Сабатини Рафаэль. Меч ислама

   Несколько тысяч берберов в тот же день привели на место, где планировалось начать работы. Там их уже ждали тысячи рабов. Они разбили лагерь под открытым небом и были готовы взяться за дело следующим же утром.
   Десяток надсмотрщиков отрядили на болото, и Просперо дал им подробнейшие указания, где копать канал. Наконец корсары заглянули в форт и дали залп по одной из галер императорского флота, стоявшего широким полумесяцем у выхода из бухты. Ущерба залп не причинил, но убедил Дориа, что защитники крепости начеку.
   Когда они возвратились в Хум-Аджим, гце стоял флот корсара, отменившего свой предыдущий приказ пересечь лагуну, был уже полдень. Оставшиеся на галерах солдаты переполошились: рабов сняли с кораблей и увезли на юг; разнесся слух, что начались какие-то работы, которые помогут освободить флот. Хотя сам Драгут сомневался в этом, солдаты прониклись верой в спасение, и эта вера развеяла их мрачное настроение. Те, кто был на берегу, столпились вокруг Драгута и его приближенных, требуя подтверждения слухов.
   — Славьте Аллаха, — отвечал им Драгут. — Все, что вы услышали, — правда. Мы уведем добычу из-под носа неприятеля.
   Сказал это, он расхохотался, исполненный ликования. Просперо решил, что настало время потребовать исполнения обещания. И обрадованный Драгут согласился. Возможно, он не только хотел показать, что гордится верностью данному слову, но и понимал, что, хотя Просперо уже поделился своим секретом, в ходе исполнения замысла могут возникнуть трудности, и острый ум генуэзца еще пригодится ему. Подобно Генриху IV, утешавшемуся тем, что Париж стоит мессы, Драгут успокаивал себя тем, что флот стоит какой-то там женщины.
   Он приказал отдать Просперо «Асваду», оставив на ее борту лишь турецкого капитана Юсуфа-бен-Хамета и с десяток его людей в качестве меры предосторожности. Пока судно готовили к плаванию, он взял Просперо с собой на свою галеру, куда днем раньше была доставлена Джанна, не знавшая, что ее ждет, и уж вовсе не подозревавшая, что ей предстоит воссоединиться со своим возлюбленным. Синан тоже был там, он снова недовольно брюзжал. Заставив евнуха замолчать, Драгут в двух словах объяснил ему, что положение изменилось, и перед лицом грядущих забот Синан смирил свое раздражение. Пискливо восхвалив Аллаха за благосклонность к правоверным, он отбыл на свою галеру, поняв, наконец, почему с нее сняли гребцов.
   Пока Драгут говорил с Синаном, Просперо кратко поведал Джанне о неожиданных переменах в их положении. Услышав эту невероятную новость и испытав несказанное облегчение, Джанна оцепенела и даже не спросила, как могло произойти такое чудо.
   Драгут удержал их, чтобы отужинать вместе, и только тогда она начала понимать, какую цену заплатил Просперо за их неожиданное освобождение. Они сидели в кают-компании, их обслуживали несколько нубийских слуг, облаченных по такому случаю в белые кафтаны с голубыми поясами; головы их были покрыты белыми и голубыми платками, подвязанными шнурками из верблюжьего волоса. Довольный Драгут разглагольствовал о том, какую шутку они сыграют с Дориа, и восхищался Просперо, придумавшим все это. Засим последовали рассуждения о величии ислама и о той чести, которой мог бы удостоиться Просперо, внесший огромный вклад в победу правоверных, если бы он служил при дворе султана. Драгут рассказал об Ошиали-паше и других перебежчиках, которые возвысились на службе у султана, и предположил, что Просперо, должно быть, теперь нельзя возвращаться в ряды неверных, поскольку он указал врагу путь к спасению и привел к поражению своих соотечественников.
