Страница:
— Бедная моя Мария! — простонал он. — Бедная Эвелин! Господи, помоги им обеим!
Но сэр Джон поступил бы мудрее, если бы не стенал от бессилия в одиночестве, а, не скидывая с себя плаща выдержки, самолично проводил лорда Понсфорта до кареты, поджидавшей того на подъездной аллее. Тогда бы он избежал незадачи, сослужившей его светлости добрую службу, ибо, спускаясь с лестницы, лорд Понсфорт повстречал мисс Кинастон. Он задержался, чтобы поздороваться с Эвелин. Вид у него был мрачный и озабоченный. Сейчас его занимала новая мысль, до того молнией сверкнувшая в голове бывалого интригана. Да, он считал, что семена упали на благодатную почву, но вместе с тем он знал, что сэр Джон способен проявить упрямство и принести себя в жертву на алтарь мнимой верности мертвым. А потому, решил лорд Понсфорт, не помешает бросить горсть семян в еще более плодородную почву, коли у него вдруг появилась такая возможность.
— Увы, мисс Кинастон, боюсь, я привез невеселые вести вашему отцу! лицо милорда преисполнилось скорби.
Как и ожидал ловкий интриган, его слова взволновали девушку. Щеки ее вспыхнули, в глазах появилась растерянность.
— Что случилось? — спросила она с дрожью в голосе.
Милорд перевел взгляд на лакея, стоявшего у двери. Эвелин поняла, чего он опасается, и приняла его молчаливое приглашение. Они пошли по подъездной аллее.
— Поезжай, — приказал Понсфорт кучеру, — подожди меня у ворот.
Хрупкая Эвелин ступала рядом с его светлостью по вязовой аллее, покрытой солнечными пятнами.
— Пожалуй, хорошо, что я могу поделиться с вами, — лорд Понсфорт как бы размышлял вслух, — Очень удачно, что я вас встретил. Вам, возможно, удастся завершить то, в чем я потерпел поражение. Моя неудача — увы! — обернется серьезной опасностью для вашего отца.
Предложение Понсфорта заинтриговало и польстило Эвелин: ей доверяли завершить то, что не удалось самому милорду. Она вопрошающе устремила на него открытый взор.
— Ваш отец сильно скомпрометирован: он укрывал у себя в доме человека, осужденного за государственную измену и впоследствии повешенного. За такие действия кара почти такая же, как за измену, ибо сами по себе они предполагают почти равную степень вины.
— Что вы говорите! — вскричала Эвелин, сильно встревожившись.
— Жестокую правду, мадемуазель. Но не стоит так волноваться. Я делаю все, что в силах сделать друг, добиваясь изъятия ордера на арест вашего отца, подписанного министром.
— Ордер на арест отца! — кровь отхлынула от лица Эвелин, и она вцепилась в рукав лорда Понсфорта.
— О, нет, нет, заверяю вас, мадемуазель, дело не так безнадежно, — успокоил он девушку. — Не предавайтесь панике! Я надеюсь, что добьюсь своего. Я могу повлиять на лорда Картерета, он прислушивается к моему мнению, и можете не сомневаться, я употреблю все свое влияние, чтобы оказать вам услугу.
— Но что... что они с ним сделают, если его арестуют?
— Ох! — лорд Понсфорт вздохнул и потер подбородок. — Надеюсь, что сэра Джона все же не повесят. Нет, нет, такая опасность ему не грозит. На него наложат большой штраф. Он сведется к полной конфискации имущества.
Воображение тотчас нарисовало Эвелин страшную картину разорения и полной нищеты. Картина эта ее напугала, хотя была очень далека от действительности. Но Эвелин слишком плохо знала жизнь, чтобы критически отнестись к игре воображения, и потому пришла в ужас.
— О-о-о-о... — простонала она.
— Не следует так волноваться, — повторил лорд Понсфорт. — Разве я не сказал, что приложу все усилия, что имею большое влияние на министра? Помните об этом и не теряйте присутствия духа. — Лорд Понсфорт говорил бодро и уверенно и тем повлиял на восприимчивую Эвелин: она приободрилась и немного успокоилась. Но лицо милорда снова омрачилось. — Я смогу добиться изъятия ордера на арест сэра Джона, — сказал милорд, — лишь в том случае, если он последует моему совету. К сожалению...
— Какому же? — нетерпеливо спросила Эвелин.
Он взглянул на хрупкую миниатюрную девушку, едва достававшую ему до плеча, отметил, как элегантно причесана ее золотая головка, и тяжело вздохнул:
— Как вы знаете, я обручен с Дамарис.
— Да, да, — подхватила Эвелин, до сих пор не знавшая, по каким причинам помолвка была расторгнута.
Поспешность ее ответа подсказала Понсфорту, что Эвелин находится в неведении относительно причин расторжения помолвки, и это облегчило его задачу. Глаза его засветились от радости:
— Возможно, вы не слышали, что ваш отец возражает против нашего брака. Он не позволит мне жениться на Дамарис, пока она не достигнет совершеннолетия.
— Но почему? — изумилась Эвелин.
— Формальное соблюдение воли покойного отца Дамарис, — небрежно пояснил лорд Понсфорт. — Я умолял сэра Джона пренебречь такой мелочью, заверял его: будь я родственником, а не просто другом, мне было бы легче оказать ему услугу, тогда лорд Картерет наверняка уничтожил бы ордер на арест. Видите ли, мадемуазель, его привязанность ко мне столь велика, что он не причинит вреда никому, связанному со мной родственными узами, даже если степень родства не очень близкая.
— Тогда... тогда все просто! Отец спасен, и у меня нет повода огорчаться! — воскликнула Эвелин, подняв к могущественному собеседнику просиявшее лицо.
Но милорд, скорбно воззрившись на нее, покачал головой.
— К сожалению, ваш отец не поступится и такой мелочью, — посетовал он и добавил с грустной полуулыбкой, заметив огорчение Эвелин: — О, пусть это вас не печалит! В конце концов я ничуть не сомневаюсь, что смогу помочь вашему отцу, если буду просить за сэра Джона как друг. Но, конечно, у родственника больше шансов на успех. Я не решился ни на чем настаивать в разговоре с сэром Джоном, не решаюсь просить поддержки и у Дамарис, поскольку... надеюсь вы сохраните мою маленькую тайну, мисс Кинастон?
— О да! — с готовностью подтвердила Эвелин.
— Не решаюсь, — продолжал лорд Понсфорт, — поскольку Дамарис однажды обидела меня несправедливым подозрением, что я хочу жениться на ней из корыстных побуждений, а я никоим образом не давал ей повода для подобного умозаключения.
— Как она могла так подумать! — простодушно возмутилась Эвелин.
