Седов Б.. Отшельник

   Весь крест был чем-то заляпан, и это не понравилось Семену. Во всяком случае, символ христианской веры торчал тут вовсе не для того, чтобы курсантам было легче спасать свои грешные души.
   Озадаченно повертев головой, Семен разглядел на одном из бараков большую кривую восьмерку и направился туда.
 

* * *

 
   Борис Тимофеевич Вертяков был очень недоволен.
   Три недели усердных поисков не привели ни к чему, и, похоже, тот, кто посмел посягнуть на его деньги, бесследно исчез во времени и пространстве.
   Понятное дело, на следующий же день после аварии «мерседеса», в которой странным образом сгинули сто тридцать тысяч долларов, Вертяков, скрепя сердце и скрипя зубами, отправил в нужном направлении еще сто тридцать тысяч, так что финансовые движения не нарушились…
   Элла Арнольдовна, видя, как расстроен ее повелитель, старалась изо всех своих сил, не покладая рук, ног, губ и прочих разнообразных частей своего организма, но Вертяков оставался холоден и безутешен - и только когда Элла Арнольдовна, отчаявшись, положила на его рабочий стол заявление об уходе, пришел в себя и сказал:
   - Приехали. Моя секретарша шантажирует меня!
   - Да, шантажирую, - с вызовом ответила Элла Арнольдовна, - мне надоело смотреть, как тебя душит жаба. А кроме того, мне кажется, что ты лишился не денег, а яиц. Поэтому пойду поищу себе другого начальника.
   - Ладно, - пробурчал Вертяков, - забыли.
   Он покосился на Эллу Арнольдовну и сказал:
   - Иди сюда.
   - Не сейчас, - возразила она, оглянувшись на дверь, - там тебя твой Зубило ждет.
   - Сколько раз говорить тебе, что он не Зубило, а Анатолий Викторович, - нахмурился Вертяков.
   - Да ты на рожу его посмотри, - хмыкнула Элла Арнольдовна, - натуральное зубило.
   - Не с лица воду пить, - вспомнил народную мудрость Вертяков.
   - Я бы у него ни с чего воду пить не стала, - на всякий случай соврала Элла Арнольдовна, - мужлан!
   Именно то, что Анатолий Викторович, в прошлом Зубило, был тупым и решительным мужланом, привлекало Эллу Арнольдовну, и она неоднократно использовала это его качество в отсутствие Вертякова.
   Однажды даже прямо на столе шефа.
   - Ладно, давай его сюда, - сказал Вертяков и глубоко вздохнул.
   Пресловутая «жаба» упрямо ворочалась в его груди, и он безуспешно пытался усмирить ее.
   Анатолий Викторович протиснулся мимо Эллы Арнольдовны, открывшей перед ним дверь, и уселся в кресло, стоявшее с торца стола Вертякова.
   - Ну, что там у тебя? - безрадостно поинтересовался хозяин кабинета, хмуро глядя на начальника службы безопасности.
   - Ничего нового, - грустно, но решительно ответил Зубило, - никаких следов.
   - Хорошо… - Вертяков снова вздохнул и, посмотрев на все еще стоящую у двери Эллу Арнольдовну, добавил, - конечно, ничего хорошего, но…
   Он еще раз взглянул на секретаршу, которая определенно ждала чего-то, и сказал:
   - Об этих деньгах забудь. Будем считать, что это были предусмотренные убытки. Сейчас есть дела и поважнее.
   Элла Арнольдовна расцвела и изобразила пухлыми мускулистыми губами нежный поцелуй, после чего выскользнула из кабинета и аккуратно притворила за собой дверь.
   Зубило, который уже приготовился к тому, что Вертяков опять будет нудно пилить его из-за не найденных до сих пор денег, облегченно расправил плечи и сел посвободнее.
   - Вы знаете, - сказал он, оживившись, - американец этот, как его…
   - Майкл Боткин, - подсказал Вертяков.
   - Во-во, Боткин этот… Он там такое строительство устроил, что нашим богатеям и не снилось.
