Таисия Викторовна приподнялась, устало и укоризненно толкнула Кребса перстом в лоб, и он, в диком страхе, безмолвно рачась по комковатой горке земли, вынутой из ямы, вместе с задубелыми грудками глины ссыпался в могилу.
Как он падал – никто не видел, никто не слышал, и чёрная пурга тут же навспех бело, как саваном, прикрыла его.
Он умер сразу, без шума, едва успев свернуть себя в могильном уголке в ком.
Узнай про свою скорую смерть, он не поверил бы, как не верил Червякову. [90]«Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он (Червяков. – А.С.) лёг на диван и... помер». Разве так скоро можно? – сомневался когда-то Кребс. Оказывается, можно ещё во много раз быстрей.
А между тем Расцветаев всё разыскивал глазами Кребса в народе и, не найдя, сожалеюще подумал, что тот вообще ушёл.
– Досадно, дорогие, что не высказал я ему всей правды в глаза. Ушёл... А правда в том... треть жизни!.. – Расцветаев вскинул палец, – лучшие годы сгубил он на то – потолок низости! – чтоб не пустить вперёд себя Таисию Викторовну. Одно время он даже считал её своей ученицей, хотя и учились они в институте вместе... Не пропустил её, так и сам ни на шаг не пробился без неё вперёд... В своих разносах Кребс выдавал её метод за знахарство. Какое ж тут, извините, знахарство? Какая ж Таисия Викторовна знахарка? Да она ж из врачебной династии, которой без малого вот уже сто лет! И все эти годы Закавырцевы служили у нас в Борске!
Мне подпало откопать в библиотеке старый журнал. И там в разделе «Памяти врачебных деятелей Сибири» набежал я на некролог о родоначальнике закавырцевской династии. Я переписал. Прочитаю вам...
От отца Расцветаев перешёл к сыну, к Николаю Александровичу. Рентгенолог, он первый в Борске облучал онкологических больных. Проверял дозы облучения.
– Николай Александрович, Таисия Викторовна, дочь Людмила окончили один и тот же в Борске мединститут. Сейчас Людмила работает в Москве. Там же, в столице, во Втором медицинском имени Сеченова учится и внучка Таисии Викторовны, – Расцветаев тронул Ларису за локоть. – Четыре поколения врачей! И каких врачей! Воителей! А Кребс талдычил о каком-то знахарстве. То, над чем сушат умы учёные сейчас, покоенка Воительница ещё тридцать лет назад де-ла-ла! И делала прекрасно! Она не противопоставляла народную медицину научной. Напротив, свивала обе ниточки в одну. Как проще. Как лучше. Как надёжней! А у неё грозились отнять диплом врача! Мол, знахарство всё это! Представляете?!.. Её борец обрывал клешни, вершил главное: дальше рак не пойдёт, не на чем идти, он изолирован от «общества», от остального тела. Остаётся хирургу только выщелкнуть саму отпалую опухоль.
Повернёмся к статистике. Статистика – это такая до тошноты любознательная бабёшка, интересы которой не выбегают за границы пяти лет. Пять лет – пока всё, что может подарить человеку после операции научная медицина. Скромненько, архискромненько... А Таисия Викторовна на пятаки и не смотрела. Десять, пятнадцать, двадцать – вот её козыри! Не баран чихал, как она говаривала. Официальная медицина путём не может и первую стадию одолеть, а покойная брала третью. Так что народный опыт ой как мы обязаны беречь...
Надо предельно уважительно вникать в каждую разумную мысль, которая выскакивает в ходе эксперимента, во время работы. И выявись в этой мысли или в начинании хоть три процента выигрыша, то и тут их необходимо рьяно поддерживать, зорко охранять от нападок чумовых высокопоставленных чинодралов. Они ж ради своей корысти готовы уничтожить великое дело практического врача!
