Страница:
– Да, Ленчик.
– Ты мне веришь, что все дурацкие страхи, набившиеся в эту головку, – Леонид еще раз коснулся губами светленькой макушки жены, – совершенно необоснованны? Их надо собрать в одну кучу и вымести вон поганой метлой. И продолжать жить спокойно. Так ты мне веришь?
– Я верю.
– И ничего мне не хочешь сказать?
– Я очень тебя люблю, дорогой. – Ангелина положила головку на плечо Леонида и шмыгнула носиком. – И очень рада, что ты развеял все мои страхи. И правда, последнее время нервы у меня на пределе. Мне надо отвлечься, развеяться, забыть обо всем нехорошем. Думать только на отвлеченные темы… Ведь ты мне поможешь в этом, любимый?
– Конечно.
«Скоро я помогу тебе не только в этом, уродина».
– Тогда пошли к речке. Быстрее. И так придется возвращаться назад в темноте. Все перемажемся в грязи, как поросята. Но ничего. Ведь сегодня вечером у нас будет баня. А в бане будет… Я, между прочим, не забыла, что кое-кто мне кое-что обещал. – «Какой же сегодня чудесный день. Несмотря на дождь. Главное то, что мы с Леней наконец объяснились. И я больше не буду жить, как на иголках, ожидая, что в наших с ним отношениях может случиться что-то ужасное. Не случится – теперь я в этом совершенно уверена. Теперь я спокойна. Теперь я счастлива. Как никогда…» – Спасибо, мой милый… – На ходу Ангелина изловчилась дотянуться губами до щеки мужа. – Спасибо за то, что разогнал все мои страхи. Так легко. И так быстро… Я очень-очень тебя люблю! И буду любить до самой смерти.
«В чем я не сомневаюсь, – усмехнулся он про себя, быстро шагая по узкой скользкой тропинке, окаймленной с обеих сторон густыми зарослями камыша и пожелтевшей осоки. – Разлюбить меня ты не успеешь. Идиотка, да если в ты знала, что до смерти осталось всего ничего…»
Глава 9
Глава 10
– Ты мне веришь, что все дурацкие страхи, набившиеся в эту головку, – Леонид еще раз коснулся губами светленькой макушки жены, – совершенно необоснованны? Их надо собрать в одну кучу и вымести вон поганой метлой. И продолжать жить спокойно. Так ты мне веришь?
– Я верю.
– И ничего мне не хочешь сказать?
– Я очень тебя люблю, дорогой. – Ангелина положила головку на плечо Леонида и шмыгнула носиком. – И очень рада, что ты развеял все мои страхи. И правда, последнее время нервы у меня на пределе. Мне надо отвлечься, развеяться, забыть обо всем нехорошем. Думать только на отвлеченные темы… Ведь ты мне поможешь в этом, любимый?
– Конечно.
«Скоро я помогу тебе не только в этом, уродина».
– Тогда пошли к речке. Быстрее. И так придется возвращаться назад в темноте. Все перемажемся в грязи, как поросята. Но ничего. Ведь сегодня вечером у нас будет баня. А в бане будет… Я, между прочим, не забыла, что кое-кто мне кое-что обещал. – «Какой же сегодня чудесный день. Несмотря на дождь. Главное то, что мы с Леней наконец объяснились. И я больше не буду жить, как на иголках, ожидая, что в наших с ним отношениях может случиться что-то ужасное. Не случится – теперь я в этом совершенно уверена. Теперь я спокойна. Теперь я счастлива. Как никогда…» – Спасибо, мой милый… – На ходу Ангелина изловчилась дотянуться губами до щеки мужа. – Спасибо за то, что разогнал все мои страхи. Так легко. И так быстро… Я очень-очень тебя люблю! И буду любить до самой смерти.
«В чем я не сомневаюсь, – усмехнулся он про себя, быстро шагая по узкой скользкой тропинке, окаймленной с обеих сторон густыми зарослями камыша и пожелтевшей осоки. – Разлюбить меня ты не успеешь. Идиотка, да если в ты знала, что до смерти осталось всего ничего…»
Глава 9
СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА
Этот день был не столько самым удачным, но, пожалуй, и самым насыщенным за последнее время.
А впереди меня ждала не менее насыщенная ночка. Впрочем, не столько насыщенная, сколько тяжелая. За пять часов мне, сонному и уставшему, предстояло проехать по мокрой скользкой дороге полтысячи километров до Твери.
Как я ни дергался и как ни пытался подогнать ход событий, все равно отправиться в путь раньше полуночи не удалось. Правильно говорится, что благие намерения и реальность несовместимы. Так и на этот раз пришлось сидеть дома как на иголках, пока Гроб не смотался на хату, где держал в тайнике кое-какой «инвентарь», необходимый в его работе, и не прихватил оттуда одну небольшую вещицу.
Пустить ее в дело мы решили в самый последний момент на толковище, где обсуждались судьбы Живицкого и Мухи, но которое под конец неожиданно перетекло в другое, более злободневное и приоритетное русло. Буквально из ничего у Гроба и Комаля вдруг возникла идея, как можно попробовать добраться до Хопина буквально с наскока, не заморачиваясь ни на длительный сбор информации, ни на обустройство каких-либо подъездных путей к его неприступному логову. Не рискуя никем и ничем и не тратя на подготовку ни денег, ни времени. Казалось бы, совершенно бредовый, авантюрный до безумия план, но ведь очень часто именно самые авантюрные планы и осуществляются…
– Действительно бред, – в сомнении покачал я головой, выслушав до конца Гроба и Комаля, которые, азартно перебивая друг друга, за считанные минуты набросали вчерне проект привлечения моего брата к ликвидации Хопина. – Леонид далеко не дурак, и правила наших игр он знает не из газет или книжек. А потому, выслушав предложение, сразу же просчитает все варианты возможной раскрутки событий. Все финалы, а их для него только два. Первый – могила; второй – нары, и, скорее всего, на всю жизнь. Сомневаюсь, чтобы любой из них устраивал Леонида.
– Почему так узко, Денис? – встрепенулся Комаль. – Только могила и нары. Надо попробовать убедить его в третьем.
