Страница:
— Именно поэтому вы определили, что взлетели тетерки, а не совы?
Солдат смотрел на следователя с недоумением. В арсенале рвануло, все разнесло к чертовой матери, сам Юрченко чудом не пострадал, а майор за тетерок взялся. Делать нечего, что ли?
— Так точно, определил.
— А можно определить, откуда они вспорхнули?
— Если бы нельзя, то и охоты не было бы. В лесу первым делом каждый шум засекаешь. Откуда взлетело, где село. А зачем вам?
Гуляев и сам точно не знал, что даст выяснение этих обстоятельств, но понимал, что восстановить мозаику можно, лишь отыскав и собрав все, что рассыпано вокруг.
— Вам не показалось странным, что в такой поздний час птицы сорвались с места?
— Кто-то их спугнул, я уверен. Только кому в такое время в тайге огинаться понадобилось?
— Вы сумеете найти место, откуда взлетели птицы?
Юрченко кивнул.
Они пошли по старой лесной дороге. Когда-то по ней возили бревна на лесопилку к разъезду Каменка. Потом леспромхоз прикрыли, дорога стала никому не нужной. Время затянуло раны земли, дожди замыли крупные выбоины, густая поросль рябины, высеянная сизыми дроздами, уже завоевала свободную землю.
У первой развилки Юрченко махнул рукой влево:
— Туда.
Начался подъем. Они прошли вверх метров триста и выбрались на лысую горку. Лес оборвался внезапно, открыв каменистую проплешину, поросшую травой. С вершины открывался вид на море. Спокойная гладь под лучами солнца, стоявшего достаточно высоко, казалась жидким свинцовым расплавом.
На севере, за частоколом вершин, Гуляев разглядел просеку восточного фаса зоны. Одна из сторожевых вышек издалека казалась частью декорации на огромном натурном макете.
Юрченко огляделся.
— Похоже, отсюда взлетели.
— Как же вы могли их услышать? — Гуляев с сомнением покачал головой. — На таком-то расстоянии?
Солдат полез в карман за сигаретами.
— Мы дали большого кругаля. А на деле отсюда до вышки метров восемьдесят. Не больше.
— Можно туда спуститься по прямой?
— Нет. Чуть ниже нас — обрыв. Метров десяти высотой.
— Хорошо. Давайте походим здесь. Если найдете что-то похожее на свежие следы человека, скажите.
Они двинулись в обход проплешины, один влево, другой — вправо.
Пройдя шагов двадцать, Юрченко остановился.
— Товарищ майор, — окликнул он Гуляева, — глядите, похоже, кто-то сидел. — Юрченко указал на обломок скалы, лежавший среди травы.
Гуляев пригляделся, но ничего особенного не заметил.
— Почему вы так решили?
— Глядите, вот здесь траву вытолкли ногами. Она уже приподнялась, однако местами пожухла. Потом… — солдат поднял прутик и стал расковыривать каменную крошку, — глядите. Окурки. Их прикопали.
— Пять штук, — подсчитал Гуляев трофеи. Взял один, помял пальцами. — Совсем свежие. Курили не так давно. — Подумал. — Если дымил подряд, а на сигарету уходит десять минут, набегает час. Долго сидел…
Юрченко не согласился.
— Больше. Ежели кто-то просто отдыхал, то одной сигареты было достаточно. Но здесь он сидели больше трех часов. Не менее. Натоптал как слон. Накурил.
Юрченко влез в кустарник и вышел оттуда со скатанною в комок газетой.
— Гляньте, яйца вареные ел.
Гуляев взял часть скорлупы с синей печатью птицефермы.
— Это для нас уже кое-что, солдат. Кое-что.
Они ещё раз обследовали площадку, но ничего нового не обнаружили. Возвращаясь, вышли на лесную дорогу, по которой пришли сюда.
— Охотник, давай поищем, — предложил Гуляев, — глядишь, следы машины найдем. Кто, кроме нас с тобой, сюда пешком попрется?
— Охотник попрется, — не согласился солдат.
— Ты прав. Но мы не охотника ищем. Следы автомашины они обнаружили чуть выше развилки, где сворачивали на тропу. В мягкой наносной земле хорошо отпечатался протектор левого переднего колеса. Поломанные и примятые кусты указывали, где машина разворачивалась, чтобы вернуться к шоссе.
Гуляев был доволен. Он прикрыл отпечатки протектора полиэтиленовой пленкой и потер руки.
— Что-то мы все же нашли. А если даже не то, всего важней не победа, а участие. Разве не так?
Городская частная гимназия, которую в народе называли «миллионка», располагалась в старинном одноэтажном особняке. При советской власти здесь размещалась музыкальная школа, но Дора Михайловна Лукина сумела оттягать удобный домик в центре и основала здесь частное учебное заведение. В нем за большие деньги терпеливые педагоги пестовали отпрысков удачливого чиновничьего ворья, сумевшего урвать у бедного государства кучу денег. Причем урвать и не погореть. И не потому, что воровали искусно и скрытно, а в силу того, что сразу хапанули много и им хватило на все: приобрести благосостояние, откупиться от милиции, следствия и даже суда. А теперь все они столпы общества, демократы, члены президентской партии, элита общества — президенты акционерных обществ, директора фирм, представители местной власти.
На переменке, когда на улицу высыпали ученики, сквер перед школой превращался в площадку демонстрации мод и расточительности. Невест, а невестами здесь считали всех девочек, начиная с первого класса, папы и мамы одевали по супермоде. Девицы постарше пятого класса выглядели моделями дорогих магазинов готового платья и ювелирки. Супермодные шмотки, жемчуг, золото на пальцах, в ушах, на запястьях. Парни щеголяли черной кожей, блистали металлическими заклепками на плечах, рукавах, на спинах и задницах. «Черт знает что, — подумал Лунев, подъехав к школе. Он здесь давно не бывал, и увиденное его поразило. — Может, и в самом деле, чтобы ощутить себя мужиком нового мира, надо продеть в ухо серьгу, а штаны оправить заклепками?»
Более всего его поразили прически. У некоторых длинные волосы сосульками ниспадали на плечи. У других они были собраны в косицы, перехвачены резинками и болтались за спинами. Среди этого многообразия выделялись два белобрысых парня, скорее всего родные братья. Они обрили головы наголо, оставив небольшие торчавшие клоки волос над самым лбом.
Того, что выглядел помладше, Лунев поманил пальцем.
— Слушай, шкет. — Лунев крепко взял его за руку. — Гошу знаешь?
— А то.
Школа явно преуспевала в привитии культуры речи.
— Лады. Позови его. Скажи, зовут на пару слов.
