Щелоков Александр Александрович. Уничтожить Израиль

   — Кто это? — спросил Андрей водителя.
   — Курчатов, — ответил тот, не поворачивая головы и не вынимая изо рта сигареты.
   — Остановимся, — предложил Андрей, — я посмотрю.
   — Еще будет время, — буркнул водитель и прибавил ходу.
   Они подъехали в особняку, огражденному от узкой зеленой улицы высоким забором. Перед машиной автоматически открылись ворота. Машина проехала к дому и остановилась.
   — Выходите, — пропуская вперед себя Андрея, предложил сопровождавший его капитан и открыл дверь особняка.
   Они вошли в холл, хорошо освещенный, со стенами и подвесными потолками, свидетельствовавшими о недавнем ремонте. У стены, за столом, на котором стояло несколько телефонов и портативная рация с выдвинутой антенной, сидел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Но даже белый воротничок и легкомысленный галстук не могли скрыть его военную выправку.
   — Привет, Гера! — сказал капитан и шлепнул тремя пальцами по протянутой ему из-за стола ладони. — Принимай гостей!
   — Здравствуйте! — сказал Андрей, но ответа не дождался.
   — Это тюрьма? — спросил Андрей капитана, не скрыв желания задеть охранника за столом.
   — Ага, — подал тот без сопротивления голос, — для высокопоставленных персон. Вадим, кто у нас тут последним сидел? Принц из Катманду или шейх из Баб-эль-Мандеба?
   — По-моему, министр иностранных дел Чукчестана.
   Они рассмеялись.
   — Вы все же не ответили, — Андрей посмотрел на капитана. — Я спросил про тюрьму.
   — Да бросьте вы!
   — Значит, могу сейчас выйти отсюда и уйти куда хочется?
   — Конечно, только я пойду за вами.
   — Тогда я арестован.
   — Нет, вы находитесь под охраной. Арестован — это когда шаг вправо, шаг влево считается побегом. А вы вольны передвигаться. Под моим присмотром.
   — Чтобы не убежал?
   — Нет. Не люблю этого слова, но я ваш телохранитель. Вы для меня — ВИП. Очень импотентная персона. За вас я головой отвечаю.
   — На хрена за меня кому-то отвечать головой?
   — Вопрос не по адресу. Мы народ приказной. Сказано охранять, вот и стараемся.
   — А для чего? Вам объяснили?
   — Объяснения в правила игры не входят. Нам кого-нибудь охранять поручают каждый день. Всеми интересоваться — опупеешь. Дипломаты, олигархи, чрезвычайные и полномочные, полномочные, но не чрезвычайные…
   — Вроде меня?
   — Кто вас знает? Если приказано — значит вроде… И тут же другим тоном спросил. — Вы поужинаете?
   — Если это предложение, то с удовольствием.
   — Тогда я распоряжусь, а вы располагайтесь. Спальня наверху. Там же удобства.
   — Простите, как к вам обращаться?
   — Просто зовите Германом. Фамилия Северин. Устроит?
   Андрей поднялся на второй этаж и сразу прошел в туалет. Голубой унитаз был закрыт крышкой, а ее, в свою очередь, перепоясывала белая бумажная лента с красной надписью на каком-то иностранном языке. Андрей постоял, помялся. Потом открыл дверь. Подошел к лестнице.
   — Герман, есть вопрос.
   Охранник неуклюже шевельнулся в широком кресле, положил на колени газету, которую только что читал.
   — Что у вас? Говорите.
   — Этим туалетом можно воспользоваться?
   — Почему нет?
   — Так он опечатан лентой.
   — Не пугайтесь, радиации нет. Лента удостоверяет, что до вас на унитаз ни одна посторонняя задница не опускалась. Так что смело располагайтесь.
   — А ленту потом назад вернуть?
   — Нет, сверните и возьмите на память. Потом будете дома друзьям показывать, каких почестей ваше седалище удостоено правительством России.
   — Пошел ты!
   Северин весело заржал.
   Из туалета Андрей прошел в ванную комнату. Над раковиной умывальника, похожей на гигантскую розовую ракушку, размещалось большое овальное зеркало. В нем Андрей увидел себя и не узнал: загорелое до черноты худое энергичное лицо, озабоченный взор — в самом деле высокопоставленная персона из далекой южной страны. Из Туркменистана. Вот только каким образом ему выскочить из этой почетной клетки?
   Андрей прошел в столовую. На большом столе под хрустальной люстрой, в которой горели всего три лампы, был накрыт ужин. Обойдя стол, Андрей повернулся к Северину:
   — Мужики, составьте компанию.
