Сабатини Рафаэль. Колумб

   — Для чего вы мне это говорите?
   Галлино молча наблюдал, как Рокка ведет свою партию.
   — Мы хотим тебе помочь. Но для этого ты должна помочь нам. Даже теперь еще не все потеряно. Многое можно поправить. Десять дней назад, по дороге в Малагу грабители отняли у нас карту. Не буду объяснять тебе, что это не обычное ограбление. И вот что нам теперь нужно…
   — Рокка, мы не одни! — прервал его хриплый вскрик Галлино.
   Рокка и Беатрис инстинктивно посмотрели на дверь. На пороге стоял Колон.
   Он шагнул вперед, затворил за собой дверь. Бледный, как полотно, с холодной улыбкой на губах, с горящими серыми глазами.
   — Пожалуйста, продолжайте, мессир Рокка. Расскажите даме, что она должна делать.
   Рокка и Беатрис встали. Вместе с Галлино они не сводили глаз с Колона, от неожиданности лишившись дара речи.
   — Что? Больше нечего сказать? Ну, ну. Наверное, вы уже наговорили достаточно. Более чем достаточно, чтобы прочистить мозги простосердечному слепому дураку, звать которого Кристобаль Колон. Теперь, когда мне все известно, остается только восхититься вашим мужеством. Будь вы трусоваты, давно удрали бы из Кордовы вместе со своей приманкой.
   — О Боже! — ахнула Беатрис, прижав руки к груди. Рука Рокки исчезла за спиной.
   — Поосторожнее со словами, господин мой.
   — Как вам будет угодно. Хочу только предупредить вас. Если завтра к этому времени вы не покинете Кордову, все трое, я позабочусь о том, чтобы вас бросили в темницу.
   — Это, должно быть, шутка? — прохрипел Галлино.
   — Вам лучше знать, шутка это или нет. Воров сажают в тюрьму. А я могу доказать, что вы обокрали меня.
   Рокка чуть улыбнулся.
   — Приятно осознавать, что все обстоит так, как я и предполагал.
   — Надеюсь, что ваша проницательность теперь подскажет вам, что мое предупреждение — не пустые слова. Только благодаря этой женщине я даю вам возможность уехать.
   Он повернулся, чтобы уйти, а Беатрис, подавленная чувством вины, не произнесла ни слова, чтобы остановить его.
   Она не знала, то ли Колон пришел, уже зная от Сантанхеля о ее предательстве, то ли все понял, застав у нее венецианцев. В своем отчаянии она, правда, не видела особой разницы между первым и вторым.
   Так что отвечать пришлось Рокке. Рука поднялась из-за спины, но уже с кинжалом.
   — Мы благодарим вас за предупреждение. Оно очень даже ко времени. Колон скорее почувствовал, чем увидел мотнувшегося к нему Рокку. И успев обернуться, перехватил руку последнего с зажатым кинжалом.
   Сильному, крепкого сложения венецианцу по роду своей деятельности не раз приходилось попадать в такие переделки. Но и Колон, закаленный долгими годами, проведенными в море, был не робкого десятка и обладал недюжинной силой и отменной реакцией. Он крутанул руку венецианца назад, зацепил его ногу своей ногой и сильно толкнул. Рокка рухнул на пол, взвыв от боли, с неестественно вывернутой правой рукой.
   А на Колона уже бросился Галлино. Более хладнокровный, он понимал, что Рокка поторопился, выхватывая оружие, но сейчас ничего иного просто не оставалось. В руке у него тоже оказался кинжал, а Колон, не долго думая, ухватил за гриф гитару Беатрис, прислоненную к стулу, и изо всей силы ударил ей по лицу венецианца. Тот покачнулся, и тут же гитара вновь обрушилась на Галлино. Этот удар пришелся по макушке, донышки не выдержали, и гитара повисла на шее, как ярмо. Галлино подался назад, сшиб спиной стол. Из многочисленных порезов хлестала кровь. Он безуспешно пытался освободиться от этого своеобразного воротника.
