Страница:
– Поведение его так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от Бога и презрения всех благомыслящих людей.
Шведский король принялся, по словам Ключевского, помогать Петру, как только мог, гоняясь за Августом II. И царь использовал передышку, предоставленную Карлом XII, в полной мере. Не в его привычках горевать по поводу неудач. Он сразу понял корень, суть того, что произошло под Нарвой. Позднее, в «Истории Свейской войны», об этом написано очень верно:
«Шведы над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно. Но надлежит разуметь – над каким войском оную учинили, ибо только один старый полк Лефортовский был (который пред тем назывался Шепелева); два полка гвардии только были на двух атаках у Азова; полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не видали. Прочие ж полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые, самые были рекруты… К тому ж за поздним временем великий голод был, понеже за великими грязьми провианта привозить было невозможно. И, единым словом сказать, все то дело яко младенческое играние было, а искусство ниже вида. То какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску (шведскому. – В.Б.)над такими неискусными сыскать викторию?… Но когда сие нещастие (или, лучше сказать, великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила».
Таково откровенное и самокритичное, как говорят сейчас суждение царя о нарвской катастрофе. Ее размер, кстати говоря, сильно преувеличивали и сам Петр, и его современники, русские и иностранные, а также и нынешние историки.
Петр, еще больше напрягая силы, делает все возможное чтобы продолжать войну, взять реванш за поражение. В.О. Ключевский, не упускавший случая уязвить царя, отдает ему должное: «Предоставляя действовать во фронте своим генералам и адмиралам, Петр взял на себя менее видную техническую часть войны: он оставался обычно позади своей армии, устроял ее тыл, набирал рекрутов, составлял планы военных движений, строил корабли и военные заводы, заготовлял амуницию, провиант и боевые снаряды, все запасал, всех ободрял, понукал, бранился, дрался, вешал, скакал из одного конца государства в другой, был чем-то вроде генерал-фельдцейхмейстера, генерал-провиантмейстера и корабельного обер-мастера».
Приходилось полагаться прежде всего на свои силы. Союзники, по существу, вели дело к срыву военных планов Петра, в дружбе к которому распинался при всяком случае Август II. Отсюда – и измена де Кроа и десятков других офицеров-иностранцев под Нарвой, и прекращение осады Риги, и сепаратные переговоры саксонцев со шведами, и прочие интриги. А царь, о чем-то догадывавшийся, но знавший далеко не все (например, о тайных письмах де Кроа Августу II, который и заслал его в русскую армию, о соображениях самого короля и его советника пройдохи Паткуля), продолжал верить так называемому союзнику. Когда же вместо гарнизона одной крепости неожиданно пришлось иметь дело с хорошо обученной регулярной армией, – последствия оказались весьма плачевными для него и радостными для шведов. Недаром их король торжествовал, недаром он же наградил русского главнокомандующего, так позорно перебежавшего в его лагерь, полутора тысячами червонцев и сажал его кушать за королевский стол.
А Петр и его помощники приводят в порядок полки, потрепанные под Нарвой, формируют новые. Отливают более трехсот орудий – новые уральские заводы работают на полную мощность; с церквей снимают колокола для изготовления пушек. Все это дает плоды. В конце января 1701 года, год с небольшим спустя после неудачи под Нарвой, Плейер, посол империи в Москве, сообщает своему потентату, что русская армия стала втрое сильнее, чем прежняя. Но ослепленный Карл окончательно теряет трезвое понимание обстановки. Петровскую армию он считает недостойной внимания великого полководца:
– Нет никакого удовольствия биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут.
Но так считали не все. Даже один из его ближайших помощников, генерал Стенбок, с тревогой следит за своим патроном:
– Король ни о чем больше не думает, как только о воине; он уже больше не слушает чужих советов; он принимает такой вид, что будто бы Бог непосредственно внушает ему, что он должен делать.
Многие в Европе смотрят на события, связанные с войной России и Швеции, глазами Карла XII. Правители Англии, Голландии, Франции наперебой стараются сделать короля своим союзником, восторгаются победами, превозносят его военный гений. В хор дифирамбов вплетают свои голоса герцог Мальборо и Евгении Савойский, великие полководцы, английский и австрийский. Вспоминают Густава Адольфа, прадеда шведского короля, победоносного полководца и ненавистника России.
Руководители шведской и вообще европейской дипломатии считали, что Россия, разбитая и поверженная, должна чуть ли не упасть на колени перед победоносным королем. По словам того же Матвеева, сидевшего в Нидерландах, «здешние господа ждут мира, потому что лучшие Ваши (Петра, – В.Б.)войска побиты… и солдат таких вскоре обучить невозможно». Петр уже кое-что узнал о нравах этой дипломатии. «Великое посольство» открыло на многое глаза царю, тогда еще дипломату неискушенному и доверчивому. Опыт приобретался в дипломатической борьбе с ее неприкрытыми расчетами, коварством, интригами и всем прочим. Будучи прагматиком, он усваивает кое-что из этих методов, но нередко по-прежнему допускает наивную доверчивость и соблюдает элементарные правила приличия, правовые принципы, нарушаемые другими. Так, когда началась война со Швецией, Петр позволил ее дипломатическим представителям выехать на родину. А Карл XII решил по-другому – по его приказу посадили в тюрьму русского посла Хилкова, сотрудников и слуг, а также всех русских купцов. Этот факт отмечает Анри Труайя в своей книге, опубликованной во Франции в 1979 году.
Петр продолжает наращивать силы для предстоящих сражений со «шведом». А король, его противник, колесит с армией к западу от русских границ, в Польше. Громит саксонцев под Ригой. Подумывает уже, после побед над более сильными врагами, о походе против русских, которых считает намного более слабыми, чем датчане, поляки и саксонцы. «Август, – по меткому замечанию С.М. Соловьева, – был драгоценный союзник для Петра не силою оружия, но тем что возбудил к себе такую ненависть и такое недоверие шведского короля; он отвлек этого страшного в то время врага от русских границ и дал время царю ободрить свои войска и выучить побеждать шведов».
