Щеголихин Иван. Должностные лица

   Шибаев вычитал, что не может быть общества без преступности, пусть оно будет самым распрекрасным. Мало того, в человеческом общежитии нет никакого другого явления, которое бы обладало столь бесспорно всеми признаками нормы.
   Почему на Руси всегда про разбойников пели песни, сочиняли романы, легенды, повести, например, «Дубровский» — почему?
   Потому что они всегда были за справедливость.
   Как там Шевчик, не звонит, не телеграфирует. Песню любит разбойничью — «Муромским лесом густым».
   Что еще Шибер вычитал в книге Цоя по социологии преступности? Всякое явление двойственно, оно содержит в себе одновременно порядок и беспорядок, движение целевое и движение бестолковое — одновременно. Одному человеку по душе порядок, а другому лучше хаос, и каждый ищет подкрепление своему выбору. Хаос поддерживается негативной информацией, подкрепляет в личности дурные установки. Однако запрещать полностью негатив, делать просвещение стерильным мы не можем, — так говорят ученые люди. Хаос содержит в себе поиск, нащупывание новизны путем проб и ошибок. Вот Шибер и двигает к новизне, иногда сам, а иногда по воле кое-кого другого.
 

Глава девятая
ДЕРЖИ КАРМАН ШИРЕ

 
   Пришло время делить первую выручку. Шибаев предложил встретиться дома у Гриши Голубя — посидим, поговорим, поиграем в шахматы, а то собираемся на комбинате, как правительственная комиссия. Дал его телефон Ирме и наказал, чтобы она позвонила в десять вечера со словами: «Это квартира Голубя? Нам известно, что Роман Захарович Шибаев в настоящее время у вас в гостях. Это из горкома дежурная». Гриша обязательно спросит, зачем Шибаев понадобился горкому в такой поздний час. Ирма должна не растеряться и пояснить, что он является членом штаба гражданской обороны, а остальное вас не касается. Гриша очень не любит раскрывать свои связи и знакомства, в некоторых отдельных случаях, хотя в других отдельных наоборот афиширует.
   Приехали с Васей к восьми вечера, чинненько одетые, при галстуках, едва переступив порог, согнулись в три погибели. Раньше люди при входе крестились на образа, а сейчас только поклоны бьют. Сшибаясь задами, будто в поисках грибов, гости разулись, выпрямились со свекольными физиономиями и в одних носках бодро приветствовали хозяина. Он стоял без всякого парада, в спортивном трико, выжидая, когда они стряхнут заразу с улицы, затем провел их в кабинет и закрыл дверь. Вася пронес туда небольшой чемоданчик с окованными углами.
   — Где твоя хозяйка? — поинтересовался Шибаев слегка сквозь зубы.
   Интерес его повис в воздухе.
   — Будем рады знакомству, — добавил Вася, озираясь на стену из книг. — На сколько тут тысяч всего?
   — Библиотека, Василий Иванович, исчисляется в томах, а не в рублях, — холодно пояснил Григорий Карлович.
   Интересно, потянет ли на сто тысяч вот такой склад?
   Журнальный столик сияет полировкой, на нем одиноко стоит хрустальная ваза и ни хрена больше, ни выпивки, ни закуски. Правда, в вазе цветок. Васю, что ли, встречать?
   Гости сели в кресла, косясь поочередно на книги, на люстру, на телевизор.
   — Цветной? — спросил Вася. — Который день из ремонта?
   А Шибаев пристал к Голубю — почему ты не хочешь нам показать жену? Его заело, встречать гостей должна хозяйка. Гриша в лыжном костюме — тоже хамство. Шибаев распустил галстук, смотал его рулеткой и сунул в карман. Напрасно он разулся у порога, разнес бы грязь по всему паркету.
   — Жена подрабатывает репетиторством, готовит в консерваторию, сейчас у нее урок. Но если бы она была дома, я попросил бы ее не мешать, у нас деловая встреча, не так ли?
   — Брось, — махнул рукой Шибаев, — ты нас не считаешь за людей, вот и все объяснение.
   — Я, конечно, дико извиняюсь, — вступил в разговор Вася, — но зачем детей силком гонять в музыкальную школу?
