не пьет, не курит, с соседями вежлив, тактичен, скрытен. Имеет машину «Тойота». Больше ничего.
С неделю мы собирали на него данные, прослушивали телефонные переговоры на обеих квартирах — наше счастье, что сотовый телефон он месяц назад отключил. Софа, кажется, решила честно работать на нас — выкладывала все про своего хахаля без утайки.
— Узнала, где он героин бадяжит? — опять спросил я ее, встретившись в центре города и пригласив в свою машину. — Не знаю. Ничего не могу сделать. Может быть, дома.
— Когда поставка ожидается?
— Он говорил — со дня на день свежак будет. У меня же все знакомые просят на реализацию, — заявила она.
— А ты?
— А я обещаю.
— Обещай, обещай…
Прилепили Пистону бригаду службы наружного наблюдения. Только бы «топтуны» не засветились. Если он поймет, что за ним ведется наблюдение, то вся наша комбинация полетит к чертям. Но опера из оперативно-поискового управления обещали сработать ювелирно.
Съемную хату на «подшипнике» (Шарикоподшипниковом проезде) поставили на прослушку, микрофоны доносили, что говорилось в большой комнате.
Оставалось сидеть и ждать. Пока рапорта бригад «наружки» ничем не радовали. Пистон слонялся по кабакам, при этом не напиваясь. К нему захаживали девки, которые не представляли никакого интереса.
И вот однажды появился он… «Черный», как положено. Таджик.
Глядя на его фотографию, которую сделали опера из бригады, я сказал:
— Морда незнакомая.
— Наверняка кто-то из помощников Моджахеда. — Я включил магнитофон.
Очень любопытная была запись.
— Посылка прибудет, возьмешь в камере хранения на вокзале, — микрофон был хороший, доносил слова четко. — Номер ячейки узнаешь на старом месте.
— Хорошо, — проговорил Пистон.
— В четверг в десять тридцать.
— Понял. Сколько?
— Грамм шестьсот. Пистон жадно присвистнул.
— И смотри, Коля… Один уже кончил плохо, — произнес таджик без всякого выражения.
— Да все нормально, — вдруг сразу осип Пистон. «Наружка» прошлась за гостем. Он жил в гостинице «Север». Ренат Мажидов прибыл из Москвы, там прописан.
— Все, лед тронулся, господа присяжные заседатели, как говаривал великий комбинатор, — я потер руки и захлопнул папку с материалами.
— Он берет героин. Куда его тащит? — спросил Арнольд, раскачиваясь на стуле.
— Домой, — произнес Князь. — Софа говорила.
— Курице этой верить, — махнул я рукой. — Не станет oн столько «геры» дома хранить.
— Почему? — осведомился Арнольд.
— Он же не идиот, — сказал Асеев. — Где-то у него должен склад быть.
— Но где?..
На следующий день нас ждал еще один подарочек. Я проглядывал распечатку телефонных переговоров.
Разговор Пистона с его собеседником состоялся следующий.
— Здорово, Родиоша, — сказал Пистон. — Как у тебя?
— Башка болит, — произнес сиплым голосом мужчина.
— После вчерашнего?
— Позавчерашнего, — вздохнул незнакомец. — Вчера мы поправлялись.
— Ты послезавтра работаешь? — осведомился Пистон.
— Не работаю. Отгул.
— А должен работать. Поменяйся, — властно приказал Пистон.
— Как поменяешься?
— Как? За три бутылки беленькой.
— Ха, за три, — с сарказмом воскликнул незнакомец. — За одну хватит.
— Смотри, чтобы без проколов.
— А две — на подъем моего здоровья, — заявил незнакомец.
— Лады, — согласился Пистон.
Я вслух прочитал избранные строки Арнольду, с которым мы сидели в кабинете.
— Что сие значит? — спросил я.
— Послезавтра Пистон забил с кем-то встречу, — ответил Арнольд.
— Точно. Послезавтра он получает товар и забивает встречу с кем-то. Притом на рабочем месте.
— Значит, — кивнул Арнольд, — у кого-то на работе он хранит товар.
— Надо узнать, у кого.
— Установим. Номер телефона абонента есть. Выявить кто он, — проблем нет.
— Так узнавай, — сказал я. — Пробивай номер телефона, установочка по адресу. Дядя Ася сейчас появится — с ним работай.