– Поведай мне, как это сделать? Может, дать ему честное слово? Побожиться на Библии? Представить в письменной форме гарантии, что мы его оставим в покое, когда он выполнит все, что поручим? Да не оставим – это было бы ясно даже ребенку. Замочим при первой возможности, и мой брат это отлично понимает. А потому, если все же надумаете замутить эту бодягу, готовьтесь к головнякам. Леонид попробует смыться уже по пути в Александровскую. А если не выйдет, он начнет искать защиты у Хопина. Даже и не посмеет думать о том, чтобы отправлять к праотцам свой единственный шанс на спасение, а вместо этого откровенно расскажет, с какой целью и по чьему поручению приехал к своему благодетелю в гости. И попросит помощи. Правда, скорее всего, Хопин больше не будет с ним церемониться и позаботится о том, чтобы труп моего братца подхоронили к кому-нибудь на Южном кладбище… Впрочем, так поступили бы ты или я. Или она. – Я кивнул на уютно свернувшуюся калачиком в кресле Катерину. – А что взбредет в голову сумасбродному психу Хопину, предугадать невозможно. А если и правда он предоставит Леониду возможность свалить? Признаться, мне будет очень обидно. А как же должок? Ну, не-е-ет! Не затем я корячился больше четырех лет на кичи, не затем тонул два раза в Ижме, не затем пер через парму четыреста верст. Чтобы эта сволочь вдруг свалила у меня из-под самого носа? Не будет того, чтобы у него появился хоть мизерный шанс на спасение! И не надейтесь! Я не отдам никому ни Ангелину, ни братца, сколько бы за них мне не предлагали. А Хопина, обещаю, достану с другой стороны.
– Когда? – Комаль сунул в рот сигарету и щелкнул сверкающим «Ронсоном».
– Не знаю.
– Твое «не знаю» может обойтись очень недешево. – Комаль глубоко затянулся, поискал глазами что-нибудь, что могло послужить пепельницей, и, не найдя ничего подходящего, стряхнул пепел в свою чашечку с кофе. – Я не бухгалтер и не какой-нибудь менеджер, но насколько знаю, мы сейчас каждый день теряем круглую сумму. Это те убытки, которые сразу же прекратятся, как только Хопин отправится на тот свет. И вот, Денис, у нас появляется шанс добиться желаемого. Призрачный – я с этим согласен, – но все-таки шанс. И грех его не использовать.
– Да пойми же ты, наконец, – еще раз попытался дернуться я, – что не девяносто девять, а даже все сто процентов за то, что стоит Леониду оказаться во владениях Хопина и почувствовать себя в относительной безопасности, как твой «призрачный шанс» сразу же рассыплется в пыль. И все, чего мы добьемся, так это того, что по собственной дури предоставим моему братцу возможность еще немножко пожить безнаказанным. Как же он будет потешаться над нами, придурками!
– Не придется, – вдруг отрезал Сережа Гроб. – Не придется, Денис. У него не останется выбора, кроме как делать то, что мы ему скажем. Я отвечаю, что твой брательник будет как шелковый, и мне, чтобы убедить его примерно себя вести, не понадобится ни клясться на Библии, ни писать каких-то расписок. Один безобидный укольчик по вене и…
– Что такое? – недоверчиво посмотрел я на Гроба.
– Слушай, Денис, – закинув ногу на ногу, Гроб поудобнее развалился в кресле. – И сразу настройся на то, что все, о чем сейчас расскажу, покажется тебе немного наивным. Избитая мулька – не спорю. Но это говорит лишь о том, что она дает очень высокий процент попадания в цель, а потому снимать ее с вооружения никто не спешит. И она постоянно всплывает то тут, то там. То в реальной жизни, то в сценарии какого-нибудь голливудского боевичка. Кстати, как-то мне самому доводилось прибегать к этому способу убеждения. И, между прочим, не без успеха. Надеюсь, что и на этот раз…
Я был совершенно уверен, что никакого «этого раза» не будет, и все закончится тем, что я, выслушав (или даже не дослушав до конца) Сережу Гроба, сострою кислую мину и махну рукой: «Нее-ет. Все это фантазии. И давайте не будем больше к ним возвращаться». Но все вдруг сложилось совершенно иначе.
Через час я названивал в Тверь Дачнику и срочно вносил некоторые поправки в первоначальный план охоты на Ангелину и Леонида. А в путь мы отправились вместе с Сережей. Я в качестве благородного мстителя, жаждущего крови двоих негодяев; он в роли ответственного за исполнение сумасброднейшего проекта, аналогов коему за всю историю заказных убийств, наверное, не было.
– Так, значит, будут, – весело гукал Гроб, полулежа на заднем сиденье и регулярно прикладываясь к горлышку двухлитровой пластиковой бутыли со светлым пивом. – Знаешь, Денис, я ведь фартовый. За что не берусь, все срастается, тьфу-тьфу-тьфу. Надеюсь, и здесь – возьмет вот и выгорит… А коли нет, так что же поделать. Значит, судьба. Кысмет, как говорят наши братья магометане. Зато не будет обидно, что упустили такую возможность, хотя бы и призрачную. Что сидели спокойно, сложа белы рученьки, и наблюдали безучастными взорами за тем, как утекает от нас этот ма-а-ахонький шансик.
– Вот утечет от меня мой брательник, – недовольно заметил я, обгоняя вереницу из нескольких фур с финскими номерами, – так тоже не будет обидно?
– Ништя-а-ак, Знахарь. Никуда он не денется, этот твой Леня. Еще поприсутствует на правиле, попотеет, отвечая братве на вопросы. И он, и жена твоя бывшая. И доктор, и прокурор. Всех достанем.
«Пожалуй, – размышлял я, разгоняя "мерседес" до 150 км/ч по мокрой дороге, – действительно в ближайшее время этим мерзавцам предстоит попотеть. Леонид с Ангелиной уже на аркане. Вокруг хопинской норы с каждым днем прибавляется сетей и капканов. Да и на Живицкого с Мухой сегодня… – Я взглянул на часы и поправил себя: – Нет, даже уже вчера объявлен сезон охоты. И сегодня с утра разработкой прокурора и доктора активно займутся трое моих бойцов. Ворсистый и Катя – Мухой. Конфетка – Живицким. Потопчутся следом за ними несколько дней. Соберут все, что удастся собрать об их образе жизни, их знакомствах, их родственниках. И пусть на это уйдет какое-то время, зато я буду иметь представление, куда надо бить, чтобы причинить им самую сильную боль. Чтобы они возмечтали о смерти».
Удивительно, что на протяжении полутысячи километров до Твери меня ни разу не тормознули гаишники, хотя я, казалось бы, просто из кожи вон лез, чтобы уплатить им штраф за превышение скорости. Но, похоже, менты не горели особым желанием вылезать под холодный ноябрьский дождик и крутить меня на хрусты, а в результате я добрался до места без каких-либо материальных затрат, к тому же еще и вполне уложившись по времени в намеченный график. Даже по Твери мне не пришлось плутать в поисках нужной мне хаты. Вдоль трамвайных путей до третьего перекрестка. Там налево. Направо. Еще раз налево, как вчера объяснял мне Дачник. И… О чудо! Я даже сам удивился, когда разглядел на одном из домов подсвеченную табличку с названием улицы и понял, что ухитрился вписаться по нужному адресу прямо-таки с разгону.
