Страница:
— Зачем же…
— Так ведь не отпустишь теперь. — Бугда смущенно погладил лысую голову.
— Верно. — Алоис поднял на помощника глаза. — Пригласи художника, пусть поработает. Третий каземат у нас все равно пока пустует. Туда и посадишь. До поры до времени.
* * *
— Кто ж знал! Я ведь на Дрофу думал. Этот гад с первых дней на меня косился, а оказались простые домушники. Форточники-скважники, мать их так!.. А может, и не простые, наколок у них хватало.
— Да уж… Такого я от тебя не ожидал. — Юрий укоризненно покачал головой.
— И у Шуры этого, значит, очутился твой телефончик?
— Сам не знаю, как так вышло. Обычно я себя контролирую, а тут…
Записывать не записывал, а ляпнуть мог. И он ведь, чертяка такой, запомнил!
Хоть и пьяный был в дым. А вообще-то ребята показались мне путевыми.
— Путевые — это ладно. Но ведь засвеченные. Выйдут на них — выйдут и на тебя.
— А кому это надо? — Валентин махнул рукой. — Я так думаю, что и тех татуированных выпустят. Постращают и выпнут.
— Все-таки дай мне координаты этого Шуры. На всякий экстремальный. Проверю на досуге.
— Да он вроде и не здешний. Из Липецка. А сюда к родным заезжал, ну и в берете покрасоваться. — Валентин пошарил в карманах, отыскивая нужную бумажку.
— Вот он, номерочек, не выбросил.
— Правильно сделал. — Юрий пальцем зачертил на столе, повторяя телефонный номер десантника. В отличие от Валентина, в бумажках он не нуждался. Память у Юрия была феноменальная.
— Все, убирай.
— Быстро, однако!
— На том стоим. — Юрий вздохнул. — А подслушка, стало быть, не работала?
— Ну да. Наверное, это Гоша поделикатничал, слабо батарею засадил.
— Но ведь накануне ты все проверял, сигнал был!
— Может, сдвинулось что-нибудь. Сам ведь знаешь, как это бывает. То контакт, то неконтакт.
— А может, это Дрофа на стадионе шустрит?
Валентин на минуту задумался. Внутренне его даже пробрал озноб. А если и впрямь Дрофа? Вычислили, поставили под контроль! Вот ведь елы-палы! Тогда уж лучше самому в петлю. Добровольно и не теряя времени…
— Да ну, вряд ли!
— Сам же сказал, что косится Дрофа.
— Это другое. У Дрофы обязанность такая — коситься. Если бы всерьез заподозрили, в момент бы за жабры взял.
— Я тоже так думаю. — Передразнивая Валентина, Юрий с выразительностью потянул себя за нос. — Но, как бы то ни было, в ближайшее дежурство все прояснится.
— То есть?
— А ты не понимаешь? Либо они вовсе замолчат, либо понесут заведомую чушь.
— Что-то вроде дезы?
— Примерно.
— Слишком уж сложно для них.
— А вспомни, что ты рассказывал про Ароныча.
— Этот монстр пока в отъезде.
— Из отъезда недолго и приехать. — Юрий выразительно прищелкнул языком, выложив руки на стол, искоса глянул на ковыляющего по проходу старика бомжа.
Тот подбирал со столов недоеденное.
— Ладно, поживем — подождем. А пока любопытство поумерь. И вопросов лишних не задавай. И еще… — Юрий наморщил лоб. — Приглядись-ка ты, дружок, к окружающим. Главным образом — к рядовому персоналу. Сдается мне, не единственный ты чертенок в этом омуте.
— Кого ты имеешь в виду? Людей Алоиса?
— Возможно. Но это полбеды, есть другой вариант.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что твой незримый коллега может представлять более могущественные структуры.
— Сексот МВД?
— Или органов безопасности… Ты не лыбься! Очень даже запросто!
Почитай-ка «запрещенку» о методах работы царской охранки. Сплошь и рядом — нанимали агентов в уголовной среде!
— Звучит утешающе. — Валентин хмыкнул. — Что же в таком случае делать?
Ложиться на дно?
— Точно. Что, кстати, и было тебе неоднократно говорено.
— Говорено-говорено… А деньги?
— Деньги можно добывать более безопасными способами. — Юрий нахмурился. — Какого черта ты, к примеру, увел «вольво»? За ус хотел дядю Сталина подергать?
— Сулик не Сталин.
— Сталин там или нет, но даже Наиль и тот откровенно завибрировал. — Юрий нервно забарабанил пальцами. — И с Чапой своим болтаешь о чем ни попадя. В общем, если кто-то из безопасников работает на стадионе, дело — дрянь. Им же пара пустяков перекрыть кислород кому угодно! И тебя вычислят проще простого.
— Так уж и вычислят!
— А что ты думал! Они там щи не лаптем хлебают. Сопоставят данные, поднимут архивы — и плакала наша закордонная свобода!
— Шутишь?
— Скажем так: наполовину.
— Ничего, переживем… — Валентин осекся и уставился на приятеля.
Неприятная мысль дошла до него только сейчас. — Однако!..
— В чем же дело? —.Юрий побарабанил пальцами по крышке стола.
— Если все так, как ты говоришь, если у комитетчиков всюду свои сотрудники, значит, они знают о том, что творится в городе! О зонах влияния, о порученцах, о группировках…
— А я тебе о чем толкую!
— Но ведь получается, что они в состоянии уничтожить всю эту мразь в пару дней!
— Охотно верю. Возможно, даже быстрее. Только видишь ли, в чем дело… Для них, Валя, вопрос так не ставится — уничтожать или нет.
— А как он ставится?
Юрий вздохнул:
— По-моему, у нас своих забот хватает. — Юрий вылил в стакан остатки пепси. — И первое, что нас сейчас должно интересовать, — это благорасположение Алоиса.
— А что Алоис? Подвели мы его. К самой что ни на есть могильной черте.
— Ну, не совсем так. Все и без того шло к разрыву. Мы лишь воспользовались обстоятельствами. Вспомни, как все начиналось. Ссора с Малютиным, Суликом, другими именитыми людьми. Алоис не слишком стеснялся демонстраций. И территории к рукам прибирал, и к майданному делу подкрадывался. Ты лишь подбросил в нужный момент нужные документы — вот и все. А раздражение у «централов» он вызывал и раньше. Как он тогда сдал законникам работающие в поездах команды! Любо-дорого было посмотреть! И не слишком его, похоже, трогало, что эти людишки вкалывали на Малютина. Он подчищал территорию. Исключительно под себя… А торговый центр? А арест рыночных бригад? Нет, Валя! На него давно уже точили зуб, и мы здесь с тобой особой погоды не сделали. Кое в чем мы подставили его, но кое в чем и усилили.
— Ты считаешь, «централы» его шлепнут?
— Когда-нибудь — наверняка. А сейчас они его просто подозревают. По множеству самых разных статей. — Юрий шумно вздохнул. — Для своего круга он излишне амбициозен и чересчур увлекается человеческими шахматами, понимаешь?
