Борис Седов
Фарт
Пролог
Я не выбирал имени, которое ношу.
Когда я родился, мои родители по каким-то своим соображениям решили назвать меня Константином, а фамилия Разин досталась от далеких и теперь уже неизвестных предков.
Итак – Константин Разин.
Прозвище свое я тоже не сам выбирал.
Знахарем меня назвали урки уголовные, потому что до превращения, произошедшего со мной, я был врачом. Могли бы просто Доктором окрестить или Лекарем, например, но, видать, Знахарь им больше по душе. Есть в этом слове что-то магическое, сказочное, что ли… Знахарь-то по словарям-толкованиям – тот, кто и портит, и правит людей. Вот и я – поначалу правил, а в последнее время все больше портить приходилось. Души-то я не портил, а тела их бренные…
Эх, блин, сколько тел этих за моей спиной осталось, причем безвозвратно попорченных…
Ну и ладно. Знахарь так Знахарь.
Мне ровно тридцать три года.
Как раз в этом возрасте одного парня приколотили гвоздями к перекладине за то, что он во всеуслышание заявил, что он Бог и что отец его тоже Бог.
Ни больше ни меньше.
Сейчас-то на такое заявление никто и внимания не обратит, ну повертят пальцем у виска и пойдут дальше, чуть не каждый год возникают и, нахватав у дураков денег, исчезают невесть куда новые пророки, мессии и даже антихристы, а тогда…
Тогда к таким вещам относились серьезно, вот и распяли его в назидание другим, чтобы умов не мутил, а может быть, – из страха, что так оно на самом деле и есть. И ведь не испугались, что папаша за своего сына всех раком поставит, а может быть – знали, что ничего особенного не произойдет?..
А казнили его, скорее всего, просто потому, что он мешал тогдашним правителям проворачивать обычные для правителей всех времен и народов грязные макли.
Он ведь что говорил – царство мое, мол, не от мира сего. То есть как это – царство? Что значит – не от мира сего? Ты, парень, брось, мы в этом мире живем, мы этим миром правим, а ты тут какими-то странными байками народ с толку сбиваешь! Давай-ка мы тебя, дружок, распнем, чтобы зря языком не трепал.
И – распяли…
Да вот только получилось все не так, как они думали, а совсем наоборот. О них самих давно уже позабыли, зато байки, которые парень этот рассказывал, запали людям в душу и постепенно превратились в Новый Завет. И помнят люди о парне об этом распятом, по имени Иисус, да о другом, что его предал, – Иуде, и неизвестно еще, кто больше людям в душу запал, от кого большее наследство осталось. И я тут не о деньгах говорю – о другом наследстве, что посерьезнее будет, да и пострашнее, пожалуй…
Сам-то я человек не религиозный, у меня другое представление о мире, но насчет парня этого ничего плохого сказать не могу. Жаль только, что никто так и не понял, что он имел в виду. И это так и есть. За две тысячи лет люди не изменились ни на йоту. Какими были, такими и остались. И иногда кажется, что людей во все времена больше всего интересовало – сколько это тридцать сребреников, по теперешнему курсу и не продешевил ли Иуда, продавая своего Учителя…
А вот если бы поняли, чему учил этот похожий на современного хиппи еврейский парень по имени Иисус, да не только поняли, но и жили по его учению, так, может, вся жизнь у людей по-другому шла, у всех людей, и у меня в том числе, но, как говорится, что выросло – то выросло.
Вот, значит, стукнуло мне тридцать три, и получается интересная вещь.
Ничего великого я до сих пор так и не совершил, а распять меня уже хотят. Меня и застрелить хотят, и задушить, и утопить, и зарезать, и взорвать – в общем, лишить жизни всеми возможными способами. Тот парень из Назарета был беден, как бродячая собака, а я богат, как царь, так что желающих покончить со мной, предварительно забрав у меня все, что есть, побольше будет, чем у него. За ним охотились всего лишь десяток-другой священников да чиновников, саддукеями и фарисеями их тогда называли, а по моим следам, уткнув носы в землю, несется свора, которая уместится разве что в концертном зале «Октябрьский», и это единственное, чем я его превосхожу.
Гордиться тут, конечно же, нечем, это ясно.
А рассуждаю я на эту тему просто потому, что прямо перед окнами гостиницы, в которой я поселился со своими друзьями, торчит модерновый католический храм с крестом на макушке. И я, значит, как тот акын чурбанский, который что видит, о том поет, тоже – что вижу, о том и думаю. Стою у огромного, во всю стену, окошка, гляжу на улицу, именуемую по-здешнему «стрит», и думаю обо всякой всячине. Машины по стриту этому едут – о машинах думаю. Классные тачки все-таки американцы делают, хотя мне больше по душе те их машины, что в 50-е годы делались, – здоровенные такие динозавры, лаком да никелем сверкают, увидишь такую на улице – сердце замирает, потому что это – Машина, а не просто средство передвижения.
Сами-то американцы все больше на «лексусы» пересаживаются, потому что бензин дорожает, а центы да доллары они считать ох как умеют, и не только умеют, но и любят. Но сердцу не прикажешь, и так же, как и я, тащатся они от своих чудовищ, сделанных лет 40—50 назад, и стоит человеку хоть немного приподняться, в бизнесе, кино или на наркотиках, сразу же обзаводится он каким-нибудь розовым «кадиллаком» 57-го года, который, говорят, так любил Элвис, чтобы рассекать на этом «кадиллаке» необъятные просторы матушки-Америки, радуя себя, своих друзей, и уж тем более – подруг. Так думаю я, глядя в широкое американское окно, хотя думать мне нужно было совсем о другом.
Например, о том, какой галстук надеть сегодня вечером.
Вчера произошло событие, которого давно ждала вся Америка.
Не скажу, чтобы это событие сильно касалось культурной жизни или там серьезной политики, судеб мира и всей прочей ерунды, но американская демократия в очередной раз показала, на что она способна.