Шкет убежал, и вскоре через двор к воротам вразвалочку прошествовал Гоша. Остановился перед Луневым. В углу рта сигарета. Руки в карманах. Ноги в стороны. Ни дать ни взять колосс Родосский, некогда считавшийся одним из семи чудес света.
— Ну? — Гоша, увидев незнакомого человека, не испытал ни удивления, ни особого любопытства.
— Садись. — Лунев распахнул дверцу «Оки». — Шуба ждет. Туда, назад — быстро.
Слово «Шуба» прозвучало паролем, и Гоша тут же сел в машину. Удобно устроился на сиденье, поерзал задом. Не преминул съязвить:
— Эта «вульва» какой модели?
— Си-джет, — ответил спокойно Лунев. — Супер. Ремнем пристегнись.
Машина резко сорвалась с места.
На тупиковой железнодорожной ветке сохранился двухэтажный станционный домик. Некогда аккуратное сооружение, стоявшее в окружении густых лип, теперь выглядело так, будто побывало под бомбежкой. Двери сорвали и увезли хозяйственные дачники. Они же выломали полы, повытаскивали стекла и рамы.
Съехав с дороги, Лунев затормозил у черного провала дверей.
— Приехали, выходи.
Гоша вылез и огляделся.
— Ты куда меня привез?
В голосе ни волнения, ни тревоги, только удивление.
Лунев воткнул Гоше пистолет между лопаток. С сопляком он бы стравился и без оружия, но ствол в общении с такого рода типами — надежное средство, настраивающее на повиновение.
— Руки! Давай их за спину.
— Это похищение? — Гоша сделал неожиданное открытие и нервно хихикнул.
— Ага, — согласился Лунев.
— Во мудила! — Гоша не боялся выставлять оценки, как привык это делать в присутствии стаи.
— Руки! — Лунев посильнее ткнул рукояткой пистолета.
Гоша подчинился. Щелкнули наручники. Они поднялись на второй этаж.
— Сядь!
Лунев нажал Гоше на плечо, опуская его на пол. Сам устроился на подоконнике. Поиграл пистолетом, покрутил его вокруг пальца на скобе спускового крючка.
Гоша держался без страха. Он чувствовал силу, стоявшую за ним, подпиравшую его законом уголовного мира. Сидя на полу, он смотрел на Лунева злыми глазами.
— Ты чокнутый? Думаешь, за меня тебе что-то обломится?
— Думаю, — сказал Лунев уверенно. — Папа верняком расстарается, чтобы сына из ямы вытащить.
— Ну, химик! Да отец такой шорох по городу наведет, что ты сам поспешишь все бросить.
— Успокойся, дитя. — Лунев говорил в своей ленивой манере, как всегда, если старался сдержать приступ подкатывавшей ярости. — Шороху папа не наделает. Орать на весь город, что у него скрали дитятю, что прилюдно мордой в говно макнуться.
Гоша растерянно молчал. Мысль о том, что отцу может быть не с руки афишировать пропажу сына, ему не приходила в голову. Похититель просчитал свои действия лучше, чем он. Это в стае Гошу боялись тронуть, и вполне резонно. А вот неизвестный взял и заволок в какую-то развалюху — попробуй выберись! Надо менять аргументы.
— Ты совсем отца за дурака держишь. — Гоша продолжал сохранять насмешливость. — Он ментов поднимать не будет. Он шепнет Сундуку…
— Почему сразу не контейнеру? Это ящик побольше.
— Ты что?! — Гоша зашелся звонким криком. — Тебя что, пыльным мешком трахнули?
Чего-чего а такой тупости от похитителя он не ожидал и начал терять выдержку. Именно этого Лунев и добивался. Он придвинулся к Гоше и наступил ему на ногу.
— Ты невежливый мальчик. Придется тебя учить.
— Больно! — огрызнулся Гоша. — Отпусти!
— Отпустите, — подсказал Лунев. — И ещё добавь: «Пожалуйста».
Гоша, стиснув зубы, молчал. Лунев нажал на его ногу ещё сильнее.
— Отпусти… те…
Лунев продолжал нажимать.
— Пожалуйста…
— Ты способный мальчик, — похвалил Лунев и убрал ногу. — Жаль я твоим воспитанием занялся поздно. А теперь, что ты о Сундуке сказал?
— Ты что, нездешний?
— Ага, — качнул головой Лунев, — мы тульские. Оружейники. Про ТТ слыхал? Так это наше производство. Отдыхали тут у вас. Дорого все. Поиздержались. Инфляция. Надеемся, твой папа на обратную дорогу подкинет. С закусью и выпивоном…
Говорил он шутовски, но Гоша уже не воспринимал юмора.
— Сундук — авторитет. За меня он любому шкуру спустит. Я не треплюсь.
Лунев сцепил пальцы и подергал руками, словно хотел разорвать сцепку.
— Вице-мэр Шакро и Сундук, вот так, да?
— Да, вот так!
Лунев уже окончательно понял, что Гоша на «взводе». Еще в школе тот проглотил «колесо» — таблетку амфетамина, — и накативший кайф ещё не улетучился. Но действие наркоты медленно ослабевало. Розовощекость постепенно угасала, кожа серела, становилась землистой. Голос утрачивал возбужденность, и слова Гоша стал произносить невнятно.
— Разреши-и, а-а? В кармане таблетки. Дай одну…
— Ну вот, ты меня начал радовать. — Лунев ткнул Гошу носком ботинка под ребра. Накативший приступ злости заставил повторить удар ещё раз. — Думал, ты так и будешь в балдеже до вечера.
Гоша лег на спину и застонал от злости и боли. Трещина на потолке, в которую он вперил взор, стала двоиться, мучительная тяжесть опоясала голову железным обручем, в животе под ребрами справа, где располагалась печень, будто торчал вбитый по самую головку гвоздь боли. Пальцы рук мелко подрагивали.
— Дай таблетку-у… Иначе подох-хну…
— Почему «иначе»? Подохнешь в любом случае. Но мне важно, чтобы это случилось не в то время, когда ты балдеешь от кайфа, сейчас.
— Дай таблетку-у…
Лунев присел на ящик, стоявший в углу, так чтобы получше видеть лицо Гоши.
— Расскажи, как ты убивал капитана Прахова.
— Дай таблетку!
— Не думаю, что сейчас тебе это надо. Придется подождать.
— Чего ждать? Пока нас не найдут? Нас уже ищут.
Гоша старался подбодрить себя.
— Нет, подождем другого. Пока ты придешь в себя. От таблеток твои мозги переместились ближе к животу и яйцам. Потому у тебя мысли о том, как пожрать да повалять потаскуху.