Только жизнь ведь интереснее шахмат. И на пару порядков сложнее. Поэтому, когда у «белых» пропадают машины, а преуспевающие торгаши по таинственной наводке садятся за решетку, «централы» вправе заподозрить кого-то из своих. И не мелочевку, вроде тебя, а людей солидных, занимающих хорошее место. Кто-то просто обязан стать рано или поздно козлом отпущения, и Алоис подходит на эту роль идеально.
— Но Алоис нам еще нужен.
— Верно. Поэтому поговори с ним сердечно. Отдай всю собранную документацию. Если весы кренятся, надо подсуетиться с гирьками. Равновесие и еще раз равновесие! Господин Заварский не идиот и наверняка сумеет распорядиться полученной информацией. — Юрий поднял палец. — Пока он жив, мы можем чувствовать себя в относительной безопасности. По этой самой причине не торопись рвать с ним.
— Это я уяснил и без тебя. Но если его сомнут? Я имею в виду — раньше срока?
— А вот этого нельзя допустить. Он еще не отдал обещанное. Кроме того, это единственный человек, который знает о тебе правду. Его знания плюс знания Сулика — и тебе крышка. Надо держать их на дистанции. — Состояние холодной войны?
— Вроде того. Валентин потер нос.
— Все бы ничего, только скользко становится, Юрий. Вкручивать вола Яше — дело опасное. Да и Дрофа вокруг шарит.
— Может, попытаться их как-то столкнуть?
— Думай! Ты у нас главный мозг. Но вообще-то дело сомнительное. Оба на доверии — и работают в ногу. Правда, кто под кем — не понять. Дрофа — сыскарь, Яша — чистокровный силовик.
Юрий поморщился:
— Значит, ускоряй дело с документами.
— Завтра все, вероятно, и решится.
— Вот и отлично! Тогда и с ОВИРом особых проблем не будет. Фактически тебя уже оформили. Анонимно — под честное мое слово.
— Черт! Как тебе это удается?
— Даже самому неподкупному человеку что-то все же нужно. — Юрий хмыкнул. — Комплименты, улыбочки, вздохи и денежные подарки. Вот такой, понимаешь, цирк.
Но за этот цирк мы получим то, чего хотели: безвизовые паспорта сроком на десять лет.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что мы уже почти ТАМ. Месяцок-другой — и ульды-ульды!
Прощай, родина-мать! И да здравствуют Елисейские Поля, Брайтон-Бич и зеваки Гайд-парка!
— Не верится. — Валентин покачал головой. — Даже не могу себе представить.
Юрий похлопал его по руке:
— И не надо, Валя. Все это ты увидишь наяву. Пусть только рохля Алоис не подведет нас. Нужны абсолютно чистые документы! С полным подтверждением на местах!
— Я предупреждал его. Между прочим, Яша поведал занятную новость: наш рохля Алоис, оказывается, уважает кошельки и портсигары из татуированной человеческой кожи.
— Что?
— Ну да! Мне даже продемонстрировали один из образчиков. Яша объяснил, что таким образом Алоис избавляется от неугодных людей. Дешево и сердито.
Юрий задумчиво уставился на бутылку с коричневой жидкостью.
— Хорошенькие новости!.. Жаль, что мы не знали этого раньше.
— По крайней мере, теперь мы в курсе, чем рискуем. Собственной шкурой — в буквальном смысле.
— И что же, он хранит эти штучки у себя в музее?
— Сомневаюсь. Яша упоминал о западных аукционах. Товар вроде бы старят и переправляют за кордон. Там их выдают за наследие концентрационных лагерей и продают за бешеные бабки.
— Значит, он все-таки идиот! — Юрий хищно прищурился. — И погорит даже раньше, чем я думал.
— Возможно. Вопрос только в том — когда именно это случится.
— Ну, во всяком случае, не раньше нашего отъезда. — Юрий пытливо взглянул на Валентина. — По крайней мере, так бы нам хотелось, верно?.. Слушай, может, стоит отменить операцию? Что нам эти пятьдесят кусков? И на Алоиса этот спектакль не сыграет. Еще больше в дерьмо вгонит. А денег у нас хватает. В крайнем случае загоним твой «УАЗ». Тому же Нашло.
— На кой ему черт этот танк?
— Возьмет. Из того же любопытства. Все ж таки экзотика. И для дорог кавказских годится.
— А оружие? Оружие тоже Наилю отдать?
— Ну, не Наилю, так в пруд какой-нибудь. Мало ли водоемов вокруг!
— Нет, братец кролик! «УАЗ» — он хоть и с козлиным норовом, но уж лучше пусть остается при нас.
— Зачем?
Валентин пожал плечами:
— Мало ли… Вдруг боднуть кого потребуется?
— Типун тебе на язык!
— Нет, Юрий, пусть все идет по плану. Операция на мази, так что поглядим, что получится. Может, и носы утрем кому следует.
— А если тебе утрут?
— Пусть попробуют!
— Господи, Валек! Пятьдесят тысяч погоды не делают, пойми! А Алоис твой после такой заварухи как пить дать залипнет. Как муха в патоке.
— Он не муха, он — паук.
— И что с того? Этого паучка на твоих глазах по стенке размажут. Кто там у вас заплечных дел мастера? Ароныч с Дрофой?.. Вот и напоет им бедный паучок все, что только их душеньки пожелают. А если и выкрутится, то уж, конечно, сообразит, кто его подставил. Или хочешь попасть за рубеж в виде портсигаров?
— Я хочу, — упрямо проговорил Валентин, — чтобы каждый получил свое законное.
— Ага, — ехидно протянул Юрий. — Вор должен сидеть в тюрьме. Слышали!
Красиво, романтично, но только где они, интересно, сидят? По-моему, исключительно гуляют. И у них, на Западе, кстати, тоже. Не зря светлые головы придумали освобождение под залог. Крупным авторитетам западло терять время за решеткой. Нате вам в зубы сколько надо, а нам, братцы, некогда. Чисто криминальная уловка. И сколько еще таких лазеек есть в законе.
— Ты другое пойми, — горячился Валентин. — Мы с тобой свалим, а эти курвы останутся. И сколько еще всего натворят!
— И что же? Терзаться угрызениями совести? А что ты можешь, Валь? Что?!
Пнуть под зад великану и спрятаться в щелку между кирпичиками? Действительно здорово! То-то он обозлится! А может, даже, испугавшись, завяжет. Нет, Валек, ничего мы с тобой не изменим. Это социум! Жуткая и неразрушимая система.
Позволят законники воровать — будет народ воровать, а престижно станет ходить в театры и сочинять стихи — поверь мне, половина людей будет толочься у театральных касс. Мы не президенты, а раздавать щелбаны стрелочникам — глупо.
— Ты ошибаешься, они не стрелочники.
