Софья Александровна решила сдать Сашину комнату, Варя помогала убирать ее для новой жилички. В шкафу лежали Сашины коньки, «гагены» на изношенных ботинках, с длинными шнурками, завязанными в порванных местах узлами. Софья Александровна взяла коньки и заплакала, они напомнили ей Сашино детство.
   А Варе они напомнили морозный запах катка, пятна тусклого света на льду, оркестр в раковине, горячий чай в буфете, сутолоку раздевалки. И у нее порванные шнурки были завязаны такими же неуклюжими узлами. Эти узлы мешали протянуть шнурки сквозь дырочки ботинок, приходилось долго возиться.
   И еще Варя вспомнила, как они были в «Арбатском подвальчике» и она пригласила Сашу пойти на каток. Тогда казалось, что все благополучно кончилось, Саша всех победил. Они веселились, танцевали танго, румбу, оркестр играл «Мистера Брауна» и «Черные глаза», «Ах, лимончики, вы мои лимончики» и «Где б ни скитался я цветущею весной»… И Саша защитил незнакомую девчонку, вел себя смело.
   Тогда, в «Арбатском подвальчике», он казался ей героем.
   Теперь она поняла, что он не герой. И вообще нет героев.
   Есть громадный дом без солнца, без воздуха, выдыхающий из подвалов запахи тухлой капусты и гниющей картошки. Перенаселенные коммунальные квартиры со склоками, судами. Лестницы, пропахшие кошками. Очереди за хлебом, сахаром, маргарином. Неотоваренные карточки. Интеллигентные мужчины в залатанных брюках. Интеллигентные женщины в замызганных кофтах.
   И рядом, на углу Арбата и Смоленской, магазин торгсина, где есть все, но только для обладателей золота и иностранной валюты. И тоже рядом, в Плотниковом переулке, закрытый распределитель, где тоже есть все. И здесь же на Арбате – «Арбатский подвальчик», где тоже есть все, но для тех, у кого много денег. Нечестно, несправедливо!
   В шестом классе Варя ходила в драмкружок, его вела бывшая актриса Елена Павловна. Активисты обвинили ее в том, что она ставит Островского и Грибоедова и не ставит агитационных пьес советских авторов. Елену Павловну уволили, а на ее иждивении больная дочь. Варя поражалась жестокости, с какой старого человека лишили куска хлеба. С тех пор прошло три года, драмкружок не возобновился, не могли найти руководителя на такую ничтожную ставку. Все угробили. И никто за это не ответил. Варя удирала со школьных собраний, там все решалось заранее, а тянуть руки унизительно. И Нинка их защищает, Нинка дура, у нее готовый ответ на любой вопрос. Вопросы разные, а ответы одинаковые.
   Варя спасалась во дворе среди мальчишек и девчонок, таких же неприкаянных, как она. Курить нельзя – мальчики курили, красить губы предосудительно – девочки красили, пудрились, отпускали длинные волосы, носили ажурные чулки, яркие косынки.
   Но сейчас и это становилось неинтересным. Потрясение, которое испытала Варя на вокзале, толкало ее к поискам другой независимости. Тем более к этому времени двор заменился новой компанией.
 
   Как-то Варя встретила на Арбате Вику Марасевич с франтоватым мужчиной, лет сорока, очень противным.
   Раньше Вика не замечала Варю, а тут остановилась, даже обняла ее. От Вики пахло удивительными духами.
   – Виталий – мой приятель, Варя – моя школьная подруга…
   Варя отметила про себя эту легкую неточность, всего каких-нибудь пять классов разницы…
   – Вот какие у нас красотки на Арбате, – продолжала Вика. – А? Что скажешь, Виталик?
   Виталик поднял дурацкие брови, развел руками, не находя слов.
   – Совсем исчезла, не звонишь, не заходишь.
   Варя никогда не звонила Вике, никогда не бывала у нее.
   – Как Нина?
   – Ничего, работает.