Лорд Понсфорт усмехнулся горькой усмешкой много повидавшего на своем веку человека, заглянувшего в самую глубину человеческого сердца и познавшего его склонность к низменным побуждениям:
— Меня могли понять превратно, подумать, будто я собирался заключить сделку, а я бы этого не хотел и потому не настаивал. Возможно, я потерпел поражение потому, что не открыл вашему отцу всей глубины угрожающей ему опасности. Зато я открыл ее вам, потому что высоко ценю ваш... ваш ум. Если вам будет угодно, при случае намекните отцу на опасность, но ни под каким видом не ссылайтесь на меня. Впрочем, возможно, вам лучше промолчать.
Иными словами, Понсфорт просил Эвелин известить об опасности ее кузину Дамарис, и она не разгадала хитрости его речей.
— Понимаю! — воскликнула она. — Конечно, я сделаю все, что смогу.
— Я в этом уверен и буду счастлив оказать услугу не только вашему отцу, но и вам, ибо речь идет и о вашем будущем.
Сняв треуголку, милорд склонился перед Эвелин в низком поклоне и прильнул губами к ее руке, словно не только прощался, но и скреплял уговор.
Тем временем они подошли к карете Понсфорта. Он сел в нее, а Эвелин все еще стояла у ворот, потрясенная услышанным от него сообщением. Кучер уже натянул вожжи, но вдруг милорд приказал ему повременить и высунул голову из окошка кареты.
— Мисс Кинастон, поразмыслив хорошенько, я решил: пожалуй, никому ничего не говорите, — сказал он. —Предоставьте действовать мне, а я уж постараюсь. Я... — голос милорда дрогнул, и он беспомощно пожал плечами, — я так боюсь обвинения в недостойных мотивах, которые мне приписываются. Лучше позабудьте все, что я вам говорил.
Милорд с мрачным видом помахал Эвелин рукой и тут же скрылся в глубине кареты, не дожидаясь ответа. Но когда карета покатилась по дороге, он самодовольно усмехнулся, подумав, что ему очень повезло с этой встречей и что он осуществил больший посев, чем предполагал, и некоторые семена пали на очень благодатную почву.
Глава XVIII
Все произошло именно так, как рассчитывал лорд Понсфорт. Не успела его карета скрыться в туче пыли, как Эвелин отправилась к Дамарис.
Дамарис сидела у окна в своей комнате с письмом капитана Гейнора в руках — она теперь просиживала так часами, целиком погруженная в свои мысли. Она перечитывала письмо так часто, что каждое слово неизгладимо запечатлелось у нее в памяти. Когда появилась Эвелин, все еще бледная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, она быстро спрятала письмо за корсаж. Она спокойно выслушала Эвелин. При упоминании об опасности, угрожающей сэру Джону, милое лицо Дамарис сделалось жестким, и она нахмурилась. Она мгновенно оценила всю серьезность сообщения. Сколько бы лжи ни вложил в него Понсфорт, все, относящееся к опасности, было правдивым. И все же Дамарис сохранила удивительную выдержку.
— Ясно, — сказала она, когда Эвелин закончила свой рассказ. — Конечно же, лорд Понсфорт просил тебя передать все это мне.
Легкая насмешка придала ее словам оттенок пренебрежения, который сразу же уловила Эвелин.
— Ты не права! вскричала Эвелин, вспыхнув от возмущения. Она почитала своим долгом защитить того, кто так открыто и честно доверил ей свою тайну. — Ты не права, недаром он опасался, что ты превратно истолкуешь его слова!
— Значит, он наверняка постарался, чтобы ты обо всем мне рассказала.
— Неправда! — Эвелин, рассердившись, топнула ногой.
— Почему ты так горячишься, моя дорогая?
— Потому что ты так несправедлива, так мелочно подозрительна! И ты слишком торопишься делать выводы. Лорд Понсфорт опасался, что ты заподозришь корыстные мотивы в его предложении, и потому, уезжая, он просил меня позабыть все, что мне сказал, и не упоминать его слов в разговорах с кем бы то ни было!
— При этом он наперед знал, что ты проговоришься, — сказала Дамарис. — Прошу тебя, Эвелин, не сердись на меня, ведь я же не тебя презираю, дитя мое.
— Мы с тобой ровесницы! — парировала Эвелин с некоторой непоследовательностью, свойственной ей, дочери леди Кинастон.
— Но тебе в отличие от меня не пришлось познать кое-что на своем горьком опыте, — возразила Дамарис с тенью улыбки на лице. — Иначе лорду Понсфорту не удалось бы так легко сделать тебя своим орудием.
— Я — орудие лорда Понсфорта? — Эвелин задохнулась от негодования, расценив слова кузины как оскорбление: ей отказывали в уме и проницательности.
— Эвелин, дорогая, пойми: если бы лорд Понсфорт не преследовал корыстных целей, передавая через тебя свое сообщение, он бы не стал тревожить тебя разговорами об опасности, угрожающей твоему отцу. Он пытался предложить сэру Джону сделку, но она не состоялась, и он передал свое сообщение через тебя мне.
— Никакого сообщения он не передавал, — стояла на своем Эвелин. — Твоя подозрительность отвратительна! Он просил меня не упоминать о том, что он мне рассказал, из боязни, что ты неверно истолкуешь его слова и цели.
— Тем самым он продемонстрировал свою проницательность.
— Вижу, все мои старания напрасны, ты ничего не поняла. — И Эвелин с пылающими щеками вышла из комнаты кузины.
Подумать только, лорд Понсфорт сделал ее своим орудием, будто у нее своего ума не хватает! Чудовищно! Эвелин, дрожа от гнева, укрылась в своей комнате. Но если бы она знала, что творится в душе у бедной Дамарис, она бы смягчилась.
Дамарис, еще не оправившейся от тяжести утраты, постигло новое горе: над ее дорогим дядей, единственным ее другом, нависла страшная опасность. Ее больно ранила, терзала мысль, что она может спасти сэра Джона, лишь принеся себя в жертву.
Девушка поднялась и некоторое время, стоя у окна, стискивала руками голову, словно пыталась оживить оцепеневший мозг. Не все ли равно теперь, что уготавливает ей судьба? Она спасет сэра Джона любой ценой — даже ценой своего брака с Понсфортом. Пожалуй, на это стоит потратить отныне бесполезную, лишенную смысла жизнь.
Когда Дамарис пошла искать сэра Джона, ее ноги будто свинцом налились. Он все еще сидел за столом в кабинете, низко опустив голову, словно в ожидании неминуемого удара карающего меча. Сэр Джон поднял взгляд. Его посеревшее лицо, мука, затаившаяся в потускневших, обычно таких веселых и ясных глазах, укрепили Дамарис в решении принести себя в жертву ради благого дела. Она подошла к дяде, обняла его за плечи, прижалась к нему мягкой теплой щекой.