   — А что, лучше пусть они через форточки совершают квартирные кражи?
   Вася и глазом не моргнул — и то лучше, он убежден.
   — Я своего не гонял, даже в школу не заставлял ходить, а сейчас он в Москве, Эдик.
   — В Англии, Василий Иванович, родители несут уголовную ответственность за то, что не обеспечивают посещение школы их детьми.
   — Безобра-азия! — возмутился Вася. — Я думал, только у нас срока мотают ни за что.
   — За первое непосещение штраф десять фунтов стерлингов, на наш курс, примерно, рублей двадцать. А при повторном, в два раза больше. Одна из самых цивилизованных стран.
   — Когда мой Эдик школу кончал, мы с ним в забегаловку вместе ходили, и ничего! — радовался Вася. — В Москве Эдик сумасшедший конкурс прошел.
   — В Англии, между прочим, за появление на улице пьяного с ребенком до семи лет дают месяц тюрьмы.
   — Ну-у, у нас тогда тюрем не хватит. Ведь как у нас? Пойду с дитем погуляю. За ручку его — и в «Голубой Дунай», дитё у меня как прикрытие.
   — За продажу сигарет молодежи до шестнадцати лет штраф сто фунтов стерлингов — рублей двести, а то и побольше.
   — Дикари, одно слов. Прогнивший капитализм.
   Шибаев не деликатничал и прямо потребовал выставить выпивку и закуску.
   — Ты русский или не русский? — пристал он.
   — Не все русские пьют, как ты.
   — Опять вы как кошка с собакой, — вмешался Вася. — Как люди не можете.
   — Ты видишь, как он нас встретил! — возмутился Шибаев. — Пустой стол, и на нем тюльпанчик. А мы ему чемодан принесли, посидеть пришли. Может, потащим этого жлоба в ресторан?
   — Я приглашаю, — солидно сказал Вася. Оба, конечно, настроились выпить по случаю первого дележа.
   — Нет проблем, что вы так волнуетесь? — отозвался Гриша спокойно.
   Он переставил вазу, журнальный стол раздвинул, приподнял и превратил его в обычный обеденный. Затем раскрыл пузатый бар и начал выставлять бутылки, да какие, одна другой краше, у гостей слюна вожжой — коньяк, водка, шампуза, век бы ее не видеть, и пиво не здешнее, чешское как минимум.
   Выпросили. Однако досада у Шибаева не прошла. Если бы к нему Голубь домой пожаловал, он бы выстроил перед ним весь дом и весь двор, начиная с Тарзана, хотя никакой особенной любви к Грише у Шибаева нет — просто так полагается. Какого черта! Между тем Гриша выставил фужеры, рюмки, достал крахмальную салфетку, с хрустом начал протирать посуду, потребовал, чтобы Вася расставил все на свой вкус, а сам вышел и через минуту не вошел, а въехал — двухэтажная каталка, сверкающая никелем, и понаставлено на ней всякой всячины — и черная икра, и красная икра, овальные ломтики сервелата, кубики масла, пластинки мяса, карбонат, тут тебе горчица, тут тебе и хрен, — уважил Григорий Карлович. Сразу гости отошли, оттаяли.
   Выпили по первой. Вася почувствовал себя человеком. Выпили по второй, но уже без Гриши, у него сегодня хронический холецистит, а в прошлый раз была язва двенадцатиперстной кишки.
   — Прошу извинить, но я хочу, чтобы потом можно было говорить: черную икру ложкой ел. — Вася взял столовую ложку и полез в вазочку с икрой.
   — Когда это потом, в зоне? — спросил Шибаев.
   Вася черпанул из вазочки в рот, пожевал-пожевал и на пол вокруг себя посмотрел, нельзя ли сплюнуть — голимая соль!
   — Василий Иванович, надо взять хлеб, намазать маслом, потом икру, и всего понемногу.
   Лучше поздно, чем никогда. Вася заел маслом, запил пивом чешским, тоже пена одна, зато теперь может хвастать, имеет право, но есть ложками его не заставишь. От пива он захмелел и вышел на свою любимую тему: а что можно купить на сто тысяч?