Арнольд с Асеевым взялись за работу. И на следующее утро притащили исчерпывающую информацию.
— Этот телефон, — сказал Арнольд, садясь за стол и кладя перед собой записную книжку, — стоит на квартире, где прописан Евгений Пылов.
— Это еще кто? — спросил я.
— Двоюродный брат Пистона, — сказал Асеев.
— Где он работает, узнали? — спросил я.
— А как же, — улыбнулся Арнольд. — Работает он в котельной. На улице Сахарова.
— Что, есть такая улица? — удивился я.
— Есть, — заверил Арнольд.
— Ха, наш Пистон, — хлопнул я в ладоши.
Дело двигалось к развязке. Наступал такой период в расследовании, когда требуется привлечение значительного количества средств и сил. Близилась реализация — то, что завершает порой многомесячные усилия по сбору информации, отработке версий. От реализации зависит очень многое. Самый нервотрепный момент — ведь так легко опростоволоситься и свести на нет огромный труд. Но это и самый азартный период. Тут на первый план выходит простая дилемма — или мы сделаем их, или они натянут нос нам…
На совещании у начальника СКМ я сказал:
— Нет смысла фигуранта таскать завтра с утра до вечера. Получатели могут организовать контрнаблюдение.
— Слишком высокого ты мнения о них, — недовольно буркнул начальник СКМ.
— Там, где деньги, там и услуги специалистов, — сказал д — Кто мешает наркоторговцам заручиться помощью наших бывших коллег? Шестьсот грамм героина — приличная партия.
— Да, столько мы еще не изымали, — согласился начальник СКМ.
— Главное, точки мы знаем — вокзал и котельная, — описал я ситуацию. — Там и выставим наблюдение.
— А если он кинет товар в другое место? — спросил начальник СКМ. — Может, у него не одна точка, а несколько?
— Может быть… Но вряд ли. Мне кажется, именно в этой вонючей котельной у него точка. Там он героин хранит.
— Там и бадяжит, — поддакнул Романов.
— Надо рисковать. Иначе все может сорваться, — сказал я.
— Расстановку сил и средств, — потребовал начальник СКМ.
Романов протянул ему бумагу. Начальник СКМ ознакомился с ней с сомнением:
— Не маловато будет?
— Больше — только толчею создавать. Но в резерве Должно быть несколько групп, — заявил Романов.
Мы прошлись еще по деталям. Очертили четко, какая группа чем должна заниматься. О сути мероприятий знало весьма ограниченное число людей. Остальные играли в наши игры втемную. Предосторожность нелишняя, учитывая, с какой невероятной скоростью порой утекает информация. Такие чудеса порой случались, что учишься не обольщаться по поводу человеческой честности и неподкупности.
Следующим утром все и началось.
— Объект вышел из дома, — донеслось из рации. У оперативно-поискового отдела имелись рации с выходом на ретранслятор, обеспечивающие связь по всему городу. Сообщение оперативника из группы наружного наблюдени прозвучало громко и четко.
— Что делает? — спросил я, взяв со стола, рацию.
— Садится в машину. Трогается.
— Пусть уходит, — сказал я. — Направляйтесь к точке три.
— Понял.
Я снова поставил рацию и произнес:
— Через четверть часа Пистон будет здесь.
— Если только он именно сюда отправился, — сказал Арнольд.
— А куда же еще…
Мы вдвоем уютно устроились на втором этаже главного корпуса железнодорожного вокзала в помещении, которое нам выделили благодаря линейному отделу внутренних дел. Здесь было пусто, если не считать нескольких стульев, стола и топчана. А еще здесь было два монитора, куда поступала информация с видеокамер. Их установили несколько лет назад, когда по стране прокатилась волна террористических актов на транспорте.
Нас интересовала та часть зала, где протянулись ряды автоматических камер хранения.
— Объект появился, — сообщили опера бригады наружного наблюдения, дежурившие около вокзала.
Теперь и я его видел на экране. Пистон прошел, толкнув стеклянные двери, в зал. Настороженно огляделся.
— Смотри, — кивнул я. — Видишь, пацан дернулся.
— Контрнаблюдение, — кивнул Арнольд.
— Может быть… Очень похоже.
