Затем он работает в угольных копях Экибастуза под руководством самого Михаила Антоновича. Это было уже в 1925 году. И наконец наступила решающая пора. Он уже на пятом курсе. Позади тревожные годы — борьба с тяжелой болезнью, учеба, экспедиции, трудности быта. Но одновременно это были радостные годы — время приобщения к истинной науке, обретения глубоких знаний... Подошло время сдачи последних экзаменов, пора избрать тему дипломной работы и защитить ее...
   — Каныш, дорогой, советую тебе взять для диплома тему за пределами Казахстана. Ведь в ваших краях пока нет ни одного основательно разведанного, полностью оснащенного технической документацией месторождения. А без этого трудно написать хорошую работу. Так что подумай, — сказал Михаил Антонович.
   Через несколько дней Каныш снова пришел к своему учителю и объявил о своем выборе: Маинское месторождение в Минусинском округе.
   — Решил я, Михаил Антонович, специализироваться по меди. Думаю, придется мне в будущем порыться у нас в степи в поисках этого добра. Может, повезет и найду что-нибудь дельное.
   — Чую влияние Михаила Петровича! Столько лет Русаков ищет медь в Центральном Казахстане...
   — А что вы думаете по поводу Маинска?
   — Это стоящее месторождение. Поезжай, посмотри, что к чему. Побольше на ус намотай, пригодится.
   Через пять месяцев Каныш возвратился в Томск, возмужавший, уверенный в своих силах. Вскоре был готов его дипломный проект на тему «Разведка меди в Маинском месторождении и геологическое исследование его».
   14 мая 1926 года Сатпаев защитил свою работу перед Государственной комиссией. В дипломе, выданном ему, говорилось о присвоении квалификации горного инженера. По этому поводу в семипалатинской газете «Кызыл дала» вскоре появилось следующее сообщение: «Среди казахов очень немногие на сегодня получили сколько-нибудь солидное образование, а инженеров почти не было... И вот наконец наша казахстанская промышленность впервые получила в лице товарища Каныша своего специалиста... Верим, что Каныш Сатпаев оправдает наше доверие и будет неустанно трудиться, отдаст все свое знание для процветания молодой растущей индустрии Казахстана. Доброго пути молодому инженеру...» Над статьей помещен портрет обаятельного молодого человека. Густые волосы лежат волнами. На Каныше темный костюм, из-под воротника белоснежной рубашки выглядывает узел галстука...
   И еще одно важное событие произошло тем летом в его жизни. После долгих раздумий он решается связать свою жизнь с избранницей сердца — Таисией Алексеевной Кошкиной. Он знал ее еще по Семипалатинску, когда Тася работала в учительской семинарии лаборанткой. Потом они встретились в Томске, в аудиториях технологического. Учились вместе, даже специальность у них оказалась одна и та же. Долго Каныш не решался на этот шаг... Но чувства молодых людей взяли верх. И из Томска они отправились вместе. Перед ними открывалась бесконечная дорога жизни. Они были счастливы. Они были готовы без остатка посвятить себя борьбе за воплощение своих идеалов, за процветание Родины.

Часть вторая
Большой Джезказган

   ...В поисках минералов играет роль не только увлечение, азарт, удача или «фарт», как говорят искатели золота на Урале. Нет, поиски минералов связаны с глубоким, часто инстинктивным пониманием природы, умением по мелким признакам догадаться о том, что можно найти, по изменению зерна породы вовремя заподозрить возможность жилы, по изменению окраски предположить скопления цеолитов, по обломку сообразить, где должно быть коренное место.
   Тонкая наблюдательность естествоискателя и большой опыт нужны в этом деле, и не все делаются хорошими искателями, и не всем «везет».
Академик А.Е.Ферсман