Карл завяз в Польше – на два фронта воевать он не мог. Петр продолжает укреплять армию, мобилизовывать все ресурсы страны. Ему и России нужна победа, хотя бы для начала и небольшая, чтобы русские люди, армия в особенности, воспрянули духом, а Европа изменила свое мнение о восточных «варварах». О том писали его дипломаты, в частности Голицын из Вены осенью 1701 года:
«Всякими способами надобно домогаться получить над неприятелем победу… Хотя и вечный мир заключим, а вечный стыд чем загладить? Непременно нужна нашему государю хотя малая виктория, которой бы имя его по-прежнему во всей Европе славилось; тогда можно и мир заключить. А то теперь войскам нашим и войсковому управлению только смеются. Никак не могу видеть министров, сколько ни ухаживаю за ними: все бегают от меня и не хотят говорить».
Шведы действуют в Польше вполне успешно. Но не только там – пытаются по морю прорваться к Архангельску, чтобы сжечь единственный порт, связывающий Россию с Европой. Там отбили атаку шведских кораблей с немалым для них уроном. Петр спешит туда, чтобы принять срочные меры, укрепить город, столь важный для государства.
Одновременно с заботами на севере приходилось думать и о юге – держать наготове флот, строить новые корабли у Воронежа на случай враждебных действий со стороны Турции. Но здесь пока было спокойно.
Непрерывно одолевали заботы о добывании денег, которых всегда не хватало. Однажды он поделился с Ромодановским (по другим источникам, это был Прозоровский):
– В казне нет денег, войскам давать нечего. Нет и артиллерии, а сие потребно скоро. Что делать? Может быть, убавить в монастырях сокровища в золоте и серебре и натиснуть из него деньги?
– Сие дело щекотно. Должно придумать иное.
– Какое?
Собеседник повел царя в тайную кладовую в Кремле. Там лежали вороха серебряной и позолоченной сбруи и посуды, мелкой серебряной монеты, голландских иоахимсталеров (на русский манер их звали ефимками). Потрясенный царь услышал от князя такой рассказ:
– Когда родитель твой, царь Алексей Михайлович, в разные времена отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я никому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда.
Так или иначе происходило в тот день в потайной кремлевской каморке – сказать трудно, как и заключить – состоялся ли такой разговор вообще. Во всяком случае, «крайняя нужда» в деньгах действительно пришла.
Монетный двор делал все, что можно. Уменьшал, в частности, вес серебряных монет, чеканил сначала сотни тысяч, затем – миллионы рублей. Появились «прибыльщики» – чиновники, придумывавшие новые налоги. Вскоре русские полки начали одерживать первые победы. В конце декабря 1701 года в Ливонии, у деревни Эрестфер под Дерптом, Шереметев во главе семнадцатитысячного корпуса напал на семитысячный корпус Шлиппенбаха. Шведы потеряли три тысячи человек. Триста пятьдесят попали в плен к русским. В Москве отметили победу фейерверком. Награды получили все участники сражения, вплоть до солдат; Шереметев же – чин генерал-фельдмаршала и орден Андрея Первозванного. Петр торжествовал:
– Мы можем наконец бить шведов!
Через полгода с лишним – новая победа; 18 июля 1702 года тот же Шереметев опять громит, на этот раз под Гуммельсгофом, Шлиппенбаха, который теряет пять тысяч убитыми, триста пленными и всю артиллерию.
С осени того же года Петр лично руководит военными действиями в Ингрии. Сначала его полки штурмом берут крепость Нотебург у истока Невы из Ладожского озера; затем – крепость Ниеншанц близ устья той же реки. А 7 мая следующего года Петр и Меншиков на лодках напали на два шведских морских корабля и выиграли бой. Победа была полностью его заслугой, и он, как и его любимец Меншиков, получил орден Андрея Первозванного.
В результате победного исхода военной кампании 1701–1703 годов все земли по Неве, от истоков до устья, оказались в руках победителей-русских. В этом немалая заслуга царя, хотя он нисколько не выпячивает свою роль, более того – даже скрывает, затушевывает ее, говорит «мы», «наши войска» и т. д. Победа, в его мнении, – результат общих усилий армии, от солдат до фельдмаршала.
В присоединенной земле, где некогда Александр Невский громил захватчиков-шведов (Невская битва 1240 года), Петр 16 мая 1703 года закладывает в устье Невы, на острове Луст-Эйланд (Веселый остров), крепость Санкт-Петербург, будущую новую столицу России. Деревянная крепость, построенная солдатами, имела шесть бастионов. Рядом с ней поставили деревянный домик Петра, который стоит там и поныне, привлекая толпы туристов.
В новопостроенную крепость Петр назначил губернатора – все того же Меншикова. Его не смущают ни болота, ни плохой климат. Более того, он радуется, что живет в таком раю, как, без тени сомнения или юмора, пишет своим корреспондентам:
«Истинно, что в раю здесь живем».
«Не могу не писать вам из здешнего парадиза».
«О здешнем поведении сомневаться не изволь, ибо в раю Божием зла быть не может».
«Парадиз», в который Петр прямо-таки влюблен, должен стать, по его мысли, воротами в Балтику, в Европу; сюда пойдут со всех сторон нужные товары. Но не только роль торгового порта уготована Петербургу его основателем, историей. Год спустя царь в письме к Меншикову называет новую крепость и порт «столицей». Для ее защиты с моря он приказывает в 1704 году заложить морскую крепость. Это был Кроншлот (Кронштадт) на острове Котлин, в тридцати верстах к западу от Петербурга. Часто приплывает сюда, следит за возведением укреплений.
– Теперь Кронштадт в такое приведен состояние, что неприятель в море близко появиться не смеет. Иначе разобьем корабли в щепы. В Петербурге спать будет спокойно.
Предмет его особых забот и беспокойства – строительство флота на Балтике и для Балтики. Без него, он в этом уверен, невозможно защитить, удержать то, что добыто:
– Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет; а который и флот имеет, обе руки имеет.
На Олонецкой верфи в 1703 году под руководством царя начинают постройку сорока трех кораблей. Потом, в устье Невы, он закладывает другую верфь – знаменитую Адмиралтейскую, сыгравшую потом такую большую роль в развитии флота России. Ее работа начинается в 1705 году, а в апреле следующего со стапелей сходит первый корабль.