   — Свободу, — ответил Голубь.
   — Сначала заработай себе тюрьму, — сказал Шибаев, — а потом купишь свободу. За первый квартал цех выделки не оправдал наших надежд.
   — Мы с Мишей так и думали, — важно сказал Голубь.
   — Они «думали»! — фыркнул Шибаев. — А мы делали!
   Вася, чуя снова схватку, настойчиво попытался завладеть вниманием Григория Карловича.
   — А скажите, можно ли купить жизнь?
   — Купить нельзя.
   — Но продать можно, — подсказал Шибаев.
   Вася пожал плечами — если есть продавец, значит, должен быть покупатель? Он попытался углубить вопрос, но его перебил Шибаев:
   — Как там Миша поживает в столице?
   — Миша везде устроится, у него божий дар общения.
   — Он мне обещал помочь.
   — Миша слову хозяин.
   — Однако до сих пор ничего не сделал! — грубее сказал Шибаев.
   — Значит, уважительная причина. Он мне звонил, сказал, что тебе надо ехать в Алма-Ату к Рахимову.
   Ну не сволочь ли, почему он звонит не тому, кому надо? Кто должен ехать, Гриша Голубь?
   — Я его выброшу из доли. Он плохой компаньон.
   — Надо идти к Прыгунову, взять ходатайство облместпрома и в Алма-Ате выбивать лису. Миша помогает через Москву, чего ты к нему придираешься?
   — Дармоеды нам не нужны, — все более накаляясь и не слушая пояснений, сказал Шибаев.
   — Без Мельника не было бы директора Шибаева, нового цеха и его начальника. Все это его задумка.
   — У него были другие задумки. Расскажи про овчины.
   Вася замялся — а чего рассказывать и зачем? Дело прошлое.
   — Сколько овчин отвез Мельник налево с твоей помощью? — прокурорским тоном потребовал Шибаев.
   Вася учуял опасность. Нельзя выдавать Мельника, тем более в присутствии Голубя.
   — Чего пристал? — жалобно протянул Вася.
   — Боишься, — утвердительно сказал шеф. — Чего боишься, кого боишься, нас? Михаил Ефимович тебе долю платил?
   — Нет, клянусь, только оклад.
   — Теперь ты в доле на равных, говори правду. Мельник платил долю мне и Григорию Карловичу, он обязан был выплатить нам и за продажу овчин. — Шибаев посмотрел на Голубя. Тот барабанил пальцами по столу и без особой охоты поддержал Шибаева:
   — Да, Миша платил, а что вы имеете сказать, Василий Иванович?
   — Да ничего я не имею, не впутывайте меня! — Вася встал, Вася сел, заерзал, попытался налить себе пива, но Шибаев поймал его за руку и прижал довольно крепко.
   — Не крути задницей, как педераст. Сколько овчин Мельник вывез и на какую сумму?
   Не признается Вася, Шибер вывернет ему руку, как у цыпленка-табака ножку-косточку.
   — Сумму я не знаю, а овчин... — Вася вздохнул, выдернул все-таки руку, налил пива, была не была, от Шибера не отвертишься, и сказал: — Семь тысяч пятьсот овчин.
   — Каждая по сорок рублей, — отчетливо добавил Шибаев. — И того триста тысяч.
   Вася достал платок, отряхнул его за уголок до пола, вытер взмокшие щеки. Видно было, что он не врет, и еще видно было, что слова Васи ошеломили Голубя. Да и как не ошеломить? Шибер уже знал про обман и притерпелся, первая злость прошла, а Гриша только услышал и злость закипела. Из трехсот тысяч ему должна была перепасть по меньшей мере шестая часть. Однако Миша предпочел все забрать себе — уезжаю в столицу, братцы, Москва слезам не верит.
   Вася ни на кого не смотрел, Вася не знал, куда себя деть, а Шибаев смотрел и видел, что облом в пятьдесят тысяч Грише ой как не по нутру, пальчики дрожат — нервы-стервы выдают в самый неподходящий момент.
   А Шибаеву стало легче, он повеселел — друг-приятель Миша надул друга Гришу на пять новеньких «Волг» да еще с гаражом в придачу. Не один Шибаев в дураках остался.