   Рокка, едва не теряя сознание от боли, перехватил кинжал в левую руку и уже начал подниматься, когда удар ногой вновь уложил его на пол.
   Тут распахнулась дверь, и в комнату заглянул привлеченный шумом Загарте. За ним стояли двое работающих у него парней и служанка Беатрис. Его брови взлетели вверх.
   — Святой Боже, что тут происходит?
   — Эти убийцы напали на меня с кинжалом. Вызовите стражу.
   Появился третий слуга и тут же убежал за альгасилами. Галлино тем временем избавился от остатков гитары и двинулся к двери, не обращая внимания на струившуюся по лицу кровь. За ним прихрамывал Рокка. За их спинами, на диване, застыла полумертвая от ужаса Беатрис.
   Загарте сердито заорал на Галлино, что ничего подобного в его харчевне никогда не случалось. Галлино же потребовал, чтобы ему дали пройти.
   — Вы пройдете, когда появятся альгасилы. Пусть я умру, если кто-то еще будет вести себя в моей харчевне, как в борделе. Нападать на людей с кинжалом в руках. Коррехидор вас проучит!
   И он со слугами задержали венецианцев до прибытия альгасилов. Впрочем, пришли они достаточно быстро. И забрали с собой не только венецианцев, но и Колона. Их командир заявил, что коррехидор во всем разберется и решит, кто нападал, а кто защищался.

Глава 24. ОТЪЕЗД

   Беатрис, потрясенная случившимся, осталась с Загарте и служанкой. Их попытки успокоить ее ни к чему не привели.
   — Эти нечестивые собаки сломали вашу гитару, — печально вздохнул Загарте.
   — Что гитара, Загарте. — Беатрис слабо взмахнула рукой. — Петь я больше не буду. Так что другая мне не нужна.
   — Как не нужна? — Загарте запнулся. — О чем вы говорите?
   Беатрис тяжело поднялась с дивана.
   — Именно об этом, Загарте. Все окончено, мой друг. Петь я больше не буду, ни здесь, ни где-либо еще.
   — Да перестаньте, перестаньте. Я понимаю, эти сукины дети перепугали вас. Сегодня дадим вам выходной. А завтра…
   Она покачала головой.
   — Завтра не будет. — Она коснулась руки мориска. — Пожалей меня, Загарте. Я больше так не могу.
   Мориск по-отечески обнял ее. Морщины на его смуглом лице стали глубже.
   — Все это пройдет. Пройдет. Такая красивая девушка, как вы, не должна столь легко поддаваться панике.
   — Это не паника. Я раздавлена. Разбита, как эта гитара.
   — Но что сделали с вами эти негодяи? — воскликнул Загарте. — Что б собаки разрыли их могилы!
   — О, виноваты не они. Жизнь. Я сама. Расплатись со мной, Загарте, за предыдущие выступления и позволь мне уехать.
   Долго еще умолял Загарте Беатрис остаться. Разве у нее нет сердца? Или он мало ей платил? Он готов платить больше. И что станет с его спектаклем?
   — Найми того мальчика, которого я заменила.
   — Да кто будет смотреть на него после вас?
   — Я видела от тебя только добро, Загарте, и мне жаль подводить тебя. Но я должна уехать.
   — Куда же вы поедете, дитя мое?
   — Подальше от Кордовы. От жизни, которую вела. А уж там как получится.
   И Загарте понял, что Беатрис не изменит принятого решения. В тот вечер посетители харчевни не увидели ее на сцене. А на следующее утро с опухшими от слез глазами она попрощалась с мориском, села на мула и в сопровождении служанки и погонщика выехала из Кордовы через Альмодоварские ворота по дороге, ведущей на восток, в Севилью.
   Примерно в тот же час коррехидор, сидя под распятием на белой стене, мрачно взирал на Рокку и Галлино.