— Отец, дорогой! — прошептала она. Никогда раньше она не называла сэра Джона отцом, и потому нынешнее обращение прозвучало особенно нежно. — Отец, дорогой, вы обеспокоены. Я пришла помочь вам, если вы не отвергнете мою помощь...
— Я... я обеспокоен? — произнес он срывающимся голосом, тщетно стараясь придать себе бравый вид. — Нет, нет, о каком беспокойстве может идти речь?
— Вы обеспокоены сообщением, с которым явился лорд Понсфорт. Вот видите, мне все известно.
— Кто тебе рассказал? — проворчал сэр Джон. — Ты виделась с Понсфортом? Это он предложил тебе постыдную сделку?
— Нет, — Дамарис покачала головой, — он виделся с Эвелин.
— И открыл ей все, чтобы она передала тебе? — голос его дрожал от негодования.
— Отец, дорогой, не сердитесь на нее! — Дамарис еще теснее прижалась к нему щекой. — Эвелин — ребенок. Ей и в голову не пришло, что милорд Понсфорт использовал ее в своих корыстных интересах. Мне кажется, она и сейчас не осознает в полной мере, какая опасность вам угрожает.
— Разумеется, — сэр Джон горько усмехнулся. — Как сказано: «Родил кто глупого — себе на горе, и отец глупого не порадуется» [Книга Притчей Соломоновых, 17:21]. — Сэр Джон сейчас думал о том, что его дочь, знающая про нависшую над ним смертельную угрозу, не тревожится, в каком он сейчас состоянии. Эвелин не пришла к нему, не утешила хотя бы проявлением дочерней привязанности. Она предоставила это Дамарис, готовой пожертвовать собой ради его спасения. Тяжелое предчувствие не обмануло сэра Джона: он сразу понял, о какой помощи идет речь.
Дамарис, вероятно, права. У легкомысленной, безответственной девчонки, его дочери, не хватает ума оценить его положение. Сэр Джон тяжело вздохнул: и все-таки она его дитя — его и глупой леди Кинастон, его жены, и он не вправе сетовать.
— Не горюй, дорогая Дамарис! — молвил он наконец. — Твое сочувствие ободрило меня, придало мне сил. Теперь я понимаю: еще не все потеряно.
— Ничего не потеряно, — подхватила Дамарис, — ничего не потеряно, пока в наших силах выкупить вас!
— Я не о том! — прогремел, как бывало, его голос. — Я запрещаю тебе даже упоминать о выкупе, слышишь меня, девочка? — Он высвободился из объятий Дамарис, чтобы лучше видеть выражение ее лица. Потом добавил ласково, сразу смягчившись: — Как ты добра, Дамарис, как благородна! Я счастлив, я горд, что ты любишь меня, дорогая! Но про жертву забудь!
— От меня осталась одна оболочка, — задумчиво и грустно сказала Дамарис, и глаза ее засветились еще большей решимостью. — Та, что звалась Дамарис Холлинстоун, погибла в Тайберне неделю тому назад. То малое, что от нее осталось, принадлежит вам. Что в ней, в этой оболочке? Пусть она достанется лорду Понсфорту, ничего другого ему и не требуется. Впрочем, и она ему не нужна. Наследство — вот чего он алчет. А разве не лучшее для него применение — выкуп самого дорогого мне человека? Отец, не отказывайте мне в такой малости! Вы же чувствуете, с какой радостью я...
— Нет! — снова возвысил голос сэр Джон, стукнув кулаком по столу. — Об этом не может быть и речи! Я бы не пошел на сделку с ними, четвертуй они меня заживо! Ты хочешь, чтобы я стал негодяем? Неужто ты или другая чистая душа сохранили бы ко мне уважение, дай я согласие на такую бесчестную сделку? — Сэр Джон решительно взмахнул рукой, как бы отметая все возражения. — Чему быть, того не миновать. Я уже стар, и мне в любом случае не так уж много осталось дней. Правительству — увы! — придется довольствоваться малым. А выкуп, который ты предлагаешь, абсурдно, непомерно велик!
— Значит, вы думаете только о себе?
Сэр Джон удивленно поднял брови:
— Моя дорогая, сдается мне, что я думаю и о тебе.
— Но у других домочадцев больше прав на вашу заботу, чем у меня.
Лицо сэра Джона судорожно передернулось, он на мгновение смолк, но потом продолжил разговор в том же тоне:
— Я бы поступил низко, оплатив их жизнь в довольстве и богатстве тобою.
Но Дамарис не дрогнула, не сдалась:
— Повторяю: я всего лишь оболочка. Вы мне не верите?
— О Боже! — простонал сэр Джон и на миг безвольно обмяк, но тут же взял себя в руки. — Ни слова больше, дитя мое! — произнес он безоговорочно. — Если ты меня любишь, не заводи больше разговора об этом, я не буду тебя слушать. И не считай меня бесчувственным, не способным оценить благородство, величие твоей души, моя славная Дамарис! — Сэр Джон поднялся, обнял девушку и нежно поцеловал. — Я благодарю тебя от всей души. Сегодня ты доставила мне утешение и радость, какой я еще никогда в жизни не испытывал. До конца дней своих я буду благодарить Господа за сокровище твоей любви.
— Отец, дорогой!
Сэр Джон заметил слезы на глазах Дамарис.
— Не будем больше говорить об этом, — мягко сказал он. — Уже все сказано. Тебе не удастся заставить меня согласиться на сделку, даже если ты по доброй воле готова пойти на жертву, даже если ты в своем глупом благородстве сама найдешь этого пса Понсфорта и скажешь ему, что заплатишь назначенную цену. Все равно я не дам разрешения на брак, воспользуюсь своим правом опекуна, которым меня назначил твой отец. Так бы поступил любой, кто верует в Бога и верует в честь.
Дамарис поняла, что решение баронета непреклонно, и, если она будет настаивать, сэр Джон сам подставит голову под карающий меч. И она ушла, заклиная Господа помочь ей спасти сэра Джона вопреки его воле. Поглощенная этими мыслями, она не задавалась вопросом, чем подобный исход дела обернется для нее самой. Ей некогда было ужасаться цене, которую она предлагала за спасение дорогого ей человека.
И вот неделю спустя Дамарис решила: ее час пробил. Эвелин сообщила ей, что сэр Джон снова уединился в кабинете с лордом Понсфортом.
Как и в предыдущий приезд милорда, сэру Джону инстинктивно хотелось отказать ему в приеме. И снова баронет, преодолев неприязнь, счел необходимым принять лорда Понсфорта и вызнать — он полагался на свою проницательность, — насколько велика угрожающая ему опасность. Сэр Джон принял его светлость, как и в прошлый раз, весьма недружелюбно.
— Я вас не приглашал, милорд, — заявил он, вставая навстречу незваному гостю, и на протяжении всего разговора не предложил ему сесть. — Если цель вашего визита та же, вы напрасно изволили беспокоиться.