   — Спасибо, — пытался отказаться Герман. — Нам не положено.
   — А если об этом просит министр иностранных дел страны Макаронии?
   — Казаков, — обратился Северин к Вадиму. — Как ты на это посмотришь?
   — В конце концов, гость просит, — отозвался тот. — Давай посидим. Глядишь — не заложит.
   — Могила, — заверил их Андрей и тут же задал вопрос: — А пиво в этом доме можно достать? Или надо сбегать в город?
   — В этом доме, как в Греции, есть все, — сказал Северин и голосом известного телеведущего подал команду. — Пиво в студию!
   — И водку тоже, — добавил Андрей. — По маленькой.
   — Слушай, Назаров, — сказал Казаков. — Быстро ты обретаешь манеры.
   — Черт его знает, куда меня переселят завтра. Так что буду ловить момент. За ваше благополучие, стражники!
   — Слушай, ты в самом деле сегодня имел беседу?
   Андрей понял недосказанное. Ответил коротко:
   — Было, сподобился.
   — И ты ему прямо так и рубанул, что не патриот?
   — Так и рубанул.
   — Ну, милки-вэй! Ляпнуть такое президенту!
   — А что, тебе я могу говорить правду, а президенту должен врать и говорить иное? Есть, мол, ваше величество. Я патриот и готов выполнить любое ваше задание. Так?
   Андрей замолчал. Потом налил стаканчик «Столичной», выпил, но ничего так и не сказал.
   Казаков продолжил разговор, но зашел с другого конца:
   — Чему удивляться? Пора привыкнуть, Россия нынче страна демократическая.
   — Бросьте, мужики! О какой демократической России вы говорите? Да о том, чтобы она стала такой, здесь даже помыслов нет.
   — Ну, блин, ты уж совсем распоясался! — Казаков недовольно нахмурился. — Сказать мало, нужны доказательства.
   — Хорошо. Давай не пойдем дальше вашей Кремлевской стены. У вас часто марширует президентский почетный караул. Чтобы в него попасть, нужно иметь определенный рост, хорошее сложение и здоровье, а еще славянскую внешность. Так сказать, русскую морду лица. Ни друг степей калмык, ни бурят и уж тем более чукча в этот строй попасть не могут. В анекдот — пожалуйста, в почетный караул — ни за что. Тем более у вас не могут представлять демократическую Россию лица кавказской национальности. Великий прогресс демократии! Особенно если вспомнить, что личный конвой Николая Второго включал горцев Северного Кавказа. Вот был разгул монархии!
   — Ну и что ты прицепился к этому? — Казаков не хотел уступать. — Традиция пошла от Сталина, который уважал русских, и ее никто не пересмотрел. Меня она лично не задевает.
   — Казак, посиди помолчи, — сказал Северин. — Мне это тоже не очень приятно слушать, но зачем ему рот затыкать? Давай терпеть. — И посмотрел на Андрея. — Ты все сказал?
   — Хочется еще? Пожалуйста. Чего у вас здесь больше всего боится демократическая власть? Кавказцев? Ну, чего молчите? Ладно, скажу. Она больше всего боится своего народа и особенно его вооруженной части. Военных в России замордовали и обратили в бомжей. В Швейцарии, к примеру, резервисты армии, находясь в запасе, хранят свою форму, штатное оружие и боеприпасы у себя дома. Объявляется мобилизация, и они на сборный пункт приходят вооруженными. А в демократической России кадровому офицеру личное оружие выдается из-под замка только на стрельбище или при заступлении на дежурство. И вы привыкли к такому оскорбительному недоверию, не замечаете его унизительности.
   — Все, — сказал Казаков. — Он меня достал. Слушай, критик, ты сам-то хоть служил?
   — Тебе выписку из личного дела или показать афганскую отметину на пузе?
   — Не надо, — воспротивился Северин. — С такими аргументами у нас верят на слово. А насчет патриотизма ты либо чего-то недопонимаешь, либо плутуешь. Скажи, как назвать солдата, который служит стране бесплатно, ничего за службу не получая? Разве он не патриот?
   — Он жертва несправедливости. Попробуй такой не пойди в военкомат, да его затравят и с милицией увезут к месту службы силой. А это насилие. Теперь прикинь: за учебу в вузе парню нужно платить, а в армии он служит бесплатно. Институты забиты детками тех, у кого баксов навалом.
   — Что предлагаешь?
