Щелоков Александр Александрович. Уничтожить Израиль

   — Он в самом деле может дать работу?
   — Я просил его помочь тебе.
   — Если просил, для тебя он сделает, — сказал Дурды убежденно. — А ты, — он положил руку на плечо Андрея, — запомни: не пугайся, если покажется, что тебя оценили ниже твоих возможностей. Любая пешка, пройдя шесть полей, становится ферзем. И даже ущербная луна на четырнадцатую неделю делается полной. Все зависит от срока, положенного на испытание. Ты сумеешь себя показать.
   — Брат прав, — сказал Мурад. — Тебя поначалу могут проверять, значит, станут пугать. Иргашу нужны очень смелые помощники. Ты — такой. И не бойся, ты мой друг, и вреда тебе они не сделают, главное, не надо их бояться. Если не понравишься, они прямо скажут, что работы нет. Но не тронут. Иргаш мне говорил: тебя надо испытывать. Я сказал, что уже проверил на деле. Ты мне как брат. Там стреляли, ты Дурды за собой таскал. Ты потерпи проверку. Деньги будут хорошие. Очень лучшие!
 
   — Завтра Иргаш летит в Коканд, — сообщил Андрею Дурды вечером. — Он заберет тебя с собой.
   — Зачем?
   — На свадьбу, — сказал Дурды, стоявший рядом, и улыбнулся.
   — Как тебя понимать? — спросил Андрей настороженно.
   — Он шутит, — успокоил его Мурад. — Сперва в Коканд, затем в Фергану. Там тебе устроят смотрины, потом решат, какое дать дело.
   Андрей любил Фергану. В Узбекистане она стала первым городом европейской планировки: ровные длинные улицы, пересекающиеся под прямыми углами, строгие жилые кварталы, аккуратная сеть арыков, стройные ряды вековых чинар, тянущиеся вдоль тротуаров…
   Отцом нового города стал русский генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, военный губернатор и командующий российскими войсками в Ферганской области, которая была образована на территории упраздненного Кокандского ханства. Бывший центр ханства — Коканд до сих пор сохранил следы хаотичной застройки. Старый город был опутан узкими кривыми улочками, которые с обеих сторон сжимали глухие глинобитные заборы — дувалы. За заборами прятались глинобитные домики с плоскими крышами, дворы с искусственными водоемами — хаусами, обильно плодоносили яблочные и абрикосовые сады.
   Вести боевые действия с мятежниками регулярной армии в таком городе было трудно. Поэтому Скобелев заложил новый центр области рядом с кишлаком Маргилан. Выбрав подходящий холм, Скобелев построил на нем крепость. А от крепостных ворот проложил ровные, как стрелы, улицы. Такую планировку определила артиллерийская целесообразность: орудия крепости могли простреливать весь город насквозь без труда.
   Генерал, заложивший город, назвал его Новым Маргиланом. Позже город получил имя основателя и стал Скобелевым. В годы советской власти, учитывая «зловредную» роль русского генерала Скобелева в истории Средней Азии, город переименовали, назвав Ферганой.
   Фергана стала жемчужиной Узбекистана, одним из наиболее развитых промышленных и культурных центров новой цивилизации. Здесь появилась одна из первых в Средней Азии тепловых электростанций — ТЭЦ «Заря Востока», были построены хлопкоочистительные заводы, текстильный и шелкомотальный комбинаты, маслозавод, возникло химическое производство пластмасс, удобрений, гидролизного спирта. В городе работали два театра, педагогический и медицинский институты.
   В новом Узбекистане, отделившемся от России, Ферганская долина с ее большим, но резко обедневшим населением, стала оплотом агрессивного исламизма. Ревнители веры провозгласили жизненным идеалом движение вспять.
   Книги — зло, и все их должен заменить Коран.
   Женщине предписано покрывать свои прелести чадрой.
