Щёголев Александр. Агент Иван Жилин

   – Да, забавно, – покивал я ему. – Можно полюбопытствовать, что ты еще читаешь, кроме Шпенглера?
   Он пожал плечами.
   – Джойса, Строгова, Жилина...
   – Достаточно, – сказал я. – Поразительный литературный вкус, даже оторопь берет. И какие произведения последнего из названных авторов ты успел освоить?
   – Да все, наверное. «Круги рая», конечно. Потом – «Генеральный инспектор», «Главное – на Земле»... Вы ведь приехали Строгова навестить, правда?
   – Тебе и это про романиста Жилина известно? Еще немного, и я начну бояться здешних коридорных.
   – Я просто с вашими друзьями случайно разговорился. С учениками Дмитрия Дмитриевича, вы понимаете? Они уже побывали в Строгом Доме, как вы, русские, любите шутить, так что я не рискнул их попросить кое о чем...
   – У меня много друзей, – согласился я. – И все, как на подбор, ученики Строгова. Итак, ты о чем-то хотел попросить меня?
   Мальчик помялся секунду-другую, зачем-то оглянувшись на свою книгу, смирно лежащую на стуле, и сказал:
   – Простите, но я, пожалуй... В общем, ерунда все это.
   – Ну, тогда расскажи мне, кто вон та пухлая пенсионерка в кружевных тапочках, которая перепутала спортзал с клубом для одиноких дам?
   Он посмотрел.
   – Честно говоря, не знаю, как ее зовут.
   – Боюсь, конфуз может получиться, потому что мы с ней где-то уже встречались, – объяснил я ситуацию. – Пожилые дамы так обидчивы. Она кто, местная?
   – Она, кажется, из Австрии, – сказал коридорный. – С дочерью здесь отдыхает.
   – С дочерью! – обрадовался я. – Надеюсь, мы соседи? Они тоже с двенадцатого?
   Мальчик остро взглянул на меня и сразу отвел взгляд. Наверное, заподозрил вдруг, что мои расспросы имеют другую, неназванную цель. И, наверное, с ужасом подумал, как и все они тут, правдивые и правильные, что писатель Жилин – отнюдь не только писатель. Ну и пусть его.
   – Я не знаю, с какого они этажа, – вежливо ответил он.
   Двери лифта, всхлипнув, раскрылись. Выкатилась кругленькая женщина, затянутая в красно-голубую гостиничную униформу. В руках ее был роскошный букет желтых лилий. Окинув меня взглядом, полным кокетливого интереса, она неожиданно остановилась.
   – Это вы? – восторженно спросила она.
   – А как бы вам хотелось? – не сплоховал я.
   – Вас показывали в новостях.
   Я повернулся к коридорному.
   – Спасибо за все, дружок, но мне пора. Ты уж извини, что я так и не вспомнил, где мы с тобой раньше встречались.
   Он промолчал, ничего не ответил, он подождал, пока я войду в кабину лифта, и только потом уселся на свой стул, положив на колени Шпенглера, том номер два.
   – Меня зовут Кони, – успела сообщить женщина, прежде чем двери сомкнулись.
   Я вознесся на два этажа выше, в номер Славина...
   Братья-писатели, похоже, не скучали. На журнальном столике, и под столиком, и на подоконнике, и на ковре под ногами теснились бутылки разных форм, размеров и расцветок. Кремлевская стена. Великая китайская стена. И все были откупорены, опробованы, но ни одна не допита даже до половины. Пахло кислым – в гостиной явно что-то проливали. Еще пахло консервированной ветчиной. Вскрытая банка стояла здесь же, на столике, выставив напоказ аппетитные розовые внутренности, с воткнутой в самое сердце пластиковой ложечкой. Одна из разинутых дверей вела в спальню – к несобранной постели, к мятым простыням и раскиданной одежде... Неряшливость как известно, это признак постоянной концентрации на чем-то гораздо более существенном, чем ничтожные подробности окружающего мира. Евгений Славин в этом смысле приближался к просветленным йогам. В смысле концентрации, естественно. И я с сожалением подумал, стараясь не озираться, что никогда мне не быть похожим на настоящего писателя. По крайней мере в быту. Потому что привычки бывшего межпланетника – они как животные рефлексы, не дающие особи погибнуть, с ними не поспоришь. Никакой алкоголь не поможет, сколько ни пей.