   — Платить солдатам сполна. Отслужил два года — у тебя на счету сумма, которой можно оплатить учебу.
   — У государства нет денег.
   — Пусть отслужившим выдают безналичные сертификаты. Плохо служишь — штрафуй, опять же из этих сумм.
   — Назаров, ты социально опасный тип, — Казаков ошалело мотнул головой. — Тебе хоть что-то в жизни нравится?
   — Да, конечно.
   — И что же?
   — Женщины.
   — И все?
   — В стране, где благополучие людей определяют два эквивалента — тротиловый и долларовый, для простого человека другого стоящего ничего нет.
   — А водка? — спросил Казаков иронически. — Она не в счет?
   — Ладно, мужики, не возмущайтесь. Вас я понимаю прекрасно. Вам здесь жить и служить, а потому положено все одобрять, поддерживать и кричать «Ура!» Если вы возьмете манеру недовольно бурчать на порядки и власть, то сами сразу станете службой государственной опасности.
   — Хороший ты парень, Назаров, — сказал Северин и сжал правой рукой костяшки пальцев левой так, что раздался треск сухих ломаемых сучьев, — но даже я сейчас бы врезал тебе от души. Так, что потом собирали бы тебя из мелких частей.
   Андрей задиристо хохотнул:
   — Это у тебя от близости к красным стенам.
   — К каким?! — не понял Северин.
   — К кремлевским.
   — При чем они? — теперь уже удивился Казаков.
   — При том, что пока власть не выберется из-за этой стены, она все время будет тяготиться стремлением к монархии. Вы хоть раз задумывались над тем, в какой эпохе живете?
   — Все, — Северин встал. — Хватит. Поговорили. Давай-ка, Назаров, иди спать. Пока тут тебе настоящие патриоты не помяли ребер. Беседа окончена.
   — Спокойной ночи, господа, — откланялся Андрей. — Только скажу по-нашему, по-азиатски. Никогда не надо наказывать зеркало. Оно ни в чем не виновато.
 
   Андрею и самому это показалось странным, но в ту ночь, после нервного напряжения и споров, он спал беспробудно и проснулся только в девятом часу утра, когда его пришел разбудить Северин.
   — За вами машина, — сообщил он тоном вышколенного коридорного пятизвездочного отеля, который вежлив в силу исполнения служебных обязанностей. — Будете завтракать?
   — Буду, — сказал Андрей. — И бриться — тоже.
   В десять он сел в черную «Ауди» с правительственными номерами, и молчаливый водитель отвез его на Лубянку. Поставив машину у подъезда, он сам провел Андрея в здание. На вахте, где пропуска у входивших проверяли два прапорщика, их пропустили без какой-либо задержки. Через пять минут Андрей был у Травина.
   Генерал оглядел гостя и вдруг спросил:
   — Сегодня ты завтракал, или готовить бутерброды?
   — Даже побрился.
   — Это заметно. А коли сыт, не станем терять времени. Сначала обговорим…
   — Простите, Иван Артемьевич, сперва один деликатный вопрос.
   Травин, не терпевший, когда его прерывали, поморщился:
   — Давай.
   — Насколько я понимаю, в этой игре я и пуля и мишень в одном лице. Сам выстрелю, и, если попаду, то в самого себя.
   — Куда гнешь, Назаров?
   — Господин генерал, ваше высокоблагородие! Президент вашей страны определил, что детали операции мне предстоит согласовать с руководством контрразведки. Поэтому я ничего никуда не гну, а стараюсь выстроить прямую линию. Разве не так?
   — Давай по порядку. Если решил титуловать, то не делай ошибок. К генерал-лейтенанту, как к имевшему чин третьего класса, равный чину тайного советника, в прошлом было положено обращаться со словами «ваше превосходительство». Далее. Я тебя хорошо понимаю. Ты вляпался в дерьмо, и только теперь начинаешь понимать, в какое. Скажи, кем ты себя мнил, когда согласился взять на себя дело? Мастером тайных операций? Тоже мне, Цезарь. Пришел, увидел… Или просто возжелал денег, о которых раньше не мог и мечтать?
   — Могу и отказаться. Скажу, что получил от вас добрый совет.
   — Не выйдет. Ты уже прыгнул и летишь. Думать о том, как вернуться назад, бессмысленно. Надо решать, как заполнить водой бассейн, куда ты нацелился.
   — Элегантно, Иван Артемьевич! С каким мастерством вы вернули меня на землю. Вот спасибо!