   Мужчины обязаны стать моджахедами — борцами за веру, совершать пятикратный ежедневный намаз, отпустить бороды, такие, чтобы, зажатые в кулак, они торчали наружу, как то было у пророка…
 
   Вертолет приземлился рядом с усадьбой Иргаша.
   — Пошли, — сказал Иргаш и шлепнул Андрея по спине.
   Они вышли из ворот и направились к машине.
   Вертолет раскручивал лопасти винта. Ветер прижимал к земле траву, разгонял в сторону пыль и сухие листья.
   Пригнувшись, Иргаш и Андрей прошли к распахнутому люку и по металлической лесенке поднялись внутрь.
   Бортмеханик втянул трап, и вертолет взмыл вверх.
   Андрей сидел у блистера и видел, как провалилась вниз, опрокинулась на бок земля и сразу уменьшились в размерах дома и деревья.
   Вертолет заложил вираж, и перед Андреем открылась панорама Благородной Бухары, как этот город именовался во времена Бухарского эмирата. Будто на архитектурном макете, Андрей увидел вдалеке ансамбль Пои-Калян, медресе Мири-Араб, свечу минарета Калян, крепость Арк с мечетью Джами.
   Иргаш, должно быть, проследил взгляд Андрея и увидел выражение его лица. Подтолкнул локтем.
   — Красиво?
   — Да, — ответил Андрей.
   — Это красота ислама, — голос Иргаша был полон энтузиазма. — И мы наполним этой красотой весь мир.
   Описав над городом круг, вертолет взял курс на северо-восток.
   Они приземлились не в Коканде, а в стороне от него — в кишлаке Гумбаз. Здесь Иргаш пересадил Андрея в джип, передав его водителю Камалу, а сам полетел дальше.
   Камал — хмурый узбек лет сорока, сухощавый, жилистый, выжаренный солнцем до коричневого цвета, — оказался крайне неразговорчивым. Он даже не счел нужным отвечать на вопросы Андрея, и тот, раза два попытавшись вызвать водителя на разговор, прекратил попытки.
   В Коканде Камал остановил джип у чайханы, стоявшей под тенистыми кронами чинар над большим арыком. И впервые заговорил, причем на хорошем русском языке:
   — Андрей, ты туда заходи и подожди меня. Еда, чай — все заказано заранее. Там, возможно, будет тот, кто захочет поговорить с тобой относительно дела. Я скоро вернусь.
   — Идет, — согласился Андрей, изрядно вспотевший в машине.
   В чайхане царили таинственный полумрак и удивительная для июня прохлада. Мощная японская сплит-система создавала в помещении благодатную атмосферу высокогорья.
   Краснолицый узбек с обритой наголо головой поднялся с ковра навстречу Андрею. С минуту они молчали, глядя один на другого, потом узбек приложил ладонь к белой рубахе, обтягивавшей тугой живот, и склонил голову.
   — Хош кельдиниз! Келин! — Добро пожаловать! Проходите!
   Андрей знал, что церемония выражения взаимной приязни в жизни мусульман занимает особое место. Однажды, отвечая на вопрос о том, какое проявление приверженности к исламу является наилучшим, пророк Мухаммад сказал, что это стремление угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь. В полной мере заслуживает благословения тот, кто соединил в себе три качества: справедливость по отношению к самому себе, привычку приветствовать всех людей и способность расходовать в бедности.
   — Ас-салям алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух. — Мир вам, милость Аллаха и его благословение, — сказал узбек.
   Андрей приложил левую руку к груди чуть пониже сердца, склонил в легком поклоне голову и ответил:
   — Ва-алейкум ассалям ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух! — И вам мир, милость Аллаха и его благословение!
   Андрея нисколько не удивило, что его узнали сразу без какого-либо труда. Да и чему удивляться — в чайхану на окраине, лежащую в стороне от туристических маршрутов, вряд ли часто заходят европейцы.
   И все же узбек спросил.
   — Вы Андрей?
   — Да, уважаемый.
   — Очень приятно.