   – О, еще один классик, – сказал Славин, подняв на меня тусклый взгляд. Похоже, хозяин номера был и в самом деле трезв, несмотря на бутылки. Чудеса.
   – Здравствуйте, – встал Банев, приветливо улыбаясь. Болгарин был высок, черен и носат – настоящий южный красавец.
   – Общий привет, – сказал я. – Где бы мне разместиться, чтобы ничего не пролить?
   Это я опрометчиво спросил, и Славин не упустил случая ответить.
   – Сильное все-таки у тебя воображение, – позавидовал я. – Чтобы я, с моими габаритами... Как ты себе представляешь этот процесс?
   Он перегнулся через подлокотник, едва не выпав из кресла, и принялся сосредоточенно рассматривать этикетки, что-то выискивая.
   – Не обращайте внимания, – посоветовал мне Банев, усаживаясь обратно. – На вопросы «где» и «куда» он всегда реагирует одинаково, особенно если трезвый.
   – Я тоже, когда вижу Славина, всегда реагирую одинаково, – по секрету сообщил я ему. – Мне хочется немедленно написать правдивую книгу о писателях. Волна вдохновения накатывает.
   Мы с гостем поулыбались друг другу. Очевидно, к атмосфере, царящей в номере, назовем это так, опрятный и гладкий Банев был непричастен, поскольку до него здесь побывало некоторое количество других гостей. Славин отвлекся, ткнув в его сторону пальцем:
   – Если ищешь источник вдохновения, классик, хватай лучше этого чистюлю, не упусти шанс. Эпицентр.
   – Он же не пьет. Какой из него источник вдохновения?
   – Зато жадный, как габровец. Тебе нужна правдивая книга? Слушай. Товарищ Банев сумел протащить через таможню бутылку ракии – настоящей, не то что местное дерьмо! – и теперь прячет ее где-то в своих чемоданах, среди манжет и галстуков.
   Евгений с ненавистью толкнул ногой столик. Оглушительно зазвенело, стеклянный строй распался, нечто пахучее выплеснулось из горлышка на ковер.
   – Что ж ты делаешь, свинья? – спросил я его.
   – Не слушайте его, Ваня, – сказал Банев спокойно. – Нет у меня в чемоданах ни ракии, ни манжет.
   – А почему он, кстати, не пьет? – продолжал Славин. – Да только потому, что печень у него начала пошаливать, вот тебе и вся мораль.
   – Я приехал сюда в том числе с надеждой подлечиться, – грустно сознался гость. – Чего уж скрывать. Ходят слухи, будто здесь все выздоравливают.
   – Немые начинают ходить, – процитировал Славин себе в нос. – И даже писать правдивые романы... В самом деле, классик, почему бы тебе не обессмертить кого-нибудь из нас? Мне понравилась эта идея. Самого себя сделал литературным персонажем – позаботься о товарище.
   – Беру вас обоих, – принял я решение. – Одного поместим в светлое будущее – пусть они там знают, что алкоголики неистребимы, а другого в мрачное прошлое, чтобы было из кого выбивать проклятую интеллигентность.
   – Где же ситро? – с отчаянием в голосе сказал Евгений. – Куда же я его сунул?..