   – Нина – ее сестра, – пояснила Вика своему спутнику, – звони, и я тебе буду звонить.
   Вика вынула из сумочки записную книжку, перелистала, назвала их телефон.
   – Не изменился?
   – Нет.
   – Ну, не пропадай.
 
   Через два дня Вика позвонила и позвала к себе.
   Варя пришла.
   Вика, видимо, только встала, была еще в халате, чулки, шелковое белье, платье валялись на кресле, ничего ей эти тряпки не стоят, не трясется над ними.
   Вика показала свой гардероб: юбки, костюмы, плащи, туфли – пар шесть или семь. Маленьким ключиком открыла деревянную шкатулку – она стояла на трельяже среди флакончиков и баночек, – там лежали серьги, бусы и броши. Показывала не из чванства, а демонстрировала, что модно, что носят за границей, перебирала иностранные журналы: с их страниц смотрели зябкие красотки, укутанные в меховые манто, в чулках телесного цвета и лаковых туфельках.
   Потом они сели за столик, придвинутый к тахте, пили кофе и ликер «Бенедиктин» из крошечных рюмочек, курили длинные сигареты с золотым обрезом.
   Да, совсем другой мир! Там стоят в очередях, отоваривают карточки. Здесь пьют кофе, курят сигареты, любуются заграничными модами.
   – Нина знает, что ты пошла ко мне?
   – Нет.
   – Ты ей говорила, что встретила меня?
   – Я обязана докладывать?
   – Правильно сделала, – похвалила Вика. – Я уважаю твою сестру. Но у нее мужской склад ума, ей безразлично все, чем живут женщины, она презирает меня, я знаю. Нина – синий чулок. Я не ставлю ей это в вину, уважаю ее стремления, она общественница, это хорошо, прекрасно! Но не все созданы такими.
   – Нина хочет, чтобы все жили так, как живет она, – сказала Варя.
   – Ты кого любишь? – спросила Вика, заводя патефон. – Мелехова? «Скажите, девушки, подружке вашей…» Ну, сколько можно?..
   Она запустила Вертинского, потом Лещенко. «Край Прибалтийский объезжая, я всем ужасно надоел…»
   – У Виталия замечательные пластинки. Как-нибудь зайдем послушать.
   Варя рассмеялась.
   – К нему?!
   – А что ты имеешь против?
   – Я, конечно, знаю, что человек произошел от обезьяны, но зачем к нему ходить?
   – Ты его недооцениваешь. Виталик – весьма влиятельный гражданин.
   – Пусть влияет на других.
   – Ты не собираешься в театральный?
   – В этом году я никуда не буду поступать. Пойду работать.
   – Куда?
   – Куда-нибудь чертежницей.
   – Варя! – воскликнула Вика. – Виталий тебя моментально устроит. У него вся Москва друзья. Сейчас я ему позвоню.
   Она подтянула к тахте телефон на длинном шнуре и набрала номер.
   – Это Вика.
   В трубке слышалась джазовая музыка.
   – Прикрути свою шарманку! – приказала Вика. – У меня Варя, – продолжала она, – моя школьная подруга, с Арбата… Хорошо, – она кивнула Варе, – тебе привет…
   – Мерси!
   – Слушай, она хочет устроиться чертежником-конструктором… В школе… был чертежно-конструкторский уклон, она прекрасно чертит. Что? А кто у тебя?.. Нет, неинтересно… А где ты его достанешь? (Речь, по-видимому, шла о человеке, из-за которого Вика согласилась бы приехать.) Нет! Договоримся на послезавтра, в субботу, Эрик будет наверняка, поедем в «Метрополь»… Сейчас спрошу… Варя, ты свободна послезавтра?
   – Да.
   – Она свободна. И будет Эрик… А я тебе говорю – будет! Иначе мы с Варей не придем. Он должен быть обязательно, имей это в виду…
   Вика положила трубку.