— Весьма сожалею, сэр Джон, — отозвался виконт с потрясающей невозмутимостью, — что вы все еще пребываете в том же настроении, но, полагаю, на сей раз мне повезет, и я его улучшу. — Лорд Понсфорт медленно и грациозно прошелся по комнате, а сэр Джон встал в свою любимую позу — оперся плечом о каминную полку. — Если бы я не нашел способа рассеять ваши беспочвенные подозрения и доказать бескорыстие своих чувств к вашей племяннице, я не явился бы к вам незваным гостем, как вы изволите думать.
В Лондоне милорд, уверенный в успехе, час за часом ждал гонца с письмом от Дамарис, но не выдержал столь долгого напряжения. К тому же действия, связанные с арестом сэра Джона, не терпели больше отлагательства. Лорду Картерету могло прийти в голову отдать распоряжение об аресте, не известив об этом Понсфорта, и тогда бы вышла наружу ложь о якобы прилагаемых им усилиях спасти баронета. И Понсфорт возобновил атаку, вооружившись новыми аргументами.
— Слушаю вас, милорд, но предупреждаю заранее: я жду серьезных доказательств. Ваша новая выдумка, сдается мне, рассчитана на мою доверчивость. Тем не менее продолжайте, милорд, — сказал сэр Джон.
— Вы утверждали, сэр, что не дадите разрешения на мой брак с вашей племянницей?
— Да, таково мое решение.
— Очевидно, вы намерены и далее настаивать на нем? — поинтересовался милорд.
— Ваши опасения оправданны, — сухо ответил сэр Джон.
В этот момент дверь тихо отворилась, и в комнату незаметно вошла Дамарис.
— Я рад, что вы проявили твердость, — лицо милорда вдруг засияло радостной улыбкой, — и тем позволили мне доказать вам и Дамарис свое раскаяние по поводу прошлого злополучного инцидента и доказать искренность моих чувств. Я хочу, сэр Джон, жениться на вашей племяннице без вашего согласия, как вы мне тогда предложили, и к черту ее наследство!
— К черту ваше предложение, — последовал спокойный ответ.
— Нет, нет, сэр Джон, — вступила в разговор Дамарис.
— Дамарис! — сэр Джон помрачнел.
Его светлость, весьма эффектный в бронзово —зеленом атласном камзоле, склонил голову в почтительном поклоне, и локоны парика почти скрыли его лицо.
— Поскольку его светлость предлагает доказательства своей искренности... — начала она, и глаза милорда засветились торжеством.
Но торжество лорда Понсфорта было преждевременным.
— Искренности? — перебил Дамарис сэр Джон. — Как ты могла поверить его красивым словам!
— Сэр Джон, вы заходите слишком далеко! — надменно одернул его Понсфорт. — Прощу поразмыслить над тем, что я всего лишь поймал вас на слове. Мне бы следовало сделать это сразу, когда вы объявили свое решение. Это мое упущение. По крайней мере, я бы избавил Дамарис и себя от напрасных страданий. Я приехал, сэр, чтобы исправить свою ошибку, о которой всегда горько сожалел. И если в моих словах кроется фальшь, прошу вас, сэр, сорвите с меня маску!
Лорд Понсфорт достал платок и приложил его к губам. Гордо вскинув голову, всем видом являя вызов, он ожидал ответа. Ответ последовал незамедлительно:
— Каков мошенник! Уму непостижимо! Ты только подумай, Дамарис, он решил заморочить нас небылицами, которыми не проведешь и ребенка! И после этого ты намерена выслушивать его? Ладно, слушай, но позволь, я помогу тебе понять его замысел. Милорд утверждает, что берет тебя без приданого. Стало быть, я, не давая разрешения на брак, должен распорядиться твоим наследством, как указано в завещании твоего отца. Но доведется ли мне выполнить его наказ? Позволят ли мне? Если меня арестуют и объявят вне закона, мои распоряжения не будут иметь юридической силы. На это и рассчитывает милорд. О, хитрости ему не занимать, но все же злодейства в нем больше, чем хитрости!
Лорд Понсфорт побагровел от злости.
— Единственное, что уму непостижимо, так это ваша несправедливость, сэр. — Он обернулся к Дамарис: — Я уже рассказывал вашему дяде, что делаю все возможное и невозможное, чтобы министр не подписал ордера на его арест, а в благодарность получаю одни оскорбления. Пожалуй, мне лучше умыть руки и не пытаться изменить судьбу сэра Джона.
— Погодите, милорд! воскликнула Дамарис. — Вы обещаете, что сэра Джона не будут преследовать по закону?
— Да, его не будут преследовать за укрывательство капитана Гейнора, — подтвердил Понсфорт. — Именно это я и обещал. Но я не хочу рассматривать свою помощь как сделку между нами, Дамарис. Мне претит сама мысль об этом. Однако при всей моей любви к вам, — продолжал милорд, делая вид, что не заметил, как она поморщилась при его словах, — при всей моей любви к вам я не всесилен, но если бы я приходился сэру Джону родственником по сватовству, мне было бы куда легче уговорить лорда Картерета, питающего ко мне дружеские чувства, не возбуждать судебного преследования. Тогда бы я гарантировал полный успех.
— И не сдержали бы своего слова, как и раньше, —вскипел баронет. — Не слушай его, Дамарис!
— Нет, вы должны выслушать меня, миледи, — возразил лорд Понсфорт, — Проявленная мною постыдная нерешительность действительно заслуживает вашего презрения. Сейчас я стараюсь искупить свою вину, но — заклинаю вас — не заставляйте меня страдать больше, чем я того заслуживаю. Повторяю: я готов пренебречь запретом вашего опекуна, пусть он распоряжается вашим наследством, как ему заблагорассудится. Можно ли привести более веское доказательство искренности моих чувств?
— Милорд пренебрегает моим запретом, — пояснил сэр Джон, — потому что прекрасно сознает: как только меня арестуют и поставят вне закона, мои распоряжения станут недействительными, и он приберет к рукам твое наследство. Пойми наконец, Дамарис: ты напрасно думаешь, что поможешь мне своей жертвой, напротив, ты лишь усилишь угрозу, усугубишь роковые последствия.
Это был шах и мат. Лорд Понсфорт увидел растерянность девушки.
Но в остроте ума Дамарис не уступала дяде.
— Тогда дайте разрешение, сэр Джон! — воскликнула она. — Вы должны это сделать!
— Никогда! — баронет сжал губы, лицо его словно окаменело.
Для лорда Понсфорта неумолимость сэра Джона означала крушение всех его надежд. Лобовая атака не удалась. Но, наблюдая за Дамарис, он понял: надо нанести удар с фланга и одержать победу. Понсфорт тут же сбросил маску лицемерного смирения, он больше не скрывал своей злобы.
