Страница:
Однако переход государства от военного времени к становлению и развитию экономических отношений, «применение частного капитала и инициативы в торговой и промышленной деятельности неизбежно извлекает из забвения, казалось, уже погребенную под развалинами дореволюционного строя фигуру несостоятельного должка»[101], что поставило на повестку дня вопрос о судьбе субъектов, не имеющих возможности отвечать по своим обязательствам. По этому поводу С. И. Раевич писал: «проблема несостоятельности заслуживает того, чтоб постановка законодательного регулирования ее была признана неотложною» и «срочность ее обуславливается недостаточно успевшею себя выказать к наступающему четвертому году НЭПа практической потребностью, которая особенно усилилась в период не вполне еще изжитого торгово – промышленного кризиса»[102].
Первая попытка устранить имеющийся пробел была предпринята в результате разработки Комиссией по внутренней торговле в 1923 г. проекта положения о несостоятельности, составлявшего часть IV Торгового свода. Примечательным является тот факт, что проект являлся результатом преемственности дореволюционного законодательства и рецепции западноевропейского конкурса. «Содержание этих постановлений – писал Н. Бончковский – свидетельствует о том, что авторы проекта нашли возможным целиком перенести в систему нашего права тип конкурсного процесса, общий западно – европейским законодательствам и нашему дореволюционному праву»[103]. На прямое использование работ дореволюционных ученых при разработке проекта части IV Торгового Свода указывал С. И. Раевич[104]. Более того Г. Рындзюнский высказывал сожаление по тому поводу, что «составители проекта Торгового свода прошли мимо… общеизвестного проекта пересмотра постановлений о несостоятельности Н. Тура, появившегося в 1896 г.».
Однако в целом ученые рассматриваемого периода подобное заимствование считали недопустимым. И такому отрицанию было два объяснения. Во – первых, потому, что «возрождение конкурсного процесса, как нормального способа разрешения несостоятельности, … противоречит основным принципам советского права»[105], а, во – вторых, по причине того, что «это производство негодно по существу и еще в дореволюционное время представляло из себя настоящую язву тогдашней судебной практики»[106].
В целом современниками проект Свода был оценен как составленный «при участии весьма опытных и технически сведущих юристов», но та «часть его, которая посвящена несостоятельности, вероятно, писалась автором ее наспех и не была, надо думать, предметом достаточного внимания редакционной комиссии» [107]. Не вдаваясь в анализ Торгового Свода в целом, и части IV, в частности, надо констатировать, что статус закона он не приобрел, а проблема несостоятельности стала звучать острее, и все чаще высказывалась необходимость в принятии специального нормативно – правового акта. Однако практически имевшие место отношения несостоятельности не ждали должного регулирования, и суды применяли для разрешения споров Устав о торговой несостоятельности 1832 г.[108]. По поводу данного обстоятельства А. Ф. Клейман возмущенно отмечал, что «практика вступила на путь рецепции дореволюционных правил и чуть не воскрешения сданного в архив истории конкурсного права» [109].
Пленум Верховного Суда РСФСР неоднократно указывал на то, что «институт конкурсного производства советскому законодательству неизвестен, что применение прежних положений и правил по конкурсному производству противоречит 6 и 5 ст. ст. постановления ВЦИК о введении в действие Гражданского кодекса РСФСР» и «что правила конкурсного производства, фактически примененные губсудом, являются нецелесообразными и по существу и что порядок взыскания и распределения долгов между кредиторами определены 266 и сл. ст. ГПК»[110].
В 1927 г. в Совнарком РСФСР был внесен на рассмотрение проект положения о несостоятельности частных лиц, физических и юридических, представленный Наркомюстом РСФСР[111]. Целью данного проекта было восполнить пробел в сфере несостоятельности путем введения в ГПК РСФСР главы 37, которая была принята декретом ВЦИК и ССНК РСФСР 28 ноября 1927 г. [112]. Глава 37 ГПК РСФСР предусматривала только несостоятельность частных лиц. По мнению Д. С. Розенблюма, государственные и кооперативные предприятия, несостоятельность которых обсуждалась в иных законопроектах, обладают «особой социальной природой», а потому «нельзя создать общий закон, применимый и к государственным, и к кооперативным, и к частным предприятиям» [113]. Необходимость специальных правил несостоятельности государственных предприятий объяснялась тем, что «наши госпредприятия не являются теми отдельными, конкурирующими между собой хозяйствами, которые могут противополагаться друг другу, наоборот, они – составные элементы одного государственного организма, а потому вопрос об объявлении предприятия неоплатным… должен разрешаться с точки зрения интересов всего государственного хозяйства в целом, в масштабе значения предприятия для указанного хозяйства» [114].