– Эй, герой. Поднимайся. Приехали. – Я протянул руку за спинку своего кресла и ткнул сладко посапывающего на заднем сиденье Гроба. Ему снился какой-то экстрим, и вот уже на протяжении трех последних часов он развлекал меня «репортажами с линии фронта», оглушительно вопя: «Уро-оды!.. Всех мочи!.. Дайка волыну…» – и иногда ударяя накачанной нижней конечностью, обутой в армейский ботинок, по переднему пассажирскому креслу. – Подымайся, сказал!
– Чего? Тверь? – Сережа медленно перешел в сидячее положение, а я уже прижал «мерседес» к обочине напротив двухэтажного кирпичного дома и, заглушив двигатель, наблюдал за кругленьким, будто китайский божок, колченогим мужичком в телогрейке, который поспешал по освещенной двумя фонарями дорожке от крыльца к ажурным чугунным воротам. В одной руке мужичок держал нечто похожее на костыль, в другой – большой черный зонт. – Комитет по торжественной встрече, – прокомментировал Гроб и, щелкнув зажигалкой, обдал меня клубами сигаретного дыма.
Мужичок, даже и не подумав подойти к «мерседесу» и убедиться в том, что внутри него действительно находятся желанные гости, а не группа захвата местного РУБОПа, отворил нараспашку ворота и, отступив в сторону, гостеприимно махнул костылем. А на крыльцо уже вышли еще три человека – две стройных девушки не то в платьях, не то в халатах и некая гориллоподобная личность примерно на полторы головы выше каждой из своих спутниц.
Я завел двигатель и аккуратно въехал в ворота.
Гроб сладко зевнул, распахнув во всю ширь огромную, как у гиппопотама, пасть.
– Надеюсь, что это не все, и у них там внутри еще приготовлены девки, – мечтательно сказал он и, дождавшись, когда я припаркую машину возле крыльца, поспешил вылезти наружу.
И не ошибся ведь, паразит, в самых радужных своих ожиданиях. Уже через десять минут сидел, развалясь на диване, и левой рукой прижимал к себе густо намазанную нетрезвую телку с длинными волосами и дурными манерами. В правой руке Сережа держал бокал с каким-то мутным зеленым пойлом, один вид которого вызывал у меня легкую тошноту. Я предпочел холодную «колу» и бутерброд с красной икрой.
В просторной гостиной нас собралось семь человек: три симпатичных молоденьких нимфы, в меру подвыпивших и в меру вульгарных, а также я, Дачник, Гроб и Оглоед, молодой парень в тщательно отутюженных брючках и белой рубашке. Не курящий, не пьющий, неприязненно игнорирующий все знаки внимания, которые к нему навязчиво проявляла одна из красавиц, и больше похожий на студента какого-нибудь престижного университета, чем на своего пацана в одной из тверских воровских малин, он являл собой полную противоположность Дачнику – этакому платяному шкафу, который более гармонично смотрелся бы с кистенем на проезжей дороге, нежели с гаванской сигарой в отделанном по евростандарту коттедже. Низенький, как у питекантропа, лоб, тяжелая, далеко выпяченная вперед нижняя челюсть, маленькие, близко посаженные друг к другу глазки под густыми бровями. Одним словом, посмотришь на такого и удивишься: и как это чудовище обучено человеческой речи? А потом минут через десять придется удивляться еще один раз: и как так может быть, чтобы первое впечатление было настолько обманчивым?
– Как доехали? Без проблем? – задал Дачник дежурный вопрос, проводив нас в гостиную и представив нам Оглоеда. Нимф он просто проигнорировал, так же как и мужичка с костылем – того, что открывал нам ворота. Впрочем, с того момента, как мы вошли в дом, колченогий в поле нашего зрения не попадался. – Присаживайтесь, перекусите с дороги. А потом и к делам обратимся. – Дачник бросил взгляд на простенькие настенные часы. – Время есть пока, хотя и немного. Но ничего, успеваем… Рассказывай, как там Акын? – бросил он вопросительный взгляд на меня, и мы минут на пятнадцать погрузились в пустую светскую болтовню. И лишь когда я дожевал бутерброд с красной икрой, а Гроб доцедил свой зеленый коктейль, обратились к насущным проблемам.
– А ну-ка спать, спать, полуночницы. – Дачник выпроводил за пределы гостиной девиц, тщательно запер за ними дверь и повернулся ко мне: – Вон, коли хочешь, так забирай с собой в Питер любую. А то и всех трех. Дарю. Только предупреждаю: намучишься-а-а.
– Нет уж. Уволь, – рассмеялся я. – Там и без них забот полон рот. Да и добра такого сейчас везде предостаточно. – И перевел разговор на более интересную тему: – Рассказывай, что там, на театре военных действий. В Нестерове… Кажется, так деревушка зовется?
– Так, – пробасил Витя Дачник и кивнул на Оглоеда. – Вот он только оттуда. С самыми свежими новостями. Поведай нам, Юра, как там наша семейная парочка.
– А ништяк. На второй медовый месяц, похоже, губу раскатали. – Оглоед плеснул себе в бокал соку, но пить не стал.
– Чем хоть они там занимаются?
– Чем заниматься можно в деревне? Гуляли под дождиком. Потом дома сидели, сушились. Вечерком часа два парились в баньке. Да и не только парились, думаю. Пацаны мои видели, как парень вылез оттуда бухой. Это было уже часов в десять. Я туда в это время подъехал как раз. Веночек подвез. – Оглоед рассмеялся. – Ну у вас, питерских, блин, и фантазия. Это ж надо придумать! Веночек. Я понимаю, мафиози с Сицилии. Но вы-то… Практичные люди. Взяли бы этих двоих недоносков где-нибудь за деревней, когда их гулять понесло, да и трахали в сколько угодно. А потом там же в лесочке и закопали б. Так нет. Обязательно шоу надо устроить.
Я смерил этого аккуратненького благополучного пацана снисходительным взглядом.
– Обязательно, Юра. И не смотри на меня, как на маньяка. Тебе этого не понять, потому, что ты не пережил того, что пришлось пережить мне. И не дай тебе Бог когда-нибудь испытать что-то подобное. А потому постарайся поверить мне на слово: не могу я этих двоих просто так взять и прикончить. Не почувствую я тогда, что их наказал. – Я повернулся к Дачнику: – Витя, ты все подготовил, что я просил вчера вечером?
Дачник молча поднялся со стула, вразвалочку пересек гостиную и достал из-под телевизионного столика спортивную сумку.
– Держи, Денис. – Он протянул ее мне. – Камера здесь. Простенькая, конечно. Не «бетакам». Зато со штативом. И уж точно рабочая. Проверял пару часов назад. А что касаемо хаты, так есть одна в Суховеркове…
– Это где? Далеко? – перебил я.