   Молчание нарушил Вася.
   — Как вы считаете, Григорий Карлович, — вежливо, тоненьким голосом поинтересовался он, — за сто тысяч можно купить друга?
   — Друга купить нельзя, — рассеянно сказал Голубь.
   — Но продать можно! — добавил Шибаев и рассмеялся.
   — Миша Мельник в таких делах щепетильный... — заговорил Голубь, наращивая в голосе уверенность и не позволяя усомниться в его друге. — Если он что-то скрыл, то вынужденно... Москва потребовала незапланированных затрат.
   — А почему это должно отражаться на долевиках, которым грозил, может быть, переезд не в Москву, а на Колыму? И не в мягком вагоне, а в столыпинском? — Шибаева осенило: Гриша растерялся всего лишь на минуту, придет в себя, позвонит Мельнику, они быстро споются, и тот ему отдаст должок. — Я сижу без нужного сырья, без благородного меха, надеялся на его помощь, а он ничего не сделал. Я уже молчу, он мне и в личном плане обещал помочь.
   — Личное всегда человека больше волнует, — укоризненно заметил Голубь.
   — Не надо мне, Гриша, мозги пудрить.
   — Миша оставил меня за доверенное лицо. Что я ему скажу?
   — Скажи своему другу-приятелю, что мы его из доли выбрасываем большинством голосов. Или он восстановит нам нашу долю, или пусть ищет себе другую фирму.
   — Восстанавливать он вряд ли будет, эти суммы пошли в дело. Мы потребуем от него отчета.
   — Я намерен работать с людьми честными.
   Голубь попросил не горячиться, надо спокойно все выяснить. Почему мы уперлись в прошлое? Где наш доход с комбината за первый квартал текущего года?
   — Вы посадили меня на отрицательный баланс. Я плачу ребятам из своего кармана. Ожидаю со дня на день, что вы мне все компенсируете, а что вы?
   Вася резво привстал, подхватил чемоданчик с окованными углами, положил его себе на колени и посмотрел на шефа — открывать или подождать?
   — Здесь сорок восемь тысяч, — сказал Шибаев. — Много это или мало?
   Гриша пожал плечами с легкой гримасой — он ожидал большего, затем снял наручные часы, японские, с компьютером, взял авторучку и, легонько тыча — Вася аж привстал, глядючи, — посчитал. Директору девятнадцать тысяч двести, долевикам по девять тысяч шестьсот.
   Десять тысяч Шибаев отнесет Башлыку, и сколько останется? Меньше, чем у них. Ладно, пока потерпим. Он кивнул Васе, и тот ловко отсчитал Григорию Карловичу девять шестьсот.
   — Два раза по столько, — напомнил Голубь.
   — Я сказал, Мельника из доли выбрасываем.
   — Допустим, но чем я должен платить ребятам за охрану вас в течение трех месяцев? — возмутился Гриша. — Вы что, думаете весь шахер-махер с норкой, с шапками, с ЦУМом, все это никому не известно?
   — Сколько тебе?
   — Двенадцать тысяч, это минимум за квартал,
   — Не получится.
   Наступило тягостное молчание. Гриша думал.
   — В таком случае услуга за услугу, — сказал он. — Я не хотел говорить сразу, но коль скоро обнаружилось, что мошенник — Мельник, а все другие честные, то спрошу я вас, каким образом в цехе Вишневецкой оказалось неучтенной продукции на девять тысяч рублей? Как ей удалось эту выручку скрыть от вас?
   Теперь настал черед побледнеть Шибаеву. Он не колеблясь, в миг допер, что Гриша прав. Каролина освоилась в цеху быстрее, чем он думал. У Васи тоже отпала челюсть, он уставился на директора — неужто скрыла такую сумму? А ведь она не в долевиках, всего лишь содержанка, на окладе.
   — Может, перенесем дележ на другой раз, подобъем бабки сначала? — предложил Вася.
   — Дело ждать не может, — отрезал Шибаев.
   — Я вынужден снова поднять вопрос о контроле, хотя Шиберу это не по душе, — сказал Голубь. — Как видите, есть все основания.