   Тут Просперо впервые осознал, что натворил, и испугался. Прежде это не приходило ему в голову, поскольку у него была лишь одна цель и одно желание — освободить Джанну. Он считал это своим священным долгом. Но, даже испугавшись, Просперо запротестовал:
   — Моей целью было вовсе не их поражение и уж тем более не твое спасение.
   — Что же тогда?
   — Вознаграждение. Плата, как если бы я был твоим наемником. Загоревшиеся было глаза Драгута тут же потускнели. Он ощерился в ухмылке.
   — Так или иначе, что предначертано, то предначертано.
   Закончив этот разговор, Драгут сосредоточился на жарком из курицы с яйцами и оливами, поданном на большом серебряном блюде.
   Позже, когда нубийцы принесли серебряные чаши с розовой водой для омовения, Драгут проводил гостей до шлюпки, которая должна была доставить их на борт «Асвады». Здесь, на галере, наедине с Просперо, Джанна добилась более исчерпывающего объяснения словам Драгута и поступку Просперо, благодаря которому стало возможным их воссоединение и освобождение.
   Когда Джанна узнала то, о чем уже догадывалась, в ее глазах появилось смятение. Она слушала Просперо с суровым выражением лица, потупив взор и сцепив руки на коленях. Ее настроение, ее молчание привели Просперо в замешательство. Чувствуя, что Джанна осуждает его, он наклонился и прикрыл ее ладонь своей.
   — Вы молчите, Джанна.
   — Святая мадонна! Ну что я могу сказать? — огорчение, почти отчаяние слышалось в ее низком голосе. — Вы и сами знаете, что делаете, Просперо. Этим предательством вы навсегда опозорите себя, мой дорогой. Это так, Просперо.
   — Предательством? — эхом отозвался он и покачал головой, пытаясь подавить растущую тревогу. — Где нет верности, там не может быть и предательства. И, видит Бог, я не обязан быть верным Дориа. После Шершела.
   — Я имею в виду не Дориа, а самого императора, подданным которого вы являетесь, и христианский мир, против которого вы пошли, помогая Драгуту, пойманному в ловушку. Теперь он снова начнет разорять христианские страны. Вашему предательству, Просперо, никогда не будет прощения, не надейтесь. Не зря Драгут предлагает вам стать перебежчиком, как Ошиали. Что вам еще остается?
   Схватив обеими руками ладонь Просперо, Джанна повернулась к нему и срывающимся голосом добавила:
   — Просперо! Просперо! Что же вы наделали? Расстроенный, он мог лишь оправдываться.
   — Драгут улизнул бы и без меня. Он намеревался высадиться в Бу Га-ре, затопить свои галеры и идти пешком в Алжир. Я только сохранил ему корабли, вот и все.
   — Все дело как раз в кораблях. Вы сами знаете, что Драгут силен своим флотом. Не кривите душой, Просперо.
   — Мы были в опасности, — ответил он. — И я не видел других путей к освобождению. Я действовал быстро, сгоряча и не подумал о последствиях. Наверное, только сейчас я начинаю понимать все. Но даже если бы я действовал вполне обдуманно, то должен был поступить так, как поступил.
   — Разве жизнь — такой бесценный дар, что мы должны платить за нее бесчестными поступками? Разве жизнь стоит этого?
   — Жизнь! — повторил он, и в его голосе почувствовались злобные нотки. — Жизнь! Если бы дело было только в ней! Когда я боялся рисковать жизнью? Высоко ли я ценил свою жизнь в Гойалате, Амальфи, в Прочиде или Шершеле?
   — Знаю… знаю, — смягчилась Джанна. — Я имела в виду не вашу жизнь, Просперо, а свою собственную. Я не ошибусь, если скажу, что именно забота обо мне предопределила ваше решение.
   — Дорогая моя, если бы речь шла только о вашей жизни… — задумчиво проговорил Просперо, и вдруг его прорвало: — Да знаете ли вы, за что я заплатил этой услугой? Чего я добился в итоге?