Герой всех времен и народов – Великий Терминатор – стал губернатором Калифорнии. Не знаю, как другие, а лично я доволен. По душе мне этот простой австрийский парень, сам, своей волей, силой и руками слепивший свою жизнь и ставший кумиром для многих миллионов пацанов во всем мире. И не пустыми словами проповедей, а своей жизнью доказавший, чего может достичь человек, если очень захочет, и, главное, не по трупам врагов и друзей подняться на вершину, а устилая себе дорожку собственными мозолями и поливая собственным потом. Не знаю, как сейчас, а в годы моего детства-юности у каждого уважающего себя парня над кроватью висел портрет Арни, чаще всего вырезанный из советского журнала, с плохой, нерезкой печатью и неправдоподобными красками, но ведь был! Иконы в доме не было, а Шварценеггер – был…
Это тебе не какой-то третьеразрядный, никому не известный актеришка, выбившийся в президенты. Это – сам Арнольд Шварценеггер, великий и могучий Конан, Терминатор и Стиратель. И, между прочим, гадом буду, – президентом он тоже станет. По американской конституции ему вроде бы не положено, папашка в СС служил… А может, и не служил. В общем, я думаю, они найдут способ объехать все проблемы, и Арнольдик станет президентом.
Но это все еще когда будет…
А сегодня вечером на вилле «Лунный свет» состоится грандиозная пьянка по этому поводу.
Поэтому я стою перед зеркалом и примеряю фрак.
Утром я позвонил администратору отеля «Фриско», в котором живу уже третий день, и сказал, что приглашен на эту вечеринку и не знаю, что надеть. Это позже я узнал, что буковки W.T., стоящие в углу пригласительной карточки, обозначают вовсе не инициалы автора послания, а то, что являться на прием должно в парадной форме одежды – фраке с белым галстуком-бабочкой – white tie…
Администратор сразу же зауважал меня и поклялся, что все организует. Через полчаса в дверь постучали и вошел пожилой седой джентльмен. Он измерил меня вдоль и поперек и отвалил. А еще через полчаса посыльный принес полный комплект обмундирования для светских приемов. Я расплатился и, когда он ушел, начал вертеться перед зеркалом. В комплект входили кроме собственно фрака, белоснежной манишки и, естественно, белого галстука дюжина носовых платков и шесть пар носков, которые должны со страшной силой гармонировать с белым галстуком-бабочкой.
Наличие носков меня порадовало необыкновенно – носки в доме всегда нужны, без носков иногда просто кранты. Я давно собирался их прикупить, побольше и все одного нейтрального, не очень маркого цвета, чтобы не тратить драгоценное время на поиски пары к внезапно возникшему одинокому носку цвета морской волны с розовыми крапинками по всему полю. Давно собирался, но руки так и не дошли – то я за чем-нибудь гоняюсь, то за мной гоняются, а бывает, вообще в тюрьму посадят, где просто не до носков – нужно побег готовить…
И еще меня ботинки порадовали, но не оттого, что трудно второй ботинок найти, а потому, что пришлись впору – мне всегда бывает проблемно подобрать подходящие туфли, то ли ноги у меня нестандартные, то ли обувь во всем мире тачают какую-то не такую, но в обувных отделах России, Америки и стран Европейского Сообщества я провожу обычно очень много времени и покупаю в конце концов не то, что пришлось впору, а ту пару, которую примерял последней.
Нет во мне той женско-американской страсти, которая называется «шоппинг». Я руководствуюсь принципом «пришел, купил, ушел», стараясь тратить на посещение магазинов как можно меньше времени. Это не относится, конечно, к магазинам, торгующим оружием, бытовой техникой или инструментами, – там я могу провести весь день, трогая руками и перебирая разные мужские игрушки, опасные для жизни, приятные для глаз или полезные в быту…
Рита в это время валялась на огромной кровати и давала мне разнообразные советы. По большей части эти советы были юмористического свойства, но все-таки я был вынужден в очередной раз признать, что моя красавица еще и умница.
И теперь из зеркала на меня смотрел то ли директор «Bank of England» – королевского банка Ее Величества, изготовившийся идти на прием в Белый дом, то ли посол Соединенных Штатов в Парагвае, который собирается нанести визит местному президенту республики.
В общем, выглядел я так, что хотелось поклониться зеркалу, пасть самому себе в ноженьки и просить о милости или пощаде, – уж больно благороден я там был и, признаться, чертовски обаятелен. Фрак – он и в Америке фрак.
Удовлетворившись созерцанием своей персоны, я повернулся к Рите и поинтересовался:
– Ты видишь теперь, с кем имеешь дело?
– Вижу, – пренебрежительно ответила она, – это для тебя, дикаря, фрак в диковинку. А я на все это давно уже насмотрелась.
– И что?
– А то, что манжеты не должны так торчать из рукавов, вот что. Дай-ка я…
И Рита, поднявшись с сексодрома, стала поправлять на мне разные мелкие детали. Через минуту, закончив с этим, она сказала:
– Вот теперь – другое дело. Внимательно осмотри себя в зеркале и запомни, что, где и как торчит. А то будешь выглядеть, как Утесов в «Веселых ребятах», когда он там фрак напялил. Понял?
– Понял, – поморщился я и стал снова рассматривать себя в зеркале, стараясь запомнить хитрости светского наряда, – ну а ты-то сама так и попрешься туда в джинсах? Ведь не поймут и примут тебя за уборщицу.
– Не боись, – ответила Рита и подошла к стенному шкафу, дверцы которого размерами напоминали гаражные ворота.
Раздвинув их, она сняла висевший на крючке длинный чехол и, расстегнув его, вынула потрясающее ярко-красное платье. Бросив его на кровать, она быстро разделась догола и, прежде чем я успел отреагировать на ее наготу, а надо сказать, что на Риту у меня рефлекс не хуже, чем у павловской собаки, – сразу все встает, – натянула платье на себя.
– Застегни, – сказала она и повернулась ко мне спиной.
Я втянул слюни, закрыл рот, сглотнул и застегнул тонкую, почти не заметную красную молнию.
Пошевелив плечами и поерзав внутри платья, тесно облегавшего ее гибкую спортивную фигуру, Рита повернулась к зеркалу и, посмотрев на себя, сказала:
– Ну вот. Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что рядом со мной ты будешь выглядеть в своем дурацком фраке просто как слуга?
Следующим номером ее программы были красные шелковые перчатки до локтей, а затем – красный же веер.
Она выпрямила стройную спину, развела плечи и, похлопав сложенным веером по ладони, спросила:
– Ну, что скажешь, кухаркин сын?
Сказать было нечего, и я был вынужден проглотить «кухаркина сына» молча.
Маргарита выглядела потрясающе, но все же я нашел в себе силы криво усмехнуться и равнодушным тоном поинтересоваться:
– Не боишься, что Терминатор возбудится и, забыв о своей благоверной, завалит тебя где-нибудь в кустиках?