   — Заведешь персонального осведомителя? Да в гробу я его видел!
   — Роман Захарович, ты ведешь себя не солидно, — заметил Вася.
   — Да пошел ты!
   Был Вася маленьким человеком — молчал, стал Вася фигурой — заговорил. У большого человека и неприятностей больше, кумекай, Вася, и он кумекает — скандал созрел, пьянка не получилась, сейчас разбежимся, а гастроном закрыт, добавить негде. Вася не уснет, пока не поддаст, как следует. Он следил за нитью разговора, чтобы оборвать ее в тонком месте, но нить крепчала, звенела и превращалась в стальную цепь.
   — Что за контроль, почему ты считаешь, что мой комбинат подотчетен какому-то преподавателю школы милиции? У тебя свои заботы, для нас ты ничего не делаешь.
   — На каком основании такой вывод? — начал терять выдержку уже и Голубь. — Ты что, сам себя охраняешь?
   — Почему Мельник не свел меня с Лупатиным?
   — В твоих же интересах. Через посредника, в данном случае через меня, безопаснее.
   Они меня охраняют за оплату и не малую. От кого они меня охраняют, от народа? Народу до лампочки, он сам лоб чешет, ищет, где бы словчить. От государства? Так мы план выполняем, одиннадцать миллионов, как положено выдаем. Так от кого, кто ему скажет?
   — Я не нуждаюсь в твоей охране.
   — Ты забываешь, Рома, кто тебя поставил на должность. Мы поставили, мы и снимем, если ты окажешься...
   Шибаев захохотал:
   — Кормильцы мои, благодетели! Я этому мафиозе полста тысяч выложил за государственную должность, ему надо срок вломить, а они еще меня воспитывают!
   — Так и передать Мельнику?
   — Так и передай. Выбрасываю его из доли за подлость, за обман компаньонов. За такие дела башку снимают, кишки выпускают и на забор вешают.
   — В таком случае я снимаю комбинат с охраны.
   — Он снимает! — взбеленился Шибаев. — Он меня назначил, он снимает. Ха, ха, ха! Это я сниму с тебя погончики, свинья корытная! — Он обеими руками схватил за край стол и с грохотом все полетело на пол. Пошел к двери, со стуком вставил ноги в ботинки, не стал даже застегивать молнию, спешил, но не забыл про чемоданчик с окованными углами, протопал в обуви — о ужас! — по вощеному паркету, дернул чемодан за ручку, будто боясь, что он прирос тут, пустил корни, и потопал обратно. Схватил дубленку и хлопнул дверью изо всей силы.
   Но дверь была пухло оббита с обеих сторон, и грохота не получилось.
   Вася, что делать, начал наводить порядок, поднимать осколки, сгребать их просто ладошками, ставить бутылки обратно. Затем понуро пошел к двери, обулся, оделся, занятый одной мыслью: как же ему быть с пузырем, магазины уже закрыты, а Вася не остановится, если начал, ему нужно вылакать минимум грамм четыреста, хоть в аптеку беги за тройным одеколоном, но и там отдел номер три до девяти — труба.
   — Григорий Карлович, я дико извиняюсь, я потом рассчитаюсь, а то завтра на работу не выйду. Будьте человеком.
   Тот непонимающе смотрел на Васю.
   — Дайте мне бутылку в долг, водочки.
   Голубь брезгливо вынес ему бутылку почти полную, сталинские его усы поднялись, как у кота при виде дворняги. Вася слезно поблагодарил и мелкими шажками вышел, тихо закрывая двери, исправляя горячность своего начальника.
 

Глава десятая
ПЛАТА ЗА ДУРНОЙ ХАРАКТЕР

 
   Утром, едва Шибаев продрал глаза, первою мыслью было — надо ехать к Голубю. Рассвинячился вчера, хотя и выпил не много. Да что там, мало выпил. С друзьями при хорошей беседе для него норма две бутылки коньяка. Вчера он был сам не свой, у него будто чирей прорвался. Надо отвезти Грише двенадцать тысяч и долю Мельника тоже. И впредь не заводиться. Васю, что ли, спросить, с чего началось? Да что спрашивать, Шибаев таким уродился.