— Контролируют, взял ли товар, — высказал Арнольд напрашивающееся предположение.
— А что ты думаешь? Страхуются, чтобы не получилось так, что получатель придет и скажет — заглянул в камеру хранения, а там ничего, — произнес я.
— Нет доверия у людей друг к другу. Очерствели.
— Ну да, как Высоцкий поет: «Скисли душами, опрыщавели»… Так, Пистон открыл камеру хранения… Взял товар. Вон портфель. Ощупал. Открыл. — Я смотрел на экран. Видеомагнитофон записывал все. — Пошел к выходу…. К вам идет, — крикнул я в микрофон рации.
— Тот, кого мы посчитали наркомафиозным наблюдателем, пристроился к Пистону.
— Посмотрите, парнишка в зеленой рубашке. Конкурирующая организация, — сообщил я «наружке». — Учтите это.
— Видим. Объект появился, — сказал опер из «наружки», — Сел в свою машину… Она тронулась… «Зеленая рубашка» подошел к «БМВ». Там седой полный мужчина. О чем-то переговорили. «Зеленый» уселся в «БМВ»… Тронулись, но в другую сторону. Проводить?
— Отпускайте.
— Обоих?
— Да.
— Номера «БМВ» срисовали. Все в порядке. Без суеты мы с Арнольдом спустились к моей машине. Сели в нее.
— Интересно, почему те, на «БМВ», до точки поленились Пистона проводить? — произнес Арнольд.
— Потому что Моджахеду не нужно, чтобы лишние люди знали о точке. — Я повернул ключ в замке зажигания. Мотор заурчал. — Можно не торопиться. Пока он товар разложит. Как раз успеем.
На полпути нас застало сообщение группы «наружки», выставленной на улице Сахарова:
— Он здесь.
— Где? — спросил я.
— «Контейнер» завернул во двор… Объект вышел… Все, на месте!
— Держите под контролем. Пока не трогайте. Скоро мы будем, — проинструктировал я.
Мы попали в небольшой затор, но вскоре добрались до места. Вот и улица Сахарова — из кирпичных девятиэтажных домов. Вот нужный дворик. Я остановил машину и велел:
— Вылазь, Арнольд, дальше пешком.
Мы вошли в просторный двор. Справа его замыкал бетонный забор школы. Слева стояла котельная. Здесь и работал в поте лица Родион, двоюродный брат Пистона.
Вокруг котельной были разбросаны бутылки и мусор Арнольд поскользнулся, чертыхнулся.
— Вот машина Пистона, — сказал я, кивая на пристроившийся неподалеку автомобиль.
Мы остановились у жестяной двери котельной. К нам подошли Асеев и Князь.
— Пистон зашел туда? — спросил я.
— Ага, — кивнул Князь.
Я вынул пистолет, передернул затвор и спрятал его обратно в подмышечную кобуру. И приказал:
— За мной. Идем на вы.
Внутри стояла пыльная жара. Котельная как котельная — трубы, пустые бутылки, раскладушка с дремлющим алкашом. Еще один тщедушный алкаш сидел на стуле и о чем-то думал. Это был Родион.
— Чего? — недружелюбно осведомился он. Я сдернул его со стула, прошипел:
— Тихо. Милиция. Убью…
— А…
Он не договорил, получил под дых — легонько, но достаточно, чтобы не поднимать шума. Арнольд поставил его мордой к стенке.
— Где? — негромко спросил я.
— Кто? — переведя дыхание, выдавил Родион. И заработал от Арнольда кулаком по хребту.
— Братан твой!
— У, бля, — заныл Родион. — Внизу.
— Стой тихо…
Мы ринулись дальше. На металлической, измазанной машинным маслом лестнице мы спустились вниз. Те же трубы, та же теснота. Тусклая лампа освещала небольшое помещение.
Пистон сидел на ящике, перед ним стоял низкий складной столик. На столике лежал пакет с героином.
Еще на столике перед Пистоном лежал стеклянный шприц с тонкой иглой, там же стоял флакон с мутным веществом.
— Сиди! — прикрикнул я.
Увидев нас, Пистон попытался разорвать пакет — он хотел разметать героин по помещению.
Я прыгнул к нему и двинул кулаком в лоб.
Худосочного Пистона как ветром сдуло с табуретки. Он распластался на полу и закатил глаза.
