Седов Б.. Отшельник

   - А хотите, я расскажу вам о вас?
   Знахарь удивился, но ответил:
   - Было бы интересно…
   - Ну, я не собираюсь развлекаться тут телепатией, - пояснил Волжанин, - однако некоторые способности к физиогномике имею.
   Он хитро посмотрел на Знахаря и забормотал нараспев:
   - А позолоти ручку, золотой мой, яхонтовый, расскажу что было, что будет, на чем душа успокоится.
   - Сейчас, сейчас, - засуетился Знахарь и стал шарить по карманам.
   Волжанин с улыбкой смотрел на него и молчал.
   Наконец Знахарь нашел в кармане джинсов пятирублевую монету и, взглянув на Волжанина, спросил:
   - Годится?
   - Годится, серебряный мой, годится, перламутровый.
   Взяв пятирублевку, Волжанин куснул ее металлокерамическим клыком и, удовлетворенно кивнув, бережно спрятал в карман.
   - А был ты бедным студентом. Так?
   - Ну, знаете ли, - Знахарь пожал плечами, - бедными студентами все были.
   - А потом стал бедным врачом. Так?
   - Вот это уже интересно, - Знахарь насторожился.
   - Так или нет?
   - Ну, так…
   - А потом пиковая дама предала тебя. Это ничего, что я на ты?
   - Нет, нет, ничего! Продолжайте, - Знахарь был заинтригован, - только она скорее на бубновую была похожа.
   - Это неважно. А потом твоя жизнь повернулась совсем в другую сторону. И появились в ней вода, огонь и медные трубы. Ведь появились?
   - Появились.
   - Ну, про глаз я не спрашиваю… Однако протез хороший. Не всякий заметит разницу.
   - Вы-то заметили, - недовольно буркнул Знахарь.
   - Я - это другое дело. Прожитые годы научили меня быть особо внимательным ко всему. Зато наша стюардесса…
   - С кривыми бабками, - подхватил Знахарь.
   - Совершенно верно. Готов спорить, что она заметила бы твой стеклянный глаз только через четыре месяца после свадьбы, и то - если бы ты его выронил по пьянке.
   Знахарь засмеялся.
   - Ну как, угадал?
   - В общем - да, - согласился Знахарь, - всякое в моей жизни было.
   - Вот за это всякое мы сейчас и выпьем, - сказал Волжанин и стал разливать коньяк.
   Знахарь посмотрел на бутылку:
   - А ведь придется вторую брать.
   - Придется, - назидательно заметил Волжанин, - говорят о чем-то нежелательном. А мы возьмем ее с полным удовольствием и неподдельным желанием.
   - Согласен, - кивнул Знахарь, - ошибся. Виноват. Исправлюсь.
   - Смотрите у меня, - с притворной строгостью сказал Волжанин, снова перейдя на вы.
   - Виктор, - Знахарь помялся, - вы уж раз перешли со мной на ты, так и продолжайте. Меня, знаете ли, это вполне устраивает.
   - Годится, - кивнул Волжанин, - тогда - вот твоя порцайка.
   - Спасибо, - сказал Знахарь, принимая мензурку, - так, значит, за всякое?
   - Совершенно верно, - усмехнулся Волжанин, - за всякое. Потому что если бы его - всякого - не было в нашей жизни, она была бы пресна и скучна.
   - Ну… - протянул Знахарь, - иногда это всякое бывает таким, что не дай бог!
   - Совершенно верно, - повторил Волжанин, - но это закон жизни. Хорошее всякое не бывает без плохого всякого. И тут уж никуда не денешься.
   - Диалектика, мать ее, - Знахарь опрокинул коньяк в рот.
   - Она самая, голубушка, - кивнул Волжанин и тоже принял на грудь.
   Закурив, он откинулся на подголовник и задумчиво сказал:
   - Моисею на горе Синай были выданы под расписку три скрижали. Так он, старый идиот, одну из них разбил. И, понятное дело, утаил этот позорный факт от своего народа. А на третьей скрижали, в числе пяти заповедей…
   - А почему пяти? - удивился Знахарь.