   Перед выездом из дома, еще даже не рассвело как следует, он позвонил Голубю домой. Жена ответила, что Григорий Карлович в парке на пробежке, делает зарядку, что ему передать?
   — Я ему потом позвоню.
   Он бегает. Ты едешь вкалывать, а он бегает. И правильно делает. И Мельник прав, советуя просить у Рахимова внефондовую лису, расширять сферу создания резерва.
   Он поехал в управление к Прыгунову. Вот кто был типичный начальник, похожий на десятки, сотни других чиновников областного масштаба — лысоватый, седоватый, застегнутый, воротничок впивается в шею. Круглое лицо, маленькие глазки. Сядут на кустовых совещаниях все вместе фотографироваться — ну как близнецы-братья. Глаза оловянные, все толстомясые, крепкие такие боровики, опора и надёжа. Кому они все подражали, непонятно. В кино таких не показывают, в журнале мод не увидишь, разве что в «Крокодиле». Странно, что и сам Шибаев стремился походить вот на таких упитанных, увесистых, основательных.
   Прыгунов пил и не прятался, и в кабинете пил, и в машине, и в цехе мог выпить, если бутылка под рукой, не брезговал и в забегаловку заглянуть. Изо дня в день и уже не один год. Начинал с утра в своем кабинете, не забывал проветривать, холод стоял собачий. До обеда он подписывал бумаги, а после обеда секретарша отвечала, что шеф на совещании, или на объекте, или вызвали в исполком.
   Сейчас они вместе составили проект письма министру. Главный упор на то, чтобы занять жен шахтеров, обеспечить их работой. Сырье крайне необходимо.
   — Просить мы можем, но давать нам никто не обязан. — Прыгунов пытался оправдать свою беспомощность. — В местную промышленность идет именно несортовое, внефондовое сырье.
   Шибаев это и без тебя знает. Твое дело подписать ходатайство. Махнарылов заберет бумагу, поедет в Алма-Ату, и Рахимов там все решит.
   — Вы там с отчетом поторопитесь за первый квартал. С меня тоже требуют.
   Вот и вся работа начальника управления, бумагу подписать да отчет потребовать.
   От Прыгунова Шибаев позвонил в школу милиции — капитан Голубь на занятиях, освободится в одиннадцать сорок пять.
   Приехал на комбинат, в приемной маялся Вася, настолько чем-то взбудораженный, что даже не смотрел на Соню. Прошел вслед за шефом в кабинет, надежно закрыл дверь, после чего выдохнул:
   — Лекала забрали!
   — Сядь, Вася, не трясись. — А самого сразу будто током от пальцев на руках до пальцев на ногах. — Доложи спокойно, кто забрал и когда забрал.
   Вася сел. Важно сразу сообщить начальству, тяжесть переложить, теперь можно и дух перевести.
   Шибаев не стал психовать, разбивать графин, телефон, телевизор. Ему все ясно, кто послал забрать лекала и почему послал. Шантаж Голубя, его проверенное оружие, принудиловка. Снять с него погоны о-бя-за-тель-но!
   — Плохие мы с тобой, Вася, должностные лица, никакой дипломатии ни у тебя, ни у меня.
   Вася грустно сказал:
   — У тебя, Роман Захарович, опыта навалом. Зачем ты вчера рога мочил, пер на него дурдизелем?
   На ночь Вася хорошо принял водочки из Гришиной бутылки, выспался, утром опохмелился чуть-чуть и сейчас был в форме. Голова соображала четко, но даже и вчера он видел, что шеф напрасно ершит Григорию Карловичу, на понт того не возьмешь, глоткой ничего не добьешься, ясно, кто тут у нас правит. Вася чуял, завтра этот керосин обернется, если не ревизией, то каким-нибудь другим налетом, пакости не миновать. Так оно и вышло.
   — Кто именно приезжал, кто забрал?
   — Извини, Роман Захарович, я не усек. В общем, из обахаэса.
   Вася признавался шефу — как увижу, мент навстречу идет, так и тянет сделать руки назад и следовать впереди него, помня, что шаг вправо, шаг влево считается побег. У Васи от них гипноз.