— Ай-ай! А ты не жрешь? Ты не валяешь? — Гоша кричал визгливо, словно скрипели петли плохо смазанной старой двери.
— Жру, согласен.
— Тогда в чем меня упрекаешь?
— Ты слыхал слово «подонок»? Так вот, оно относится к тебе. В собственном представлении ты — супермен. Накачанные мышцы, образование, иностранные языки. Целых два, верно? Бацаешь на гитаре. Что-то сочиняешь и поешь. Бард. Ко всему сын своих родителей. Важных людей. Тебя даже в армию не приписали. Лично военком товарищ генерал Дерюгин приложил силы, чтобы мальчика не призвали. Как можно — сын такого папы! А ты всего-навсего продолжение зла в третьем поколении. Твой дед — это зло вчерашнее. Офицер управления Дальстроя. Подручный палача Никишова, друг палача подонка Гаранина. Твой отец — сегодняшняя беда. Вице-мэр. Друг Сундука, покровитель ворья и сам вор. А ты несчастье России завтрашнее. Дерьмо, которое имеет претензии на власть, не сделав ничего полезного в жизни. А я, Гоша, отношусь к тем, кого в прессе называют «каждый гражданин». При этом «каждый гражданин» обязан платить налоги на содержание таких сволочей, как твой папа, брать в руки оружие для защиты сраной власти, которая принадлежит таким, как твой дед, папа и ты сам. Так вот, каждый гражданин, каждый, кого вы превратили и продолжаете превращать в безмолвную скотину, должен давить таких, как ты, словно тараканов. Теперь хватит. Я задал вопрос: как ты убивал капитана Прахова?
— Я не убивал! — Гоша впал в истерику. Его трясло. — Это Шуба. Он душил…
— А заточка?
То, что произошло, Лунев никак не ожидал. Гоша истошно заорал, как в кинофильмах орут каратисты, бросающиеся в атаку, резко вскочил, в один прыжок достиг окна и вымахнул в него, будто нырял с вышки в воду.
Он упал на штабель полусгнивших шпал. Из одной торчал ржавый металлический прут…
Гоша упал на него плашмя, и железо пробило его насквозь.
Гоша умирал мучительно и долго. Стержень проткнул его грудь, пройдя рядом с сердцем. Гоша лежал на спине, как насекомое в коллекции, насаженное на булавку. Боль, невыносимо острая, заставляла тело содрогаться в конвульсиях. Кровь из груди через рану почти не выходила: металл плотно её закупорил. Кровь шла изо рта с каждым новым выдохом. Сознание, и без того сумеречное, временами исчезало совсем. Открытые глаза Гоши видели, как темнеет диск солнца, словно на него набегала тень. Свет дня мерк, и Гоша улетал глубоко в звенящую тишину. Потом внезапно открывал глаза и снова видел солнце, видел ржавый стержень, торчащий из груди, и боль снова возвращалась к нему, острая, неутолимая. Гоша стонал, и красная пена со сгустками крови выплескивалась изо рта.
Гоша умирал, но жизнь не проносилась перед его глазами. Сознание не прокручивало воспоминаний, как кассетник видеопленку, возвращая память к исходной точке в прошлом. Только то, о чем ему в последний час напомнил его похититель, билось в голове с такой яростью, словно все произошло только вчера.
Когда Гоша ударил хромого заточкой, тот удивленно вскинул глаза, полные недоумения и боли. Не закричал, не заорал испуганно, прохрипел еле слышно:
— Вы что, ребята? Зачем?
И угас на ноже.
— Зачем?! — Гоше казалось, что он прокричал это слово громко, во весь голос, но его губы лишь шевельнулись, чтобы выпустить розовую пузырящуюся пену…
Он умер, так и не поняв великой справедливости происшедшего.
В один из дней Шоркин навестил приятеля — Ивана Корягина, руководившего юридической фирмой «Аскольд». Они вместе когда-то окончили училище пограничных войск, потом служили в Даурском погранотряде, правда, на разных заставах: Корягин — в Брусиловке, Шоркин — в Хараноре. Оба попали на курсы переподготовки, после чего Шоркина взяли в контрразведку, а Корягина — в группу специального назначения. В операции по захвату вооруженной банды преступников Корягин получил ранение и уволился из войск.
Осев в городе, он организовал клуб восточных единоборств.
По советской неистребимой привычке бояться всего, что не очень понятно, власти внимательно приглядывали за клубом, стараясь выявить какой-нибудь криминал в его деятельности. Но ничего не обнаруживалось. Шоркин, которому по службе пришлось доглядывать за делами товарища, поддерживал его. В своих отчетах он делал упор на то, что в клубе установлена жесткая дисциплина. Ученика, допустившего малейшее отступление от правил, мгновенно вышибали из группы без возврата, и ничто не могло заставить наставника изменить решение.
Однажды за пререкания Корягин изгнал из клуба великовозрастного оболтуса — сына городского военного комиссара полковника Дерюгина. Сановный папа, властность которого была хорошо известна, приехал в клуб качать права.
Он вошел в спортзал во время занятий. Привыкнув видеть в людях готовность выполнять любые его пожелания, Дерюгин искренне верил, что сына выгнали из клуба по недоразумению, не зная, кто его отец. Даже из университета любимое чадо не отчисляли в силу отцовского положения.
Оглядевшись, полковник — эдакий крепкий пивной бочонок на рояльных ножках с лысой круглой головой — хорошо поставленным голосом ротного командира рявкнул, обращаясь к Корягину:
— Ты! — Он ткнул пальцем в пространство. — Подойди ко мне!
Корягин лишь бросил взгляд в сторону полковника, потом обернулся к курсантам старшей группы.
— Четверо с правого фланга, выкиньте предмет из зала к мусорным бакам.
Полковник не сразу понял, что произошло. Крепкие руки, уже умевшие крушить кирпичи, подхватили военкома и, несмотря на сопротивление, вынесли из зала. Во дворе у кирпичной стены, где стояли баки для мусора, военкома аккуратно положили на асфальт.
— Лежи, дядя, пока мы не уйдем, — сказал один из носильщиков, и полковник понял — это серьезно.
Дерюгин собирался подать на Корягина в суд, но лучший в городе адвокат Мирович посоветовал этого не делать. Он объяснил, что процесс станет спектаклем, какого в городе никогда не бывало, и со славой народного артиста с него уйдет не Дерюгин, которому только что присвоили генеральское звание, а офицер запаса Корягин.
Позже Корягин создал фирму «Аскольд», в уставе которой было записано, что фирма оказывает клиентам «посильную правовую помощь и дает частные консультации по сложным вопросам в сфере предпринимательства».