В 1929 г. ГПК РСФСР был дополнен еще двумя главами – 38 «О несостоятельности государственных предприятий и смешанных акционерных обществ» и 39 «О несостоятельности кооперативных организаций».
По мнению М. В. Телюкиной, поддержанному многими современными учеными [115], «конкурсное законодательство советского периода представляло собой аномалию конкурсных отношений», т. к. законодательство о несостоятельности «защищало не законные интересы кредиторов и должника, а общий хозяйственный результат» [116].
Нельзя не согласиться с тем, что «наиболее ярко выраженной особенностью советского конкурса был отказ от начал диспозитивности при назначении должностных лиц конкурсного процесса» [117]. Для дореволюционного и западноевропейского конкурсного процесса была характерна восходящая к римскому праву [118] традиция наделения кредиторов широкими полномочиями, на ранних этапах становления института несостоятельности практически неподконтрольными суду [119]. Хотя дореволюционной теории конкурсного процесса указывалось на вверение производства «самим кредиторам» как на недостаток [120].
Отстранение кредиторов от конкурсного процесса оценивалось учеными по – разному. Так, Д. С. Розенблюм рассматривал минимализацию прав кредиторов в качестве достоинства проектов положений о несостоятельности [121]. Н. Бончковский считал, что «построение конкурсного процесса на принципах заинтересованности и самодеятельности кредиторов», характерное для «гражданского права, в основу которого положены идея индивидуализма и институт собственности» не может быть перенесено «в систему нашего законодательства», на первый план в котором «должно быть выдвинуто исследование общественной ценности несостоятельного предприятия и стремление сохранить его». Надо отметить, что автор в целом не отрицал права кредиторов участвовать в деле о несостоятельности, но отводил им вспомогательную роль [122].
При обсуждении проекта главы 37 ГПК РСФСР Ф. И. Вольфсон высказывал опасения по поводу того, что «"ведомственный" ликвидации кроет в себе серьезные опасности бюрократизма» и отмечал, что не следовало бы «безоговорочно устранять от ликвидации кредиторов, которые, конечно, являются и заинтересованными и активными лицами» [123].
Справедливости ради надо заметить, что ограничение свободы кредиторов в делах несостоятельности не являлось новеллой советского конкурсного процесса. В императорский период римского конкурсного процесса в качестве представителя конкурсной массы выступал curator bonorum, назначаемый первоначально претором, а в последующем магистратом, но уже по соглашению с кредиторами [124].
В Англии с 1572 г. комиссары, реализовывавшие процедуры конкурсного процесса, из числа «умных, честных и скромных людей» назначались лорд – канцлером[125]. Интересным представляется тот факт, что советскими учеными признавался тот факт, что «назначение ликвидаторов правительственным хозяйственным органом… напоминает английскую систему»[126].
Особенностью конкурсного процесса в рассматриваемый период было то обстоятельство, что он оценивался как институт процессуального права. В данном случае законодатель, указывая на то, что «ликвидация имущества должника вследствие его несостоятельности… один из видов исполнительного производства», отошел от дореволюционной традиции, признававшей несостоятельность в качестве материально – правового института.
Надо отметить, что в науке встречалось мнение о необходимости выведения дел о несостоятельности из‑под компетенции судов. Так, Г. Рындзюнский писал, что «производство по несостоятельности, кроме, быть может, самого открытия такового, т. е. самого признания, что имущество данного лица подлежит взятию в управление и ликвидации, равносильно признанию его несостоятельности, вовсе не подлежит ведению судебных учреждений», а конкурсными делами «должны заниматься те органы советской власти, которые призваны специально заботиться о поддержании и руководстве хозяйственной, производственной жизнью страны, торговлей, промышленностью и т. п.» [127].
Институт несостоятельности, как явление, порожденное исключительно рыночными отношениями, не мог существовать в условиях командно – административной системы, поэтому при прекращении новой экономической политики, институт несостоятельности утрачивал свое значение, а «в условиях всеобъемлющего господства государственной и кооперативно – колхозной собственности проблема прекращения предприятий… ввиду их несостоятельности не ставилась и не решалась, потому что нерентабельные и убыточные предприятия… встраивались в экономику и существовали в качестве планово – убыточных за счет государственного финансирования, периодического списания долгов …, постоянно действующих и легализованных перераспределительных финансовых отношений в хозяйственных системах министерств и ведомств»[128].