Первые тропы

I

   Только какой-то месяц в году Улутауская степь может очаровать путника — весной вся она покрывается нежным малахитовым ковром, причудливо вытканным яркими соцветиями. Там и сям темнеют густые кусты кокпека. Блестки шайыра и баялыша то и дело проглядывают в зарослях полыни, и ярче всех горят под жарким степным солнцем разлетевшиеся повсюду брызги алого мака.
   Собрав влагу тысяч ручейков, выходят из русла речки, разливаясь все шире. Но как же короток этот праздник! Не успеют отцвести, войти в полный рост буйные травы, как снова степь укрывает бурый, безотрадный для глаза полог. Горячие ветры из Голодной степи и Каракумов иссушают растительность. Степь замирает, так и не покрасовавшись вволю.
   Особенно тяжело здесь летом. Голая равнина начисто выжжена. Кажущееся бездонным небо пугает своей прозрачностью и отрешенностью. Как благодати жаждет путник хоть слабого дуновения ветра. Но вот он налетел, пахнув зноем, раскаленным дыханием горячей пустыни, и все живое прячется и замирает. Где речки, через которые весной было не найти брода?! Вода темнеет лишь в глубоких лощинах да кое-где по пересохшим руслам. Только там и сохраняется зеленый наряд. Но такие места встретишь здесь очень редко. За долгие месяцы зноя степь успевает так выгореть, что осенью она кажется не только суровой, но и безжизненной... Таким впервые увидел место своей будущей работы и Сатпаев.
   После окончания института Канышу не сразу пришлось отправиться к месту службы. Сначала он поехал в Кзыл-Орду — тогдашнюю столицу республики. Центральный Совет народного хозяйства (КазЦСНХ) направил молодого инженера в распоряжение Атбасарского треста цветных металлов.
   Хотя «владения» этой организации находились на территории Казахстана, по административной линии она подчинялась Всесоюзному Совету Народного Хозяйства. Правление треста находилось в Москве. Потому чете молодых геологов поначалу пришлось ехать в столицу.
   Атбасарский трест цветных металлов организовался 10 июня 1925 года по специальному постановлению Совета Труда и Обороны СССР. К нему относились два комбината: Спасский, в который входили Карагандинский угольный бассейн, Успенский медный рудник, Спасский медеплавильный завод и Карсакпайский комбинат, который состоял из строящегося Карсакпайского медеплавильного завода, Байконурских угольных шахт, медных рудников Джезказгана и свинцового месторождения Кургасын. По сегодняшнему административному делению, это громадная территория примерно в восемьсот километров в окружности.
   Руководство треста сразу же назначило Сатпаева начальником геологического отдела. Таким образом, ему была вверена вся разведывательная и поисковая служба на огромной территории. Мало того, он стал кандидатом в члены правления (а через год его избрали членом правления треста). Так в один день вчерашний студент сделался главным специалистом большого многоотраслевого хозяйства, охватывающего своей деятельностью территорию, равную целому небольшому государству. Почетная, но и трудная миссия. Особенно для его двадцати семи лет и почти полного отсутствия опыта работы по специальности. Таисия Алексеевна пока осталась работать в Москве, в правлении треста.
   А Каныш не стал долго задерживаться в столице. Оформив разного рода документацию по новой должности, он отправился в путь.
   О тогдашних связях Джезказгана с внешним миром рассказывают документы Атбасарского треста, хранящиеся в Центральном архиве ВСНХ СССР: «...Дороги вовсе отсутствуют. Надежная связь — верблюды, но они в руках местного туземного населения, которое не всегда доброжелательно. По нашим расчетам, на руках у киргизов имеется около тысячи бричек и полутора тысяч верблюдов. Если сумеем привлечь половину их в наше дело, то можно считать проблему с транспортом уже решенной. К сожалению, такой уверенности у нас пока нет. Местное население пока считает выгодным заниматься охотой за сусликами. Ведь это ремесло особо поощряется продовольственным снабжением от заготовителей».
   Из Москвы он выехал поездом. Через несколько дней пересел в другой, курсировавший по дороге Оренбург — Ташкент, и сошел с него на станции Джусалы, ближайшей к Карсакпайскому заводу. Руководство Атбасарского треста выбрало Джусалы как перевалочную базу. Все грузы, прибывавшие для завода, разгружались здесь и доставлялись верблюдами и лошадьми на расстояние 430 километров.
   К моменту приезда Сатпаева на станции царило необычное оживление: вдоль построенной недавно трехкилометровой ветки с разгрузочной площадкой высились горы все прибывающих грузов — оборудование, лес, строительные материалы, всевозможные ящики. На склонах близких холмов в ожидании поклажи стояли караваны верблюдов. Сотни рабочих сортировали эти груды добра. Всякого рода посулами агенты треста вербовали людей, составляя договоры по найму, отправляли специалистов в Джусалы.
   Правление треста старалось до конца использовать погожее время и перебросить как можно больше материалов. На пути от Джусалы к заводу появились 18 пикетов для верблюжьих караванов. На каждом из них имелся достаточный запас воды и фуража. И вдоль всей дороги, прорезающей пустыню, были вырыты глубокие колодцы.
   Главный геолог треста не стал выбирать транспорт — с детства привыкший к спине двугорбого, он с удовольствием пустился в путь с верблюжьим караваном.
   «Хорошо помню Каныша Сатпаева — молодого, застенчивого, обаятельного, — рассказывал позднее бывший погонщик Шенеу Далабаев. — Помню потому, что был он первым инженером-казахом, которого я увидел в наших краях... Подходит он ко мне и вежливо, будто стесняясь, просится попутчиком. Я, конечно, заинтересовался его внешностью — инженера сразу видно по одежде и манере речи. Говорю: „Что несет тебя в наши края?“ Он отвечает: „Еду работать“. — „Надолго ли, месяца на два?“ — «Нет, насовсем, отагасы[13]. Возьмите попутчиком». — «Возьму, конечно, если не убежишь с полдороги. Знаю вас, спецов... Немало я перевидел их. Приедут, поживут, а потом словно ветром сдуло...»
   Караванная дорога до Карсакпая представляла собой скучное зрелище: бесконечная голая степь с однообразными приземистыми сопками. А людей увидишь, если посчастливится встретить на пути караван. От жилья до жилья долгий дневной переход. Пикеты — низенькие саманные домишки, тесные и темные. Вода в колодцах солоноватая, еды в дороге не найдешь даже за плату — если не запасся сам, будешь голодным до самого завода. Изредка в отрогах холмов видны табуны антилоп. Они хозяева этих мест, но настолько застенчивы, что взирают на гостей только издали.
   Семь дней караван идет до Карсакпая.
   Канышу повезло — он ехал с лучшим караванщиком. Шенеу сделал все, чтобы показать новому инженеру свою расторопность, и постарался поскорей доставить своего пассажира.
   И вот наконец вечером шестого дня они увидели на самой вершине сопки высокую трубу Карсакпайского завода.

