Страница:
Валентин продолжал разглядывать собеседницу. Буйные, напоминающие шевелюру Горгоны волосы, чистая кожа, глаза деревенской хохотушки. Впрочем, на селянку она совсем не походила. Смуглый овал лица, нос с горбинкой, подвижные губы, охотно подыгрывающие смешливой мимике, а в общем… Обычная симпатичная мордашка. Главным в ней была постоянная готовность смеяться, и не только голосом, — глазами, ртом, ямочками на щеках, может быть, даже руками и ногами.
А еще… Еще она была совсем ребенком, способным задавать миллионы наивных вопросов и так же наивно разрешать их. Кто сказал, что это минус? Может, наоборот?..
Наклонившись, Валентин заглянул под лавку. Вольготно разлегшись среди окурков, конфетных фантиков и пыли, китайский мопс благодушно прислушивался к разговору двуногих. Раскосые глаза его довольно жмурились, на морде была написана покровительственная лень.
— Слышь, Джек! Как думаешь, пойдет твоя воспитательница ко мне в гости?
Джеку не пришлось напрягаться. За него ответила «воспитательница».
— Ого! Меня приглашают?
— Вроде того.
— И что мы будем в твоих гостях делать?
— Ничего. — Валентин пожал плечами. — Тут скамейка и солнце, там диван с торшером. Вот и вся разница. Будем сидеть, чесать языками.
— Это ты называешь гостями?
— Увы, мороженого у меня нет, конфет тоже.
— Но что-то ведь есть?!
Валентин вспомнил о недоеденном торте, о сегодняшней авоське деда.
Несколько воодушевившись, бегло принялся перечислять:
— Кефир есть, холодец, хлеб черный… Еще чай —. грузинский напополам с турецким. Сорт такой… Кажется, осталась половинка торта с пивом.
— Какой торт? — деловито осведомилась она.
— Ну, во-первых, позавчерашний, а во-вторых, если, конечно, не ошибаюсь, — безе. Так это вроде называется?
— Нормалек! — Она энергично потерла ладони. — Торт безе я люблю. И пиво, кстати, тоже!
— На пиво не очень-то рассчитывай. Напиток сугубо алкогольный, и угощать им детей…
— Спокойно, господин министр! — Она остановила его движением ладони. — Паспорт имеется, детей здесь нет!
Смешливый огонек в ее глазах вновь заплясал, провоцируя на ответное веселье, заражая вирусом, о существовании которого часом раньше Валентин даже не подозревал.
— Тогда пошли, совершеннолетнее дитя.
— Ага! Только зверя своего домой доставлю. Нечего ему в гостях делать.
— Почему? Вполне воспитанный пес. Заберется под диван, будет философствовать.
— Обойдется! — Движение могущественной ладошки повторилось. — Философствовать можно и дома.
* * *
— Кто посадил Мозыря на перо?! Люмик? Это же туфта голимая! — Сулик нервно хрустел пальцами. — На кой ляд ему это понадобилось?
Дрофа почтительно склонил голову.
— На бутылке его отпечатки пальцев. Уже проверено. Версия органов такова: они встретились, чтобы обсудить ситуацию, выпили…
— И с пьяных глаз подрались — как же!
— Менты так и полагают. У них там, правда, несостыковка с анализами.
— Ну-ка! Что еще за несостыковка?
— Да странность одна. Люмик из бутылки пил точно, а вот Мозырь, похоже, нет. Но вникать в это все равно не будут. Дело, как пить дать, прикроют. Два трупа — один убийца, чего проще.
Сулик помотал головой:
— Следаки поганые! Ведь нитками белыми шито! Им-то, понятно, чихать, кто тут кого режет, рады, наверное… — Он тяжело уставился на подчиненного. — Сам-то ты веришь, что Люмик, этот тихушник, грохнул своего помощника, а после застрелился?
— Люмик мог подозревать помощника, — осторожно предположил Дрофа. —. А по запарке чего не сделаешь. Как ни крути, арестовали несколько вагонов. Люди нужные полетели. Вместо дешевой фурнитуры нашли водку и финскую обувь. Отвечал за все Мозырь.
— Но откуда они узнали про вагоны? Откуда?! — Су-лик рубанул ребром ладони. — Ты говорил с Папиком?
— Вчера вечером. Мы даже слегка на него наехали, для устрашения мальчика покалеченного продемонстрировали. Но, похоже, Папик не врет. Кто-то и впрямь капнул ему про левый товар Малютина.
— И тоже вагоны, — ты обратил внимание? Дрофа кивнул.
— Китайские спортивные костюмы, аудио— и видеоаппаратура. Целых четыре неоформленных вагона. Малютин прокатил их по всей Польше и на таможне хорошо, видать, подмазал ребят, а здесь задержал из-за всей этой неразберихи. В общем, если бы Папик захотел, он бы увел это барахло без шума и пыли.
— Значит, следует его отблагодарить. — Сулик рухнул в кресло. — А с железной дорогой пора разбираться, и самым крутым образом. Ты слышал меня, Дрофа? Задействуй Яшиных ребят, кого угодно, но чтобы результат был! — Сулик грохнул кулаком по столу. — Кто-то в непонятное нас втаптывает, соображаешь? И стучит, падла, на сторону. Выясни — кто!
— Я уже намекнул нашему офицеру. Он вроде из самостоятельных, обещал разузнать.
— Долго копается!
— Зато надежно. Оно и понятно, он не транспортник, к ОБХСС отношения не имеет, а светиться ему нет резона. Тем более что вся эта железнодорожная круговерть . — на контроле областного начальства. Но думаю, в течение недели ответ мы получим.
— Ладно. — Сулик мрачно огладил на голове жиденькие волосы. — Подождем…
Утренний телефонный звонок по-прежнему не выходил у него из головы.
Мелочь, а завела капитально. Знать бы, кто осмелился на такое! Пополам бы разорвал!.. Он хмуро взглянул на Дрофу.
— Теперь у нас Алоис там заправляет, понимаешь?
Дрофа, мелколицый вдумчивый человечек, рассеянно потер челюсть.
— Слышал. Но вы ведь сами так решили.
— Решили. Потому что выхода другого не было.
— Что ж, полагаю, он там не задержится. Сулик криво улыбнулся:
— Верно полагаешь! Этот тип широко шагает. Слишком широко.
— Шеф, так, может, это он подставил Люмика? Улыбка Сулика стала жесткой.
— А вот это я и хочу от тебя услышать.
— Хорошо, я понял.
— И еще… Кто-то у ребят тянет машины. Вчера со стоянки ушла «вольво».
Машина, на которой ездил лично я, понимаешь?
— Я уже занимаюсь этим вопросом.
— Не заниматься надо, а землю рыть! Всеми четырьмя копытами! Ты в курсе, что этот ублюдок звонил мне?
— Вы говорили, шеф. Не беспокойтесь, накроем этого орла. Сам нарвется рано или поздно.
— Есть какие-нибудь наметки?
— Появятся, Думаю, очень скоро.
— Смотри… Если что, подключу Ароныча.
— Не надо. Попробую обойтись своими силами.
* * *
Крупный мужчина в черной ковбойской шляпе щелчком отключил приемник. Того, что он услышал, было вполне достаточно, чтобы отрезать ему уши, а оставшееся насадить на вертел и подвесить над костерком. Грузно поднявшись, он приблизился к двери и выглянул наружу. Вернувшись, некоторое время хмуро разглядывал приемник. Сумрачно скрутив из газеты кулечек, сплюнул в бумажную глубь и скомкал в кулаке. Снова смотрел на старенький аппаратик, будто .он мог подсказать решение. Заслышав шаги в коридоре, мужчина торопливым движением спрятал приемник в тумбочку.
— Ну, Валек! — Он матерно выругался. — Поговорим мы с тобой!..
Однако в каморку никто не заглянул, люди прошли мимо. Вновь опустившись в кресло, мужчина выдвинул столешницу, из потрепанной книги вытащил таблеточную упаковку. Услышанное следовало запить и заесть. Бросив в рот пару таблеток, мужчина жадно глотнул из бутыли. Коньяк прокатился, как вода, и лишь в желудке спустя минуту стал обращаться в животворное солнечное тепло. Предвкушая забвение, мужчина скупо улыбнулся. Солнечное сплетение оттого и зовется солнечным. Именно там после приема волшебной химии всходило его внутреннее солнце, зарождалась жизнь, совсем не похожая на ту, что окружала его.
* * *
Поднимаясь по лестнице, она успела узнать его имя, в свою очередь доходчиво объяснив, что зовут ее Виктория и что пиво, если не «Светлое» и не разбавленное, она вполне уважает, что торты безе и «Птичье молоко» — лучшие в мире и что самое главное — это не попасться на глаза соседским бабулям, которые немедленно наябедничают родителям, хотя на этой неделе последних можно не опасаться по причине пребывания на далекой фазенде, которую дачей не назовешь, но где имеется вполне замечательная банька и протекает не загаженная вконец речушка «вот с такими вот полосатыми рыбками». Слушая все эти подробности, мопс в ее руках жалобно потявкивал. Он словно предчувствовал, какой лучшей в мире сладости его намереваются лишить.
Отворив дверь квартиры, Валентин дождался, когда Виктория спустится вниз и освободится от четвероногого друга. А затем произошло невероятное. Он и глазом не успел моргнуть, как его скромное жилище оказалось исследованным юной гостьей вдоль и поперек. Виктория перемещалась стремительно, не упуская из виду ни единой мелочи.
— Класс! — оценила она. — Не отказалась бы от такой квартирки.
— Я тоже, — пробормотал он. — Хотя замечу, что для дискотек здесь все-таки тесновато.
— Нормалек! — Она решительно сдвинула брови. — Стол к окну, кресла к стене — и порядок, господин министр!
Округлив щеки, Виктория выдула развеселый резиновый пузырь и розовым язычком переправила обратно в рот. Валентин вздохнул.
— Между нами говоря, господин министр уважает хорошие манеры.
— Нет проблем. — Она выплюнула в ладонь белый комочек и прилепила к ручке кресла. — Чего еще желает господин министр?
— Ничего. — Валентин присел на диван, потер нос. Смотреть на нее было горько и приятно. В сущности, не случись Валентину маяться от похмелья, верно, и не задержался бы он рядом с ней ни на минуту. Кто знает, возможно, так оно было бы и лучше. Теперь вот придется сидеть, вспоминать и вздыхать о безвозвратно погубленной молодости…
Он нахмурился. Все чаще посещавшая его меланхолия Валентину совсем не нравилось. Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него:
— Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?
— А в чем дело? — вежливо поинтересовался Валентин.
— Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?
— Нормалек! — успокоил ее Валентин. — Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.
— Ага… — Она озадаченно замолчала. — Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!..
— Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? — Он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье, про все сопутствующие этому состоянию радости.
— Хорошо! — Лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. — Может быть, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?
— Нет уж. Давай обойдемся без него.
— Будем сидеть и наслаждаться тишиной?
— Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и, наконец…
Но ее уже не было перед ним. С удивлением Валентин прислушался к позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению, он потер нос, решив, что угнаться за ней — не самое простое дело. Или действительно — возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того, он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, — и тот был только актером. Актером, конечно, классным, но не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора, а может быть, с фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что мы способны, — это натянуть две-три маски сообразно ситуации.
Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории были иные приоритеты.
— Однако бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ложки.
— Я называю это уютом, — возразил Валентин.
— Хорошенький уют! Пыль да тараканы. — Она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила:
— И что теперь? Будем трескать?
Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся.
Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, вероятно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских огней. Подобные глаза — подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.
— Разумеется, будем! И трескать и шамать — и все остальное. Тем более что подобного я и сам не ожидал. — Он кивнул на поднос. — Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?
— Ничего не знаю ни про какие тайники, — скороговоркой выпалила она. — Знаю только, что пиво тортом не закусывают.
— Э-э, нет! Так у нас дело не пойдет. Про пиво я тебе сразу сказал: напиток алкогольный, не для детей! — Валентин потянулся к подносу и тотчас получил шлепок по руке.
— Это ведь «Невское», мое любимое! — Соседка плаксиво скривила губы. — Я обязательно должна его попробовать.
В течение следующих минут Валентину пришлось убедиться, что в пиве она и впрямь разбирается. Как, впрочем, и в тортах с конфетами, в женских прическах, импортных шампунях и многом-многом другом.
Развалившись на диване, они похрустывали рассыпающимися кусочками торта, прихлебывали остывающий чай. Необходимости в телевизоре не возникло. Опустошая поднос, Виктория успевала тараторить и за телевизор и за радио одновременно, вещая о своих любимых книжках, о кино, о Киркорове и девках-оторвах из «Тату», о душечке Михалкове и десятках прочих вещей. К моменту, когда они насытились, Валентин знал о ней практически все. Похлопав себя по животу, он удовлетворенно констатировал:
— На пиво нас, пожалуй, уже не хватит.
— Еще чего! — Она хищным движением схватила бутылку.
— До чего прожорливая девчонка!
— И вовсе нет! Я ведь еще расту. И потом, смотри, какие у меня волосы!
Знаешь, сколько калорий на них уходит! — Пластмассовые заколки очутились у нее в руке. Она энергично мотнула головой, разбросав по плечам густую вьющуюся гриву. — Видал-миндал?
— Видал…
— То-то! Знал бы ты, как я с ними намучилась. Мыть приходится чуть ли не каждый день! Бутыль шампуня в неделю!
— Зачем так часто?
Виктория удивилась.
— Ты хочешь, чтобы они были сальными и грязными?
— Да нет, но если это стоит таких мук… — Он шевельнул пальцами, имитируя движение ножниц.
— Остричь? Ну нет! Пусть уж будут при мне. Как-никак главное богатство. — Она вновь крутанула головой, отчего волосы опутали ее непроницаемой золотистой пеленой.
— Еще чуток длины, — пробормотал Валентин, — и твоими волосами запросто можно будет душить мужчин.
Виктория довольно усмехнулась. Запрокинув голову назад, вновь заколола волосы.
— Надо будет как-нибудь попробовать.
— Да нет, я пошутил.
— Слушай! — Она встрепенулась. — А давай погоняем на твоей машине!
— Моей? Разве у меня есть машина?
— Конечно, есть. Я же видела! Вчера вечером ты подрулил на какой-то иномарке. Я только-только вышла погулять с мопсом.
Валентину пришлось признать, что Виктория застала его врасплох. Юная соседка оказалась приметливой.
— Увы, машина чужая. Приятель попросил перегнать на автостоянку. Пришлось помочь.
— Ну и что? Подумаешь, приятель! Он же ничего не узнает. Мы покатаемся и поставим обратно…
В прихожей пронзительно зазвенел телефон.
— Кто бы это мог быть? — Виктория заерзала на диване. Ей было любопытно.
— А это мы сейчас выясним. — Валентин напряженно улыбнулся. — Сделай одолжение, возьми трубку и постарайся узнать, кто звонит. Если что, скажи, что меня нет.
— Ага, значит, я уже и секретарша?
— Посуду вымою сам, честное слово.
— Договорились. — Виктория отправилась в прихожую. Откинувшись на спинку дивана, Валентин прикрыл глаза. Долетевший до него голос соседки звучал вполне уверенно. Виктория не терялась и здесь.
— А его нет. Полчаса как ушел… Ну да, прокатиться на машине. Он тут купил на днях… Да, конечно, у него все нормалек… Я? Я его секретарь-референт…
Секретарь, да еще референт!.. Хмыкнув, Валентин отрезал себе еще кусок торта, принялся меланхолично жевать. Вся его бодрость враз улетучилась. Звонок неизвестного, напоминание о машине… Бог его знает, как быстро все меняется.
Только что было весело — и вот уже нет.
Скрипнула дверь, Виктория вернулась в комнату, со вздохом опустилась на диван.
— Уф! Давно так не ела. А голосок у него ничего. Как это самое. Ие… иерехон. Правильно сказала?
— Наверное. Он назвал себя?
— Какой-то Шура. По-моему, малость подшофе.
— Ах, вон кто. — Валентин перевел дух, вспомнив о вчерашнем сержанте. От сердца отлегло. Вот только про телефон, к собственному стыду, он ничего не помнил. Неужели выболтал спьяну?
— Про машину зачем сочинила?
— Ну… Чтобы завидно было. Он-то там, а я здесь.
— Болтуша. — Валентин продолжал жевать, не замечая ни вкуса, ни того, что сахарные крошки сыплются на пол и на колени.
— Хотела ему еще про торт сказать, да чего-то постеснялась.
— Постеснялась? Ты?
— Конечно! Я что, не человек, что ли?
— Ты человек. Ты очень даже интересный человек… — Валентин вытер ладонью губы, взглянул на часы. — Прошу прощения, но, по-моему, тебе пора.
Глаза Виктории, два хитрющих фонарика, негодующе сверкнули ему в лицо.
— А вот и нет! Это по-твоему!
— Да нет, подружка, — Валентин поднялся, — тебе определенно пора. Папа, мама, бабушки, мопс.
— Ты что, обиделся? — Она неохотно встала. — Сам же сказал, что тебя нет.
— Не в этом дело. Просто вспомнил об одном дельце.
— Ага, как же! Дельце…
Чуть упираясь, Виктория все же позволила себя выпроводить в прихожую.
— Спасибо за компанию и счастливо! — Он отворил дверь и, развернув девушку, деликатно вытеснил на лестничную площадку. — Действительно спасибо и привет подружкам в детсаде!
— Соскучишься — забегай! — отреагировала она. — Я не злопамятная. Или звони.
— Ага. — Он сделал попытку закрыть дверь.
— Что «ага»? Ты ведь ни телефона, ни квартиры не знаешь! Записывай!..
Квартира шестьдесят пять, телефон… — Она скороговоркой выпалила номер. — Ну?
Где твой блокнот? Или запомнил?
— Нет. — Валентин слегка разозлился. — Все, пока! С обидой за хозяина дверь возмущенно щелкнула замком, и тут же Виктория заполошно заверещала:
— Ой, палец, палец!..