   - Как почему, - удивился Волжанин в ответ, - ведь Моисей принес две скрижали?
   - Вроде две… - неуверенно сказал Знахарь.
   - Две, точно две, - Волжанин махнул рукой, - а заповедей - десять. Значит - по пять на каждой. Из этого делаем допущение, что на третьей было тоже пять. Логично?
   - Логично, - согласился Знахарь.
   - Вот. Так на третьей в числе еще пяти была заповедь «Не бойся».
   - А может быть еще - «Не верь» и «Не проси»? - Знахарь криво и недобро усмехнулся.
   Волжанин внимательно посмотрел на него и серьезно ответил:
   - Нет. Таких не было. Можешь мне поверить. И не надо путать Божий дар с уголовной яичницей.
   - А почему бы и не попутать? - сварливо поинтересовался Знахарь, - ведь ваша радиостанция и воровские песни передает, так что для вас должно быть все едино.
   - Ты, Майкл, это брось. Вижу, что обостряешь, и прошу - не надо. А насчет нашего радио… Так у нас есть разные песни - и бардовские, и авторские, и народные. Есть у нас и воровские, так ведь они тоже народные, воры тоже часть нашего народа, и немалая, между прочим! Так что игнорировать их музыкальные симпатии было бы непростительной оплошностью. А у воров ведь тоже душа есть - разве не так?
   - Есть, - неохотно согласился Знахарь, - да только знаю я, какая у них душа.
   - Интересно, откуда? - прищурился Волжанин.
   - Неважно, - отрезал Знахарь.
   - Ну, неважно, так и неважно, - покладисто согласился Волжанин, - только не забывай, что уголовники не сами себе такую судьбу выбирали. И, поверь мне, есть у них и чувства и мечты.
   Знахарю не хотелось говорить на эту тему, поэтому он кивнул и сказал:
   - Так что там насчет разбитой скрижали?
   - Ловок… - усмехнулся Волжанин, - а насчет скрижали, которую расколотил криворукий Моисей, была там заповедь «Не бойся». И я расскажу тебе притчу. Не возражаешь? Она короткая.
   - Так хоть и длинная, - улыбнулся Знахарь, - притча - это хорошо.
   - Вот и я так думаю, - кивнул Волжанин, - тогда слушай.
   Он помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил с интонациями настоящего артиста:
   - Жил-был один человек. Был он смел и решителен, справедлив и силен. А может быть и нет. Неважно. Этот человек больше всего на свете боялся, что его зарежут. С ужасом он представлял себе, как холодное и твердое лезвие ножа входит к нему в живот, нарушая божественную гармонию его телесного существа. Кровь, боль, ужас, смерть. Эта картина в разнообразных вариациях представала перед его внутренним взором едва ли не каждый день, вызывая содрогание и страх. И даже, возможно, отравляла ему жизнь. Но вот настал день, когда человек этот обнаружил себя лежащим на смертном одре. Был он уже глубоким стариком. И, чувствуя на сердце стальную руку той, которая не обходит своим вниманием никого, он с облегчением произнес: «Слава богу, не зарезали!»
   Волжанин замолчал, а Знахарь погрузился в глубокие раздумья, навеянные притчей. И вскоре, возможно, от выпитого коньяка, а скорее всего - просто от предшествовавших его паническому бегству из Питера треволнений, он задремал.
   И проснулся только тогда, когда новый знакомый деликатно потрепал его по плечу и сказал:
   - Проснись и пой.
   Знахарь продрал глаза и увидел пассажиров, пробиравшихся к выходу.
   Самолет уже, оказывается, сел, и можно было ступить на гостеприимную сибирскую землю.
   - Если я запою, - хрипло сказал Знахарь и прокашлялся, - если я запою, все они выскочат из самолета как по тревоге. А ведь среди них есть женщины и дети, которые могут пострадать в давке. Вы этого хотите?