– Идеальное место. Ехать вам дотуда от этого Нестерова будет ближе, чем до Твери. А там, на отшибе, стоит небольшая избушка, и живут в ней двое наших людей. Муж и жена. Пенсионеры. Поселили их туда еще летом, вот они и держат хату на всякий пожарный. Вдруг пригодится? Отсидеться, скажем, кому. Или подержать кого в подполе. Вроде как ваших двоих.
– В хате уверен? И в людях?
– Стопудово, Денис. Был бы не уверен, не предлагал бы. – Дачник бросил еще один взгляд на часы. – Время, братва. Не пора ли в дорогу? А то прозеваем представление. Будет обидно. – Он хлопнул по плечу Оглоеда. – Юр, иди буди деда. Пусть ворота за нами запрет. – И, выйдя в прихожую, уселся на жалобно скрипнувшую под ним скамейку. Пыхтя от усердия, принялся зашнуровывать кроссовки. Размера так, наверное, пятьдесят восьмого.
Я с ехидной улыбочкой наблюдал за этим тверским Гаргантюа и думал: «А не попросить ли громилу Витька от греха подальше с нами не ездить? А то увидит слабонервная Ангелина, к кому ее угораздило угодить в плен… И случится с ней инфаркт или инсульт… Не-е-ет, не хочу для нее такой легкой кончины. Но и Дачника, столь много сделавшего для меня за эти два дня, нельзя лишать удовольствия поприсутствовать на представлении, на которое он так стремится попасть».
– Оглоед, твою мать!!! Где там запропастился?!!
Но Оглоед уже выводил из гаража блестящий «джип гранд чероки».
А от крыльца к ажурным чугунным воротам по освещенной двумя фонарями дорожке поспешал кругленький колченогий мужичок в телогрейке. Держа в одной руке нечто похожее на костыль. А в другой – большой черный зонт.
Потому что дождь так и не думал заканчиваться.
А впереди меня ждала не менее насыщенная ночка. Впрочем, не столько насыщенная, сколько тяжелая. За пять часов мне, сонному и уставшему, предстояло проехать по мокрой скользкой дороге полтысячи километров до Твери.
Как я ни дергался и как ни пытался подогнать ход событий, все равно отправиться в путь раньше полуночи не удалось. Правильно говорится, что благие намерения и реальность несовместимы. Так и на этот раз пришлось сидеть дома как на иголках, пока Гроб не смотался на хату, где держал в тайнике кое-какой «инвентарь», необходимый в его работе, и не прихватил оттуда одну небольшую вещицу.
Пустить ее в дело мы решили в самый последний момент на толковище, где обсуждались судьбы Живицкого и Мухи, но которое под конец неожиданно перетекло в другое, более злободневное и приоритетное русло. Буквально из ничего у Гроба и Комаля вдруг возникла идея, как можно попробовать добраться до Хопина буквально с наскока, не заморачиваясь ни на длительный сбор информации, ни на обустройство каких-либо подъездных путей к его неприступному логову. Не рискуя никем и ничем и не тратя на подготовку ни денег, ни времени. Казалось бы, совершенно бредовый, авантюрный до безумия план, но ведь очень часто именно самые авантюрные планы и осуществляются…
– Действительно бред, – в сомнении покачал я головой, выслушав до конца Гроба и Комаля, которые, азартно перебивая друг друга, за считанные минуты набросали вчерне проект привлечения моего брата к ликвидации Хопина. – Леонид далеко не дурак, и правила наших игр он знает не из газет или книжек. А потому, выслушав предложение, сразу же просчитает все варианты возможной раскрутки событий. Все финалы, а их для него только два. Первый – могила; второй – нары, и, скорее всего, на всю жизнь. Сомневаюсь, чтобы любой из них устраивал Леонида.
– Почему так узко, Денис? – встрепенулся Комаль. – Только могила и нары. Надо попробовать убедить его в третьем.
– Поведай мне, как это сделать? Может, дать ему честное слово? Побожиться на Библии? Представить в письменной форме гарантии, что мы его оставим в покое, когда он выполнит все, что поручим? Да не оставим – это было бы ясно даже ребенку. Замочим при первой возможности, и мой брат это отлично понимает. А потому, если все же надумаете замутить эту бодягу, готовьтесь к головнякам. Леонид попробует смыться уже по пути в Александровскую. А если не выйдет, он начнет искать защиты у Хопина. Даже и не посмеет думать о том, чтобы отправлять к праотцам свой единственный шанс на спасение, а вместо этого откровенно расскажет, с какой целью и по чьему поручению приехал к своему благодетелю в гости. И попросит помощи. Правда, скорее всего, Хопин больше не будет с ним церемониться и позаботится о том, чтобы труп моего братца подхоронили к кому-нибудь на Южном кладбище… Впрочем, так поступили бы ты или я. Или она. – Я кивнул на уютно свернувшуюся калачиком в кресле Катерину. – А что взбредет в голову сумасбродному психу Хопину, предугадать невозможно. А если и правда он предоставит Леониду возможность свалить? Признаться, мне будет очень обидно. А как же должок? Ну, не-е-ет! Не затем я корячился больше четырех лет на кичи, не затем тонул два раза в Ижме, не затем пер через парму четыреста верст. Чтобы эта сволочь вдруг свалила у меня из-под самого носа? Не будет того, чтобы у него появился хоть мизерный шанс на спасение! И не надейтесь! Я не отдам никому ни Ангелину, ни братца, сколько бы за них мне не предлагали. А Хопина, обещаю, достану с другой стороны.
– Когда? – Комаль сунул в рот сигарету и щелкнул сверкающим «Ронсоном».
– Не знаю.
– Твое «не знаю» может обойтись очень недешево. – Комаль глубоко затянулся, поискал глазами что-нибудь, что могло послужить пепельницей, и, не найдя ничего подходящего, стряхнул пепел в свою чашечку с кофе. – Я не бухгалтер и не какой-нибудь менеджер, но насколько знаю, мы сейчас каждый день теряем круглую сумму. Это те убытки, которые сразу же прекратятся, как только Хопин отправится на тот свет. И вот, Денис, у нас появляется шанс добиться желаемого. Призрачный – я с этим согласен, – но все-таки шанс. И грех его не использовать.
– Да пойми же ты, наконец, – еще раз попытался дернуться я, – что не девяносто девять, а даже все сто процентов за то, что стоит Леониду оказаться во владениях Хопина и почувствовать себя в относительной безопасности, как твой «призрачный шанс» сразу же рассыплется в пыль. И все, чего мы добьемся, так это того, что по собственной дури предоставим моему братцу возможность еще немножко пожить безнаказанным. Как же он будет потешаться над нами, придурками!