Должно печься и о трёх процентах, а у нас стало в строку девяносто четыре! – Расцветаев торжественно вознёс указательный палец. – Я доказал сногсшибательную цифру. Девяносто четыре! Только вдумайтесь... Несвалимый успех дали мои научные эксперименты с борцом. Так... Даже не верится, что он так сильно изводит метастазы... И разве мы не обязаны постоять за свои девяносто четыре победы? Будьте уверены, в лечение народа мы внесём свой борский опыт врачевания. Не могу не привести крупного учёного Томилина:
«Мы должны быть безмерно благодарны народу за то, что он сохранил для нас этот драгоценный опыт врачевания... Фитотерапии и другим методам народной медицины несомненно принадлежит богатое будущее».
Вчера я только что из Москвы. У нас в Борске открывается первый в стране институт народной медицины. Я его директор... Утвердили... У меня в кармане штатное расписание, печать. Но нет пока ни одного сотрудника. Правда, Лариса Владимировна, – Расцветаев обратил на Ларису долгий, значительный взгляд, – пообещала распределиться к нам. Под номером два я авансом внёс её уже в свой список. Для нас она золотой самородок. Она единственная продолжительное время видела Таисию Викторовну в работе, помогала ей. И институт начнётся с того, что примется ладить в широкую практику опыт Таисии Викторовны.
Расцветаев немного помолчал и подумал вслух:
– А разве не доспело побеспокоиться, чтоб нашему институту присвоили дорогое имя Таисии Викторовны, Великой Воительницы?
Гроб опустили, но он не стал ровно. Кособочился.
Недоумение, библейский страх затянули лица старух, наготовившихся бросить на гроб по горсти мёрзлой земли.
«Что это? – помертвело пытали глаза у глаз. – Что?»
Гроб снова достали. Поставили на бережку.
Расцветаев, самый молодой, самый протористый из мужчин, спрыгнул в яму. Кувырк рукой в творожистый бугоришко в углу – вроде ондатровый воротник. Дёрг, дёрг – за ондатрой выдернул целого Кребса.
Мёртвого, уже отжитого.
Расцветаева так и одело морозом.
Охнув, он, поражённый, выронил ондатру и оторопело запятился.
– Что там такое? Что? – тревожно спросило разом несколько голосов.
Уперевшись спиной в поперечную короткую стену, Расцветаев остановился и, словно отнятый от языка, в растерянности поднял руку, молча указывая на Кребса.
Весь народ сбило, туго сбило за плечами Расцветаева, откуда лучше было видать Кребса. Кребс покинуто сидел в углу, уткнувши лицо в колени. Казалось, ему было холодно, он свился в калачик, напахнув на голову воротник. Шапка, распято раскинув уши-руки, недвижно и опрокинуто лежала у ног и безучастно собирала уже не тающий сыпкий, упругий снег.
Застывшие в недоумении взоры приварило к Кребсу.
«Эвва!.. – размыто подумалось Расцветаеву. – Наш подстрел везде подспел. Обогнал... Первый прибежал. Встречает мастеровито. С первой минуты и тампродолжает ей солить. Подпихнул первую свинью. Экий пачкунишко!.. Экий злотв?рец!.. Лукавомудрый волчара...»
Кто-то тихонько подумал вслух:
– Может, позвать скорую?... Чтоб забрали этого злоныру в морг?...
И тут же сам себе ответил:
– Вот ещё невидаль! С кладбища трупы таскать... Хотя... Почему не отвезть?
И снова стало тихо.
– Тю-ю!.. – наконец подломив тишину, осудительно сказала одна старуха, плеснув обеими руками на Кребса. – Лихостной да злохитростный чо... Своей ходкой прибёг в глинский садик, [91]ухватил чужу вотчинку. Дума, яго и будя...Жил как нелюдь и помер как непокойник...
– Ну-к, Виталь Владимыч, – отвердело поддержала другая. – А ну-к вымахнить, качнить оттедева, из земляночки, эту похабну, тоскливу козлину. Грому на него нету! Ить не для него... Для мамушки Таись Викторны стелили горьку пухову постелюшку...
И возрос свежий печальный холмок.
«Что мы сделали, россияне? Кого погребли?»