   - Ни боже мой! - Волжанин протестующе выставил ладони, - это выражение такое. Петь не обязательно.
   Он поднялся с кресла и, достав из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, протянул ее Знахарю.
   - Возьми и обязательно позвони мне. Теперь я буду находиться в Томске постоянно, и мы можем иногда встречаться для совместного распития коньяка, а также для приятных и полезных разговоров о жизни. И не забывай включать приемник на волне 100.9 FM. «Радио Петроград» - «Русский Шансон».
   Последние слова он произнес поставленным дикторским тоном, подмигнул Знахарю и, крепко пожав его руку, направился к выходу. Знахарь зевнул и, чувствуя, как его суставы неохотно расправляются, стал выбираться из кресла.
   И вот теперь он сидел на камушке и внимал утренней речной тишине.
   Самое первое удовлетворение от своего бегства Знахарь уже получил, и на третий день отшельничества, уже несколько успокоившись, он мог, наконец, подумать о том главном, что тщательно скрывал от самого себя.
   А главным было то, что Знахарь в глубине души хотел навсегда удалиться от людей и больше никогда не встревать ни в какие дела. Денег у него было более чем достаточно, новое лицо и документы американского гражданина Майкла Боткина были в полном порядке, и ничто не мешало выполнить такой несложный замысел.
   Теперь нужно было просто подобрать подходящее место, дать кому надо денег и начинать строить добротный дом на берегу реки. Знахарь ни минуты не сомневался, что все пройдет как по маслу. Он знал, что деньги делают возможным самое невероятное.
   Особенно в России.
 

* * *

 
   Знахарь вздохнул и, звонко шлепнув себя ладонями по голым коленям, встал.
   Достав из рюкзака рацию, он щелкнул тумблером и на дисплее засветились цифирки, говорившие о том, что дух, заключенный в пластмассовой коробке, готов выполнить желания своего хозяина.
   Несколько раз нажав кнопку вызова, Знахарь отпустил ее и стал ждать ответа. Через полминуты он повторил вызов - и на этот раз Тимур отозвался. В динамике послышался его запыхавшийся голос:
   - Да, Миша, я слушаю!
   Знахарь чуть было не сказал: какой еще Миша? - но вовремя вспомнил про Майкла Боткина и ответил:
   - Давай приезжай за мной, продолжим путешествие.
   - Продолжим? Это значит - возвращаться не будем?
   - Именно так. Я фрахтую твое корыто на неопределенный срок. Насчет оплаты не беспокойся.
   - Слушаюсь, мой капитан!
   По голосу Тимура было видно, что он доволен такими новостями.
   - Тимур, - Знахарь сделал маленькую паузу, - ты там прихвати сам знаешь чего.
   - Ладно, понял, - отозвался Тимур, - а ты пока собирай шмотки. Я через час буду. Конец связи.
 

* * *

 
   Глава администрации Амжеевского района Борис Тимофеевич Вертяков был обыкновенным российским номенклатурным вором.
   Таких, как он, Петр Первый сажал на кол.
   Но, поскольку и Петра давно уже не было, да и времена стали более либеральными, такая незавидная участь ему не грозила, тем более что те, кто мог бы подвергнуть его подобной экзекуции, сами были взяточниками и казнокрадами. А то, что «смотрящий» по городу был родной брат Вертякова, вор в законе Саша Кислый, делало его практически неуязвимым.
   В общем, все было как всегда, и даже лучше.
   Борис Тимофеевич восседал во главе огромного стола для заседаний и пил чай с лимоном. Его заместитель, Лев Наумович Лемберский, сидел рядом и подсчитывал что-то на карманном калькуляторе.
   Всем известно, что некоторые цифры и суммы лучше держать в голове, потому что бумага, хоть и стерпит все, однако с появлением на ней различных надписей становится документом. А документ такая подлая штука, что хоть и весит всего несколько граммов, может опрокинуть целую человеческую жизнь. А то и не одну.