Но сэр Джон поступил бы мудрее, если бы не стенал от бессилия в одиночестве, а, не скидывая с себя плаща выдержки, самолично проводил лорда Понсфорта до кареты, поджидавшей того на подъездной аллее. Тогда бы он избежал незадачи, сослужившей его светлости добрую службу, ибо, спускаясь с лестницы, лорд Понсфорт повстречал мисс Кинастон. Он задержался, чтобы поздороваться с Эвелин. Вид у него был мрачный и озабоченный. Сейчас его занимала новая мысль, до того молнией сверкнувшая в голове бывалого интригана. Да, он считал, что семена упали на благодатную почву, но вместе с тем он знал, что сэр Джон способен проявить упрямство и принести себя в жертву на алтарь мнимой верности мертвым. А потому, решил лорд Понсфорт, не помешает бросить горсть семян в еще более плодородную почву, коли у него вдруг появилась такая возможность.
— Увы, мисс Кинастон, боюсь, я привез невеселые вести вашему отцу! лицо милорда преисполнилось скорби.
Как и ожидал ловкий интриган, его слова взволновали девушку. Щеки ее вспыхнули, в глазах появилась растерянность.
— Что случилось? — спросила она с дрожью в голосе.
Милорд перевел взгляд на лакея, стоявшего у двери. Эвелин поняла, чего он опасается, и приняла его молчаливое приглашение. Они пошли по подъездной аллее.
— Поезжай, — приказал Понсфорт кучеру, — подожди меня у ворот.
Хрупкая Эвелин ступала рядом с его светлостью по вязовой аллее, покрытой солнечными пятнами.
— Пожалуй, хорошо, что я могу поделиться с вами, — лорд Понсфорт как бы размышлял вслух, — Очень удачно, что я вас встретил. Вам, возможно, удастся завершить то, в чем я потерпел поражение. Моя неудача — увы! — обернется серьезной опасностью для вашего отца.
Предложение Понсфорта заинтриговало и польстило Эвелин: ей доверяли завершить то, что не удалось самому милорду. Она вопрошающе устремила на него открытый взор.
— Ваш отец сильно скомпрометирован: он укрывал у себя в доме человека, осужденного за государственную измену и впоследствии повешенного. За такие действия кара почти такая же, как за измену, ибо сами по себе они предполагают почти равную степень вины.
— Что вы говорите! — вскричала Эвелин, сильно встревожившись.
— Жестокую правду, мадемуазель. Но не стоит так волноваться. Я делаю все, что в силах сделать друг, добиваясь изъятия ордера на арест вашего отца, подписанного министром.
— Ордер на арест отца! — кровь отхлынула от лица Эвелин, и она вцепилась в рукав лорда Понсфорта.
— О, нет, нет, заверяю вас, мадемуазель, дело не так безнадежно, — успокоил он девушку. — Не предавайтесь панике! Я надеюсь, что добьюсь своего. Я могу повлиять на лорда Картерета, он прислушивается к моему мнению, и можете не сомневаться, я употреблю все свое влияние, чтобы оказать вам услугу.
— Но что... что они с ним сделают, если его арестуют?
— Ох! — лорд Понсфорт вздохнул и потер подбородок. — Надеюсь, что сэра Джона все же не повесят. Нет, нет, такая опасность ему не грозит. На него наложат большой штраф. Он сведется к полной конфискации имущества.
Воображение тотчас нарисовало Эвелин страшную картину разорения и полной нищеты. Картина эта ее напугала, хотя была очень далека от действительности. Но Эвелин слишком плохо знала жизнь, чтобы критически отнестись к игре воображения, и потому пришла в ужас.
— О-о-о-о... — простонала она.
— Не следует так волноваться, — повторил лорд Понсфорт. — Разве я не сказал, что приложу все усилия, что имею большое влияние на министра? Помните об этом и не теряйте присутствия духа. — Лорд Понсфорт говорил бодро и уверенно и тем повлиял на восприимчивую Эвелин: она приободрилась и немного успокоилась. Но лицо милорда снова омрачилось. — Я смогу добиться изъятия ордера на арест сэра Джона, — сказал милорд, — лишь в том случае, если он последует моему совету. К сожалению...
— Какому же? — нетерпеливо спросила Эвелин.
Он взглянул на хрупкую миниатюрную девушку, едва достававшую ему до плеча, отметил, как элегантно причесана ее золотая головка, и тяжело вздохнул:
— Как вы знаете, я обручен с Дамарис.
— Да, да, — подхватила Эвелин, до сих пор не знавшая, по каким причинам помолвка была расторгнута.
Поспешность ее ответа подсказала Понсфорту, что Эвелин находится в неведении относительно причин расторжения помолвки, и это облегчило его задачу. Глаза его засветились от радости:
— Возможно, вы не слышали, что ваш отец возражает против нашего брака. Он не позволит мне жениться на Дамарис, пока она не достигнет совершеннолетия.
— Но почему? — изумилась Эвелин.
— Формальное соблюдение воли покойного отца Дамарис, — небрежно пояснил лорд Понсфорт. — Я умолял сэра Джона пренебречь такой мелочью, заверял его: будь я родственником, а не просто другом, мне было бы легче оказать ему услугу, тогда лорд Картерет наверняка уничтожил бы ордер на арест. Видите ли, мадемуазель, его привязанность ко мне столь велика, что он не причинит вреда никому, связанному со мной родственными узами, даже если степень родства не очень близкая.
— Тогда... тогда все просто! Отец спасен, и у меня нет повода огорчаться! — воскликнула Эвелин, подняв к могущественному собеседнику просиявшее лицо.
Но милорд, скорбно воззрившись на нее, покачал головой.
— К сожалению, ваш отец не поступится и такой мелочью, — посетовал он и добавил с грустной полуулыбкой, заметив огорчение Эвелин: — О, пусть это вас не печалит! В конце концов я ничуть не сомневаюсь, что смогу помочь вашему отцу, если буду просить за сэра Джона как друг. Но, конечно, у родственника больше шансов на успех. Я не решился ни на чем настаивать в разговоре с сэром Джоном, не решаюсь просить поддержки и у Дамарис, поскольку... надеюсь вы сохраните мою маленькую тайну, мисс Кинастон?
— О да! — с готовностью подтвердила Эвелин.
— Не решаюсь, — продолжал лорд Понсфорт, — поскольку Дамарис однажды обидела меня несправедливым подозрением, что я хочу жениться на ней из корыстных побуждений, а я никоим образом не давал ей повода для подобного умозаключения.
— Как она могла так подумать! — простодушно возмутилась Эвелин.
