Седов Б.. Фарт

   Не знаю, как отнеслась к этому Пресвятая Дева Мария, но я бы на ее месте немедленно послал к нам какого-нибудь соответствующего небесного агента, вооруженного лазерным мечом, как в «Звездных войнах», чтобы он нашинковал нас для адской сковородки. Однако ничего подобного не произошло, а вместо агента в распахнувшейся двери показался Серега, в левой руке державший очередную оплетенную бутыль, а правой поддерживавший черноусого амиго, едва державшегося на ногах.
   Покачнувшись, Серега отпустил амиго, который незамедлительно вывалился за дверь и рухнул на землю, и, осмотрев комнату, поинтересовался:
   – Вы уже закончили совещание?
   Я грозно посмотрел на него и сказал:
   – Когда ты протрезвеешь, я разорву тебе жопу за нарушение дисциплины. Чему тебя там в твоей академии учили? Шпион хренов!
   – А что, – попытался отпереться Серега, – делать-то все равно нечего, ты сам вчера сказал…
   – Я не об этом говорю. Вот если бы ты вломился в кабинет, где совещаются два генерала, что бы от тебя осталось?
   – Понял, не дурак, – Серега четко развернулся через левое плечо и исчез, аккуратно притворив за собой дверь.
   Похоже, он все-таки сообразил, что позволил себе лишнее.
   – Хромает дисциплинка-то, – сказал Альвец по-русски и понимающе усмехнулся.
   – Хромает, родимая… А что делать?
   – Что делать? – он снова перешел на английский, – пулю в башку, вот что делать.
   – Ну, знаете, – я был несколько ошарашен таким радикальным подходом к вопросам дисциплины, – это уж слишком…
   – Нет, не слишком, – резко возразил Альвец, – иначе ничего не добьетесь. Подчиненные, если их не усмирять вовремя, обязательно норовят сесть на голову.
   – Возможно… – я кивнул, – но у вас их тут, как собак нерезаных, вся страна мечтает попасть в ваше повстанческо-наркотическое подполье, а у меня – всего трое. Так что я лучше как-нибудь по-другому попробую.
   – Ваше дело, – Альвец пожал плечами, – а вообще можно было его и не выгонять, мы ведь на сегодня закончили?
   – Закончили.
   – Тогда предлагаю выпить за успешное завершение.
   – Годится, – согласился я, – только я Серегу позову, а то он, бедный, расстроился, наверное…

* * *

   Я сидел на берегу пруда с водопадом и, наподобие васнецовской Аленушки, задумчиво смотрел в воду. Когда сидишь рядом с тихой водой, думается намного лучше, чем, например, на концерте «Роллинг Стоунз». В этом я убедился давно.
   А подумать мне определенно было о чем.
   С того момента, как во мне зашевелился патриотизм, я решил, что во многом, хотя и не во всем, мои цели вполне совпадают с тем, чего хотели ребята и зверята из ФСБ, а также из ФБР. И потому с легкостью согласился на предложение Риты и Наринского. Сказать по правде, это предложение было таким, что от него было невозможно отказаться, но согласился я вовсе не поэтому. Просто мне не нравилось, что кто-то производит наркотики, приводящие людей к смерти, и зарабатывает на этом деньги.
   И теперь, когда мне представилась возможность встрять в дела наркомафии на самом высоком уровне и хорошенько попортить всяким там наркобаронам и наркоимператорам кровь, я, говоря по правде, завелся. И даже почувствовал себя Игроком, который делает серьезные ходы не из любви к наживе, а просто так, ради собственного удовольствия, да еще и с пользой для людей. Да что там – для людей… Для Человечества!
   Опаньки! Вот ты, Знахарь, и добрался наконец до тех фишек, которыми и впрямь стоит сыграть.
   Это тебе не криминальные разборки на уровне воров в законе, которые на самом деле являются обыкновенной кровавой грызней за власть и за деньги. Это поинтереснее, чем непростой, но никому не нужный путь на вершину русской криминальной пирамиды в чужой Америке.