— Ну, нехай будут не стрелочники. Зато мы с тобой обыкновенные людишки! — Юрий в сердцах пристукнул по столу, опомнившись, забормотал сбивчивым шепотом:
— Не надо обманывать себя, Валь, мы — пешки, пешками и останемся. По крайней мере здесь.
— Пешки — они тоже в ферзи вырываются.
— Один-единственный раз! Если дойдут и если не проморгают! А уж в случае неудачи сам знаешь, что с ними происходит.
— Но мы-то ведь ориентируемся на удачу, верно?
— Обдуманную и тщательно подготовленную! Кроме того, рисковать стоит, когда есть смысл. А в нашей ситуации… То есть я понимаю, после зоны все кажется черно-белым, но в том-то и беда, что это не так и все мы тут пестрые до головокружения. Расспроси любого и убедишься, что, мечтая о справедливости, мы попираем ее на каждом шагу, а крича о свободе, ведать не ведаем, что это такое.
Ты ничего не исправишь своим вмешательством. Ни-че-го! И Алоиса сменит другой Алоис, а Малютина — еще один Малютин.
— Пусть. Зато я получу удовлетворение.
— Веский аргумент, нечего сказать! — Юрий насмешливо фыркнул. — Но кроме желаний существуют еще обстоятельства, а они, боюсь, складываются не в нашу пользу.
— До сих пор все проходило чисто.
— Вот именно — до сих пор! У каждой игры, Валь, свое критическое время.
Как правило, оно не слишком велико. Это надо ощущать, потому что секундой позже начинаются предательства и автокатастрофы, роковые озарения и непредвиденные ситуации. А наша игра больше напоминает охоту, и выжить в ней суждено самому осторожному зверю.
Юрий протянул руку, похлопал Валентина по плечу.
— Мы не в той ситуации, чтобы заигрываться. Выклянчивай у Алоиса документы, а я подобью бабки с ОВИРом. — Он усмехнулся. — Когда-нибудь в Севилье или Майами обязательно расскажу тебе, каким образом выбивал все эти чертовы бумажки — приглашения, билеты и прочее.
— Ты говорил, что знаешь, кому что нужно… Комплименты, подарки…
— Если бы только это! К счастью или к несчастью, в наших всесильных конторах многое зависит от женщин, и тут уж одними подарками не обойдешься…
— Вы будете что-нибудь заказывать? —Перед ними стояла официантка. Валентин заметил, что она успела подкраситься и волосы на голове лежали уже как-то иначе. Влияние Юрия… Что находили в нем женщины — этого не понимал никто, в том числе и сам Юрий.
— Надеюсь, ты сыт? — Валентин с ехидцей взглянул на друга.
— Еще бы! Пол-литра пепси — не шутка. — Юрий сожалеюще взглянул на официантку. — Извините, мэм, но мы, пожалуй, пойдем. Дела, знаете ли…
Уже на улице он толкнул Валентина в спину и оглушительно гаркнул:
— И все равно прорвемся! Можешь мне поверить!
— Куда ж мы денемся. — Валентин улыбнулся.
* * *
— Смотри-ка, прямо друзья!
— Интересно знать, о чем они в кафе базарили? — Человек, сидящий за рулем «Москвича», прищурясь, глядел на прощающихся Валентина и Юрия. — Расходятся.
— И что?
— А то, что вылазь и дуй за этим кудрявым.
— Вот так всегда… — Сосед водителя со вздохом сунул недоеденную шаньгу в бумажный пакет. — Смотри не сожри без меня.
— Кому оно, закусанное, нужно. Дуй давай. Видал, как он шустро нарезает!
Хлопнула дверца. Выбравшийся наружу агент протянул руку, изображая, что расплачивается с шофером, и, оглядевшись, сосредоточенно устремился за Юрием.
«Москвич» же постоял еще немного и медленно тронулся за Валентином.
Глава 11
— Так ведь не отпустишь теперь. — Бугда смущенно погладил лысую голову.
— Верно. — Алоис поднял на помощника глаза. — Пригласи художника, пусть поработает. Третий каземат у нас все равно пока пустует. Туда и посадишь. До поры до времени.
* * *
— Кто ж знал! Я ведь на Дрофу думал. Этот гад с первых дней на меня косился, а оказались простые домушники. Форточники-скважники, мать их так!.. А может, и не простые, наколок у них хватало.
— Да уж… Такого я от тебя не ожидал. — Юрий укоризненно покачал головой.
— И у Шуры этого, значит, очутился твой телефончик?
— Сам не знаю, как так вышло. Обычно я себя контролирую, а тут…
Записывать не записывал, а ляпнуть мог. И он ведь, чертяка такой, запомнил!
Хоть и пьяный был в дым. А вообще-то ребята показались мне путевыми.
— Путевые — это ладно. Но ведь засвеченные. Выйдут на них — выйдут и на тебя.
— А кому это надо? — Валентин махнул рукой. — Я так думаю, что и тех татуированных выпустят. Постращают и выпнут.
— Все-таки дай мне координаты этого Шуры. На всякий экстремальный. Проверю на досуге.
— Да он вроде и не здешний. Из Липецка. А сюда к родным заезжал, ну и в берете покрасоваться. — Валентин пошарил в карманах, отыскивая нужную бумажку.
— Вот он, номерочек, не выбросил.
— Правильно сделал. — Юрий пальцем зачертил на столе, повторяя телефонный номер десантника. В отличие от Валентина, в бумажках он не нуждался. Память у Юрия была феноменальная.
— Все, убирай.
— Быстро, однако!
— На том стоим. — Юрий вздохнул. — А подслушка, стало быть, не работала?
— Ну да. Наверное, это Гоша поделикатничал, слабо батарею засадил.
— Но ведь накануне ты все проверял, сигнал был!
— Может, сдвинулось что-нибудь. Сам ведь знаешь, как это бывает. То контакт, то неконтакт.
— А может, это Дрофа на стадионе шустрит?
Валентин на минуту задумался. Внутренне его даже пробрал озноб. А если и впрямь Дрофа? Вычислили, поставили под контроль! Вот ведь елы-палы! Тогда уж лучше самому в петлю. Добровольно и не теряя времени…
— Да ну, вряд ли!
— Сам же сказал, что косится Дрофа.
— Это другое. У Дрофы обязанность такая — коситься. Если бы всерьез заподозрили, в момент бы за жабры взял.
— Я тоже так думаю. — Передразнивая Валентина, Юрий с выразительностью потянул себя за нос. — Но, как бы то ни было, в ближайшее дежурство все прояснится.
— То есть?
— А ты не понимаешь? Либо они вовсе замолчат, либо понесут заведомую чушь.
— Что-то вроде дезы?
— Примерно.
— Слишком уж сложно для них.
— А вспомни, что ты рассказывал про Ароныча.
— Этот монстр пока в отъезде.
— Из отъезда недолго и приехать. — Юрий выразительно прищелкнул языком, выложив руки на стол, искоса глянул на ковыляющего по проходу старика бомжа.
Тот подбирал со столов недоеденное.