   - А ты откуда знаешь? - спросил Вертяков.
   - Ну, как откуда… Сели с братвой в катерок да и съездили посмотреть. Там у него, у Майкла этого, человек пятьдесят пашут, как негры. Причем никакой техники - все вручную делают. И еще он чего удумал - со стройки весь дерн снял и в сторонке сложил. Не сам, конечно… И этот дерн каждый день водой поливают, чтобы не засох. Видать, как все закончено будет, обратно уложат.
   - Правильно делает, - одобрил Вертяков, - а то ведь у нас как - построят, а вокруг все разрыто, как на войне… Соображает американец, ничего не скажешь.
   - Вот и я говорю - соображает, - подтвердил Зубило, - а сам я соображаю, что надо бы американца этого пробить… Чувствую, что денег у него - миллион до неба. Так пусть поделится с братвой, даже Христос велел делиться…
   - Пусть поделится, говоришь… - Вертяков хмыкнул и вспомнил глаза Боткина, из которых в какой-то момент их беседы вдруг выглянула веселая и богатая смерть.
   - Забудь и думать, - сказал он, пристукнув пальцем по столу, - чую я, что не простой мужчина этот Майкл, ох, не простой… Так что до поры до времени никаких движений. И братве своей скажи, чтобы при встрече раскланивались с ним, как с барином. А насчет поделиться - так это не твоего ума дело. Ты там у себя барыг разводи, а тут не твой уровень. Понял?
   - Понял, - Зубило помрачнел, - что ж тут не понять… А клиент все-таки жирный.
   - Жирный, жирный, - зловеще кивнул Вертяков, - да только знаю я таких жирных. У них под жиром кое-что другое, так что не вздумай…
   - Ладно, понял, - Зубило достал сигареты, - я закурю, Борис Тимофеевич?
   - Закури, чего спрашиваешь, знаешь ведь, что я сам курю.
   - Ну, я на всякий случай, - Зубило прикурил и деликатно выпустил дым в сторонку, - я тут с братом вашим виделся, с Сашей Кисл…
   Зубило взглянул на Вертякова и торопливо поправился:
   - С Александром Тимофеевичем.
   - Ну и что там Саша? - усмехнулся Вертяков.
   - Александр Тимофеевич сказал, что есть тема интересная.
   - Какая тема?
   - Да тут интернат для сирот строить собираются, французы бабло отстегнули… Ну, и надо это дело проконтролировать, а то что же получается, сироты эти на французские бабки жировать будут, а мы, значит, смотреть и облизываться?
   - А что Саша говорит? - прищурился Вертяков.
   - Ну, это… Говорит - встретиться надо, перетереть. Сказал, что вечером ждет вас на фазенде.
   Вертяков подумал и, оживившись, сказал:
   - А что, это мысль! Я ведь уже неделю из города не выезжаю… Вот и повод есть. Добро, готовь машину.
   - Можно идти? - Зубило с готовностью встал.
   - Можно, - милостиво объявил Вертяков.
   Зубило открыл дверь в приемную, и Вертяков, повысив голос, сказал:
   - Элла Арнольдовна, зайдите!
   Пропустив мимо себя Зубило и проехавшись при этом по его спине тугой грудью, Элла Арнольдовна зашла в кабинет начальника и плотно закрыла за собой дверь.
   - Девушка, - спросил Вертяков игриво, - что вы делаете сегодня вечером?
   - Все, что вам угодно, - ответила секретарша, сделав акцент на слове «все».
   - Вот и хорошо, - сказал Вертяков, - поедем за город, навестим моего брата. Давно мы с ним не виделись, а заодно и воздухом подышим.
   Элла Арнольдовна нахмурилась и сказала:
   - Тогда мне нужно заехать домой за купальником.
   - За купальником? - Вертяков удивился, - с каких это пор ты при мне купальники носишь?
   - Но ты же не один там будешь!
   - Ладно, возьми машину и - одна нога здесь, другая там.