Валентин испуганно рванул дверь на себя и увидел сияющее лицо гостьи.
— Здорово я тебя? — Она продемонстрировала ему ладони. — А пальчики-то вот они — все на месте! Валентину пришлось улыбнуться.
— Ладно, телефон запомнил, как-нибудь свяжусь.
— То-то! — Она изобразила на лице свирепость и показала ему кулак. — Пока!
— Бывай. — Он повторно и крайне осторожно прикрыл дверь. Отступив на шаг, прислушался. И не зря. В замочную скважину замогильным голосом забубнили:
— И не забудь в следующий раз про торт. Чтоб снова безе или «Птичье молоко»!..
Глава 5
А еще… Еще она была совсем ребенком, способным задавать миллионы наивных вопросов и так же наивно разрешать их. Кто сказал, что это минус? Может, наоборот?..
Наклонившись, Валентин заглянул под лавку. Вольготно разлегшись среди окурков, конфетных фантиков и пыли, китайский мопс благодушно прислушивался к разговору двуногих. Раскосые глаза его довольно жмурились, на морде была написана покровительственная лень.
— Слышь, Джек! Как думаешь, пойдет твоя воспитательница ко мне в гости?
Джеку не пришлось напрягаться. За него ответила «воспитательница».
— Ого! Меня приглашают?
— Вроде того.
— И что мы будем в твоих гостях делать?
— Ничего. — Валентин пожал плечами. — Тут скамейка и солнце, там диван с торшером. Вот и вся разница. Будем сидеть, чесать языками.
— Это ты называешь гостями?
— Увы, мороженого у меня нет, конфет тоже.
— Но что-то ведь есть?!
Валентин вспомнил о недоеденном торте, о сегодняшней авоське деда.
Несколько воодушевившись, бегло принялся перечислять:
— Кефир есть, холодец, хлеб черный… Еще чай —. грузинский напополам с турецким. Сорт такой… Кажется, осталась половинка торта с пивом.
— Какой торт? — деловито осведомилась она.
— Ну, во-первых, позавчерашний, а во-вторых, если, конечно, не ошибаюсь, — безе. Так это вроде называется?
— Нормалек! — Она энергично потерла ладони. — Торт безе я люблю. И пиво, кстати, тоже!
— На пиво не очень-то рассчитывай. Напиток сугубо алкогольный, и угощать им детей…
— Спокойно, господин министр! — Она остановила его движением ладони. — Паспорт имеется, детей здесь нет!
Смешливый огонек в ее глазах вновь заплясал, провоцируя на ответное веселье, заражая вирусом, о существовании которого часом раньше Валентин даже не подозревал.
— Тогда пошли, совершеннолетнее дитя.
— Ага! Только зверя своего домой доставлю. Нечего ему в гостях делать.
— Почему? Вполне воспитанный пес. Заберется под диван, будет философствовать.
— Обойдется! — Движение могущественной ладошки повторилось. — Философствовать можно и дома.
* * *
— Кто посадил Мозыря на перо?! Люмик? Это же туфта голимая! — Сулик нервно хрустел пальцами. — На кой ляд ему это понадобилось?
Дрофа почтительно склонил голову.
— На бутылке его отпечатки пальцев. Уже проверено. Версия органов такова: они встретились, чтобы обсудить ситуацию, выпили…
— И с пьяных глаз подрались — как же!
— Менты так и полагают. У них там, правда, несостыковка с анализами.
— Ну-ка! Что еще за несостыковка?
— Да странность одна. Люмик из бутылки пил точно, а вот Мозырь, похоже, нет. Но вникать в это все равно не будут. Дело, как пить дать, прикроют. Два трупа — один убийца, чего проще.
Сулик помотал головой:
— Следаки поганые! Ведь нитками белыми шито! Им-то, понятно, чихать, кто тут кого режет, рады, наверное… — Он тяжело уставился на подчиненного. — Сам-то ты веришь, что Люмик, этот тихушник, грохнул своего помощника, а после застрелился?
— Люмик мог подозревать помощника, — осторожно предположил Дрофа. —. А по запарке чего не сделаешь. Как ни крути, арестовали несколько вагонов. Люди нужные полетели. Вместо дешевой фурнитуры нашли водку и финскую обувь. Отвечал за все Мозырь.
— Но откуда они узнали про вагоны? Откуда?! — Су-лик рубанул ребром ладони. — Ты говорил с Папиком?
— Вчера вечером. Мы даже слегка на него наехали, для устрашения мальчика покалеченного продемонстрировали. Но, похоже, Папик не врет. Кто-то и впрямь капнул ему про левый товар Малютина.
— И тоже вагоны, — ты обратил внимание? Дрофа кивнул.
— Китайские спортивные костюмы, аудио— и видеоаппаратура. Целых четыре неоформленных вагона. Малютин прокатил их по всей Польше и на таможне хорошо, видать, подмазал ребят, а здесь задержал из-за всей этой неразберихи. В общем, если бы Папик захотел, он бы увел это барахло без шума и пыли.
— Значит, следует его отблагодарить. — Сулик рухнул в кресло. — А с железной дорогой пора разбираться, и самым крутым образом. Ты слышал меня, Дрофа? Задействуй Яшиных ребят, кого угодно, но чтобы результат был! — Сулик грохнул кулаком по столу. — Кто-то в непонятное нас втаптывает, соображаешь? И стучит, падла, на сторону. Выясни — кто!
— Я уже намекнул нашему офицеру. Он вроде из самостоятельных, обещал разузнать.
— Долго копается!
— Зато надежно. Оно и понятно, он не транспортник, к ОБХСС отношения не имеет, а светиться ему нет резона. Тем более что вся эта железнодорожная круговерть . — на контроле областного начальства. Но думаю, в течение недели ответ мы получим.
— Ладно. — Сулик мрачно огладил на голове жиденькие волосы. — Подождем…
Утренний телефонный звонок по-прежнему не выходил у него из головы.
Мелочь, а завела капитально. Знать бы, кто осмелился на такое! Пополам бы разорвал!.. Он хмуро взглянул на Дрофу.
— Теперь у нас Алоис там заправляет, понимаешь?
Дрофа, мелколицый вдумчивый человечек, рассеянно потер челюсть.
— Слышал. Но вы ведь сами так решили.
— Решили. Потому что выхода другого не было.
— Что ж, полагаю, он там не задержится. Сулик криво улыбнулся:
— Верно полагаешь! Этот тип широко шагает. Слишком широко.
— Шеф, так, может, это он подставил Люмика? Улыбка Сулика стала жесткой.
— А вот это я и хочу от тебя услышать.
— Хорошо, я понял.
— И еще… Кто-то у ребят тянет машины. Вчера со стоянки ушла «вольво».
Машина, на которой ездил лично я, понимаешь?
— Я уже занимаюсь этим вопросом.
— Не заниматься надо, а землю рыть! Всеми четырьмя копытами! Ты в курсе, что этот ублюдок звонил мне?
— Вы говорили, шеф. Не беспокойтесь, накроем этого орла. Сам нарвется рано или поздно.
— Есть какие-нибудь наметки?
— Появятся, Думаю, очень скоро.
— Смотри… Если что, подключу Ароныча.
— Не надо. Попробую обойтись своими силами.
* * *
Крупный мужчина в черной ковбойской шляпе щелчком отключил приемник. Того, что он услышал, было вполне достаточно, чтобы отрезать ему уши, а оставшееся насадить на вертел и подвесить над костерком. Грузно поднявшись, он приблизился к двери и выглянул наружу. Вернувшись, некоторое время хмуро разглядывал приемник. Сумрачно скрутив из газеты кулечек, сплюнул в бумажную глубь и скомкал в кулаке. Снова смотрел на старенький аппаратик, будто .он мог подсказать решение. Заслышав шаги в коридоре, мужчина торопливым движением спрятал приемник в тумбочку.
— Ну, Валек! — Он матерно выругался. — Поговорим мы с тобой!..
Однако в каморку никто не заглянул, люди прошли мимо. Вновь опустившись в кресло, мужчина выдвинул столешницу, из потрепанной книги вытащил таблеточную упаковку. Услышанное следовало запить и заесть. Бросив в рот пару таблеток, мужчина жадно глотнул из бутыли. Коньяк прокатился, как вода, и лишь в желудке спустя минуту стал обращаться в животворное солнечное тепло. Предвкушая забвение, мужчина скупо улыбнулся. Солнечное сплетение оттого и зовется солнечным. Именно там после приема волшебной химии всходило его внутреннее солнце, зарождалась жизнь, совсем не похожая на ту, что окружала его.
* * *
Поднимаясь по лестнице, она успела узнать его имя, в свою очередь доходчиво объяснив, что зовут ее Виктория и что пиво, если не «Светлое» и не разбавленное, она вполне уважает, что торты безе и «Птичье молоко» — лучшие в мире и что самое главное — это не попасться на глаза соседским бабулям, которые немедленно наябедничают родителям, хотя на этой неделе последних можно не опасаться по причине пребывания на далекой фазенде, которую дачей не назовешь, но где имеется вполне замечательная банька и протекает не загаженная вконец речушка «вот с такими вот полосатыми рыбками». Слушая все эти подробности, мопс в ее руках жалобно потявкивал. Он словно предчувствовал, какой лучшей в мире сладости его намереваются лишить.
Отворив дверь квартиры, Валентин дождался, когда Виктория спустится вниз и освободится от четвероногого друга. А затем произошло невероятное. Он и глазом не успел моргнуть, как его скромное жилище оказалось исследованным юной гостьей вдоль и поперек. Виктория перемещалась стремительно, не упуская из виду ни единой мелочи.
— Класс! — оценила она. — Не отказалась бы от такой квартирки.
— Я тоже, — пробормотал он. — Хотя замечу, что для дискотек здесь все-таки тесновато.
— Нормалек! — Она решительно сдвинула брови. — Стол к окну, кресла к стене — и порядок, господин министр!
Округлив щеки, Виктория выдула развеселый резиновый пузырь и розовым язычком переправила обратно в рот. Валентин вздохнул.
— Между нами говоря, господин министр уважает хорошие манеры.
— Нет проблем. — Она выплюнула в ладонь белый комочек и прилепила к ручке кресла. — Чего еще желает господин министр?
— Ничего. — Валентин присел на диван, потер нос. Смотреть на нее было горько и приятно. В сущности, не случись Валентину маяться от похмелья, верно, и не задержался бы он рядом с ней ни на минуту. Кто знает, возможно, так оно было бы и лучше. Теперь вот придется сидеть, вспоминать и вздыхать о безвозвратно погубленной молодости…
Он нахмурился. Все чаще посещавшая его меланхолия Валентину совсем не нравилось. Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него:
— Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?
— А в чем дело? — вежливо поинтересовался Валентин.
— Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?
— Нормалек! — успокоил ее Валентин. — Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.
— Ага… — Она озадаченно замолчала. — Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!..
— Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? — Он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье, про все сопутствующие этому состоянию радости.
— Хорошо! — Лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. — Может быть, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?
— Нет уж. Давай обойдемся без него.
— Будем сидеть и наслаждаться тишиной?
— Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и, наконец…
Но ее уже не было перед ним. С удивлением Валентин прислушался к позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению, он потер нос, решив, что угнаться за ней — не самое простое дело. Или действительно — возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того, он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, — и тот был только актером. Актером, конечно, классным, но не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора, а может быть, с фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что мы способны, — это натянуть две-три маски сообразно ситуации.
Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории были иные приоритеты.
— Однако бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ложки.
— Я называю это уютом, — возразил Валентин.
— Хорошенький уют! Пыль да тараканы. — Она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила:
— И что теперь? Будем трескать?
Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся.
Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, вероятно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских огней. Подобные глаза — подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.
— Разумеется, будем! И трескать и шамать — и все остальное. Тем более что подобного я и сам не ожидал. — Он кивнул на поднос. — Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?
— Ничего не знаю ни про какие тайники, — скороговоркой выпалила она. — Знаю только, что пиво тортом не закусывают.
— Э-э, нет! Так у нас дело не пойдет. Про пиво я тебе сразу сказал: напиток алкогольный, не для детей! — Валентин потянулся к подносу и тотчас получил шлепок по руке.
— Это ведь «Невское», мое любимое! — Соседка плаксиво скривила губы. — Я обязательно должна его попробовать.
В течение следующих минут Валентину пришлось убедиться, что в пиве она и впрямь разбирается. Как, впрочем, и в тортах с конфетами, в женских прическах, импортных шампунях и многом-многом другом.
Развалившись на диване, они похрустывали рассыпающимися кусочками торта, прихлебывали остывающий чай. Необходимости в телевизоре не возникло. Опустошая поднос, Виктория успевала тараторить и за телевизор и за радио одновременно, вещая о своих любимых книжках, о кино, о Киркорове и девках-оторвах из «Тату», о душечке Михалкове и десятках прочих вещей. К моменту, когда они насытились, Валентин знал о ней практически все. Похлопав себя по животу, он удовлетворенно констатировал:
— На пиво нас, пожалуй, уже не хватит.
— Еще чего! — Она хищным движением схватила бутылку.
— До чего прожорливая девчонка!
— И вовсе нет! Я ведь еще расту. И потом, смотри, какие у меня волосы!
Знаешь, сколько калорий на них уходит! — Пластмассовые заколки очутились у нее в руке. Она энергично мотнула головой, разбросав по плечам густую вьющуюся гриву. — Видал-миндал?
— Видал…
— То-то! Знал бы ты, как я с ними намучилась. Мыть приходится чуть ли не каждый день! Бутыль шампуня в неделю!
— Зачем так часто?
Виктория удивилась.
— Ты хочешь, чтобы они были сальными и грязными?
— Да нет, но если это стоит таких мук… — Он шевельнул пальцами, имитируя движение ножниц.
— Остричь? Ну нет! Пусть уж будут при мне. Как-никак главное богатство. — Она вновь крутанула головой, отчего волосы опутали ее непроницаемой золотистой пеленой.
— Еще чуток длины, — пробормотал Валентин, — и твоими волосами запросто можно будет душить мужчин.
Виктория довольно усмехнулась. Запрокинув голову назад, вновь заколола волосы.
— Надо будет как-нибудь попробовать.
— Да нет, я пошутил.
— Слушай! — Она встрепенулась. — А давай погоняем на твоей машине!
— Моей? Разве у меня есть машина?
— Конечно, есть. Я же видела! Вчера вечером ты подрулил на какой-то иномарке. Я только-только вышла погулять с мопсом.
Валентину пришлось признать, что Виктория застала его врасплох. Юная соседка оказалась приметливой.
— Увы, машина чужая. Приятель попросил перегнать на автостоянку. Пришлось помочь.
— Ну и что? Подумаешь, приятель! Он же ничего не узнает. Мы покатаемся и поставим обратно…
В прихожей пронзительно зазвенел телефон.
— Кто бы это мог быть? — Виктория заерзала на диване. Ей было любопытно.
— А это мы сейчас выясним. — Валентин напряженно улыбнулся. — Сделай одолжение, возьми трубку и постарайся узнать, кто звонит. Если что, скажи, что меня нет.
— Ага, значит, я уже и секретарша?
— Посуду вымою сам, честное слово.
— Договорились. — Виктория отправилась в прихожую. Откинувшись на спинку дивана, Валентин прикрыл глаза. Долетевший до него голос соседки звучал вполне уверенно. Виктория не терялась и здесь.
— А его нет. Полчаса как ушел… Ну да, прокатиться на машине. Он тут купил на днях… Да, конечно, у него все нормалек… Я? Я его секретарь-референт…
Секретарь, да еще референт!.. Хмыкнув, Валентин отрезал себе еще кусок торта, принялся меланхолично жевать. Вся его бодрость враз улетучилась. Звонок неизвестного, напоминание о машине… Бог его знает, как быстро все меняется.
Только что было весело — и вот уже нет.
Скрипнула дверь, Виктория вернулась в комнату, со вздохом опустилась на диван.
— Уф! Давно так не ела. А голосок у него ничего. Как это самое. Ие… иерехон. Правильно сказала?
— Наверное. Он назвал себя?
— Какой-то Шура. По-моему, малость подшофе.
— Ах, вон кто. — Валентин перевел дух, вспомнив о вчерашнем сержанте. От сердца отлегло. Вот только про телефон, к собственному стыду, он ничего не помнил. Неужели выболтал спьяну?
— Про машину зачем сочинила?
— Ну… Чтобы завидно было. Он-то там, а я здесь.
— Болтуша. — Валентин продолжал жевать, не замечая ни вкуса, ни того, что сахарные крошки сыплются на пол и на колени.
— Хотела ему еще про торт сказать, да чего-то постеснялась.
— Постеснялась? Ты?
— Конечно! Я что, не человек, что ли?
— Ты человек. Ты очень даже интересный человек… — Валентин вытер ладонью губы, взглянул на часы. — Прошу прощения, но, по-моему, тебе пора.
Глаза Виктории, два хитрющих фонарика, негодующе сверкнули ему в лицо.
— А вот и нет! Это по-твоему!
— Да нет, подружка, — Валентин поднялся, — тебе определенно пора. Папа, мама, бабушки, мопс.
— Ты что, обиделся? — Она неохотно встала. — Сам же сказал, что тебя нет.
— Не в этом дело. Просто вспомнил об одном дельце.
— Ага, как же! Дельце…
Чуть упираясь, Виктория все же позволила себя выпроводить в прихожую.
— Спасибо за компанию и счастливо! — Он отворил дверь и, развернув девушку, деликатно вытеснил на лестничную площадку. — Действительно спасибо и привет подружкам в детсаде!
— Соскучишься — забегай! — отреагировала она. — Я не злопамятная. Или звони.
— Ага. — Он сделал попытку закрыть дверь.
— Что «ага»? Ты ведь ни телефона, ни квартиры не знаешь! Записывай!..
Квартира шестьдесят пять, телефон… — Она скороговоркой выпалила номер. — Ну?
Где твой блокнот? Или запомнил?
— Нет. — Валентин слегка разозлился. — Все, пока! С обидой за хозяина дверь возмущенно щелкнула замком, и тут же Виктория заполошно заверещала:
— Ой, палец, палец!..
Валентин испуганно рванул дверь на себя и увидел сияющее лицо гостьи.
— Здорово я тебя? — Она продемонстрировала ему ладони. — А пальчики-то вот они — все на месте! Валентину пришлось улыбнуться.
— Ладно, телефон запомнил, как-нибудь свяжусь.
— То-то! — Она изобразила на лице свирепость и показала ему кулак. — Пока!
— Бывай. — Он повторно и крайне осторожно прикрыл дверь. Отступив на шаг, прислушался. И не зря. В замочную скважину замогильным голосом забубнили:
— И не забудь в следующий раз про торт. Чтоб снова безе или «Птичье молоко»!..
Глава 5
Кое-что Виктория ему все же подсказала. Менее чем через час он уже подъезжал на бежевой «вольво» к заднему двору исполкома. У решетчатых ворот взрыкивала чья-то «Волга», и ему пришлось немного подождать. Кучерявый водитель о чем-то сердито переговаривался с охранником. Нервничая, страж высунулся из своей будки чуть ли не по пояс. Казалось, еще немного — и он кувыркнется через низенькие перильца вниз, на исчерченный шинами асфальт.
Двое ребятишек неспешно приблизились к «вольво». Валентин скосил глаза в зеркальце заднего обзора. Опустившись на корточки, юные любители выхлопных газов внимательно изучали оранжевые мигалки. Поднявшись, один из них пнул кедиком по скату и загадочно произнес:
— «Волга» — «Волга», жди меня долго. Малолетний приятель тут же откликнулся:
— «КамАЗ» — «КамАЗ», жди меня один час.
Сказано это было с задумчивой серьезностью, чуть ли не торжественно. Дети разглядывали машину с такими лицами, как если бы перед ними рухнул с небес диковинный механизм. Упрямый кедик еще раз ударил по рифленому скату.
— «Нива» — «Нива», едет криво.
И эхом отозвалось:
— «Москвич» — «Москвич», заедешь под кирпич… Кашлянув дымом, «Волга» урчащей черной рыбиной отплыла от ворот. Попрощавшись мысленно с автолюбителями-рифмоплетами, Валентин тронул машину вперед. Охранник неторопливо обернулся. Скуластое нерусское лицо, медный загар. Валентин уже встречал этого человека. По короткому кивку понял, что и его узнали. Миновав ворота, «вольво» оказалась в ухоженной заводи, заполненной благоуханием сирени и глянцем выстроившихся машин. Валентин скромно пристроился к шеренге «тойот»
«ауди» и «ниссанов», заглушив мотор, выбрался наружу. Обычно он приезжал сюда вечерами, и здание, опоясанное фигурными башнями, увенчанное стремительным шпилем, казалось ему мрачной готической тенью. Сейчас же, в свете полуденного солнца, оно выглядело совершенно иначе. Свежепобеленное, украшенное барабанно-знаменным барельефом, оно походило на Дворец пионеров. Молодцеватый улыбчатый оскал архитектуры, славно-унылое прошлое…
Вволю налюбовавшись зданием, Валентин вернулся к воротам, на ходу бросил охраннику ключи от машины. Тот небрежно поймал звякнувшую связку, равнодушно поинтересовался:
— Все в порядке? — Глаза его, два мокрых холодных камешка, глянули тускло и неопределенно.
— Более или менее. — Валентин поправил на плече сумку и вышел на улицу.
Ртутные столбики городских термометров неукротимо ползли вверх, обувь липла к разогретому тротуару. Валентин часто утирал лоб платком. Вчерашняя гулянка не прошла бесследно.
Вытянув мобильник, Валентин набрал номер. Трубку подняли после пятого гудка. Подняли молча, без привычного «але» или «слушаю вас».
— Музей искусств?
Глуховатый голос радушно ответил:
— Он самый, дорогой. По какому вопросу звонишь?
— Вопросы старые. Продавец — товар — покупатель, слыхал о такой формуле?
Говорят, Маркс с Энгельсом придумали.
— Не понимаю, дорогой. О чем ты?
— Хватит, Наиль. Я хочу знать, сколько дашь на этот раз?
Голос не ответил. — Тебя что, не предупредили еще? Странно… Обычно ты узнаешь о товаре первым. — Валентин почувствовал, что правая щека у него задергалась. Он нервно погладил ее ладонью. — Не тяни резину, Наиль. Я жду обещанного подарка.
— Но мы просили «Волгу», дорогой.
— Неужто «вольво» хуже?
— Очень большой человек спрашивал про похожую машину. Опасный товар.
Громкий.
— Не хочешь — могу забрать. — Валентин огляделся и с отвращением убедился, что щека в самом деле дергается. — Ну так как? А, Наиль? Или испугался большого человека?
— Не спеши. — Абонент что-то прикидывал. А возможно, просто выдерживал паузу. — Пятнадцать — цифра, кажется, неплохая?
— Мне она не нравится — это во-первых. А во-вторых, это не цифра, а число.
— Валентин ощутил внезапное желание зевнуть. Что-то из той же породы, что и нервный тик. Еще раз с силой провел по щеке ладонью. — Тридцать за «Волгу», двадцать — за все прочее. Это твои слова.
Трубка вновь примолкла.
— Ты плохой продавец, Валя. Не хочешь торговаться. — В голосе покупателя звучало осуждение.
— Послушай, Наиль. Машина в первоклассном состоянии. На юге за нее дом целый можно купить.
— Не забывай, ее будут искать.
— Можно подумать, это единственная на всю страну «вольво».
— Хорошо, я беру машину. Пусть будет двадцать. — Собеседник произнес это без энтузиазма. — И все-таки ты плохой продавец.
— Знаю. — Валентин потер нос. — Рожденный не на Востоке торговать не может.
— Это ты сам придумал?
— Сам, Наиль, конечно, сам. И еще один попутный вопрос: ты имел дела с Люмиком?
Валентин стиснул пальцами трубку. Он бы не удивился, если бы связь прервалась, но Наиль отреагировал иначе:
— Откуда ты звонишь?
— Не волнуйся, со своей трубы.
— Почему спрашиваешь о Люмике?
— Чистое любопытство.
— Плохое любопытство… Очень плохое. Ты понял, что я имею в виду?
— Честно говоря, не очень.
— Не играй с огнем, дорогой. И не спрашивай о тех, кого уже больше нет.
Это мой тебе хороший совет.
— Но ты что-то знаешь о нем?
— Ничего не знаю. Совсем ничего. У него свое дело, у нас свое. Зачем тебе Люмик? Разве я забываю о подарках? Ты не знаешь, кто он такой, я не знаю, — что тут плохого?
— Кажется, начинаю понимать.
Двое ребятишек неспешно приблизились к «вольво». Валентин скосил глаза в зеркальце заднего обзора. Опустившись на корточки, юные любители выхлопных газов внимательно изучали оранжевые мигалки. Поднявшись, один из них пнул кедиком по скату и загадочно произнес:
— «Волга» — «Волга», жди меня долго. Малолетний приятель тут же откликнулся:
— «КамАЗ» — «КамАЗ», жди меня один час.
Сказано это было с задумчивой серьезностью, чуть ли не торжественно. Дети разглядывали машину с такими лицами, как если бы перед ними рухнул с небес диковинный механизм. Упрямый кедик еще раз ударил по рифленому скату.
— «Нива» — «Нива», едет криво.
И эхом отозвалось:
— «Москвич» — «Москвич», заедешь под кирпич… Кашлянув дымом, «Волга» урчащей черной рыбиной отплыла от ворот. Попрощавшись мысленно с автолюбителями-рифмоплетами, Валентин тронул машину вперед. Охранник неторопливо обернулся. Скуластое нерусское лицо, медный загар. Валентин уже встречал этого человека. По короткому кивку понял, что и его узнали. Миновав ворота, «вольво» оказалась в ухоженной заводи, заполненной благоуханием сирени и глянцем выстроившихся машин. Валентин скромно пристроился к шеренге «тойот»
«ауди» и «ниссанов», заглушив мотор, выбрался наружу. Обычно он приезжал сюда вечерами, и здание, опоясанное фигурными башнями, увенчанное стремительным шпилем, казалось ему мрачной готической тенью. Сейчас же, в свете полуденного солнца, оно выглядело совершенно иначе. Свежепобеленное, украшенное барабанно-знаменным барельефом, оно походило на Дворец пионеров. Молодцеватый улыбчатый оскал архитектуры, славно-унылое прошлое…
Вволю налюбовавшись зданием, Валентин вернулся к воротам, на ходу бросил охраннику ключи от машины. Тот небрежно поймал звякнувшую связку, равнодушно поинтересовался:
— Все в порядке? — Глаза его, два мокрых холодных камешка, глянули тускло и неопределенно.
— Более или менее. — Валентин поправил на плече сумку и вышел на улицу.
Ртутные столбики городских термометров неукротимо ползли вверх, обувь липла к разогретому тротуару. Валентин часто утирал лоб платком. Вчерашняя гулянка не прошла бесследно.
Вытянув мобильник, Валентин набрал номер. Трубку подняли после пятого гудка. Подняли молча, без привычного «але» или «слушаю вас».
— Музей искусств?
Глуховатый голос радушно ответил:
— Он самый, дорогой. По какому вопросу звонишь?
— Вопросы старые. Продавец — товар — покупатель, слыхал о такой формуле?
Говорят, Маркс с Энгельсом придумали.
— Не понимаю, дорогой. О чем ты?
— Хватит, Наиль. Я хочу знать, сколько дашь на этот раз?
Голос не ответил. — Тебя что, не предупредили еще? Странно… Обычно ты узнаешь о товаре первым. — Валентин почувствовал, что правая щека у него задергалась. Он нервно погладил ее ладонью. — Не тяни резину, Наиль. Я жду обещанного подарка.
— Но мы просили «Волгу», дорогой.
— Неужто «вольво» хуже?
— Очень большой человек спрашивал про похожую машину. Опасный товар.
Громкий.
— Не хочешь — могу забрать. — Валентин огляделся и с отвращением убедился, что щека в самом деле дергается. — Ну так как? А, Наиль? Или испугался большого человека?
— Не спеши. — Абонент что-то прикидывал. А возможно, просто выдерживал паузу. — Пятнадцать — цифра, кажется, неплохая?
— Мне она не нравится — это во-первых. А во-вторых, это не цифра, а число.
— Валентин ощутил внезапное желание зевнуть. Что-то из той же породы, что и нервный тик. Еще раз с силой провел по щеке ладонью. — Тридцать за «Волгу», двадцать — за все прочее. Это твои слова.
Трубка вновь примолкла.
— Ты плохой продавец, Валя. Не хочешь торговаться. — В голосе покупателя звучало осуждение.
— Послушай, Наиль. Машина в первоклассном состоянии. На юге за нее дом целый можно купить.
— Не забывай, ее будут искать.
— Можно подумать, это единственная на всю страну «вольво».
— Хорошо, я беру машину. Пусть будет двадцать. — Собеседник произнес это без энтузиазма. — И все-таки ты плохой продавец.
— Знаю. — Валентин потер нос. — Рожденный не на Востоке торговать не может.
— Это ты сам придумал?
— Сам, Наиль, конечно, сам. И еще один попутный вопрос: ты имел дела с Люмиком?
Валентин стиснул пальцами трубку. Он бы не удивился, если бы связь прервалась, но Наиль отреагировал иначе:
— Откуда ты звонишь?
— Не волнуйся, со своей трубы.
— Почему спрашиваешь о Люмике?
— Чистое любопытство.
— Плохое любопытство… Очень плохое. Ты понял, что я имею в виду?
— Честно говоря, не очень.
— Не играй с огнем, дорогой. И не спрашивай о тех, кого уже больше нет.
Это мой тебе хороший совет.
— Но ты что-то знаешь о нем?
— Ничего не знаю. Совсем ничего. У него свое дело, у нас свое. Зачем тебе Люмик? Разве я забываю о подарках? Ты не знаешь, кто он такой, я не знаю, — что тут плохого?
— Кажется, начинаю понимать.