   Лев Наумович подсчитывал прибыли за неделю. Прибыли эти были весьма темными, состояли из взяток, подношений и участия в многочисленных чужих делах, поэтому он держал все в голове. Борис Тимофеевич, попивая слабый сладкий чай, нетерпеливо косился на него, но молчал, зная, что в такие ответственные моменты Льва Наумовича лучше не беспокоить.
   Наконец Лев Наумович откинулся на спинку стула, снял дорогие дымчатые очки и сказал:
   - Четыреста двадцать две тысячи американских тугриков.
   Борис Тимофеевич удовлетворенно кивнул и ответил:
   - Удовлетворительно, вполне удовлетворительно. Теперь посчитай, Лев Наумович, сколько нужно отдать нашим кровопийцам.
   - А что тут считать, - хмыкнул Лев Наумович, - тут и считать нечего. Все уже посчитано - сто тридцать тысяч.
   - Кто повезет?
   - Как обычно, Федорук из управы. С ним его люди.
   - Когда поедут?
   - Сегодня вечером.
   - Добро, - Борис Тимофеевич поднялся из кресла, - а что у нас на сегодняшний вечер?
   Лев Наумович сладко усмехнулся и сказал:
   - Тут из Москвы певички приехали, молоденькие такие, лет по двадцать, не больше. «Бикини» называются. Я уже договорился, сегодня после концерта их привезут в вашу загородную резиденцию.
   Борис Тимофеевич кивнул и вышел из кабинета.
   Молоденькие девочки - это, конечно, хорошо, но, будучи мужчиной опытным, он знал, что его сорокалетняя секретарша Элла Арнольдовна даст фору любой молоденькой мокрощелке.
   Он подмигнул Элле Арнольдовне, с готовностью взглянувшей на него, и сказал:
   - Машину.
   Сто тридцать тысяч американских долларов должны были уйти в Томск, человеку из областной администрации, который был таким же вором, как Борис Тимофеевич и Лев Наумович, но выше рангом. Все темные денежные ручейки, которые текли по стране, сливались в речки, потом объединялись в шелестящие широкие потоки и наконец зеленоватой Ниагарой низвергались в Москву.
   Это было естественно и соответствовало всем законам природы, но Борис Тимофеевич каждый раз тяжело вздыхал, осознавая необходимость делиться с вышестоящими начальниками, однако исправно отправлял в Томск нарочного с пакетом. Нарочным обычно был капитан милиции Федорук, который тоже участвовал в теневом кругообороте денег, а сопровождали его двое крепких ребят из ОМОНа.
   Все были в штатском, чтобы не привлекать особого внимания, но кое-кто из простых местных жителей, завидев большой черный «мерседес», летящий по трассе в сторону Томска, замечал:
   - Поехали, гады… Замочить бы вас всех из гранатомета!
   И возвращался к работе.
   Например, к починке покосившейся двери в древнем, еще довоенном, нужнике, который давно уже сгнил и неизвестно почему до сих пор не рухнул на кого-нибудь из вечно пьяных посетителей.
 

* * *

 
   Саня Щербаков сидел за рулем старой, как три рубля, «копейки» и ждал.
   Он ждал уже двадцать пять минут, и внутренний голос неоднократно говорил ему о том, что можно уезжать. Никто не выйдет из подъезда шестиэтажного дома и не вынесет обещанные пятьсот рублей. Молодой человек с девушкой, которые демонстративно шуршали стодолларовыми купюрами по дороге в Петровск, в конце пути вдруг обнаружили, что у них нет с собой русских денег, и, оставив в залог небольшую пузатую сумку, пошли наверх, пообещав тут же вернуться и рассчитаться. При этом они убедительно просили не уезжать и сумку не увозить.
   Саня покосился на оставленную пассажирами сумку и, вздохнув, вытащил из пачки сигарету. По крыше машины уютно барабанил дождь, ручейки воды прихотливо извивались на лобовом стекле, а Саня курил и думал о том, как он докатился до жизни такой.