   - Я мигом!
   Элла Арнольдовна изобразила лицом неимоверную страсть пополам с нетерпением и, вильнув задом, быстро вышла из кабинета.
   На самом деле ей нужно было позвонить хозяину фитнес-центра, с которым она часто проводила свободные вечера, и который ждал ее этим вечером на очередное занятие. Занимались они обычно тем, чем мужчины и женщины занимаются с того самого момента, как Адама и Еву с треском выперли из рая. А поскольку такие щекотливые звонки нужно было делать из какого-нибудь другого места, Элла Арнольдовна неожиданно озаботилась купальником.
   Выйдя на улицу, она села в одну из стоявших у белокаменного крыльца машин и, отъехав на несколько кварталов, набрала номер фитнес-клуба.
   - Котик, это я, - ласково сказала она в трубку, - сегодня ничего не выйдет. Ну, ты же знаешь, этот зануда всегда что-нибудь придумает…
 

* * *

 
   Стройка подошла к концу.
   Мощный бревенчатый терем о двух этажах стоял на плавно сбегавшем к реке склоне. Собран он был из бревен в полтора обхвата и занимал площадь немногим меньше трехсот квадратных метров.
   Знахарь хотел, чтобы все в его доме было натуральным, но хозяин строительной фирмы, Павел Кондратьевич Злобин, коренастый сибирский мужик, всетаки смог убедить его, что на кровлю следует пустить голландскую металлочерепицу, а огромный бетонный бункер, полностью скрытый в земле и игравший роль служебного этажа, а также и фундамента, должен быть обеспечен самой современной американской гидроизоляцией.
   В бункере уже стоял и бесшумно работал генератор мини-электростанции, в двадцати метрах от дома в землю была зарыта пятнадцатитонная цистерна, наполненная соляркой для генератора, а на просторном чердаке стояла пластиковая емкость, в которой умещалось две тонны воды. Вода поступала из артезианской скважины глубиной восемьдесят метров и была чище, чем в любом, самом благополучном, городе.
   Вокруг дома, по периметру участка в пять гектаров, высился четырехметровый бревенчатый забор, который был сделан из плотно пригнанного кругляка, заостренного сверху. Тут Знахарь послушался Тимура и теперь, глядя на неприступную ограду, только усмехался - ишь, блин, прямо как у Робинзона Крузо!
   Рабочие только что закончили укладывать на место дерн, снятый с земли перед началом работ, и Знахарь, придирчиво осмотрев владение, остался им доволен. Дом стоял посреди нетронутой зеленой поляны, будто был перенесен сюда по воздуху.
   Еще месяц назад, прежде чем была начата стройка, чуть в стороне от будущего дома был воздвигнут небольшой высокий помост с навесом, и Знахарь мог, сидя в плетеном кресле и попивая пивко, наблюдать, как пять десятков расторопных работяг воплощают его мечту. Рядом с ним в таком же кресле сидел Георгий Вахтангович Бабуани, который был талантливым прорабом и умело руководил своей маленькой армией. В руках у Георгия Вахтанговича был японский мегафон, и над стройкой то и дело раздавались его громогласные команды. Работяги пахали, как проклятые, Бабуани руководил, как Наполеон, а Знахарь только удовлетворенно кивал, когда Бабуани, понизив голос, уважительно пояснял ему тонкости строительного дела.
   Так продожалось тридцать два дня, и теперь, после того, как все работы были практически закончены, а строительный мусор загружен на баржу и увезен в неизвестном направлении, Знахарь и Бабуани сидели под навесом; перед ними стоял небольшой столик, на котором имелись узкогорлая бутыль с чачей и блюдо с фруктами. Фрукты были самыми обычными, но привезены были прямо из самой Грузии, чем Бабуани весьма гордился.
   - Ты панымаешь, дарагой, - говорил он, доверительно наклоняясь к Знахарю, - тут солнце нэ такое, как у нас, паэтаму и фрукты нэ такие сладкие. Попробуй этот груша - разве здесь бываэт такой груша? А этот слива? Мьед, а нэ слива! Давай выпьем за Грузию!