II

   В тот знаменательный год Карсакпай походил на аул, только что откочевавший на новое место. Но в ауле может быть лишь десяток юрт, а здесь их стояли сотни. Будто бы целая волость разом перебралась сюда, в узкую долину речки Кумола. Юрты без особого порядка рассыпались на пространстве от старой зимовки бая Карсакпая до подножия сопки Балбыраун, возвышавшейся напротив площадки строящегося завода. Люди селились и по обе стороны Джусалинского тракта. Здесь жили в основном караванщики, они размещались в легких летних косах[14], палатках. На берегу плотины, возле которой плескались воды Кумолы, негде было яблоку упасть. Там строили себе жилье рабочие, приехавшие в Карсакпай с семьями. Чем ближе вода, тем удобней держать мелкий скот...
   Строительство здесь развернулось еще в давние времена. Начали его англичане. Они арендовали у бая Карсакпая зимовье сроком на 30 лет, обязавшись уплатить четырнадцать тысяч рублей. Предприниматели построили рудничный двор, плавильный цех, кое-где установили оборудование. Но запустить завод не успели. Как гром с ясного неба грянула революция. И арендаторам пришлось убраться, так и не выплавив ни одного пуда джезказганской меди. Советская власть решила не демонтировать завезенное оборудование, а достроить завод.
   Каныш приехал в Карсакпай в год начала работ. По масштабам того времени это была грандиозная стройка, самая крупная в казахской степи. И этот первый медеплавильный завод, который сооружала Советская страна, был первым в жизни инженера Сатпаева. Увиденное поразило молодого геолога: тысячи лопат и тачек. Такое скопление рабочих он видел впервые.
   Строительство в Карсакпае в основном велось в двух местах: на площадке завода и вдоль железнодорожной линии. К пуску предприятия должно было завершиться и строительство узкоколейного пути между Байконуром и Джезказганом, протяженностью в несколько десятков километров. В Байконуре имелся уголь, пригодный для плавки меди. Поселок лежал недалеко от Карсакпая по Джусалинскому тракту. Перед своим уходом англичане затопили построенные шахты. Теперь их надо было очищать и достраивать. Джезказган поставлял основное сырье — медную руду. Строить узкоколейную ветку не значило просто отсыпать насыпь, положить шпалы и рельсы, надо еще было соорудить станции, разъезды, разгрузочные площадки, подъездные пути. Кроме того, в Джезказгане запланировали построить обогатительную фабрику. Не возить же пустую породу за шестьдесят километров в Карсакпай. Не рассчитывать же, по примеру англичан, только на богатую руду — это недопустимое хищничество.
   Обо всем этом подробно рассказывал Сатпаеву директор комбината Иван Васильевич Деев. Хотя о многом Каныш узнал еще раньше в Москве, увиденное перевернуло представления молодого специалиста о масштабах стройки. Еще больше удивил его директор комбината — столько энергии и энтузиазма у этого бывалого человека. Работы непочатый край, нужно успеть на десятки объектов. Условия жизни невыносимые. Ящик гвоздей и тот везут за четыреста километров. А Деев не унывает. Может быть, он не понимает, за что взялся, не осознает масштабов задуманного? В Москве Канышу говорили, что завод строит не спец, а фельдшер, что на его кандидатуре настояли казахстанские товарищи.
   Деев старый партиец, участвовал еще в первой революции, сражался на Красной Пресне. А в 1913 году после долголетнего заточения был сослан сюда, на угольные копи Байконура. Работая фельдшером среди шахтеров, Иван Васильевич и здесь организовал большевистскую ячейку. Для углекопов он становится своим. Рабочие-казахи называли его «справедливым орусом». Потому и избрали они Ивана Васильевича в состав первого Карсакпайского ревкома, созданного еще в 1918 году. Деев хорошо освоил обычаи и традиции местного населения, знал казахский язык. Именно это обстоятельство сыграло главную роль, когда решался вопрос, кому быть директором комбината.
   Иван Васильевич оправдал доверие. Он хорошо знал коренных жителей этих мест и умел с ними по-товарищески ладить. До начала строительства правление треста опасалось, что самым трудным будет организовать транспорт. Но Деев быстро сумел доказать обратное. По первому зову директора степняки пришли на помощь.
   Страна нуждалась в меди. Калатинский и Кыштымский заводы на Урале, Баймакские, Карабашские медеплавильни, а также небольшие Аллавердинское и Зангезурское производства на Кавказе были созданы еще до революции. Они давали только половину того количества меди, в котором нуждалось народное хозяйство. Недостающий металл Советское правительство закупало за границей за золото. И правительство решило строить новые медеплавильные заводы.
   Первенцем советской цветной металлургии стал Карсакпай.