Лорд Понсфорт усмехнулся горькой усмешкой много повидавшего на своем веку человека, заглянувшего в самую глубину человеческого сердца и познавшего его склонность к низменным побуждениям:
— Меня могли понять превратно, подумать, будто я собирался заключить сделку, а я бы этого не хотел и потому не настаивал. Возможно, я потерпел поражение потому, что не открыл вашему отцу всей глубины угрожающей ему опасности. Зато я открыл ее вам, потому что высоко ценю ваш... ваш ум. Если вам будет угодно, при случае намекните отцу на опасность, но ни под каким видом не ссылайтесь на меня. Впрочем, возможно, вам лучше промолчать.
Иными словами, Понсфорт просил Эвелин известить об опасности ее кузину Дамарис, и она не разгадала хитрости его речей.
— Понимаю! — воскликнула она. — Конечно, я сделаю все, что смогу.
— Я в этом уверен и буду счастлив оказать услугу не только вашему отцу, но и вам, ибо речь идет и о вашем будущем.
Сняв треуголку, милорд склонился перед Эвелин в низком поклоне и прильнул губами к ее руке, словно не только прощался, но и скреплял уговор.
Тем временем они подошли к карете Понсфорта. Он сел в нее, а Эвелин все еще стояла у ворот, потрясенная услышанным от него сообщением. Кучер уже натянул вожжи, но вдруг милорд приказал ему повременить и высунул голову из окошка кареты.
— Мисс Кинастон, поразмыслив хорошенько, я решил: пожалуй, никому ничего не говорите, — сказал он. —Предоставьте действовать мне, а я уж постараюсь. Я... — голос милорда дрогнул, и он беспомощно пожал плечами, — я так боюсь обвинения в недостойных мотивах, которые мне приписываются. Лучше позабудьте все, что я вам говорил.
Милорд с мрачным видом помахал Эвелин рукой и тут же скрылся в глубине кареты, не дожидаясь ответа. Но когда карета покатилась по дороге, он самодовольно усмехнулся, подумав, что ему очень повезло с этой встречей и что он осуществил больший посев, чем предполагал, и некоторые семена пали на очень благодатную почву.
Глава XVIII
ШАХ
Все произошло именно так, как рассчитывал лорд Понсфорт. Не успела его карета скрыться в туче пыли, как Эвелин отправилась к Дамарис.
Дамарис сидела у окна в своей комнате с письмом капитана Гейнора в руках — она теперь просиживала так часами, целиком погруженная в свои мысли. Она перечитывала письмо так часто, что каждое слово неизгладимо запечатлелось у нее в памяти. Когда появилась Эвелин, все еще бледная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, она быстро спрятала письмо за корсаж. Она спокойно выслушала Эвелин. При упоминании об опасности, угрожающей сэру Джону, милое лицо Дамарис сделалось жестким, и она нахмурилась. Она мгновенно оценила всю серьезность сообщения. Сколько бы лжи ни вложил в него Понсфорт, все, относящееся к опасности, было правдивым. И все же Дамарис сохранила удивительную выдержку.
— Ясно, — сказала она, когда Эвелин закончила свой рассказ. — Конечно же, лорд Понсфорт просил тебя передать все это мне.
Легкая насмешка придала ее словам оттенок пренебрежения, который сразу же уловила Эвелин.
— Ты не права! вскричала Эвелин, вспыхнув от возмущения. Она почитала своим долгом защитить того, кто так открыто и честно доверил ей свою тайну. — Ты не права, недаром он опасался, что ты превратно истолкуешь его слова!
— Значит, он наверняка постарался, чтобы ты обо всем мне рассказала.
— Неправда! — Эвелин, рассердившись, топнула ногой.
— Почему ты так горячишься, моя дорогая?
— Потому что ты так несправедлива, так мелочно подозрительна! И ты слишком торопишься делать выводы. Лорд Понсфорт опасался, что ты заподозришь корыстные мотивы в его предложении, и потому, уезжая, он просил меня позабыть все, что мне сказал, и не упоминать его слов в разговорах с кем бы то ни было!
— При этом он наперед знал, что ты проговоришься, — сказала Дамарис. — Прошу тебя, Эвелин, не сердись на меня, ведь я же не тебя презираю, дитя мое.
— Мы с тобой ровесницы! — парировала Эвелин с некоторой непоследовательностью, свойственной ей, дочери леди Кинастон.
— Но тебе в отличие от меня не пришлось познать кое-что на своем горьком опыте, — возразила Дамарис с тенью улыбки на лице. — Иначе лорду Понсфорту не удалось бы так легко сделать тебя своим орудием.
— Я — орудие лорда Понсфорта? — Эвелин задохнулась от негодования, расценив слова кузины как оскорбление: ей отказывали в уме и проницательности.
— Эвелин, дорогая, пойми: если бы лорд Понсфорт не преследовал корыстных целей, передавая через тебя свое сообщение, он бы не стал тревожить тебя разговорами об опасности, угрожающей твоему отцу. Он пытался предложить сэру Джону сделку, но она не состоялась, и он передал свое сообщение через тебя мне.
— Никакого сообщения он не передавал, — стояла на своем Эвелин. — Твоя подозрительность отвратительна! Он просил меня не упоминать о том, что он мне рассказал, из боязни, что ты неверно истолкуешь его слова и цели.
— Тем самым он продемонстрировал свою проницательность.
— Вижу, все мои старания напрасны, ты ничего не поняла. — И Эвелин с пылающими щеками вышла из комнаты кузины.
Подумать только, лорд Понсфорт сделал ее своим орудием, будто у нее своего ума не хватает! Чудовищно! Эвелин, дрожа от гнева, укрылась в своей комнате. Но если бы она знала, что творится в душе у бедной Дамарис, она бы смягчилась.
Дамарис, еще не оправившейся от тяжести утраты, постигло новое горе: над ее дорогим дядей, единственным ее другом, нависла страшная опасность. Ее больно ранила, терзала мысль, что она может спасти сэра Джона, лишь принеся себя в жертву.
Девушка поднялась и некоторое время, стоя у окна, стискивала руками голову, словно пыталась оживить оцепеневший мозг. Не все ли равно теперь, что уготавливает ей судьба? Она спасет сэра Джона любой ценой — даже ценой своего брака с Понсфортом. Пожалуй, на это стоит потратить отныне бесполезную, лишенную смысла жизнь.
Когда Дамарис пошла искать сэра Джона, ее ноги будто свинцом налились. Он все еще сидел за столом в кабинете, низко опустив голову, словно в ожидании неминуемого удара карающего меча. Сэр Джон поднял взгляд. Его посеревшее лицо, мука, затаившаяся в потускневших, обычно таких веселых и ясных глазах, укрепили Дамарис в решении принести себя в жертву ради благого дела. Она подошла к дяде, обняла его за плечи, прижалась к нему мягкой теплой щекой.