   И он рассказал, от какой страшной судьбы уберегли ее благословенные небеса; о намерении Синана преподнести ее Сулейману; о том, что Драгут хотел оставить ее себе, чтобы удовлетворить свою страсть и насолить ненавистному Андреа Дориа.
   Выслушав Просперо, Джанна горестно застонала и склонила голову ему на грудь.
   — Мог ли я перед лицом такой жуткой опасности раздумывать о своем долге перед императором и всем христианским миром?! — вскричал Просперо. — Сердце мое разрывалось. Я ломал голову, пытаясь придумать, как всучить им выкуп за вас. И во что бы все это ни обошлось императору и христианам, я до конца дней буду благодарить Бога, указавшего мне путь к вашему избавлению.
   Джанна закрыла лицо руками. А он склонился над ней.
   — Скажите, Джанна, мог ли я думать о чем-либо, кроме вашего спасения? На какой еще путь могли наставить меня небеса и моя честь?
   Джанна отняла руки от лица. Оно было едва различимо в сгущавшихся сумерках. Взяв лицо Просперо в ладони, женщина заплакала.
   — Простите мне все, что я сказала, дорогой. Я подумала, что вы пошли на это из-за вражды к Дориа. Я не предполагала… — она осеклась и добавила полным боли голосом: — Но что теперь делать, Просперо? Что будет потом, когда Драгут ускользнет из ловушки. Ведь обвинят в этом вас, не так ли?
   — Это будет потом. Сейчас речь о другом. Если думать о грядущих трудностях, то я не смогу преодолеть сегодняшние. Во-первых, надо завершить начатое дело. Если я отнял добычу у господина Андреа Дориа, тем хуже для него. Это не беспокоит меня, равно как и иные последствия. Не волнуйтесь же и вы, Джанна. Все образуется. Радуйтесь, что вас не отправили в Алжир или Стамбул. Как говорят мусульмане, что предначертано, то предначертано. Мы только следуем своей судьбе.
   Он обнял ее, прижавшись щекой к ее щеке, мокрой от слез.
   — Теперь мы вместе, моя любовь. Вместе, будто по волшебству. И, с Божьей помощью мы будем вместе, несмотря на все последствия этого странного приключения.

Глава XXVIII. КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ

   Так и не раскаявшись в своем «предательстве» и не думая о последствиях, Просперо принялся ломать голову над тем, как им с Джанной обрести полную свободу.
   — Никогда, — сказал он ей, — жизнь еще не была так дорога мне, как теперь, когда я делю ее с вами. Она слишком бесценна, чтобы рисковать ею. Дориа станет мстить, если мы попадем к нему в руки. Вас, возможно, отправят в монастырь, меня же вздернут на нок-рее или придумают какую-нибудь менее зрелищную казнь. А мне вовсе не хочется, чтобы наша история получила такое печальное завершение.
   Только глубокая преданность Просперо поддерживала ее в эти дни, когда от рассвета до захода солнца она сидела на борту «Асвады» в обществе пяти слуг-телохранителей, в то время как сам он был занят осуществлением своего грандиозного замысла.
   Он распределил обязанности между рабами и берберами, силой согнанными на работы. Треть из них составляли женщины, а общее количество людей оказалось больше, чем ожидал Просперо. Они начали рыть канал с внутренней части лагуны, чтобы вода не попала в него, пока не будет вынута последняя горсть земли. Для экономии сил канал следовало делать не шире и не глубже, чем требовалось, чтобы провести облегченные галеры. Армия работников трудилась в поте лица под палящим солнцем по всей длине болотистого перешейка под неусыпным наблюдением надсмотрщиков и солдат. Просперо сновал то туда, то сюда, ничего не упуская из виду, предвосхищая любые возможные трудности. Дело продвигалось так быстро, что уже к вечеру второго дня канал был готов, и в него хлынула вода. Со стороны моря его запирала каменная дамба. Здесь строителей ждали самые большие трудности. И если бы Просперо придерживался первоначального плана, то поставленные им сроки никогда не были бы соблюдены. Но он внес поправки в проект. Канал не нужно было прокладывать по всему перешейку. С помощью валков, под которые были приспособлены срубленные и оструганные деревья, и тягловой силы в лице рабов, приставленных к каждой галере, он надеялся протащить суда пятьдесят ярдов по этой каменистой земле.