На берегах Невы началось по-настоящему превращение России в морскую державу. Именно здесь Петр прорубил то «окно в Европу», о чем столетие с лишним спустя напишет Пушкин. Строил он и для настоящего, и для будущего. Сохранился рассказ о том, как он сажал желуди в Петербурге. Кто то из вельмож, находившихся при нем, улыбнулся иронически и тем вызвал гневную тираду монарха:
– Понимаю! Ты мнишь: не доживу я до матерых дубов. Правда! Но ты – дурак! Я оставляю пример прочим, чтоб делали то же, потомки со временем будут строить из них корабли. Не для себя тружусь, польза государству впредь.
Петр, как никто, может быть, другой, умел смотреть в будущее:
– Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам.
Петр радовался любому, самому малому на первых порах, успеху. То же испытывали его помощники. Когда осенью 1703 года в устье Невы приплыл иностранный корабль с грузом соли и вина, Меншиков, петербургский губернатор, одарил всю его команду.
Войска Петра продолжают одерживать верх над шведами. То сам Петр громит их отряд под Петербургом. То Шереметев штурмом берет Копорье и Ям, древние русские города (1704). Затем наступает очередь Дерпта – тоже древнерусского Юрьева, основанного еще Ярославом Мудрым в 1030 году. Наконец, Петр взял реванш и под Нарвой. Девятого августа 1704 года он взял Нарву в ходе короткого, но ожесточенного штурма. В ходе сражений шведы потеряли тысячи солдат, много снаряжения. Петр не упускает случая провести пленных шведов по улицам Москвы.
Взятие Нарвы, древнего русского Ругодива, стало веским реваншем за поражение в начале войны, обозначило рубеж в начальном ее этапе. Петр и Россия быстро оправились от первой неудачи, благодаря энергичным усилиям одержали ряд побед и закрепились на берегу Балтики. Можно было бы и передохнуть, но Петр, неудержимый и деятельный, спешит из Нарвы к Дерпту, сопровождающим его генералам и министрам показывает укрепления, рассказывает о ходе штурма. Оттуда через Псков и Новгород едет на Олонецкую верфь: как там строятся корабли? Потом – в Петербург: как здесь, в «парадизе», обстоит дело с возведением зданий? Снова в Нарву, где дает прощальную аудиенцию послу Турции, для которого небезынтересно убедиться в том, какие мощные крепости штурмуют и захватывают русские. Далее, по дороге в Москву, осматривает в районе Вышнего Волочка место соединения рек Тверцы и Меты, определяет: здесь рыть Вышневолоцкий канал.
Победы в Прибалтике не только заставили русских поверить в свои силы и возможности на поле боя, но и привели к освобождению от шведов ряда земель по восточному и южному побережью Финского залива, активизировали перестройку армии и госаппарата, создание флота на Балтике. Было положено начало тому делу, которое обещало принести в будущем, и довольно близком, немалые успехи – военные, политические, хозяйственные.
Все эти годы Петр и дипломаты стремились добиться посредничества западных государств, чтобы заключить мир со Швецией. Но там увидели в подобных попытках признаки слабости России и не хотели помочь ей в переговорах со шведским королем. Карл XII и слышать не хочет о мире – ни с Августом, ни тем более с Петром.
Армия Карла, несмотря на легкие победы, изматывалась в Польше, а в стратегическом плане непрерывно проигрывала. Россия же не только стяжала успехи в Восточной Прибалтике, но и, что самое существенное, приобретала, чем далее, тем более, стратегические преимущества. Хотя до решительных побед еще было далеко.
По всему чувствовалось, что не за горами новые схватки с армией самого «шведа» – короля Карла. В начале 1706 года тот чуть было не блокировал главную русскую армию, которая стояла в Гродно. Ее главнокомандующий фельдмаршал из немцев Г.Б. Огильви, по существу, саботировал сначала приказы Петра о выводе армии на восток. И лишь самое энергичное вмешательство царя, пославшего в Гродно Меншикова, спасло армию, предотвратив гибельные последствия бездействия Огильви, граничившие с изменой.
Опечалило его и известие об очередном разгроме саксонцев шведами (первых было тридцать тысяч, вторых – восемь!). Август II к тому же, тайно от Петра, своего союзника, заключил (24 сентября 1706 года) Альтранштадтский договор с Карлом. По сути дела, он капитулировал – Польшу уступил королю С. Лещинскому, «состряпанному» Карлом (по его же выражению), порвал с союзниками. Хотя, скрывая свою низость и предательство, незадолго перед тем участвовал в составе армии Меншикова в разгроме шведской армии Мардефельда под Калищем (18 сентября того же года).
Одновременно Петру приходится решать и множество других дел. Помимо текущих забот по добыванию денег, снабжению армии всем необходимым, он снова сталкивается с народным недовольством – бегством измордованных «подлых людишек» от тяжкого ярма на окраины, волнениями, открытыми, подчас мощными, восстаниями. Поднимаются на борьбу с насилиями воевод, прибыльщиков, сыщиков (ловивших беглых и крепостных и др.) жители Поволжья (1704– 1711 годы), Астрахани (1705–1706 годы), Дона и десятков соседних уездов Южной России, Поволжья и др. С обычно» жестокостью и беспощадностью Петр подавляет восстания, шлет против них большую армию и лучших своих полководцев, вплоть до фельдмаршала Б.П. Шереметева.
В это же время Петр готовится к борьбе с главной армией Карла XII. Со своими сподвижниками он разрабатывает в Жолкве, близ Львова, стратегический план войны на случай вторжения Карла.
Петр постоянно заботится о том, чтобы его армию не застал врасплох неприятель, не навязал бой в неблагоприятных для нее условиях. Об этом он постоянно твердит в указах письмах, распоряжениях, и именно его мысли легли в основу Жолквенского стратегического плана. Это был курс на генеральное сражение, которое следовало тщательно подготовить, дать его тогда, когда появятся верные шансы на выигрыш. Вынесли решение:
«Положено, чтоб в Польше с неприятелем баталию не давать, понеже, если б такое нещастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду. И для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше на переправах и партиями, также оголоженьем провианта и фуража томить неприятеля, к чему и польские сенаторы многие в том согласились».