   Я посмотрел в воду и увидел, как по поверхности бегают небольшие жучки. Совсем как на Ореховском озере. Правда, жучки были какие-то не наши, не русские, но это не имело никакого значения. Из глубины поднялась полосатая рыбка, напоминавшая обыкновенного озерного окушка, и слопала одного из жучков.
   Вот так и мы – то слопаем кого-нибудь, то нас слопают.
   Закон, понимаешь, джунглей.
   Я оглянулся на окружавшие пруд джунгли и, вздохнув, полез за сигаретами.
   Прикурив, я продолжил размышления на тему дел своих скорбных.
   Значит, так. Цель – собрать наркобаронов и укокошить их всех, чтобы от них и мокрого места не осталось. Вроде все просто, но…
   Крестьяне, трудящиеся на полях, где растет кока, которая им не принадлежит, вообще не при делах. Они просто работают. Наемные труженики. Им все равно – что коку выращивать, что кабачки, лишь бы деньги платили. У нас в России любой колхозник, если ему положить хорошее жалованье, пойдет работать на маковую плантацию и глазом не моргнет. Ладно, хрен с ними, с этими крестьянами. А также хрен с теми, кто за заработную плату превращает листья коки в снежок. Эти тоже работяги, хотя и должны бы понимать, что их дело не угодно Верхнему Парню.
   Те, кто возит все это, тоже мусор, но уже опасный.
   Они вооружены автоматами Калашникова, а также израильскими игрушками «Узи» и готовы палить во все, что движется. Страшненькие ребята, но все равно они не больше чем рабочая скотина или расходный материал.
   Все эти батраки, варильщики, фасовщики, лихие шоферюги и свирепые охранники меня не интересуют. А вот те, кто организует все это, те, кто заказывает и оплачивает, – другое дело. И они делятся на два основных вида.
   Первые – здесь, по эту сторону Карибского моря.
   Они занимаются выращиванием коки и изготовлением кокаина. Поставлено это на широкую ногу и является самой настоящей индустрией.
   Вторые – на северном берегу того же Карибского моря.
   Они это получают и распространяют.
   И те и другие – наркобароны. А также наркографы, нарковиконты и наркопринцы. Дон Альвец из этой же компании, и ему тоже кирдык корячится. Я его не пощажу, несмотря на то, что он помогает мне выйти на нужных людей. Будем считать, что он сам себе могилу роет. В этом даже есть особый смак.
   Но есть еще и проблема.
   Для того чтобы их угробить, нужно собрать всех в одну кучу. А вот с этим не так все просто. Скажем, здесь, в Никарагуа, я могу собрать всех наркодельцов Южной Америки. Непросто, но возможно.
   И в Штатах можно организовать подобный сходняк.
   Но хочется всех сразу, а это – увы! – никак.
   Или там, или тут. То есть – и там и тут, но по очереди. И получится так, что те, кто будет вторым номером, уже будут знать, что с заморскими партнерами разобрались по полной, собрав их всех в одно место.
   Что же делать, что же делать…
   Вот если бы и те и другие жили на одном континенте и в одной стране – тогда другое дело. Но, как говорится, если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой. Значит, придется позаботиться о том, чтобы оба сходняка произошли в одно время. По-другому не получится. А жаль! Я бы хотел лично присутствовать и там и тут. И не только присутствовать, но и принимать самое непосредственное участие, то есть, как говорила Наташа, прыгать по веткам с дымящимся стволом в руках.