– Боюсь? – Маргарита широко открыла глаза, – да я только об этом и думаю! Ну посуди сам – кто ты такой рядом с этим настоящим мужиком? Обычный одноглазый урка.
– А между прочим, денег-то у меня побольше будет, чем у твоего Конана-варвара.
– Зато у него оба глаза на месте.
– А у него уже брюхо растет!
– Зато американский гражданин.
– А у него жена есть.
– А ты дашь мне денег, и я заплачу за его развод.
– Что? – возмутился я. – Только через мой труп.
– С такой жизнью, какую ты ведешь, это не за горами.
– Да он уже давно импотентом стал из-за анаболиков!
Рита горестно вздохнула и сказала:
– Вот только это меня и останавливает. Черт с тобой, дикарь несчастный, бери меня, владей…
И она стыдливо потупилась.
Услышав это, я не стал дожидаться, пока Маргарита по женской привычке изменит мнение и, сорвав с нее красное платье, овладел.
Не платьем, конечно же, а Маргаритой.
Когда я родился, мои родители по каким-то своим соображениям решили назвать меня Константином, а фамилия Разин досталась от далеких и теперь уже неизвестных предков.
Итак – Константин Разин.
Прозвище свое я тоже не сам выбирал.
Знахарем меня назвали урки уголовные, потому что до превращения, произошедшего со мной, я был врачом. Могли бы просто Доктором окрестить или Лекарем, например, но, видать, Знахарь им больше по душе. Есть в этом слове что-то магическое, сказочное, что ли… Знахарь-то по словарям-толкованиям – тот, кто и портит, и правит людей. Вот и я – поначалу правил, а в последнее время все больше портить приходилось. Души-то я не портил, а тела их бренные…
Эх, блин, сколько тел этих за моей спиной осталось, причем безвозвратно попорченных…
Ну и ладно. Знахарь так Знахарь.
Мне ровно тридцать три года.
Как раз в этом возрасте одного парня приколотили гвоздями к перекладине за то, что он во всеуслышание заявил, что он Бог и что отец его тоже Бог.
Ни больше ни меньше.
Сейчас-то на такое заявление никто и внимания не обратит, ну повертят пальцем у виска и пойдут дальше, чуть не каждый год возникают и, нахватав у дураков денег, исчезают невесть куда новые пророки, мессии и даже антихристы, а тогда…
Тогда к таким вещам относились серьезно, вот и распяли его в назидание другим, чтобы умов не мутил, а может быть, – из страха, что так оно на самом деле и есть. И ведь не испугались, что папаша за своего сына всех раком поставит, а может быть – знали, что ничего особенного не произойдет?..
А казнили его, скорее всего, просто потому, что он мешал тогдашним правителям проворачивать обычные для правителей всех времен и народов грязные макли.
Он ведь что говорил – царство мое, мол, не от мира сего. То есть как это – царство? Что значит – не от мира сего? Ты, парень, брось, мы в этом мире живем, мы этим миром правим, а ты тут какими-то странными байками народ с толку сбиваешь! Давай-ка мы тебя, дружок, распнем, чтобы зря языком не трепал.
И – распяли…
Да вот только получилось все не так, как они думали, а совсем наоборот. О них самих давно уже позабыли, зато байки, которые парень этот рассказывал, запали людям в душу и постепенно превратились в Новый Завет. И помнят люди о парне об этом распятом, по имени Иисус, да о другом, что его предал, – Иуде, и неизвестно еще, кто больше людям в душу запал, от кого большее наследство осталось. И я тут не о деньгах говорю – о другом наследстве, что посерьезнее будет, да и пострашнее, пожалуй…
Сам-то я человек не религиозный, у меня другое представление о мире, но насчет парня этого ничего плохого сказать не могу. Жаль только, что никто так и не понял, что он имел в виду. И это так и есть. За две тысячи лет люди не изменились ни на йоту. Какими были, такими и остались. И иногда кажется, что людей во все времена больше всего интересовало – сколько это тридцать сребреников, по теперешнему курсу и не продешевил ли Иуда, продавая своего Учителя…
А вот если бы поняли, чему учил этот похожий на современного хиппи еврейский парень по имени Иисус, да не только поняли, но и жили по его учению, так, может, вся жизнь у людей по-другому шла, у всех людей, и у меня в том числе, но, как говорится, что выросло – то выросло.
Вот, значит, стукнуло мне тридцать три, и получается интересная вещь.
Ничего великого я до сих пор так и не совершил, а распять меня уже хотят. Меня и застрелить хотят, и задушить, и утопить, и зарезать, и взорвать – в общем, лишить жизни всеми возможными способами. Тот парень из Назарета был беден, как бродячая собака, а я богат, как царь, так что желающих покончить со мной, предварительно забрав у меня все, что есть, побольше будет, чем у него. За ним охотились всего лишь десяток-другой священников да чиновников, саддукеями и фарисеями их тогда называли, а по моим следам, уткнув носы в землю, несется свора, которая уместится разве что в концертном зале «Октябрьский», и это единственное, чем я его превосхожу.
Гордиться тут, конечно же, нечем, это ясно.
А рассуждаю я на эту тему просто потому, что прямо перед окнами гостиницы, в которой я поселился со своими друзьями, торчит модерновый католический храм с крестом на макушке. И я, значит, как тот акын чурбанский, который что видит, о том поет, тоже – что вижу, о том и думаю. Стою у огромного, во всю стену, окошка, гляжу на улицу, именуемую по-здешнему «стрит», и думаю обо всякой всячине. Машины по стриту этому едут – о машинах думаю. Классные тачки все-таки американцы делают, хотя мне больше по душе те их машины, что в 50-е годы делались, – здоровенные такие динозавры, лаком да никелем сверкают, увидишь такую на улице – сердце замирает, потому что это – Машина, а не просто средство передвижения.
Сами-то американцы все больше на «лексусы» пересаживаются, потому что бензин дорожает, а центы да доллары они считать ох как умеют, и не только умеют, но и любят. Но сердцу не прикажешь, и так же, как и я, тащатся они от своих чудовищ, сделанных лет 40—50 назад, и стоит человеку хоть немного приподняться, в бизнесе, кино или на наркотиках, сразу же обзаводится он каким-нибудь розовым «кадиллаком» 57-го года, который, говорят, так любил Элвис, чтобы рассекать на этом «кадиллаке» необъятные просторы матушки-Америки, радуя себя, своих друзей, и уж тем более – подруг. Так думаю я, глядя в широкое американское окно, хотя думать мне нужно было совсем о другом.