Фактически же сотрудники «Аскольда», вербовавшиеся из профессионалов милиции и госбезопасности, выполняли заказы предпринимателей и руководителей банков по розыску недобросовестных клиентов, устранению рэкетиров, пресечению вымогательства.
По мере того как волна преступности поднималась все выше и выше, а её пена разлеталась по сторонам, потребности в услугах «Аскольда» ощущало все большее число предпринимателей. Шло разделение функций: государство драло налоги, но не могло обеспечивать гражданам и бизнесу сносную охрану, в то время как «Аскольд» брал под «крышу» нуждавшихся в безопасности бизнесменов.
Так, начальника линейного отделения милиции майора Воронкова, который отвечал за порядок на железной дороге и на вокзалах, мало интересовало, кто приезжал в город и кто уезжал из него. Главное — чтобы не было жалоб, не случалось хищений в камерах хранения и в залах ожидания. Обеспечено это — дальше трава не расти: сводки чисты от происшествий, нареканий со стороны начальства нет.
«Аскольдовцы» работали иначе: их интересовало, кто прибывает в город и кто старается незаметно уехать из него.
О прибытии залетной блаты становилось известным в штабе фирмы, и специалисты выясняли, какие причины привели в город чужаков.
Конечно, залетных не отлавливали: «Аскольд» — фирма коммерческая и бесплатной профилактикой не занималась. Только на заказ, только по вызовам. Потому приезжим давали возможность проявиться: потрясти торговцев на рынках, наехать на фирмачей, пощупать обменные пункты валюты. И только затем по заявкам клиентов гастролеров брали. Без выстрелов, профессионально тихо и быстро. Столь же крутыми были и разборки. По желанию следствие велось в присутствии заказчика, без желания — в его отсутствие. Схваченные на горячем, чужаки чаще всего исчезали без следа. Для многих любителей подхарчиться за счет «лопоухих» приморцев этот край становился «черной дырой», в которую их засасывало безвозвратно.
Корягин встретил приятеля радушно. Изящная секретарша с кукольным личиком, точеной фигуркой и медовой улыбкой (Корягин всегда был неравнодушен к истинной красоте) накрыла небольшой столик в комнате шефа. Они выпили за встречу. За все хорошее, что было. За все хорошее, что ещё будет. Как всегда, Корягин влез в конфликтную ситуацию, но на этот раз не с военкомом; а с самим мэром Глушковым.
— Расскажи, — попросил Шоркин.
— Да ерунда. Ехал в автобусе. На остановке ввалилась орда мальчиков и девочек. Девочки все в бижутерии. Мальчики в коже. Смех, приколы. А самый главный хохмач — высокий блондинистый качок с крутым видом, то ли студент, то ли уголовник, поди разбери их сегодня — достал нож. Отличную прыгающую лягушку: нажми кнопку, и лезвие вылетает наружу. Достал и орет: «Лизочка, красные босоножки хочешь?» Всадил нож в спинку сиденья и распорол обшивку. Я дернулся. Он просек и ножичком играет: «Что, дядя, побреемся?» Вся компания в смех. Публика молчит: ни звука. Нож в наше время аргумент…
Корягин замолчал, считая, что объяснил достаточно ясно.
— И?
— Дальше автоматика. Я перехватил его руку, рванул, перебросил через себя. Мальчик лег в проходе. Нож я забрал. Ну и сглупил, не удержался. Порезал. Вспыхнул, остановиться не мог.
— Его?!
— Нет, костюмчик. Распорол обе штанины спереди и сзади и кожаный пиджачок на спине. И еще: взять бы его да отпустить, а я повел его в отделение. Выяснилось, что это сынишка мэра. Папина гордость. Учится в колледже.
— Как же тебя не стерли в муку?
Корягин усмехнулся.
— Собирались. Повезли меня на расправу в мэрию. Мэр орет: «Бандитизм! Самоуправство! Подсудное дело! Нарушение демократических прав граждан!» Я слушал, слушал, потом подошел к столу и снял трубку телефона. Все они на меня уставились как на психа. Короче, я набрал номер и вышел на корреспондента «Известий». Говорю ему: «Вот я сейчас у мэра. Его сынок нахулиганил в городе, и мэр хочет, чтобы это стало достоянием общественности. На этом случае наш уважаемый руководитель решил показать свою мэрскую строгость ко всем нарушителям. Так что я к вам зайду и расскажу обо всем подробно». Сказал и повесил трубку.
— С тобой не задремлешь!
Они расхохотались.
— Ой, смотри, Глушков — личность мерзкая. Он обид не прощает.
— Нашему командованию это известно. — Корягин произнес это с грузинским акцентом, пародируя манеру Сталина. — Мы заранее приняли меры, и мэр об этом знает.
Они снова посмеялись.
Потом говорили о деле. Корягин внимательно выслушал приятеля и пообещал:
— Дай два дня. За это время я подберу тебе дело. Закачаешься.
Действительно, ровно через двое суток Корягин позвонил Шоркину.
— Миша, с тебя магарыч. — Его голос звучал весело. — Завтра тебе проведут смотрины. Помой шею под большое декольте, постирай и погладь шнурки. Если все будет о'кей, разольешь.
— Где, когда?
— Поселок Новый… Моховая, дом четыре.
— Кто хозяин?
— Стоишь? Лучше сядь. Бергман Корнелий Иосифович. Он тебя ждет ровно в шестнадцать. Сумеешь?
«Право, — подумал Шоркин, — чтобы не упасть, такое надо слушать сидя».
Корнелий Бергман являлся одним из крупнейших финансовых воротил Приморья. Он возглавлял «Восточный Акционерный Банк» — «Вабанк» — влиятельную финансовую структуру, которая втянула в свою сферу огромную территорию на восток от Урала. Во всех рейтингах, публиковавшихся в серьезных финансовых и экономических изданиях, фамилия Бергмана ни разу не опускалась ниже десятого места.
Дачный участок на Моховой улице окружал высокий бетонный забор. Свежим белым металлом поверху блестела спираль колючей проволоки. Где-то внутри за оградой бухали громкие собачьи голоса. Хозяева усадьбы знали об опасностях, которыми богатству грозил окружающий их преступный мир, и не боялись демонстрировать крепость своей обороны.
Солдат смотрел на следователя с недоумением. В арсенале рвануло, все разнесло к чертовой матери, сам Юрченко чудом не пострадал, а майор за тетерок взялся. Делать нечего, что ли?
— Так точно, определил.
— А можно определить, откуда они вспорхнули?
— Если бы нельзя, то и охоты не было бы. В лесу первым делом каждый шум засекаешь. Откуда взлетело, где село. А зачем вам?
Гуляев и сам точно не знал, что даст выяснение этих обстоятельств, но понимал, что восстановить мозаику можно, лишь отыскав и собрав все, что рассыпано вокруг.
