Рясной Илья. Вечный кайф

   — В точку попал. Все-таки Анюта. Так что… — Он развел руками.
   — Дезертиры поганые, — поморщился я и прикрикнул на Рока:
   — Чего застыл, как статуя? Звони!
   — Вороне? — осведомился Рок.
   — Вороне! Лисице! Хоть кому. Но чтобы сбыт у нас сегодня был.
   Рок сел названивать барыгам. Арнольд набирал номер на соседнем телефоне.
   — Наташа, это я, — Арнольд на сей раз звонил жене. — Я сегодня не приеду. У нас — мероприятия… Партия героина должна прийти из Таджикистана. Нас всех зарядили. Так что сегодня не жди. Целую, родная моя… Все, — он бухнул трубку.
   — Во враль, — осуждающе покачал я головой.
   — Почему? — искренне удивился Арнольд. — Я ей же честно сказал, что сегодня не буду… Все, пока. Мне еще в магазин.
   В результате остались мы втроем — я, Асеев и Рок. У дяди Аси черта — он работает, как трактор, стоит лишь завести, без оглядки на тещу и тестя, на жен и любовниц. У него есть некая целеустремленность, как в старину у рыцарей из Ордена Тамплиеров.
   — Лысый, «герыч» нужен, — тем временем увещевал по телефону Рок. — Как это нет? А чем же сам ширяешься?.. Ничем? Врешь, урюк! Мне хотя бы чек… Завтра? Мне сегодня надо!.. Урюк ты. Пока…
   Следующий звонок:
   — Пряник, мне «герыч» нужен… Тоже нет? Ах ты…
   Рок выходил из себя. Он чуть не плакал. Ему нужно было уколоться, а колоться нечем. Надо было заработать. Он снова схватил телефон и дрожащим пальцем настучал номер.
   — Кому сейчас? — спросил я.
   — Опять Вороне, — Рок шмыгнул носом. И вдруг заорал, прижав микрофон ладонью:
   — Взяла, сволочь!
   Я перегнулся через стол и нажал на кнопку громкоговорителя.
   — Ворона, ты? — заорал Рок.
   — Нет, — огласил кабинет женский голос.
   — А это кто? — требовательным прокурорским тоном осведомился Рок.
   — Оксана! — на том конце провода визжали.
   — А чего орешь-то? Чего орешь, дура? Это Рок, понятно? Рок, говорю!
   — И чего?! , — Ворону давай!
   — Нет ее! — истерично завопили на том конце провода.
   — А где она?
   — Умерла!
   — Шутим, — угрожающе произнес Рок.
   — Я говорю — умерла! Почти умерла! Вон валяется! Дохнет!
   — Ух ты, а «герыч»? — заволновался Рок. — Она мне должна была!
   — Она умирает, понимаешь, козел?
   — За козла ответишь… «Скорую» ей вызывай.
   — Они ее не берут, — Оксана зарыдала. Явственно слышалось шмыганье носом. — Она умрет!
   — Э, пусть скажет, где «гера», и потом откидывается.
   — Ты чего? — прошептал я. — Скажи, что сейчас приедешь.
   — Сейчас приеду, — пообещал Рок. — Откачаем Ворону. Не трясись, коза, все будет путем…
 
   Мы с Асеевым остановились на лестнице между пятым и шестым этажами. А Рок поднялся на шестой и начал названивать без остановки в квартиру.
   — Открывай, коза, серый волк пришел! — заорал он. Дверь медленно, со скрипом отворилась, будто открывавший ее был на последнем издыхании.
   — Ну, че тут? — Рок ворвался в квартиру. Дверь прикрыли.
   — Пошли, — кивнул я.
   Мы по стеночке подобрались к девятнадцатой квартире.
   Номерок был 61 — но не верь глазам своим. Просто «19» приколотили вверх ногами. Обитатели этой квартиры внимания на подобные мелочи сроду не обращали.
   — Э, Ворона, вставай! — послышалось из-за двери. — Действительно хреново ей… Откачивать надо.
   — У-у, — послышался вой скорее всего Оксаны, приятельницы хозяйки. Видимо, Воронова орать уже не могла.
   — Откачаем… «Геру» давай, что Ворона обещала.
   — Я не знаю где, — с вызовом, в котором легко читалась ложь, воскликнула Оксана.
   — Все ты знаешь, овца! Все знаешь. Ну…
   В квартире чем-то зашелестели, что-то ухнуло — будто мешок с потолка рухнул.
   — На, — воскликнула Оксана. — Больше нет.
   А нам больше и не надо. Сбытом считается и просто передача наркотика. Так что Оксану можно уже упекать. Я распахнул дверь и приветливо произнес:
   — Привет, ласточка. Руки вверх. Отдел по наркотикам.