Согласно плану, на пути движения шведов в Россию через Белоруссию или Украину их встретят укрепленные крепости, оборонительные заграждения, налеты легкой кавалерии, сопротивление местных жителей (укрытие, уничтожение съестных припасов и пр.). Изматывание врага, его ослабление должно закончиться генеральным сражением, которое будет дано на территории России в подходящий момент, при наличии необходимых военных сил.
Петр снова и снова через своих дипломатов предлагает Швеции мир. Но ее самонадеянный король отвергает с порога все предложения и, по существу, загоняет себя в ловушку. Некоторые из современников уже тогда начинали это понимать. Барон Генрих Гюйсен, тогда русский посол в Вене, честно, кстати говоря, служивший России, сообщал в Москву в сентябре 1707 года:
«Шведы идут в Россию нехотя и сами говорят, что почти совсем отвыкли от войны после продолжительного покоя и роскошного житья в Саксонии. Поэтому некоторые предсказывают победу Петру, если вступит с Карлом в битву».
Французский посол Базенваль делает еще более определенный вывод:
Карл же в ответ на запрос о возможных условиях мира с Россией велел передать французскому послу в Стокгольме:
Царь ожидает решительных событий в 1708 году:
– Молю Бога, чтобы в этом году он даровал благополучный исход дела нашего.
Преследуемый сонмом забот, Петр часто не выдерживает, срывается, распекает помощников. Так, он с удовлетворением узнал о том, что укрепления в Кремле и Китай-городе ремонтируются и сооружаются новые. Но, оказывается, московские власти не выслали из Москвы, как он в свое время приказал, шведского резидента Книпперкрона, который наблюдал за работами в Москве и мог сообщить об этом своему королю. Далее выяснилось, что мнения бояр, рассматривавших на заседании этот вопрос, не были даже записаны, решение не запротоколировано. И.А. Мусин-Пушкин, ответственный за ремонт и возведение укреплений, получил от царя жестокий разнос, а князь-кесарь Ромодановский – указ:
«Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно; и без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».
Раздумывая о предстоящем, Петр не исключал возможность своей гибели. На этот случай он распорядился выдать в случае его кончины три тысячи рублей Екатерине Василевской, своей фактической супруге. Отдав распоряжения, в ночь на 6 января 1708 года Петр выехал из столицы и через Смоленск, Минск прибыл в Дзенциолы, где на зимних квартирах стояла русская армия во главе с Меншиковым.
Карл XII наконец двинулся со своей армией (шестьдесят три тысячи солдат) на восток. Русская армия (сто тысяч человек), выполняя Жолквенский план, отступала. Шведы терпели большие лишения, не находя ни хлеба, ни скота, ни фуража. Шли поэтому медленно, с частыми и длительными остановками. Силы армии вторжения таяли. Но все же с королем шли тридцать пять тысяч опытных, закаленных воинов. За нею из Риги Левенгаупт вел шестнадцать тысяч солдат и огромный обоз с припасами.
Русская армия прикрывала дороги на Могилев, Шклов, Копысь. На правом фланге стоял Шереметев с тринадцатью пехотными полками и Меншиков с одиннадцатью драгунскими полками; в центре – Репнин с десятью полками солдат и драгун; на левом фланге Голицын с десятью драгунскими полками. Все они были болотами отрезаны друг от друга. Двадцать пятого июня царь выезжает в армию. Шлет письма Шереметеву:
«Скоро буду к вам. И прошу, ежели возможно, до меня главной баталии не давать».
Карл XII возобновил движение на восток, имея целью взятие Москвы. Он по-прежнему планировал свержение Петра, которого должен, по его мысли, заменить Яков Собеский. Север и северо-запад России, в том числе Новгород и Псков, отойдут к Швеции; Украина и Смоленщина – Лещинскому, причем в Киеве будет сидеть вассал последнего «великий князь» Мазепа; русские южные земли предназначались туркам, крымцам и прочим сторонникам Карла. В России, говорил Карл Лещинскому, будут отменены все реформы, расформирована новая армия, воцарятся старые порядки; здесь он непреклонен:
– Мощь Москвы, которая так высоко поднялась благодаря введениям иностранной военной дисциплины, должна быть уничтожена.
Королю грезилось, что Россия будет обращена вспять – ее растащат на куски, отбросят от Балтики (Петербург – стереть с лица земли!), а сам он будет верховным судьей во всем, что происходит от Эльбы до Амура.
Речь шла, таким образом, о национальном существовании России как государства, его жизни или смерти. До сих пор Петр, его полководцы и войска действовали успешно, осмотрительно, хотя и случались неудачи. Но вот произошла осечка – у Головчина, в Белоруссии, 3 июля 1708 года на корпус Репнина напало войско Карла. Сначала открыла ураганный огонь артиллерия противника. Через два часа пошла в атаку шведская пехота, переправившаяся вброд через реку Бабич. Воины Репнина сопротивлялись героически, отчаянно, но превосходящие силы врага сломили их упорство. Не получив помощи, Репнин отступил, отошли и оба фланга. Пятого июля все русские войска перешли Днепр, а через три Дня шведы вошли в Могилев. Из восьми тысяч сражавшихся русских солдат немало осталось на поле боя; шведы, действовавшие более успешно, потеряли меньше. Репнин отступил, хотя разгрома и не потерпел. Петр вскоре узнал, что ряд русских полков во время сражения отступил в беспорядке, их пушки достались шведам. Другие оказывали сопротивление врагу, но вели бой «казацким, а не солдатским» обычаем. Царь не проявил снисходительности к своим военачальникам – враг подошел с главными силами к России, и небрежность, неумение могли обойтись очень дорого. Он распорядился предать военному суду Репнина и Чамберса – боевых генералов, к которым до сих пор относился с уважением, считался с их мнением. Лишь отвага, проявленная Репниным во время сражения, спасла его от смерти – генерала по решению военного суда разжаловали в солдаты (вскоре, в сражении при Лесной, он снова покажет себя храбрецом и вернет себе чин и должность). Чемберса отстранили от должности, но звание генерала ему, человеку престарелому, сохранили.