   Приняв такое решение, он стал ждать, пока будет завершен внешний канал, идущий от моря к заливу и заканчивающийся возле Эль-Кантары. Такой выбор определялся не только выигрышем в расстоянии, но и тем, что, сооружая внутренний канал, строители уже приобрели опыт. И внешний канал прорыли достаточно быстро, уже на третий день работ. Драгут тотчас же приказал провести суда и перетащить их волоком к морю.
   Утром настал черед самой трудоемкой и сложной части этого предприятия — подъема галер на дамбу с помощью валков, волока и спуска на воду по другую сторону. Работа заняла весь день, и до захода солнца оставалось менее получаса, когда последняя из тринадцати галер, флагман Драгута, коснулась килем воды во внешнем канале.
   Пришлось оставить две бригантины. Но это не было бесполезной потерей. Просперо подогнал их к выходу из лагуны и поставил рядышком, напротив крепости, где они были в поле зрения Дориа. Таким образом, вводя Дориа в заблуждение, они провоцировали его на дальнейшее укрепление блокады бухты и принимали меры предосторожности на случай каких-либо осложнений. По крайней мере на какое-то время эти два корабля помогут удержать Дориа от активных действий. Перед тем, как поставить бригантины на якорь, с них сняли все ценное, а оставшихся членов экипажа увезли под покровом темноты.
   Утром Просперо устроил адмиралу еще одно зрелище. Прежде чем увезти из крепости тяжелые пушки, он дал шесть залпов по растянувшейся в цепь эскадре Дориа, словно еще надеясь поразить неприятеля. Как бы ни была подозрительна наступившая после этого тишина, Просперо приказал больше не стрелять, хотя Драгут страстно желал этого.
   Затем орудия, влекомые волами, были доставлены на галеры, которые стояли в бухте под Эль-Кантарой. Здесь же погрузили и другой скарб, снятый с кораблей, чтобы провести их по каналу.
   Грандиозная затея Просперо была воплощена на день раньше, чем он рассчитывал. Флот корсара, вновь оснащенный и загруженный свежей провизией, собрался в бухте и ждал ночи, чтобы выйти в открытое море.
   Драгут был настолько благодарен Просперо, что никак не мог сдержать свои чувства.
   — Я с сожалением расстаюсь с тобой, — признался он. — Но сделка есть сделка, и ты получил свою долю. Пусть Аллах защитит тебя, если адмирал Генуи когда-нибудь узнает об этом.
   Просперо протянул на прощание руку.
   — Ты был моим пленником один раз, а я твоим — дважды. Этого достаточно. Молю Бога, чтобы мы никогда не встретились как враги.
   — Аминь! — сказал Драгут. — Но что предначертано, то предначертано. — Он коснулся рукой лба и губ в прощальном приветствии.
   — Да ниспошлет тебе Аллах безопасное плавание.
   Шлюпка несла Просперо к «Асваде», похожей на тень среди других теней: ведь свет не горел ни на одной из галер. Полчаса спустя «Асвада» уже выбиралась из бухты вместе с остальным флотом, держа курс на восток. Она была полностью укомплектована христианскими гребцами, которые больше не считались рабами. Цепи с них были сняты, и эти люди при желании могли оставить весла и взяться за мечи или аркебузы, чтобы защитить свой корабль.
   «Асвада» шла на восток вместе с остальным флотом, а потом, около полуночи, уже находясь в двадцати милях от Джербы, повернула на север.