Мало-помалу пурга пошла опадать.
Впервые за долгие пять дней проглянули сквозь тучи голубые оконца неба.
В Борске ждали солнца.
1985–1986
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ОТ АВТОРА
Как он падал – никто не видел, никто не слышал, и чёрная пурга тут же навспех бело, как саваном, прикрыла его.
Он умер сразу, без шума, едва успев свернуть себя в могильном уголке в ком.
Узнай про свою скорую смерть, он не поверил бы, как не верил Червякову. [90]«Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он (Червяков. – А.С.) лёг на диван и... помер». Разве так скоро можно? – сомневался когда-то Кребс. Оказывается, можно ещё во много раз быстрей.
А между тем Расцветаев всё разыскивал глазами Кребса в народе и, не найдя, сожалеюще подумал, что тот вообще ушёл.
– Досадно, дорогие, что не высказал я ему всей правды в глаза. Ушёл... А правда в том... треть жизни!.. – Расцветаев вскинул палец, – лучшие годы сгубил он на то – потолок низости! – чтоб не пустить вперёд себя Таисию Викторовну. Одно время он даже считал её своей ученицей, хотя и учились они в институте вместе... Не пропустил её, так и сам ни на шаг не пробился без неё вперёд... В своих разносах Кребс выдавал её метод за знахарство. Какое ж тут, извините, знахарство? Какая ж Таисия Викторовна знахарка? Да она ж из врачебной династии, которой без малого вот уже сто лет! И все эти годы Закавырцевы служили у нас в Борске!
Мне подпало откопать в библиотеке старый журнал. И там в разделе «Памяти врачебных деятелей Сибири» набежал я на некролог о родоначальнике закавырцевской династии. Я переписал. Прочитаю вам...
«Доктор Закавырцев Александр Ефимович окончил медфак Казанского университета в 1893 году и по окончании его был ординатором терапевтической клиники того же университета, а затем два года врачом на уральских заводах.Сворачивая тетрадь с записью в трубочку и пряча её в карман, Расцветаев перенёс глубоко благодарные глаза на белую возвышенку, поднимавшуюся сразу за гробом с телом покойной. И все потянули пронзающе-печальные взгляды в сторону, куда смотрел Расцветаев – на закавырцевские холмы, где в ряд покоились Александр Ефимович, Николай Александрович, Георгий Николаевич. Все три холма забило снегом и бело слило в один, высокий, прочный.
Службу в городе Борске начал в 1897 году, где и проработал до дня своей смерти в 1920 году. Первые годы своей службы Александр Ефимович проводит старшим врачом борской городской больницы ведомства общественного призрения. Несмотря на то, что эта больница служила в то же время госпитальными клиниками университета, она представляла собой типичное для того времени так называемое «богоугодное заведение».
Грязь, теснота, отсутствие инвентаря и белья, плохое питание больных и прочее и прочее были отличительными чертами этого, с позволения сказать, лечебного заведения. Вместе с заведующими клиниками профессорами Александр Ефимович положил много труда для возможного улучшения состояния больницы, которая помимо всего играла ещё огромную роль в жизни беднейшего населения города и окрестного крестьянства.
В 1906 году Александр Ефимович делается директором и преподавателем вновь открывшейся в Борске акушерско-фельдшерской школы, которая вскоре же его трудами становится одной из лучших среди учреждений этого типа как по оборудованию, так и по качеству выпускаемых из нее медицинских работников. Окончившие борскую школу нарасхват приглашаются на службу в различные места Сибири.
Эту должность Александр Ефимович сохраняет до своей смерти. Кроме прямых служебных обязанностей он все время состоит бесплатным врачом детских приютов. Прекрасный практический врач, отличавшийся крайней отзывчивостью, Александр Ефимович никогда не отказывал в помощи бедному населению города, был всегда бессребреником и умер бедняком, не оставив семье никакого имущества. Скончался он от крупозного воспаления лёгких в марте 1920 года».