— Ладно, поживем — подождем. А пока любопытство поумерь. И вопросов лишних не задавай. И еще… — Юрий наморщил лоб. — Приглядись-ка ты, дружок, к окружающим. Главным образом — к рядовому персоналу. Сдается мне, не единственный ты чертенок в этом омуте.
— Кого ты имеешь в виду? Людей Алоиса?
— Возможно. Но это полбеды, есть другой вариант.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что твой незримый коллега может представлять более могущественные структуры.
— Сексот МВД?
— Или органов безопасности… Ты не лыбься! Очень даже запросто!
Почитай-ка «запрещенку» о методах работы царской охранки. Сплошь и рядом — нанимали агентов в уголовной среде!
— Звучит утешающе. — Валентин хмыкнул. — Что же в таком случае делать?
Ложиться на дно?
— Точно. Что, кстати, и было тебе неоднократно говорено.
— Говорено-говорено… А деньги?
— Деньги можно добывать более безопасными способами. — Юрий нахмурился. — Какого черта ты, к примеру, увел «вольво»? За ус хотел дядю Сталина подергать?
— Сулик не Сталин.
— Сталин там или нет, но даже Наиль и тот откровенно завибрировал. — Юрий нервно забарабанил пальцами. — И с Чапой своим болтаешь о чем ни попадя. В общем, если кто-то из безопасников работает на стадионе, дело — дрянь. Им же пара пустяков перекрыть кислород кому угодно! И тебя вычислят проще простого.
— Так уж и вычислят!
— А что ты думал! Они там щи не лаптем хлебают. Сопоставят данные, поднимут архивы — и плакала наша закордонная свобода!
— Шутишь?
— Скажем так: наполовину.
— Ничего, переживем… — Валентин осекся и уставился на приятеля.
Неприятная мысль дошла до него только сейчас. — Однако!..
— В чем же дело? —.Юрий побарабанил пальцами по крышке стола.
— Если все так, как ты говоришь, если у комитетчиков всюду свои сотрудники, значит, они знают о том, что творится в городе! О зонах влияния, о порученцах, о группировках…
— А я тебе о чем толкую!
— Но ведь получается, что они в состоянии уничтожить всю эту мразь в пару дней!
— Охотно верю. Возможно, даже быстрее. Только видишь ли, в чем дело… Для них, Валя, вопрос так не ставится — уничтожать или нет.
— А как он ставится?
Юрий вздохнул:
— По-моему, у нас своих забот хватает. — Юрий вылил в стакан остатки пепси. — И первое, что нас сейчас должно интересовать, — это благорасположение Алоиса.
— А что Алоис? Подвели мы его. К самой что ни на есть могильной черте.
— Ну, не совсем так. Все и без того шло к разрыву. Мы лишь воспользовались обстоятельствами. Вспомни, как все начиналось. Ссора с Малютиным, Суликом, другими именитыми людьми. Алоис не слишком стеснялся демонстраций. И территории к рукам прибирал, и к майданному делу подкрадывался. Ты лишь подбросил в нужный момент нужные документы — вот и все. А раздражение у «централов» он вызывал и раньше. Как он тогда сдал законникам работающие в поездах команды! Любо-дорого было посмотреть! И не слишком его, похоже, трогало, что эти людишки вкалывали на Малютина. Он подчищал территорию. Исключительно под себя… А торговый центр? А арест рыночных бригад? Нет, Валя! На него давно уже точили зуб, и мы здесь с тобой особой погоды не сделали. Кое в чем мы подставили его, но кое в чем и усилили.
— Ты считаешь, «централы» его шлепнут?
— Когда-нибудь — наверняка. А сейчас они его просто подозревают. По множеству самых разных статей. — Юрий шумно вздохнул. — Для своего круга он излишне амбициозен и чересчур увлекается человеческими шахматами, понимаешь?
Только жизнь ведь интереснее шахмат. И на пару порядков сложнее. Поэтому, когда у «белых» пропадают машины, а преуспевающие торгаши по таинственной наводке садятся за решетку, «централы» вправе заподозрить кого-то из своих. И не мелочевку, вроде тебя, а людей солидных, занимающих хорошее место. Кто-то просто обязан стать рано или поздно козлом отпущения, и Алоис подходит на эту роль идеально.
— Но Алоис нам еще нужен.
— Верно. Поэтому поговори с ним сердечно. Отдай всю собранную документацию. Если весы кренятся, надо подсуетиться с гирьками. Равновесие и еще раз равновесие! Господин Заварский не идиот и наверняка сумеет распорядиться полученной информацией. — Юрий поднял палец. — Пока он жив, мы можем чувствовать себя в относительной безопасности. По этой самой причине не торопись рвать с ним.
— Это я уяснил и без тебя. Но если его сомнут? Я имею в виду — раньше срока?
— А вот этого нельзя допустить. Он еще не отдал обещанное. Кроме того, это единственный человек, который знает о тебе правду. Его знания плюс знания Сулика — и тебе крышка. Надо держать их на дистанции. — Состояние холодной войны?
— Вроде того. Валентин потер нос.
— Все бы ничего, только скользко становится, Юрий. Вкручивать вола Яше — дело опасное. Да и Дрофа вокруг шарит.
— Может, попытаться их как-то столкнуть?
— Думай! Ты у нас главный мозг. Но вообще-то дело сомнительное. Оба на доверии — и работают в ногу. Правда, кто под кем — не понять. Дрофа — сыскарь, Яша — чистокровный силовик.
Юрий поморщился:
— Значит, ускоряй дело с документами.
— Завтра все, вероятно, и решится.
— Вот и отлично! Тогда и с ОВИРом особых проблем не будет. Фактически тебя уже оформили. Анонимно — под честное мое слово.
— Черт! Как тебе это удается?
— Даже самому неподкупному человеку что-то все же нужно. — Юрий хмыкнул. — Комплименты, улыбочки, вздохи и денежные подарки. Вот такой, понимаешь, цирк.
Но за этот цирк мы получим то, чего хотели: безвизовые паспорта сроком на десять лет.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что мы уже почти ТАМ. Месяцок-другой — и ульды-ульды!
Прощай, родина-мать! И да здравствуют Елисейские Поля, Брайтон-Бич и зеваки Гайд-парка!
— Не верится. — Валентин покачал головой. — Даже не могу себе представить.
Юрий похлопал его по руке:
— И не надо, Валя. Все это ты увидишь наяву. Пусть только рохля Алоис не подведет нас. Нужны абсолютно чистые документы! С полным подтверждением на местах!
— Я предупреждал его. Между прочим, Яша поведал занятную новость: наш рохля Алоис, оказывается, уважает кошельки и портсигары из татуированной человеческой кожи.
— Что?
— Ну да! Мне даже продемонстрировали один из образчиков. Яша объяснил, что таким образом Алоис избавляется от неугодных людей. Дешево и сердито.
Юрий задумчиво уставился на бутылку с коричневой жидкостью.
— Хорошенькие новости!.. Жаль, что мы не знали этого раньше.