   В номере ненавязчиво работал телевизор – на пониженных тонах. Горел стереоэкран, из фонора выползал запах нагретого асфальта, по комнате метались сюрреалистические краски. Шел экстренный выпуск новостей, прямо с улицы, с места событий. Кто-то солидный, потеющий от ответственности, торжественно обещал, что нанесенный ущерб будет возмещен всем пострадавшим; кто-то рангом пониже едва не бился в истерике, доказывая, что такого безобразия в здешнем раю просто быть не может, ибо даже в досоветские времена, во времена животной анархии, подобных издевательств над здравым смыслом не случалось! Сначала – откровенно бандитская вылазка на вокзальной площади, от которой общественность до сих пор не успела оправиться, и вот теперь нападению подвергается уже сам вокзал! Заколдованное место. Как хрупок, оказывается, сложившийся порядок вещей – нам всем ни на секунду нельзя об этом забывать...
   – Тебя на таможне тоже потрошили? – вдруг спохватился Славин, вывернув на меня бледное лицо. – Водку отняли?
   – Подожди, дай послушать, – попросил я его.
   Послушать было что. В самом деле, редкостный выдался денек. Снова вертолет упал с небес – огромный, десантный, жуткий. Ровно в полдень. Высадилась свора неопознанных подонков, одетых в форму местной полиции, оцепила вокзал, ворвалась в камеры хранения, – пришельцев-оборотней, похоже, интересовали именно вокзальные камеры хранения, и ничто другое, вот такой странный объект для атаки, – багажные ячейки были вскрыты все до единой, а хранившиеся в них вещи изъяты и погружены в вертолет, попросту говоря, украдены. Грубо и нагло.
   – Они тут все утро твоей мордой телевизор украшали, – позлорадствовал Славин, обнаружив наконец свое ситро (бутылка закатилась под кресло). –Свинья грязь найдет. Кстати, хочу тебя обрадовать, Жилин, из твоей затеи может выйти толк.
   – Из которой?
   – Чтобы написать правдивую книгу о писателях, надо стать, во-первых, старым, во-вторых, занудой. Как ты.
   Очевидно, он уже понял, что вожделенной водки от меня тоже не дождется, и оттого был желчен. Человек потерял всякую надежду. Жалкое зрелище.
   – Бога ради, Виктор, объясните, – обратился я к Баневу, – почему этот урод трезвый? При таком-то изобилии?
   – «Бога ради»... – скривился Славин. – Лексикон. Коммунисты хреновы... Межпланетники...
   Виктор Банев ответил:
   – Все алкогольные напитки местного производства в обязательном порядке содержат аналептические нейтрализаторы. Обратите внимание на рекламу на этикетках... – Он взял первую попавшуюся бутылку и отчеркнул что-то пальцем. – Угнетающее действие на центральную нервную систему значительно ослаблено. Кроме того, присутствует целый букет ферментоидных присадок, специальным образом корректирующих обменные процессы.
   – Специальным образом? – спросил я.
   – Метаболизируется до девяносто восьми процентов этанола, а не девяносто, как обычно. Неокисленные метаболиты выводятся практически полностью, в мозг не попадают. Вы, конечно, знаете, что эта пакость откладывается именно в мозг и держится там до двух-трех недель, загромождая сознание...
   Я опять спросил:
   – А зачем в таком случае надо было загромождать помещение?
   – Он не успокоился, пока все не перепробовал, – улыбнулся мне Банев.
   – Профессора, – с отвращением сказал Евгений. – Всё знают. Ненавижу.
   Я подошел к окну и выглянул. Вид отсюда был ничуть не хуже, чем из моих апартаментов. Фантастическое нагромождение цветных пятен – точно, как на картинах экспрессионистов.
   – К Дим-Димычу торопишься? – подал голос Славин. – К нему сегодня Сорокин пошел, имей в виду.
   – Нет, в банк, – сообщил я в стекло.
   – Ага, денежки менять, – обрадовался он. – Могу дать один адресок. Там, в отличие от ихнего банка, тебе обменяют на рубли столько местных денег, сколько унести сможешь.
   – Правда, по полуторному курсу, – с сожалением добавил Банев. – За все надо платить.
   Я повернулся к ним.
   – Зачем? – удивился я.
   Они переглянулись.