Например, о том, какой галстук надеть сегодня вечером.
Вчера произошло событие, которого давно ждала вся Америка.
Не скажу, чтобы это событие сильно касалось культурной жизни или там серьезной политики, судеб мира и всей прочей ерунды, но американская демократия в очередной раз показала, на что она способна.
Герой всех времен и народов – Великий Терминатор – стал губернатором Калифорнии. Не знаю, как другие, а лично я доволен. По душе мне этот простой австрийский парень, сам, своей волей, силой и руками слепивший свою жизнь и ставший кумиром для многих миллионов пацанов во всем мире. И не пустыми словами проповедей, а своей жизнью доказавший, чего может достичь человек, если очень захочет, и, главное, не по трупам врагов и друзей подняться на вершину, а устилая себе дорожку собственными мозолями и поливая собственным потом. Не знаю, как сейчас, а в годы моего детства-юности у каждого уважающего себя парня над кроватью висел портрет Арни, чаще всего вырезанный из советского журнала, с плохой, нерезкой печатью и неправдоподобными красками, но ведь был! Иконы в доме не было, а Шварценеггер – был…
Это тебе не какой-то третьеразрядный, никому не известный актеришка, выбившийся в президенты. Это – сам Арнольд Шварценеггер, великий и могучий Конан, Терминатор и Стиратель. И, между прочим, гадом буду, – президентом он тоже станет. По американской конституции ему вроде бы не положено, папашка в СС служил… А может, и не служил. В общем, я думаю, они найдут способ объехать все проблемы, и Арнольдик станет президентом.
Но это все еще когда будет…
А сегодня вечером на вилле «Лунный свет» состоится грандиозная пьянка по этому поводу.
Поэтому я стою перед зеркалом и примеряю фрак.
Утром я позвонил администратору отеля «Фриско», в котором живу уже третий день, и сказал, что приглашен на эту вечеринку и не знаю, что надеть. Это позже я узнал, что буковки W.T., стоящие в углу пригласительной карточки, обозначают вовсе не инициалы автора послания, а то, что являться на прием должно в парадной форме одежды – фраке с белым галстуком-бабочкой – white tie…
Администратор сразу же зауважал меня и поклялся, что все организует. Через полчаса в дверь постучали и вошел пожилой седой джентльмен. Он измерил меня вдоль и поперек и отвалил. А еще через полчаса посыльный принес полный комплект обмундирования для светских приемов. Я расплатился и, когда он ушел, начал вертеться перед зеркалом. В комплект входили кроме собственно фрака, белоснежной манишки и, естественно, белого галстука дюжина носовых платков и шесть пар носков, которые должны со страшной силой гармонировать с белым галстуком-бабочкой.
Наличие носков меня порадовало необыкновенно – носки в доме всегда нужны, без носков иногда просто кранты. Я давно собирался их прикупить, побольше и все одного нейтрального, не очень маркого цвета, чтобы не тратить драгоценное время на поиски пары к внезапно возникшему одинокому носку цвета морской волны с розовыми крапинками по всему полю. Давно собирался, но руки так и не дошли – то я за чем-нибудь гоняюсь, то за мной гоняются, а бывает, вообще в тюрьму посадят, где просто не до носков – нужно побег готовить…
И еще меня ботинки порадовали, но не оттого, что трудно второй ботинок найти, а потому, что пришлись впору – мне всегда бывает проблемно подобрать подходящие туфли, то ли ноги у меня нестандартные, то ли обувь во всем мире тачают какую-то не такую, но в обувных отделах России, Америки и стран Европейского Сообщества я провожу обычно очень много времени и покупаю в конце концов не то, что пришлось впору, а ту пару, которую примерял последней.
Нет во мне той женско-американской страсти, которая называется «шоппинг». Я руководствуюсь принципом «пришел, купил, ушел», стараясь тратить на посещение магазинов как можно меньше времени. Это не относится, конечно, к магазинам, торгующим оружием, бытовой техникой или инструментами, – там я могу провести весь день, трогая руками и перебирая разные мужские игрушки, опасные для жизни, приятные для глаз или полезные в быту…
Рита в это время валялась на огромной кровати и давала мне разнообразные советы. По большей части эти советы были юмористического свойства, но все-таки я был вынужден в очередной раз признать, что моя красавица еще и умница.
И теперь из зеркала на меня смотрел то ли директор «Bank of England» – королевского банка Ее Величества, изготовившийся идти на прием в Белый дом, то ли посол Соединенных Штатов в Парагвае, который собирается нанести визит местному президенту республики.
В общем, выглядел я так, что хотелось поклониться зеркалу, пасть самому себе в ноженьки и просить о милости или пощаде, – уж больно благороден я там был и, признаться, чертовски обаятелен. Фрак – он и в Америке фрак.
Удовлетворившись созерцанием своей персоны, я повернулся к Рите и поинтересовался:
– Ты видишь теперь, с кем имеешь дело?
– Вижу, – пренебрежительно ответила она, – это для тебя, дикаря, фрак в диковинку. А я на все это давно уже насмотрелась.
– И что?
– А то, что манжеты не должны так торчать из рукавов, вот что. Дай-ка я…
И Рита, поднявшись с сексодрома, стала поправлять на мне разные мелкие детали. Через минуту, закончив с этим, она сказала:
– Вот теперь – другое дело. Внимательно осмотри себя в зеркале и запомни, что, где и как торчит. А то будешь выглядеть, как Утесов в «Веселых ребятах», когда он там фрак напялил. Понял?
– Понял, – поморщился я и стал снова рассматривать себя в зеркале, стараясь запомнить хитрости светского наряда, – ну а ты-то сама так и попрешься туда в джинсах? Ведь не поймут и примут тебя за уборщицу.
– Не боись, – ответила Рита и подошла к стенному шкафу, дверцы которого размерами напоминали гаражные ворота.
Раздвинув их, она сняла висевший на крючке длинный чехол и, расстегнув его, вынула потрясающее ярко-красное платье. Бросив его на кровать, она быстро разделась догола и, прежде чем я успел отреагировать на ее наготу, а надо сказать, что на Риту у меня рефлекс не хуже, чем у павловской собаки, – сразу все встает, – натянула платье на себя.
– Застегни, – сказала она и повернулась ко мне спиной.
Я втянул слюни, закрыл рот, сглотнул и застегнул тонкую, почти не заметную красную молнию.