— По крайней мере, теперь мы в курсе, чем рискуем. Собственной шкурой — в буквальном смысле.
— И что же, он хранит эти штучки у себя в музее?
— Сомневаюсь. Яша упоминал о западных аукционах. Товар вроде бы старят и переправляют за кордон. Там их выдают за наследие концентрационных лагерей и продают за бешеные бабки.
— Значит, он все-таки идиот! — Юрий хищно прищурился. — И погорит даже раньше, чем я думал.
— Возможно. Вопрос только в том — когда именно это случится.
— Ну, во всяком случае, не раньше нашего отъезда. — Юрий пытливо взглянул на Валентина. — По крайней мере, так бы нам хотелось, верно?.. Слушай, может, стоит отменить операцию? Что нам эти пятьдесят кусков? И на Алоиса этот спектакль не сыграет. Еще больше в дерьмо вгонит. А денег у нас хватает. В крайнем случае загоним твой «УАЗ». Тому же Нашло.
— На кой ему черт этот танк?
— Возьмет. Из того же любопытства. Все ж таки экзотика. И для дорог кавказских годится.
— А оружие? Оружие тоже Наилю отдать?
— Ну, не Наилю, так в пруд какой-нибудь. Мало ли водоемов вокруг!
— Нет, братец кролик! «УАЗ» — он хоть и с козлиным норовом, но уж лучше пусть остается при нас.
— Зачем?
Валентин пожал плечами:
— Мало ли… Вдруг боднуть кого потребуется?
— Типун тебе на язык!
— Нет, Юрий, пусть все идет по плану. Операция на мази, так что поглядим, что получится. Может, и носы утрем кому следует.
— А если тебе утрут?
— Пусть попробуют!
— Господи, Валек! Пятьдесят тысяч погоды не делают, пойми! А Алоис твой после такой заварухи как пить дать залипнет. Как муха в патоке.
— Он не муха, он — паук.
— И что с того? Этого паучка на твоих глазах по стенке размажут. Кто там у вас заплечных дел мастера? Ароныч с Дрофой?.. Вот и напоет им бедный паучок все, что только их душеньки пожелают. А если и выкрутится, то уж, конечно, сообразит, кто его подставил. Или хочешь попасть за рубеж в виде портсигаров?
— Я хочу, — упрямо проговорил Валентин, — чтобы каждый получил свое законное.
— Ага, — ехидно протянул Юрий. — Вор должен сидеть в тюрьме. Слышали!
Красиво, романтично, но только где они, интересно, сидят? По-моему, исключительно гуляют. И у них, на Западе, кстати, тоже. Не зря светлые головы придумали освобождение под залог. Крупным авторитетам западло терять время за решеткой. Нате вам в зубы сколько надо, а нам, братцы, некогда. Чисто криминальная уловка. И сколько еще таких лазеек есть в законе.
— Ты другое пойми, — горячился Валентин. — Мы с тобой свалим, а эти курвы останутся. И сколько еще всего натворят!
— И что же? Терзаться угрызениями совести? А что ты можешь, Валь? Что?!
Пнуть под зад великану и спрятаться в щелку между кирпичиками? Действительно здорово! То-то он обозлится! А может, даже, испугавшись, завяжет. Нет, Валек, ничего мы с тобой не изменим. Это социум! Жуткая и неразрушимая система.
Позволят законники воровать — будет народ воровать, а престижно станет ходить в театры и сочинять стихи — поверь мне, половина людей будет толочься у театральных касс. Мы не президенты, а раздавать щелбаны стрелочникам — глупо.
— Ты ошибаешься, они не стрелочники.
— Ну, нехай будут не стрелочники. Зато мы с тобой обыкновенные людишки! — Юрий в сердцах пристукнул по столу, опомнившись, забормотал сбивчивым шепотом:
— Не надо обманывать себя, Валь, мы — пешки, пешками и останемся. По крайней мере здесь.
— Пешки — они тоже в ферзи вырываются.
— Один-единственный раз! Если дойдут и если не проморгают! А уж в случае неудачи сам знаешь, что с ними происходит.
— Но мы-то ведь ориентируемся на удачу, верно?
— Обдуманную и тщательно подготовленную! Кроме того, рисковать стоит, когда есть смысл. А в нашей ситуации… То есть я понимаю, после зоны все кажется черно-белым, но в том-то и беда, что это не так и все мы тут пестрые до головокружения. Расспроси любого и убедишься, что, мечтая о справедливости, мы попираем ее на каждом шагу, а крича о свободе, ведать не ведаем, что это такое.
Ты ничего не исправишь своим вмешательством. Ни-че-го! И Алоиса сменит другой Алоис, а Малютина — еще один Малютин.
— Пусть. Зато я получу удовлетворение.
— Веский аргумент, нечего сказать! — Юрий насмешливо фыркнул. — Но кроме желаний существуют еще обстоятельства, а они, боюсь, складываются не в нашу пользу.
— До сих пор все проходило чисто.
— Вот именно — до сих пор! У каждой игры, Валь, свое критическое время.
Как правило, оно не слишком велико. Это надо ощущать, потому что секундой позже начинаются предательства и автокатастрофы, роковые озарения и непредвиденные ситуации. А наша игра больше напоминает охоту, и выжить в ней суждено самому осторожному зверю.
Юрий протянул руку, похлопал Валентина по плечу.
— Мы не в той ситуации, чтобы заигрываться. Выклянчивай у Алоиса документы, а я подобью бабки с ОВИРом. — Он усмехнулся. — Когда-нибудь в Севилье или Майами обязательно расскажу тебе, каким образом выбивал все эти чертовы бумажки — приглашения, билеты и прочее.
— Ты говорил, что знаешь, кому что нужно… Комплименты, подарки…
— Если бы только это! К счастью или к несчастью, в наших всесильных конторах многое зависит от женщин, и тут уж одними подарками не обойдешься…
— Вы будете что-нибудь заказывать? —Перед ними стояла официантка. Валентин заметил, что она успела подкраситься и волосы на голове лежали уже как-то иначе. Влияние Юрия… Что находили в нем женщины — этого не понимал никто, в том числе и сам Юрий.
— Надеюсь, ты сыт? — Валентин с ехидцей взглянул на друга.
— Еще бы! Пол-литра пепси — не шутка. — Юрий сожалеюще взглянул на официантку. — Извините, мэм, но мы, пожалуй, пойдем. Дела, знаете ли…
Уже на улице он толкнул Валентина в спину и оглушительно гаркнул:
— И все равно прорвемся! Можешь мне поверить!
— Куда ж мы денемся. — Валентин улыбнулся.
* * *
— Смотри-ка, прямо друзья!
— Интересно знать, о чем они в кафе базарили? — Человек, сидящий за рулем «Москвича», прищурясь, глядел на прощающихся Валентина и Юрия. — Расходятся.
— И что?
— А то, что вылазь и дуй за этим кудрявым.
— Вот так всегда… — Сосед водителя со вздохом сунул недоеденную шаньгу в бумажный пакет. — Смотри не сожри без меня.