   - Давай! - охотно соглашался Знахарь, и Бабуани бережно разливал чачу в две старые, еще советских времен, граненые стопки мутного зеленоватого стекла.
   Хлопнув по стопочке, заказчик и исполнитель закусывали фруктами и, глядя на уже готовый дом, удовлетворенно произносили одобрительные слова.
   Из дома вышел бригадир, устало потянулся и, подойдя к помосту, на котором, подобно древним вождям, восседали Знахарь с Бабуани, объявил:
   - Мы строили, строили, и наконец построили.
   Бабуани важно кивнул и сказал:
   - Харашо! Можешь увозить людей.
   Бригадир приложил руку к бейсбольной кепке с надписью «Я люблю Нью-Йорк» и направился к рабочим, которые расслабленно кучковались около дома.
   У берега, воткнувшись помятым ржавым носом в песчаную отмель, стоял речной трамвайчик, который должен был увезти строителей, и Знахарь с нетерпением ждал того момента, когда наконец останется один и сможет насладиться долгожданным покоем. Трамвайчик назывался «Чалдон».
   Рабочие, выслушав бригадира, потянулись к покачивавшемуся на мелких волнах «Чалдону», а Бабуани спустился с помоста. Знахарь сошел за ним, и Бабуани, протянув ему руку, сказал:
   - Ну вот, дарагой Михаил, теперь у тебя есть свой дом. Это балшое дело. Давай, привози сюда красивую жэнщину, и пусть здесь зазвучит детский смех.
   Этого в планах Знахаря не было, но он крепко пожал протянутую руку и ответил:
   - Обязательно, Георгий, обязательно!
   - Если нэ пригласишь на свадьбу - обижусь! - Бабуани подмигнул и хлопнул Знахаря по плечу.
   - Как можно! - возмутился Знахарь.
   Бабуани сменил тон и по-деловому добавил:
   - Если найдешь нэдочеты, звони. Мы даем пажызнэнный гарантия!
   - Обязательно, - заверил его Знахарь.
   Бабуани еще раз хлопнул его по плечу и направился к берегу.
   Работяги были уже на борту «Чалдона», и оттуда слышались смех и звон пивных бутылок. Во время стройки употребление любого алкоголя было запрещено самым строжайшим образом, и теперь строители имели возможность отыграться.
   Бабуани, ловко перебирая ногами, взбежал по доске, служившей сходней, молодой матросик втянул ее на борт, капитан «Чалдона» подал сигнал к отплытию, квакнув обычным автомобильным гудком, странно прозвучавшим на воде, и «Чалдон», взбаламутив воду, медленно отошел кормой вперед. Потом он развернулся и, глухо постукивая дизелем, направился в сторону Томска.
   Знахарь стоял лицом к реке и не торопился поворачиваться к своему новому дому. Это был первый в его жизни собственный дом. Не государственная квартира, не кооператив и даже не купленные в городской черте апартаменты.
   Свой дом на своей земле…
   Знахарь дождался того момента, когда «Чалдон» скрылся за поворотом реки, выждал еще несколько минут и только тогда, глубоко вздохнув, обернулся.
   За секунду до этого у него мелькнула безумная мысль, что вот сейчас он повернется - а там ничего нет. Никакого дома. Но, конечно же, это было обычным маленьким смешным страхом, который улетучился, как только Знахарь снова увидел крепко стоявший на просторной поляне внушительный сруб под темно-зеленой черепичной крышей.
   Дом был более чем хорош.
   Знахарю он казался просто прекрасным.
   Толстые бревна сруба были идеально подогнаны и пропитаны светло-коричневым антисептиком. Массивные рамы окон пропорционально соответствовали общему стилю и сверкали новыми стеклами. Дверь была гостеприимно приоткрыта, и Знахарь, улыбнувшись, направился к ней.