Пошевелив плечами и поерзав внутри платья, тесно облегавшего ее гибкую спортивную фигуру, Рита повернулась к зеркалу и, посмотрев на себя, сказала:
– Ну вот. Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что рядом со мной ты будешь выглядеть в своем дурацком фраке просто как слуга?
Следующим номером ее программы были красные шелковые перчатки до локтей, а затем – красный же веер.
Она выпрямила стройную спину, развела плечи и, похлопав сложенным веером по ладони, спросила:
– Ну, что скажешь, кухаркин сын?
Сказать было нечего, и я был вынужден проглотить «кухаркина сына» молча.
Маргарита выглядела потрясающе, но все же я нашел в себе силы криво усмехнуться и равнодушным тоном поинтересоваться:
– Не боишься, что Терминатор возбудится и, забыв о своей благоверной, завалит тебя где-нибудь в кустиках?
– Боюсь? – Маргарита широко открыла глаза, – да я только об этом и думаю! Ну посуди сам – кто ты такой рядом с этим настоящим мужиком? Обычный одноглазый урка.
– А между прочим, денег-то у меня побольше будет, чем у твоего Конана-варвара.
– Зато у него оба глаза на месте.
– А у него уже брюхо растет!
– Зато американский гражданин.
– А у него жена есть.
– А ты дашь мне денег, и я заплачу за его развод.
– Что? – возмутился я. – Только через мой труп.
– С такой жизнью, какую ты ведешь, это не за горами.
– Да он уже давно импотентом стал из-за анаболиков!
Рита горестно вздохнула и сказала:
– Вот только это меня и останавливает. Черт с тобой, дикарь несчастный, бери меня, владей…
И она стыдливо потупилась.
Услышав это, я не стал дожидаться, пока Маргарита по женской привычке изменит мнение и, сорвав с нее красное платье, овладел.
Не платьем, конечно же, а Маргаритой.
Часть первая
Америка – Бутырка
Глава 1
У Терминатора в гостях
Вилла «Лунный свет» располагалась недалеко от того знаменитого места, где на заросшем зеленью склоне неровной строкой торчали огромные, знакомые всему миру буквы «HOLLYWOOD».
Просторный парк, окруженный фасонной кованой решеткой, представлял из себя путаницу посыпанных толченым красным кирпичом дорожек, которые вились между ухоженными зелеными газонами и рядами невысоких кустиков.
Гости начали прибывать за час до начала вечеринки, которая обещала быть грандиозной, по дорожкам тут и там бродили джентльмены во фраках, а рядом с ними изящно топтались их женщины. Гостей становилось все больше, и среди них было столько голливудских звезд, что происходящее начинало сильно напоминать церемонию вручения «Оскара».
Кровавый маньяк доктор Лектор любезничал с неувядающей Сигурни Уивер, которую коварные Чужие ели-ели, да так и не съели, Горец рассказывал неприличный анекдот хихикающему Джеки Чану, невысокий рыжий рейнджер рассуждал с одним из Джеймсов Бондов о правосудии по-техасски, Рэмбо принимал красивые позы перед развратной девочкой, которой удалось выжить в мексиканском баре, захваченном тарантиновскими вампирами, – в общем, происходило увлекательное и удивительное сборище, которое попозже обещало стать еще более увлекательным и удивительным.
Держа в руках слабоалкогольные коктейли, гости время от времени заводили разговоры о том, какой же это такой сюрприз приготовил им губернатор Арни, но, так и не придя к общему мнению, возвращались к светским сплетням и бородатым анекдотам.
У ворот виллы остановился длинный белоснежный лимузин, и из него вылезли трое мужчин в вечерних костюмах. Один из них держал на поводке небольшую белую свинку той редкой породы, которая не имеет шерсти, а точнее говоря – щетины.
Само по себе это не было особо оригинальным, но встречавшие гостей сотрудники охраны, одетые по случаю праздника в маршальские ливреи, сдержанно удивились тому, как выглядела эта симпатичная свинка, которая весело вертела пятачком во все стороны, обнюхивая и разглядывая все подряд.
А выглядела эта лысая свинья в дорогом ошейнике и на самом деле весьма импозантно. На ней, конечно же, не было фрака, но вся она была густо покрыта татуировкой, и это производило сильное впечатление.
На веках с белесыми ресницами было написано «не буди», над миниатюрными позолоченными копытцами размещалось уведомление о том, что они устали, кроме того, на ее голой шкуре можно было прочесть классические изречения типа «не забуду мать родную» и «век воли не видать». Бока этой удивительной свиньи были покрыты изображениями молний, пистолетов, финок, карточных колод и колючей проволоки. На левом боку красовался суровый профиль усатого мужчины, а хитрый персонаж, изображенный справа, был лысым.
Кроме того, на спине ее был высокохудожественно вытатуирован большой красивый собор со множеством крестов, а на заду, вокруг короткого, закорючкой, хвоста, подковой шла надпись «свиньи грязи не боятся». Завершали образ вытатуированные на плечах свиньи звезды вора в законе.
Ну это ты перегнул, Рыжик, подумал я, за такие шуточки пробитые братаны и на пику посадить могут. Дай Бог тебе еще столько лет прожить, сколько вор на киче парится, чтобы собор имел право на себе наколоть, а ты его – свинье! Не-ет, братишка, такие хохмы даром не проходят!.. Я без особого почтения отношусь к ворам в законе и прочей уголовно-криминальной братве, но понимаю их убеждения, как понимаю людей, верующих в Аллаха или в Будду, понимаю, но не разделяю. И меня покоробила грубая издевка над вещами, которые определенная категория людей считает для себя важной и значимой…
А Рыжиком я его назвал потому, что человеком, державшимся за другой конец поводка из змеиной кожи, был известный в России политический деятель по фамилии Рыжиновский. Когда стало ясно, что Шварценеггер уже наверняка будет губернатором Калифорнии, Рыжиновский всеми правдами, а по большей части неправдами напросился на эту вечеринку, рассчитывая таким образом повысить свой рейтинг на далекой Родине.
Его сопровождали двое мужчин, один из которых, рослый и мускулистый, был угрюмым и молчаливым, а другой, юный и прелестный, краснел по любому поводу и постоянно заглядывал в глаза Рыжиновского с лаской и нежностью.
Демократично поприветствовав плечистых привратников в сверкающих ливреях, Рыжиновский, сопровождаемый охранником, любовником и татуированной свиньей, проследовал в парк.