   Допустим, соберу я в одном месте и в одно время всех самых больших нарколюдей, соберу и изничтожу. Порадуюсь победе добра над злом и возликую, но радость и ликование будут недолгими, думаю, не дольше суток. Потому что на место наркобарона номер один тут же, немедля, сядет наркобарон номер два, сядет и возблагодарит мужественного непримиримого Знахаря за помощь в карьерном росте. А когда яростный борец с наркомафией Знахарь вместе с могущественными Игроками измыслит и воплотит в жизнь сверхковарный план по уничтожению всех наркобаронов номер два, их место займут те, кто значится под номером третьим…
   Праздность – мать всех пороков, и главный порок – праздное умствование. Пришел человек, и не вполне трезвый человек, между прочим, сел покурить на бережку пруда, поглядел на воду, послушал шум водопада, и – пошло-поехало, еще немного – и начну я рассуждать о природе извечного Зла и ответственности Бога за все, творимое на Земле… Проблемы надо решать по мере их поступления, и сейчас моя задача – уничтожить наркобоссов по обе стороны Карибского моря.
   Я бросил давно погасшую сигарету в воду и бездумно следил, как ее уносит течением. Окурок медленно уплыл, и я потерял его из виду. Кряхтя, потому что отсидел на жестком камне зад, я поднялся, отряхнул штаны и направился в сторону жилья, чувствуя, что настало время что-нибудь съесть, а также и принять немного на грудь. Жизнь в южноамериканском диком лесу, да и вообще вся эта тропическая обстановочка здорово расслабляли и подталкивали к некоторому разврату. Как в смысле основных инстинктов, так и в области пьянства. Главное – не лечь или не наступить на змею. И не споткнуться о крокодила. И не плюнуть в морду ягуару. И все будет нормально.
   Завидев среди деревьев ставшие уже знакомыми хижины, я прибавил шагу, и тут навстречу мне вышел Серега. Он держал в руке все ту же бутыль и, похоже, приближался к блаженному состоянию.
   – Слышь, Костя… – начал он, икнув.
   Я подошел к нему и сильно ткнул кулаком в живот.
   Ну не то чтобы действительно сильно, нет, но так, чтобы он почувствовал.
   Он икнул еще раз и удивленно уставился на меня.
   – Не понял, – сказал он, потирая мускулистое брюхо.
   – Сейчас поймешь, – многозначительно ответил я, – какой я тебе, на хрен, Костя? Ты что, вообще мозги пропил? Хочешь, чтобы я поступил с тобой, как настоящий начальник? Хочешь?
   И я еще раз двинул его в живот.
   Бесполезно. Все равно что бить в мешок с песком.
   – Ну ладно, Тедди, я все понял, – сообразил он наконец, – только не бей меня больше. У меня от этого только икота усиливается.
   Вот ведь кабан здоровый!
   Кто другой от такого удара согнулся бы, а этот только икает.
   – Еще одна такая оговорка, и я запрещу тебе пить, – пригрозил я, – ты веришь, что я смогу проутюжить тебя, несмотря на то, что ты такой лось?
   – Верю, – угрюмо ответил Серега, – разрешите идти?
   – Идите, – смилостивился я.
   Он сделал несколько шагов в сторону поселка, но неожиданно резко обернулся и, покачнувшись, радостно вскричал:
   – Я чего хотел сказать-то! А ты меня сбил с толку! Педро связывался по рации со своими, и те сказали, что через час к нам прилетят гости.
   – Гости? – я нахмурился, – какие еще гости?
   Он встал в театральную позу и, завывая, произнес:
   – Я пришел, чтобы сообщить вам пренеприятное известие!
   Тут ему стало смешно, и он фыркнул, но, с трудом сохраняя серьезный вид, все же продолжил:
   – Пренеприятнейшее известие. К нам едет ревизор!
   – Какой ревизор? Говори толком!
   – Точнее – ревизорша.
   В моей голове мелькнуло подозрение, но, прежде чем оно оформилось в ясную мысль, Серега закончил:
   – Ревизорша Рита. Знаешь такую?
   – Знаю, – ответил я, – а ну дай сюда бутылку! Все только себе в рыло, нет чтобы о товарище вспомнить!
   И, отобрав у него бутыль, я хорошенько присосался к ней.
   Две бабы сразу – это слишком.