   К своему крову, который, как он рассчитывал, будет надежно служить ему ближайшие лет триста-четыреста, а может быть, и дольше.
   Войдя в просторный холл, Знахарь широко улыбнулся и, достав из одного кармана радиотелефон, а из другого - визитку Волжанина, набрал номер. Трубку сняли сразу.
   - Я слушаю, - произнес знакомый голос.
   - Виктор Ефимович? - спросил Знахарь.
   - Он самый. С кем имею честь?
   - Это Майкл Боткин, - с шутовским американским акцентом сказал Знахарь, - узнаете?
   - Конечно, узнаю! - по голосу Волжанина было слышно, что он рад звонку Знахаря.
   - Ну, как дела радиовещания? - бодро поинтересовался Знахарь, - скоро ли я услышу в приемнике знакомые позывные?
   - Скоро, скоро, - успокаивающе ответил Волжанин, - хотя можешь услышать и сейчас. У тебя тарелка есть?
   - В смысле - спутниковая антенна?
   - Она самая.
   - Пока нет, но завтра уже будет.
   - Вот и хорошо, - удовлетворенно сказал Волжанин, - включаешь «НТВ плюс», и ловишь «Русский Шансон» 100.9. Понял?
   - Так точно, ваше благородие, - лихо ответил Знахарь, - а как насчет выпить горькой водки в моем новом доме?
   - У тебя уже новый дом? - изумился Волжанин.
   - А то! - гордо ответил Знахарь, - бросай свое радио и приезжай.
   - Только не сегодня, - сказал Волжанин, - сегодня я встречаюсь с Вертяковым. Нужно решить, кому сколько денег давать.
   - А-а-а, - Знахарь поморщился, - этого гнуса я знаю. И денег ему тоже давал.
   - Да уж, - согласился Волжанин, - тип еще тот. Хватит о нем. А насчет приехать - это с моим огромным удовольствием. Давай я завтра позвоню тебе, а там решим.
   - Годится, - весело ответил Знахарь, - а вы там с этим Вертяковым тоже поторопитесь. Надоело всякую шелупонь слушать.
   - Твои слова - бальзам для меня, - с явным удовольствием сказал Волжанин, - однако мне пора бежать.
   - Пока!
   - Пока!
   Отключив телефон, Знахарь огляделся и неторопливо пошел по широкой деревянной лестнице на второй этаж.
   В доме пахло свежестью.
 

Глава четвертая
 
СИБИРСКИЕ ИНДЕЙЦЫ

 
    Тимур сказал, что приедет не один.
    Я слегка забеспокоился:
   -  Ты что, девушку свою хочешь сюда привезти?
    Он засмеялся:
   -  Не одну, а целых двух. Да только если ты таких девушек увидишь ночью в своей постели, тутто тебя кондратий и хватит.
   -  Ты кончай там шутить! - возмутился я. - Говори толком, что затеял?
   -  Ты мне доверяешь?
   -  Ну, доверяю…
   -  Вот и хорошо. Потом благодарить будешь. Часа через два жди.
    И Тимур отключился.
    Я посмотрел на рацию и положил ее на стол.
    Интересно, что он там задумал?
    Вот уже целый месяц я наслаждался спокойной одинокой жизнью.
    Правда, почти каждый день ко мне приезжал Тимур, который оказался весьма сообразительным и исполнительным помощником, но это было не в счет. Я ведь вовсе не собирался становиться натуральным отшельником, который не желает видеть ни одного человеческого лица. Тимур привозил мне то, что я ему заказывал, и теперь мой дом, который поначалу был совершенно пустым, стал наполняться нужными вещами. Нужными как в хозяйственном отношении, так и в совершенно особом.
    Я не забывал ни того, с какой жизнью расстался, ни того, что обо мне помнят очень многие люди, и что эти люди могут сильно захотеть меня увидеть. А если сильно чего-то хочешь, оно обязательно получится. Поэтому в подвальном этаже у меня имелась потайная бетонная камера площадью метров двадцать, в которой было…
    Чего там только не было!