Проводив странную процессию взглядом, один из охранников хмыкнул и сказал:
– Слышь, Реджи, ты случайно не понял, что там на этой свинье написано было?
Реджи пожал плечами и ответил:
– Не, не понял. Но зато картинки точь-в-точь, как у наших зеков. Пистолеты, ножики да молнии. Тут и дурак поймет, что к чему. Вот только что там за мужики были нарисованы, я не понял. А ты понял, Стив?
– И я не понял, – сказал Стив.
– Наверное, знаменитые артисты.
– Наверное… А может – уголовные авторитеты.
– Может…
В это время к воротам подкатил открытый «плимут», за рулем которого восседала Маска собственной персоной. Кривляясь и подмигивая во все стороны, Джим Керри лихо выскочил из машины, не открывая двери, и, пригнувшись, прошмыгнул мимо охранников, изображая, будто он хочет проникнуть на виллу «Лунный свет» незамеченным.
Стив и Реджи заулыбались, а Маска, нахмурившись, прижал палец к губам и скрылся в кустах.
– Нормальный парень, – сказал Стив, с довольным видом глядя Маске вслед.
– Точно, – ответил Реджи.
За руль опустевшего «плимута» уселся расторопный водитель из обслуги виллы, и машина плавно укатила на стоянку. На ее место тут же подъехал черный «мерседес» с тонированными стеклами, и из него вылез какой-то скучный тип, которого сразу же подперли с двух сторон личные охранники с радиопилюлями в ушах.
Один из них протянул Стиву пропуск, и тот, ознакомившись с его содержанием, кивнул. Трое прибывших прошли в ворота, причем охранники все время оглядывались, будто высматривали снайперов, засевших на деревьях.
Реджи, глядя им в спины, спросил:
– Стив, может, ты знаешь, где я видел этого хмыря?
Стив поморщился и ответил:
– А-а-а… Не помню точно, но, в общем, он из Капитолия. В пропуске так и сказано – конгрессмен.
– Ну и протокольная же морда, то ли дело – Джим Керри!
– Не говори! – согласился Стив.
В это время подъехала очередная машина, и ребята прекратили разговоры..
Из «кадиллака» 1953 года выпуска вышел Джек Николсон.
Его сопровождали две брюнетки.
Вкус сладенькой мешанины, украшенной ломтиком лимона, каким-то неаппетитным листиком и плавающим на самом дне маленьким пластмассовым Терминатором, вызывал тошноту, и ему мучительно хотелось пива.
Слева от Знахаря, держась за его локоть рукой в алой перчатке, стояла Маргарита и, милостиво улыбаясь, оглядывала толпившийся вокруг народ. Нагнувшись к уху Знахаря, она прошептала:
– А ты знаешь, пожалуй, тут только у меня одной натуральный бюст.
– Не знаю, не проверял, – ответил Знахарь и с отвращением заглянул в свой бокал.
– Что, проверить хочешь? – ядовитым голосом спросила Рита и ущипнула Знахаря острыми ногтями за мякоть предплечья.
Знахарь ойкнул и быстро поставил свой почти не тронутый бокал на поднос проходившего мимо официанта.
– Прекрати, самка бешеная! – прошипел он и тут же любезно улыбнулся заметно подряхлевшему Калигуле, который как раз проходил мимо.
Макдауэлл кивнул и продолжил свое целеустремленное движение, высматривая что-то среди толпы. Внимательно посмотрев на него, Знахарь горестно покивал и сказал:
– А я знаю, что он ищет.
– Ты мне зубы не заговаривай, – ответила Маргарита, но тоже посмотрела Калигуле вслед, – ну и что же он, по-твоему, ищет?
– Он пиво ищет.
– Понятно… – сказала Рита.
Поймав услужливый взгляд официанта, Знахарь чуть наклонил голову, и работник сервиса тут же оказался рядом.
– Слушай, браток, – понизив голос, сказал Знахарь, подражая манере бывалого гангстера, – меня от этой приторной водички тошнит. Может, пивка притащишь?
Официант понимающе кивнул и через минуту принес на подносе два полных запотевших бокала. Взяв оба, Знахарь, подмигнув, отпустил его и, поискав глазами в толпе, направился к Калигуле, который, судя по удрученному виду, так и не нашел того, что искал.
– Простите, сэр, – обратился к нему Знахарь доверительным тоном, – по-моему, у меня есть то, что вы ищете.
Калигула пронзил бокал опытным взглядом и с благодарностью принял его.
– Спасибо, сэр, – сказал он, – на этих долбаных приемах, видите ли, неприлично пить пиво.
Он жадно сделал несколько глотков и, окинув народ посветлевшим взором, добавил:
– Говнюки!
Потом он потрепал Знахаря по плечу и направился к трем смазливым блондинкам, которые стояли в сторонке и показывали всем дорогие белоснежные зубы. Они явно были вовсе не актрисами, а просто приглашенной для интерьера мягкой мебелью.
Знахарь вернулся к Рите, и тут его ждал сюрприз.
Но не тот, которого ждали от виновника торжества, а совсем другой.
Рядом с Маргаритой стоял академик Института США и Канады Наринский, а за его спиной – еще двое мужчин, чьи лица вызвали у Знахаря тоскливое чувство.
Такие лица он множество раз видел на допросах, в холлах гостиниц и в аэропортах, в автомобилях, преследовавших его…
В общем, сразу было ясно, что это сотрудники ФСБ.
Маргарита посмотрела на Знахаря со странным выражением, потом вздохнула и, улыбнувшись, сказала:
– Вот видишь, Костя, не один ты Шварценеггера любишь.
Знахарь, прищурившись, оглядел компанию, заложил руки за спину и, покачавшись с носков на пятки, сказал в пространство:
– И чего я поперся на эту дурацкую вечеринку!..
Рита подошла к нему и, взяв под руку, сказала:
– Какая разница, Костя, где разговаривать?
– Это понятно, – Знахарь осторожно освободил руку, – но зачем мешать говно с вареньем?
– Ты эту вечеринку считаешь вареньем?
– Может, и не считаю, но то, что ты мне приготовила, определенно воняет выгребной ямой.
Наринский, слушавший их разговор с благожелательной полуулыбкой, сделал шаг вперед и сказал:
– Я понимаю ваше недовольство, Константин, но дела не терпят отлагательства. А для начала – добрый вечер.
И он протянул Знахарю руку.
Чуть помедлив, тот ответил на рукопожатие.