   — У-у-й-а! — послышался утробный вой из глубины самого существа коренастой, белобрысой, прыщавой девахи. Она приткнулась спиной к стене, будто желая вдавиться в нее или в крайнем случае размазаться по ней.
   — Да не надрывайся, — Асеев встряхнул Оксану. — Где Ворона?
   — Та-ам, — она ткнула в сторону комнаты.
   Ворона — гражданка Воронова Анастасия Даниловна — с момента прошлой встречи прилично изменилась. Была такая розовощекая пышечка. А теперь стала синещекой, и уже не пышечка. И кто ей даст восемнадцать лет?
   Она лежала на диване и хрипела.
   Асеев нагнулся над ней и осведомился:
   — Перебрала?
   — Ага, — закивала Оксана, размазывая ладонями по лицу струящиеся ручьями из глаз слезы.
   — Героин?
   — Ага.
   — Ты какого черта врача не вызвала? — спросил я.
   — Вызвала-а, — взвыла Оксана.
   — И что?
   — Бригада приехала-а… Настю осмотрели-и… Сто баксов запросили-и…
   — И? — Где я им сто баксов возьму? — Ты так и сказала?
   — Ага.
   — А врачи?
   — Обернулись и молча ушли.
   — Помирать оставили?
   — Ага-а.
   — А клятва Гипократа? — спросил я.
   — Чья клятва? — недоуменно посмотрела на меня Оксана, решив, что это какой-то модный прикол, которого она не знает.
   — Тот же героин, что и с притона на Приморской? — обернулся Асеев ко мне.
   — Черт знает, — пожал я плечами. — По-моему, просто передозировка. Когда она укололась? — спросил я Оксану.
   — Как этот, — она кивнула на Рока, — позвонил. Она укололась. И отлетела.
   — А ты не кололась?
   — Нет. Я с утра уже ширнулась. Только сидела, воду хлебала. А Настя кольнулась, и я вижу — кончается.
   — А чего трубку не брала? — осведомился Асеев.
   — Телефон выключила.
   — Почему?
   — Звонков боялась.
   — С чего это?
   — Не знаю, — недоуменно протянула Оксана. Я присел рядом с Вороной. Веки ее подрагивали. Она хрипела. Я открыл папку, в которой имелся небольшой комплект лекарств на подобные случаи. Бывало, приходилось уже откачивать людей в таких ситуациях. Я вколол болезной содержимое одноразового шприца. Ох, наркоши, колятся ржавыми иглами, хватая гепатит и иммунодефицит. Пусть хоть от милиции культуру медицинского обслуживания увидят. Но все равно в больницу надо.
   — Звони в «Скорую», — протянул я трубку.
   — Не хочу! — взвизгнула Оксана. — Я боюсь.
   — И их боишься?
   — Всех боюсь! Боюсь! — заорала Оксана. Получила подзатыльник от Асеева и тут же пришла в себя.
   — Звони, — велел я. Она набрала «03».
   — «Скорая». У меня подруга умирает! Да сделайте что-то!
 
   «Скорая» приехала через пятнадцать минут. Я стоял на лестничной площадке повыше и смотрел, как «синие халаты» — женщина лет тридцати, медсестра с чемоданами — прошествовали в квартиру. У подъезда застыла машина с красным крестом.
   Мы снова по стеночке подобрались к квартире. Оставалось только приложить ухо к двери и слышать весь спектакль.
   — Лекарства дорогие, сто долларов стоят, — слышался женский голос.
   Да, похоже, такса у них одна у всех.
   — Но нет денег! — это голос Оксаны.
   — На нет и суда нет, — спокойный, уверенный голос женщины-врача.
   Шаги приближаются к входной двери.
   — Ладно! — кричит Оксана. — Я найду деньги.
   — Так ищите.
   — Вот… Последние…
   Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.
   — Ладно, — меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Вороне вкатывают лекарства. Приводят в себя.
   — Будем госпитализировать? — спрашивает врач.
   — Ни в коем случае! — кричит Оксана.
   — Как хотите.
   Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:
   — Ох, какие лица.
   Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера — широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник — Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов — тут тебе и тазепам, и эфедрин, и морфин, и даже героин. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».
   — Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, — еще шире улыбнулся я.
   — Что? Кто вы такие? — начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.
   — Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?
   — Что? — воскликнула она.
   — Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, — я обернулся и потребовал:
   — Понятые.
   Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.
   — Наркоманы? — спросил алкаш, окидывая взором квартиру.
   — Они, — кивнул я.
   — И чего не живется? — поцокал языком алкаш. — Пили бы, как все люди…
   Дальше начинается изничтожение противника — правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой, и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.
   — С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?
   — Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.
   — Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?
   — Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.
   — С переписанными нами номерами.
   — Глупости.
   — Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?
   Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.
   — Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.