   — Тогда к делу. Давай продумаем, как выстроить твою оборону. Видишь, какую плешь я здесь нажил? — Травин положил ладонь на голову с таким количеством волос, чтобы считаться лысым. — И все только потому, что выкручиваю мозги при каждой операции. Даже если в них не участвуют Цезари. Берешь гребаного боевика, а готовишь чуть ли не батальонную операцию. Чтобы дело сделать и людей не потерять. А ты побегал от туркменов по тундре и уже решил, что можешь исполнить все. Теперь скажи откровенно, ты думаешь, что я разверну для тебя операцию прикрытия в полном масштабе?
   — Почему нет? — сказал Андрей, понимая, что злит генерала.
   — Ай, голова! — вскипятился тот. — Ты взялся за дело, а теперь только понял, что попа у тебя голая. Значит, я должен снять портки и отдать тебе. Так? Тогда ответь, кто на этом месте будет держать беспорточного генерала?
   — Это неконструктивно, — сказал Андрей задумчиво. — Если в вашем ведомстве нет лишних штанов, доложите своему шефу. Он переговорит с президентом…
   — Ладно, разберемся. Сообщи свои размеры и рост.
   — Для гроба?
   — Нет, за мой счет этого не получишь.
   — Тогда о чем говорить?
   — О деле. Я твои проблемы представляю, но лучше, если сперва о них скажешь ты сам.
   Андрей задумался. Все, что он заранее продумал, идя на встречу, вдруг раскололось, рассыпалось. Надо было определять свои требования сначала.
   — Я слушаю, — прервал его раздумья Травин.
   — Для подрыва устройства потребуется взрывчатка.
   — Нет проблем.
   — Но я везти ее с собой не могу. Как доставить?
   — Записал. Подумаем. Дальше.
   — Нужен канал связи с вами.
   — Продумаем.
   — Найдите мне консультанта по взрывному делу.
   — Найдем. Что еще?
   — Пока вы его будете искать, я поработаю в Минатоме. Изучу геологию района. Разрешите позвонить с вашего телефона?
   Андрей кивнул в сторону нескольких аппаратов правительственной связи, стоявших справа от Травина.
   — Это спецсвязь, — сказал тот, словно сразу желал отбить у Андрея охоту кому-то звонить.
   — Догадываюсь, — Андрей иронично улыбнулся. — А я разве не состою с вами в спецсвязи? Значит, тоже спецчеловек. Так можно или нет?
   — Кто тебе нужен, спецчеловек?
   — Минатом. Аркатов.
   — Хорошо, я тебя с ним соединю, но сперва скажи, тебе знаком этот человек?
   Травин положил перед Андреем фотографию.
   Андрей легко узнал Кашкарбая, но на мгновение задержался, просчитывая в уме, стоит ли ему узнавать знакомого узбека. Немного раздумывал, но вскоре понял: раз спрашивают, значит что-то знают и темнить незачем.
   Он отодвинул фотографию.
   — Это Кашкарбай. Доверенное лицо Ширали-хана.
   — Верно. И насколько мы разобрались, он здесь пытался приглядывать за тобой. Много накопать мы ему не позволили, но бестия он что надо. Несколько раз уходил от моих людей и что-то мог пронюхать.
   — Черт с ним, подозрение — не доказательство.
   — Тоже верно. Тогда начнем?
   Травин набрал номер и протянул трубку Андрею. Тот взял ее и почувствовал крепкий запах мужского парфюма. Генерал, должно быть, одеколоном протирал микрофон.
   — Аппарат Алексея Адамовича Аркатова, — в телефонной трубке прозвучал хорошо поставленный голос Катенина. — Алексея Адамовича нет на месте. У аппарата его помощник…
   — Виктор, — прервал Андрей объяснение. — Это Назаров. Я сейчас еду к вам. Будь добрым, зажги мне зеленый свет. У меня мало времени, а дел ваше хозяйство подкинуло выше головы.
   — Я понимаю, но Алексея Адамовича не будет до обеда. Без него…
   — Ничего, найди его по телефону и доложи. Он знает, что сказать. И давай, до встречи.
   Андрей потянулся через стол и положил трубку на аппарат.
   — Круто ты их зажал, — сказал Травин, с удивлением слушавший разговор.
   — Нормально, пусть покрутятся. Кому Россия больше нужна? Мне или вам?