   А если они устроят тут женскую дуэль на ножичках?
   И я приложился к бутыли еще раз.
   Хорошие бутыли делают в стране Никарагуа, большие и ёмкие…

Глава 8
Джунгли и женщины

   Старая двухмоторная помятая жестянка показалась над верхушками деревьев и резко нырнула вниз, к короткой просеке, считавшейся тут взлетно-посадочной полосой. Подскакивая, самолет помчался по кочкам и ухабам, и его крылья так болтались вверх и вниз, что я уже испугался, что они отвалятся. Наконец пилоту удалось остановить свой музейный экспонат в десятке метров от деревьев, и настала тишина.
   Овальная дверь в борту воздушного грузовика со скрипом распахнулась, и на землю выпал помятый алюминиевый трап. Первым на него ступил пилот, который, как мне показалось, был не очень трезв, потом двое латиносов, тащивших тяжелый ящик с надписью «взрывчатка», и наконец, прикрывая глаза рукой от солнца, из самолета вышла Рита.
   Мне захотелось броситься к ней и облапить, но вместо этого я солидно и не торопясь подошел к трапу, подал ей руку и вежливо помог спуститься на грешную южноамериканскую землю. Небрежно поцеловав прохладную щеку Риты, я забрал у нее сумку и сказал:
   – Уэлкам, сеньорита! Добро пожаловать в джунгли.
   Рита потянула носом и, с подозрением посмотрев на меня, ответила:
   – И вам того же. А ты, животное, опять пьяный!
   – Я вовсе не пьян, а просто принимаю спиртное в профилактических целях. Здесь свирепствует тропическая лихорадка. Видишь, одного уже свалила.
   И я показал на валявшегося в сторонке амиго, который удушливо храпел, раскинув руки и широко раскрыв рот.
   – Видишь, как тяжело он дышит? Мы уж не знаем, дотянет ли до вечера.
   – Ладно, хватит паясничать, – сказала Рита, неодобрительно оглядывая обстановочку, – показывай мои апартаменты.
   – Мой дом – твой дом!
   И с этими словами я направился к своей хижине.
   Рита пошла за мной.
   Когда мы проходили мимо распахнутой и повисшей на одной петле двери той самой халупы, в которой происходили общие собрания, из нее вышла Кончита и, прислонившись к косяку, проводила Риту долгим взглядом. При этом ее пальцы постукивали по рукоятке десантного ножа, висевшего в потертых ножнах на поясе.
   Наверное, у женщин есть особый орган, работающий на радиоволнах, причем со скоростью самого мощного компьютера, потому что, бросив на Кончиту мимолетный взгляд, Рита поджала губы и, когда мы вошли в мое скромное жилище, сразу же спросила меня:
   – А это еще что за шалава? На смугленьких потянуло?
   Я кинул сумку на кровать и, повернувшись к Рите, попытался обнять ее.
   Она увернулась и, обойдя стол, села на один из шатких стульев.
   – Налей мне вина, – сказала она, – от тебя так разит, что единственный способ спастись от этого – выпить самой. Тогда, может быть, я перестану чувствовать твой запах. Вообще-то от тебя еще кое-чем пахнет.
   И она посмотрела на кровать взглядом Шерлока Холмса.
   – Смени белье.
   – Дорогая, я здесь второй день и пока не знаю, на что в сельве можно поменять белье, может быть, на бутылочку текилы. Ты хочешь выпить? Так у меня есть…
   По правде говоря, я несколько растерялся, потому что не ждал такой холодной встречи, но это быстро прошло, и, поставив перед Ритой бутыль с вином, я сел напротив и закурил.
   – Ты не хочешь налить мне? – поинтересовалась она, поигрывая пуговицей на рубашке в стиле сафари.