От отца Расцветаев перешёл к сыну, к Николаю Александровичу. Рентгенолог, он первый в Борске облучал онкологических больных. Проверял дозы облучения.
– Николай Александрович, Таисия Викторовна, дочь Людмила окончили один и тот же в Борске мединститут. Сейчас Людмила работает в Москве. Там же, в столице, во Втором медицинском имени Сеченова учится и внучка Таисии Викторовны, – Расцветаев тронул Ларису за локоть. – Четыре поколения врачей! И каких врачей! Воителей! А Кребс талдычил о каком-то знахарстве. То, над чем сушат умы учёные сейчас, покоенка Воительница ещё тридцать лет назад де-ла-ла! И делала прекрасно! Она не противопоставляла народную медицину научной. Напротив, свивала обе ниточки в одну. Как проще. Как лучше. Как надёжней! А у неё грозились отнять диплом врача! Мол, знахарство всё это! Представляете?!.. Её борец обрывал клешни, вершил главное: дальше рак не пойдёт, не на чем идти, он изолирован от «общества», от остального тела. Остаётся хирургу только выщелкнуть саму отпалую опухоль.
Повернёмся к статистике. Статистика – это такая до тошноты любознательная бабёшка, интересы которой не выбегают за границы пяти лет. Пять лет – пока всё, что может подарить человеку после операции научная медицина. Скромненько, архискромненько... А Таисия Викторовна на пятаки и не смотрела. Десять, пятнадцать, двадцать – вот её козыри! Не баран чихал, как она говаривала. Официальная медицина путём не может и первую стадию одолеть, а покойная брала третью. Так что народный опыт ой как мы обязаны беречь...
Надо предельно уважительно вникать в каждую разумную мысль, которая выскакивает в ходе эксперимента, во время работы. И выявись в этой мысли или в начинании хоть три процента выигрыша, то и тут их необходимо рьяно поддерживать, зорко охранять от нападок чумовых высокопоставленных чинодралов. Они ж ради своей корысти готовы уничтожить великое дело практического врача!
Должно печься и о трёх процентах, а у нас стало в строку девяносто четыре! – Расцветаев торжественно вознёс указательный палец. – Я доказал сногсшибательную цифру. Девяносто четыре! Только вдумайтесь... Несвалимый успех дали мои научные эксперименты с борцом. Так... Даже не верится, что он так сильно изводит метастазы... И разве мы не обязаны постоять за свои девяносто четыре победы? Будьте уверены, в лечение народа мы внесём свой борский опыт врачевания. Не могу не привести крупного учёного Томилина:
«Мы должны быть безмерно благодарны народу за то, что он сохранил для нас этот драгоценный опыт врачевания... Фитотерапии и другим методам народной медицины несомненно принадлежит богатое будущее».
Вчера я только что из Москвы. У нас в Борске открывается первый в стране институт народной медицины. Я его директор... Утвердили... У меня в кармане штатное расписание, печать. Но нет пока ни одного сотрудника. Правда, Лариса Владимировна, – Расцветаев обратил на Ларису долгий, значительный взгляд, – пообещала распределиться к нам. Под номером два я авансом внёс её уже в свой список. Для нас она золотой самородок. Она единственная продолжительное время видела Таисию Викторовну в работе, помогала ей. И институт начнётся с того, что примется ладить в широкую практику опыт Таисии Викторовны.
Расцветаев немного помолчал и подумал вслух:
– А разве не доспело побеспокоиться, чтоб нашему институту присвоили дорогое имя Таисии Викторовны, Великой Воительницы?
Гроб опустили, но он не стал ровно. Кособочился.
Недоумение, библейский страх затянули лица старух, наготовившихся бросить на гроб по горсти мёрзлой земли.
«Что это? – помертвело пытали глаза у глаз. – Что?»
Гроб снова достали. Поставили на бережку.
Расцветаев, самый молодой, самый протористый из мужчин, спрыгнул в яму. Кувырк рукой в творожистый бугоришко в углу – вроде ондатровый воротник. Дёрг, дёрг – за ондатрой выдернул целого Кребса.