— Вам не показалось странным, что в такой поздний час птицы сорвались с места?
— Кто-то их спугнул, я уверен. Только кому в такое время в тайге огинаться понадобилось?
— Вы сумеете найти место, откуда взлетели птицы?
Юрченко кивнул.
Они пошли по старой лесной дороге. Когда-то по ней возили бревна на лесопилку к разъезду Каменка. Потом леспромхоз прикрыли, дорога стала никому не нужной. Время затянуло раны земли, дожди замыли крупные выбоины, густая поросль рябины, высеянная сизыми дроздами, уже завоевала свободную землю.
У первой развилки Юрченко махнул рукой влево:
— Туда.
Начался подъем. Они прошли вверх метров триста и выбрались на лысую горку. Лес оборвался внезапно, открыв каменистую проплешину, поросшую травой. С вершины открывался вид на море. Спокойная гладь под лучами солнца, стоявшего достаточно высоко, казалась жидким свинцовым расплавом.
На севере, за частоколом вершин, Гуляев разглядел просеку восточного фаса зоны. Одна из сторожевых вышек издалека казалась частью декорации на огромном натурном макете.
Юрченко огляделся.
— Похоже, отсюда взлетели.
— Как же вы могли их услышать? — Гуляев с сомнением покачал головой. — На таком-то расстоянии?
Солдат полез в карман за сигаретами.
— Мы дали большого кругаля. А на деле отсюда до вышки метров восемьдесят. Не больше.
— Можно туда спуститься по прямой?
— Нет. Чуть ниже нас — обрыв. Метров десяти высотой.
— Хорошо. Давайте походим здесь. Если найдете что-то похожее на свежие следы человека, скажите.
Они двинулись в обход проплешины, один влево, другой — вправо.
Пройдя шагов двадцать, Юрченко остановился.
— Товарищ майор, — окликнул он Гуляева, — глядите, похоже, кто-то сидел. — Юрченко указал на обломок скалы, лежавший среди травы.
Гуляев пригляделся, но ничего особенного не заметил.
— Почему вы так решили?
— Глядите, вот здесь траву вытолкли ногами. Она уже приподнялась, однако местами пожухла. Потом… — солдат поднял прутик и стал расковыривать каменную крошку, — глядите. Окурки. Их прикопали.
— Пять штук, — подсчитал Гуляев трофеи. Взял один, помял пальцами. — Совсем свежие. Курили не так давно. — Подумал. — Если дымил подряд, а на сигарету уходит десять минут, набегает час. Долго сидел…
Юрченко не согласился.
— Больше. Ежели кто-то просто отдыхал, то одной сигареты было достаточно. Но здесь он сидели больше трех часов. Не менее. Натоптал как слон. Накурил.
Юрченко влез в кустарник и вышел оттуда со скатанною в комок газетой.
— Гляньте, яйца вареные ел.
Гуляев взял часть скорлупы с синей печатью птицефермы.
— Это для нас уже кое-что, солдат. Кое-что.
Они ещё раз обследовали площадку, но ничего нового не обнаружили. Возвращаясь, вышли на лесную дорогу, по которой пришли сюда.
— Охотник, давай поищем, — предложил Гуляев, — глядишь, следы машины найдем. Кто, кроме нас с тобой, сюда пешком попрется?
— Охотник попрется, — не согласился солдат.
— Ты прав. Но мы не охотника ищем. Следы автомашины они обнаружили чуть выше развилки, где сворачивали на тропу. В мягкой наносной земле хорошо отпечатался протектор левого переднего колеса. Поломанные и примятые кусты указывали, где машина разворачивалась, чтобы вернуться к шоссе.
Гуляев был доволен. Он прикрыл отпечатки протектора полиэтиленовой пленкой и потер руки.
— Что-то мы все же нашли. А если даже не то, всего важней не победа, а участие. Разве не так?
***
Кто такой Гоша, Лунев выяснил без труда. Фигура сына вице-мэра города Шакро Романадзе оказалась хорошо известной многим. Крепкий, атлетически сложенный парень был умело посажен на иглу приятелями и стал одним из верных псов Арсения Шубина — уголовника Шубы. Иметь Гошу в группе стоило хотя бы потому, что сын вице-мэра при любых неприятностях мог стать неплохим громоотводом. Сам Гоша об истинных причинах внимания к себе не задумывался и верил, что его уважают за крутость и злость. Уж что-что, а покуражиться над слабыми или загнанными в угол людьми он умел неплохо.Городская частная гимназия, которую в народе называли «миллионка», располагалась в старинном одноэтажном особняке. При советской власти здесь размещалась музыкальная школа, но Дора Михайловна Лукина сумела оттягать удобный домик в центре и основала здесь частное учебное заведение. В нем за большие деньги терпеливые педагоги пестовали отпрысков удачливого чиновничьего ворья, сумевшего урвать у бедного государства кучу денег. Причем урвать и не погореть. И не потому, что воровали искусно и скрытно, а в силу того, что сразу хапанули много и им хватило на все: приобрести благосостояние, откупиться от милиции, следствия и даже суда. А теперь все они столпы общества, демократы, члены президентской партии, элита общества — президенты акционерных обществ, директора фирм, представители местной власти.
На переменке, когда на улицу высыпали ученики, сквер перед школой превращался в площадку демонстрации мод и расточительности. Невест, а невестами здесь считали всех девочек, начиная с первого класса, папы и мамы одевали по супермоде. Девицы постарше пятого класса выглядели моделями дорогих магазинов готового платья и ювелирки. Супермодные шмотки, жемчуг, золото на пальцах, в ушах, на запястьях. Парни щеголяли черной кожей, блистали металлическими заклепками на плечах, рукавах, на спинах и задницах. «Черт знает что, — подумал Лунев, подъехав к школе. Он здесь давно не бывал, и увиденное его поразило. — Может, и в самом деле, чтобы ощутить себя мужиком нового мира, надо продеть в ухо серьгу, а штаны оправить заклепками?»
Более всего его поразили прически. У некоторых длинные волосы сосульками ниспадали на плечи. У других они были собраны в косицы, перехвачены резинками и болтались за спинами. Среди этого многообразия выделялись два белобрысых парня, скорее всего родные братья. Они обрили головы наголо, оставив небольшие торчавшие клоки волос над самым лбом.
Того, что выглядел помладше, Лунев поманил пальцем.
— Слушай, шкет. — Лунев крепко взял его за руку. — Гошу знаешь?
— А то.
Школа явно преуспевала в привитии культуры речи.
— Лады. Позови его. Скажи, зовут на пару слов.