Шведский король принялся, по словам Ключевского, помогать Петру, как только мог, гоняясь за Августом II. И царь использовал передышку, предоставленную Карлом XII, в полной мере. Не в его привычках горевать по поводу неудач. Он сразу понял корень, суть того, что произошло под Нарвой. Позднее, в «Истории Свейской войны», об этом написано очень верно:
«Шведы над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно. Но надлежит разуметь – над каким войском оную учинили, ибо только один старый полк Лефортовский был (который пред тем назывался Шепелева); два полка гвардии только были на двух атаках у Азова; полевых боев, а наипаче с регулярными войсками, никогда не видали. Прочие ж полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые, самые были рекруты… К тому ж за поздним временем великий голод был, понеже за великими грязьми провианта привозить было невозможно. И, единым словом сказать, все то дело яко младенческое играние было, а искусство ниже вида. То какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску (шведскому. – В.Б.)над такими неискусными сыскать викторию?… Но когда сие нещастие (или, лучше сказать, великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила».
Таково откровенное и самокритичное, как говорят сейчас суждение царя о нарвской катастрофе. Ее размер, кстати говоря, сильно преувеличивали и сам Петр, и его современники, русские и иностранные, а также и нынешние историки.
Петр, еще больше напрягая силы, делает все возможное чтобы продолжать войну, взять реванш за поражение. В.О. Ключевский, не упускавший случая уязвить царя, отдает ему должное: «Предоставляя действовать во фронте своим генералам и адмиралам, Петр взял на себя менее видную техническую часть войны: он оставался обычно позади своей армии, устроял ее тыл, набирал рекрутов, составлял планы военных движений, строил корабли и военные заводы, заготовлял амуницию, провиант и боевые снаряды, все запасал, всех ободрял, понукал, бранился, дрался, вешал, скакал из одного конца государства в другой, был чем-то вроде генерал-фельдцейхмейстера, генерал-провиантмейстера и корабельного обер-мастера».
Приходилось полагаться прежде всего на свои силы. Союзники, по существу, вели дело к срыву военных планов Петра, в дружбе к которому распинался при всяком случае Август II. Отсюда – и измена де Кроа и десятков других офицеров-иностранцев под Нарвой, и прекращение осады Риги, и сепаратные переговоры саксонцев со шведами, и прочие интриги. А царь, о чем-то догадывавшийся, но знавший далеко не все (например, о тайных письмах де Кроа Августу II, который и заслал его в русскую армию, о соображениях самого короля и его советника пройдохи Паткуля), продолжал верить так называемому союзнику. Когда же вместо гарнизона одной крепости неожиданно пришлось иметь дело с хорошо обученной регулярной армией, – последствия оказались весьма плачевными для него и радостными для шведов. Недаром их король торжествовал, недаром он же наградил русского главнокомандующего, так позорно перебежавшего в его лагерь, полутора тысячами червонцев и сажал его кушать за королевский стол.
А Петр и его помощники приводят в порядок полки, потрепанные под Нарвой, формируют новые. Отливают более трехсот орудий – новые уральские заводы работают на полную мощность; с церквей снимают колокола для изготовления пушек. Все это дает плоды. В конце января 1701 года, год с небольшим спустя после неудачи под Нарвой, Плейер, посол империи в Москве, сообщает своему потентату, что русская армия стала втрое сильнее, чем прежняя. Но ослепленный Карл окончательно теряет трезвое понимание обстановки. Петровскую армию он считает недостойной внимания великого полководца:
– Нет никакого удовольствия биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут.
Но так считали не все. Даже один из его ближайших помощников, генерал Стенбок, с тревогой следит за своим патроном:
– Король ни о чем больше не думает, как только о воине; он уже больше не слушает чужих советов; он принимает такой вид, что будто бы Бог непосредственно внушает ему, что он должен делать.
Многие в Европе смотрят на события, связанные с войной России и Швеции, глазами Карла XII. Правители Англии, Голландии, Франции наперебой стараются сделать короля своим союзником, восторгаются победами, превозносят его военный гений. В хор дифирамбов вплетают свои голоса герцог Мальборо и Евгении Савойский, великие полководцы, английский и австрийский. Вспоминают Густава Адольфа, прадеда шведского короля, победоносного полководца и ненавистника России.
Руководители шведской и вообще европейской дипломатии считали, что Россия, разбитая и поверженная, должна чуть ли не упасть на колени перед победоносным королем. По словам того же Матвеева, сидевшего в Нидерландах, «здешние господа ждут мира, потому что лучшие Ваши (Петра, – В.Б.)войска побиты… и солдат таких вскоре обучить невозможно». Петр уже кое-что узнал о нравах этой дипломатии. «Великое посольство» открыло на многое глаза царю, тогда еще дипломату неискушенному и доверчивому. Опыт приобретался в дипломатической борьбе с ее неприкрытыми расчетами, коварством, интригами и всем прочим. Будучи прагматиком, он усваивает кое-что из этих методов, но нередко по-прежнему допускает наивную доверчивость и соблюдает элементарные правила приличия, правовые принципы, нарушаемые другими. Так, когда началась война со Швецией, Петр позволил ее дипломатическим представителям выехать на родину. А Карл XII решил по-другому – по его приказу посадили в тюрьму русского посла Хилкова, сотрудников и слуг, а также всех русских купцов. Этот факт отмечает Анри Труайя в своей книге, опубликованной во Франции в 1979 году.
Петр продолжает наращивать силы для предстоящих сражений со «шведом». А король, его противник, колесит с армией к западу от русских границ, в Польше. Громит саксонцев под Ригой. Подумывает уже, после побед над более сильными врагами, о походе против русских, которых считает намного более слабыми, чем датчане, поляки и саксонцы. «Август, – по меткому замечанию С.М. Соловьева, – был драгоценный союзник для Петра не силою оружия, но тем что возбудил к себе такую ненависть и такое недоверие шведского короля; он отвлек этого страшного в то время врага от русских границ и дал время царю ободрить свои войска и выучить побеждать шведов».