    Автомат Калашникова - две штуки. Автомат «Узи» - три штуки. Гранатомет РПГ-6 - один, зато гранат к нему - аж пятнадцать. Пистолет «беретта» - шесть штук. Всякие там приборы ночного видения и прочая военная электроника - целый стеллаж. А уж патронов - просто ящики.
    В общем, в случае чего я смог бы постоять за себя. Но лучше бы такого случая не было.
    Кроме того, имелся в моем скромном обиталище и компьютер, соединенный со спутниковой антенной, так что со связью у меня было все в полном порядке. Правда, закупая все это, я постоянно ловил себя на мысли о том, что, коли я уединения хочу, то зачем мне столько лишнего хлама?
    Но, как известно, «либерализм должен быть поддержан и защищен жестокой системой подавления», - вот так и мое спокойное одиночество не должно быть беззащитным. Мне вовсе не хотелось, чтобы тот, кому я вдруг сильно понадоблюсь, мог свободно прийти ко мне и взять меня тепленького голыми руками…
    В общем, хочешь мира - готовься к войне.
    Когда вдалеке послышался далекий вой тимуровских моторов, а я уже научился узнавать их на слух, я взял двадцатикратный цейссовский бинокль и, выйдя на просторный балкон второго этажа, направил тяжелый прибор в сторону излучины, откуда через несколько минут должен был показаться быстроходный «Ништяк».
    Сдвоенный звук моторов становился все громче, и наконец из-за излучины реки вылетел знакомый белый катер. Заложив широкую дугу, он направился в мою сторону, и я, покрутив колесико резкости на бинокле, разглядел Тимура, стоящего у штурвала, и двух мужиков, которые сидели на корме.
    Интересно… Я ведь говорил ему, чтобы никого постороннего!
    Ладно, увидим. Пока что Тимур не дал мне ни одного повода быть недовольным. Он даже бросил курить «план» после того, как мы с ним поговорили по душам.
    А вообще я был доволен, что судьба подбросила мне такого подручного. И в самом деле - ну что бы я стал делать тут один? Как бы управлялся со всем своим хозяйством? Непонятно.
    Катер быстро приближался, метров за двадцать до берега моторы заглохли, и «Ништяк» с шорохом выехал на отмель.
    На берег сошли Тимур и двое мужиков с ружьями.
    Это было интересно и, поставив бинокль на перила балкона, я спустился на первый этаж и вышел на крыльцо встречать гостей.
    Дальше все происходило, как у какого-нибудь Некрасова.
    На крыльце стоял барин - это, значит, я - и смотрел, как к его дому приближается управляющий, ведущий за собой двоих простолюдинов. Когда они подошли ближе, я смог рассмотреть их. Простолюдины эти явно были какой-то таежной национальности, скорее всего - местные остяки, то бишь ханты. Впрочем, я в этнических тонкостях не дока.
    Один - приземистый мужик лет пятидесяти, с морщинистым и обветренным лицом, черноволосый, с узкими черными глазками, спрятавшимися под нависшими, как у Вия, веками. Другой - гораздо моложе, лет двадцати пяти, да и морщин у него было раз в пять меньше. Они были похожи друг на друга, и я понял, что скорее всего это отец и сын.
    Подойдя к крыльцу, Тимур указал мужикам на скамью, врытую в землю у стены, и они, не сказав ни слова, чинно уселись. На этой скамье я рассчитывал сидеть в глубокой старости, опершись подбородком на трость, и рассказывать желающим байки и былины о своей богатой приключениями жизни.
    Тимур встал напротив крыльца, заложил руки за пояс джинсов, отставил ногу и откашлялся. После такого вступления он вытянул в мою сторону правую руку и торжественно произнес:
   -  Ой ты, гой еси, добрый молодец, то бишь добрый барин, как его… Короче, бью тебе челом и докладываю.
    Потом он почесал в затылке и добавил нормальным голосом:
   -  Что-то в горле пересохло… Схожу-ка я за пивком.