– А это, – и Наринский повел рукой в сторону одетых во фраки спецов, – сотрудники отдела Управления по…
– Увольте, – Знахарь решительно провел перед собой ладонью, как бы скользнув рукой по невидимой стене, – не надо. Говорящие гориллы мне не нравятся.
Один из спецов засмеялся и сказал:
– Тут вы, Константин, несколько ошиблись. Мы, знаете ли, не группа захвата, а специалисты с высшим образованием, полковники, знаете ли…
– А я, знаете ли, – передразнил его Знахарь, – всю вашу братию на дух не переношу. Хоть сержантов, хоть генералов. Видал, знаете ли, и тех и других.
Спец покачал головой, а Наринский, обернувшись к нему, сказал:
– Виктор Петрович, давайте я буду говорить, а вы оба – следить за нашей дружелюбной и конструктивной беседой? Я предупреждал вас, а вы не верили.
Тот развел руками и, подчеркивая вынужденное согласие с академиком, повернулся к Знахарю боком, наставив, однако, на него левое ухо.
Просторный парк, окруженный фасонной кованой решеткой, представлял из себя путаницу посыпанных толченым красным кирпичом дорожек, которые вились между ухоженными зелеными газонами и рядами невысоких кустиков.
Гости начали прибывать за час до начала вечеринки, которая обещала быть грандиозной, по дорожкам тут и там бродили джентльмены во фраках, а рядом с ними изящно топтались их женщины. Гостей становилось все больше, и среди них было столько голливудских звезд, что происходящее начинало сильно напоминать церемонию вручения «Оскара».
Кровавый маньяк доктор Лектор любезничал с неувядающей Сигурни Уивер, которую коварные Чужие ели-ели, да так и не съели, Горец рассказывал неприличный анекдот хихикающему Джеки Чану, невысокий рыжий рейнджер рассуждал с одним из Джеймсов Бондов о правосудии по-техасски, Рэмбо принимал красивые позы перед развратной девочкой, которой удалось выжить в мексиканском баре, захваченном тарантиновскими вампирами, – в общем, происходило увлекательное и удивительное сборище, которое попозже обещало стать еще более увлекательным и удивительным.
Держа в руках слабоалкогольные коктейли, гости время от времени заводили разговоры о том, какой же это такой сюрприз приготовил им губернатор Арни, но, так и не придя к общему мнению, возвращались к светским сплетням и бородатым анекдотам.
У ворот виллы остановился длинный белоснежный лимузин, и из него вылезли трое мужчин в вечерних костюмах. Один из них держал на поводке небольшую белую свинку той редкой породы, которая не имеет шерсти, а точнее говоря – щетины.
Само по себе это не было особо оригинальным, но встречавшие гостей сотрудники охраны, одетые по случаю праздника в маршальские ливреи, сдержанно удивились тому, как выглядела эта симпатичная свинка, которая весело вертела пятачком во все стороны, обнюхивая и разглядывая все подряд.
А выглядела эта лысая свинья в дорогом ошейнике и на самом деле весьма импозантно. На ней, конечно же, не было фрака, но вся она была густо покрыта татуировкой, и это производило сильное впечатление.
На веках с белесыми ресницами было написано «не буди», над миниатюрными позолоченными копытцами размещалось уведомление о том, что они устали, кроме того, на ее голой шкуре можно было прочесть классические изречения типа «не забуду мать родную» и «век воли не видать». Бока этой удивительной свиньи были покрыты изображениями молний, пистолетов, финок, карточных колод и колючей проволоки. На левом боку красовался суровый профиль усатого мужчины, а хитрый персонаж, изображенный справа, был лысым.
Кроме того, на спине ее был высокохудожественно вытатуирован большой красивый собор со множеством крестов, а на заду, вокруг короткого, закорючкой, хвоста, подковой шла надпись «свиньи грязи не боятся». Завершали образ вытатуированные на плечах свиньи звезды вора в законе.
Ну это ты перегнул, Рыжик, подумал я, за такие шуточки пробитые братаны и на пику посадить могут. Дай Бог тебе еще столько лет прожить, сколько вор на киче парится, чтобы собор имел право на себе наколоть, а ты его – свинье! Не-ет, братишка, такие хохмы даром не проходят!.. Я без особого почтения отношусь к ворам в законе и прочей уголовно-криминальной братве, но понимаю их убеждения, как понимаю людей, верующих в Аллаха или в Будду, понимаю, но не разделяю. И меня покоробила грубая издевка над вещами, которые определенная категория людей считает для себя важной и значимой…
А Рыжиком я его назвал потому, что человеком, державшимся за другой конец поводка из змеиной кожи, был известный в России политический деятель по фамилии Рыжиновский. Когда стало ясно, что Шварценеггер уже наверняка будет губернатором Калифорнии, Рыжиновский всеми правдами, а по большей части неправдами напросился на эту вечеринку, рассчитывая таким образом повысить свой рейтинг на далекой Родине.
Его сопровождали двое мужчин, один из которых, рослый и мускулистый, был угрюмым и молчаливым, а другой, юный и прелестный, краснел по любому поводу и постоянно заглядывал в глаза Рыжиновского с лаской и нежностью.
Демократично поприветствовав плечистых привратников в сверкающих ливреях, Рыжиновский, сопровождаемый охранником, любовником и татуированной свиньей, проследовал в парк.
Проводив странную процессию взглядом, один из охранников хмыкнул и сказал:
– Слышь, Реджи, ты случайно не понял, что там на этой свинье написано было?
Реджи пожал плечами и ответил:
– Не, не понял. Но зато картинки точь-в-точь, как у наших зеков. Пистолеты, ножики да молнии. Тут и дурак поймет, что к чему. Вот только что там за мужики были нарисованы, я не понял. А ты понял, Стив?
– И я не понял, – сказал Стив.
– Наверное, знаменитые артисты.
– Наверное… А может – уголовные авторитеты.
– Может…
В это время к воротам подкатил открытый «плимут», за рулем которого восседала Маска собственной персоной. Кривляясь и подмигивая во все стороны, Джим Керри лихо выскочил из машины, не открывая двери, и, пригнувшись, прошмыгнул мимо охранников, изображая, будто он хочет проникнуть на виллу «Лунный свет» незамеченным.
Стив и Реджи заулыбались, а Маска, нахмурившись, прижал палец к губам и скрылся в кустах.
– Нормальный парень, – сказал Стив, с довольным видом глядя Маске вслед.