— Не дышит? — спросил я.
Арнольд нагнулся над ним и улыбнулся:
— Косит.
— Как ты мог такое подумать, — укоризненно произнес я. — Человеку плохо. Его надо подлечить. Вон, во флаконе, кажется, лекарство. Сейчас вколем, и ему будет хорошо.
— Нет! — крикнул Пистон.
Когда разберешь часы, самое главное при последующей сборке, чтобы все части очутились на своих местах и чтобы не появилось лишних деталей. Механизм совершения этого преступления и возникновения героина, от которого погибло столько людей, мы восстановили так, что лишних деталей почти не осталось. А где были детали, которым мы не Могли найти применения, там нам должен был помочь задержанный Пистон.
Изъятый флакон с веществом был отправлен на экспертизу — дело долгое, но я был уверен, что это именно та замочная отрава, продукт отечественных высоких технологий.
— Ну что, Пистон, колись, — сказал я, разглядывая Пистона, который морду имел разбитую и угрюмую.
— А зачем? — нагло осведомился он.
Он принадлежал к типу людей, к которым наглость возвращается моментально, как только их перестают пороть батогами.
— Чистосердечное признание облегчает наказание, — срифмовал я. — Меньше получишь.
— Сказки.
— Зря ты так думаешь.
— Заливай, — еще более нахально ухмыльнулся он.
— Ты прав. Придется тебя отпустить, Пистон.
— Как это? — удивленно посмотрел он на меня, потом усмехнулся — мол, мели, Емеля.
— Вот получу экспертизу, что во флаконе была отрава, от которой образовывался порченый героин. Пошлю бумагу Моджахеду. Думаю, он тебя встретит прямо у этих негостеприимных стен. Я отвернусь, когда он тебе машину подаст.
— Вы не имеете права!
— Имею. Я добрый. Я гуманист. Я не могу тебя долго держать взаперти. Сердце разрывается… Пистон, я не вру. Я правда это сделаю. Этот басмач с тебя живого шкуру сдерет. Ты долго умирать будешь.
Постепенно Пистон въезжал в серьезность ситуации. И бледнел. Бледнел… Потом спросил:
— Что я должен?
— Ты работал на Моджахеда… А еще на кого?
— Ни на кого больше.
— Брось.
— На Малюту…
— И Малюта хотел вытеснить таджика и его товар с рынка. Что еще хотел? Скупить «белый» по дешевке — героин-то порченый, — произнес я.
— Угу, — угрюмо кивнул Пистон.
Картина сложилась такая, как мы и предполагали. Надо знать Малюту — если он чем-то загорится, так запирай ворота. Когда Моджахед начал выбрасывать дешевый героин, экономически вытеснять Малюту, вор в законе, опасаясь открытых боевых столкновений, в которых еще неизвестно, кому достанется победа, разработал план. Пистон в свое время подрабатывал не только на таджика, но и на Малюту. И за некоторое вознаграждение Пистон закладывал Малюте своего босса. Каким-то образом Малюте досталось органическое вещество нового поколения, ушедшее из одного закрытого НИИ, работнички которого в безумном раже распродавали все, что плохо лежит, а лежало там плохо именно все. Сперва Малюта хотел толкнуть вещество, но не нашел покупателя, и тут продавцы яда проговорились о возможностях его оказывать воздействие в совокупности с героином, при этом концентрация такова, что экспертиза ничего не покажет. Тогда и вручил Малюта Пистону вещество и шприц.
После этого работа Пистона на Моджахеда и по совместительству на Малюту складывалась так. Люди Моджахеда уведомляли Пистона о партии героина. Курьер привозил портфель, оставлял в камере хранения, в телефонной будке писал в обратном порядке номер ячейки и шифр. Пистон шел в будку, списывал цифры, потом — камера хранения. Получал товар. Вез его в котельную, где оборудовал тайник. И пока дожидался оптовых распространителей, успевал разбадяжить часть героина сахаром, от чего образовывались приличные излишки, запаять пакеты. А помимо этого, подгорчить героин чуток ядом.
Яд был размещен неравномерно. Поэтому часть героина была несмертельной, часть представляла смертельный яд.
— За что Утютина убили? — спросил я.