    Он взбежал на крыльцо и прошмыгнул мимо меня в дом.
    Я стоял и молчал.
    Мне было интересно, чем это все кончится. Мужики, сидевшие на моей мемориальной скамье, тоже молчали и, держа ружья между колен, невозмутимо смотрели на противоположный берег Оби.
    Через полминуты Тимур вышел, неся в одной руке две бутылки пива, а в другой два пластиковых стула - вроде того, с которого я чуть не сверзился на набережной Лейтенанта Шмидта. Ненавижу эти стулья. Их привезли строители, чтобы иногда отдыхать от непосильного труда, да так и оставили. Надо будет выкинуть эту гадость.
    Поставив стулья напротив скамьи с мужиками, Тимур протянул одну бутылку мне, сел на один из стульев и сделал приглашающий жест - ну что, мол, стоишь, давай, присаживайся, поговорить надо.
    Я спустился с крыльца, взял пиво, уселся и, взглянув на мужиков, спросил:
   -  А гостям не хочешь пива предложить?
   -  А они непьющие, - бодро ответил Тимур, и мужики кивнули.
    Тимур плотно приложился к бутылке, потом вытер губы и сказал:
   -  Начну с самого начала.
    Он посмотрел на меня, на дом, на мужиков и снова поднес к губам бутылку.
    Допив пиво, он довольно крякнул и продолжил:
   -  Значит, так. Вот твой дом. Вот ты сам. Вот я, твой верный помощник. Это хорошо, но этого мало. Ты живешь в тайге, в ста двадцати километрах от цивилизации, и очень скоро поймешь, что одному, и даже со мной, тебе такую жизнь не потянуть. Тебе нужны люди, которые привычны к таежной жизни, знают здешние места, тайгу, зверей и прочие особенности национальной охоты. Согласен?
    Я пожал плечами и кивнул:
   -  Пока согласен.
   -  Хорошо.
    Тимур посмотрел на мужичков и сказал:
   -  Это, - и он указал на того, кто был постарше, - Афанасий Аянов, местный охотник, индеец и следопыт, так сказать - Дерсу Узала и Одинокий Бизон в одном лице.
    Афанасий улыбнулся, отчего его загорелое лицо совсем сморщилось, как мошонка после купания. Но под жидкими черными усиками показались крупные зубы такой белизны, что я позавидовал ему, несмотря на то, что у меня во рту был полный Голливуд за двадцать тысяч баксов.
   -  А это - его сын Макар. Наследник и ученик. Тайгу знает, как свою подмышку. Оба не пьют и не курят.
   -  Это хорошо, - с умным видом сказал я.
   -  Хорошо? - Тимур с сомнением посмотрел на меня, - ладно… В общем, тебе следует взять их на службу, чтобы они постоянно были рядом. Тогда у нас есть шанс не взвыть тут в самое ближайшее время.
   -  А где они жить будут? - спросил я, не находя ни одного, даже самого незначительного повода возразить Тимуру.
   -  Как где? - Тимур удивился, - а это на что?
    И он, повернувшись на стульчике и чуть не упав с него, указал на стоявший в дальнем углу двора добротный сарай площадью не менее тридцати квадратных метров, который рабочие построили в первый же день и хранили в нем инструменты.
   -  Отличная хибара! Афанасий с Макаром обустроят ее, как считают нужным, и там будет не хуже, чем в твоем тереме.
    Афанасий кивнул и сказал:
   -  Мы люди привычные, живем обычно в лесу, в шалашах да палатках.
    Я развел руками:
   -  Ну… Как скажете. А что насчет жалования?
   -  Насчет чего? - переспросил молодой.
   -  Платить вам сколько? - я уточнил вопрос.
    Афанасий снова сморщился в улыбке и показал свои удивительные зубы.
   -  Сколько заплатишь, хозяин, столько и хорошо…
    Тимур остановил его жестом и сказал:
   -  Если ты мне, бездельнику, платишь пятеру, то положи им по штуке и горя знать не будешь.