   — А они люди? — вдруг с яростью восклицает Эмма.
   — Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?
   — Откачали? — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.
   — Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучалась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.
   — И возила бы, — с вызовом бросила Эмма. Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…
   Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.
   — Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.
   — Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.
   — Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.
   — А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.
   — Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.
   — Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?
   — Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.
   — Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.
   — Час ночи.
   — Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась. Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.
   — Чего, спать собралась? — спросил я.
   — Ой, — всхлипнула она.
   — Не ойкай. Котомку лучше собирай, — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване лицом вверх лежала Ворона. — За героин.
   — Но я же…
   — Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.
   — Но?
   — Что, неохота в тюрьму?
   — Неохота-а, — заныла она.
   — Помочь тебе? Тогда платить надо.
   — У меня нет денег.
   — Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.
   — Стучать, что ли?
   — Откуда такие слова? Работать на нас… Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.
   — Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?
   Она скосила на меня глаз и жестянно произнесла:
   — Помню.
   — Ты где «геру» брала?
   — У Бациллы.
   — Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.
   — Я знаю.
   — Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.
   — Найду, — прошептала уверенно она.
   — Вместе искать будем…
 
   Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.
   Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.
   Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:
   — Не хочу-у в садик.
   — А куда же ты хочешь? — спросила Арина.
   — Хочу к папке на работу-у!
   — Что за новости? — удивилась Арина.
   — А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!
   Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.
   Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.
   Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.
   — Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.
   — Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.
   — Серьезные деньги.
   Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.
   Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.
   — Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.
   — Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…
   Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…
   Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.
   По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:
   — Але, это кто?
   — Майор Стрельцов.
   — Это начальник Арнольда Крюкова?
   — Да.
   — Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.
   — Да что вы?
   — Именно.
   — Разберемся, — пообещал я.
   — Когда?
   — Вот сейчас и начнем…
   Я бросил трубку и кинул Арнольду.
   — Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.
   — Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.
   Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:
   — Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.
   Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.
   Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:
   — Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.
   С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.
   Опять звонок:
   — Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.
   — А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.
   — Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?
   — Да, а где?
   — Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.
   Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.
   — Прямо на улице и торгует? — спросил я.
   — Да.
   — Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее хлопнем…
   — Убьете, — ужасается дама.
   Тьфу, с этим нашим жаргоном.
   — Да нет, просто арестуем, — успокоил я представительницу матерей.
   — Квартиру, да? — Ее энтузиазм тает. — Мы подумаем. До свидания.
   — И не затягивайте, — прошу я.
   Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще — раз-два, и обчелся. И на каждого — по дивизии барыг. За всеми не угонишься…
   Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон — контактный. Названивают все кому не лень.
   — Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! — слышится истошный женский визг.
   — Так звоните в патруль быстрее! — не выдерживаю я. Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз — и все звонят нам.
   Очередной звонок.
   — Терентий, ты? — услышал я знакомый голос.
   — Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?
   — Бегал, высунув язык.
   — Встречаемся?
   — Да. Есть новости по главной проблеме.
   — Где встреча?
   — Через часик на третьей точке. Годится?
   — Давай минут через сорок, — сказал я.
   — Хорошо.
   Я положил трубку. Посмотрел на часы. Галдеж в кабинете продолжался. Арнольд рассказывал очередную байку. Опять зазвонил телефон — утром все как с цепи сорвались.
   — Князь, возьми, — кивнул я. — Меня нет. Я уехал.
   — Куда? — спросил Асеев.
   — На встречу.
   Встреча с лицом, конфиденциально сотрудничающим с органами внутренних дел на возмездной контрактной основе — так называется агент по-научному.
   Контрактная возмездная основа. Те копейки, которые мы им платим, могут заинтересовать только обнищавшего пенсионера, которому пенсию не платят уже полгода. У Волоха же новый «БМВ», недавно квартиру трехкомнатную купил, так что ему мои подачки оскорбительны. Дружба наша основана на другом. На том, что я, еще когда был старшим опером в убойном отделе, жизнь ему спас. И живет он, пока мы не распространяем сведения конфиденциального характера. Он это знает. И глядя в его честные глаза, я иногда думаю — а не разорится ли он на дешевенького киллера и не решит ли проблему модным в коммерческих кругах методом — уничтожением кредитора. Но нет. Не посмеет… Мы же друзья. И друг другу должны помогать. Боремся вместе с гидрой преступности. Только он еще борется за личное благосостояние, а я — все больше за общественные устои…
   С источниками лучше встречаться подальше от людных мест. Меньше глаз и ушей, меньше вопросов. Хотя некоторые, подобно Року, и прописываются прямо у нас в кабинетах, становясь частью интерьера, но с Волохом такое не пройдет. Он не из тех людей, кто может себе такое позволить.