   – С нами будет еще один человек, его зовут Эрик. Он работает по оборудованию Магнитостроя.
   Она посмотрела на Варю.
   – Приходи ко мне послезавтра в шесть, от меня поедем. Обсудим и устроим твои дела. Заодно развлечемся.
   Она улыбнулась, потрепала Варю по волосам.
   – Могу тебя сводить к Павлу Михайловичу, и он сделает тебе прическу.
   Павел Михайлович – знаменитый парикмахер, его парикмахерская возле «Праги» называлась «Поль». Клиентки так в свое время и называли его: «Господин Поль». Назвав его по имени-отчеству, Вика подчеркнула свое близкое с ним знакомство.

5

   Как оденется она завтра, в чем поедет в «Метрополь»? Варя представила себя рядом с Викой – девочка в вытертой кофте. Все, что у нее есть, старомодно, уродливо. А чулки? А туфли?
   Она рылась в шкафу, одевалась, раздевалась. Только старое синее платье сидело прилично. «Бульдожки» на высоком каблуке придется снова просить у Зои, ничего не поделаешь.
   Вика была в платье, сплошь расшитом бисером, впереди чуть ниже колена, сзади ниже икры, и один бок чуть ниже другого. Платье плотно облегало грудь и талию. Высокая, белокурая, эффектная, с гладкой кожей и большими серыми глазами.
   Она сняла платье, осталась в белье цвета чайной розы, сидела раздетая, меняла прическу, не торопилась, хотя встреча назначалась на семь, а время приближалось к восьми.
   Звонил телефон, шли сложные переговоры с Виталием. Он никак не мог найти Эрика, предлагал приехать к нему. Вика объявила, что им и здесь прекрасно.
   – Было бы прекрасней с тобой, но, к сожалению, ты должен дежурить у телефона.
   Вика все еще сидела перед трельяжем в одном белье.
   – Ленка Будягина бывает у вас?
   – Не была с Нового года.
   – К Юрке ходит?
   – Не видела, Юрка – легавый, терпеть его не могу!
   Вика повернулась на своем вращающемся пуфе, гневно посмотрела на Варю – так в их доме не говорят. Вика, ее брат, их отец, весь их круг приняли действительность как данность, как неизбежные условия существования. Форма этого приятия проста: уважительная сдержанность, никаких двусмысленностей, анекдотов, намеков – слишком хорошо известно, чем они кончаются.
   – Варя, запомни хорошенько! Я познакомлю тебя с людьми. Положение, которое они занимают, ко многому обязывает. Тебе придется взвешивать свои слова.
   – А что я такого сказала?
   Вика не хотела повторять слова «легавый», не она его произнесла.
   – Твои эпитеты отдают улицей.
   Варя вспыхнула:
   – А я на улице выросла.
   – Ты меня не поняла. Я не о вульгарности, у меня такой мысли не было. Но от некоторых вещей и от некоторых слов лучше подальше. Юра занимается своим делом, а мы с тобой в этом не разбираемся.
   Варя молчала. Где уж ей разбираться?.. Разве что в тюремных очередях… Но Вика права, здесь новый, незнакомый мир и надо держаться по-другому.
   – Просто я не люблю Шарока, он так смотрит, противно.
   Вика обняла ее.
   – Ты умница. «Жизнь коротка» – банальные слова, но доля истины в них есть. А остальное нас не касается. Правда?
   Когда Варя пришла к Вике, в квартире стояла тишина. Часов в девять дом ожил, послышались голоса, шаги в коридоре, хлопанье дверьми. Вика не обратила на это никакого внимания: здесь каждый живет своей жизнью, никому нет дела до другого, даже Вадим ни разу не заглянул к сестре. И Варя сравнивала это со своей коммунальной квартирой, с комнатой, где она жила вместе с Ниной, под ее нудным обременительным контролем.
   В десять часов позвонил Виталий и попросил их через пятнадцать минут, не позже, спуститься к подъезду.