– Точно, – ответил Реджи.
За руль опустевшего «плимута» уселся расторопный водитель из обслуги виллы, и машина плавно укатила на стоянку. На ее место тут же подъехал черный «мерседес» с тонированными стеклами, и из него вылез какой-то скучный тип, которого сразу же подперли с двух сторон личные охранники с радиопилюлями в ушах.
Один из них протянул Стиву пропуск, и тот, ознакомившись с его содержанием, кивнул. Трое прибывших прошли в ворота, причем охранники все время оглядывались, будто высматривали снайперов, засевших на деревьях.
Реджи, глядя им в спины, спросил:
– Стив, может, ты знаешь, где я видел этого хмыря?
Стив поморщился и ответил:
– А-а-а… Не помню точно, но, в общем, он из Капитолия. В пропуске так и сказано – конгрессмен.
– Ну и протокольная же морда, то ли дело – Джим Керри!
– Не говори! – согласился Стив.
В это время подъехала очередная машина, и ребята прекратили разговоры..
Из «кадиллака» 1953 года выпуска вышел Джек Николсон.
Его сопровождали две брюнетки.
* * *
Знахарь стоял около садового столика и держал в руке бокал с коктейлем.Вкус сладенькой мешанины, украшенной ломтиком лимона, каким-то неаппетитным листиком и плавающим на самом дне маленьким пластмассовым Терминатором, вызывал тошноту, и ему мучительно хотелось пива.
Слева от Знахаря, держась за его локоть рукой в алой перчатке, стояла Маргарита и, милостиво улыбаясь, оглядывала толпившийся вокруг народ. Нагнувшись к уху Знахаря, она прошептала:
– А ты знаешь, пожалуй, тут только у меня одной натуральный бюст.
– Не знаю, не проверял, – ответил Знахарь и с отвращением заглянул в свой бокал.
– Что, проверить хочешь? – ядовитым голосом спросила Рита и ущипнула Знахаря острыми ногтями за мякоть предплечья.
Знахарь ойкнул и быстро поставил свой почти не тронутый бокал на поднос проходившего мимо официанта.
– Прекрати, самка бешеная! – прошипел он и тут же любезно улыбнулся заметно подряхлевшему Калигуле, который как раз проходил мимо.
Макдауэлл кивнул и продолжил свое целеустремленное движение, высматривая что-то среди толпы. Внимательно посмотрев на него, Знахарь горестно покивал и сказал:
– А я знаю, что он ищет.
– Ты мне зубы не заговаривай, – ответила Маргарита, но тоже посмотрела Калигуле вслед, – ну и что же он, по-твоему, ищет?
– Он пиво ищет.
– Понятно… – сказала Рита.
Поймав услужливый взгляд официанта, Знахарь чуть наклонил голову, и работник сервиса тут же оказался рядом.
– Слушай, браток, – понизив голос, сказал Знахарь, подражая манере бывалого гангстера, – меня от этой приторной водички тошнит. Может, пивка притащишь?
Официант понимающе кивнул и через минуту принес на подносе два полных запотевших бокала. Взяв оба, Знахарь, подмигнув, отпустил его и, поискав глазами в толпе, направился к Калигуле, который, судя по удрученному виду, так и не нашел того, что искал.
– Простите, сэр, – обратился к нему Знахарь доверительным тоном, – по-моему, у меня есть то, что вы ищете.
Калигула пронзил бокал опытным взглядом и с благодарностью принял его.
– Спасибо, сэр, – сказал он, – на этих долбаных приемах, видите ли, неприлично пить пиво.
Он жадно сделал несколько глотков и, окинув народ посветлевшим взором, добавил:
– Говнюки!
Потом он потрепал Знахаря по плечу и направился к трем смазливым блондинкам, которые стояли в сторонке и показывали всем дорогие белоснежные зубы. Они явно были вовсе не актрисами, а просто приглашенной для интерьера мягкой мебелью.
Знахарь вернулся к Рите, и тут его ждал сюрприз.
Но не тот, которого ждали от виновника торжества, а совсем другой.
Рядом с Маргаритой стоял академик Института США и Канады Наринский, а за его спиной – еще двое мужчин, чьи лица вызвали у Знахаря тоскливое чувство.
Такие лица он множество раз видел на допросах, в холлах гостиниц и в аэропортах, в автомобилях, преследовавших его…
В общем, сразу было ясно, что это сотрудники ФСБ.
Маргарита посмотрела на Знахаря со странным выражением, потом вздохнула и, улыбнувшись, сказала:
– Вот видишь, Костя, не один ты Шварценеггера любишь.
Знахарь, прищурившись, оглядел компанию, заложил руки за спину и, покачавшись с носков на пятки, сказал в пространство:
– И чего я поперся на эту дурацкую вечеринку!..
Рита подошла к нему и, взяв под руку, сказала:
– Какая разница, Костя, где разговаривать?
– Это понятно, – Знахарь осторожно освободил руку, – но зачем мешать говно с вареньем?
– Ты эту вечеринку считаешь вареньем?
– Может, и не считаю, но то, что ты мне приготовила, определенно воняет выгребной ямой.
Наринский, слушавший их разговор с благожелательной полуулыбкой, сделал шаг вперед и сказал:
– Я понимаю ваше недовольство, Константин, но дела не терпят отлагательства. А для начала – добрый вечер.
И он протянул Знахарю руку.
Чуть помедлив, тот ответил на рукопожатие.
– А это, – и Наринский повел рукой в сторону одетых во фраки спецов, – сотрудники отдела Управления по…
– Увольте, – Знахарь решительно провел перед собой ладонью, как бы скользнув рукой по невидимой стене, – не надо. Говорящие гориллы мне не нравятся.
Один из спецов засмеялся и сказал:
– Тут вы, Константин, несколько ошиблись. Мы, знаете ли, не группа захвата, а специалисты с высшим образованием, полковники, знаете ли…
– А я, знаете ли, – передразнил его Знахарь, – всю вашу братию на дух не переношу. Хоть сержантов, хоть генералов. Видал, знаете ли, и тех и других.
Спец покачал головой, а Наринский, обернувшись к нему, сказал:
– Виктор Петрович, давайте я буду говорить, а вы оба – следить за нашей дружелюбной и конструктивной беседой? Я предупреждал вас, а вы не верили.
Тот развел руками и, подчеркивая вынужденное согласие с академиком, повернулся к Знахарю боком, наставив, однако, на него левое ухо.