Карл завяз в Польше – на два фронта воевать он не мог. Петр продолжает укреплять армию, мобилизовывать все ресурсы страны. Ему и России нужна победа, хотя бы для начала и небольшая, чтобы русские люди, армия в особенности, воспрянули духом, а Европа изменила свое мнение о восточных «варварах». О том писали его дипломаты, в частности Голицын из Вены осенью 1701 года:
«Всякими способами надобно домогаться получить над неприятелем победу… Хотя и вечный мир заключим, а вечный стыд чем загладить? Непременно нужна нашему государю хотя малая виктория, которой бы имя его по-прежнему во всей Европе славилось; тогда можно и мир заключить. А то теперь войскам нашим и войсковому управлению только смеются. Никак не могу видеть министров, сколько ни ухаживаю за ними: все бегают от меня и не хотят говорить».
Шведы действуют в Польше вполне успешно. Но не только там – пытаются по морю прорваться к Архангельску, чтобы сжечь единственный порт, связывающий Россию с Европой. Там отбили атаку шведских кораблей с немалым для них уроном. Петр спешит туда, чтобы принять срочные меры, укрепить город, столь важный для государства.
Одновременно с заботами на севере приходилось думать и о юге – держать наготове флот, строить новые корабли у Воронежа на случай враждебных действий со стороны Турции. Но здесь пока было спокойно.
Непрерывно одолевали заботы о добывании денег, которых всегда не хватало. Однажды он поделился с Ромодановским (по другим источникам, это был Прозоровский):
– В казне нет денег, войскам давать нечего. Нет и артиллерии, а сие потребно скоро. Что делать? Может быть, убавить в монастырях сокровища в золоте и серебре и натиснуть из него деньги?
– Сие дело щекотно. Должно придумать иное.
– Какое?
Собеседник повел царя в тайную кладовую в Кремле. Там лежали вороха серебряной и позолоченной сбруи и посуды, мелкой серебряной монеты, голландских иоахимсталеров (на русский манер их звали ефимками). Потрясенный царь услышал от князя такой рассказ:
– Когда родитель твой, царь Алексей Михайлович, в разные времена отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я никому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда.
Так или иначе происходило в тот день в потайной кремлевской каморке – сказать трудно, как и заключить – состоялся ли такой разговор вообще. Во всяком случае, «крайняя нужда» в деньгах действительно пришла.
Монетный двор делал все, что можно. Уменьшал, в частности, вес серебряных монет, чеканил сначала сотни тысяч, затем – миллионы рублей. Появились «прибыльщики» – чиновники, придумывавшие новые налоги. Вскоре русские полки начали одерживать первые победы. В конце декабря 1701 года в Ливонии, у деревни Эрестфер под Дерптом, Шереметев во главе семнадцатитысячного корпуса напал на семитысячный корпус Шлиппенбаха. Шведы потеряли три тысячи человек. Триста пятьдесят попали в плен к русским. В Москве отметили победу фейерверком. Награды получили все участники сражения, вплоть до солдат; Шереметев же – чин генерал-фельдмаршала и орден Андрея Первозванного. Петр торжествовал:
– Мы можем наконец бить шведов!
Через полгода с лишним – новая победа; 18 июля 1702 года тот же Шереметев опять громит, на этот раз под Гуммельсгофом, Шлиппенбаха, который теряет пять тысяч убитыми, триста пленными и всю артиллерию.
С осени того же года Петр лично руководит военными действиями в Ингрии. Сначала его полки штурмом берут крепость Нотебург у истока Невы из Ладожского озера; затем – крепость Ниеншанц близ устья той же реки. А 7 мая следующего года Петр и Меншиков на лодках напали на два шведских морских корабля и выиграли бой. Победа была полностью его заслугой, и он, как и его любимец Меншиков, получил орден Андрея Первозванного.
В результате победного исхода военной кампании 1701–1703 годов все земли по Неве, от истоков до устья, оказались в руках победителей-русских. В этом немалая заслуга царя, хотя он нисколько не выпячивает свою роль, более того – даже скрывает, затушевывает ее, говорит «мы», «наши войска» и т. д. Победа, в его мнении, – результат общих усилий армии, от солдат до фельдмаршала.
В присоединенной земле, где некогда Александр Невский громил захватчиков-шведов (Невская битва 1240 года), Петр 16 мая 1703 года закладывает в устье Невы, на острове Луст-Эйланд (Веселый остров), крепость Санкт-Петербург, будущую новую столицу России. Деревянная крепость, построенная солдатами, имела шесть бастионов. Рядом с ней поставили деревянный домик Петра, который стоит там и поныне, привлекая толпы туристов.
В новопостроенную крепость Петр назначил губернатора – все того же Меншикова. Его не смущают ни болота, ни плохой климат. Более того, он радуется, что живет в таком раю, как, без тени сомнения или юмора, пишет своим корреспондентам:
«Истинно, что в раю здесь живем».
«Не могу не писать вам из здешнего парадиза».
«О здешнем поведении сомневаться не изволь, ибо в раю Божием зла быть не может».
«Парадиз», в который Петр прямо-таки влюблен, должен стать, по его мысли, воротами в Балтику, в Европу; сюда пойдут со всех сторон нужные товары. Но не только роль торгового порта уготована Петербургу его основателем, историей. Год спустя царь в письме к Меншикову называет новую крепость и порт «столицей». Для ее защиты с моря он приказывает в 1704 году заложить морскую крепость. Это был Кроншлот (Кронштадт) на острове Котлин, в тридцати верстах к западу от Петербурга. Часто приплывает сюда, следит за возведением укреплений.
– Теперь Кронштадт в такое приведен состояние, что неприятель в море близко появиться не смеет. Иначе разобьем корабли в щепы. В Петербурге спать будет спокойно.
Предмет его особых забот и беспокойства – строительство флота на Балтике и для Балтики. Без него, он в этом уверен, невозможно защитить, удержать то, что добыто:
– Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет; а который и флот имеет, обе руки имеет.
На Олонецкой верфи в 1703 году под руководством царя начинают постройку сорока трех кораблей. Потом, в устье Невы, он закладывает другую верфь – знаменитую Адмиралтейскую, сыгравшую потом такую большую роль в развитии флота России. Ее работа начинается в 1705 году, а в апреле следующего со стапелей сходит первый корабль.