   – Он еще ничего не знает, – сказал Банев Славину.
   – Теленок.
   – Невинный младенец.
   – Ты думаешь, не стоит лишать его невинности? – Евгений откинулся на спинку кресла (нога на ногу, руки за голову) и оценивающе оглядел меня сверху донизу. Долгий это был процесс, я даже заскучал. – Я все-таки скажу, – решил он. – Когда вам, классикам, захочется насовать себе под подушку мятых банкнот местного образца и вкусить свою порцию кайфа, бегите в район площади Красной Звезды. В одном из тамошних переулков прячется штаб-квартира партии Единого Сна. Адрес я не помню, но ищущий да найдет. Обратитесь непосредственно к председателю по фамилии Шершень, и вам помогут обрести долгожданное счастье...
   Приятно было наблюдать, как в человеке прорастает интерес к жизни. А то ведь совсем было человек зачах. Я вопросительно посмотрел на Банева, но тот лишь подмигнул мне в ответ.
   – Владислав Шершень? – спросил я их обоих.
   – Какая разница? – фыркнул Славин, потягиваясь. – Мы ходили к нему не по имени-отчеству величать, а незаконную финансовую сделку совершать.
   – Русский?
   – Да, конечно, – сказал Банев со странной интонацией. – Помогает землякам, чем может.
   Непонятно было, шутят они или нет. А если шутят, то почему мне не смешно. Со Славина что взять – он самого себя в перьях вываляет на потеху благодарной публики... Владислав Шершень, подумал я. Еще один знакомый в этой сказочной стране. Еще один призрак, явившийся из прошлой жизни, чтобы в который раз напомнить о неразрывной связи мертвого и живого...
   – Боюсь, счастье мне не поможет обрести даже Единый Сон, – я вздохнул. – Даже вечный.
   Очень не хотелось покидать эту академическую компанию, но пора было и честь знать. Прежде чем пуститься в обратный путь по ковру (как бы чего не обрушить!), я снова выглянул в окно. Взгляд мой случайно упал вниз, на площадь перед отелем. И я вдруг с удивлением обнаружил, что дорожки и газончики, если посмотреть на них сверху, складываются во фразы.

   НЕ МОЖЕШЬ КУПИТЬ – ПОПРОСИ. НЕ МОЖЕШЬ ПРОДАТЬ – ПОДАРИ.

   Вот что там было написано.

Глава пятая

   Филиал Национального банка занимал отдельное помещение на первом этаже, рядом с лифтами. Войти можно было как с улицы, так и прямо из гостиничного холла. Если не ошибаюсь, именно здесь располагалась когда-то парикмахерская, которую я почтил много лет назад своим присутствием. Или воспоминания лгали? Как бы там ни было, но офис оказался закрыт на проветривание, о чем извещала вежливая табличка на стеклянных дверях, и я решил подождать.
   Здесь было где ждать. Холл впечатлял. Живая изгородь высотой в половину моего роста разделяла пространство на многочисленные зоны отдыха, а также указывала путникам кратчайшие проходы – к лифтам, к стойкам администрации, к бару, – превращая таким образом первый этаж в странное подобие лабиринта. Центральную часть украшал компактный водоем – с фонтаном и кувшинками (очевидно, выполнял функцию увлажнителя). Плетеная мебель причудливых форм подчеркивала растительный характер дизайна. Пол был уложен метлахской плиткой, какую еще в Древней Греции использовали при возведении дворцов и храмов, причем, мозаичный узор был настолько тонок, что вставший на пороге гость замирал на мгновение, полагая, что под ногами расстилаются гигантские роскошные ковры...
   Насчет метлахской плитки мне все разъяснил менеджер, которому Бэла сдал меня с рук на руки. Этот улыбчивый клерк, по-детски гордившийся местом своей службы, ввел невежественного дикаря в курс дела, прежде чем расстаться с ключами от номера. Упросил, чтобы я самолично потрогал плитки, даже присел на корточки рядом, завершая краткую лекцию: «...Очень прочный материал, но главное, очень гигиеничный, это ведь главное, согласитесь...»