Рассмотренные выше положения позволяют нам сделать следующие выводы. Во – первых, правовое регулирование отношений несостоятельности в советском государстве существо только в период нэпа, что объясняется непосредственной связью конкурсного процесса со свободным рыночным оборотом. При этом советский конкурс берет свое начало с принятия главы 27 ГПК РСФСР, поскольку нормы ГК РСФС, упоминая несостоятельность, не каким образом ее не регулировали.
Во – вторых, в указанный период наблюдалась преемственность дореволюционного законодательства и рецепция западноевропейского конкурса. При этом наличие преемственных связей можно наблюдать как в законопроектной работе и в практической деятельности судов.
В – третьих, самобытность советского конкурсного процесса выразилось в наличии дифференциации норм о несостоятельности частных юридических и физических лиц, государственных предприятий и смешанных акционерных обществ, а также кооперативных организаций. И, в – четвертых, конкурсный процесс советского периода рассматривался как институт процессуального, а не материального права, являясь особым исполнительным производством.
Перспективы развития института банкротства в РФ: и снова к вопросу о банкротстве застройщиков
Первая попытка устранить имеющийся пробел была предпринята в результате разработки Комиссией по внутренней торговле в 1923 г. проекта положения о несостоятельности, составлявшего часть IV Торгового свода. Примечательным является тот факт, что проект являлся результатом преемственности дореволюционного законодательства и рецепции западноевропейского конкурса. «Содержание этих постановлений – писал Н. Бончковский – свидетельствует о том, что авторы проекта нашли возможным целиком перенести в систему нашего права тип конкурсного процесса, общий западно – европейским законодательствам и нашему дореволюционному праву»[103]. На прямое использование работ дореволюционных ученых при разработке проекта части IV Торгового Свода указывал С. И. Раевич[104]. Более того Г. Рындзюнский высказывал сожаление по тому поводу, что «составители проекта Торгового свода прошли мимо… общеизвестного проекта пересмотра постановлений о несостоятельности Н. Тура, появившегося в 1896 г.».
Однако в целом ученые рассматриваемого периода подобное заимствование считали недопустимым. И такому отрицанию было два объяснения. Во – первых, потому, что «возрождение конкурсного процесса, как нормального способа разрешения несостоятельности, … противоречит основным принципам советского права»[105], а, во – вторых, по причине того, что «это производство негодно по существу и еще в дореволюционное время представляло из себя настоящую язву тогдашней судебной практики»[106].
В целом современниками проект Свода был оценен как составленный «при участии весьма опытных и технически сведущих юристов», но та «часть его, которая посвящена несостоятельности, вероятно, писалась автором ее наспех и не была, надо думать, предметом достаточного внимания редакционной комиссии» [107]. Не вдаваясь в анализ Торгового Свода в целом, и части IV, в частности, надо констатировать, что статус закона он не приобрел, а проблема несостоятельности стала звучать острее, и все чаще высказывалась необходимость в принятии специального нормативно – правового акта. Однако практически имевшие место отношения несостоятельности не ждали должного регулирования, и суды применяли для разрешения споров Устав о торговой несостоятельности 1832 г.[108]. По поводу данного обстоятельства А. Ф. Клейман возмущенно отмечал, что «практика вступила на путь рецепции дореволюционных правил и чуть не воскрешения сданного в архив истории конкурсного права» [109].
Пленум Верховного Суда РСФСР неоднократно указывал на то, что «институт конкурсного производства советскому законодательству неизвестен, что применение прежних положений и правил по конкурсному производству противоречит 6 и 5 ст. ст. постановления ВЦИК о введении в действие Гражданского кодекса РСФСР» и «что правила конкурсного производства, фактически примененные губсудом, являются нецелесообразными и по существу и что порядок взыскания и распределения долгов между кредиторами определены 266 и сл. ст. ГПК»[110].
В 1927 г. в Совнарком РСФСР был внесен на рассмотрение проект положения о несостоятельности частных лиц, физических и юридических, представленный Наркомюстом РСФСР[111]. Целью данного проекта было восполнить пробел в сфере несостоятельности путем введения в ГПК РСФСР главы 37, которая была принята декретом ВЦИК и ССНК РСФСР 28 ноября 1927 г. [112]. Глава 37 ГПК РСФСР предусматривала только несостоятельность частных лиц. По мнению Д. С. Розенблюма, государственные и кооперативные предприятия, несостоятельность которых обсуждалась в иных законопроектах, обладают «особой социальной природой», а потому «нельзя создать общий закон, применимый и к государственным, и к кооперативным, и к частным предприятиям» [113]. Необходимость специальных правил несостоятельности государственных предприятий объяснялась тем, что «наши госпредприятия не являются теми отдельными, конкурирующими между собой хозяйствами, которые могут противополагаться друг другу, наоборот, они – составные элементы одного государственного организма, а потому вопрос об объявлении предприятия неоплатным… должен разрешаться с точки зрения интересов всего государственного хозяйства в целом, в масштабе значения предприятия для указанного хозяйства» [114].