   Андрей приехал в министерство, когда Аркатов уже был на месте. Министр знал, что президент серьезно воспринял его сообщение, что в Кремле прорабатываются какие-то меры для исправления опасной ситуации, но ему никто не сообщил, какую роль в этих планах будет играть Назаров, и тот оставался для него всего лишь человеком, который принес в министерство поганую новость. Однако когда Катенин сообщил, что Назаров звонил по правительственной связи, Аркатов принял гостя без задержки. Поздоровался из-за стола, не подавая руки. Спросил:
   — Вы все еще в Москве? Что теперь требуется от нас?
   — Совсем немногое. Нужно посмотреть маркшейдерские листы горных работ в Ульген-Сае.
   Аркатов, казалось, уже привыкший к общению с Назаровым, не сдержал раздражения.
   — А может быть, вам и схемы изделия потребуются?
   Министр все еще никак не мог привыкнуть, что человек, явившийся со стороны, с огромной настырностью требует того, о чем не могут говорить вслух более двух третей сотрудников его ведомства. Более того, даже не подумывают об этом, чтобы не навести начальство на мысль о подозрительном любопытстве. Предоставление литерных документов постороннему лицу нарушало режим секретности, благодаря которому государству все еще удавалось сохранять свои тайны от чужих любопытных глаз и ушей.
   Назаров не обратил внимания на тон, каким министр задал вопрос. Ответил спокойно:
   — Хорошо, что напомнили. Описание объекта и самого изделия мне тоже потребуется. Только чуть позже.
   Уверенность, с которой говорил Назаров, подсказала Аркатову, что тот действует не по наитию, а по указанию свыше. А поскольку в этом деле фигурой свыше был сам президент…
   Аркатов снял трубку и набрал кремлевский номер Краснова.
   — Роман Андреевич? Это Аркатов. Сейчас у меня находится Назаров. Он просит предоставить ему для ознакомления ряд документов. Да, точно. Допуска у него нет. Вы так считаете? Тогда, может быть, мне стоит перезвонить президенту? Значит, взять под свою ответственность и показать ему в полной мере? Да нет, я верю, хотя все это крайне странно. Спасибо за информацию. Придется делать.
   Сложившиеся за долгие годы и вошедшие в кровь Аркатова понятия о секретности ломались и летели к чертовой матери. Президент давал человеку со стороны право знакомиться с документами высшей степени засекреченности. Однако то, что о тайне Ульген-Сая знали те, кому об этом не следовало знать вообще, аргументом для рассекречивания закрытого объекта не являлось.
   Аркатов вспомнил, как к великому министру атомной промышленности СССР Ефиму Павловичу Славскому, правившему должность двадцать шесть лет, с просьбой опубликовать очерк об Атомграде — Арзамасе-16 обратился видный советский журналист. Свою просьбу он обосновал тем, что в зарубежной печати сведения об этом научном центре уже публиковались несколько раз. «Пусть публикуют, — ответил министр. — А мы им этого подтверждать не будем». Логика дикая, но кто сказал, что у начальства, которое привыкло блюсти государственные секреты, она должна быть иной?
   Повесив трубку, министр нажал на клавишу внутреннего переговорника.
   — Филиндаш? Здравствуйте. Приготовьте, пожалуйста, документы по Ульген-Саю. К вам сейчас зайдет гражданин Назаров. Сделайте так, чтобы он ознакомился с тем, что покажется ему интересным.
   «Филиндаш, ну и пароль», — подумал Андрей, все больше проникавшийся пониманием хитростей спецслужб.
   От министра Андрей прошел в комнату, где его уже ждал сотрудник с двумя папками документов. Это был строгий с виду мужчина лет пятидесяти с профессорской бородкой клинышком, в белой рубашке при галстуке и в черных нарукавниках.
   — Вы Назаров? — спросил он.
   — Да. Назаров Андрей Иванович.
   — Очень приятно. Я Филиндаш. Лев Константинович. Теперь, извините, будьте добры, покажите мне ваши документы. Паспорт и допуск.
   Выходило, что «Филиндаш» не пароль, а живой человек, ко всему достаточно въедливый.
   Андрей вынул из кармана паспорт с узбекским гербом на обложке и протянул Филиндашу.
   Тот взял документ, открыл его и немедленно возвратил Андрею.
   — Возьмите. С этим документом я не могу позволить вам знакомиться с нашими материалами.
   Через минуту оба были в кабинете министра.
   — Поймите, Алексей Адамович, — объяснял свою позицию Филиндаш, — вы можете говорить что угодно, но в вопросах соблюдения режимности я отвечаю не перед вами, а перед законом. Государственный порядок требует, чтобы господину Назарову был оформлен допуск первой формы для получения материалов по проекту «Портфель».