   Узбек протянул руку.
   — Здравствуйте еще раз. Меня зовут Ибрай.
   Андрей пожал его сухую ладонь с вежливой мягкостью: в церемонию приветствия не входит демонстрация силы, а лишь проявление воспитанности, доброжелательности и благочестия.
   — Вам надо покушать, уважаемый, — Ибрай говорил по-русски удивительно чисто. — Вам придется долго ехать.
   — Куда? — спросил Андрей.
   — Не беспокойтесь, куда надо я вас довезу сам. Хорошо. На машине. И доставлю назад, сюда.
   — Разве не вы должны говорить со мной?
   — Благослови Аллах, уважаемый. Я только скромный исполнитель воли сильных мира сего… Садитесь, пожалуйста. Вам будет удобно на ковре?
   — Спасибо, удобно.
   Андрей опустился на пол и сел, подогнув под себя ноги.
   Ибрай в это время обернулся в сторону чайханщика, стоявшего в стороне, и ловко щелкнул пальцами.
   Легко ступая по ковру босыми ногами, чайханщик тут же принес и поставил перед Андреем еду.
   Суп лапша, поданный в большой глубокой миске — кисе — был щедро сдобрен пряностями и приятно обжигал рот. Плов, возвышавшийся на плоском блюде островерхой горкой, оказался отлично приготовленным. Уста-пловчи — мастер плова, работавший в чайхане, заслуживал высших похвал.
   Андрей заканчивал пить чай, когда за окнами чайханы раздался противный ноющий звук милицейской сирены.
   Тут же неслышно к нему приблизился Ибрай. Присел на корточки. Заговорил быстрым жарким шепотом:
   — Андрей, сейчас нужно уходить. Милиция проводит облаву, а вам это ни к чему.
   Действительно, подставляться милиции, не имея ни документов, ни денег, было бы безрассудно.
   — Как можно уйти?
   — За кухней выход в сад. Там прямо по дорожке до калитки в заборе. На улице буду я с машиной.
   — Рахмат, — сказал Андрей. — Спасибо.
   Он быстро встал и двинулся к двери, из которой в общий зал выносили еду и откуда тянуло аппетитными ароматами узбекской кухни.
   Он приоткрыл дверь и оказался в пустом темном коридорчике. Тут же, накрыв ему голову старым одеялом или какой-то попоной, руки нескольких людей спеленали, опрокинули, подхватили, подняли и поволокли его куда-то.
   При этом не было произнесено ни слова. Нападавшие лишь громко пыхтели, управляясь с живым человеком, который не думал сдаваться без боя, дергался, брыкался и извивался в крепких чужих руках.
   Когда человек попадает в переделки раз за разом, он начинает соображать быстро и четко. Андрей оценил случившееся почти сразу. Чтобы убить его, нападавшим особых хитростей не потребовалось бы: удар ножом под лопатку, тычок шилом в бок — и аут. Однако этого никто не сделал. Значит, он им был нужен живой, и вероятность того, что, протащив какое-то расстояние, они попытаются его ухондошить, Андрей сразу исключил. Это соображение несколько успокаивало, но радовать не могло. Если он кому-то потребовался живым, значит, от него попытаются что-то узнать. Поэтому, что бы он ни говорил, на веру брать не будут. Чтобы убедиться, говорят им правду или нет, его будут пытать. А это может оказаться куда более неприятным, чем мгновенная смерть.
   Теперь ему надо было просчитать, кто его прихватил и зачем. Первая мысль — это туркменские лачины — боевые соколы спецслужбы туркменбаши или те, кого они сумели нанять здесь, на территории Узбекистана.
   Ткань, наброшенная на голову, дышать Андрею не мешала. Но ее, перед тем как пустить в дело, не вытрясли, и пыль, попадая в нос, заставила его несколько раз громко чихнуть.