   Еще год назад он и представить себе не мог, что будет в погоне за нелегким и совсем не длинным рублем ездить по Томску на ржавой «копейке», внимательно следя за тем, не проголосует ли кто-нибудь на обочине. Год назад он был уверен, что дело, которым они занимались вместе с его старым школьным товарищем, принесет ожидаемые плоды и настанет наконец то благословенное время, когда можно будет не думать о том, где взять деньги на сигареты, на бензин, а также на личную жизнь. Ведь даже для того, чтобы принести любимой женщине цветы, нужно сначала купить их.
   Саня мотнул головой, как бы отгоняя севшего на нос комара, и снова посмотрел на сумку. Ну что тут рассуждать, подумал он, кинули и кинули. В первый раз, что ли? Да и не в последний, наверное…
   Он решительно подтянул сумку к себе и взялся за замок молнии. В голове мелькнуло: «а нет ли там случайно бомбы?» - но, отогнав эту мысль, Саня решительно расстегнул молнию и, как и ожидалось, увидел, что сумка набита мятыми газетами.
   Выругавшись, он открыл дверь, выкинул сумку из машины и завел двигатель. Взглянув в последний раз на уходящую в небо мрачную стену шестиэтажки, размеченную темными и яркими окнами, врубил передачу и резко развернулся перед подъездом: - Тьфу на вас, гниды поганые!
   Впереди была черная и блестящая от ночного дождя трасса, ведущая в Томск. Саня не торопясь ехал по ней и размышлял о превратностях российской жизни, а также о подлости и жадности некоторых клиентов. Старая «копейка» уютно журчала движком, и дворники лениво сгоняли со стекла воду.
   В зеркале заднего вида неожиданно вспыхнул слепящий свет, быстро переместился в левое зеркало, и Санину «копейку», качнув ее воздушной волной, со свистом обошел черный толстый «мерседес».
   «Ну, совсем мозгов у человека нет, - подумал Саня, - по мокрой дороге, да под двести!»
   А в том, что «мерседес» выжимал под двести км в час, не было никакого сомнения. Задние фонари обогнавшей Саню машины стремительно уменьшались. Дорога впереди плавно уходила влево, и «мерседес», как на гоночной трассе, грамотно переместился к левой бровке.
   И тут произошло то, чего, собственно, и следовало ожидать. Но только Саня совсем не был готов к тому, что это произойдет прямо сейчас и прямо здесь.
   Самого «мерседеса» на фоне черного леса видно не было, но неожиданно и дико вдруг метнулись в воздухе задние фонари, прочертили в пространстве какой-то иероглиф, затем, кувыркаясь и беспорядочно светя в разные стороны, «мерседес» влетел прямо в лес. До него было метров сто пятьдесят, но даже на таком расстоянии Саня смог услышать жуткий звук корежащегося железа…
   Притормаживая, Саня приблизился к месту катастрофы и, остановившись напротив раскоряченного между деревьями черного угловатого пятна, из которого в разные стороны торчали два ослепительных столба света, выскочил из машины.
   А вдруг помочь еще можно, подумал он, подбегая к изуродованному «мерседесу», хотя точно знал, что помочь тут может только похоронный гример.
   А если бак сейчас рванет?
   Шикарный еще полминуты назад «мерседес» напоминал пустую мятую пачку из-под сигарет.
   Осторожно обходя его, Саня в темноте задел за что-то головой и, вздрогнув, резко обернулся.
   Лучше бы он не оборачивался. Прямо перед ним в воздухе висело окровавленное лицо. Одного из пассажиров «мерседеса» выбросило из салона и насадило спиной на еловый сук в двух метрах от земли. Он висел вверх ногами, хотя вообще-то трудно было понять, где у него ноги, а где что.