   Вика неторопливо поправила прическу, снова подмазала губы, надела свое платье, расшитое бисером.
 
   Эрик оказался высоким стройным молодым человеком с гладко зачесанными назад блестящими черными волосами. По костюму и по тому, как костюм сидел на нем, было видно, что иностранец. Он вышел из машины, открыл Вике и Варе дверцу с галантностью принца, приглашающего пастушек войти в карету. Затем сел за руль и всю дорогу не проронил ни слова. У «Метрополя» помог девушкам выйти из машины.
   Очередь у входа в ресторан расступилась, швейцар в форме с галунами открыл перед ними дверь, возник метрдотель в черном костюме, в переполненном зале сразу нашелся свободный столик, официант расставил приборы. Со швейцаром, гардеробщиком, метрдотелем, официантом разговаривал Виталий, но Варя видела, что все стараются ради Эрика, и больше всех сам Виталий. Как свой здесь человек, Виталий просмотрел меню, посоветовал, что заказать, официант с блокнотом и карандашом в руках записывал.
   Вика преобразилась. Очередь у ресторана, швейцар, гардеробщик, отсутствие мест, внимание метрдотеля, услужливость официанта – ничто ее не касалось. Из своего короткого прохода по залу она устроила триумфальное шествие, направленные на нее взгляды должны свидетельствовать о ее красоте и тем усилить впечатление, которое она хотела произвести на Эрика. Она шла, глядя прямо перед собой, – никаких знакомых, которые могли бы скомпрометировать ее фамильярностью, сегодня она сама решит, с кем будет общаться.
   Сев за стол и обведя зал равнодушным, ничего не пропускающим взглядом, она кивнула миниатюрной блондинке, сидевшей с плотным низкорослым японцем в темных очках.
   – Узнаешь Ноэми?
   Как и тогда, на Арбате, она держалась с Варей как с близкой подругой. Варя понятия не имела о Ноэми, слышала только, как час назад Вика договаривалась с ней встретиться в «Метрополе».
   Потом показала на хорошенькую китаяночку:
   – Смотрите, и Сибилла здесь!
   Следя за тем, как официант расставляет приборы, Виталий объяснил Варе и Эрику, что Сибилла Чен, дочь китайского министра иностранных дел, знаменитая танцовщица, начинает завтра гастроли в Москве, продолжит их в Ленинграде, затем отправится в турне по Европе и Соединенным Штатам. Он назвал еще несколько артистов. Главный съезд через полчаса, когда кончатся спектакли. С одиннадцати начнет играть теа-джаз Утесова, без самого Утесова, он в ресторанах не поет.
   Многие девушки были с иностранцами. Варя знала, они дарят им модные тряпки, катают на автомобилях, женятся на них и увозят за границу. Варю иностранцы не интересовали, но этот ресторан, фонтан и музыка, знаменитости кругом – не к тому ли стремилась она из своей тусклой коммунальной жизни?
   Накрахмаленные скатерти и салфетки, сверкание люстр, серебро, хрусталь… «Метрополь», «Савой», «Националь», «Гранд-отель»… Коренная москвичка, она только слышала эти названия, теперь наступил ее час. Девочка с арбатского двора, цепкая, наблюдательная, она все заметила – и как смотрят на нее мужчины, и как скользят мимо взглядом женщины. Не принимают всерьез потому, что плохо одета. Ничего, они по-другому посмотрят на нее, когда она придет сюда, одетая пошикарнее многих. Каким способом удастся ей добыть наряды, Варя не задумывалась. Она не будет продаваться иностранцам, она не проститутка. И не все здесь такие. Вон через столик компания – одна бутылка на всех, денег нет, пришли потанцевать, найдет и она свою компанию.