Шкет убежал, и вскоре через двор к воротам вразвалочку прошествовал Гоша. Остановился перед Луневым. В углу рта сигарета. Руки в карманах. Ноги в стороны. Ни дать ни взять колосс Родосский, некогда считавшийся одним из семи чудес света.
— Ну? — Гоша, увидев незнакомого человека, не испытал ни удивления, ни особого любопытства.
— Садись. — Лунев распахнул дверцу «Оки». — Шуба ждет. Туда, назад — быстро.
Слово «Шуба» прозвучало паролем, и Гоша тут же сел в машину. Удобно устроился на сиденье, поерзал задом. Не преминул съязвить:
— Эта «вульва» какой модели?
— Си-джет, — ответил спокойно Лунев. — Супер. Ремнем пристегнись.
Машина резко сорвалась с места.
На тупиковой железнодорожной ветке сохранился двухэтажный станционный домик. Некогда аккуратное сооружение, стоявшее в окружении густых лип, теперь выглядело так, будто побывало под бомбежкой. Двери сорвали и увезли хозяйственные дачники. Они же выломали полы, повытаскивали стекла и рамы.
Съехав с дороги, Лунев затормозил у черного провала дверей.
— Приехали, выходи.
Гоша вылез и огляделся.
— Ты куда меня привез?
В голосе ни волнения, ни тревоги, только удивление.
Лунев воткнул Гоше пистолет между лопаток. С сопляком он бы стравился и без оружия, но ствол в общении с такого рода типами — надежное средство, настраивающее на повиновение.
— Руки! Давай их за спину.
— Это похищение? — Гоша сделал неожиданное открытие и нервно хихикнул.
— Ага, — согласился Лунев.
— Во мудила! — Гоша не боялся выставлять оценки, как привык это делать в присутствии стаи.
— Руки! — Лунев посильнее ткнул рукояткой пистолета.
Гоша подчинился. Щелкнули наручники. Они поднялись на второй этаж.
— Сядь!
Лунев нажал Гоше на плечо, опуская его на пол. Сам устроился на подоконнике. Поиграл пистолетом, покрутил его вокруг пальца на скобе спускового крючка.
Гоша держался без страха. Он чувствовал силу, стоявшую за ним, подпиравшую его законом уголовного мира. Сидя на полу, он смотрел на Лунева злыми глазами.
— Ты чокнутый? Думаешь, за меня тебе что-то обломится?
— Думаю, — сказал Лунев уверенно. — Папа верняком расстарается, чтобы сына из ямы вытащить.
— Ну, химик! Да отец такой шорох по городу наведет, что ты сам поспешишь все бросить.
— Успокойся, дитя. — Лунев говорил в своей ленивой манере, как всегда, если старался сдержать приступ подкатывавшей ярости. — Шороху папа не наделает. Орать на весь город, что у него скрали дитятю, что прилюдно мордой в говно макнуться.
Гоша растерянно молчал. Мысль о том, что отцу может быть не с руки афишировать пропажу сына, ему не приходила в голову. Похититель просчитал свои действия лучше, чем он. Это в стае Гошу боялись тронуть, и вполне резонно. А вот неизвестный взял и заволок в какую-то развалюху — попробуй выберись! Надо менять аргументы.
— Ты совсем отца за дурака держишь. — Гоша продолжал сохранять насмешливость. — Он ментов поднимать не будет. Он шепнет Сундуку…
— Почему сразу не контейнеру? Это ящик побольше.
— Ты что?! — Гоша зашелся звонким криком. — Тебя что, пыльным мешком трахнули?
Чего-чего а такой тупости от похитителя он не ожидал и начал терять выдержку. Именно этого Лунев и добивался. Он придвинулся к Гоше и наступил ему на ногу.
— Ты невежливый мальчик. Придется тебя учить.
— Больно! — огрызнулся Гоша. — Отпусти!
— Отпустите, — подсказал Лунев. — И ещё добавь: «Пожалуйста».
Гоша, стиснув зубы, молчал. Лунев нажал на его ногу ещё сильнее.
— Отпусти… те…
Лунев продолжал нажимать.
— Пожалуйста…
— Ты способный мальчик, — похвалил Лунев и убрал ногу. — Жаль я твоим воспитанием занялся поздно. А теперь, что ты о Сундуке сказал?
— Ты что, нездешний?
— Ага, — качнул головой Лунев, — мы тульские. Оружейники. Про ТТ слыхал? Так это наше производство. Отдыхали тут у вас. Дорого все. Поиздержались. Инфляция. Надеемся, твой папа на обратную дорогу подкинет. С закусью и выпивоном…
Говорил он шутовски, но Гоша уже не воспринимал юмора.
— Сундук — авторитет. За меня он любому шкуру спустит. Я не треплюсь.
Лунев сцепил пальцы и подергал руками, словно хотел разорвать сцепку.
— Вице-мэр Шакро и Сундук, вот так, да?
— Да, вот так!
Лунев уже окончательно понял, что Гоша на «взводе». Еще в школе тот проглотил «колесо» — таблетку амфетамина, — и накативший кайф ещё не улетучился. Но действие наркоты медленно ослабевало. Розовощекость постепенно угасала, кожа серела, становилась землистой. Голос утрачивал возбужденность, и слова Гоша стал произносить невнятно.
— Разреши-и, а-а? В кармане таблетки. Дай одну…
— Ну вот, ты меня начал радовать. — Лунев ткнул Гошу носком ботинка под ребра. Накативший приступ злости заставил повторить удар ещё раз. — Думал, ты так и будешь в балдеже до вечера.
Гоша лег на спину и застонал от злости и боли. Трещина на потолке, в которую он вперил взор, стала двоиться, мучительная тяжесть опоясала голову железным обручем, в животе под ребрами справа, где располагалась печень, будто торчал вбитый по самую головку гвоздь боли. Пальцы рук мелко подрагивали.
— Дай таблетку-у… Иначе подох-хну…
— Почему «иначе»? Подохнешь в любом случае. Но мне важно, чтобы это случилось не в то время, когда ты балдеешь от кайфа, сейчас.
— Дай таблетку-у…
Лунев присел на ящик, стоявший в углу, так чтобы получше видеть лицо Гоши.
— Расскажи, как ты убивал капитана Прахова.
— Дай таблетку!
— Не думаю, что сейчас тебе это надо. Придется подождать.
— Чего ждать? Пока нас не найдут? Нас уже ищут.
Гоша старался подбодрить себя.
— Нет, подождем другого. Пока ты придешь в себя. От таблеток твои мозги переместились ближе к животу и яйцам. Потому у тебя мысли о том, как пожрать да повалять потаскуху.
— Ай-ай! А ты не жрешь? Ты не валяешь? — Гоша кричал визгливо, словно скрипели петли плохо смазанной старой двери.