— Отец, дорогой! — прошептала она. Никогда раньше она не называла сэра Джона отцом, и потому нынешнее обращение прозвучало особенно нежно. — Отец, дорогой, вы обеспокоены. Я пришла помочь вам, если вы не отвергнете мою помощь...
— Я... я обеспокоен? — произнес он срывающимся голосом, тщетно стараясь придать себе бравый вид. — Нет, нет, о каком беспокойстве может идти речь?
— Вы обеспокоены сообщением, с которым явился лорд Понсфорт. Вот видите, мне все известно.
— Кто тебе рассказал? — проворчал сэр Джон. — Ты виделась с Понсфортом? Это он предложил тебе постыдную сделку?
— Нет, — Дамарис покачала головой, — он виделся с Эвелин.
— И открыл ей все, чтобы она передала тебе? — голос его дрожал от негодования.
— Отец, дорогой, не сердитесь на нее! — Дамарис еще теснее прижалась к нему щекой. — Эвелин — ребенок. Ей и в голову не пришло, что милорд Понсфорт использовал ее в своих корыстных интересах. Мне кажется, она и сейчас не осознает в полной мере, какая опасность вам угрожает.
— Разумеется, — сэр Джон горько усмехнулся. — Как сказано: «Родил кто глупого — себе на горе, и отец глупого не порадуется» [Книга Притчей Соломоновых, 17:21]. — Сэр Джон сейчас думал о том, что его дочь, знающая про нависшую над ним смертельную угрозу, не тревожится, в каком он сейчас состоянии. Эвелин не пришла к нему, не утешила хотя бы проявлением дочерней привязанности. Она предоставила это Дамарис, готовой пожертвовать собой ради его спасения. Тяжелое предчувствие не обмануло сэра Джона: он сразу понял, о какой помощи идет речь.
Дамарис, вероятно, права. У легкомысленной, безответственной девчонки, его дочери, не хватает ума оценить его положение. Сэр Джон тяжело вздохнул: и все-таки она его дитя — его и глупой леди Кинастон, его жены, и он не вправе сетовать.
— Не горюй, дорогая Дамарис! — молвил он наконец. — Твое сочувствие ободрило меня, придало мне сил. Теперь я понимаю: еще не все потеряно.
— Ничего не потеряно, — подхватила Дамарис, — ничего не потеряно, пока в наших силах выкупить вас!
— Я не о том! — прогремел, как бывало, его голос. — Я запрещаю тебе даже упоминать о выкупе, слышишь меня, девочка? — Он высвободился из объятий Дамарис, чтобы лучше видеть выражение ее лица. Потом добавил ласково, сразу смягчившись: — Как ты добра, Дамарис, как благородна! Я счастлив, я горд, что ты любишь меня, дорогая! Но про жертву забудь!
— От меня осталась одна оболочка, — задумчиво и грустно сказала Дамарис, и глаза ее засветились еще большей решимостью. — Та, что звалась Дамарис Холлинстоун, погибла в Тайберне неделю тому назад. То малое, что от нее осталось, принадлежит вам. Что в ней, в этой оболочке? Пусть она достанется лорду Понсфорту, ничего другого ему и не требуется. Впрочем, и она ему не нужна. Наследство — вот чего он алчет. А разве не лучшее для него применение — выкуп самого дорогого мне человека? Отец, не отказывайте мне в такой малости! Вы же чувствуете, с какой радостью я...
— Нет! — снова возвысил голос сэр Джон, стукнув кулаком по столу. — Об этом не может быть и речи! Я бы не пошел на сделку с ними, четвертуй они меня заживо! Ты хочешь, чтобы я стал негодяем? Неужто ты или другая чистая душа сохранили бы ко мне уважение, дай я согласие на такую бесчестную сделку? — Сэр Джон решительно взмахнул рукой, как бы отметая все возражения. — Чему быть, того не миновать. Я уже стар, и мне в любом случае не так уж много осталось дней. Правительству — увы! — придется довольствоваться малым. А выкуп, который ты предлагаешь, абсурдно, непомерно велик!
— Значит, вы думаете только о себе?
Сэр Джон удивленно поднял брови:
— Моя дорогая, сдается мне, что я думаю и о тебе.
— Но у других домочадцев больше прав на вашу заботу, чем у меня.
Лицо сэра Джона судорожно передернулось, он на мгновение смолк, но потом продолжил разговор в том же тоне:
— Я бы поступил низко, оплатив их жизнь в довольстве и богатстве тобою.
Но Дамарис не дрогнула, не сдалась:
— Повторяю: я всего лишь оболочка. Вы мне не верите?
— О Боже! — простонал сэр Джон и на миг безвольно обмяк, но тут же взял себя в руки. — Ни слова больше, дитя мое! — произнес он безоговорочно. — Если ты меня любишь, не заводи больше разговора об этом, я не буду тебя слушать. И не считай меня бесчувственным, не способным оценить благородство, величие твоей души, моя славная Дамарис! — Сэр Джон поднялся, обнял девушку и нежно поцеловал. — Я благодарю тебя от всей души. Сегодня ты доставила мне утешение и радость, какой я еще никогда в жизни не испытывал. До конца дней своих я буду благодарить Господа за сокровище твоей любви.
— Отец, дорогой!
Сэр Джон заметил слезы на глазах Дамарис.
— Не будем больше говорить об этом, — мягко сказал он. — Уже все сказано. Тебе не удастся заставить меня согласиться на сделку, даже если ты по доброй воле готова пойти на жертву, даже если ты в своем глупом благородстве сама найдешь этого пса Понсфорта и скажешь ему, что заплатишь назначенную цену. Все равно я не дам разрешения на брак, воспользуюсь своим правом опекуна, которым меня назначил твой отец. Так бы поступил любой, кто верует в Бога и верует в честь.
Дамарис поняла, что решение баронета непреклонно, и, если она будет настаивать, сэр Джон сам подставит голову под карающий меч. И она ушла, заклиная Господа помочь ей спасти сэра Джона вопреки его воле. Поглощенная этими мыслями, она не задавалась вопросом, чем подобный исход дела обернется для нее самой. Ей некогда было ужасаться цене, которую она предлагала за спасение дорогого ей человека.
И вот неделю спустя Дамарис решила: ее час пробил. Эвелин сообщила ей, что сэр Джон снова уединился в кабинете с лордом Понсфортом.
Как и в предыдущий приезд милорда, сэру Джону инстинктивно хотелось отказать ему в приеме. И снова баронет, преодолев неприязнь, счел необходимым принять лорда Понсфорта и вызнать — он полагался на свою проницательность, — насколько велика угрожающая ему опасность. Сэр Джон принял его светлость, как и в прошлый раз, весьма недружелюбно.
— Я вас не приглашал, милорд, — заявил он, вставая навстречу незваному гостю, и на протяжении всего разговора не предложил ему сесть. — Если цель вашего визита та же, вы напрасно изволили беспокоиться.