На берегах Невы началось по-настоящему превращение России в морскую державу. Именно здесь Петр прорубил то «окно в Европу», о чем столетие с лишним спустя напишет Пушкин. Строил он и для настоящего, и для будущего. Сохранился рассказ о том, как он сажал желуди в Петербурге. Кто то из вельмож, находившихся при нем, улыбнулся иронически и тем вызвал гневную тираду монарха:
– Понимаю! Ты мнишь: не доживу я до матерых дубов. Правда! Но ты – дурак! Я оставляю пример прочим, чтоб делали то же, потомки со временем будут строить из них корабли. Не для себя тружусь, польза государству впредь.
Петр, как никто, может быть, другой, умел смотреть в будущее:
– Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам.
Петр радовался любому, самому малому на первых порах, успеху. То же испытывали его помощники. Когда осенью 1703 года в устье Невы приплыл иностранный корабль с грузом соли и вина, Меншиков, петербургский губернатор, одарил всю его команду.
Войска Петра продолжают одерживать верх над шведами. То сам Петр громит их отряд под Петербургом. То Шереметев штурмом берет Копорье и Ям, древние русские города (1704). Затем наступает очередь Дерпта – тоже древнерусского Юрьева, основанного еще Ярославом Мудрым в 1030 году. Наконец, Петр взял реванш и под Нарвой. Девятого августа 1704 года он взял Нарву в ходе короткого, но ожесточенного штурма. В ходе сражений шведы потеряли тысячи солдат, много снаряжения. Петр не упускает случая провести пленных шведов по улицам Москвы.
Взятие Нарвы, древнего русского Ругодива, стало веским реваншем за поражение в начале войны, обозначило рубеж в начальном ее этапе. Петр и Россия быстро оправились от первой неудачи, благодаря энергичным усилиям одержали ряд побед и закрепились на берегу Балтики. Можно было бы и передохнуть, но Петр, неудержимый и деятельный, спешит из Нарвы к Дерпту, сопровождающим его генералам и министрам показывает укрепления, рассказывает о ходе штурма. Оттуда через Псков и Новгород едет на Олонецкую верфь: как там строятся корабли? Потом – в Петербург: как здесь, в «парадизе», обстоит дело с возведением зданий? Снова в Нарву, где дает прощальную аудиенцию послу Турции, для которого небезынтересно убедиться в том, какие мощные крепости штурмуют и захватывают русские. Далее, по дороге в Москву, осматривает в районе Вышнего Волочка место соединения рек Тверцы и Меты, определяет: здесь рыть Вышневолоцкий канал.
Победы в Прибалтике не только заставили русских поверить в свои силы и возможности на поле боя, но и привели к освобождению от шведов ряда земель по восточному и южному побережью Финского залива, активизировали перестройку армии и госаппарата, создание флота на Балтике. Было положено начало тому делу, которое обещало принести в будущем, и довольно близком, немалые успехи – военные, политические, хозяйственные.
Все эти годы Петр и дипломаты стремились добиться посредничества западных государств, чтобы заключить мир со Швецией. Но там увидели в подобных попытках признаки слабости России и не хотели помочь ей в переговорах со шведским королем. Карл XII и слышать не хочет о мире – ни с Августом, ни тем более с Петром.
Армия Карла, несмотря на легкие победы, изматывалась в Польше, а в стратегическом плане непрерывно проигрывала. Россия же не только стяжала успехи в Восточной Прибалтике, но и, что самое существенное, приобретала, чем далее, тем более, стратегические преимущества. Хотя до решительных побед еще было далеко.
По всему чувствовалось, что не за горами новые схватки с армией самого «шведа» – короля Карла. В начале 1706 года тот чуть было не блокировал главную русскую армию, которая стояла в Гродно. Ее главнокомандующий фельдмаршал из немцев Г.Б. Огильви, по существу, саботировал сначала приказы Петра о выводе армии на восток. И лишь самое энергичное вмешательство царя, пославшего в Гродно Меншикова, спасло армию, предотвратив гибельные последствия бездействия Огильви, граничившие с изменой.
Опечалило его и известие об очередном разгроме саксонцев шведами (первых было тридцать тысяч, вторых – восемь!). Август II к тому же, тайно от Петра, своего союзника, заключил (24 сентября 1706 года) Альтранштадтский договор с Карлом. По сути дела, он капитулировал – Польшу уступил королю С. Лещинскому, «состряпанному» Карлом (по его же выражению), порвал с союзниками. Хотя, скрывая свою низость и предательство, незадолго перед тем участвовал в составе армии Меншикова в разгроме шведской армии Мардефельда под Калищем (18 сентября того же года).
Одновременно Петру приходится решать и множество других дел. Помимо текущих забот по добыванию денег, снабжению армии всем необходимым, он снова сталкивается с народным недовольством – бегством измордованных «подлых людишек» от тяжкого ярма на окраины, волнениями, открытыми, подчас мощными, восстаниями. Поднимаются на борьбу с насилиями воевод, прибыльщиков, сыщиков (ловивших беглых и крепостных и др.) жители Поволжья (1704– 1711 годы), Астрахани (1705–1706 годы), Дона и десятков соседних уездов Южной России, Поволжья и др. С обычно» жестокостью и беспощадностью Петр подавляет восстания, шлет против них большую армию и лучших своих полководцев, вплоть до фельдмаршала Б.П. Шереметева.
В это же время Петр готовится к борьбе с главной армией Карла XII. Со своими сподвижниками он разрабатывает в Жолкве, близ Львова, стратегический план войны на случай вторжения Карла.
Петр постоянно заботится о том, чтобы его армию не застал врасплох неприятель, не навязал бой в неблагоприятных для нее условиях. Об этом он постоянно твердит в указах письмах, распоряжениях, и именно его мысли легли в основу Жолквенского стратегического плана. Это был курс на генеральное сражение, которое следовало тщательно подготовить, дать его тогда, когда появятся верные шансы на выигрыш. Вынесли решение:
«Положено, чтоб в Польше с неприятелем баталию не давать, понеже, если б такое нещастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду. И для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше на переправах и партиями, также оголоженьем провианта и фуража томить неприятеля, к чему и польские сенаторы многие в том согласились».
Согласно плану, на пути движения шведов в Россию через Белоруссию или Украину их встретят укрепленные крепости, оборонительные заграждения, налеты легкой кавалерии, сопротивление местных жителей (укрытие, уничтожение съестных припасов и пр.). Изматывание врага, его ослабление должно закончиться генеральным сражением, которое будет дано на территории России в подходящий момент, при наличии необходимых военных сил.