— Тютю? Он на Моджахеда работал. Один из активных распространителей был… Я ему тоже пару раз героин сэкономленный скинул по дури. Он просек, что я Моджахедовский товар бадяжу. Обдолбался, заявился ко мне, сказал, что от ментов скрывается, ему из города надо срываться, деньги нужны. Решил, что может их у меня требовать. А то обещал заложить Моджахеду. Я Малюте пожаловался. А Малюте я очень дорог был… Ведь все шло к тому, что у Моджахеда из-за порченого героина очень большие неприятности наставали. Если бы еще и эта порция порченая оказалась, ему бы только и осталось, как по дешевке его скинуть и уезжать из города. Из-за какого-то Тюти чтобы у Малюты все обломилось… Не знаю, кто его убил. Но убили.
Через пару дней мы сидели в кабинете с Асеевым. Город поглотила ночь. Ночь — время не для толпы. Ночь — время для одиночек. По улице прошел одинокий прохожий. Пронеслась одинокая машина. Три ночи. Чего людям не спится? Мы — понятно. Мы — опера. Мы срубили очередную палку, взяли барыгу. Нам спать не обязательно. Мы сроднились с ночью.
— Знаешь, не удастся доказать участие Малюты в этом деле, — сказал Асеев. — Показаний Пистона недостаточно. Мы даже не задержим этого подонка.
— Прав ты, — кивнул я.
— Нельзя, чтобы с рук ему сошло. Нельзя, — покачал головой Асеев.
— Я тоже так думаю. Малюта вообще не имеет права ходить по этой земле. Я его слишком хорошо знаю.
— Ну так что, сделаем его? — пристально посмотрел на меня Асеев.
— Сделаем, — кивнул я.
Мы оба прекрасно знали, о чем идет речь. И требовалось от нас совсем немного. Только шепнуть Моджахеду, как и что. Иногда достаточно бывает раскрыть человеку глаза.
Для этого неплохо бы найти Моджахеда. Но это вовсе не обязательно. Достаточно шепнуть его «шестеркам».
— Это не так трудно, — сказал Асеев.
— Да, — угрюмо кивнул я.
Мне это не очень нравилось. Но иногда надо брать на себя ответственность. Кому нужен опер, подверженный сантиментам?..
Малюта, как мы и рассчитывали, отпарился на нарах в изоляторе пять суток, потом набежали адвокаты, подмазали судью, изменили меру пресечения.
После этого Малюта исчез из города. Мы с досадой решили что он свинтил за пределы России.
Через три месяца, когда повеяло приближающейся зимой и в кабинете было прохладно, мы сидели без всякого желания напрягаться на работу и смотрели новенький телевизор, изъятый у воровской шайки.
— А сейчас — криминальные новости, — с очаровательной улыбкой сообщила дикторша. С таким видом рекламируют шоколад и памперсы. Она рекламировала убийства.
— Ялта. Принадлежащую фирме «Астра» яхту задержали пограничники. Неожиданно оказалось, что судно никем не управлялось. На борту было обнаружено четыре трупа с огнестрельными ранениями — три мужских и один женский, в числе которых один из признанных авторитетов преступной среды тридцатичетырехлетний Валерий Горбушкин по кличке Малюта. Источники из УВД Краснодарского края считают, что речь идет об очередной войне между преступными группировками.
— Расхлопали, — с мрачным удовлетворением кивнул Асеев. — Вместе со шлюхой и двумя «быками».
— Моджахед ничего не прощает, — сказал я.
— Басмач чертов, — покачал головой Князь.
— Да, плохо закончилась для Малюты красивая жизнь, — хмыкнул я невесело. — Море, белый пароход… И киллеры. Киллеры.
— Такова бандитская жизнь, — нравоучительно поднял палец Арнольд.
Тут дверь со скрипом открылась, и в нее просунулась морда Рока.
— За гаденьким? — грозно посмотрел на него Арнольд.
— Я с барыгой стрелку забил, — сказал он. — У него ЛСД — полный альбом с марками. Я столько никогда не видел.
Галлюциноген ЛСД продают нанесенным в очень маленькой концентрации на почтовые марки. Целый альбом — это серьезно.
— Где, когда стрелка? — осведомился Арнольд.
— Через час на Холме он товар покажет, — Рок потер руки.
— Идем на «вы», — сказал я…