   Похитители в полном молчании подтащили Андрея к машине и, слегка качнув, забросили в кузов. Судя по тому, что он ударился ребрами о металл, стало ясно — его погрузили в пикап. Четверо сопровождающих залезли в кузов и с двух сторон прижали его бока ногами.
   Машина сразу набрала приличную скорость. Несмотря на завязанные глаза, Андрей понял это по резко усилившемуся ветру. Примерно через полчаса машина сбавила ход, осторожно перебралась через рытвину и двинулась дальше. Теперь она ехала медленно, ее то и дело переваливало с боку на бок на ухабах и кочках. В кузове запахло лессовой пылью. Стало понятно: хорошая дорога позади, и они едут по проселку, а может быть, даже вообще жмут напрямик по степи.
   Сколько времени они провели в пути, Андрей не мог определить. Езда лежа, со спутанными руками и ногами, без возможности видеть, куда тебя везут, отбивает у человека способность чувствовать время. Ко всему, сопровождавшие Андрея люди за всю дорогу не произнесли ни слова. То ли не испытывали необходимости в общении, то ли им было запрещено разговаривать. Андрей даже не мог угадать, кто они по национальности.
   Когда машина остановилась, Андрей почувствовал боль во всем теле — у него ныла каждая косточка, стонала каждая мышца.
   Крепкие руки с двух сторон подхватили его под мышки и поставили на землю. Без слов повели за собой по проезжей части узенькой сельской улочки. Во всяком случае, такого толстого слоя лессовой пудры под ногами в другом месте быть не могло.
   Вскоре они остановились, и по тому, как загремела железная щеколда, Андрей понял — перед ними раскрылись ворота. Молча его провели через двор — он чувствовал под ногами хрустевшую гальку, а неподалеку в небольшом водоеме, соревнуясь, заливались кваканьем лягушки. Потом он услышал скрип открываемой двери. Ржавые петли давно не смазывались. Его подтолкнули вперед. Он слегка споткнулся о порог и ощутил влажную прохладу. Значит, его ввели в помещение.
   Позади раздался лязг ключа, запиравшего дверь снаружи.
   Постояв с минуту, Андрей вслепую начал разматывать тряпку, прикрывавшую его лицо. Глаза привыкали к полумраку недолго. Маленькое помещение с узким окном под потолком, глинобитный пол, стол, сколоченный из грубых плах, керосиновая лампа без стекла.
   Впервые Андрею удалось взглянуть на часы. Он провел в дороге почти четыре часа. Уже вечерело.
   Присмотревшись, Андрей выбрал место в углу комнаты и опустился на пол.
   Некоторое время спустя загремел ключ в замке и дверь отворилась. В помещение, слегка согнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, вошел босой мужчина в белых штанах и рубахе, подвязанной кушаком. В руках он держал миску с какой-то едой.
   — Где я? — спросил Андрей по-узбекски, уверенный, что имеет дело с узбеком.
   Однако ответа не услышал. Мужчина поставил миску на стол и вышел. Снова загремел замок.
   Еда, поставленная на стол, даже по местным меркам оказалась пищей бедняков: в миску было положено несколько ложек каши из джугары — азиатской крупы типа сорго. Попробовав варево, Андрей отставил миску и, несмотря на то что по дороге натряс изрядный аппетит, есть кашу не стал.
   Ночь он провел в полусне, в полубреду. Лежать на жестком холодном земляном полу человеку, даже привыкшему обходиться без пятизвездочных удобств, не очень комфортно.
   Утром Андрей встал и первым делом съел холодную противную кашу.
   В семь часов дверь отворилась.
   — Можно выйти, — сказал узбек в белой рубахе навыпуск, подпоясанной белым куском материи, и показал Андрею на открытую дверь.
   Андрей вышел наружу. И одного взгляда ему хватило, чтобы понять, где он находится: ему уже приходилось бывать в этих местах.