   Обсуждали вина. Виталий советовал «Шато-и-кем», но Вика потребовала «Барзак», о таком вине Варя слышала впервые. Эрик предпочел рюмку водки и икру. Вежливая улыбка не сходила с его лица, он прилично говорил по-русски, хотя и с легким акцентом, иногда напрягался, вспоминая слова. Его отец – швед, владелец известной телефонной фирмы, устанавливает какие-то особенные средства связи на наших заводах, и вот Эрик – инженер, представитель фирмы отца. Его мать родилась в России, в Прибалтике, научила Эрика русскому языку, даже отец знает русский – их фирма еще до революции устанавливала первые в России телефоны. Варя улыбнулась, сказала, что скандинаву полагается быть голубоглазым блондином. Так же серьезно Эрик объяснил, что его бабушка по материнской линии – грузинская княжна, вышедшая замуж за остзейского барона, генерала русской службы. Он назвал его фамилию, что-то из викторин, которые любила отгадывать Варя. В ее классе учились потомки старинных дворянских фамилий, то были мальчишки и девчонки с Сивцева Вражка, Гагаринского, Староконюшенного и других арбатских переулков. А родословная Эрика проходила не только через века, но и через страны, она была причудлива, как сама история, разбивающая старинные роды и раскидывающая по свету их осколки.
   – Вы сразу не оборачивайтесь, – наклоняясь к столу, тихо проговорила Вика, – потом посмотрите. Сзади нас, справа, второй столик, сидят двое – итальянец и с ним девушка…
   Все по очереди, как бы между прочим, оглядели столик. Там сидел итальянец и с ним высокая худая девушка с марсианским лицом – громадные глаза и очень белая кожа.
   – Нина Шереметева, – объявила Вика.
   – Из тех? – поднял брови Эрик.
   Заметив интерес Эрика к графине, Вика ответила:
   – Из тех, но не из главных, из захудалых.
   – Была замужем за фотокорреспондентом, потом за актером, потом актер вернулся к жене, интересно, чем кончится авантюра с итальянцем, – добавил Виталий.
   Вика спровоцировала эти разоблачения. Теперь, когда они были сделаны, сочла нужным продемонстрировать такт:
   – Ну, знаете ли, вокруг хорошенькой женщины всегда сплетни.
   Притушили свет, прожекторы осветили фонтан, заиграл оркестр. На Варю смотрел мальчик небольшого роста, с лицом херувима, правильный, чуть удлиненный овал лица, высокий лоб, аккуратно уложенные каштановые волосы, прямой коротковатый нос, добрые улыбающиеся голубые глаза. Костюм, рубашка, галстук, ботинки – все безукоризненно, безупречно, даже чересчур, ни морщинки, ни пылинки, мальчик с пасхальной открытки. Варя решила, что он актер. Таким красивым и элегантным мог быть только актер. Танцевал он просто, без фигур, выкрутасов – это и есть последний стиль. А Виталий танцевал по-старому, Варе было стыдно танцевать с таким пожилым кавалером. Херувим улыбнулся ей не нахально, а так, по-компанейски, мол, хорошо, танцуем в «Метрополе», видно, свой парень, никакой не иностранец, немного пижон и ресторанный завсегдатай.
   Музыка смолкла, все пошли к своим местам. Херувим прошел рядом с Варей, опять улыбнулся ей, усадил даму, поблагодарил и отправился к своему столику, на той же стороне, где сидела Варя, только ближе к фонтану. Было не совсем понятно, сколько человек и кто именно сидит с ним за столом, подходили молодые люди, присаживались, одни оставались, другие отходили, подходили новые. Херувим и единственная девица за столом, хорошенькая веснушчатая толстушка из тех, на кого весело смотреть, не пропускали ни одного танца, толстушка танцевала с кем-нибудь из их компании, херувим приглашал разных девушек. И когда оркестр заиграл румбу, он очутился возле столика Вари, сделал общий поклон и, обращаясь к Виталию, попросил разрешения пригласить его даму. Эту просьбу Варя сочла простой ресторанной формальностью – она сама вправе решать, с кем ей танцевать. Поднялась и пошла впереди херувима в круг.