   Наутро, когда Просперо поднялся из своей каюты на палубу, галера плавно шла под парусом, подгоняемая южным бризом, одна на необъятных сверкающих морских просторах. До самого горизонта не было видно ни одного корабля.
   Кроме гребцов, которые дремали на своих скамьях, на «Асваде» был еще десяток матросов, включая и слуг Просперо, отплывших с ним из Генуи на фелюге. Командование галерой было доверено Феруццио.
   Когда Просперо, пройдя мимо кают-компании, в которой расположилась Джанна, появился на корме, Феруццио отделился от небольшой группы собравшихся у камбуза и подошел к капитану. Он был одет в широкие льняные рейтузы и красно-белую полосатую тунику, перетянутую поясом. Его голова была покрыта бесформенной красной шерстяной шапкой, какие носят рабы с галер. Феруццио был босиком, но держался с достоинством, сознавая важность своей новой должности.
   — Если этот ветер продержится, — сказал он, — завтра утром мы подойдем к Мальте. Если же переменится, то мы будем там не позже завтрашнего вечера.
   Просперо спросил, куда делся Драгут.
   — Его флот еще раз повернул на запад за два часа до восхода солнца. Этого Просперо не ожидал, потому что, согласно последнему заявлению Драгута, в его намерения входило сразу же отправиться к Золотому Рогу, чтобы без промедления присоединиться к Барбароссе. Ясно, что он изменил свое решение и, как предполагал Просперо, должно быть, двигался теперь к Алжиру, чтобы там пополнить свой флот новыми судами.
   Но эта догадка была верной лишь отчасти. В действительности Драгут решил отправить в Алжир только одну галеру, чтобы та, захватив подкрепление, следовала за ним в Стамбул. Однако у Синана было другое предложение.
   — Разве ты хочешь уйти из этих вод теперь, когда их берега остались без охраны? — спросил он Драгута. Но тот не понял его, и хитрый евнух пустился в объяснения: — Когда по воле Аллаха этот проклятый собачий сын стоит перед Джербой со всей своей армадой, теша себя дурацкими надеждами, что может помешать нам напасть на неверных? Разве ты можешь предстать перед верховным правителем с пустыми руками, когда так легко захватить богатую добычу? Ты что, не понимаешь, что Аллах посылает нам редкую удачу?
   До Драгута дошло, и он почувствовал себя уязвленным. Синан, этот неполноценный, скопец, указывает ему, как должен поступить настоящий воин. Поэтому он и повернул на запад, чтобы донести слово пророка до романских берегов, не забыв, однако, по пути заглянуть в Алжир за подкреплением.
   Такое не приходило Просперо в голову. Он не мог и предположить, что Драгут, едва избежав разгрома, будет способен думать о чем-то, кроме поспешного бегства и спасения своей шкуры, а для этого ему надо было скорее присоединиться к Барбароссе. Просперо очень удивился тому, что Драгут заходит за подкреплением в Алжир.
   В этот миг из кают-компании вышла Джанна. Спокойная и уравновешенная, она была в темно-сером платье, уцелевшем, несмотря на все передряги.
   Феруццио сразу же ушел отдавать распоряжения насчет завтрака. Просперо остался с Джанной. Он объяснил, где они находятся, и высказал надежду, что к утру будут на Мальте. Джанна очень серьезно взглянула на него, и Просперо понял, что в ней пробудились уснувшие было страхи.
   — И что тогда, Просперо? После всего, что случилось?
   Он знал, о чем она думает, и ответил после некоторого колебания:
   — Поедем, как и собирались, в Испанию. В Барселону. Этот план, предложенный верным другом дель Васто, подразумевал поступление на службу к императору и венчание в первом же порту.
   Но случилось именно то, чего он боялся. Печально взглянув на Просперо, Джанна ответила:
   — Разве это еще возможно? Как же вас примут в Испании, когда узнают, что вы наделали?