   С высоты, на которой он стоял, открывался вид на реку, несшую бурные голубые воды по глубокой лощине. В отдалении из другой лощины катил желтые воды другой поток. Обе реки сливались в устье двух теснин, напирали волнами на берега, сталкивались друг с другом, бурля и волнуясь. И далеко, насколько хватал глаз, поток стремился к Ферганской долине, разделенный на два цвета — голубой и глинисто-желтый.
   Значит, он находился в Шахимардане, в одной из самых северных святынь мусульманского мира.
   — Прошу за мной, — сказал проводник, показал рукой на тропку, сбегавшую вниз, и затрусил впереди, ведя за собой гостя.
   Добротно закатанная гравием дорога, поднимавшаяся из долины, упиралась в мощные металлические ворота. Когда Андрей приблизился, небольшая створка автоматически отъехала в сторону, открыв узкий проход внутрь двора. Едва он вошел, дверца закрылась.
   Андрея поразил уровень охраны частной усадьбы, расположенной в горах, но поделиться удивлением было не с кем.
   Сразу за воротами размещались деревянная будка для охранника и асфальтированная стоянка на десяток автомашин.
   Андрей пошел по дорожке к дому. Его встретил плечистый узбек в тюбетейке и солнечных темных очках.
   — Я Кашкарбай, — представился он. — Вы Андрей, так? — не ожидая ответа, приветливо показал рукой на вход. — Пожалуйста, проходите внутрь.
   Андрей перешагнул порог, и первым, кого он увидел, был Иргаш, с которым он расстался в Коканде. Иргаш стоял, слегка расставив ноги, сунув руки в карманы брюк, и широко улыбался. За его спиной маячила фигура еще одного человека — чернявого лысого узбека в недорогих круглых очках.
   — Андрей! Рад вас видеть! Как вы? Мне говорили, что в дороге у вас возникли неприятности. Так было? Я даже стал беспокоиться…
   — Ничего серьезного, мухтарбек. Все обошлось. Я здесь.
   — Прошу к столу, — Иргаш указал рукой на центр комнаты, где на ковре уже была постелена чистая скатерть — достархан. На скатерти стояли большие фаянсовые блюда. На одном, выложенный горкой, дымился янтарный плов, на втором искусно выполненным натюрмортом лежали фисташки, изюм, колотые ядра фундука, мелко набитые кристаллы фруктового сахара.
   — Рахмат, мухтарбек, — поблагодарил Андрей. — Спасибо, уважаемый.
   — Да, познакомься, — Иргаш кивнул в сторону чернявого, который так и оставался за его спиной. — Это наш юрист Мирхайдаров. Бо-ольшая голова!
   Мирхайдаров слегка склонил голову:
   — Очень приятно.
   Невысокий черноволосый босоногий парнишка в коротких штанах и белой рубахе вошел в комнату, держа в руках металлический черный поднос с маленькими кофейными чашечками и высоким медным, но уже изрядно закоптившимся кофейником. Легко нагнувшись, он поставил поднос на скатерть, поклонился хозяину и вышел.
   Иргаш посмотрел на Андрея:
   — Не возражаете?
   — После дальней дороги грех отказаться от такого удовольствия.
   Проходя к указанному ему месту, Андрей бросил взгляд на стол, стоявший в углу комнаты. На нем были навалены топографические карты. Глаз схватил несколько тюркских названий, скорее всего казахских: Шыгыс орман, Сары казаншункыр, Жаман жер — Восточный лес, Желтая котловина, Плохая земля…
   Названия этих казахстанских пустошей были Андрею знакомы.
   Не придав случайному открытию никакого значения, он опустился на ковер.
   Иргаш сам разлил кофе по чашечкам и передал одну Андрею.
   — Отведайте, Ахмед умеет готовить кофе.
   Андрей понял, что речь идет о мальчике. Он отпил глоток, подержал кофе во рту, смакуя.
   — Прекрасно. Но я думаю, что меня привезли сюда не для того, чтобы угощать кофе. Тогда для чего еще?