III

   После первых деловых встреч и знакомств Сатпаев решил осмотреть свои владения. Прежде всего он отправился в Байконур и Джезказган. Следующим пунктом был рудник Кургасын, где добывалось свинцовое сырье; там же примитивным способом из руды выплавлялся металл. Туда приходилось добираться по бездорожью целых двести километров. Но и это считалось сравнительно недалеко. Успенское, Спасское и Карагандинское медные и угольные месторождения располагались еще дальше, до них было верст семьсот, а ведь они тоже находились в ведении Сатпаева, так как принадлежали Атбасарскому тресту цветных металлов. Сегодняшнему геологу преодолеть это расстояние ничего не стоит. На автомобиле за световой день, а вертолетом и того быстрее. Канышу предстояло добираться до каждого из рудников верхом.
   В ту первую поездку по Улутаускому району он побывал у горы Найзатас, что возвышается вблизи Карсакпая, обследовал берега рек Джезды и Кенгира и обнаружил здесь сырье для флюсов. Особенно много времени проводит он у джезказганских сопок Таскудык и Милыкудук. Это были новые участки разведки. Каныш спускается в шахты, где проводились восстановительные работы. А глубокой осенью геолог едет в далекий Успенск, на Спасский завод, где когда-то купцы Ушаков и Рязанов ставили первые медеплавильные печи. В Карагандинских копях он знакомится с профессором А.А.Гапеевым — исследователем угольного бассейна. Караганда еще не была тогда известна миру. Вокруг старых шахт стояли десятки полуразвалившихся шахтерских лачуг. Здесь жили разведчики и горняки.
   Во многих поездках по окрестностям Карсакпая Сатпаева сопровождали геологи из Ленинграда, специалисты Геолкома, которые по договору с Атбасарским трестом уже два года занимались изысканиями в Улутауском районе. Их руководителем был Иван Степанович Яговкин, открывший несколько месторождений в недрах Сары-Арки. Его считали знатоком Центрального Казахстана. Главный геолог треста встретился с Иваном Степановичем в Джезказгане. Маститый спец с улыбкой приветствовал своего коллегу.
   — Прекрасно, прекрасно! Добро пожаловать, молодой человек! — говорил он, радушно пожимая руку Канышу. — Казахская степь давно ждет таких вот исследователей своих, которые с рождения знают ее вдоль и поперек, любят ее суровую природу. Какой толк от нас, приезжих: словно перелетные птицы, весной съезжаемся, а осенью на теплые квартиры... Раз обязали — надо поездить, поковыряться. Вот как мы смотрим на вашу степь! — И, раскатисто посмеявшись, Иван Степанович продолжал уже серьезно: — Десять лет копались здесь англичане, но нашли немного. Пробурили 235 скважин. Наверное, не очень-то верили в землю — глубоко не забирались. А мы за те два года, что торчим здесь, кое-где прорыли разведочные канавы. Руда есть, но вряд ли месторождение стоит серьезного внимания. Хватит на десяток лет для этого заводишка, и все.
   — Вы говорите, вероятно, о богатых рудах. А если еще пустить обогатительную фабрику? — несмело проговорил Сатпаев.