   Ночь они провели в тюрьме Кордовы, после того как хирург вправил Рокке вывихнутое плечо.
   Колон, ознакомленный коррехидором с подробностями дела, выступил не только потерпевшим, но и обвинителем.
   С разрешения дона Ксавьера он, призвав в свидетели дона Луиса де Сантанхеля, заявил, что эти двое несколько дней назад совершили кражу в его квартире. Вчера же, когда он обвинил их в этом, они вытащили кинжалы и набросились на него, вынудив его защищаться. И ему пришлось прибегнуть к силе, чтобы сохранить себе жизнь.
   Дон Ксавьер откашлялся.
   — По имеющимся в нашем распоряжении сведениям, первая часть обвинения — сущая правда. Нет у нас оснований сомневаться и в остальном. — Он бросил на венецианцев мрачный взгляд. — Благодаря вмешательству посла Венецианской республики и с учетом того, что доказательства вашей вины не были столь очевидными, в прошлый раз с вами обошлись достаточно гуманно. Но вы не вняли голосу разума и продолжили свою преступную деятельность. Как и прежде, решение по вашему делу примет алькальд. Каким оно будет мне не ведомо. Но учитывая, что вы мужчины крепкие и на здоровье не жалуетесь, можете надеяться, что он не отдаст вас в руки палача, а отправит на галеры кастильского флота. Такого венецианцы не ожидали. Галлино тут же заявил, что нельзя осуждать человека, не дав ему возможность оправдаться. Рокка вновь потребовал разрешения отправить письмо мессиру Мочениго, упирая на свой статус дипломата.
   Дон Ксавьер резко осадил их.
   — Оправдываться будете перед алькальдом. Он определенно вас выслушает. В Кастилии мы не лишаем человека его прав. Но преступления ваши столь очевидны, что едва ли слова смогут изменить приговор, которого вы заслуживаете. Что же касается обращения к послу Венецианской республики, алькальд скорее всего согласится со мной в том, что необходимо всеми доступными средствами избегать осложнений в межгосударственных отношениях. Идите с Богом.
   Когда венецианцев вывели, дон Ксавьер повернулся к Колону.
   — Будьте уверены, больше они вас не потревожат. Но скажите мне, сеньор, альгасилы доложили мне, что в комнате с ними находилась женщина, танцовщица Загарте.
   У Колона екнуло сердце. Но ответил он ровным, спокойным голосом:
   — Это чистая случайность. Она не имеет к этому делу никакого отношения.
   До такой степени он мог проявить милосердие к той, что не испытывала к нему ни малейшей жалости. Но не более того. Он встретил ее в час беды и за утешение, которое она принесла ему, отдал все, что у него было, все без остатка. Она стала ему дороже любого человеческого существа, не исключая и любимого сына, оставленного в Ла Рабиде. В ней он нашел родственную душу. Союз этот придавал ему силы, вдохновлял на подвиг. К ее ногам хотел он сложить плоды своего успеха — и вот оказалось, что ноги эти по колено Запачканы обманом и подлостью. Он молился на жалкую приманку, нанятую для того, чтобы одурачить и ограбить его. Она не просто украла у него карту. Она лишила его последних иллюзий, веры в человеческую любовь и человеческую порядочность. Что ж, пусть она уйдет, жалкая потаскушка. Наказание настигнет ее и без его участия. Господь Бог и судьба воздадут ей должное.
   А ему останется только одно — открывать новые земли. В этом его призвание. И наверное, хорошо, что он отправится в плавание, оборвав все то, что связывало его с берегом, свободный, как птица, оружие Божье, поставленное на службу человечества.
   Этим пытался он подсластить горечь, переполнявшую его сердце, заглушить гложущую его боль. День за днем он метался по Кордове, стремился к Беатрис и одновременно не желал ее видеть. Не раз и не два порывался зайти к Загарте, где, как он полагал, продолжала петь и танцевать Беатрис. Чтобы устоять перед искушением, он отправился в Мечеть и, распростершись перед статуей девы Марии, взывал к ней, моля избавить его от несчастной любви.