   Иргаш улыбнулся:
   — Вы прекрасно знаете узбекский, но душа у вас все еще европейская. Время не нужно подгонять. Мы не властны ни замедлить его, ни ускорить. Значит, надо наслаждаться каждым мигом, пока он не занят делами.
   — И все же? — сказал Андрей, отпив еще глоток.
   — А что вы сами об этом думаете?
   — Боюсь, не знаю, что и предположить.
   — Трудно поверить. Вы человек с большим опытом и знанием жизни, смелый, инициативный и вдруг не можете высказать разумного предположения…
   — Конечно, могу. Но это будет только догадкой. Вам нужен буровой мастер. Так?
   — Так, — ответил Иргаш и разгладил усы.
   — Что предстоит искать? Золото?
   — Нет, — ответил Мирхайдаров.
   — Тогда что? — Андрей повторил вопрос с подчеркнутым безразличием. — Нефть?
   Спросил и внимательно взглянул на Иргаша, стараясь оценить его реакцию на вопрос. Если те карты, которые он видел на столе, относились к району предстоявших работ, то вести в тех краях буровые работы на нефть без предварительной сейсмической разведки могли только люди некомпетентные. Весь район степной геологической платформы был достаточно хорошо изучен, и признаков нефти в нем не обнаруживалось. Свинец, цинк, медь, каменный уголь — эти и другие залежи минералов разного качества и объемов разрабатывались с давних пор и оказались частично исчерпанными. Конечно, имелась вероятность обнаружения нефтеносных пластов на больших глубинах, но их разведка, а тем более организация добычи требовали нерентабельно высоких затрат. В силу умеренных цен на нефть на мировых рынках вряд ли серьезные инвесторы рискнут финансировать такие работы.
   — Нет, — сказал Мирхайдаров, — может быть, со временем дойдет и до нефти, но в ближайшее время придется искать пресную воду. Во всяком случае, мне так сказали.
   — Оставь, — сказал юристу Иргаш. — Андрей наш человек и может знать правду.
   Мирхайдаров смущенно сгреб в кулак бороду и стал ее теребить.
   Иргаш улыбнулся, допил кофе и поставил чашечку на поднос. Бросил взгляд на Андрея.
   — Вы знаете, кем был Тимур?
   — Книжный пионер или тот, исторический?
   — Последний.
   — Знаю.
   — Значит, слыхали, что после него остались несметные сокровища.
   — Нет.
   — Выходит, теперь услышали.
   — Что дальше?
   — У нас есть сведения, где скрыт этот клад. Мы собираемся его найти.
   — Значит, все же золото?
   — Много золота.
   — Зачем вам я?
   — Клад спрятан в пещере. У нас есть все нужные карты и схемы. За тысячу лет все входы в нее закрылись. Мы найдем скалу и будем бурить. Искать.
   — На это есть разрешение?
   — Конечно, фирма зарегистрирована официально и имеет лицензию. Все в законном порядке.
   — Такая работа мне подойдет. Как будут платить? В местной валюте или в иностранной?
   Иргаш бросил взгляд на Мирхайдарова, и тот вступил в разговор:
   — Вы знаете в Средней Азии валюту, которой можно доверять? Пятьдесят российских рублей за десять тысяч туркменских манатов или девять рублей за сто узбекских сомов. Вас устроит?
   Андрей пожал плечами. Мирхайдаров улыбнулся.
   — Что выберете — доллары или дойчемарки?
   — Доллары.
   — Отлично. Какая сумма вас устроит? — Чернявый лукаво сверкнул маслянистыми выпуклыми глазами и понизил голос до шепота: — Советую от себя: просите больше. Мой доверитель крайне заинтересован в ваших услугах. А он человек богатый.
   Хитро подмигнув, чернявый снова заговорил громко:
   — Можете подумать, я не тороплю. Важно, чтобы вы назвали ваши условия в течение дня.
   По идее, услышав предложение просить больше, Андрей должен был раскатать губы от внезапно привалившей возможности обогатиться. Но он прекрасно знал, — ухватив зубами большой кусок, можно не прожевать его и подавиться. Лучше показать умеренный аппетит.
   Посмотрев на юриста, Андрей задумчиво почесал бровь. По его мнению, даже триста тысяч долларов были сумасшедшей суммой, и какой бы ни оказалась работа, нормальный хозяин любого нанимаемого, который заломит такую цену, должен гнать его от себя прочь поганой метлой. Все же попробовать стоило.
   — Триста, — сказал он и, чтобы не смотреть на посредника, взял бутылку, стал наливать в фужер минеральную воду. — Тысяч, естественно.
   Мирхайдаров неторопливо прожевал шпротину, положил вилку, взял накрахмаленную салфетку и осторожно промокнул уголки губ. Посмотрел на Андрея внимательно.
   — Не мало?
   Андрей, начавший пить чай, едва не поперхнулся: в голосе юриста не было насмешки.
   — Тогда шестьсот, — сказал Андрей, заранее готовясь все свести к шутке.
   Мирхайдаров задумчиво подергал кончик усов.
   — Это заявка серьезная, — сказал он. — Я сообщу ее хозяину.
   Иргаш, слушавший их разговор, тихо засмеялся.
   Дверь внезапно отворилась, и в комнату вошел высокий, хорошо сложенный мужчина в европейском дорогого пошива костюме, в ослепительно белой рубашке с распахнутым воротом. Круглое лицо украшала густая борода, подправленная умелым парикмахером, — черный перец и белая соль. Живые проницательные глаза, полные влажные губы, аккуратный с горбинкой нос и прекрасно уложенная белая чалма на голове.
   Иргаш быстро вскочил на ноги. Вслед за ним, кряхтя от усилий, поднялся Мирхайдаров и остался стоять, согнув спину и опустив голову в уважительном поклоне.
   Андрей встал вместе с ними. Иргаш осторожно подтолкнул его локтем в бок и прошептал:
   — Это Ширали-хан. Называй его великим ханом.
   Андрей приложил руку к груди и поклонился вошедшему:
   — Мир вам, великий хан.
   Глаза вошедшего хитро блеснули.
   — И вам мир и благословение, уважаемый гость. Как вы себя чувствуете?
   — Спасибо, хан, все хорошо.
   — А как самочувствие уважаемого Мурада? Как плечо его брата Дурды?
   Хан не просто демонстрировал вежливость. Куда важнее было то, что все видели, — он испытывает искренний интерес к судьбам простых людей, с которыми знаком и ведет дела.
   — Спасибо, хан, у них все в порядке. Главное — мы убежали оттуда…
   Лицо хана засветилось улыбкой:
   — Не испытав трудностей, нельзя обладать сокровищами желаний.
   Андрей молча склонил голову.
   — Ваше счастье, что супернияз Текеханов — это дырявый мешок честолюбия в цветном колпаке клоуна. Он строит мечети и тут же возводит собственные статуи, не понимая, что служит не Аллаху, а шайтану. Он гребет в две руки все, что под них попадает, но между пальцев проскакивает все, что не хочет попадать в загребущие руки. Вам повезло. От меня вы бы не убежали.
   Хан захохотал. Вместе с ним засмеялись Иргаш и Кашкарбай.
   Хан перестал смеяться, и сразу умолкли его подкаблучники.
   — Ты знаешь моих людей? — спросил хан. — Познакомься. Иргаш — мой советник и генерал. Кашкарбай — феррашбаши — начальник дворцовой охраны. А теперь поговорим о деле. Мне нужны верные люди. В пути от Коканда сюда ты вел себя достойно.
   — Меня везли как бревно, великий хан, как я мог вести себя иначе?
   — Самонадеянный глупец стал бы искать возможности вырваться. Ты же положился на волю Аллаха.
   — Прошу прощения, великий хан, я неверующий.
   — Это ничего не значит. Наши поступки говорят о нас куда больше, чем наши слова.
   — Спасибо, великий хан.