   — Вы, Каныш Имантаевич, специалист молодой, — без церемоний сказал Яговкин. — Вам еще в деле надо побывать, пройти, как говорят, огонь и воду... Скажу вам откровенно: если найти в этой глуши не медь, а золото, его и то дороже будет взять. Сами посудите: до ближайшей станции железной дороги четыреста тридцать верст, воды нет, кругом бескрайняя безжизненная степь, население малочисленное и к тому же полностью неграмотное. Степняки умеют пасти скот, а к промышленным делам не приучены. Лучшее, на что они годны, — это караваны водить. А когда кончатся большие перевозки, что им делать? Ладно, открыли мы производство. Кто будет работать на нем? Казахи?.. Техника не отара овец, которую можно криком повернуть куда надо. Делать ставку на рабочих из центральных городов, которые будут трудиться здесь по найму? Нет, они продержатся в Карсакпае от силы несколько месяцев. Когда по-настоящему узнают здешние условия, заводские порядки, сразу сбегут. Это я знаю по примеру наших людей, которых мы нанимаем сюда каждый сезон. Да и как их обвинять? Лето знойное — воробей не вынесет, не то что человек. Зимой бураны бушуют месяцами и холода такие, что носа из дому не высунешь. Овощей днем с огнем не найдешь, питьевую воду везем за несколько километров. Но даже если решили мы проблему рабочих рук — как организовать водоснабжение завода и рудников? Для выплавки меди нужно много топлива. Где его взять? Может быть, назовете карагандинские угли как надежную топливную базу? Но до них семьсот километров с гаком.
   — А Байконур?
   — Его запасов, дорогой мой, хватит лишь на десяток лет. А потом, это одно название — уголь... Там больше золы, чем горючих веществ. Нет, Каныш Имантаевич! Англичане не дураки, они лучше нас умеют из копейки делать стерлинги. Сами увидите, здесь навалом всякой документации — их разведывательные данные. На глубокое бурение англичане не отважились. Видно, неспроста. Не верили они, будто можно что-то найти поглубже. Поэтому и не стали напрасно тратить деньги. Они все хорошо изучили и строили завод с расчетом на двенадцать лет. Слышите, только на двенадцать!..
   — Тогда зачем же столько шума вокруг Карсакпая: разбудим степь от векового сна!
   — Молоды вы еще, — усмехнулся Яговкин. — Строим завод потому, что он уже наполовину готов. По расчетам товарища Дыбеца, управляющего вашим трестом, выгоднее было достроить его, чем вывозить отсюда оборудование. А почему стали вдруг строить с расширением, с перспективой роста? Этого я не знаю. Спросите об этом у руководства. Я был против с самого начала. Да разве это завод? Для связи с рудниками узкоколейка — память девятнадцатого века. Самый надежный транспорт — верблюды, для водоснабжения завода — задержание паводковых вод. Нет, дорогой. Большое дело так не начинают. Большое дело с перспективой на будущее не так ведут...
   Через несколько дней геологи отправились в Джусалы. Яговкин еще раз побывал с Сатпаевым во всех точках, где работали специалисты Геолкома, сдал ему все дела.
   — Вы намного моложе меня, да и как специалист тоже молоды. Не обессудьте, Каныш Имантаевич, если дам вам пару советов на правах старшего, — проговорил он при прощании.
   — Пожалуйста, Иван Степанович. Я буду вам только благодарен.
   — У вашего народа есть пословица: крылья птицы крепнут в полете. Умно сказано. Вот и вам даю совет: скорее взлетайте, дорогой, обретайте крылья. Чем выше подниметесь, тем лучше! Поэтому говорю вам: не засиживайтесь в Джезказгане. Годика два поковыряйтесь здесь, обеспечьте этот заводик запасом еще на десяток лет. И хватит с вас, поищите себе какое-нибудь крупное месторождение с перспективой... В геологическом отношении Казахстан пока еще настоящая целина. Вам, молодому специалисту, работать да работать. И вы непременно сделаете сколько угодно интересных открытий! Лишь бы иметь удачу!

За невидимыми сокровищами

I

   Когда Каныш уезжал на Улутау, землю уже укрыл снег. Унылая степь из пепельной сразу сделалась белоснежной, как бы разом помолодела. Поубавилось шума и сутолоки, царивших здесь летом. Шло на убыль и движение по караванному пути. Разведочные работы прекратились, люди Геолкома разъехались по домам. И на площадке завода, и на железнодорожной насыпи — всюду темпы строительства поубавились. Все перешли на замедленный зимний ритм.
   В Джусалы Каныш Имантаевич задержался ненадолго. Сдав в отдел перевозок станции все материалы разведок — документацию скважин, образцы пород и некоторые другие грузы, он сел в пассажирский поезд до Оренбурга.
   Приехав в Москву, Сатпаев сразу же попадает в водоворот кабинетной беготни. Потом потянулись дни, когда он просиживал дотемна в отделе геологии треста — надо было подытожить летние работы: из химлаборатории Геолкома уже поступали первые анализы, их следовало привести в порядок, разобрать кое-какие данные, подсчитать первичные запасы... Что не успевал сделать в конторе, захватывал на дом. И тогда они вдвоем с Тасей работали вечерами. Сатпаевы жили в тесной комнатушке, выделенной трестом. Обстановка была более чем спартанской — молодые не имели даже порядочного стола. Единственное достояние их составляли книги.
 
   «Пожалуй, это было самое интересное время нашей жизни. Кстати, в молодые годы любое занятие кажется интересным, важным. О чем мы мечтали, не перескажешь, и мы чувствовали себя для всего достаточно сильными. А сколько было работы у нас, тоже не пересчитать, но мы на все успевали, — вспоминала Таисия Алексеевна. — Время было такое. Совершенно не думали о быте или о других прелестях домашней жизни, работали так, будто хотели вдвоем свернуть гору. А ведь в Москве было так много мест, где нам хотелось побывать: театры, кинематограф, музеи, концертные залы. Выгадав из нашей напряженной программы два-три часа, мы шли куда-нибудь. Каныш Имантаевич особенно любил бывать в театpax и музеях. На понравившиеся спектакли он ходил по нескольку раз, в музеях готов был часами простаивать у понравившейся картины. Всего мы с 1926 года прожили в Москве подряд три зимы. Частенько мы ездили в Ленинград. Там находилась контора Геолкома. Здесь мы свободные часы проводили в очагах культуры и искусства, столь богатых и разнообразных в этом городе. Я думаю, что всеохватывающие, глубокие познания Каныша Имантаевича, всегда удивлявшие его знакомых, были получены им именно в те годы. Разумеется, он учился всегда и всюду. Его любопытство было ненасытным, он вбирал в себя многое из однажды увиденного и прочитанного. В те зимы он долгие дни просиживал и в библиотеках...»
 
   — У каждого месторождения своя история, оно имеет своеобразную летопись, — говорил профессор Усов на одной из своих лекций в технологическом. — Ее пишет не один человек. Ее авторы — сотни людей, судьбы которых скрестились на этом клочке земли. Пишут не только чернилами, но иной раз даже кровью. Если желаете, молодые люди, стать настоящими геологами, вам обязательно следует всегда прежде всего изучить летопись исследуемого месторождения — что происходило здесь до вас, кто побывал и что делал, что открыли, чего не смогли найти... Словом, надо пройти по следам прежних исследователей, и только тогда, когда вы уже почувствуете себя достаточно осведомленными, приступайте к самостоятельной разведке. Тогда и успех вам обеспечен...