Мёртвого, уже отжитого.
Расцветаева так и одело морозом.
Охнув, он, поражённый, выронил ондатру и оторопело запятился.
– Что там такое? Что? – тревожно спросило разом несколько голосов.
Уперевшись спиной в поперечную короткую стену, Расцветаев остановился и, словно отнятый от языка, в растерянности поднял руку, молча указывая на Кребса.
Весь народ сбило, туго сбило за плечами Расцветаева, откуда лучше было видать Кребса. Кребс покинуто сидел в углу, уткнувши лицо в колени. Казалось, ему было холодно, он свился в калачик, напахнув на голову воротник. Шапка, распято раскинув уши-руки, недвижно и опрокинуто лежала у ног и безучастно собирала уже не тающий сыпкий, упругий снег.
Застывшие в недоумении взоры приварило к Кребсу.
«Эвва!.. – размыто подумалось Расцветаеву. – Наш подстрел везде подспел. Обогнал... Первый прибежал. Встречает мастеровито. С первой минуты и тампродолжает ей солить. Подпихнул первую свинью. Экий пачкунишко!.. Экий злотв?рец!.. Лукавомудрый волчара...»
Кто-то тихонько подумал вслух:
– Может, позвать скорую?... Чтоб забрали этого злоныру в морг?...
И тут же сам себе ответил:
– Вот ещё невидаль! С кладбища трупы таскать... Хотя... Почему не отвезть?
И снова стало тихо.
– Тю-ю!.. – наконец подломив тишину, осудительно сказала одна старуха, плеснув обеими руками на Кребса. – Лихостной да злохитростный чо... Своей ходкой прибёг в глинский садик, [91]ухватил чужу вотчинку. Дума, яго и будя...Жил как нелюдь и помер как непокойник...
– Ну-к, Виталь Владимыч, – отвердело поддержала другая. – А ну-к вымахнить, качнить оттедева, из земляночки, эту похабну, тоскливу козлину. Грому на него нету! Ить не для него... Для мамушки Таись Викторны стелили горьку пухову постелюшку...
И возрос свежий печальный холмок.
«Что мы сделали, россияне? Кого погребли?»
Мало-помалу пурга пошла опадать.
Впервые за долгие пять дней проглянули сквозь тучи голубые оконца неба.
В Борске ждали солнца.
1985–1986
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Жизнь невероятней любого вымысла.
Эту общеизвестную истину лишний раз подтверждает роман Анатолия Санжаровского «Сибирская роза».
Неспециалист, прочитав его, может искренне поверить, что это научная фантастика. Но, увы... Этот роман – выхваченный из жизни горячий кусок действительности наших дней.
Всё это было. Всё это есть.
К счастью и к величайшему сожалению.
К счастью потому, что мы долгие годы знали прототипа главной героини. Это врач-онколог. Окончила мединститут. В лечении широко применяла траву борец. Она не ошиблась в борце. Недавно научно подтверждены его весьма высокие антираковые возможности.
В экспериментах получен положительный эффект, более чем на 90 процентов прекращающий процесс метастазирования у подопытных животных. Весьма оптимистически можно смотреть на то, что скоро будет сделан ещё один верный шаг в лечении рака.
Смотреть никому не возбраняется, да...
Не один десяток лет врач помогала больным, но, к глубокому сожалению, чинуши, бюрократы, злопыхатели, облачённые властью, так и не дали ей провести обстоятельные, честные клинические испытания борца.
Во всём мире бьются над проблемой рака и учёные, и практические врачи, такие, как героиня романа. Автор убедительно показал её жизнь-поиск, с глубоким знанием конкретного дела нарисовал твёрдой рукой её мужественный, цельный характер в развитии.
При всей драматичности ситуации роман дышит верой в победу добра.
Так оно и будет.
Доктор медицинских наук
Фёдор Ромашов
Кандидат биологических наук
Геннадий Свиридонов
Эту общеизвестную истину лишний раз подтверждает роман Анатолия Санжаровского «Сибирская роза».