   Так он помучился неделю, а потом, узнав, что дон Алонсо де Кинтанилья отправляется в Вегу, присоединился к нему.
   Их встретили облака дыма, поднимавшиеся над зеленой равниной, грохот бомбард королевы, поливающих сарацинские стены каменным и железным дождем.
   В сгущающихся сумерках они подъехали к шатру Сантанхеля, и теплый прием, оказанный казначеем, согрел заледеневшее сердце Колона.
   — Вы правильно сделали, что вернулись. Надо напомнить их величествам о себе. Но что с вами случилось?
   Сантанхель взял его за плечи, повернул так, чтобы свет падал ему на лицо.
   — Вы больны?
   — Не телом, но душой, — ответил Колон и рассказал об обрушившейся на него беде.
   Сантанхель ужаснулся.
   — И она не пыталась оправдаться?
   — К чему? — усмехнулся Колон. — Я застал их врасплох, когда они строили свои коварные планы. Я услышал слишком многое.
   — Слишком многое! Многое, но не все. Идиот! И вы не удосужились спросить себя, каким образом нам удалось так быстро вернуть украденные у вас карту и письмо? Вам не приходило в голову, что кто-то сказал нам, где искать? — Колон в замешательстве молча смотрел на него. — Это была Беатрис. Беатрис Энрикес. Кто еще мог помочь нам? Ненароком она дала понять Галлино, что карта хранится у вас в квартире. Но едва узнав, что карта украдена, она пришла ко мне и рассказала обо всем.
   — К вам? — в голосе Колона все еще слышалось сомнение. — К вам? Но почему к вам? Почему не ко мне?
   — Это долгая история и драматичная…
   — Кроме того, услышанное мною не оставляло сомнений, что она была заодно с этими мерзавцами, они наняли ее, чтобы заманить меня в ловушку и ограбить. Отрицать это невозможно.
   — Никто и не отрицает, — согласился Сантанхель. — Но какова цена! Бедняжка, она же не какая-то прожженная авантюристка. Ее принудили, сыграв на естественной любви к брату, схваченному венецианской инквизицией. Брат, конечно, у нее дрянь, но она не могла бросить его в беде. А потом влюбилась в вас. И доказала силу своей любви. Доказала на деле, пожертвовав братом ради вас. Это она назвала мне воров. Та женщина, которую вы сейчас клянете, та женщина, которой вы из гордыни не дали молвить слова в свое оправдание. И сердце ее теперь разбито.
   Колон тяжело опустился на стул.
   — Я, наверное, сойду с ума. Почему, если все так и было, она ничего мне не сказала?
   — А вы спросили ее? Нет, вам хватило того, что вы подслушали.
   — Не сейчас, а когда она обратилась к вам…
   — Неужели вы не понимаете, сколь ужасно для нее было бы такое признание? Стоит ли удивляться, что сначала она хотела возместить нанесенный урон. — Сантанхель вздохнул. — Мне следовало рассказать вам обо всем до отъезда в Кордову. Она попросила меня об этом. Но… — Он пожал плечами. — Я подумал, что будет лучше, если вы объяснитесь сами. Я подумал, что, исповедовавшись вам, она скорее получит отпущение грехов.
   Колон обхватил голову руками.
   — Отпущение грехов! Исходя из того, что вы сказали, оно нужно скорее мне, а не ей.
   — Милосердием Божьим вы его получите. — Дон Луис подошел к нему, положил руку на плечо. — Не теряйте времени. Возвращайтесь в Кордову и положите конец ее страданиям. Помиритесь с ней.
   И через пять дней после отъезда Колон вновь появился в Кордове. Но у Загарте он узнал, что Беатрис уехала.
   — Уехала? Куда?