   – Не-а! – ответил я и налил себе, – раз ты такая гордая, то должна быть способна поухаживать за собой сама. Тут, знаешь ли, демократия, первобытная жизнь, так сказать…
   Рита прищурилась и, покачав головой, как бы говоря, ну-ну, налила себе вина, чуть не уронив тяжелую бутыль. Снова утвердив ее на столе, она подняла стакан и посмотрела его на свет.
   – Со свиданьицем! – сказал я и, не дожидаясь ее, выпил до дна.
   Рита, не сводя с меня глаз, пригубила вино и поморщилась.
   – Ну и бормотуха! – сказала она, ставя стакан на стол.
   – А мне нравится, – весело сказал я и налил себе еще.
   – Хочешь анекдот? – спросил я Риту, болтая вино в стакане.
   – Пошлый?
   – Почему пошлый? – обиделся я.
   – Все твои анекдоты пошлые, грубые и с нецензурными словами.
   – Можно подумать, что я с утра до ночи рассказываю тебе анекдоты, в кои веки собрался…
   – Ладно, давай свой анекдот, – и она загодя приняла брезгливо-скучающий вид.
   – Один хохол спрашивает другого: – Грицько, знаешь, як москали называют пыво? – Як? – Пи-и-во!
   – Ну и что?
   – А то, что знаешь, как испанцы называют вино? Эль вино!..
   Замешательство прошло, и теперь я ощущал себя совершенно нормально и был готов спокойно выносить женские фортели, на которые Рита, похоже, настроилась всерьез.
   Залудив второй стакан, я почувствовал, как вино согрело и расслабило меня, и, прикурив очередную сигарету от окурка предыдущей, я выпустил дым в потолок и поинтересовался:
   – А ты чего вообще прилетела-то? Дело какое есть или так просто, от скуки?
   Рита внимательно посмотрела на меня и сказала:
   – Эк тебя разбирает, дорогой.
   – Меня разбирает? – искренне удивился я, – ну это уж ты того… Вовсе меня не разбирает. Я просто выпиваю себе и получаю удовольствие. А если кому не нравится, то это его личные проблемы.
   – Дело не в выпивке, – сказала она, снова взяв стакан.
   – А мне нет дела до того, в чем дело, – тонко и изысканно поиграл я словами, – ты прилетела? Прилетела. Я тебя встретил? Встретил. Вещи в номер отнес? Отнес. Все, свободен.
   Я встал и вышел из хижины.
   Потянувшись и оглядевшись, я увидел дона Рикардо, который, сидя на завалинке, разговаривал о чем-то с пилотом.
   Перед ними стояла бутыль, и в руках они держали полные стаканы.
   Я подошел к ним и сказал:
   – Салют, камарадас!
   Рикардо Альвец улыбнулся и ответил:
   – Салют, Тедди! А где ваш стакан?
   Я посмотрел на свои пустые руки, потом обернулся и, увидев все так же стоявшую в дверях Кончиту, сказал ей:
   – Кончита, куколка, принеси благородному дону стакан, пожалуйста!
   Кончита улыбнулась и скрылась в хижине.
   Ровно через две секунды она вышла, держа в руке стакан, и протянула его мне.
   – Грациа, сеньора!
   Альвец захохотал и спросил:
   – Откуда мистер Свирски знает испанский?
   Я подставил стакан пилоту, который уже наклонял бутыль, и небрежно ответил:
   – Ну, такие элементарные слова знает любой уважающий себя человек.
   – Тогда я предлагаю выпить за уважающих себя людей, – сказал Альвец.
   – Согласен, – ответил я, и мы выпили.
   Альвец отер губы и, поставив стакан на землю между ног, сказал:
   – Я связывался с нужными людьми и уже получил предварительное согласие.
   – Это хорошо, – ответил я, – а еще какие-нибудь новости имеются?
   – Другие уважаемые люди, за которых мы только что выпили, еще раз подтвердили, что мистер Тедди Свирски, он же Знакар, весьма уважаемый человек, и на его слово можно положиться.
   – Это приятно, – кивнул я, – но все же было бы интересно узнать, что они сказали о количестве товара, суммах денег и сроках сделок. И вообще, кто эти уважаемые люди?