   Потрясенный увиденным, Саня сделал шаг назад и, споткнувшись, упал на спину. Скользя и цепляясь за корни и кочки, он вскочил на ноги. Сердце его бешено колотилось. Нагнувшись, он увидел, выхваченное фарой то, что подвернулось ему под ноги. На земле, в бликах мокрой прошлогодней листвы, лежал плотно заклеенный скотчем небольшой пакет, по размеру очень похожий на пачку денег. Угол пакета был надорван, и Саня разглядел, что находилось внутри. А внутри была пачка стодолларовых купюр.
   Вдруг раздался протяжный скрежет, и «мерседес» слегка осел, принимая более удобное положение.
   От этого одна из его дверей со скрипом распахнулась, и из салона вывалился еще один труп. У него отсутствовала голова. Саня не стал интересоваться, куда она подевалась. Вместо этого он сунул пакет во внутренний карман куртки и быстренько пошел к своей машине.
   На шоссе все еще никого не было.
   Сев за руль, Саня подумал о том, что сейчас по законам жанра двигатель должен не заводиться, а сам он, нервничая, должен терзать трясущимися руками ключ в замке зажигания и бормотать в панике: «Комон, бэби, комон!»
   Но «копейка» не подвела. Все врут американские кинофильмы. Двигатель завелся, передача воткнулась, и Саня, не совсем веря в реальность происходящего, тронулся с места и направился в сторону города.
   По дороге он думал о том, какие оригинальные формы может принимать иногда белая горячка. Вот сейчас вдруг зажжется свет, изменится звук и изображение, и он увидит себя привязанным к больничной койке, капельница в вене, а вокруг стонут и мечутся братки-алкоголики. И не было никакой аварии, не лежала у него в кармане пачка долларов, и не ехал он в старой «копейке» по ночному шоссе.
   Увидев впереди огни поста ГАИ, Саня скинул скорость до сорока, как и положено дисциплинированному водителю, и несколько раз глубоко вздохнул.
   Гаишник в мокрой накидке, мимо которого Саня намеревался равнодушно проехать, вдруг шагнул вперед и сделал повелительный жест, предписывая Сане принять вправо и остановиться.
   Саня почувствовал, как адреналин начал подниматься холодной волной от живота к ушам, и вдруг понял, что этак можно и в обморок упасть. Остановившись, он открыл дверь, вылез из машины и сделал на подгибающихся ногах несколько шагов навстречу гаишнику.
   Скорее всего, то, как он себя чувствовал в тот момент, было видно со стороны, потому что инспектор, подозрительно посмотрев на Саню, принял из его рук документы и вкрадчиво поинтересовался:
   - Как мы себя чувствуем?
   Сане стало смешно, от этого напряжение вдруг пропало, и он с притворной грустью ответил:
   - А как можно чувствовать себя после четырех бутылок водки и двух портвейна?
   Гаишник вздрогнул и вонзился в Саню проницательным взором:
   - Не понял?
   При этом он подошел к Сане очень близко, видимо, для того, чтобы незаметно обнюхать. Незаметно не получилось, поэтому инспектор сменил тон, крякнул и решительно спросил:
   - Сколько сегодня выпили?
   - Да ладно тебе, командир! Не видишь, что ли, что я трезвый?
   Говоря это, он старался дышать на гаишника.
   Но тот и так уже понял, что вариант «пьяный водитель» отменяется.
   Однако, как и все гаишники, он не любил чужих шуток и решил в отместку «развести» Саню на другие темы.
   - А как у нас с техническим состоянием автомобиля? Ручник работает?
   - Какой еще ручник? - засмеялся Саня, чувствуя, что его совсем отпустило, - когда я его в последний раз выдернул, то так в гараже и оставил.
   - Значит, без ручника ездим?
   - Да этой телеге давно на свалку пора! А ты говоришь - ручник!
   - И аптечки, конечно, нет?
   - Нет, - покаялся Саня.
   - И огнетушителя?
   - Ага…
   - А какого года машина? - поинтересовался инспектор, что говорило о повороте дела к благополучному исходу.
   - Довоенная еще! Сам Троцкий ездил! - с гордостью ответил Саня и посмотрел на гаишника с выражением «знай наших».