   Менеджер и сейчас находился на посту, излучая готовность решать любые проблемы. Я посмотрел на него, размышляя о том, кто выписывает бирки к чемоданам постояльцев. А также о том, кто отправляет чемоданы по номерам. Спросить? Из грузового лифта как раз вышли два носильщика с бэджами «Наш Путь» на груди – загорелые, молодые, в ослепительно белых одеждах. Через плечо переброшены ремни, на которых закреплен многочисленный багаж, и еще в руках по сумке. Рождественские елки, а не люди.
   – Ты сегодня опять к хрусташам в гости? – интересовался один.
   – Энергетика должна быть энергичной, – отвечал второй, посмеиваясь.
   – Почему на своем горбу, парни? – послал я носильщикам в спину. – А как же средства малой механизации? Где пневмотележки, где треножники?
   Они остановились на минутку.
   – Зачем тележки? – оглянулся один. – Вяло. Без пользы.
   Второй был более многословен:
   – Вы не беспокойтесь, мы дозируем нагрузку. Желаем вам здоровья.
   Они пошли дальше, сосредоточенно дыша через нос, с каждым шагом, очевидно, набираясь все большего и большего здоровья, и мне вдруг стало завидно, ведь это так удобно: ты укрепляешь свой дух и тело, а тебе еще и деньги за это платят (или они корячились бесплатно?), и вдруг тоже захотелось навесить на себя целебный груз, чтобы иметь право шагать с ними рядом, но тут меня отвлек бар...
   Ниша бара располагалась в центральной части холла, чуть дальше фонтана, напротив тумбы стереовизора. Что за фильм крутили, не имело значения, потому что внимание мое сконцентрировалось на одном из зрителей. Человек был слишком увлечен своим бокалом, чтобы проявлять хоть какой-то интерес к происходящему в холле, да и передача, как видно, мало его занимала, потому что едва я взглянул в его сторону, он крутанулся на табурете и принялся что-то обсуждать с барменом. Однако успел все-таки показать мне свое лицо.
   Это был метис-мексиканец, персонаж Джека Лондона, который торчал ранним утром на вокзальной площади, выбрав в качестве наблюдательного пункта уличное кафе. Опять, надо полагать, случайная встреча. За кем этот человек наблюдал сейчас?
   Менеджер вдруг заметил меня и помахал мне рукой, выбираясь из-за стойки.
   – Как кстати, – подбежал он в полном восторге. – Вам только что прислали. Вот... – Он протянул заклеенный пакет и неожиданно козырнул.
   Кто же козыряет с непокрытой головой, мысленно ответил я ему. Хотя бы казенную панаму надел, дружок, хотя бы чепчик у мамы попросил... Он собрался исчезнуть, не дожидаясь благодарности, но я остановил его:
   – Милейший, не сочтите за труд. Видите – вон там, в баре? Роскошный индеец, который не дает бармену заснуть на рабочем месте...
   – Господин Паниагуа? – заулыбался менеджер.
   – Хочу с ним познакомиться, – сказал я по секрету. – Он ужасно похож на моего друга из Аризоны, недавно погибшего.
   – Дон Феликс прибыл к нам из Гватемалы, – мягко возразил менеджер. – Ученый-этнограф.
   – Этнограф – это великолепно, – согласился я. – Решил изучить закат европейской цивилизации, пока есть что изучать?
   – По моим сведениям господин Паниагуа специализируется на индейских культурах, – сказал он значительно. – Вы удивитесь, но у нас здесь существует научно-просветительский клуб под названием «Новый Теотиуакан», который организовали выходцы из Центральной Америки. Я бывал на их лекциях, любопытства ради.
   – И что?
   – Любопытство удовлетворил. Говорят, у них самая богатая кристаллотека в городе, уникальная коллекция. Рекомендую записаться. Вы, простите, знаете, что такое Теотиуакан?