   — Разве они узнают только это и ничего больше?
   — А что еще им следует знать?
   — Причины, по которым я так поступил. Когда известно все…
   — Известно станет вот что: вы спасли две жизни, свою и мою, но какой ценой? Победа господина Андреа спасла бы около двух тысяч христиан от исламского рабства на галерах. Бегство Драгута чревато набегами на христианские земли, кровопролитием, ужасом. Кто скажет, сколько людей заплатят жизнью за наше избавление?
   Просперо вздохнул.
   — Я думаю, какой-нибудь герой подумал бы об этом. Но я не герой, вот в чем дело. — В его голосе слышалась горькая насмешка. — Боюсь, что разочаровываю вас, Джанна.
   Она сжала его плечо.
   — Я не судья, Просперо. Я только хочу напомнить, что вас будут судить другие, особенно в Испании. Вы знаете, как мечтает император покончить с этим зловещим корсаром. На что же вы рассчитываете? Ведь всем ясно, что это вы помешали разгромить его.
   — Но почему это должно стать известно всем? — спросил Просперо, выходя из себя.
   — А разве такое можно скрыть?
   — Мне не за что себя корить.
   — Но ведь обвинители всегда найдутся.
   — Когда Драгут начнет похваляться операцией на Джербе, он не унизится до упоминания о том, что ему помогла какая-то неверная свинья, будьте уверены.
   — Но есть рабы, которых вы освободили. И потом, те две с лишним тысячи человек, в основном испанцев, которые трудились на канале под вашим руководством. В любую минуту кто-нибудь из них может бежать. Будут ли молчать они?
   — Будут, если хоть немного умеют быть благодарными. Многие ли из них выживут после нападения флота Дориа? Вы не подумали об этом, когда обвинили меня в принесении в жертву двух тысяч христиан ради нашего собственного спасения.
   — Не говорите, что я обвиняю вас, Просперо. Бог свидетель, мой дорогой, я далека от этого.
   Он обнял ее и привлек к себе.
   — Душа моя, давайте поблагодарим судьбу за то, что мы имеем, давайте положимся на нее в том, что она нам готовит. Глаза Джанны излучали нежность.
   — Я попытаюсь. Судьба не могла свести нас лишь для того, чтобы разлучить. Но мы должны помочь своей судьбе. Вот почему я снова предупреждаю вас о грядущих опасностях, чтобы вы могли к ним подготовиться.
   — И все же судьба сама должна подсказать выход. А пока мы плывем, куда глаза глядят.
   Итак, они плыли, плавно и неторопливо, под мягким августовским бризом, который медленно влек их на север. Спустя двое суток по правому борту показалось сицилийское побережье. А на шестой день после отплытия с Джербы они вошли в Мессинский пролив и неожиданно столкнулись с целым флотом галер, плывущих на юг. «Асвада» огибала мыс, и до эскадры было не более полумили. У Просперо захватило дух при виде этой мощи. На величественном трехмачтовом галеасе, который шел во главе армады, развевались императорские штандарты, а на носу красовался вырезанный из дерева позолоченный рог изобилия. Это был флагманский корабль «Проспера». Кроме того, он насчитал еще девять судов — мощных галер с двадцатью восемью скамьями для гребцов, а за ними следовали еще четыре галеота и три транспортных судна, похожих на бочонки.
   Он понял, что встретил неаполитанскую эскадру, и было нетрудно догадаться, куда она следовала. Это было подкрепление, затребованное Дориа, чтобы туже затянуть петлю, в которую попал Драгут.
   Он даже не знал, смеяться ему или плакать, когда он объяснял Джанне, что это за длинная вереница кораблей, приближающихся к ним под ритмичные всплески и скрип длинных весел.
   — Наше плавание наугад привело меня домой, к моему собственному флоту. Потому что я все еще неаполитанский капитан, и половина этих судов — моя личная собственность.