Неспециалист, прочитав его, может искренне поверить, что это научная фантастика. Но, увы... Этот роман – выхваченный из жизни горячий кусок действительности наших дней.
Всё это было. Всё это есть.
К счастью и к величайшему сожалению.
К счастью потому, что мы долгие годы знали прототипа главной героини. Это врач-онколог. Окончила мединститут. В лечении широко применяла траву борец. Она не ошиблась в борце. Недавно научно подтверждены его весьма высокие антираковые возможности.
В экспериментах получен положительный эффект, более чем на 90 процентов прекращающий процесс метастазирования у подопытных животных. Весьма оптимистически можно смотреть на то, что скоро будет сделан ещё один верный шаг в лечении рака.
Смотреть никому не возбраняется, да...
Не один десяток лет врач помогала больным, но, к глубокому сожалению, чинуши, бюрократы, злопыхатели, облачённые властью, так и не дали ей провести обстоятельные, честные клинические испытания борца.
Во всём мире бьются над проблемой рака и учёные, и практические врачи, такие, как героиня романа. Автор убедительно показал её жизнь-поиск, с глубоким знанием конкретного дела нарисовал твёрдой рукой её мужественный, цельный характер в развитии.
При всей драматичности ситуации роман дышит верой в победу добра.
Так оно и будет.
Доктор медицинских наук
Фёдор Ромашов
Геннадий Свиридонов
ОТ АВТОРА
Роман Сибирская роза» – это слёзы России.
Миллионы и миллионы людей умирают от рака. А что же медицина?
Не дремлет. Борется.
Одни в медицине борются с раком.
Другие в медицине – все при деле! – борются с теми, кто борется с раком.
Это не каламбур. Это горькая правда.
Главная моя героиня не вымысел. Жила в Сибири женщина. Врач-онколог. Тридцать лет лечила от рака и тех больных, которых не смогли вылечить онкологические центры Москвы, Сибири. Ещё в молодости «вышла» она на борец. Минздрав принял от неё заявку на изобретение, утвердил инструкцию клинических испытаний борца, но испытания так и не были проведены.
Известно решение ЮНЕСКО. Тому, кто даст человечеству избавление от рака, в полный рост отольют золотой памятник. При жизни.
Завистники, обременённые титулами академиков, профессоров, всячески ей мешали. По Менделееву, «пигмеи вязали великана». Ей, дипломированному онкологу из врачебной династии со 140-летним стажем, прилепили прозвище знахарки и жестоко шельмовали, издевались над ней, грозились отнять диплом врача. Воистину, «не пора ли защищать науку от тех, кто защитил диссертацию?» А она спасла жизни сотням человек. Она шла по верному пути. Хотя борец клинически так и не испытан, она всё же многим успела помочь. А в 1985 году один сибирский профессор закончил официальные опыты на животных и доказал, что борец поражает метастазы на 94 процента. Успех фантастический. И всё это из жизни.
Уже после смерти этой Великой Воительницы, в конце прошлого века, Государственный комитет по делам изобретений и открытий выдал на её имя авторское свидетельство № 1450164 на изобретение «Способ получения препарата, обладающего противоопухолевой активностью». Позже Комитет выдал и патент № 1801255 на её способ лечения злокачественных новообразований. По завещанию, патент получила дочь Людмила, мудрая и неистовая продолжательница Дела своей Матери.
Люди научатся лечить рак, как насморк, и мой роман – грустный правдивый рассказ про то, как трудно, как грязно, как жестоко шло человечество к этому.
Мы не можем отмахиваться от опыта народа. Разве можно чем-то заменить опыт народа?
Я решил показать свой роман прежде всего специалистам, известным учёным – доктору медицинских наук, профессору Российского университета дружбы народов Фёдору Николаевичу Ромашову и кандидату биологических наук Геннадию Михайловичу Свиридонову.