Петр снова и снова через своих дипломатов предлагает Швеции мир. Но ее самонадеянный король отвергает с порога все предложения и, по существу, загоняет себя в ловушку. Некоторые из современников уже тогда начинали это понимать. Барон Генрих Гюйсен, тогда русский посол в Вене, честно, кстати говоря, служивший России, сообщал в Москву в сентябре 1707 года:
«Шведы идут в Россию нехотя и сами говорят, что почти совсем отвыкли от войны после продолжительного покоя и роскошного житья в Саксонии. Поэтому некоторые предсказывают победу Петру, если вступит с Карлом в битву».
Французский посол Базенваль делает еще более определенный вывод:
«Кампания против России будет трудной и опасной, ибо шведы научили московитов военному искусству, и те стали грозным противником. К тому же невозможно сокрушить такую обширную могущественную страну».
Карл же в ответ на запрос о возможных условиях мира с Россией велел передать французскому послу в Стокгольме:
«Король помирится с Россией, только когда он приедет в Москву, царя с престола свергнет, государство его разделит на малые княжества, созовет бояр, разделит им царство на воеводства».
Царь ожидает решительных событий в 1708 году:
– Молю Бога, чтобы в этом году он даровал благополучный исход дела нашего.
Преследуемый сонмом забот, Петр часто не выдерживает, срывается, распекает помощников. Так, он с удовлетворением узнал о том, что укрепления в Кремле и Китай-городе ремонтируются и сооружаются новые. Но, оказывается, московские власти не выслали из Москвы, как он в свое время приказал, шведского резидента Книпперкрона, который наблюдал за работами в Москве и мог сообщить об этом своему королю. Далее выяснилось, что мнения бояр, рассматривавших на заседании этот вопрос, не были даже записаны, решение не запротоколировано. И.А. Мусин-Пушкин, ответственный за ремонт и возведение укреплений, получил от царя жестокий разнос, а князь-кесарь Ромодановский – указ:
«Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно; и без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».
Раздумывая о предстоящем, Петр не исключал возможность своей гибели. На этот случай он распорядился выдать в случае его кончины три тысячи рублей Екатерине Василевской, своей фактической супруге. Отдав распоряжения, в ночь на 6 января 1708 года Петр выехал из столицы и через Смоленск, Минск прибыл в Дзенциолы, где на зимних квартирах стояла русская армия во главе с Меншиковым.
Карл XII наконец двинулся со своей армией (шестьдесят три тысячи солдат) на восток. Русская армия (сто тысяч человек), выполняя Жолквенский план, отступала. Шведы терпели большие лишения, не находя ни хлеба, ни скота, ни фуража. Шли поэтому медленно, с частыми и длительными остановками. Силы армии вторжения таяли. Но все же с королем шли тридцать пять тысяч опытных, закаленных воинов. За нею из Риги Левенгаупт вел шестнадцать тысяч солдат и огромный обоз с припасами.
Русская армия прикрывала дороги на Могилев, Шклов, Копысь. На правом фланге стоял Шереметев с тринадцатью пехотными полками и Меншиков с одиннадцатью драгунскими полками; в центре – Репнин с десятью полками солдат и драгун; на левом фланге Голицын с десятью драгунскими полками. Все они были болотами отрезаны друг от друга. Двадцать пятого июня царь выезжает в армию. Шлет письма Шереметеву:
«Скоро буду к вам. И прошу, ежели возможно, до меня главной баталии не давать».
Карл XII возобновил движение на восток, имея целью взятие Москвы. Он по-прежнему планировал свержение Петра, которого должен, по его мысли, заменить Яков Собеский. Север и северо-запад России, в том числе Новгород и Псков, отойдут к Швеции; Украина и Смоленщина – Лещинскому, причем в Киеве будет сидеть вассал последнего «великий князь» Мазепа; русские южные земли предназначались туркам, крымцам и прочим сторонникам Карла. В России, говорил Карл Лещинскому, будут отменены все реформы, расформирована новая армия, воцарятся старые порядки; здесь он непреклонен:
– Мощь Москвы, которая так высоко поднялась благодаря введениям иностранной военной дисциплины, должна быть уничтожена.
Королю грезилось, что Россия будет обращена вспять – ее растащат на куски, отбросят от Балтики (Петербург – стереть с лица земли!), а сам он будет верховным судьей во всем, что происходит от Эльбы до Амура.
Речь шла, таким образом, о национальном существовании России как государства, его жизни или смерти. До сих пор Петр, его полководцы и войска действовали успешно, осмотрительно, хотя и случались неудачи. Но вот произошла осечка – у Головчина, в Белоруссии, 3 июля 1708 года на корпус Репнина напало войско Карла. Сначала открыла ураганный огонь артиллерия противника. Через два часа пошла в атаку шведская пехота, переправившаяся вброд через реку Бабич. Воины Репнина сопротивлялись героически, отчаянно, но превосходящие силы врага сломили их упорство. Не получив помощи, Репнин отступил, отошли и оба фланга. Пятого июля все русские войска перешли Днепр, а через три Дня шведы вошли в Могилев. Из восьми тысяч сражавшихся русских солдат немало осталось на поле боя; шведы, действовавшие более успешно, потеряли меньше. Репнин отступил, хотя разгрома и не потерпел. Петр вскоре узнал, что ряд русских полков во время сражения отступил в беспорядке, их пушки достались шведам. Другие оказывали сопротивление врагу, но вели бой «казацким, а не солдатским» обычаем. Царь не проявил снисходительности к своим военачальникам – враг подошел с главными силами к России, и небрежность, неумение могли обойтись очень дорого. Он распорядился предать военному суду Репнина и Чамберса – боевых генералов, к которым до сих пор относился с уважением, считался с их мнением. Лишь отвага, проявленная Репниным во время сражения, спасла его от смерти – генерала по решению военного суда разжаловали в солдаты (вскоре, в сражении при Лесной, он снова покажет себя храбрецом и вернет себе чин и должность). Чемберса отстранили от должности, но звание генерала ему, человеку престарелому, сохранили.