   – Древний город, гнездо Пернатого Змея, – ответил я и протянул ему десятку. Увы, других чаевых, кроме как в рублях, давать я пока не мог.
   – Ну что вы! – смутился клерк, зыркнув по сторонам глазами. – Бога ради, оставьте. Мне приятно беседовать с образованным человеком, просто беседовать... – восторг его превратился в ликование. – Так пойдемте, я вас познакомлю.
   – Обязательно, – с энтузиазмом сказал я. – Только, знаете, сначала я навещу отделение вашего банка, а то, как видите, кроме рублей у меня ничего нет. Какое нынче знакомство без денег? – Я подмигнул ему, он подмигнул мне, и мы стали друзьями. – Я к вам еще подойду, – пообещал я. – Дон Феликс ведь в нашем отеле проживает?
   – Господин Паниагуа живет не в отеле, – сказал мой новый друг с сожалением. – Наша кастелянша – его племянница, поэтому он здесь часто бывает, пользуется бесплатными услугами. Или вот, как сейчас, употребляет наш фирменный кислородный коктейль. Кстати, имейте в виду, в этом скромном с виду баре готовят лучший в городе кислородный коктейль...
   На том мы и расстались.
   Я неспешно двинулся по холлу, разглядывая переданную менеджером почту. На пакете ничего не было написано, ни сзади, ни спереди, ни сбоку. Ни даже снизу. Я вскрыл пергамент, но обнаружил внутри только брошюру без названия, с тисненым на обложке государственным гербом. Это был ведомственный телефонный справочник, обещанный мне Бэлой.
   – Комиссары не лгут, – сказал я, листая голубого колера страницы. Телефон Стаса нашелся легко, именно в той графе, где следовало искать. Председатель Совета директоров Национального банка. Рыбарь по имени Бляха. Надо же. Стас, который пил чистый спирт, не разбавляя, не закусывая и не пьянея, который в аптеке спрашивал предохранители с усиками, а в радиомагазине – презервативы на 5 миллиампер, который, прежде чем сделать из наглеца отбивную, всегда успевал снять очки и сказать: «Я без очков плохо слышу...»
   Я вытащил из нагрудного кармана пульт радиофона, подключился к городской линии и набрал номер.
   – Пожалуйста, господина Скребутана.
   – Кто его спрашивает? – поинтересовались на том конце. Приятным женским голосом.
   – Иван из Ленинграда. Так и передайте, он поймет.
   – Председатель сегодня болен, – виновато ответила она. – У вас срочное дело?
   – Мое дело до завтра подождет, – сказал я беззаботно. – Если не ошибаюсь, день рождения у председателя завтра, а не сегодня.
   Разговор иссяк. Болен, подумал я. Хоть кто-то плохо себя чувствует в этом царстве эталонов, хоть кто-то с отклонениями отыскался, а впрочем, жаль, что этим несчастливцем оказался именно мой Стас.
   Носильщики возвращались от лифтов за новой порцией багажа. Я отошел в сторону, чтобы не стоять на пути «Нашего Пути», и сел на один из плетеных диванов. Сиденье, как ни странно, было упругим, удобным.
   – Вы знаете, что сегодняшней ночью опять намечается шествие бодрецов, – отчетливо произнесли за моей спиной. Я оглянулся. Сзади как раз была живая изгородь, разрезавшая холл на правильные геометрические фигуры.
   – Когда же примут закон о тишине? – горестно вопросил второй голос.
   И я перестал прислушиваться. Наверное, там был точно такой же диванчик, что и здесь. Наверное, люди отдыхали, скрашивая минуты светской беседой.
   Помимо рабочих телефонов в справочнике были и домашние. Старательно разогревая в себе сочувствие (человек болен как-никак), я выставил на пульте новые цифры, но весь мой огонь ушел в дым. Дома у Стаса не ответили. Космическая пустота. Я – бывший межпланетник, пустоты не боюсь, тем более, космической, я не поленился повторить вызов, но – в дым, в дым мои горячие порывы!