— Кому оно, закусанное, нужно. Дуй давай. Видал, как он шустро нарезает!
Хлопнула дверца. Выбравшийся наружу агент протянул руку, изображая, что расплачивается с шофером, и, оглядевшись, сосредоточенно устремился за Юрием.
«Москвич» же постоял еще немного и медленно тронулся за Валентином.
Глава 11
Миновав остановку, Валентин углубился во двор. Здесь жизнь била ключом.
Пластмассовыми лопатками дети копались в песочнице, отыскивая сокровища Флинта, кто-то лепил из песка торты и зубчатые крепости, кто-то лазил по низеньким деревьям. Звонкоголосая стайка в бантах и платьицах подпрыгивала на размалеванном тротуаре, играя в классики и во что-то веревочно-незнакомое.
Возле своего подъезда Валентин задержался. Мимо проходила забавная пара.
Кряжистая женщина, раскачиваясь по-утиному, вела светлоголового карапуза.
Полные, обряженные в колготки ножки спотыкались, не поспевая за шагом матери, тоненький голосок изобретал загадочные фразы.
— Патака иа муа мана, ада уы ка… — Личико ребенка обратилось к матери, интонация изменилась на вопросительную. — Ака вокхо тывуна баа?
— Да, да! Иди спокойно!
Удовлетворенно вздохнув, мальчуган взглянул на Валентина. Глазенки его расширились от удивления.
Взрослый дядя ему подмигивал! Ковыляя за матерью, он разворачивал голову, смотря на Валентина до тех пор, пока придорожные кусты не скрыли шагающих из виду.
Улыбаясь, Валентин достал из кармана коробочку. Всего пару недель назад он и понятия не имел, кому ее подарит. Дед поминал какую-то дальнюю родственницу, спрашивал, что любят женщины. Вот Валентин и приобрел. По случаю. И должно быть, наколдовал. С тех пор произошли кое-какие изменения — и изменения весьма существенные.
Тоска способна свести с чужими, и, выбравшись из пустыни, обычно не выбирают. Однако он знал и чувствовал: рано или поздно судьба вспоминает о каждом, а вспомнив, протягивает руку. Несчастен тот, кто этой руки не замечает.
Он ее заметил и принял. Отныне косметический набор «Орифлэйм» принадлежал маленькой дикарке с шевелюрой Медузы горгоны, и выбор этот осуществился столь просто и буднично, что Валентин по сию пору не мог опомниться от изумления.
Из комнаты деда доносился сочный храп. Приоткрыв дверь, Валентин полюбовался спящим. Дед спал на спине, вытянув руки по швам, как примерный защитник родины. Чапаевские усы трепетали от звучного дыхания, лоб был наморщен, будто во сне дед решал труднейшие жизненные задачи. А возможно, он снова играл в домино. Сон — продолжение жизни, а жизнь — продолжение сна.
Притворив дверь, Валентин приблизился к телефону. По памяти набрал номер и пригласил Вику.
— Это я. — Голос ее прозвучал удивленно. — Кто это?.. Ой! Я знаю!
Она так обрадованно это выкрикнула, что у Валентина немедленно участился пульс, а в груди что-то беззвучно лопнуло и пошло разливаться по телу теплыми волнами. Горячий маслянистый шоколад… Он понял, что шутливо-снисходительного разговора не получится.
— Да, действительно это я, — пробормотал он. — Как поживает китайский мопс?
— А что ему сделается? Муж у тетки рыбак, так они его к рыбе приучили.
Толстеет не по дням, а по часам.
— Рад за него.
— Слушай! Здорово, что ты позвонил! Я как раз тут думала… Ты еще помнишь номер квартиры?
— Конечно.
— Может, зайдешь? Или лучше я к тебе?
Стремительность Виктории восхитила его. Она не разменивалась на охи-ахи — ковала железо, пока горячо.
— Заходи. Только на цыпочках. Дома дед. Отдыхает после доминошных сражений. Так что шуметь не рекомендуется.
— Ага! — Она бросила трубку, вызвав у него приступ задумчивости. Что означало это «ага»? «Ага, приду» или «ага, перебьешься»? Скорее всего, что «ага, приду», но разве он не обидел ее в прошлый раз? Или она успела уже забыть?..
Продолжая размышлять подобным образом, он прошел на кухню. Выставив на плиту сковородку, разбил четыре яйца, щедро посолил и поперчил, присыпав щепотью кориандра. Шипящая и плюющаяся во все стороны яичница таращила на него желтки глаз, мелко подрагивала от нестерпимого жара. Выключив газ, Валентин достал похищенную со склада банку сгущенки, в сомнении посмотрел на этикетку. В конце концов, нитраты, гербициды или стронций — какая разница?
— И ты, Валек, ничем не лучше других. Жри и не ерепенься. — Он вскрыл банку консервным ножом, и тягучая струйка пролилась на дно блюдечка. В этот момент в прихожей теренькнул звонок.
Но это была не Вика. И даже не Виктория. Нечто пестрое и яркое, лишь отдаленно напоминавшее его соседку. Валентин не удержался от улыбки. За считанные минуты она успела причесаться, напудриться, подкрасить губы с ресницами. И тем не менее хуже от этого не стала.
— Трудно узнать, но все равно проходи. Только тихо, ага?
— Ага! — На цыпочках, словно Джеймс Бонд, она прокралась в комнату.
Обернувшись, шепотом спросила:
— Здесь и зависнем?
Удивительно, но все эти ее дурацкие словечки Валентина больше не раздражали. То ли он попривык, то ли еще что, но Виктория продолжала придуриваться и это ему уже отчего-то нравилось.
— Единственное условие — негромко. Дед — бывший разведчик, спит чутко.
— Разведчик — это клево!
— Ну да. Но нам он, надеюсь, не помешает. Выпьем, станцуем, накуримся. Ты пробовала когда-нибудь курить?
Глаза у гостьи восторженно засветились. Прикусив нижнюю губу, она кивнула:
— Ага! С девчонками на заднем дворе.
Вид у нее был заговорщицкий, и Валентин рассмеялся.
— Хорошо, но сначала выпьем. Виски, коньяк, бренди?
— У-у! — Она радостно потерла ладони. — А ты не врешь?
— Вру, конечно. И насчет курева соврал. Могу предложить только яичницу, чай, радиоактивную сгущенку и вафли, пардон, «Пионерские». Пива, увы, тоже нет.
— Реально!
Она сосредоточенно шмыгнула носом, осмысливая услышанное. Взглянула на него исподлобья, и озорная улыбка снова заиграла на ее губах.
— Ладно, проживем без пива. Яичницу я тоже люблю!
— Интересно знать, что ты не любишь.
— Ха! Так я тебе и сказала! — Крутанувшись в танцевальном пируэте, она поинтересовалась:
— Здесь или на кухне?
— На кухне. Там уютнее и шуметь можно.