— Жру, согласен.
— Тогда в чем меня упрекаешь?
— Ты слыхал слово «подонок»? Так вот, оно относится к тебе. В собственном представлении ты — супермен. Накачанные мышцы, образование, иностранные языки. Целых два, верно? Бацаешь на гитаре. Что-то сочиняешь и поешь. Бард. Ко всему сын своих родителей. Важных людей. Тебя даже в армию не приписали. Лично военком товарищ генерал Дерюгин приложил силы, чтобы мальчика не призвали. Как можно — сын такого папы! А ты всего-навсего продолжение зла в третьем поколении. Твой дед — это зло вчерашнее. Офицер управления Дальстроя. Подручный палача Никишова, друг палача подонка Гаранина. Твой отец — сегодняшняя беда. Вице-мэр. Друг Сундука, покровитель ворья и сам вор. А ты несчастье России завтрашнее. Дерьмо, которое имеет претензии на власть, не сделав ничего полезного в жизни. А я, Гоша, отношусь к тем, кого в прессе называют «каждый гражданин». При этом «каждый гражданин» обязан платить налоги на содержание таких сволочей, как твой папа, брать в руки оружие для защиты сраной власти, которая принадлежит таким, как твой дед, папа и ты сам. Так вот, каждый гражданин, каждый, кого вы превратили и продолжаете превращать в безмолвную скотину, должен давить таких, как ты, словно тараканов. Теперь хватит. Я задал вопрос: как ты убивал капитана Прахова?
— Я не убивал! — Гоша впал в истерику. Его трясло. — Это Шуба. Он душил…
— А заточка?
То, что произошло, Лунев никак не ожидал. Гоша истошно заорал, как в кинофильмах орут каратисты, бросающиеся в атаку, резко вскочил, в один прыжок достиг окна и вымахнул в него, будто нырял с вышки в воду.
Он упал на штабель полусгнивших шпал. Из одной торчал ржавый металлический прут…
Гоша упал на него плашмя, и железо пробило его насквозь.
Гоша умирал мучительно и долго. Стержень проткнул его грудь, пройдя рядом с сердцем. Гоша лежал на спине, как насекомое в коллекции, насаженное на булавку. Боль, невыносимо острая, заставляла тело содрогаться в конвульсиях. Кровь из груди через рану почти не выходила: металл плотно её закупорил. Кровь шла изо рта с каждым новым выдохом. Сознание, и без того сумеречное, временами исчезало совсем. Открытые глаза Гоши видели, как темнеет диск солнца, словно на него набегала тень. Свет дня мерк, и Гоша улетал глубоко в звенящую тишину. Потом внезапно открывал глаза и снова видел солнце, видел ржавый стержень, торчащий из груди, и боль снова возвращалась к нему, острая, неутолимая. Гоша стонал, и красная пена со сгустками крови выплескивалась изо рта.
Гоша умирал, но жизнь не проносилась перед его глазами. Сознание не прокручивало воспоминаний, как кассетник видеопленку, возвращая память к исходной точке в прошлом. Только то, о чем ему в последний час напомнил его похититель, билось в голове с такой яростью, словно все произошло только вчера.
Когда Гоша ударил хромого заточкой, тот удивленно вскинул глаза, полные недоумения и боли. Не закричал, не заорал испуганно, прохрипел еле слышно:
— Вы что, ребята? Зачем?
И угас на ноже.
— Зачем?! — Гоше казалось, что он прокричал это слово громко, во весь голос, но его губы лишь шевельнулись, чтобы выпустить розовую пузырящуюся пену…
Он умер, так и не поняв великой справедливости происшедшего.
***
Три года назад над подполковником Фееральной службы контрразведки — ФСК Михаилом Яковлевичем Шоркиным нависла опасность увольнения в запас. Торжествующая российская демократия с печатью болезни Дауна на лице бездумно крушила все, что недавно делало государство сильным и влиятельным, — армию, разведку, контрразведку. Крушила, не заботясь о последствиях и осложнениях. Шоркин, ощутив угрозу, нависшую над ним, не стал ждать пинка под зад. Он принялся искать место для мягкого приземления, понимая, что чем раньше это сделать, тем больше шансов на успех.В один из дней Шоркин навестил приятеля — Ивана Корягина, руководившего юридической фирмой «Аскольд». Они вместе когда-то окончили училище пограничных войск, потом служили в Даурском погранотряде, правда, на разных заставах: Корягин — в Брусиловке, Шоркин — в Хараноре. Оба попали на курсы переподготовки, после чего Шоркина взяли в контрразведку, а Корягина — в группу специального назначения. В операции по захвату вооруженной банды преступников Корягин получил ранение и уволился из войск.
Осев в городе, он организовал клуб восточных единоборств.
По советской неистребимой привычке бояться всего, что не очень понятно, власти внимательно приглядывали за клубом, стараясь выявить какой-нибудь криминал в его деятельности. Но ничего не обнаруживалось. Шоркин, которому по службе пришлось доглядывать за делами товарища, поддерживал его. В своих отчетах он делал упор на то, что в клубе установлена жесткая дисциплина. Ученика, допустившего малейшее отступление от правил, мгновенно вышибали из группы без возврата, и ничто не могло заставить наставника изменить решение.
Однажды за пререкания Корягин изгнал из клуба великовозрастного оболтуса — сына городского военного комиссара полковника Дерюгина. Сановный папа, властность которого была хорошо известна, приехал в клуб качать права.
Он вошел в спортзал во время занятий. Привыкнув видеть в людях готовность выполнять любые его пожелания, Дерюгин искренне верил, что сына выгнали из клуба по недоразумению, не зная, кто его отец. Даже из университета любимое чадо не отчисляли в силу отцовского положения.
Оглядевшись, полковник — эдакий крепкий пивной бочонок на рояльных ножках с лысой круглой головой — хорошо поставленным голосом ротного командира рявкнул, обращаясь к Корягину:
— Ты! — Он ткнул пальцем в пространство. — Подойди ко мне!
Корягин лишь бросил взгляд в сторону полковника, потом обернулся к курсантам старшей группы.
— Четверо с правого фланга, выкиньте предмет из зала к мусорным бакам.
Полковник не сразу понял, что произошло. Крепкие руки, уже умевшие крушить кирпичи, подхватили военкома и, несмотря на сопротивление, вынесли из зала. Во дворе у кирпичной стены, где стояли баки для мусора, военкома аккуратно положили на асфальт.
— Лежи, дядя, пока мы не уйдем, — сказал один из носильщиков, и полковник понял — это серьезно.