– Не придется, – вдруг отрезал Сережа Гроб. – Не придется, Денис. У него не останется выбора, кроме как делать то, что мы ему скажем. Я отвечаю, что твой брательник будет как шелковый, и мне, чтобы убедить его примерно себя вести, не понадобится ни клясться на Библии, ни писать каких-то расписок. Один безобидный укольчик по вене и…
– Что такое? – недоверчиво посмотрел я на Гроба.
– Слушай, Денис, – закинув ногу на ногу, Гроб поудобнее развалился в кресле. – И сразу настройся на то, что все, о чем сейчас расскажу, покажется тебе немного наивным. Избитая мулька – не спорю. Но это говорит лишь о том, что она дает очень высокий процент попадания в цель, а потому снимать ее с вооружения никто не спешит. И она постоянно всплывает то тут, то там. То в реальной жизни, то в сценарии какого-нибудь голливудского боевичка. Кстати, как-то мне самому доводилось прибегать к этому способу убеждения. И, между прочим, не без успеха. Надеюсь, что и на этот раз…
Я был совершенно уверен, что никакого «этого раза» не будет, и все закончится тем, что я, выслушав (или даже не дослушав до конца) Сережу Гроба, сострою кислую мину и махну рукой: «Нее-ет. Все это фантазии. И давайте не будем больше к ним возвращаться». Но все вдруг сложилось совершенно иначе.
Через час я названивал в Тверь Дачнику и срочно вносил некоторые поправки в первоначальный план охоты на Ангелину и Леонида. А в путь мы отправились вместе с Сережей. Я в качестве благородного мстителя, жаждущего крови двоих негодяев; он в роли ответственного за исполнение сумасброднейшего проекта, аналогов коему за всю историю заказных убийств, наверное, не было.
– Так, значит, будут, – весело гукал Гроб, полулежа на заднем сиденье и регулярно прикладываясь к горлышку двухлитровой пластиковой бутыли со светлым пивом. – Знаешь, Денис, я ведь фартовый. За что не берусь, все срастается, тьфу-тьфу-тьфу. Надеюсь, и здесь – возьмет вот и выгорит… А коли нет, так что же поделать. Значит, судьба. Кысмет, как говорят наши братья магометане. Зато не будет обидно, что упустили такую возможность, хотя бы и призрачную. Что сидели спокойно, сложа белы рученьки, и наблюдали безучастными взорами за тем, как утекает от нас этот ма-а-ахонький шансик.
– Вот утечет от меня мой брательник, – недовольно заметил я, обгоняя вереницу из нескольких фур с финскими номерами, – так тоже не будет обидно?
– Ништя-а-ак, Знахарь. Никуда он не денется, этот твой Леня. Еще поприсутствует на правиле, попотеет, отвечая братве на вопросы. И он, и жена твоя бывшая. И доктор, и прокурор. Всех достанем.
«Пожалуй, – размышлял я, разгоняя "мерседес" до 150 км/ч по мокрой дороге, – действительно в ближайшее время этим мерзавцам предстоит попотеть. Леонид с Ангелиной уже на аркане. Вокруг хопинской норы с каждым днем прибавляется сетей и капканов. Да и на Живицкого с Мухой сегодня… – Я взглянул на часы и поправил себя: – Нет, даже уже вчера объявлен сезон охоты. И сегодня с утра разработкой прокурора и доктора активно займутся трое моих бойцов. Ворсистый и Катя – Мухой. Конфетка – Живицким. Потопчутся следом за ними несколько дней. Соберут все, что удастся собрать об их образе жизни, их знакомствах, их родственниках. И пусть на это уйдет какое-то время, зато я буду иметь представление, куда надо бить, чтобы причинить им самую сильную боль. Чтобы они возмечтали о смерти».
Удивительно, что на протяжении полутысячи километров до Твери меня ни разу не тормознули гаишники, хотя я, казалось бы, просто из кожи вон лез, чтобы уплатить им штраф за превышение скорости. Но, похоже, менты не горели особым желанием вылезать под холодный ноябрьский дождик и крутить меня на хрусты, а в результате я добрался до места без каких-либо материальных затрат, к тому же еще и вполне уложившись по времени в намеченный график. Даже по Твери мне не пришлось плутать в поисках нужной мне хаты. Вдоль трамвайных путей до третьего перекрестка. Там налево. Направо. Еще раз налево, как вчера объяснял мне Дачник. И… О чудо! Я даже сам удивился, когда разглядел на одном из домов подсвеченную табличку с названием улицы и понял, что ухитрился вписаться по нужному адресу прямо-таки с разгону.
– Эй, герой. Поднимайся. Приехали. – Я протянул руку за спинку своего кресла и ткнул сладко посапывающего на заднем сиденье Гроба. Ему снился какой-то экстрим, и вот уже на протяжении трех последних часов он развлекал меня «репортажами с линии фронта», оглушительно вопя: «Уро-оды!.. Всех мочи!.. Дайка волыну…» – и иногда ударяя накачанной нижней конечностью, обутой в армейский ботинок, по переднему пассажирскому креслу. – Подымайся, сказал!
– Чего? Тверь? – Сережа медленно перешел в сидячее положение, а я уже прижал «мерседес» к обочине напротив двухэтажного кирпичного дома и, заглушив двигатель, наблюдал за кругленьким, будто китайский божок, колченогим мужичком в телогрейке, который поспешал по освещенной двумя фонарями дорожке от крыльца к ажурным чугунным воротам. В одной руке мужичок держал нечто похожее на костыль, в другой – большой черный зонт. – Комитет по торжественной встрече, – прокомментировал Гроб и, щелкнув зажигалкой, обдал меня клубами сигаретного дыма.
Мужичок, даже и не подумав подойти к «мерседесу» и убедиться в том, что внутри него действительно находятся желанные гости, а не группа захвата местного РУБОПа, отворил нараспашку ворота и, отступив в сторону, гостеприимно махнул костылем. А на крыльцо уже вышли еще три человека – две стройных девушки не то в платьях, не то в халатах и некая гориллоподобная личность примерно на полторы головы выше каждой из своих спутниц.
Я завел двигатель и аккуратно въехал в ворота.
Гроб сладко зевнул, распахнув во всю ширь огромную, как у гиппопотама, пасть.
– Надеюсь, что это не все, и у них там внутри еще приготовлены девки, – мечтательно сказал он и, дождавшись, когда я припаркую машину возле крыльца, поспешил вылезти наружу.
И не ошибся ведь, паразит, в самых радужных своих ожиданиях. Уже через десять минут сидел, развалясь на диване, и левой рукой прижимал к себе густо намазанную нетрезвую телку с длинными волосами и дурными манерами. В правой руке Сережа держал бокал с каким-то мутным зеленым пойлом, один вид которого вызывал у меня легкую тошноту. Я предпочел холодную «колу» и бутерброд с красной икрой.
В просторной гостиной нас собралось семь человек: три симпатичных молоденьких нимфы, в меру подвыпивших и в меру вульгарных, а также я, Дачник, Гроб и Оглоед, молодой парень в тщательно отутюженных брючках и белой рубашке. Не курящий, не пьющий, неприязненно игнорирующий все знаки внимания, которые к нему навязчиво проявляла одна из красавиц, и больше похожий на студента какого-нибудь престижного университета, чем на своего пацана в одной из тверских воровских малин, он являл собой полную противоположность Дачнику – этакому платяному шкафу, который более гармонично смотрелся бы с кистенем на проезжей дороге, нежели с гаванской сигарой в отделанном по евростандарту коттедже. Низенький, как у питекантропа, лоб, тяжелая, далеко выпяченная вперед нижняя челюсть, маленькие, близко посаженные друг к другу глазки под густыми бровями. Одним словом, посмотришь на такого и удивишься: и как это чудовище обучено человеческой речи? А потом минут через десять придется удивляться еще один раз: и как так может быть, чтобы первое впечатление было настолько обманчивым?
– Как доехали? Без проблем? – задал Дачник дежурный вопрос, проводив нас в гостиную и представив нам Оглоеда. Нимф он просто проигнорировал, так же как и мужичка с костылем – того, что открывал нам ворота. Впрочем, с того момента, как мы вошли в дом, колченогий в поле нашего зрения не попадался. – Присаживайтесь, перекусите с дороги. А потом и к делам обратимся. – Дачник бросил взгляд на простенькие настенные часы. – Время есть пока, хотя и немного. Но ничего, успеваем… Рассказывай, как там Акын? – бросил он вопросительный взгляд на меня, и мы минут на пятнадцать погрузились в пустую светскую болтовню. И лишь когда я дожевал бутерброд с красной икрой, а Гроб доцедил свой зеленый коктейль, обратились к насущным проблемам.
– А ну-ка спать, спать, полуночницы. – Дачник выпроводил за пределы гостиной девиц, тщательно запер за ними дверь и повернулся ко мне: – Вон, коли хочешь, так забирай с собой в Питер любую. А то и всех трех. Дарю. Только предупреждаю: намучишься-а-а.
– Нет уж. Уволь, – рассмеялся я. – Там и без них забот полон рот. Да и добра такого сейчас везде предостаточно. – И перевел разговор на более интересную тему: – Рассказывай, что там, на театре военных действий. В Нестерове… Кажется, так деревушка зовется?
– Так, – пробасил Витя Дачник и кивнул на Оглоеда. – Вот он только оттуда. С самыми свежими новостями. Поведай нам, Юра, как там наша семейная парочка.
– А ништяк. На второй медовый месяц, похоже, губу раскатали. – Оглоед плеснул себе в бокал соку, но пить не стал.
– Чем хоть они там занимаются?
– Чем заниматься можно в деревне? Гуляли под дождиком. Потом дома сидели, сушились. Вечерком часа два парились в баньке. Да и не только парились, думаю. Пацаны мои видели, как парень вылез оттуда бухой. Это было уже часов в десять. Я туда в это время подъехал как раз. Веночек подвез. – Оглоед рассмеялся. – Ну у вас, питерских, блин, и фантазия. Это ж надо придумать! Веночек. Я понимаю, мафиози с Сицилии. Но вы-то… Практичные люди. Взяли бы этих двоих недоносков где-нибудь за деревней, когда их гулять понесло, да и трахали в сколько угодно. А потом там же в лесочке и закопали б. Так нет. Обязательно шоу надо устроить.
Я смерил этого аккуратненького благополучного пацана снисходительным взглядом.
– Обязательно, Юра. И не смотри на меня, как на маньяка. Тебе этого не понять, потому, что ты не пережил того, что пришлось пережить мне. И не дай тебе Бог когда-нибудь испытать что-то подобное. А потому постарайся поверить мне на слово: не могу я этих двоих просто так взять и прикончить. Не почувствую я тогда, что их наказал. – Я повернулся к Дачнику: – Витя, ты все подготовил, что я просил вчера вечером?
Дачник молча поднялся со стула, вразвалочку пересек гостиную и достал из-под телевизионного столика спортивную сумку.
– Держи, Денис. – Он протянул ее мне. – Камера здесь. Простенькая, конечно. Не «бетакам». Зато со штативом. И уж точно рабочая. Проверял пару часов назад. А что касаемо хаты, так есть одна в Суховеркове…
– Это где? Далеко? – перебил я.
– Идеальное место. Ехать вам дотуда от этого Нестерова будет ближе, чем до Твери. А там, на отшибе, стоит небольшая избушка, и живут в ней двое наших людей. Муж и жена. Пенсионеры. Поселили их туда еще летом, вот они и держат хату на всякий пожарный. Вдруг пригодится? Отсидеться, скажем, кому. Или подержать кого в подполе. Вроде как ваших двоих.
– В хате уверен? И в людях?
– Стопудово, Денис. Был бы не уверен, не предлагал бы. – Дачник бросил еще один взгляд на часы. – Время, братва. Не пора ли в дорогу? А то прозеваем представление. Будет обидно. – Он хлопнул по плечу Оглоеда. – Юр, иди буди деда. Пусть ворота за нами запрет. – И, выйдя в прихожую, уселся на жалобно скрипнувшую под ним скамейку. Пыхтя от усердия, принялся зашнуровывать кроссовки. Размера так, наверное, пятьдесят восьмого.
Я с ехидной улыбочкой наблюдал за этим тверским Гаргантюа и думал: «А не попросить ли громилу Витька от греха подальше с нами не ездить? А то увидит слабонервная Ангелина, к кому ее угораздило угодить в плен… И случится с ней инфаркт или инсульт… Не-е-ет, не хочу для нее такой легкой кончины. Но и Дачника, столь много сделавшего для меня за эти два дня, нельзя лишать удовольствия поприсутствовать на представлении, на которое он так стремится попасть».
– Оглоед, твою мать!!! Где там запропастился?!!
Но Оглоед уже выводил из гаража блестящий «джип гранд чероки».
А от крыльца к ажурным чугунным воротам по освещенной двумя фонарями дорожке поспешал кругленький колченогий мужичок в телогрейке. Держа в одной руке нечто похожее на костыль. А в другой – большой черный зонт.
Потому что дождь так и не думал заканчиваться.
Глава 10
ЛЁНЕ ОТ СТАРШЕГО БРАТА. И ЛИНЕ ОТ БЫВШЕГО МУЖА
– Зря ты так, Паша. – Никита Болото даже остановился, уставившись на погребальный венок, увитый черными лентами, который его спутник напялил на шею. – А если это какая плохая примета? Снял бы…
– Иди ты, «примета»! – Паша взял толстяка за круглые плечи и слегка подтолкнул вперед. – Двигай по курсу и заботься о своей жирной заднице. И думай о том, что может с ней сделать собачка, если окажется, что ты намешал в мясо слишком мало отравы.
«Не отравы, а сонников, – подумал Болото. – Их там такая гигантская доза, что хватит свалить носорога, а не только овчарку. Док обещал, что она уже через пару минут, как сожрет этот фарш, будет спать, как убитая. Так что можно не опасаться», – внушил он себе уже в который раз за сегодняшний вечер.
Было уже почти пять утра, и со стороны фермы раздавалось монотонное гудение не то доилок, не то сепаратора. Село начинало потихонечку просыпаться, и Никита опасался наткнуться на какую-нибудь поспешающую на утреннюю смену доярку. Вот уж вылупилась бы баба на двоих незнакомых жлобов с погребальным венком!
До зеленой избушки оставалось два дома. И в одном из них светились окна. А от другого им вслед несколько раз тявкнула тонкоголосая шавка.
– З-зараза, как на проспекте, – прошипел Паша. – Ника, стой тут в тени. Погоди вылезать под фонарь. – Он снял с шеи венок и прислонил его к толстому стволу дерева. – Короче, так замри здесь и не дергайся. И гони сюда мясо. Пойду прошвырнусь под фонариком. Посмотрю, как там наша собачка. И как там наш белый «фольксваген».
Болото достал из кармана примерно сто граммов говяжьего фарша, завернутого в обрывок газеты и приправленного доброй порцией фенобарбитала и еще какой-то отравы с труднопроизносимым названием.
– Держи. Через пару минут, как собака сожрет это мясо, она должна отрубиться и дрыхнуть как минимум час.
– Это точняк?
– Ну-у-у… Док мне сказал, что психам хватает и третьей части того, что он мне дал. После чего они спят, как младенцы…
– Сравнил! – недовольно фыркнул Паша и понюхал нагревшийся в ладони фарш. – То психи. А то овчарка. К тому же кавказская… А если она откажется жрать?
– Че она, дура? Ты в на ее месте от подобного хавчика…
– Я, слава Богу, не на ее месте, – перебил Паша Никиту и хлопнул толстяка по мягкой широкой спине. – Стой тут, никуда не высовывайся, – еще раз напомнил он и, выйдя на освещенное фонарем пространство, направился к зеленому дому, в котором сейчас беззаботно дрыхли двое обреченных на нескорую и нелегкую смерть петербуржцев.
Назад он вернулся довольно скоро, и присел на корточки, опершись спиной на ствол дерева.
– А ведь сожрала тварь твое мясо, – сообщил он вполголоса и извлек из кармана пачку «Парламента». Огонек зажигалки на мгновение осветил его узкую небритую физиономию. – Просила еще. Даже хвостом повиляла… Так чего говоришь? Пару минут, и должна спать как убитая?
– Во всяком случае, Док…
– Да оставь ты Дока в покое. Нашел, блин, авторитета в психушке. Короче, Болото, сейчас я докуриваю сигарету, после чего ты идешь возлагать венок. И береги свою задницу. Если окажется, что Док напарил, я тебе не завидую. Зверюга и правда что твой теленок. И, кстати, отвязана. Шастает возле машины совершенно свободно. Интересно, и чем они ее кормят?
– Если окажется, что Док напарил, – зловеще процедил сквозь зубы толстяк и, наклонившись, подхватил с земли венок, – и эта псина коснется меня хоть одним зубом, то его психи могут заказывать по нему панихиду. Вот будет им развлекуха. – Он проследил взглядом за тем, как Паша втоптал в грязь окурок, обреченно пробормотал: – Ну что же… пошел. – И тяжело шагнул из тени на освещенное фонарем пространство.
– Ни пуха, тореадор.
– Иди ты.
Возле калитки, через которую предстояло проникнуть во владения кавказской овчарки, Болото поскользнулся на скосе тропинки и, не устояв на ногах, плюхнулся откормленной задницей в неглубокую лужу, выбив из нее фейерверк грязных брызг и чуть не попортив драгоценный венок с черными лентами.
– Твою мать! – не сдержавшись, рявкнул он во весь голос.
– Толстый хрен! – прошипел наблюдавший за ним из-за дерева Паша.
«Тяв-тяв-тяв!» – от соседнего дома бдительно взлаяла тонкоголосая шавка.
Но кавказец молчал. Со двора, где стоял белый «пассат», не донеслось ни рыка, ни шороха, хотя любая уважающая себя сторожевая собака, случись подобный хипеж где-то поблизости от доверенного ей под охрану объекта, должна была для острастки хоть как-нибудь обозначить свое присутствие.
«Значит, спит, гадина, – облегченно подумал Болото, поднимаясь из лужи и ощупывая мокрые джинсы. – Не ошибся Док в дозировке лекарства».
Он решительно подошел к калитке и, перегнувшись через забор, откинул простенькую деревянную задвижку. Потом выждал какое-то время. Пробормотал полушепотом: «Тю-тю-тю, собаченька. Ты не спишь, милая? Иди скорей к дяденьке. Ах, чего дяденька тебе сейчас даст. Ах, чего у него такое в карманах».
Откровенно признаться, ничего, кроме пачки «Мальборо Лайтс», зажигалки «Крикет» и семизарядной «Эрмы 652» у Болота в карманах не было. Он откровенно врал, озирая настороженным взглядом чистый просторный дворик, в одном углу которого стояла большая собачья будка, а в другом примостился «фольксваген-пассат». «Метров двадцать пять до него, – прикинул Никита, – и двадцать пять назад до калитки. Всего ничего. А собака, конечно, нажравшись снотворного, залезла в свою конуру и давит на массу. Ну, смелее! Вперед! Чем дольше торчу у забора, тем больше шансов спалиться».
И он, на всякий пожарный сняв «Эрму» с предохранителя, распахнул калитку и уверенной походкой направился к «пассату».
Двадцать пять метров туда.
Двадцать пять метров обратно.
Всего ничего.
Туда он добрался без приключений. Возложил венок на капот. Даже потратил пару секунд на то, чтобы поправить черные ленты с золотистыми надписями.
Но обратно к калитке он крался, словно пьяный мимо пикета милиции. Медленно-медленно, на полусогнутых. Распространяя вокруг себя запах адреналина. Заботясь только о том, чтобы не совершить какого-нибудь резкого телодвижения. Затаив дыхание и с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на трусливую неуклюжую трусцу… И все потому, что следом за ним, увлеченно обнюхивая его грязные джинсы, тащился огромный кавказец, который, когда Никита уже разобрался с венком, вдруг огромной зловещей тенью вырос из-за машины и несколько раз приветливо вильнул мохнатым хвостом…
– Иди ты, «примета»! – Паша взял толстяка за круглые плечи и слегка подтолкнул вперед. – Двигай по курсу и заботься о своей жирной заднице. И думай о том, что может с ней сделать собачка, если окажется, что ты намешал в мясо слишком мало отравы.
«Не отравы, а сонников, – подумал Болото. – Их там такая гигантская доза, что хватит свалить носорога, а не только овчарку. Док обещал, что она уже через пару минут, как сожрет этот фарш, будет спать, как убитая. Так что можно не опасаться», – внушил он себе уже в который раз за сегодняшний вечер.
Было уже почти пять утра, и со стороны фермы раздавалось монотонное гудение не то доилок, не то сепаратора. Село начинало потихонечку просыпаться, и Никита опасался наткнуться на какую-нибудь поспешающую на утреннюю смену доярку. Вот уж вылупилась бы баба на двоих незнакомых жлобов с погребальным венком!
До зеленой избушки оставалось два дома. И в одном из них светились окна. А от другого им вслед несколько раз тявкнула тонкоголосая шавка.
– З-зараза, как на проспекте, – прошипел Паша. – Ника, стой тут в тени. Погоди вылезать под фонарь. – Он снял с шеи венок и прислонил его к толстому стволу дерева. – Короче, так замри здесь и не дергайся. И гони сюда мясо. Пойду прошвырнусь под фонариком. Посмотрю, как там наша собачка. И как там наш белый «фольксваген».
Болото достал из кармана примерно сто граммов говяжьего фарша, завернутого в обрывок газеты и приправленного доброй порцией фенобарбитала и еще какой-то отравы с труднопроизносимым названием.
– Держи. Через пару минут, как собака сожрет это мясо, она должна отрубиться и дрыхнуть как минимум час.
– Это точняк?
– Ну-у-у… Док мне сказал, что психам хватает и третьей части того, что он мне дал. После чего они спят, как младенцы…
– Сравнил! – недовольно фыркнул Паша и понюхал нагревшийся в ладони фарш. – То психи. А то овчарка. К тому же кавказская… А если она откажется жрать?
– Че она, дура? Ты в на ее месте от подобного хавчика…
– Я, слава Богу, не на ее месте, – перебил Паша Никиту и хлопнул толстяка по мягкой широкой спине. – Стой тут, никуда не высовывайся, – еще раз напомнил он и, выйдя на освещенное фонарем пространство, направился к зеленому дому, в котором сейчас беззаботно дрыхли двое обреченных на нескорую и нелегкую смерть петербуржцев.
Назад он вернулся довольно скоро, и присел на корточки, опершись спиной на ствол дерева.
– А ведь сожрала тварь твое мясо, – сообщил он вполголоса и извлек из кармана пачку «Парламента». Огонек зажигалки на мгновение осветил его узкую небритую физиономию. – Просила еще. Даже хвостом повиляла… Так чего говоришь? Пару минут, и должна спать как убитая?
– Во всяком случае, Док…
– Да оставь ты Дока в покое. Нашел, блин, авторитета в психушке. Короче, Болото, сейчас я докуриваю сигарету, после чего ты идешь возлагать венок. И береги свою задницу. Если окажется, что Док напарил, я тебе не завидую. Зверюга и правда что твой теленок. И, кстати, отвязана. Шастает возле машины совершенно свободно. Интересно, и чем они ее кормят?
– Если окажется, что Док напарил, – зловеще процедил сквозь зубы толстяк и, наклонившись, подхватил с земли венок, – и эта псина коснется меня хоть одним зубом, то его психи могут заказывать по нему панихиду. Вот будет им развлекуха. – Он проследил взглядом за тем, как Паша втоптал в грязь окурок, обреченно пробормотал: – Ну что же… пошел. – И тяжело шагнул из тени на освещенное фонарем пространство.
– Ни пуха, тореадор.
– Иди ты.
Возле калитки, через которую предстояло проникнуть во владения кавказской овчарки, Болото поскользнулся на скосе тропинки и, не устояв на ногах, плюхнулся откормленной задницей в неглубокую лужу, выбив из нее фейерверк грязных брызг и чуть не попортив драгоценный венок с черными лентами.
– Твою мать! – не сдержавшись, рявкнул он во весь голос.
– Толстый хрен! – прошипел наблюдавший за ним из-за дерева Паша.
«Тяв-тяв-тяв!» – от соседнего дома бдительно взлаяла тонкоголосая шавка.
Но кавказец молчал. Со двора, где стоял белый «пассат», не донеслось ни рыка, ни шороха, хотя любая уважающая себя сторожевая собака, случись подобный хипеж где-то поблизости от доверенного ей под охрану объекта, должна была для острастки хоть как-нибудь обозначить свое присутствие.
«Значит, спит, гадина, – облегченно подумал Болото, поднимаясь из лужи и ощупывая мокрые джинсы. – Не ошибся Док в дозировке лекарства».
Он решительно подошел к калитке и, перегнувшись через забор, откинул простенькую деревянную задвижку. Потом выждал какое-то время. Пробормотал полушепотом: «Тю-тю-тю, собаченька. Ты не спишь, милая? Иди скорей к дяденьке. Ах, чего дяденька тебе сейчас даст. Ах, чего у него такое в карманах».
Откровенно признаться, ничего, кроме пачки «Мальборо Лайтс», зажигалки «Крикет» и семизарядной «Эрмы 652» у Болота в карманах не было. Он откровенно врал, озирая настороженным взглядом чистый просторный дворик, в одном углу которого стояла большая собачья будка, а в другом примостился «фольксваген-пассат». «Метров двадцать пять до него, – прикинул Никита, – и двадцать пять назад до калитки. Всего ничего. А собака, конечно, нажравшись снотворного, залезла в свою конуру и давит на массу. Ну, смелее! Вперед! Чем дольше торчу у забора, тем больше шансов спалиться».
И он, на всякий пожарный сняв «Эрму» с предохранителя, распахнул калитку и уверенной походкой направился к «пассату».
Двадцать пять метров туда.
Двадцать пять метров обратно.
Всего ничего.
Туда он добрался без приключений. Возложил венок на капот. Даже потратил пару секунд на то, чтобы поправить черные ленты с золотистыми надписями.
Но обратно к калитке он крался, словно пьяный мимо пикета милиции. Медленно-медленно, на полусогнутых. Распространяя вокруг себя запах адреналина. Заботясь только о том, чтобы не совершить какого-нибудь резкого телодвижения. Затаив дыхание и с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на трусливую неуклюжую трусцу… И все потому, что следом за ним, увлеченно обнюхивая его грязные джинсы, тащился огромный кавказец, который, когда Никита уже разобрался с венком, вдруг огромной зловещей тенью вырос из-за машины и несколько раз приветливо вильнул мохнатым хвостом…