Геннадий Михайлович лично знал долгое время Великую сибирскую искусницу, помогал ей в работе, защищал её перед отъявленными местными и московскими чинохватами. Честнейший человек, талантливейший учёный, ему самому приходилось круто. Скудоумные учёныервачи вечно давили на него со всех сторон. Таланту на Руси никогда легко не бывает.
Как ни трудно работалось Геннадию Михайловичу, но он всегда находил силы для защиты искусницы, впоследствии послужившей прототипом литературной героини.
Тут надо сказать подробней, как появился этот роман.
Писательская судьба и раньше сводила меня с Геннадием Михайловичем.
Он сибиряк.
Это от него я узнал детективную историю про то, как неграмотная сибирская мудрая знахарка Блинова работала в начале прошлого века помощницей у парижского профессора в Сорбонне.
И стал я собирать материал про потомственную сибирскую знахарку из Сорбонны. Я бывал в тех местах в Сибири, где она родилась, где жила и работала.
Всё мне нравилось в захватывающей фантастической истории. И не хватало сущего пустяка. Встречи с самой знаменитой сибирячкой. Она была убита милиционером. Её приёмным сыном. Он считал, что она богата и требовал от неё денег...
Она взяла на воспитание полвагона ребятишек-сирот, вывезенных в блокаду из Ленинграда в Сибирь. Воспитывала, кормила, обихаживала экую ораву. Все ей были благодарны за спасение. А один решил и поживиться за её счёт. Это тот самый милиционер. Она спасла ему жизнь, вырастила до взрослости, а он только тем и отблагодарил,что сильно разгневался, когда узнал, что у неё не оказалось приличных денег, и в досаде ударил её пистолетом. Удар был смертельный.
– Значит, нужна встреча с самой Блиновой?
– Нужна.
– Будет. Только не с Блиновой, а с...
И вот тут-то Геннадий Михайлович свёл меня с мудрой старушкой, ставшей прообразом главной героини моего романа «Сибирская роза».
Ездил я в Сибирь от одного столичного журнала.
Роман не очерк, в неделю не напишешь. Отчёт по командировке я безбожно затянул на полтора года.
Редактор пригрозил судом взыскать с меня сто семьдесят рублей двадцать шесть копеек за командировку.
Вместо обещанной статьи о Блиновой «Знахарка из Сорбонны» я принёс ему свой роман «Сибирская роза».
И малая отечественная войнишка-сумятица приопала.
Фёдор Николаевич и Геннадий Михайлович написали послесловие к «Сибирской розе».
Рукопись была принята в издательстве «Молодая гвардия», где ещё в 1985 году вышел мой сборник художественных повестей «От чистого сердца». И «Сибирская роза» стояла в плане, готовилась к печати. Но книгой тогда, в 1990 году, так и не стала из-за перестроечного облома.
Анатолий САНЖАРОВСКИЙ
Миллионы и миллионы людей умирают от рака. А что же медицина?
Не дремлет. Борется.
Одни в медицине борются с раком.
Другие в медицине – все при деле! – борются с теми, кто борется с раком.
Это не каламбур. Это горькая правда.
Главная моя героиня не вымысел. Жила в Сибири женщина. Врач-онколог. Тридцать лет лечила от рака и тех больных, которых не смогли вылечить онкологические центры Москвы, Сибири. Ещё в молодости «вышла» она на борец. Минздрав принял от неё заявку на изобретение, утвердил инструкцию клинических испытаний борца, но испытания так и не были проведены.
Известно решение ЮНЕСКО. Тому, кто даст человечеству избавление от рака, в полный рост отольют золотой памятник. При жизни.
Завистники, обременённые титулами академиков, профессоров, всячески ей мешали. По Менделееву, «пигмеи вязали великана». Ей, дипломированному онкологу из врачебной династии со 140-летним стажем, прилепили прозвище знахарки и жестоко шельмовали, издевались над ней, грозились отнять диплом врача. Воистину, «не пора ли защищать науку от тех, кто защитил диссертацию?» А она спасла жизни сотням человек. Она шла по верному пути. Хотя борец клинически так и не испытан, она всё же многим успела помочь. А в 1985 году один сибирский профессор закончил официальные опыты на животных и доказал, что борец поражает метастазы на 94 процента. Успех фантастический. И всё это из жизни.