   - Ну и что будем делать? - скучным голосом поинтересовался гаишник, глядя в сторону и вверх.
   - Как что? - удивился Саня, - штраф платить! У меня и квитанция есть.
   И он достал из кармана заветную сотню, на которую собирался заправиться.
   Тут милицейское сердце наконец оттаяло, но, протянув Сане документы, инспектор не сразу отдал их. Он неожиданно спросил:
   - А что в багажнике?
   Саня пренебрежительно бросил:
   - Обычный хлам. Открыть?
   Но инспектор побрезговал проверять багажник такой старой помойки:
   - Ладно, поезжай.
   Что Саня незамедлительно и сделал.
 

Глава вторая
 
АМЕРИКАНСКИЙ ОТШЕЛЬНИК

 
   Когда из-за поворота реки вылетел белый «Ништяк» Тимура, Знахарь уже нетерпеливо ходил вокруг большого, туго набитого рюкзака и курил одну сигарету за другой. Увидев катер, подошел к самой кромке воды.
   «Ништяк» снизил скорость и с шорохом въехал килем на песчаную отмель. Знахарь, подняв с земли рюкзак, швырнул его на нос катера. Потом, осторожно ступая по камушкам, подобрался к катеру и перелез через борт.
   - Ну, как она, жизнь отшельника? - спросил Тимур, протягивая ему руку.
   - Эх, хорошо! Так хорошо, что и не рассказать. Только, конечно, я вовсе не собираюсь провести остаток жизни в палатке, пожирая пойманную в реке рыбу. А ты лучше скажи мне - пиво привез?
   - Обижаешь, - гордо ответил Тимур, - открой рундук под задним сиденьем.
   Знахарь прошел на корму и, подняв обшитое кожей сиденье, увидел ящик пива.
   - Вот это по-нашему, - сказал он и вытащил из ящика две бутылки.
   Потом, достав из висевшего на поясе чехольчика хитрый заграничный инструмент, он нашел среди множества имевшихся в нем лезвий, отверток и щипцов бутылочный ключ и открыл пиво.
   Протянув одну бутылку Тимуру, Знахарь с наслаждением приложился к горлышку и долго булькал. Когда бутылка опустела наполовину, он оторвался от нее и, оглядев мир просветленным взором, сказал:
   - Жить хорошо.
   - А хорошо жить - еще лучше, - ответил Тимур цитатой из популярной кинокомедии, и оба рассмеялись.
   Знахарь опустился на кормовую скамью, откинулся на спинку, закурил и сказал:
   - Вот оно.
   - Что? - не понял Тимур.
   - Сиденье. Я же все эти три дня на корточках просидел. Ну, еще на камушках да на корнях. Это я к тому, что жить отшельником хорошо, но домик должен быть приличный. Со стульями, диванами и нормальной человеческой кроватью. А также с душем, туалетом…
   - Бильярдом, баром и библиотекой, - перебил его Тимур.
   - Правильно. И библиотекой, - согласился Знахарь.
   - Ладно, - сказал Тимур, допил пиво и убрал пустую бутылку в рундук, - куда дальше поедем, господин-товарищ отшельник?
   - Куда поедем… - Знахарь задумался.
   Тимур молча посмотрел на него и достал из кармана небольшой сверток. Развернув его, он отщипнул немного от плотного зеленоватого комка, а остальное, аккуратно завернув, убрал обратно в карман.
   Потом достал из бардачка, имевшегося на приборной доске, пачку беломора, завернутую в полиэтилен, и вытащил из нее папиросу. Ловко выдув табак, он смешал его на ладони с растертой в порошок анашой и стал набивать гильзу беломорины. Знахарь рассеянно следил за умелыми действиями Тимура…
   Наконец косяк был изготовлен, и Тимур, придирчиво осмотрев его, сказал:
   - Говорят, в Голландии травка продается в любом баре без всяких проблем. Вот бы у нас так!