— Весьма сожалею, сэр Джон, — отозвался виконт с потрясающей невозмутимостью, — что вы все еще пребываете в том же настроении, но, полагаю, на сей раз мне повезет, и я его улучшу. — Лорд Понсфорт медленно и грациозно прошелся по комнате, а сэр Джон встал в свою любимую позу — оперся плечом о каминную полку. — Если бы я не нашел способа рассеять ваши беспочвенные подозрения и доказать бескорыстие своих чувств к вашей племяннице, я не явился бы к вам незваным гостем, как вы изволите думать.
В Лондоне милорд, уверенный в успехе, час за часом ждал гонца с письмом от Дамарис, но не выдержал столь долгого напряжения. К тому же действия, связанные с арестом сэра Джона, не терпели больше отлагательства. Лорду Картерету могло прийти в голову отдать распоряжение об аресте, не известив об этом Понсфорта, и тогда бы вышла наружу ложь о якобы прилагаемых им усилиях спасти баронета. И Понсфорт возобновил атаку, вооружившись новыми аргументами.
— Слушаю вас, милорд, но предупреждаю заранее: я жду серьезных доказательств. Ваша новая выдумка, сдается мне, рассчитана на мою доверчивость. Тем не менее продолжайте, милорд, — сказал сэр Джон.
— Вы утверждали, сэр, что не дадите разрешения на мой брак с вашей племянницей?
— Да, таково мое решение.
— Очевидно, вы намерены и далее настаивать на нем? — поинтересовался милорд.
— Ваши опасения оправданны, — сухо ответил сэр Джон.
В этот момент дверь тихо отворилась, и в комнату незаметно вошла Дамарис.
— Я рад, что вы проявили твердость, — лицо милорда вдруг засияло радостной улыбкой, — и тем позволили мне доказать вам и Дамарис свое раскаяние по поводу прошлого злополучного инцидента и доказать искренность моих чувств. Я хочу, сэр Джон, жениться на вашей племяннице без вашего согласия, как вы мне тогда предложили, и к черту ее наследство!
— К черту ваше предложение, — последовал спокойный ответ.
— Нет, нет, сэр Джон, — вступила в разговор Дамарис.
— Дамарис! — сэр Джон помрачнел.
Его светлость, весьма эффектный в бронзово —зеленом атласном камзоле, склонил голову в почтительном поклоне, и локоны парика почти скрыли его лицо.
— Поскольку его светлость предлагает доказательства своей искренности... — начала она, и глаза милорда засветились торжеством.
Но торжество лорда Понсфорта было преждевременным.
— Искренности? — перебил Дамарис сэр Джон. — Как ты могла поверить его красивым словам!
— Сэр Джон, вы заходите слишком далеко! — надменно одернул его Понсфорт. — Прощу поразмыслить над тем, что я всего лишь поймал вас на слове. Мне бы следовало сделать это сразу, когда вы объявили свое решение. Это мое упущение. По крайней мере, я бы избавил Дамарис и себя от напрасных страданий. Я приехал, сэр, чтобы исправить свою ошибку, о которой всегда горько сожалел. И если в моих словах кроется фальшь, прошу вас, сэр, сорвите с меня маску!
Лорд Понсфорт достал платок и приложил его к губам. Гордо вскинув голову, всем видом являя вызов, он ожидал ответа. Ответ последовал незамедлительно:
— Каков мошенник! Уму непостижимо! Ты только подумай, Дамарис, он решил заморочить нас небылицами, которыми не проведешь и ребенка! И после этого ты намерена выслушивать его? Ладно, слушай, но позволь, я помогу тебе понять его замысел. Милорд утверждает, что берет тебя без приданого. Стало быть, я, не давая разрешения на брак, должен распорядиться твоим наследством, как указано в завещании твоего отца. Но доведется ли мне выполнить его наказ? Позволят ли мне? Если меня арестуют и объявят вне закона, мои распоряжения не будут иметь юридической силы. На это и рассчитывает милорд. О, хитрости ему не занимать, но все же злодейства в нем больше, чем хитрости!
Лорд Понсфорт побагровел от злости.
— Единственное, что уму непостижимо, так это ваша несправедливость, сэр. — Он обернулся к Дамарис: — Я уже рассказывал вашему дяде, что делаю все возможное и невозможное, чтобы министр не подписал ордера на его арест, а в благодарность получаю одни оскорбления. Пожалуй, мне лучше умыть руки и не пытаться изменить судьбу сэра Джона.
— Погодите, милорд! воскликнула Дамарис. — Вы обещаете, что сэра Джона не будут преследовать по закону?
— Да, его не будут преследовать за укрывательство капитана Гейнора, — подтвердил Понсфорт. — Именно это я и обещал. Но я не хочу рассматривать свою помощь как сделку между нами, Дамарис. Мне претит сама мысль об этом. Однако при всей моей любви к вам, — продолжал милорд, делая вид, что не заметил, как она поморщилась при его словах, — при всей моей любви к вам я не всесилен, но если бы я приходился сэру Джону родственником по сватовству, мне было бы куда легче уговорить лорда Картерета, питающего ко мне дружеские чувства, не возбуждать судебного преследования. Тогда бы я гарантировал полный успех.
— И не сдержали бы своего слова, как и раньше, —вскипел баронет. — Не слушай его, Дамарис!
— Нет, вы должны выслушать меня, миледи, — возразил лорд Понсфорт, — Проявленная мною постыдная нерешительность действительно заслуживает вашего презрения. Сейчас я стараюсь искупить свою вину, но — заклинаю вас — не заставляйте меня страдать больше, чем я того заслуживаю. Повторяю: я готов пренебречь запретом вашего опекуна, пусть он распоряжается вашим наследством, как ему заблагорассудится. Можно ли привести более веское доказательство искренности моих чувств?
— Милорд пренебрегает моим запретом, — пояснил сэр Джон, — потому что прекрасно сознает: как только меня арестуют и поставят вне закона, мои распоряжения станут недействительными, и он приберет к рукам твое наследство. Пойми наконец, Дамарис: ты напрасно думаешь, что поможешь мне своей жертвой, напротив, ты лишь усилишь угрозу, усугубишь роковые последствия.
Это был шах и мат. Лорд Понсфорт увидел растерянность девушки.
Но в остроте ума Дамарис не уступала дяде.
— Тогда дайте разрешение, сэр Джон! — воскликнула она. — Вы должны это сделать!
— Никогда! — баронет сжал губы, лицо его словно окаменело.
Для лорда Понсфорта неумолимость сэра Джона означала крушение всех его надежд. Лобовая атака не удалась. Но, наблюдая за Дамарис, он понял: надо нанести удар с фланга и одержать победу. Понсфорт тут же сбросил маску лицемерного смирения, он больше не скрывал своей злобы.