   На этот вопрос мориск ответить не смог. Она собрала свои нехитрые пожитки и уехала наутро после его драки с венецианцами. Со служанкой и погонщиком нанятых ею мулов. Возможно, тот знал, куда направилась Беатрис.
   Погонщик мулов, которого Колон нашел в конюшне у Гальегских ворот, сообщил, что отвез Беатрис в монастырь неподалеку от Пальма дель Рио, там, где Хениль впадает в Гвадалквивир.
   Колон выехал туда на следующее утро и преодолел тридцать миль, отделяющих Кордову от Пальмы, за четыре часа. Монастырь, низкое белое здание, окруженное высокой стеной, располагался на холме, у самого берега реки. Ворота открыла беззубая старуха, подозрительно оглядела его. Колон объяснил, кого он ищет. Старуха ответила, что Беатрис Энрикес пробыла в монастыре два дня, а затем уехала. Куда или по какой дороге, привратница не знала. Но посоветовала поспрашивать в Пальме.
   За два дня Колон обошел всех погонщиков мулов и все харчевни города. Но не узнал ничего путного. Переночевал в местной гостинице, а затем продолжил поиски на дорогах, ведущих на юг и запад. В Лора дель Рио, в Тосино, в Кадахосе, в корчмах на перекрестках дорог он задавал вопросы, описывая Беатрис и ее служанку, но никто в глаза их не видел. Беатрис исчезла без следа. Отчаявшись, он вернулся в Кордову и обратился за помощью к коррехидору.
   Дон Ксавьер приложил максимум усилий, чтобы помочь тому, кто пользовался покровительством могущественного казначея Арагона. Его альгасилы изъездили всю округу. Но безрезультатно.
   Колон ждал, но дни сливались в недели, и с каждой из них таяли его надежды. И оставалось лишь корить себя, что он так легко осудил Беатрис.

Глава 25. УСЛОВИЯ

   В то лето военный лагерь в Веге сгорел от пожара. Чтобы укрыть армию в случае непогоды, король Фердинанд заменил брезентовые палатки каменными и кирпичными домами, возвел целый город, названный им Санта-фе. Построенный в виде креста, он как бы показывал маврам, что Испания обосновалась здесь навсегда.
   А накануне нового года измученная осадой Гранада признала свое поражение. И эмир Боабдиль выехал из ворот, чтобы сдаться победителям. Его встречали вышедшие из Санта-Фе испанцы, ведомые кардиналом.
   На празднике крещения серебряный крест, освященный в Риме, украсил крышу замка Комарес, заменив сброшенный оттуда полумесяц. Рядом с крестом сияли золотом королевские штандарты.
   Победоносно завершив десятилетнюю войну, окончательно разгромив мавров, королева Кастильская и король Арагонский, гордо въехали в последнюю сарацинскую твердыню на земле Испании. А за ней в январском солнце ярко сияли покрытые снегом вершины.
   Колон, печальный и угрюмый, тащился в самом хвосте праздничной процессии. Он замкнулся в себе, компания сильных мира сего перестала его интересовать. Ни в чем он не находил радости, ко всему относился с пренебрежением. В том числе и к процессии, в которой принимал участие. Многочисленные знамена, трубачи, разряженные рыцари. Покорение маленького королевства… Нашли, что праздновать. Разве можно сравнить Гранаду с тем, что предлагал он. Колон. И в то же время он не мог не осознавать, что окончание осады знаменует для него очень многое: владыки Испании обещали ему деньги и корабли после падения Гранады.