   Он ждал меня за автобусной остановкой у комбината железобетонных изделий. Место — лучше некуда. Без какого-либо особого дела сюда никто не сунется. Вон он прогуливается. Обильно татуированный колобок в майке, на шее — златая цепь, на пальцах-сардельках — массивные кольца. Точно абориген-людоед с тихоокеанского острова. Вдали за панелевозом стоит его новый любимый «БМВ».
   Я резко, круто так, в стиле американских боевиков вильнул и затормозил.
   — Садись.
   Волох огляделся, кинулся к моей зеленой «шестерке», упал на заднее сиденье и осведомился настороженно:
   — «Хвоста» не было?
   — Сбросил еще в центре, — деловито ответил я.
   — Тебе все шутки шутить. А мне башкой отвечать. Действительно, ему, члену славной воровской общины, за встречу с опером могут счет предъявить. Да еще у Волоха мания преследования. Он обожает всякие шпионские трюки типа — сбросить «хвост», проверить, не на прослушке ли телефон и нет ли в ванной микрофона.
   — Ну, чего надыбал? — спросил я.
   — А. Братва гуляет, — махнул он рукой. — Через неделю тебе барыгу оружейного, может быть, сдам.
   — Из чьих?
   — Из гагаринских отморозков. Они вооружаются активно.
   — Что по наркоте?
   — Наркота сейчас потоком пошла. Героин. Вскоре большое поступление ожидается.
   — Откуда? — напрягся я. — Таджикистан?
   — Очень тут все туманно. Может быть.
   — Ты знаешь, что порченый героин пошел? Уже несколько человек с жизнью расстались.
   — Слышал, — кивнул Волох, продолжая нервно оглядываться. — Похоже, из этого нового потока.
   — Разузнай подробнее.
   — Что могу, делаю, Терентий. Ты же знаешь, — обиделся он, что его недооценивают. Он как ребенок обидчив.
   — Ладно. Что еще?
   — Тут такие закрутки. Московские паханы подтвердили, что Малюта в город на наркоту посажен. С героина бабки он в Москву на общак отстегивает. И зону должен наркотой и деньгами кормить.
   — Значит, вору в законе Малюте дали право барыжничать?
   — А, — махнул рукой Волох. — Все с ног на голову встало. Где вор, где барыга, где бизнесмен, где политик? Кто разберет?
   — А не западло ему «белым» торговать?
   — Старый вопрос. Какой западло, когда такие бабки? Кроме того, ты Малюту хорошо знаешь?
   — Еще как.
   — И что такой падле может западло быть?
   — Действительно, — не мог не согласиться я.
   — Малюта сейчас бизнес свой раскручивает. И тут у него конкуренты появились. Главный — таджик.
   — Какой таджик?
   — Моджахед.
   — Абдуламон Муртазов?
   — А ты еще серьезных таджиков знаешь? Так что жди, когда эти две змеи друг в друга зубами вцепятся.
   — Н-да, — я цокнул языком. Информация к размышлению была. Правда, что с ней делать? Увидим.
 
   — Чего у вас на автоответчике в кабинете? — сурово сдвинул брови Романов.
   Кабинет у Романова крошечный. На стене за его спиной плакат с гербом России — двуглавым орлом. Деталь символическая. Наш ОБНОН так и прозвали — дом Романовых. «Ты откуда?» — спрашивают меня. «Из дома Романовых», — отвечаю я. И всем все становится ясно.
   — А чего? — недоуменно спросил я.
   — «Вы позвонили в ОБНОН. А вам это надо?» И это на отдельском автоответчике. Кто придумал? — Романов нахмурился еще больше. Невысокий, щуплый, он чем-то походил на артиста Никулина, то есть на горького пьяницу, хотя тут его внешность не соответствует внутреннему содержанию. Пьет Романов мало и разборчиво.
   — Кто-то придумал, — пожал я плечами.
   — Во-во. Из УБНОНа Министерства позвонил полковник. И услышал.
   — Досадно.
   — Вообще весь кабинет у вас обклеен черт-те чем — какие-то идиотские плакаты, цитаты. Зачем на стену конверт прилепили «Для взяток»?
   — Это ребята в фильме «Улица разбитых фонарей» высмотрели.
   — И что это значит?
   — А что?
   — Из подсознания вырывается? Взяток хочется, да?
   — Ну а кому с такой зарплатой не хочется? — снова пожал я плечами.
   — Хотите на здоровье. Лишь бы не брали… Терентий, надо порядок в кабинете наводить. Серьезнее пора становиться. Не школьники уже.
   — Верно, — согласился я. — Это не школа. Это — детский сад.
   — А, — обреченно махнул рукой Романов. — На. Прилепишь на видном месте.
   — Где взял? — спросил я.
   — Купил, — улыбнулся Романов. "Перечень выражений, запрещенных в кабинете начальника:
   — Первый раз слышу.
   — Звонил — не дозвонился.