Дерюгин собирался подать на Корягина в суд, но лучший в городе адвокат Мирович посоветовал этого не делать. Он объяснил, что процесс станет спектаклем, какого в городе никогда не бывало, и со славой народного артиста с него уйдет не Дерюгин, которому только что присвоили генеральское звание, а офицер запаса Корягин.
Позже Корягин создал фирму «Аскольд», в уставе которой было записано, что фирма оказывает клиентам «посильную правовую помощь и дает частные консультации по сложным вопросам в сфере предпринимательства».
Фактически же сотрудники «Аскольда», вербовавшиеся из профессионалов милиции и госбезопасности, выполняли заказы предпринимателей и руководителей банков по розыску недобросовестных клиентов, устранению рэкетиров, пресечению вымогательства.
По мере того как волна преступности поднималась все выше и выше, а её пена разлеталась по сторонам, потребности в услугах «Аскольда» ощущало все большее число предпринимателей. Шло разделение функций: государство драло налоги, но не могло обеспечивать гражданам и бизнесу сносную охрану, в то время как «Аскольд» брал под «крышу» нуждавшихся в безопасности бизнесменов.
Так, начальника линейного отделения милиции майора Воронкова, который отвечал за порядок на железной дороге и на вокзалах, мало интересовало, кто приезжал в город и кто уезжал из него. Главное — чтобы не было жалоб, не случалось хищений в камерах хранения и в залах ожидания. Обеспечено это — дальше трава не расти: сводки чисты от происшествий, нареканий со стороны начальства нет.
«Аскольдовцы» работали иначе: их интересовало, кто прибывает в город и кто старается незаметно уехать из него.
О прибытии залетной блаты становилось известным в штабе фирмы, и специалисты выясняли, какие причины привели в город чужаков.
Конечно, залетных не отлавливали: «Аскольд» — фирма коммерческая и бесплатной профилактикой не занималась. Только на заказ, только по вызовам. Потому приезжим давали возможность проявиться: потрясти торговцев на рынках, наехать на фирмачей, пощупать обменные пункты валюты. И только затем по заявкам клиентов гастролеров брали. Без выстрелов, профессионально тихо и быстро. Столь же крутыми были и разборки. По желанию следствие велось в присутствии заказчика, без желания — в его отсутствие. Схваченные на горячем, чужаки чаще всего исчезали без следа. Для многих любителей подхарчиться за счет «лопоухих» приморцев этот край становился «черной дырой», в которую их засасывало безвозвратно.
Корягин встретил приятеля радушно. Изящная секретарша с кукольным личиком, точеной фигуркой и медовой улыбкой (Корягин всегда был неравнодушен к истинной красоте) накрыла небольшой столик в комнате шефа. Они выпили за встречу. За все хорошее, что было. За все хорошее, что ещё будет. Как всегда, Корягин влез в конфликтную ситуацию, но на этот раз не с военкомом; а с самим мэром Глушковым.
— Расскажи, — попросил Шоркин.
— Да ерунда. Ехал в автобусе. На остановке ввалилась орда мальчиков и девочек. Девочки все в бижутерии. Мальчики в коже. Смех, приколы. А самый главный хохмач — высокий блондинистый качок с крутым видом, то ли студент, то ли уголовник, поди разбери их сегодня — достал нож. Отличную прыгающую лягушку: нажми кнопку, и лезвие вылетает наружу. Достал и орет: «Лизочка, красные босоножки хочешь?» Всадил нож в спинку сиденья и распорол обшивку. Я дернулся. Он просек и ножичком играет: «Что, дядя, побреемся?» Вся компания в смех. Публика молчит: ни звука. Нож в наше время аргумент…
Корягин замолчал, считая, что объяснил достаточно ясно.
— И?
— Дальше автоматика. Я перехватил его руку, рванул, перебросил через себя. Мальчик лег в проходе. Нож я забрал. Ну и сглупил, не удержался. Порезал. Вспыхнул, остановиться не мог.
— Его?!
— Нет, костюмчик. Распорол обе штанины спереди и сзади и кожаный пиджачок на спине. И еще: взять бы его да отпустить, а я повел его в отделение. Выяснилось, что это сынишка мэра. Папина гордость. Учится в колледже.
— Как же тебя не стерли в муку?
Корягин усмехнулся.
— Собирались. Повезли меня на расправу в мэрию. Мэр орет: «Бандитизм! Самоуправство! Подсудное дело! Нарушение демократических прав граждан!» Я слушал, слушал, потом подошел к столу и снял трубку телефона. Все они на меня уставились как на психа. Короче, я набрал номер и вышел на корреспондента «Известий». Говорю ему: «Вот я сейчас у мэра. Его сынок нахулиганил в городе, и мэр хочет, чтобы это стало достоянием общественности. На этом случае наш уважаемый руководитель решил показать свою мэрскую строгость ко всем нарушителям. Так что я к вам зайду и расскажу обо всем подробно». Сказал и повесил трубку.
— С тобой не задремлешь!
Они расхохотались.
— Ой, смотри, Глушков — личность мерзкая. Он обид не прощает.
— Нашему командованию это известно. — Корягин произнес это с грузинским акцентом, пародируя манеру Сталина. — Мы заранее приняли меры, и мэр об этом знает.
Они снова посмеялись.
Потом говорили о деле. Корягин внимательно выслушал приятеля и пообещал:
— Дай два дня. За это время я подберу тебе дело. Закачаешься.
Действительно, ровно через двое суток Корягин позвонил Шоркину.
— Миша, с тебя магарыч. — Его голос звучал весело. — Завтра тебе проведут смотрины. Помой шею под большое декольте, постирай и погладь шнурки. Если все будет о'кей, разольешь.
— Где, когда?
— Поселок Новый… Моховая, дом четыре.
— Кто хозяин?
— Стоишь? Лучше сядь. Бергман Корнелий Иосифович. Он тебя ждет ровно в шестнадцать. Сумеешь?
«Право, — подумал Шоркин, — чтобы не упасть, такое надо слушать сидя».
Корнелий Бергман являлся одним из крупнейших финансовых воротил Приморья. Он возглавлял «Восточный Акционерный Банк» — «Вабанк» — влиятельную финансовую структуру, которая втянула в свою сферу огромную территорию на восток от Урала. Во всех рейтингах, публиковавшихся в серьезных финансовых и экономических изданиях, фамилия Бергмана ни разу не опускалась ниже десятого места.
Дачный участок на Моховой улице окружал высокий бетонный забор. Свежим белым металлом поверху блестела спираль колючей проволоки. Где-то внутри за оградой бухали громкие собачьи голоса. Хозяева усадьбы знали об опасностях, которыми богатству грозил окружающий их преступный мир, и не боялись демонстрировать крепость своей обороны.