Уже после смерти этой Великой Воительницы, в конце прошлого века, Государственный комитет по делам изобретений и открытий выдал на её имя авторское свидетельство № 1450164 на изобретение «Способ получения препарата, обладающего противоопухолевой активностью». Позже Комитет выдал и патент № 1801255 на её способ лечения злокачественных новообразований. По завещанию, патент получила дочь Людмила, мудрая и неистовая продолжательница Дела своей Матери.
Люди научатся лечить рак, как насморк, и мой роман – грустный правдивый рассказ про то, как трудно, как грязно, как жестоко шло человечество к этому.
Мы не можем отмахиваться от опыта народа. Разве можно чем-то заменить опыт народа?
Я решил показать свой роман прежде всего специалистам, известным учёным – доктору медицинских наук, профессору Российского университета дружбы народов Фёдору Николаевичу Ромашову и кандидату биологических наук Геннадию Михайловичу Свиридонову.
Геннадий Михайлович лично знал долгое время Великую сибирскую искусницу, помогал ей в работе, защищал её перед отъявленными местными и московскими чинохватами. Честнейший человек, талантливейший учёный, ему самому приходилось круто. Скудоумные учёныервачи вечно давили на него со всех сторон. Таланту на Руси никогда легко не бывает.
Как ни трудно работалось Геннадию Михайловичу, но он всегда находил силы для защиты искусницы, впоследствии послужившей прототипом литературной героини.
Тут надо сказать подробней, как появился этот роман.
Писательская судьба и раньше сводила меня с Геннадием Михайловичем.
Он сибиряк.
Это от него я узнал детективную историю про то, как неграмотная сибирская мудрая знахарка Блинова работала в начале прошлого века помощницей у парижского профессора в Сорбонне.
И стал я собирать материал про потомственную сибирскую знахарку из Сорбонны. Я бывал в тех местах в Сибири, где она родилась, где жила и работала.
Всё мне нравилось в захватывающей фантастической истории. И не хватало сущего пустяка. Встречи с самой знаменитой сибирячкой. Она была убита милиционером. Её приёмным сыном. Он считал, что она богата и требовал от неё денег...
Она взяла на воспитание полвагона ребятишек-сирот, вывезенных в блокаду из Ленинграда в Сибирь. Воспитывала, кормила, обихаживала экую ораву. Все ей были благодарны за спасение. А один решил и поживиться за её счёт. Это тот самый милиционер. Она спасла ему жизнь, вырастила до взрослости, а он только тем и отблагодарил,что сильно разгневался, когда узнал, что у неё не оказалось приличных денег, и в досаде ударил её пистолетом. Удар был смертельный.
– Значит, нужна встреча с самой Блиновой?
– Нужна.
– Будет. Только не с Блиновой, а с...
И вот тут-то Геннадий Михайлович свёл меня с мудрой старушкой, ставшей прообразом главной героини моего романа «Сибирская роза».
Ездил я в Сибирь от одного столичного журнала.
Роман не очерк, в неделю не напишешь. Отчёт по командировке я безбожно затянул на полтора года.
Редактор пригрозил судом взыскать с меня сто семьдесят рублей двадцать шесть копеек за командировку.
Вместо обещанной статьи о Блиновой «Знахарка из Сорбонны» я принёс ему свой роман «Сибирская роза».
И малая отечественная войнишка-сумятица приопала.
Фёдор Николаевич и Геннадий Михайлович написали послесловие к «Сибирской розе».
Рукопись была принята в издательстве «Молодая гвардия», где ещё в 1985 году вышел мой сборник художественных повестей «От чистого сердца». И «Сибирская роза» стояла в плане, готовилась к печати. Но книгой тогда, в 1990 году, так и не стала из-за перестроечного облома.
Анатолий САНЖАРОВСКИЙ