В 1929 г. ГПК РСФСР был дополнен еще двумя главами – 38 «О несостоятельности государственных предприятий и смешанных акционерных обществ» и 39 «О несостоятельности кооперативных организаций».
По мнению М. В. Телюкиной, поддержанному многими современными учеными [115], «конкурсное законодательство советского периода представляло собой аномалию конкурсных отношений», т. к. законодательство о несостоятельности «защищало не законные интересы кредиторов и должника, а общий хозяйственный результат» [116].
Нельзя не согласиться с тем, что «наиболее ярко выраженной особенностью советского конкурса был отказ от начал диспозитивности при назначении должностных лиц конкурсного процесса» [117]. Для дореволюционного и западноевропейского конкурсного процесса была характерна восходящая к римскому праву [118] традиция наделения кредиторов широкими полномочиями, на ранних этапах становления института несостоятельности практически неподконтрольными суду [119]. Хотя дореволюционной теории конкурсного процесса указывалось на вверение производства «самим кредиторам» как на недостаток [120].
Отстранение кредиторов от конкурсного процесса оценивалось учеными по – разному. Так, Д. С. Розенблюм рассматривал минимализацию прав кредиторов в качестве достоинства проектов положений о несостоятельности [121]. Н. Бончковский считал, что «построение конкурсного процесса на принципах заинтересованности и самодеятельности кредиторов», характерное для «гражданского права, в основу которого положены идея индивидуализма и институт собственности» не может быть перенесено «в систему нашего законодательства», на первый план в котором «должно быть выдвинуто исследование общественной ценности несостоятельного предприятия и стремление сохранить его». Надо отметить, что автор в целом не отрицал права кредиторов участвовать в деле о несостоятельности, но отводил им вспомогательную роль [122].
При обсуждении проекта главы 37 ГПК РСФСР Ф. И. Вольфсон высказывал опасения по поводу того, что «"ведомственный" ликвидации кроет в себе серьезные опасности бюрократизма» и отмечал, что не следовало бы «безоговорочно устранять от ликвидации кредиторов, которые, конечно, являются и заинтересованными и активными лицами» [123].
Справедливости ради надо заметить, что ограничение свободы кредиторов в делах несостоятельности не являлось новеллой советского конкурсного процесса. В императорский период римского конкурсного процесса в качестве представителя конкурсной массы выступал curator bonorum, назначаемый первоначально претором, а в последующем магистратом, но уже по соглашению с кредиторами [124].
В Англии с 1572 г. комиссары, реализовывавшие процедуры конкурсного процесса, из числа «умных, честных и скромных людей» назначались лорд – канцлером[125]. Интересным представляется тот факт, что советскими учеными признавался тот факт, что «назначение ликвидаторов правительственным хозяйственным органом… напоминает английскую систему»[126].
Особенностью конкурсного процесса в рассматриваемый период было то обстоятельство, что он оценивался как институт процессуального права. В данном случае законодатель, указывая на то, что «ликвидация имущества должника вследствие его несостоятельности… один из видов исполнительного производства», отошел от дореволюционной традиции, признававшей несостоятельность в качестве материально – правового института.
Надо отметить, что в науке встречалось мнение о необходимости выведения дел о несостоятельности из‑под компетенции судов. Так, Г. Рындзюнский писал, что «производство по несостоятельности, кроме, быть может, самого открытия такового, т. е. самого признания, что имущество данного лица подлежит взятию в управление и ликвидации, равносильно признанию его несостоятельности, вовсе не подлежит ведению судебных учреждений», а конкурсными делами «должны заниматься те органы советской власти, которые призваны специально заботиться о поддержании и руководстве хозяйственной, производственной жизнью страны, торговлей, промышленностью и т. п.» [127].
Институт несостоятельности, как явление, порожденное исключительно рыночными отношениями, не мог существовать в условиях командно – административной системы, поэтому при прекращении новой экономической политики, институт несостоятельности утрачивал свое значение, а «в условиях всеобъемлющего господства государственной и кооперативно – колхозной собственности проблема прекращения предприятий… ввиду их несостоятельности не ставилась и не решалась, потому что нерентабельные и убыточные предприятия… встраивались в экономику и существовали в качестве планово – убыточных за счет государственного финансирования, периодического списания долгов …, постоянно действующих и легализованных перераспределительных финансовых отношений в хозяйственных системах министерств и ведомств»[128].