   Румбу он танцевал тем же шагом, что и фокстрот, шаг – глиссад, шаг – глиссад. Варя и с плохими партнерами танцевала прекрасно, а уж с таким…
   – А я вас знаю, – сказал он, улыбаясь. У него были белые-белые зубы, но при улыбке видно, что один зуб скошен.
   Способ знакомства интригой: задают наводящие вопросы и получают желаемые ответы. Примитивно! Варя сделала легкую гримасу: мол, знаете, и прекрасно.
   – Вашу подругу зовут Вика.
   Варя ответила той же гримасой: почему ему не знать Вику? Здесь ее, наверное, все знают.
   – Вы живете на Арбате, – продолжал он, улыбаясь и опять обнажая в улыбке косой зуб, отчего его улыбка становилась еще милее. И голос у него был красивый.
   – Зная, что Вика живет на Арбате, об этом нетрудно догадаться.
   – А другую вашу подругу зовут Зоя.
   Херувим торжествующе улыбался: играли, играли, вот он и выиграл.
   Варя отстранилась, посмотрела ему в лицо. Значит, то не интрига, не игра. Где же он видел ее с Зоей?
   – Откуда вы ее знаете?
   Его загадочная улыбка означала, что он многое знает, но просто так не скажет, теперь ее очередь открываться.
   – Меня зовут Лева, а вас?
   – Варя.
   – Позволите пригласить вас на следующий танец?
   – Пожалуйста.
   Она вернулась к столику одновременно с Викой и Эриком. Виталий сидел, не танцевал.
   – Варя, прогуляемся, – позвала ее Вика.
   Женщины мазали губы, пудрились, причесывались – уборная походила на филиал парикмахерской. Какая-то женщина пришивала пуговку на кушак. Иголки и нитки были у служительницы, раздававшей салфетки, ей бросали мелочь.
   – Как же так? – спросила Вика. – Ты пришла с нами, танцуешь с кем попало. Неужели не понимаешь?
   – Но Виталик разрешил.
   – Он разрешил тебя пригласить, а ты должна была отказать. В какое положение ты поставила меня, что подумает Эрик? Все будут подходить к нашему столику – увидели девочку, которая никому не отказывает.
   – А если я не хочу танцевать с Виталиком?
   – Тогда приходи с теми, с кем ты хочешь танцевать. Но раз ты пришла с нами, танцуй с Виталием, с Эриком, с нашими общими знакомыми, в конце концов. Но танцевать с кем попало?!
   – Он, между прочим, не кто попало, он, между прочим, тебя знает.
   – Да, он меня знает. По имени. И я его знаю. Левочка! Все его тут знают, – она презрительно скривила губы, – чертежник из проектной мастерской.
   Вот откуда он знает Зою, Зоя тоже работает в проектной мастерской. Там он ее и видел, она заходила к Зое. Запомнил, а она думала – актер. Ну и что ж, тем лучше, что чертежник, она сама собирается стать чертежницей.
   – Ресторанный танцевальный мальчик, – продолжала Вика, – прилипала при одном бильярдисте, пьет и ест за его счет. Если он тебе нравится, можешь в следующий раз прийти с ним, танцевать с ним и с его друзьями, но сегодня, будь добра, не ставь меня в идиотское положение.
   Они вернулись в зал, Эрик и Виталий поднялись, пододвинули стулья, помогли сесть.
   Лева сидел за своим столом, но уже не спиной к Варе, как сидел раньше, а лицом к ней, и, когда заиграла музыка, вопросительно посмотрел на нее. Варя чуть заметно отрицательно качнула головой. Лева направился к другому столику. Вика пошла с Эриком в круг. Варя сказала Виталию, что ей не хочется танцевать.
   Вечер был испорчен. Виталий дулся на Вику: он честно организовал Эрика, а ему что подсунули? Туманно рассуждал об эгоистах, использующих порядочных людей в своих интересах. Вика делала вид, что не понимает его намеков, а Варе на этого Виталика было ровным счетом наплевать.