   Процессия втянулась в узкую красивую улочку со стенами без окон, по арабскому обычаю, достигла ворот, украшенных каменными гранатовыми деревьями. За ними начиналась другая улица, широкая и прямая. Она вела к площади, на которой всадники спешились. А затем между двух башенок, образующих Врата правосудия, вошли во дворец-крепость Альхамбра. Переход от мрачных, суровых крепостных стен к тончайшему убранству и красоте внутренних помещений поражал глаз и душу. Колонны, столь тонкие, что, казалось, они не могли выдержать покоящиеся на них каменные арки с изумительной резьбой, окружали Двор мирт. Аккуратно подстриженные кустики выстроились вдоль бассейна, наполненного водой цвета турмалина. Анфилады, колоннады, мозаичные панно, позолоченные сводчатые потолки, мраморные полы, застеленные шелковистыми коврами, стены, увешанные гобеленами из Персии и Дамаска.
   Вместе со всеми прошел Колон через огромный зал в помещение, где возвышался наскоро установленный алтарь. Кардинал Испании отслужил благодарственную мессу. Опустившись на колени, затерянный в толпе. Колон спрашивал себя, дождется ли он такого дня, когда «Те Деум» пропоют в честь его возвращения из дальнего плавания. Вот-вот должен был прийти его час. Если король и королева сдержат слово, ждать осталось недолго.
   Возвращаясь с мессы по великолепным аркадам, ведущим к Двору львов, он столкнулся с доньей Беатрис де Бобадилья и ее мужем.
   — Вы что-то слишком грустны в столь праздничный день, — заметила она.
   — Я думаю, и вы на моем месте не слишком бы радовались. Ожидание рождает усталость, усталость — печаль.
   — Но ожидание ваше окончилось. Вам дала слово королева, которая всегда выполняет обещания. Только поэтому вы должны радоваться падению Гранады.
   — Обещания так легко забываются.
   — Разве вы не верите в своих друзей?
   — У меня их так мало, да и оставшимся, боюсь, уже надоела моя назойливость.
   — Такими подозрениями вы обижаете нас, — заверил его Кабрера.
   — Думаю, он это понимает. — Маркиза улыбнулась мужу, затем Колону. — А я могу пообещать, что королева примет вас в течение недели.
   Так оно и вышло. В следующий понедельник, на пятый день после торжественной мессы, дон Лопе Перальте, королевский альгасил, сообщил Колону, что его ждут во дворце.
   Королева приняла его в Золотом дворе, богато обставленном зале с потолком, черненным золотом, в одном из тех помещений, где находился гарем мавританских правителей Гранады. На аудиенции присутствовали только три дамы, в том числе маркиза Мойя.
   — Целую ваши ноги, ваше величество, — поклонился Колон.
   Королева милостиво протянула ему руку, которую он поцеловал, опустившись на колени.
   — Мы заставили вас ждать, сеньор Колон, много дольше, чем было на то наше желание. Но теперь, после окончания войны, я могу выполнить свое обещание. Я послала за вами, чтобы заверить вас в этом.
   Доброе отношение королевы чуть приободрило Колона.
   — Невежество, ваше величество, назвало мой проект мечтой. Но я рискну предположить, что эта экспедиция принесет вашему величеству успех и славу, еще не выпадавшие на долю царствующих особ.
   Тем самым он хотел показать, что Гранада — песчинка в сравнении с той громадой, которую он хотел положить к ее ногам.
   — Вам свойственна уверенность в себе, — ответила королева. — Но, возможно, другой человек и не замахнулся бы на такое.
   — Я уверен в себе, потому что знаю, о чем говорю.
   — Да сбудутся ваши слова, к вящей славе Господней. Завтра вы с моими советниками обсудите оставшиеся вопросы, чтобы перейти к практическому осуществлению наших планов.
   С этим его отпустили, и впервые за долгие месяцы у него полегчало на душе: близость экспедиции отвлекла его от мучительных мыслей о Беатрис, а в дом дона Алонсо де Кинтанильи в Санта-Фе, у которого он теперь жил, Колон возвратился с легким сердцем.
   На следующий день в Санта-Фе из Гранады прибыл двор, а вечером Колон встретился с советниками королевы. Их было четверо. Кинтанилья, казначей Кастилии, Эрнандо де Талавера, теперь архиепископ Гранады, дон Хуан де Фонсека и адмирал дон Матиас де Ресенде.