   Невидимые отдыхающие по ту сторону кустов продолжали вполголоса общаться:
   – ...Слышали, что сюда Жилин приехал?
   – Который всю эту кашу заварил?
   – Он, он. В новостях показывали.
   – Воистину, нет предела человеческой наглости...
   Мне отчего-то захотелось привстать. Или, к примеру, раздвинуть кустики и посмотреть в щелочку. Простое любопытство, ничего личного. К счастью, меня отвлекли, а то бы не выдержал, ей-богу.
   Кругленькая пухленькая симпатяшка в комбинезоне красно-голубых тонов подкатила к дивану.
   – Я – Кони, – заговорщически сообщила она и присела рядом. – Помните меня?
   Я помнил, но скорее не ее, а букет желтых лилий. Это была та самая сотрудница отеля, с которой я столкнулся полчаса назад у лифта, только сейчас женщина несла не лилии – что-то иное, что-то совершенно удивительное. Тоненькие изломанные стебли были усыпаны нежными белыми цветочками в столь большом количестве, что растение в ее руках походило на облако, на кружевную дымку, на воздушное платье невесты.
   – Вы, пожалуйста, не сердитесь, – попросила она. – Я, наверно, помешала? Понимаете, около часа назад я услышала... Случайно, когда в оранжерее была. Оранжерея – это на крыше. Жаль, я сразу не сообразила с вами поговорить, а тут увидела, что вы отдыхаете, и подумала: если не сейчас, то когда?
   Слова сыпались из нее, как фасоль из дырявого пакета – неудержимо и звонко.
   – Что вы делали в оранжерее? Загорали, конечно?
   – Загорать вредно, – машинально возразила она.
   – Тогда гадали на ромашке?
   Женщина улыбнулась. Хорошая у нее была улыбка, искренняя.
   – Я работаю аранжировщицей цветов, – объяснила она. – Должность такая.
   – Вот оно что, – произнес я, наклонился и понюхал чудо природы в ее руках. Пахло свежескошенной травой, а вернее сказать, ничем особенным букет не пах. – Красивая у вас работа, Кони. Как вы сами.
   Она покраснела и затеребила рукой кулончик на своей шее. Это была Молящаяся Дева, вырезанная из черного дерева и подвешенная на тонких кожаных тесемках.
   – Спасибо. Так вот, насчет тех двоих сеньоров. Понимаете, я была не в самой оранжерее, а в кондиционерной...
   – Вы аранжируете цветы в кондиционерной? – догадался я.
   – Нет, там я... – Она потупила взор, отчего-то засмущавшись. – Вы никому не скажете?
   – Смотря что. Если, например, речь о тайном изготовлении самогона из лепестков черных орхидей, то ничего не могу обещать. Грех скрывать хорошие новости от друзей.
   На этот раз улыбнулся я один.
   – Никак не получается бросить курить, – шепотом призналась толстушка. – Глупо, правда? Прячусь в своей норе, чтоб никто не видел. Хорошо хоть, эта дурная привычка не мешает мне... ну, вы понимаете, о чем я...
   Разумеется, я понимал с трудом. Я просто ждал. Упоминание о «двоих сеньорах» мгновенно разбудило омерзительного человечка в моей голове, задремавшего было от райской скуки, но я пока не давал ему слова. На что я надеялся, затягивая разговор?
   – А как насчет других вредных привычек? – с ответной доверительностью сказал я. – Видите ли, я новичок. Боюсь, в повседневной жизни я позволяю себе некоторые излишества...
   Она печально покивала.
   – Да, излишества – это проблема. Удержать здоровье позволяет только норма, спасительная норма. Но то, о чем мы с вами сейчас заговорили, не имеет прямого отношения к образу жизни. Гораздо важнее готовность человека. – Она постучала пальчиком по своему лбу. – Вот здесь. Если человек готов, у него получится.