   Из ресторана вышли около трех ночи. Виталий предложил ехать к нему послушать пластинки. Вика объявила, что устала и поздно.
   – Ты как? – спросила она Варю.
   – Мне давно пора быть дома.
   Эрик сказал, что он шофер и готов выполнить любое приказание. Виталий в машину не сел. Он живет рядом, на улице Горького, и прекрасно дойдет пешком. Большое спасибо за приятный вечер!
   Вика насмешливо помахала ему рукой.
   В общем, Вика осталась довольна Варей. На такую можно положиться, не дешевка, не пустышка, хорошая, чистая девчонка, отсвет ее наивности будет падать и на Вику, именно такая спутница ей нужна. Они и смотрятся в паре классически: блондинка и брюнетка, одного роста, обе красивые, ее только приодеть, причесать, привить хорошие манеры.
   С Эриком они договорились встретиться завтра в «Национале».
   Она придет с Варей и еще с одним своим приятелем, известным архитектором, получившим недавно первую премию на каком-то конкурсе. Эрик обрадовался, имя было ему знакомо.
   Собиралась ли Вика выйти замуж за иностранца и уехать с ним, как к тому стремились другие «метропольские» девицы? Она еще не решила. Она выросла в неприятии всего этого. С детства был невыносим хам, поселенный за стеной, в их комнате, устанавливающий свои порядки в коридоре и на кухне, замызганный рабочий, являющийся под утро с ночной смены, превращающий ванную в грязную лужу и видящий в ее отце, владельце квартиры, недобитую контру. А ее отец, профессор с мировым именем, вынужден был получать гонорары мукой, повидлом, слипшимся монпансье, – даже это скрывали от соседей, чтобы не прослыть буржуями. Незабываемая пора детства…
   Теперь все изменилось. Квартиру вернули, гонорары у отца баснословные, снабжение по высшей категории, в доме собираются знаменитости, все у нее есть – туалеты, косметика. И здесь неплохо ей, одной из первых красавиц Москвы.
   Но что дальше? Профессор? Народный артист? Крупный начальник? Разводы, алименты… А молодые начинают с нуля, с четырехсот рублей, не ее стиль привести нахлебника в дом. Правда, появилась новая элита – летчики, авиационные конструкторы, их ласкает правительство, им дают прекрасные квартиры, пайки, оклады, часть даже бонами на торгсин. Водопьянов, Каманин, Доронин, Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Слепнев – самые знаменитые в Москве фамилии. Но где они, эти летчики? Наверно, женаты. Где эти таинственные авиаконструкторы?
   В общем, ничего не решено. Во всяком случае, не японец, даже не американец – слишком далеко, не немец-перец – там беспокойно. Родовитый англичанин, богатый француз, даже легкомысленный итальянец, то есть Париж, Рим… Годится швед – потомок спичечного короля, голландец – потомок нефтяного. Они только числятся шведами и голландцами, а живут в Лондоне и Париже. Стать женой Эрика – девчонки умрут от зависти, для них турецкий шашлычник – уже принц.
   Во всяком случае, в ресторан можно ходить только с иностранцами – обслуживают, угождают, на валюту все есть, чувствуешь себя человеком. Она пойдет завтра днем в «Националь». Не знает, поднимется ли потом к Эрику, можно отговориться присутствием Вари. Оберегая ее скромность, она выкажет собственную добродетель.
   И вот Вика и Варя сидят в ресторане «Националь» за маленьким столиком, с ними Эрик и известный архитектор Игорь Владимирович, худощавый, лет тридцати пяти, с нервным лицом и тихим голосом. Варя слышала о нем по радио. Вика называла его просто Игорь.
   Длинный зал с маленькими столиками на четыре персоны, официантки разносят чай. На подстаканниках монограммы ресторана «Националь», на сахарницах и бисквитницах – тоже. Пирожные, вино. Все чинно, спокойно, достойно.