   Они сидели в просторной комнате, согретой жаровней. Талавера, представлявший все еще сомневающегося короля Фердинанда, открыл заседание. Затем Ресенде, сам опытный мореплаватель, пожелал узнать, что необходимо Колону для успешного завершения задуманного.
   Колон ответил, что, по его мнению, эскадра должна состоять, как минимум, из четырех кораблей, хорошо оснащенных и полностью укомплектованных командой. Всего никак не меньше двухсот пятидесяти человек. Талавера сразу же заспорил с ним, считая эти требования завышенными. Надо отметить, что Фердинанд отличался скупостью, и его сановники никогда не забывали об этом. Ресенде, к которому обратился архиепископ, оценил стоимость экспедиции в сорок-пятьдесят тысяч золотых флоринов, отчего длинное лицо архиепископа еще больше вытянулось.
   — Если только вы не умерите свои аппетиты, сеньор, боюсь, нам не удастся договориться. Весь мир знает, что война истощила казну, и сейчас их величества расплачиваются с поставщиками.
   Колон знал не только об этом, но и о вспыхнувшей с новой силой борьбе между инквизицией и евреями. Фанатичный Торквемада громогласно заявил, что новообращенные евреи тайно молятся своему богу, и требовал изгнания евреев из Испании, утверждая, что только так можно успокоить страну. Если бы евреев изгнали, принадлежащая им собственность досталась бы казне. И владыки Испании, нуждающиеся в деньгах, могли не устоять перед искушением и взять сторону Великого инквизитора. Тонко чувствуя ситуацию, евреи, возглавляемые Абарбанелем и Сеньором, чьи титанические усилия по снаряжению победоносной армии, захватившей Гранаду, заслужили по меньшей мере благодарность короля и королевы, предлагали внести в казну тридцать тысяч дукатов, чтобы покрыть все расходы на войну. В тот момент сохранялось хрупкое равновесие. Торквемада еще не швырнул свой крест во владык Испании, упрекнув их, что они намерены продать Христа за тридцать тысяч сребреников, тогда как Иуда продал Его за тридцать. И некоторые мараны, занимавшие, как Сантанхель, важные посты, надеялись, что богатства заморской империи вкупе с золотом, предложенным евреями, перевесят предложения инквизиции наполнить казну с помощью конфискаций.
   Пока же казна оставалась пустой, о чем и напомнил архиепископ.
   — На что тогда я могу рассчитывать? — осведомился Колон. Талавера глянул на адмирала, ожидая от того ответа, но вмешался Фонсека.
   — Нет необходимости рисковать больше чем одним кораблем. Тут уже Колон посмотрел на Ресенде, ища у того поддержки.
   — Нет, нет, — Ресевда покачал головой. — Слишком опасно. Как минимум нужно два корабля, но этого явно не достаточно. А вот трех, я думаю, сеньору Колону вполне хватит.
   — Пусть будет так, — согласился Колон. — Если это будут хорошие и надежные корабли.
   Талавера сделал пометку на лежащем перед ним листке бумаги и спросил Колона, какое вознаграждение потребует тот за свою службу. Колон ответил без малейшего промедления, поскольку много над этим думал.
   — Одну десятую часть всего того, что принесут Испании мои открытия.
   — Одну десятую? — архиепископ ужаснулся и не скрывал этого. — Одну десятую?
   — Неужели вы рассчитываете, что их величества будут столь расточительны?
   — фыркнул Фонсека.
   — Разве это расточительность? Я бы, к примеру, с удовольствием согласился бы отдать вам и по десять мараведи из каждой сотни, которую вы мне принесете.
   — Ваш пример неудачен, — возразил Талавера. — В данном случае их величества финансируют вашу экспедицию.
   — Они рискуют золотом, — добавил Фонсека, — вы же — ничем.