   — А Цой с ними был?
   — Нет, Цоя не было.
   А полагалось бы, комбинат подведомственная ему территория. Та-ак, следовательно наскок самодельный, частный, руководству горотдела пока ничего не известно, не будем гнать лошадей, чтобы не посеять паники.
   — Какие лекала забрали?
   — Те самые, Цыбульского. Спрашивают, где заключение на них лаборатории? Я говорю, у директора. «Пиши объяснение».
   — А ты?
   — А я, Роман Захарович, не ногой сморкаюсь. «Я ничего писать не буду, идите к директору и с ним выясняйте. Лекала нам такие положены, мы не можем каждый раз останавливать производство. Картонных не напасешься, бумага, она и есть бумага, а дюраль не размокнет, один раз сделал и на сто лет».
   — А они что?
   — «Сто не сто, а лет на десять они тебе потянут», — такой намек мне дал капитан, у них самый старший. Я хотел их сразу погнать, не видно, что ли?
   — Что тебе видно?
   — Да дураку ясно. Роман Захарович, это после вчерашнего... — Хотел сказать, не надо было тебе, директор, дурака валять, по пьянке пыль поднимать, но Вася не из тех, кто любит учить. — Лететь мне или не лететь?
   Шибаев крякнул — как бы не полететь нам всем. Без оглядки, но с посадкой. Тем не менее утренняя жажда мира с Голубем прошла окончательно. Хорошо, что он не дозвонился ему утром и не стал просить у него прощения. Что делать дальше, кого поднять? Думай, Роман, думай. Надо Башлыку отдать десять косых и, может быть, пользуясь случаем...
   — Хотели цех опечатать, представь себе, Роман Захарович, но я их за горло взял, куда я рабочих дену? План квартала горит, идем на штурм. Направил их к тебе, но тебя не было. Ну так что, лететь?
   — Лететь. Сними с себя все железное, чтобы не шмонали перед посадкой, и вези пять тысяч Рахимову.
   Вася пожал руку, обнял шефа, вытер рукавом глаза, будто на фронт уходит, и попросил машину, подбросить его в аэропорт.
   Перед обеденным перерывом Шибаев вызвал Вишневецкую. Вошла в спецовке, но все равно змея змеюкой — серый халат без морщинки, затянут по талии, косынка черная на белых кудрях, губы накрашенные, глаза синие сверкают, серьги золотые, кольца толстенные, так и просится под хорошего мужика... Глянула на Шибаева пугливо, и его осенило — девять тысяч за шубы она хапанула для Шевчика! Чтобы он побольше набрал монет в Кутаиси.
   — Когда тебе Шевчик обещал вернуть деньги?
   Пробы ставить негде, но Шибаева она боится. И хотя он забавлялся с ней пару раз на топчане в складе, все равно боится, знает, может он ее запросто отправить в челюстно-лицевую хирургию. Она оглянулась мельком, прикинула путь к отступлению.
   — Какие деньги? — недоуменно, вроде искренне спросила она, явно переигрывая, и он по голосу утвердился в своей догадке.
   — Шубы на девять двести ты пустила налево. Изложишь мне подробно, двадцать четыре часа на размышление. А сегодня в три часа чтобы был вот здесь на столе хорьковый подклад пятьдесят второго размера, упакован и с ленточкой.
   Она не стала ничего уточнять, вильнула задом со словами «будет сделано» и, как балерина, на цыпочках вышла из кабинета.
   Шибаев позвонил Цою, — знает ли он про лекала? Не знает.
   — Тогда отложи все дела и приезжай ко мне.
   Цой приехал, о лекалах он разведает сегодня же, по чьей инициативе явились, и будет держать на контроле.
   — А что это за лекала?
   — Обыкновенные раскройные. Чтобы тебе была ясна картина, на дюралевых легче натянуть недостающее, но все в полном соответствии с ГОСТом. Есть мелочи. Лекала только что изготовлены, мы не успели на них взять заключения лаборатории мер и весов. Еще я тебя прошу выяснить, звонил ли Голубь вчера вечером, после двадцати двух в Москву или Подмосковье?