   – Вы, Тедди, их не знаете, это я гарантирую. А о тех вещах, которые вы только что перечислили, мы будем говорить…
   Он нахмурился, задумавшись, пошевелил губами и объявил:
   – Ровно через три дня. В пятницу утром все будет известно.
   Я тоже нахмурился, пытаясь вычислить дни недели в обратном порядке, наконец мне это удалось, и я спросил:
   – Это значит… Сегодня понедельник, что ли?
   – Да, а что? Это имеет какое-нибудь значение?
   Я посмотрел на Альвеца и, поняв, что задал идиотский вопрос, рассмеялся:
   – Ровно никакого. Здесь, в этих ваших джунглях, многое теряет всякое значение и смысл. А уж дни недели и прочие условности – в первую очередь.
   – Вот! Я вижу, что вы начали понимать тонкости здешней жизни. За это нужно выпить!
   Пилот, слушавший наш разговор с видом тупого тракториста, присутствующего при разговоре председателя колхоза с министром, при слове «выпить» встрепенулся и схватил бутыль за горло.
   Мы подставили стаканы, и он, несмотря на то что был уже изрядно на кочерге, налил нам и себе недрогнувшей рукой, которая была тверда, как чугунная рука Ленина на памятнике у Финляндского вокзала.
   Между прочим, об этих памятниках…
   По всему Питеру расставлены, точнее – были расставлены памятники Ленину.
   Большинство из них изображали великого провокатора с рукой, выставленной вперед и указывавшей, по всей видимости, на какую-то великую цель. Или, во всяком случае, в ту сторону, где эта цель находилась.
   Так вот, если представить себе все множество этих памятников, торчавших не только в Питере, а вообще по всей территории СССР, то указывали они во все стороны сразу. Я считаю, что тут имело место некое политически-идеологическое упущение. Надо было, чтобы все они указывали в одну сторону, например, в сторону Кремля. Вроде того, как кресты на храмах сориентированы по сторонам света, или, скажем, мусульмане во время молитвы поворачиваются к Мекке. А так получается, что, посылая нас в разные стороны, он послал всех туда, куда мы и пришли. Недокумекали идеологи. Ошибочка вышла.
   И ведь черт его знает, может быть, с точки зрения всякой магии и прочих оккультных дисциплин именно это и стало причиной краха коммунистической идеи, может быть, если бы все памятники Ленину указывали в одну точку, произошло бы магическое сфокусирование, концентрация усилий и устремлений, и все обернулось бы иначе. И жили бы мы сейчас при светлом настоящем.
   Я представил себе это светлое настоящее, вообразил сорок восьмой съезд КПСС, и мне стало так тоскливо, что я залпом выпил полный стакан вина.
   Поставив его на землю, я посмотрел на Альвеца, который только что сделал то же самое, и мне в голову вдруг пришла отличная мысль.
   – Дон Рикардо, – сказал я, чувствуя, как вино бежит по моему организму, зажигая меня и искрясь, – а что, если мы сходим на охоту?
   – На охоту? – Альвец весело удивился, – интересная мысль.
   Он посмотрел на пилота, потом на компанию своих черноволосых соотечественников, веселившихся в тени самолета, потом снова на меня и сказал:
   – Только, знаете, Тедди… – он задумчиво почесал подбородок, – я не люблю просто так убивать зверей. Убивать можно, но только защищаясь или для того, чтобы потом съесть. Мы пойдем на охоту, но не будем стрелять. Мы сделаем лучше.
   Я несколько удивился такой гуманности со стороны профессионального революционера, наркоторговца и убийцы, но не подал виду, а только спросил:
   – Лучше – это как?
   Глаза Альвеца загорелись, и он, сжав костлявый загорелый кулак, ответил:
   – Мы поймаем кугуара. Живого.