   Феруццио вышел на бак и поклонился, ожидая распоряжений.
   — Убирай паруса и держи наготове весла.
   Флагман неаполитанцев шел прямо на них. По левому борту выстроилась шеренга аркебузиров, и стало ясно, с какими намерениями приближается корабль. Это было вполне естественно: ведь «Асвада» не несла опознавательных знаков. Когда между судами оставалось полкабельтова, послышался оклик. На корме «Просперы» стоял осанистый мужчина в желтом, в котором Просперо узнал Карбахала.
   — Эй, на корабле! Кто вы такие? — сложив ладони рупором, крикнул испанец.
   И получил ответ, которого уже никак не ожидал:
   — Да хранит тебя Бог, дон Алваро! Я — Просперо Адорно, капитан Неаполя!

Глава XXIX. ВОЗВРАЩЕНИЕ

   Обильно потея и отдуваясь, неуклюжий дон Алваро взобрался на турецкую галеру с баркаса, стоящего у ее борта. Казалось, испанец вот-вот лопнет от нечеловеческих усилий. Однако на сходнях, где его дожидался Просперо, дон Алваро принял свою обычную напыщенную позу.
   — Святая Дева Мария! Это вы, дон Просперо, ваша плоть, кровь и кости? — и он бросился вперед, чтобы заключить генуэзца в свои широко распахнутые объятия. — Дайте мне прижать вас к сердцу, друг мой! Вы возвращаете к жизни мою скорбящую душу!
   Просперо рассмеялся, согретый радушием испанца и почти задушенный его ручищами.
   — Вы меня радуете, — сказал он, когда они, наконец, перестали тискать друг друга. — Возвращение с того света не всем выгодно.
   — Нам стало известно, что вы погибли как герой, и ваше возвращение будет воспринято с радостью. Вы возвращаетесь к славе, которую заслужили. Вас оплакивал сам император. Об этом мне писал дель Васто, который и сам безутешен.
   — И, надо думать, императорский адмирал, — сухо заметил Просперо,
   — тоже разделил вашу печаль.
   Почувствовав в его голосе иронию, дон Алваро воззрился на Просперо.
   — Этот человек, — произнес он, сердито поморщившись, — должен заплатить своей кровью за то, что потерял вас. Я полагаю, он еще наплачется, когда все станет известно. Кстати, я горю желанием услышать ваш рассказ, дон Просперо.
   Взяв Алваро под руку, Просперо повел его на корму. Переступив порог шатра, испанец отпрянул, не в силах скрыть изумления при виде монны Джанны.
   Перед ним стояла женщина, одетая в серое, высокая и горделивая. Она вежливо улыбнулась, когда Просперо представил ей гостя. Слова, которые он при этом произнес, еще больше удивили дона Алваро, и тот сумел скрыть изумление, лишь склонившись к изящной белой руке женщины. Выслушав приветствие, произнесенное спокойным приятным голосом, он выпрямился и перевел озадаченный взгляд своих больших темных глаз с дамы на ее кавалера.
   — Ну и чудеса! — посетовал дон Алваро.
   — Все станет ясно и понятно лишь после откровенного разговора. — Просперо усадил его на рундук, а сам стал подле кресла, в котором расположилась Джанна. — В Шершеле меня захватил в плен Драгут-реис. Я давно его знаю, он был моим пленником. Обращались с ним хорошо, и он не остался в долгу, согласился на выкуп и позволил мне отправиться домой в Геную за необходимой суммой. Когда я добрался до Генуи, экспедиция уже отправилась в путь, так что мои галеры ушли в Неаполь. Между мной и Дориа вновь вспыхнула старая вражда, но в этом отчасти винова! и я. Мои люди тоже были недовольны помолвкой с монной Джованной Марией Дориа, так что я решил отправиться в Испанию на турецкой фелюге, которая доставила меня в Геную.