Седлова Валентина. Просто Лиза

   Нет, с чего я взяла, что это вообще песок? Я валяюсь на полу в каком-то сыром и холодном подвале. Холодном — плохо. Сыром — хорошо. Значит, поблизости есть вода. В любом подвале обязательно должны быть трубы и прочая канализация. Ползу по полу, из последних сил всматриваясь в стены. И вот он — кран! Осталось только повернуть красное запорное колесо, и у меня будет столько воды, сколько захочу. Я встаю на четвереньки, потом по стеночке присоединяюсь к семейству прямоходящих. Ура, запорное колесо в моих руках. Боже, какое же оно тугое! Я изо всех сил пытаюсь провернуть его, или хотя бы просто сдвинуть с места, но проклятое колесо не поддается ни на миллиметр. Ну же, хоть чуть-чуть! Нет, ничего не выходит. Я без сил падаю обратно на пол…

* * *

   — Ну, как она там?
   — Спит. Мечется по всей кровати, бормочет чего-то. Видать, кошмары мучают, — ответила мужу вернувшаяся обратно в кухню Наталья.
   — Кошмары — это хорошо, — хохотнул он. — И то, что спит, нам на руку. Я тут, кстати, обшарил ее холодильник и одну веселую штуку придумал.
   — Какую же?
   — Следующую дозу она сама и, заметь, добровольно примет. Тащи мою сумку, в ней должен валяться шприц.
   — Ты что, думаешь, она наркоманка?
   Борис долго смотрел на жену, соображая, что же именно она имела в виду. Когда до него дошло, еле слышно застонал от раздражения.
   — Я не сказал «сама уколется». Я сказал «сама примет». Но чтобы это провернуть, мне нужен шприц. Это, надеюсь, понятно?
   — Нет. Зачем он тебе?
   — Долго объяснять. Сейчас сама все увидишь…

* * *

   Я окончательно проснулась. Боже мой, мне же бежать надо, а я здесь валяюсь, бока отлеживаю! Все, наплевать на моих мнимых родственничков и то, что они обо мне подумают, я встаю.
   Подъем дался с определенным трудом. Перед глазами все поплыло, а в желудке поднялась знакомая гадливая волна. Посидев в кровати и чуть-чуть привыкнув к вертикальному положению, я отважилась встать и сделать первых два шага. Отлично. Шатает, конечно, ужасно, но в целом сойдет.
   Так, до входной двери мне предстоит пройти что-то около пяти метров. С моей скоростью пусть на это уйдет пять секунд. Еще столько же, чтобы открыть замок и выйти наружу. И секунд десять на то, чтобы позвонить Катерине Ивановне и попасть к ней в дом. Итого двадцать секунд. Многовато. Могут и перехватить по дороге. Но шанс есть, и я им воспользуюсь. Боже мой, как трясутся коленки. Ничего, прорвемся. Ну, на старт, внимание, марш!
   Я вылетела из спальни… и буквально ткнулась носом в Наталью. Какая неудача!
   — Лизонька, ты уже встала? — осведомилась она, не забыв расплыться в улыбке.
   — Да. Ужасно пить хочется, — брякнула я первое, что пришло в голову.
   — Так лежи, я сама тебе принесу!
   — Нет-нет, — может, излишне торопливо, чем стоило, ответила я. — Спасибо.
   Развернувшись спиной к Наталье, я двинулась в сторону кухни. Можно было и не думать о том, чтобы сбежать, пока эта мымра буравит мне спину своим поросячьим взглядом. Главное — усыпить ее бдительность, а потом рвануть отсюда изо всех сил. Кстати, а где ее муженек обретается?
   — А где Семен? — как можно более естественно поинтересовалась я у своей конвоирши, не отстающей от меня ни на шаг.
   — Да, прилег отдохнуть. Мы же всю ночь не спали, за тебя переживали, вот он и вымотался…
   Отлично! Значит, мои шансы на побег выросли ровно вдвое! Теперь отвязаться от Натальи, и свобода!
   А пить, между прочим, и вправду хочется, аж до тряски. Так, чайку что ли вскипятить? Интересно, эта дрянь, которой они меня потчевали, температуры не боится? Хотя чего я туплю: взять, вылить ту воду, что была в чайнике и залить новую. Всего и делов. А вот хочу ли я чаю? Пожалуй, что нет. Во-первых, ждать долго, а во-вторых, сейчас бы лучше чего-нибудь холодненького выпить.
   Лезем в холодильник. Так, бутылка давешнего вина. Спасибочки, плавали, знаем. Сами это пойло жрите. Пакет молока. Упс, он почти пустой. Кто вообще его в холодильник поставил? Пластиковая бутылка с минералкой. Может, ее? Хотя нет, не стоит. Бутылка вскрыта, а раз так, где гарантии, что эту воду тоже не успели отравить? Ищет дальше. Ага, то, что надо! Пакет томатного сока, причем закупоренный. Достаем, открываем. Боже мой, какое наслаждение! Какая я молодец, что позавчера его купила! Это же натуральный божественный нектар, амброзия. Уф, еще глоточек, еще…
   А теперь чуть-чуть посидим. Все равно пока Наталья рядом вертится, ничего не выйдет. Как полегчало-то! Ну что, голубушка, думала, я уже ласты склеила? Фигу тебе с маслом. Я еще поборюсь за себя. Как только доберусь до Катерины и телефона, сразу же вызову милицию и дам знать Лешке. Думаешь, я не вычислила, что за игру ты ведешь?
   Тише, Лизка, не торопись. Притворяйся больной, не показывай, что готова к решительным действиям. Усыпи бдительность Натальи. Кто знает, что у нее на уме? А сама думай, что можешь использовать для того, чтобы вывести ее из строя, если к двери все-таки придется прорываться с боем. Может, все-таки вскипятить чайник? И чуть что — кипяток в лицо и бежать? Нет, слишком экстремально. Лучше уж просто табуреткой по голове приложить. И вообще: а настолько ли я уверена в том, что Наталья — преступница? Может, я что-то неправильно поняла?
   Ага, — сказал внутренний голос. — А где же тогда деньги, паспорт и мобильный телефон? Кто приделал им ножки, если не она на пару с мужем?
   Впрочем, а кто мешает мне убедиться в этом? Ну-ка, Наталья, посмотрим: попадешься ты в мою ловушку или нет?
   — А вы случайно не видели мой сотовый телефон? Никак не вспомню, куда я его вчера положила.
   — Нет, — замотала головой Наталья. — Не видела. Может, он у тебя где-нибудь в кармане лежит? Или в сумочке?
   — Может быть, — протянула я, делая вид, что прикидываю возможное местоположение трубки. — А ночью вы ничего не слышали? Мелодия «тореадор, смелее в бой» нигде не играла?
   — Да нет, — отмахнулась Наталья. — Тихо было, как в танке. Только часы эти настенные тикали, и все.
   Ага, вот ты и попалась, причем дважды. Ни за что не поверю, что Лешка мне не названивал. Значит, телефон должен был играть. Если не включен телевизор или музыкальный центр, «Тореадора» слышно из любой точки квартиры, проверено. Получается, мобильный был выключен. Заряда батарей там хватало еще на два дня, поэтому самостоятельно отрубиться он не мог. А то, что Наталье слышала тиканье настенных часов, говорит о том, что она за каким-то хером тусовалась в библиотеке, где ее по идее не должно было быть. Вопрос: что и зачем она делала? Искала себе книжку на ночь почитать? Вряд ли. Судя по ней, последней прочитанной полноформатной книжкой был «Букварь», после чего дама плавно перешла к бульварному чтиву.
   И тут до меня дошло: постойте-ка! Если они отключили мой мобильный, то логично, что после неудачных звонков на сотовый Леша должен был позвонить мне на городской номер. Ну-ка, проясним ситуацию:
   — Тетя Наташа, а по обычному телефону никто не звонил?
   — Да нет. Никто, — ответила она, но как-то настороженно, и я поняла, что тетка заволновалась. Есть попадание! Значит, городской номер тоже заблокирован этими мошенниками.
   — Слава Богу! — театрально вздохнула я, чтобы усыпить ее подозрения. — А то я так боялась, что позвонят с работы…
   — Что ж это за работа такая, что людей могут среди ночи беспокоить? — не поверила мне Наталья. — Да и ты же в отпуске, раз к жениху ехать собиралась…
   Мое ухо резануло слово «собиралась». Наталья сказала не «собралась», а именно «собиралась». Для нее уже было решенным делом, что я никуда не поеду. Что ж, это мы еще посмотрим, фальшивая ты моя тетка!
   — Работа работе рознь, — показушно вздохнула я. — На нашей могут и отпуск отменить, и посреди ночи пахать заставить, если для дела надо.
   — Ну-ну. Я бы с такой работы давно уволилась. Вот еще новости: человека с постели поднимать! — принялась брюзжать Наталья.
   — Думаю, если бы вам платили столько, сколько и мне, вряд ли вы стали рыпаться, — не удержалась я от того, чтобы не подбавить яду. Что она тут из себя корчит, деревенщина!
   — А сколько ты получаешь? — заглотила наживку Наталья.
   — Достаточно, — веско произнесла я, не удовлетворив ее жадного любопытства.
   Наталья разочарованно потянулась:
   — Ну, оно и видно, что не бедствуешь. На стенах картины висят, в ванной вся полочка косметикой, да кремами уставлена…
   — Смотрю, вы уже кое-чем воспользовались? — подпустила я очередную шпильку. Но простите, не заметить широкой полосы тонального крема поверх разбитой скулы (интересно, это муж ее так оприходовал?) мог только слепой. И судя по тому, как не соответствовал цвету кожи оттенок крема, он однозначно происходил из моих запасов.
   — А что, уже и нельзя? — вскинулась Наталья. — Я ж чуть-чуть, от тебя не убудет.
   Вот ты как запела! Не убудет, значит. Ладно, что с тобой церемониться. Сейчас ты о себе много чего интересного услышишь. Вы с мужем меня достали. Что ж, слушай!
   — Вообще-то без спроса пользоваться чужой косметикой у приличных людей не принято, — ласково улыбаясь, начала я лекцию по правилам этикета. — Равно как входить в закрытые комнаты, куда их не приглашали, рыться в чужих вещах, приезжать без предварительной договоренности и навязывать свое общество.
   Лицо Натальи пошло красными пятнами. Понятно, чувствует, что виновата, но признавать этого категорически не хочет. Значит, сейчас кинется в ответную атаку:
   — Ты что это имеешь в виду? Хочешь сказать, что мы тебя обокрали?
   Вот это номер! «Держи вора»! Между прочим, тему украденных денег и паспорта я еще не поднимала. Очередной прокол Натальи. Что ж, табуретку к бою и быть готовой к немедленной эвакуации. Еще неясно, чем закончится наш «теплый» разговор с лже-тетушкой.
   — Вам виднее. Я сказала ровно то, что хотела сказать.
   — Да кто ты такая, чтоб так со мной разговаривать, соплячка! — взвилась Наталья.
   — Для начала — хозяйка квартиры, которую вы столь бесцеремонно оккупировали, воспользовавшись моей минутной слабостью. Полагаю, этого достаточно, чтобы я могла чувствовать себя в своем праве.
   — Ты не забыла, что мы твои гости?
   — Гость, как и рыба, долго пролежав, имеет тенденцию становиться несвежим. Понятно, о чем я говорю? Кстати, вчера, когда я сказала, что могу приютить вас не больше, чем на одну ночь, ваш муж бил себя пяткой в грудь и клялся, что с первыми лучами солнца вы покинете пределы моей квартиры. Так почему же вы все еще здесь?
   — Ненавижу! — зашипела Наталья, окончательно отказавшись от образа доброй, но недалекой родственницы из провинции. — Ненавижу таких, как ты! Богатенькая сучка, родители в Америке, деньги вагонами гребешь! Тут всю жизнь за копейку гробишься, а такие как ты за твои кровные жируют…
   Понятно. Землю крестьянам, фабрики рабочим. Кажется, это мы уже проходили. Значит, это ко мне Робин Гуды пожаловали: сознательные грабители в пользу бедноты, себя то есть. Ну и ну. Прямо хоть стой, хоть падай. Кстати, у меня снова кружится голова или это только кажется?…
   —…подумаешь, крем ее драгоценный взяли! Да подавись ты этим кремом! Ничего мне твоего не надо! Ни мазилок, ни тряпок, ничего!
   — Вы уверены?
   — Ты что, смеешься надо мной?…
   Ага. Только не смеюсь, а стебусь. Впрочем, ты все равно разницу не уловишь. Блин, что-то меня совсем развезло. Как не вовремя! И вообще: зачем я на эту тетку время трачу вместо того, чтобы со всех ног бежать к Катерине? Подъем. Что это? У меня подгибаются ноги?! Все, как вчера! Только не это!
   Глупая, глупая Лизка! Тебя опять обвели вокруг пальца. Вон, посмотри на торжествующий взгляд Натальи и все поймешь. На этот раз они добавили отраву в твой сок. Ну что ж, тогда остается только одно: бегом к входной двери, пока у тебя еще есть хоть какие-то силы!
   Я отбросила ненужную табуретку и сделала шаг по направлению к коридору. Еще один. Кажется, я попала на гигантскую карусель, потому что пол и потолок внезапно махнулись местами…

* * *

   — Ну что, допрыгалась?
   — Это ты к ней обращаешься или ко мне?
   — К тебе, дуре. Ты хоть башкой-то своей думай иногда! Как я могу разговаривать с человеком, если он в отключке валяется?
   — А я-то тут при чем?
   — Я тебя предупреждал, чтобы ты с девкой ухо востро держала? Предупреждал! А ты? Вместо того чтоб меня позвать, начала с ней сама беседы разводить. Тебе что, так не терпится явку с повинной написать? Молчи! А то я не слышал, о чем ты тут с ней базарила! Сдала нас, как миленьких. Девка тебя спровоцировала, а ты и рада стараться. И что нам теперь делать?
   — Да то же, что и планировали, — пожала плечами Наталья, искренне не понимая причину мужнего возмущения. — Ничего ж не изменилось.
   — Черт, кровищи-то сколько натекло, — произнес тем временем Борис, осматривая лежащую на полу девушку.
   — Ты проверь, она хоть дышит-то? — заволновалась Наталья.
   — Да дышит. Что с ней станется? Интересно, обо что она так?
   — Да об табуретку. Она сначала ее зачем-то с собой потащила, потом бросила, еще шаг сделала, ее из стороны в сторону повело, она и упала на спину. Вот башкой прямо об сиденье и приложилась.
   — «Зачем-то с собой потащила», — передразнил Борис. — Да ты хоть знаешь, что должна у меня в ногах валяться и благодарить за то, что я не поленился ей средство в сок добавить? Она ведь уже готовилась тебя этой самой табуреткой по балде двинуть.
   — Да ты что! — обомлела Наталья, которой такой вариант явно в голову не приходил.
   — А ты думала, она девочка-одуванчик? Я ж тебя предупреждал: москвичи только на первый взгляд лохи лохами, на самом деле те еще щучки, палец в рот не клади. Впрочем, против наших им далековато будет…
   — Подожди! Смотри, она зашевелилась! Что делать?
   — Для начала заткнуться и послушать, что она скажет.
   Лежащая на полу Елизавета слабо пошевелила рукой. Попыталась приподняться, и тут же без сил упала обратно.
   — Где я? — спросила она заплетающимся языком. Борис и Наталья переглянулись.
   — Ты у нас в гостях, — быстро ответил Борис, сверкнув глазами в сторону супруги, чтобы та не вздумала вмешаться в разговор.
   — А вы кто? — продолжила Елизавета.
   — Мы твои хорошие знакомые, — тут же парировал Борис, ожидая следующего вопроса и пытаясь предугадать, о чем же пойдет речь.
   — А кто я? — спросила девушка.
   Наталья ойкнула и зажала себе рот рукой. Борис злобно посмотрел на супругу.
   — Ты… Ольга. Да, Ольга.
   — Ольга? — переспросила девушка и вновь лишилась чувств.
   Супруги переглянулись.
   — Это что же такое получается? У нее что, табуреткой память напрочь отшибло? — спросила дрожащая от возбуждения Наталья.
   — Выходит, что так. И нам это на руку. Где, ты говоришь, живет твоя тетка?
   — Да не тетка она мне, а бабка двоюродная, моего деда покойного сестра родная. А я ей внучатая племянница, — принялась разъяснять Наталья.
   — Да насрать мне на то, кем она там тебе приходится! Лучше прикинь: согласится ли она у себя нашу головой ушибленную девку подержать, пока мы тут все дела провернем?
   — Конечно, согласится. Только она до денег жадная! Боюсь, как бы много не запросила. Как узнает, что мы себе квартиру оттяпать собираемся, сразу цену взвинтит.
   — Вот за это не волнуйся. Я с ней переговоры вести буду. И больше, чем надо, не отвешу.
   — Слушай, а может, не надо с ней связываться, а? Оставим девку здесь, и вся недолга. Заодно и сэкономим…
   — Нашла на чем экономить! А если кто к Лизке в гости пожалует? А если к нам с обыском придут?
   — И что тогда? — обмерла Наталья.
   — А ничего хорошего! Находят девку, ее волокут в больницу, нас в кутузку. А вот если девки здесь не будет, тогда все значительно проще. Мы всем говорим, что она уехала к жениху, а квартиру нам сдала. И пойди проверь, так это оно или нет. Где девка? А нет ее! И спросить не у кого!
   — А если сам жених пожалует? Ему-то мы это втюхать не сможем, — резонно возразила Наталья.
   — Жениху скажем, что уехала отдыхать. Не понимаю, чего ты так на всякой ерунде заморачиваешься?
   — А как мы его узнаем? — не унималась Наталья. — Ну, жениха ейного.
   Борис смерил жену презрительным взглядом.
   — А фотографии на что? У нее этих альбомов целая полка! И вообще, хватит трындеть, а то она чего доброго кровью истечет. Поройся по шкафам, найди аптечку. Надо ей голову перевязать, а то не выдержит поездки, двинет кони…

* * *

   Человек сидел и смотрел на лежащие на полу осколки выскользнувшей из рук чашки. Странно. Давненько с ним такого не бывало. И ведь вроде крепко держал, а вот поди ж ты…
   Человек достал веник и принялся сметать осколки в мусорное ведро. Почему-то это ерундовое происшествие сильно опечалило его. Если так посмотреть, ничего и не случилось. Чашке этой цена копейка. В буфете еще с десяток таких стоит. Так чего ж он так расстраивается?
   Закончив уборку, человек вновь присел за стол. Да нет, что он себя обманывает? Дело все-таки не в чашке, а в той тревоге, которая поселилась в нем после этого дурацкого сна, и никак не проходит, несмотря на все самоувещевания и призывы не волноваться, беречь сердце.
   Неужели все-таки что-то стряслось? Как там было во сне? «Открытая некодированная передача сигнала бедствия»? Что бы это могло значить? И почему в землянке все разом посмотрели на него, словно только он и мог знать, где искать потерявшегося бойца?
   Человек поднялся и принялся собираться. Если он прав, тогда главное — не опоздать. Впрочем, прошло уже два дня. А это слишком большой срок. Да, лучше бы он ошибался…

* * *

   Я открыла глаза. Низкий потолок, зашитый почерневшей от времени фанерой. В центре потолка сиротливо висит лампочка без всякого абажура. Слышно, как жужжат назойливые мухи и бьются маслянистыми боками о стекло. И больше ничего.
   Я пытаюсь приподняться. Боже мой, как кружится голова! И тошнота сразу к горлу подступила. Значит, я больна. Но что со мной?
   Кое-как ощупав себя, я обнаруживаю на голове повязку. Пытаюсь ее снять, и это у меня не получается. Она намертво приклеилась к коже запекшейся кровью. Ее маленькие коричневые крупинки остаются у меня на пальцах. Вот это номер! Что со мной случилось? И… кто я, собственно говоря?
   Последняя мысль обескураживает меня. Я в панике лихорадочно пытаюсь припомнить хотя бы свое имя и фамилию, но увы: пустота. Отчаяние накрывает меня, я волнуюсь и плачу от испуга, как потерянный в лесу ребенок. Верните мне себя, пожалуйста! Я не понимаю, что происходит, но очень сильно боюсь этого. Пожалуйста, кто-нибудь!
   Словно откликнувшись на мой немой зов, в комнате появляется старушка. Впрочем, определение «старушка» относится только к ее возрасту. Во всем остальном, особенно в объемах — это бой-баба. Она сразу же мне не нравится. Что-то инстинктивно вопит внутри меня: она опасна! Посмотри хотя бы на эти усики над губой, разве у добрых старушек бывают такие? А ее ручищи? Они бугрятся мускулами и вздутыми венами, как у мужика. И смотрит она на меня ой как недобро.
   — Ну что, очухалась? — спрашивает она низким, но странно каркающим голосом.
   — Да, спасибо.
   — Жрать хочешь?
   — Нет, пока не хочу.
   — Ну, на нет и суда нет. Я пойду.
   Старуха разворачивается и собирается уходить, и я понимаю, что теряю последний шанс выяснить хоть что-то насчет себя и своего прошлого. Я изо всех сил зову ее:
   — Простите, пожалуйста!
   Старуха оборачивается. Видно, что моя просьба ее явно не греет и не радует.
   — Ну, что тебе?
   — А вы не могли бы рассказать, что со мной произошло?
   — Башкой об землю приложилась, когда с сеновала грохнулась. Вот и все дела. Ну, у тебя все?
   — Еще нет, — не унимаюсь я. — Простите, но я совершенно не помню вас. Вы кто?
   Старуха смеряет меня с ног до головы презрительным взглядом.
   — Я Прасковья, бабка твоя.
   — Как? Вы — моя родная бабушка?
   — А то! Стала бы чужая так с тобой нянчиться, как я. Нет, Ольга, ты и до этого умом не отличалась, а как упала — и вовсе последние мозги растеряла.
   Выходит, меня зовут Ольга. Уже что-то. Я так и сяк катаю это имя по рту, словно карамель, пробуя его на все лады: Ольга, Оленька, Ольчик… Но увы, никаких ассоциаций в связи с этим именем в голову так и не приходит.
   Отвлекшись, не замечаю, как бабка исчезает из комнаты. А я даже не успела узнать у нее, где мои родители и кто они. Почему я живу вместе с ней, а не с ними? Где, собственно говоря, находится ее дом? Это город или деревня? Когда у меня день рождения?
   Я вновь пытаюсь позвать бабку, но безрезультатно. Она или не слышит, или ей надоело разговаривать со мной.
   Я вновь и вновь насилую подсознание, пытаясь выудить оттуда хоть обрывочки полезной информации о своем прошлом. Но увы: как отрезало.
   Получается, полученный мною удар по голове был слишком серьезным. Надо предупредить об этом Прасковью и попросить ее, чтобы она вызвала мне врача. Я чувствую себя так плохо, что боюсь, как бы все не закончилось слишком печально. Вряд ли она станет рисковать жизнью и здоровьем своей единственной внучки. Или не единственной? Боже мой, я ведь даже этого не знаю…

* * *

   Борис и Наталья, утомленные, но веселые, сидели за кухонным столом и праздновали.
   — А все-таки есть фарт на свете! Я как чувствовал, что все будет тип-топ! — снова и снова повторял Борис, не забывая опрокидывать в себя стопки заледеневшей хозяйской водки.
   — Только таксист такую прорву деньжищ запросил, — пожалилась Наталья. — Почитай моя месячная зарплата. А всей езды два часа туда, два обратно. Ну, и там нас подождал. А бабок срубил немерено.
   — Зато лишних вопросов не задавал. А в нашем деле это дорогого стоит. И ждать нас ему прилично пришлось, а простой тоже денег стоит, не забывай. Жаль, до хутора дорогу не провели. Я пока нашу спящую царевну доволок, едва не надорвался. Надо же: худоба худобой, а тяжелая, зараза!
   — Я все боялась, что Прасковья много запросит. Или вообще взашей выгонит.
   — Да, на Прасковье твоей мы неплохо сэкономили. Я ж тебе говорил: дай мне переговоры вести, и все получится. Так оно и вышло. Она еще большей жадиной, чем ты оказалась. За копейку удавится.
   — Это я-то жадина? — взвилась Наталья. — Ах ты, шельмец! А когда я тебя, значится, одевала-обувала за свой счет, да на последние гроши, жадиной не была?
   — Уж и пошутить нельзя, — отозвался Борис, сообразив, что разгневанная супруга, пожалуй, не станет церемониться, и оптом припомнит ему все прегрешения и обиды за все последние годы, если ее немедленно не успокоить.
   — Не люблю я такие шутки! — как отрезала Наталья, и за столом повисло неловкое молчание.
   — Ладно, хорош дуться, — возобновил попытки примирения Борис. — Лучше скажи: Прасковья эта сможет девку на лекарстве держать?
   — Если надо — силой вольет. Хотя не понимаю: чего ты так из-за этого переживаешь? Лизка все равно память потеряла. Так зачем ее дальше спаивать?
   — Так, на всякий случай. Чтоб было. Сегодня она даже имени своего не помнит, а завтра вдруг, — Борис щелкнул пальцами, — оп-па, и она снова в курсе, что ее дурят, а мы с тобой в ее квартире шикуем. И что она будет делать?
   — Что?
   — Доберется до первого же милиционера и сдаст нас, как миленьких.
   — Ага, а то забыл, что от Прасковьи до ближайшей деревни с десяток километров будет, да и милиции в этом захолустье днем с огнем не сыщешь. Разве что в селе отделение милиции есть, да и то не факт. И кто тебе сказал, что от Прасковьи так легко вырваться? Она Лизку в случае чего как тростинку перешибет одной левой. Кстати, ты ей что сказал насчет применения силы?
   — А с чего это тебя вдруг так взволновало?
   — Ну, а вдруг Прасковья переборщит, и Лизка калекой останется? Или вовсе жизни лишится. Что тогда?
   — Ну, бабку твою я строго предупредил, что Елизавета нам покамест нужна живой. А вот насчет здоровой — это исключительно на ее усмотрение. Главное, чтобы руки целы остались, когда придет пора подписи на бумагах ставить.
   — А она поставит? — усомнилась Наталья. — Ты ж ей втюхал, что ее Ольгой зовут. А расписываться придется за Елизавету. И вообще: зачем ты устроил эту подмену имен? Никак не пойму.
   — Ну, эта задачка не для средних умов, — напыщенно отозвался Борис, и Наталье стоило больших трудов удержаться и не врезать по его холеной самодовольной морде. — Видишь ли, если бы я сказал, что ее зовут Лиза, девка быстрее бы начала вспоминать свое прошлое. Психика — вещь тонкая, никогда наперед не скажешь, куда кривая вывезет. А так, Ольга и Ольга. Пусть теперь голову поломает. Прасковья ей не поможет, поскольку сама ни черта не знает…
   И тут в дверь настойчиво позвонили. Раз, другой. Супруги настороженно переглянулись. Вновь раздалась трель дверного звонка. Борис вздохнул, перекрестился и пошел открывать. Наталья осталась на кухне.
   На пороге стоял пожилой человек. Он растерянно перевел взгляд с номера двери на Бориса, но ничего не сказал.
   — Ну, чего надо? — не выдержал Борис, почесывая туго обтянутое майкой пузо.