   Я удивленно уставился на него, а он, прищурившись и глядя вдаль, сказал:
   – Поверьте мне, Тедди, в том, чтобы убить прекрасного и грозного зверя, нет ни удовольствия, ни славы. Посудите сами, – Альвец откинулся назад, удобно облокотившись на ветхую стену хижины.
   Похоже, хорошее домашнее винцо зацепило его и привело в благодушное настроение, расположив к приятной беседе и к философским рассуждениям.
   – Посудите сами, – сказал Альвец, сделав знак пилоту, который тут же схватил бутыль и наполнил наши стаканы, – вы выходите против зверя, у которого, кроме собственных зубов и когтей, нет ничего. А у вас в руках – современный карабин, пулей из которого с безопасного для вас расстояния вы можете проделать в этом звере кровавую дыру размером с кулак. Некоторые вообще ходят на охоту с автоматами. Я не мясник, мистер Тедди, и мне не доставляет удовольствия убивать зверей.
   Я слушал Альвеца и диву давался.
   Ведь подонок, сволочь и вообще опасный для общества тип, а рассуждает, как какой-нибудь член общества защиты живой природы. Хотя, как я слышал, жестокие люди, склонные к насилию и убийствам, часто имеют такую отдушину, в которой чувствуют себя гуманными и добрыми. И при этом они вовсе не притворяются. Геринг постоянно держал маленьких львят в своем замке в Шорфхауде, и собственноручно их купал в собственной ванной, и, будучи рейхсминистром, издал какие-то жуткие законы против охотников. А Геббельс, например, любил собачек и детей. Что не помешало ему, между прочим, укокошить своих детей за милую душу. Хотя, с другой стороны, если представить себе, какая жизнь могла быть у его детей после окончания войны и Нюрнбергского процесса, то неизвестно, что лучше. Яд из рук любящего папочки или постоянное сознание того, что ты наследник одного из величайших злодеев человечества.
   Ну вот, опять меня потянуло на философические рассуждения. Должно быть, в виноградной лозе содержатся какие-то вещества, ферменты или не знаю еще что, которые побуждают человека к возвышенно-отвлеченным мыслям, не случайно все великие философы родились в местах произрастания винограда – в Греции, Риме, Франции…
   Правда, из этой схемы выпадают Германия, где нет винограда и куча философов, и Испания, где все с точностью до наоборот. Хотя я испанских философов могу просто не знать, не такой уж я спец в этом вопросе, а влияние шнапса и пива в немецкой философии ощущается, уж больно она мрачная и бесчеловечная, каким и должен быть человек, постоянно смешивающий эти два не самых благородных напитка…
   – Так что, дорогой Тедди, – прервал мои философские измышления Альвец и протянул мне полный стакан, – мы пойдем на охоту, но не с винтовками, а с сетью. И мы поймаем свирепого кугуара, который будет рычать и пытаться выпустить нам кишки. А если ему это удастся, то мы не будем его убивать. Он имеет на это право.
   – Согласен! – твердо ответил я, – за удачную охоту!
   – За удачную охоту! – повторил вслед за мной Альвец, и мы выпили.
   Пилот не отставал от нас, и было видно, что по части выпивки он тоже профессионал. Мне стало интересно, и я спросил у Альвеца по-русски:
   – А он хоть раз трезвый в кабину залезал?
   Альвец задумчиво посмотрел на воздушного аса, который, заглотив очередной стакан, начал поглядывать в сторону своего жестяного монстра, видимо, испытывая желание что-нибудь проверить или куда-нибудь полететь, и сказал:
   – Честно говоря, не знаю. Но он всегда прилетает туда, куда нужно. А остальное меня не интересует.
   Что ж, в его словах был свой резон, и я кивнул.
   – И когда мы пойдем ловить голыми руками дикого… – начал было я, но тут со стороны моей хижины раздался истошный женский визг.
   Я вскочил, а дон Рикардо, лениво повернув голову на этот звук, усмехнулся и сказал только:
   – Женщина!