Насчет любви к яичнице она ничуть не обманывала. Валентин глазом не успел моргнуть, как с блюдом было покончено. Заметив его изумление, Виктория снова принялась объяснять:
— Я ведь еще расту. Мне надо есть много и вкусно.
— Должно быть, ты вырастешь очень большой.
— И очень умной! — подхватила она.
На плите очень ко времени зафыркал чайник. Пошарив в буфете, Валентин достал для гостьи самую большую кружку.
— Пожалуй, эта тебе будет в самый раз.
— Годится, нормалек!..
* * *
Они сидели друг против друга и наслаждались чаем. Поглядывая на Валентина, Виктория отламывала ломтики вафель и макала в блюдечко со сгущенкой. Дитя Поволжья, вернувшееся под сень родного дома после долгих скитаний.
— Тебя вообще-то родители кормят?
— На убой. — Она энергично закивала. — Всякий раз, как приезжают. Жалко только, что приезжают они раз или два в месяц.
— Ты что же, все время одна?
— Вот еще! С племянником. Ну, и тетка с мопсом наведывается. Проверяет. Я у племянника вроде няньки на время каникул. А через год закончу училище и уеду.
— Куда?
— Куда-нибудь. — Она беспечно взболтнула ногой. — Кстати, как тебе моя юбка-брюки?
— Честно говоря…То есть я-то думал, что это платье.
— Платье!.. Вот и шей для вас, мужичков. Стараешься, бьешься, а ни одна живая душа не оценит. — Взяв кружку двумя руками, как ребенок, она припала к ней губами.
— А как правильно? Моя юбка-брюки или мои юбка-брюки?
Виктория прыснула и раскашлялась. Валентин не без удовольствия похлопал ее по спине.
— Не жадничай!
— По спине не стучат. Нельзя, — сдавленно произнесла она. — Еще хуже может стать.
— Откуда ты это взяла?
— От верблюда. Я же в медицинском учусь.
— А-а! Тогда конечно. — Валентин убрал руку.
— Уф! Ну и наелась! — Она еще раз кашлянула и, допив чай, отодвинула кружку. Похлопав себя по животу, прокомментировала:
— Полный нормалек!
— Ты же говорила, что нельзя стучать.
— Это по спине, а здесь можно. — Она снова прыснула, быстро поднесла к лицу ладони, насильно стянула уголки губ, возвращая нейтральное выражение. — Сколько же у меня морщин будет в старости! Ну, да ладно… Зато нахохочусь вволю.
— Завидная программка!
— А у тебя завидная кухненция! У нас вроде такая же, но так забита мебелью, что не развернуться.
— Хочешь помыть посуду? — предложил Валентин. Она сложила губы куриной гузкой, недовольно шевельнула бровями.
— Учти, в моей кухненции мыть посуду — чистое Удовольствие! Кроме того, посудомойкам в этот день преподносят сюрпризы.
— Ага, мытье полов и выбивание ковров.
— Не угадала. Кое-что получше.
— Да ладно. И без подарков вымою.
Испуская сытые вздохи, она взгромоздила на сковороду кружки с блюдцами и ложками, сюда же смела со стола крошки и отважно двинулась к раковине.
— Эй! Я пошутил. — Валентин перехватил у нее сковородку. — Сядь лучше, отдохни. Нельзя же столько трудиться.
— Благодетель? — Она рассмеялась и принялась разгружать посуду. — А потом пойдем ко мне, ага? У меня там племяш без присмотра и полный простор.
— Пойдем. — Валентин подивился самому себе. Он вовсе не собирался соглашаться. — То есть… Я хотел сказать, что раз племянник без присмотра, то ничего не поделаешь.
Одна из кружек соскользнула с перегруженной сковородки, звонко стукнулась об пол. Они взглянули вниз на осколки и, перебивая друг дружку, одновременно выпалили:
Пластмассовыми лопатками дети копались в песочнице, отыскивая сокровища Флинта, кто-то лепил из песка торты и зубчатые крепости, кто-то лазил по низеньким деревьям. Звонкоголосая стайка в бантах и платьицах подпрыгивала на размалеванном тротуаре, играя в классики и во что-то веревочно-незнакомое.
Возле своего подъезда Валентин задержался. Мимо проходила забавная пара.
Кряжистая женщина, раскачиваясь по-утиному, вела светлоголового карапуза.
Полные, обряженные в колготки ножки спотыкались, не поспевая за шагом матери, тоненький голосок изобретал загадочные фразы.
— Патака иа муа мана, ада уы ка… — Личико ребенка обратилось к матери, интонация изменилась на вопросительную. — Ака вокхо тывуна баа?
— Да, да! Иди спокойно!
Удовлетворенно вздохнув, мальчуган взглянул на Валентина. Глазенки его расширились от удивления.
Взрослый дядя ему подмигивал! Ковыляя за матерью, он разворачивал голову, смотря на Валентина до тех пор, пока придорожные кусты не скрыли шагающих из виду.
Улыбаясь, Валентин достал из кармана коробочку. Всего пару недель назад он и понятия не имел, кому ее подарит. Дед поминал какую-то дальнюю родственницу, спрашивал, что любят женщины. Вот Валентин и приобрел. По случаю. И должно быть, наколдовал. С тех пор произошли кое-какие изменения — и изменения весьма существенные.
Тоска способна свести с чужими, и, выбравшись из пустыни, обычно не выбирают. Однако он знал и чувствовал: рано или поздно судьба вспоминает о каждом, а вспомнив, протягивает руку. Несчастен тот, кто этой руки не замечает.
Он ее заметил и принял. Отныне косметический набор «Орифлэйм» принадлежал маленькой дикарке с шевелюрой Медузы горгоны, и выбор этот осуществился столь просто и буднично, что Валентин по сию пору не мог опомниться от изумления.
Из комнаты деда доносился сочный храп. Приоткрыв дверь, Валентин полюбовался спящим. Дед спал на спине, вытянув руки по швам, как примерный защитник родины. Чапаевские усы трепетали от звучного дыхания, лоб был наморщен, будто во сне дед решал труднейшие жизненные задачи. А возможно, он снова играл в домино. Сон — продолжение жизни, а жизнь — продолжение сна.
Притворив дверь, Валентин приблизился к телефону. По памяти набрал номер и пригласил Вику.
— Это я. — Голос ее прозвучал удивленно. — Кто это?.. Ой! Я знаю!
Она так обрадованно это выкрикнула, что у Валентина немедленно участился пульс, а в груди что-то беззвучно лопнуло и пошло разливаться по телу теплыми волнами. Горячий маслянистый шоколад… Он понял, что шутливо-снисходительного разговора не получится.
— Да, действительно это я, — пробормотал он. — Как поживает китайский мопс?
— А что ему сделается? Муж у тетки рыбак, так они его к рыбе приучили.
Толстеет не по дням, а по часам.
— Рад за него.
— Слушай! Здорово, что ты позвонил! Я как раз тут думала… Ты еще помнишь номер квартиры?
— Конечно.
— Может, зайдешь? Или лучше я к тебе?