Рассмотренные выше положения позволяют нам сделать следующие выводы. Во – первых, правовое регулирование отношений несостоятельности в советском государстве существо только в период нэпа, что объясняется непосредственной связью конкурсного процесса со свободным рыночным оборотом. При этом советский конкурс берет свое начало с принятия главы 27 ГПК РСФСР, поскольку нормы ГК РСФС, упоминая несостоятельность, не каким образом ее не регулировали.
Во – вторых, в указанный период наблюдалась преемственность дореволюционного законодательства и рецепция западноевропейского конкурса. При этом наличие преемственных связей можно наблюдать как в законопроектной работе и в практической деятельности судов.
В – третьих, самобытность советского конкурсного процесса выразилось в наличии дифференциации норм о несостоятельности частных юридических и физических лиц, государственных предприятий и смешанных акционерных обществ, а также кооперативных организаций. И, в – четвертых, конкурсный процесс советского периода рассматривался как институт процессуального, а не материального права, являясь особым исполнительным производством.
Перспективы развития института банкротства в РФ: и снова к вопросу о банкротстве застройщиков
Чёрная Анастасия
Адвокатское бюро «Михайленко, Сокол и партнеры»
Структура Закона о банкротстве позволяет выделить в нём общие и специальные, устанавливающие особенности процедуры банкротства для отдельных категорий должников, положения (гл. IX–XI). О необходимости установления в Федеральном законе от 26.10.2002 г. № 127–ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве) особенностей банкротства организаций – застройщиков написано не так много статей[129], однако данная проблема является достаточно серьёзной как с правовой, так и с социальной точек зрения. Попытки выработать согласованную позицию по вопросу о специальном регулировании процедуры банкротства организаций – застройщиков, неоднократно предпринимались Государственной Думой РФ (далее – ГД РФ). По данному вопросу в ГД РФ были внесены два законопроекта. Оба они, однако, по настоящий момент так и не стали законами. Вместе с тем, анализ положений указанных законопроектов с точки зрения эффективности решения возникающих при банкротстве застройщиков проблем будет плодотворен для продолжения поиска выхода из сложившейся ситуации, а также важен для застройщиков при планировании ими своей деятельности.
Однако для начала сформулируем основную проблему, возникающую при инициировании процедуры банкротства в отношении организации – застройщика. Самые серьезные сложности возникают, когда до окончания строительства объекта осталось немного. Объект незавершенного строительства – не завершенный строительством многоквартирный жилой дом (обычно высокого процента готовности) – как единственное имущество, составляющее конкурсную массу должника, часто становится камнем преткновения между кредиторами должника – застройщика различных очередей. При этом в данном случае возникает социальная напряженность, так как при строительстве многоквартирных жилых домов затрагиваются интересы участников долевого строительства, большинство из которых, как правило, составляют граждане, главной целью которых является получение жилья. С учетом действующего законодательства об участии в долевом строительстве и законодательства о несостоятельности (банкротстве) складывается следующая ситуация, ситуация противоречивая и изначально нарушающая права и законные интересы различных групп кредиторов застройщика и, прежде всего, граждан – «дольщиков».
В соответствии с ч. 1 ст. 4 ФЗ от 30.12.2004 № 214–ФЗ «Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации» (далее – Закон об УДС) по договору участия в долевом строительстве одна сторона (застройщик) обязуется в предусмотренный договором срок построить (создать) многоквартирный дом и (или) иной объект недвижимости и после получения разрешения на ввод в эксплуатацию этих объектов передать соответствующий объект долевого строительства участнику долевого строительства, а другая сторона (участник долевого строительства) обязуется уплатить обусловленную договором цену и принять объект долевого строительства. Указанная обязанность застройщика получает свое развитие в ч. 1 ст. 6, ч. 1 и 2 ст. 8 Закона об УДС. Таким образом, обязательство застройщика по передаче объекта долевого строительства дольщику носит имущественный, но не денежный характер.
В случае возбуждения в отношении застройщика процедуры банкротства применению подлежат положения Закона о банкротстве. Однако согласно абз. 7 ст. 2 Закона о банкротстве кредитором является только лицо, имеющее по отношению к должнику права требования по денежным и иным обязательствам, об уплате обязательных платежей, выходных пособий и зарплаты. В соответствии с абз. 4 ст. 2 Закона о банкротстве денежное обязательство – это обязанность должника уплатить кредитору определенную денежную сумму по гражданско – правовой сделке и (или) иному предусмотренному ГК РФ, бюджетным законодательством РФ основанию. Требования кредиторов по денежным обязательствам, за исключением текущих платежей, могут быть предъявлены к застройщику только с соблюдением установленного Законом о банкротстве порядка предъявления требований к должнику (п. 1 ст. 63 Закона о банкротстве, п. 8 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 г. № 63 «О текущих платежах по денежным обязательствам в деле о банкротстве»).
Обязанность застройщика передать участнику долевого строительства квартиру, как уже было отмечено, не является денежным обязательством. Для того чтобы основные требования дольщика были включены в конкурсную массу, они должны быть преобразованы в денежное обязательство. Это возможно только в случае расторжения договора участия в долевом строительстве. В частности, расторжение договора (односторонний отказ от исполнения договора) по заявлению участника долевого строительства возможно в случаях, предусмотренных в ст. 9 Закона об УДС. Таков единственно возможный вариант развития событий на сегодняшний день. А что делать, если участник долевого строительства не желает переводить свои требования к застройщику в денежные? Выход из этой ситуации сегодня отсутствует, а права «дольщика» оказываются незащищенными.
В реестр требований кредиторов при банкротстве застройщика при условии, что строительство объекта не завершено, требования дольщика включаются только в случае, если обязательство должника перед кредитором является денежным. Для включения требований конкурсного кредитора в реестр необходимо доказать, что обязательство должника перед кредитором является денежным применительно к абз. 4 ст. 2 Закона о банкротстве. До расторжения договора долевого участия у застройщика по отношению к участнику долевого строительства имеется обязанность по передаче в собственность помещения, а не денежное обязательство по передаче денежных средств. Требование кредитора, основанное на нерасторгнутом договоре долевого участия в строительстве, не носит денежного характера, поэтому во включении в реестр подобных требований суды отказывают (см., например, Постановления 15 ААС от 12.05.2010 г. № 15АП-1608/2010 по делу № А53–14154/2009; ФАС УО от 22.09.2010 г. № Ф09–7629/10–С4 по делу № А34–1864(12)/2009).
Вместе с тем, следует отметить, что в практике судов общей юрисдикции широко используется другой механизм защиты прав участников долевого строительства при несостоятельности застройщика – признание права собственности на объект незавершенного строительства. Дольщики обращаются с требованиями о признании права собственности на объект незавершенного строительства; о признании доли в праве собственности на объект незавершенного строительства; о признании права собственности на жилые и нежилые помещения, расположенные в зданиях, строительство которых на момент обращения в суд не завершено; о признании права собственности на нежилое помещение; о выделении в натуре нежилого помещения и т. д. И, что важно, суды достаточно часто удовлетворяют сформулированные подобным образом исковые требования.
Представляется, что признание права собственности на отдельные помещения до ввода здания в эксплуатацию невозможно по объективным причинам. В объекте незавершенного строительства не может быть расположена квартира, поскольку, многоквартирный жилой дом как объект гражданских прав до введения объекта в эксплуатацию не создан, кроме того, часть объекта незавершенного строительства не может быть выделена в натуре в виде отдельной квартиры и удовлетворять бытовые и иные нужды. Эта позиция подтверждается судебной практикой (в п. 7 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.07.2000 г. № 56 «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с договорами на участие в строительстве» прямо указано, что до ввода в эксплуатацию жилого дома не могут быть выделены в натуре определенные квартиры). Что же касается признания права собственности на объект незавершенного строительства в целом, то следует указать, что судебная практика выдвигает следующие требования, при соответствии которым иск может быть удовлетворен: право собственности на объект незавершенного строительства зарегистрировано в установленном порядке; дольщики – кредиторы заключили соглашения об установлении (определении) долей в объекте незавершенного строительства, заключенного с застройщиком, в результате чего удовлетворение иска не повлечет предпочтительное удовлетворение требований одних кредиторов перед другими (Постановления ФАС СКО от 24.05.2005 г. по делу № Ф08–2035/2005; ФАС ЦО от 24.12.2009 г. по делу № А35–2006/09–С4).
Следовательно, признание права собственности на незавершенный строительством объект участником долевого строительства недопустимо. В удовлетворении таких исковых требований суд должен отказывать, поскольку данный способ защиты нарушенных гражданских прав является ненадлежащим (ст. 12 ГК РФ). Признание права собственности за дольщиком на объект незавершенного строительства нарушает права других кредиторов застройщика и, в первую очередь, права других участников долевого строительства. Согласно п. 1 ст. 131 Закона о банкротстве все имущество должника, имеющееся на дату открытия конкурсного производства и выявленное в ходе конкурсного производства, составляет конкурсную массу. Таким образом, не введенный в эксплуатацию дом, находящийся на балансе застройщика – должника, попадет в конкурсную массу. При этом в составе имущества должника отдельно учитывается и подлежит обязательной оценке имущество, являющееся предметом залога (абз. 2 п. 2 ст. 131 Закона о банкротстве). Строящийся многоквартирный дом считается находящимся в залоге у участников долевого строительства (ст. 13 Закона об УДС).
Адвокатское бюро «Михайленко, Сокол и партнеры»
Структура Закона о банкротстве позволяет выделить в нём общие и специальные, устанавливающие особенности процедуры банкротства для отдельных категорий должников, положения (гл. IX–XI). О необходимости установления в Федеральном законе от 26.10.2002 г. № 127–ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее – Закон о банкротстве) особенностей банкротства организаций – застройщиков написано не так много статей[129], однако данная проблема является достаточно серьёзной как с правовой, так и с социальной точек зрения. Попытки выработать согласованную позицию по вопросу о специальном регулировании процедуры банкротства организаций – застройщиков, неоднократно предпринимались Государственной Думой РФ (далее – ГД РФ). По данному вопросу в ГД РФ были внесены два законопроекта. Оба они, однако, по настоящий момент так и не стали законами. Вместе с тем, анализ положений указанных законопроектов с точки зрения эффективности решения возникающих при банкротстве застройщиков проблем будет плодотворен для продолжения поиска выхода из сложившейся ситуации, а также важен для застройщиков при планировании ими своей деятельности.
Однако для начала сформулируем основную проблему, возникающую при инициировании процедуры банкротства в отношении организации – застройщика. Самые серьезные сложности возникают, когда до окончания строительства объекта осталось немного. Объект незавершенного строительства – не завершенный строительством многоквартирный жилой дом (обычно высокого процента готовности) – как единственное имущество, составляющее конкурсную массу должника, часто становится камнем преткновения между кредиторами должника – застройщика различных очередей. При этом в данном случае возникает социальная напряженность, так как при строительстве многоквартирных жилых домов затрагиваются интересы участников долевого строительства, большинство из которых, как правило, составляют граждане, главной целью которых является получение жилья. С учетом действующего законодательства об участии в долевом строительстве и законодательства о несостоятельности (банкротстве) складывается следующая ситуация, ситуация противоречивая и изначально нарушающая права и законные интересы различных групп кредиторов застройщика и, прежде всего, граждан – «дольщиков».
В соответствии с ч. 1 ст. 4 ФЗ от 30.12.2004 № 214–ФЗ «Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации» (далее – Закон об УДС) по договору участия в долевом строительстве одна сторона (застройщик) обязуется в предусмотренный договором срок построить (создать) многоквартирный дом и (или) иной объект недвижимости и после получения разрешения на ввод в эксплуатацию этих объектов передать соответствующий объект долевого строительства участнику долевого строительства, а другая сторона (участник долевого строительства) обязуется уплатить обусловленную договором цену и принять объект долевого строительства. Указанная обязанность застройщика получает свое развитие в ч. 1 ст. 6, ч. 1 и 2 ст. 8 Закона об УДС. Таким образом, обязательство застройщика по передаче объекта долевого строительства дольщику носит имущественный, но не денежный характер.
В случае возбуждения в отношении застройщика процедуры банкротства применению подлежат положения Закона о банкротстве. Однако согласно абз. 7 ст. 2 Закона о банкротстве кредитором является только лицо, имеющее по отношению к должнику права требования по денежным и иным обязательствам, об уплате обязательных платежей, выходных пособий и зарплаты. В соответствии с абз. 4 ст. 2 Закона о банкротстве денежное обязательство – это обязанность должника уплатить кредитору определенную денежную сумму по гражданско – правовой сделке и (или) иному предусмотренному ГК РФ, бюджетным законодательством РФ основанию. Требования кредиторов по денежным обязательствам, за исключением текущих платежей, могут быть предъявлены к застройщику только с соблюдением установленного Законом о банкротстве порядка предъявления требований к должнику (п. 1 ст. 63 Закона о банкротстве, п. 8 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 г. № 63 «О текущих платежах по денежным обязательствам в деле о банкротстве»).
Обязанность застройщика передать участнику долевого строительства квартиру, как уже было отмечено, не является денежным обязательством. Для того чтобы основные требования дольщика были включены в конкурсную массу, они должны быть преобразованы в денежное обязательство. Это возможно только в случае расторжения договора участия в долевом строительстве. В частности, расторжение договора (односторонний отказ от исполнения договора) по заявлению участника долевого строительства возможно в случаях, предусмотренных в ст. 9 Закона об УДС. Таков единственно возможный вариант развития событий на сегодняшний день. А что делать, если участник долевого строительства не желает переводить свои требования к застройщику в денежные? Выход из этой ситуации сегодня отсутствует, а права «дольщика» оказываются незащищенными.
В реестр требований кредиторов при банкротстве застройщика при условии, что строительство объекта не завершено, требования дольщика включаются только в случае, если обязательство должника перед кредитором является денежным. Для включения требований конкурсного кредитора в реестр необходимо доказать, что обязательство должника перед кредитором является денежным применительно к абз. 4 ст. 2 Закона о банкротстве. До расторжения договора долевого участия у застройщика по отношению к участнику долевого строительства имеется обязанность по передаче в собственность помещения, а не денежное обязательство по передаче денежных средств. Требование кредитора, основанное на нерасторгнутом договоре долевого участия в строительстве, не носит денежного характера, поэтому во включении в реестр подобных требований суды отказывают (см., например, Постановления 15 ААС от 12.05.2010 г. № 15АП-1608/2010 по делу № А53–14154/2009; ФАС УО от 22.09.2010 г. № Ф09–7629/10–С4 по делу № А34–1864(12)/2009).
Вместе с тем, следует отметить, что в практике судов общей юрисдикции широко используется другой механизм защиты прав участников долевого строительства при несостоятельности застройщика – признание права собственности на объект незавершенного строительства. Дольщики обращаются с требованиями о признании права собственности на объект незавершенного строительства; о признании доли в праве собственности на объект незавершенного строительства; о признании права собственности на жилые и нежилые помещения, расположенные в зданиях, строительство которых на момент обращения в суд не завершено; о признании права собственности на нежилое помещение; о выделении в натуре нежилого помещения и т. д. И, что важно, суды достаточно часто удовлетворяют сформулированные подобным образом исковые требования.
Представляется, что признание права собственности на отдельные помещения до ввода здания в эксплуатацию невозможно по объективным причинам. В объекте незавершенного строительства не может быть расположена квартира, поскольку, многоквартирный жилой дом как объект гражданских прав до введения объекта в эксплуатацию не создан, кроме того, часть объекта незавершенного строительства не может быть выделена в натуре в виде отдельной квартиры и удовлетворять бытовые и иные нужды. Эта позиция подтверждается судебной практикой (в п. 7 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.07.2000 г. № 56 «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с договорами на участие в строительстве» прямо указано, что до ввода в эксплуатацию жилого дома не могут быть выделены в натуре определенные квартиры). Что же касается признания права собственности на объект незавершенного строительства в целом, то следует указать, что судебная практика выдвигает следующие требования, при соответствии которым иск может быть удовлетворен: право собственности на объект незавершенного строительства зарегистрировано в установленном порядке; дольщики – кредиторы заключили соглашения об установлении (определении) долей в объекте незавершенного строительства, заключенного с застройщиком, в результате чего удовлетворение иска не повлечет предпочтительное удовлетворение требований одних кредиторов перед другими (Постановления ФАС СКО от 24.05.2005 г. по делу № Ф08–2035/2005; ФАС ЦО от 24.12.2009 г. по делу № А35–2006/09–С4).
Следовательно, признание права собственности на незавершенный строительством объект участником долевого строительства недопустимо. В удовлетворении таких исковых требований суд должен отказывать, поскольку данный способ защиты нарушенных гражданских прав является ненадлежащим (ст. 12 ГК РФ). Признание права собственности за дольщиком на объект незавершенного строительства нарушает права других кредиторов застройщика и, в первую очередь, права других участников долевого строительства. Согласно п. 1 ст. 131 Закона о банкротстве все имущество должника, имеющееся на дату открытия конкурсного производства и выявленное в ходе конкурсного производства, составляет конкурсную массу. Таким образом, не введенный в эксплуатацию дом, находящийся на балансе застройщика – должника, попадет в конкурсную массу. При этом в составе имущества должника отдельно учитывается и подлежит обязательной оценке имущество, являющееся предметом залога (абз. 2 п. 2 ст. 131 Закона о банкротстве). Строящийся многоквартирный дом считается находящимся в залоге у участников долевого строительства (ст. 13 Закона об УДС).