   — Лев Константинович, ты же умный человек. Сколько времени займет оформление допуска на Назарова? Месяц, два?
   — Может быть и полгода. Откуда я знаю. Ваш Назаров полжизни болтался в Средней Азии. У него паспорт гражданина Узбекистана.
   — Но ты же понимаешь: время не терпит. Больше того, третья сторона в курсе проекта «Портфель», и сидеть на секретных бумагах, когда под угрозой образец самого изделия — это бюрократическая глупость. Если не преступление.
   — Согласен, глупость. Возможно и преступление. Но не я создал эту ситуацию. Меня поставили охранять секретность проектов и материалов, имеющихся в министерстве. За это я отвечаю головой. А за то, что кто-то где-то в степях Казахстана не так упаковал изделие, с меня никто не спросит.
   — Хорошо, Лев Константинович. Мне ты можешь принести эти бумаги?
   — Да, Алексей Адамович, принесу и оставлю. Вот карточка-заместитель. Вы распишитесь как положено. Но, предупреждаю, в присутствии господина Назарова комментарии к проекту делать не буду. Больше того, обязан по инструкции доложить в службу безопасности о нарушении режима работы с особо секретными документами.
   — Погоди, Лев Константинович. Вы оба присядьте. Попробуем решить вопрос иначе.
   Министр потянулся к телефону. Настукал номер. Нажал клавишу «конференция», чтобы разговор слышали все.
   — Помощник директора Федеральной службы безопасности полковник Коноплев, — прозвучал в кабинете громкий бодрый голос.
   — Степан Федорович, это Аркатов. Мне нужен директор.
   Голос порученца был переполнен вежливостью.
   — Здравия желаю, Алексей Адамович. Генерал Барышев занят. У него заместитель. Как только он освободится, я вас соединю.
   — Полковник, черт возьми! — Аркатов вдруг утратил выдержку. — Барышев нужен мне срочно. Сейчас. Дело на поминутном контроле президента. Любая задержка выйдет нам боком. Вам в том числе!
   — Соединяю.
   Барышев выслушал Аркатова и вздохнул так, что это услышали все. Кому-кому, а ему ломать порядок допуска к документам высшей секретности собственными руками никак не хотелось. С другой стороны, все, что волновало президента в связи с Ульген-Саем, он прекрасно знал.
   Еще раз вздохнув, генерал сказал:
   — Секретчик у тебя?
   — Да, он здесь.
   — Передай ему трубку…
   Андрей и Филиндаш вышли из кабинета министра вместе.
   — Ты только не обижайся, — сказал ему секретчик. — Как говорят, если не я, то кто… Извини, но секреты здесь не мои.
   — Все, забыли, — успокоил его Андрей. — Глядишь, и я кое-чему научусь.
   Подчинившись приказу начальства, Филиндаш все же не рискнул оставить Андрея одного наедине с документами. Пока тот вникал в чертежи и схемы, изучал геологический состав пород, в которых заложена испытательная камера портативного ядерного заряда, секретчик сидел за столом рядом и с деланным интересом читал какие-то документы, подшитые в толстую папку. Изредка он поднимал голову и внимательно смотрел на Андрея. Ему покоя не давал человек со стороны, никому не известный в кругах профессиональных атомщиков, не располагавший допусками, которые бы позволяли прикоснуться к тайнам, и вдруг получивший «добро» высших государственных сфер на ознакомление с тем, с чем Филиндаш не мог позволить познакомиться даже некоторым начальникам управлений своего ведомства. Этот человек казался загадкой, которую разгадать нельзя.
   После двух часов работы Андрей вернул документы секретчику, который забрал их с видимым облегчением.
   От Филиндаша Андрей прошел к Владлену Игнатьевичу Федотову — специалисту, который ведал подземными испытаниями ядерного оружия, чтобы в беседе с ним уточнить сведения, вычитанные в бумагах.
   Федотов быстро понял, что Назаров свободно ориентируется в вопросах геологии, и отвечал не его вопросы с профессиональной четкостью.
   — Толщина кровли над каверной?
   — Триста два метра.
   — Координаты устройства определялись?
   — Да, конечно. С точностью до секунды. Кстати, на поверхности центр подземного заряда помечен маркой.
   Андрей с трудом сдержался, чтобы не выдать радость. Только спросил:
   — Как выглядит марка?
   — В грунт вбит стальной стержень. На головке в пять сантиметров диаметром обозначен треугольник и выбита дата.