Стремительность Виктории восхитила его. Она не разменивалась на охи-ахи — ковала железо, пока горячо.
— Заходи. Только на цыпочках. Дома дед. Отдыхает после доминошных сражений. Так что шуметь не рекомендуется.
— Ага! — Она бросила трубку, вызвав у него приступ задумчивости. Что означало это «ага»? «Ага, приду» или «ага, перебьешься»? Скорее всего, что «ага, приду», но разве он не обидел ее в прошлый раз? Или она успела уже забыть?..
Продолжая размышлять подобным образом, он прошел на кухню. Выставив на плиту сковородку, разбил четыре яйца, щедро посолил и поперчил, присыпав щепотью кориандра. Шипящая и плюющаяся во все стороны яичница таращила на него желтки глаз, мелко подрагивала от нестерпимого жара. Выключив газ, Валентин достал похищенную со склада банку сгущенки, в сомнении посмотрел на этикетку. В конце концов, нитраты, гербициды или стронций — какая разница?
— И ты, Валек, ничем не лучше других. Жри и не ерепенься. — Он вскрыл банку консервным ножом, и тягучая струйка пролилась на дно блюдечка. В этот момент в прихожей теренькнул звонок.
Но это была не Вика. И даже не Виктория. Нечто пестрое и яркое, лишь отдаленно напоминавшее его соседку. Валентин не удержался от улыбки. За считанные минуты она успела причесаться, напудриться, подкрасить губы с ресницами. И тем не менее хуже от этого не стала.
— Трудно узнать, но все равно проходи. Только тихо, ага?
— Ага! — На цыпочках, словно Джеймс Бонд, она прокралась в комнату.
Обернувшись, шепотом спросила:
— Здесь и зависнем?
Удивительно, но все эти ее дурацкие словечки Валентина больше не раздражали. То ли он попривык, то ли еще что, но Виктория продолжала придуриваться и это ему уже отчего-то нравилось.
— Единственное условие — негромко. Дед — бывший разведчик, спит чутко.
— Разведчик — это клево!
— Ну да. Но нам он, надеюсь, не помешает. Выпьем, станцуем, накуримся. Ты пробовала когда-нибудь курить?
Глаза у гостьи восторженно засветились. Прикусив нижнюю губу, она кивнула:
— Ага! С девчонками на заднем дворе.
Вид у нее был заговорщицкий, и Валентин рассмеялся.
— Хорошо, но сначала выпьем. Виски, коньяк, бренди?
— У-у! — Она радостно потерла ладони. — А ты не врешь?
— Вру, конечно. И насчет курева соврал. Могу предложить только яичницу, чай, радиоактивную сгущенку и вафли, пардон, «Пионерские». Пива, увы, тоже нет.
— Реально!
Она сосредоточенно шмыгнула носом, осмысливая услышанное. Взглянула на него исподлобья, и озорная улыбка снова заиграла на ее губах.
— Ладно, проживем без пива. Яичницу я тоже люблю!
— Интересно знать, что ты не любишь.
— Ха! Так я тебе и сказала! — Крутанувшись в танцевальном пируэте, она поинтересовалась:
— Здесь или на кухне?
— На кухне. Там уютнее и шуметь можно.
Насчет любви к яичнице она ничуть не обманывала. Валентин глазом не успел моргнуть, как с блюдом было покончено. Заметив его изумление, Виктория снова принялась объяснять:
— Я ведь еще расту. Мне надо есть много и вкусно.
— Должно быть, ты вырастешь очень большой.
— И очень умной! — подхватила она.
На плите очень ко времени зафыркал чайник. Пошарив в буфете, Валентин достал для гостьи самую большую кружку.
— Пожалуй, эта тебе будет в самый раз.
— Годится, нормалек!..
* * *
Они сидели друг против друга и наслаждались чаем. Поглядывая на Валентина, Виктория отламывала ломтики вафель и макала в блюдечко со сгущенкой. Дитя Поволжья, вернувшееся под сень родного дома после долгих скитаний.
— Тебя вообще-то родители кормят?
— На убой. — Она энергично закивала. — Всякий раз, как приезжают. Жалко только, что приезжают они раз или два в месяц.
— Ты что же, все время одна?
— Вот еще! С племянником. Ну, и тетка с мопсом наведывается. Проверяет. Я у племянника вроде няньки на время каникул. А через год закончу училище и уеду.
— Куда?
— Куда-нибудь. — Она беспечно взболтнула ногой. — Кстати, как тебе моя юбка-брюки?
— Честно говоря…То есть я-то думал, что это платье.
— Платье!.. Вот и шей для вас, мужичков. Стараешься, бьешься, а ни одна живая душа не оценит. — Взяв кружку двумя руками, как ребенок, она припала к ней губами.
— А как правильно? Моя юбка-брюки или мои юбка-брюки?
Виктория прыснула и раскашлялась. Валентин не без удовольствия похлопал ее по спине.
— Не жадничай!
— По спине не стучат. Нельзя, — сдавленно произнесла она. — Еще хуже может стать.
— Откуда ты это взяла?
— От верблюда. Я же в медицинском учусь.
— А-а! Тогда конечно. — Валентин убрал руку.
— Уф! Ну и наелась! — Она еще раз кашлянула и, допив чай, отодвинула кружку. Похлопав себя по животу, прокомментировала:
— Полный нормалек!
— Ты же говорила, что нельзя стучать.
— Это по спине, а здесь можно. — Она снова прыснула, быстро поднесла к лицу ладони, насильно стянула уголки губ, возвращая нейтральное выражение. — Сколько же у меня морщин будет в старости! Ну, да ладно… Зато нахохочусь вволю.
— Завидная программка!
— А у тебя завидная кухненция! У нас вроде такая же, но так забита мебелью, что не развернуться.
— Хочешь помыть посуду? — предложил Валентин. Она сложила губы куриной гузкой, недовольно шевельнула бровями.
— Учти, в моей кухненции мыть посуду — чистое Удовольствие! Кроме того, посудомойкам в этот день преподносят сюрпризы.
— Ага, мытье полов и выбивание ковров.
— Не угадала. Кое-что получше.
— Да ладно. И без подарков вымою.
Испуская сытые вздохи, она взгромоздила на сковороду кружки с блюдцами и ложками, сюда же смела со стола крошки и отважно двинулась к раковине.
— Эй! Я пошутил. — Валентин перехватил у нее сковородку. — Сядь лучше, отдохни. Нельзя же столько трудиться.
— Благодетель? — Она рассмеялась и принялась разгружать посуду. — А потом пойдем ко мне, ага? У меня там племяш без присмотра и полный простор.
— Пойдем. — Валентин подивился самому себе. Он вовсе не собирался соглашаться. — То есть… Я хотел сказать, что раз племянник без присмотра, то ничего не поделаешь.
Одна из кружек соскользнула с перегруженной сковородки, звонко стукнулась об пол. Они взглянули вниз на осколки и, перебивая друг дружку, одновременно выпалили: