Страница:
Я осторожно, сантиметр за сантиметром, стараясь не зацепить Лине волосы, не сделать ей больно, не разбудить, просунул ей под голову руку. Она доверчиво прижалась ко мне…
И в этот момент я вспомнил!
Я вспомнил все. Время сместилось на несколько лет назад, и из прошлого возник легкий, казалось, давно забытый аромат тела моей жены, вернулись те ощущения, что я испытывал раньше, лежа с ней рядом. Я, как и когда-то – давным-давно, в той, прошлой, жизни, – почувствовал легкое возбуждение. Ощутил приятную тяжесть внизу живота. И испугался: «А должно ли быть так? Не наделаю ли я сейчас глупостей?»
Я чуть развернулся и коснулся губами ее щеки. Моя ладонь скользнула по ее телу поверх легкой шелковой блузочки. Спать Лина легла только в ней и в тоненьких трусиках, и сквозь невесомую ткань я отчетливо ощущал все изгибы ее стройного тела. Крепкие груди. Спелые виноградинки сосков. Плоский животик.
Я расстегнул нижнюю пуговицу на блузке. Еще одну, чуть повыше. И еще… Провел, чуть касаясь, тыльной стороной ладони по нежной горячей коже. От груди до резинки трусов. И опять вверх. И снова вниз.
Ангелина вздохнула. Ее дыхание участилось. Сделалось резче, прерывистее. Но она еще не проснулась. Она продолжала смотреть какие-то сны. Раньше мне очень нравилось будить ее таким образом. И раньше мне очень хотелось узнать, что ей снится, когда я так… Но сколько об этом ни спрашивал, она никогда мне не говорила.
Я слегка оттянул широкую резинку ее трусов, ощутил под ладонью выпуклую округлость лобка, нежный пушок покрывавших его волос. Чуть сдвинул руку подальше…
Ангелина еще раз вздохнула, шире раздвинула ноги. Ее левая рука протиснулась мне под мышку. А правой она распахнула на себе блузку и, повернувшись набок, крепко прижалась ко мне пылающей грудью. Ее мягкие волосы, смешавшись с горячим дыханием, щекотали мое лицо. Ее ладошка круговыми движениями яростно массировала мне спину.
«Проснулась, любимая женушка? – подумал я. – С добрым утром. Или что сейчас?.. Ах, сейчас ночь? А ни все ли равно, когда заниматься любовью? Тебе-то уж все равно – это точно. Всегда готова, как пионерка. Хоть ночью, хоть днем. Хоть в уютной постели, хоть на приеме у президента. Хоть с законным супругом, хоть с негром с Кокосовых островов… Нет, под потного негра ты, пожалуй, и не полезла бы. Но уж под меня – без вопросов».
Я вытащил руку у Ангелины из трусиков, провел скользкими пальцами ей по ноге.
– Ну-у-у… – недовольно простонала она. – Поласкай там… еще… – И решительно развернувшись, навалилась сверху, крепко вжалась в меня всем телом.
«Естественно, – ехидно заметил я про себя. – Первая фраза: "Поласкай там". А кроме нее с того момента, как пробудилась и обнаружила рядом с собой мужика, ни единого слова возражения или удивления. Ни одного движения против – все только "за". Ну, похотливая кошка! Интересно, догадаешься ли ты все-таки, кто я такой? А если догадаешься, что же произойдет?»
Ангелина обмусолила мне мочку уха, лизнула меня в шею… в нос… Нашла мои губы и просунула между них язычок. Я осторожно ответил, заботясь о том, как бы мой поцелуй не напомнил бывшей жене ее бывшего мужа. Пусть у нее будет поменьше шансов определить, кто же на самом деле скрывается под маской бандита Дениса.
Не отрываясь от Лининых губ, я нашел ее руку, расстегнул пуговку на рукаве… и на другом рукаве… Потянул на себя блузку, и она легко соскользнула с плеч моей бывшей жены.
– И трусы…
– Что?
– И трусы… – простонала она. – Сними с меня…
– Погоди. – Я перевернул Ангелину на спину. Провел губами по ее плечу, нашел глубокую ямку около шеи, которая всякий раз появлялась, когда жена напрягалась в любовной истоме. И которая мне когда-то так нравилась. Слегка куснул Лину в шейку, обхватил ладонью ее левую грудь. Чуть сжал двумя пальцами затвердевший сосок.
– Продолжай… поцелуй… хорошо…
В темноте я не видел, лишь ощущал, как Ангелина откинула назад голову, как раскинула в стороны руки, широко раздвинула ноги. И замерла на спине.
– Хорошо…
Я лизнул ее грудь, чуть царапнул сосок жесткой щетиной, за сутки образовавшейся у меня на щеке. И сместил лицо еще ниже к напряженному до каменной твердости животу. Лина выдавила из себя негромкий стон, всем телом подалась мне навстречу, выгнулась, чуть ли не встав на гимнастический мостик. Ее ладонь надавила мне на затылок…
– Ниже… Ну…
…Ее пальцы судорожно вцепились мне в волосы.
– Еще… Да…
Мой язык проник в глубокую впадинку ее пупка. Моя щетина царапала ее живот. Мое дыхание разбивалась об ее гладкую кожу. Ниже… И ниже… Я зацепил зубами резинку трусов. Оттянул ее вниз. Отпустил. Она с легким щелчком вернулась на место. А я уже целовал Лину в ногу, ощущая у себя под щекой мягкий бугорок лобка, пока еще прикрытого уже насквозь промокшими трусиками. Пока еще… Я подцепил их – на этот раз рукой, не зубами – и стянул до колен. И снова потерся щекой о лобок. И несильно дернул за волоски, ухватив их губами.
Она опять застонала. И снова выгнула гимнастическим мостиком тело. Испуганно затрещали трусы, снять которые до конца у Лины просто не было времени. Хотя были силы на то, чтобы разодрать их на клочья, раздвигая ноги пошире.
Я снова поцеловал ее в окаменевший живот. Попытался продвинуться выше, к груди, но Ангелинина рука неколебимым буфером уперлась мне в голову, не пустила меня обратно.
– Поласкай… меня… там… язычком… Милый, пожалуйста…
«Ишь чего захотела! – усмехнулся я про себя. – "Милый". "Пожалуйста". Фигу! Не заслужила!» И убрал ее руку в сторону. И опять отыскал языком свою любимую ямку. Ту, что около шейки.
Она вновь впилась в мои губы. Ее пальцы скользили мне по груди… Ниже – по животу… Еще ниже… еще… Ее ладонь проникла в мои трусы, потянула их вниз. Скользнула по напряженному члену. Коснулась яичек.
«Итак, – подумал я, лаская Лину, – сумеешь ли, милая, теперь узнать своего бывшего мужа? Ведь у него изменилось только лицо. Ну и фигурой, пожалуй, он стал чуть-чуть сухощавей и крепче. А все остальное-то то же. Или тебе нужны еще дополнительные подсказки? Неужели нужны? Что ж, получи. Мне, в общем, не жалко».
И я, не прекращая целовать Ангелину, перебрался наверх, на нее. И первым же резким толчком легко вошел внутрь нее. Глубоко-глубоко…
Лина вскрикнула.
Еще толчок… еще… и еще…
Она вскрикнула еще раз и закинула мне на плечи ноги. Так, как обычно делала раньше.
А я продолжал работать. Резче… глубже… чаще… Безуспешно пытаясь вызвать в памяти воспоминания о чем-нибудь гнусном – перехитрить себя, отсрочить хоть ненадолго момент, когда больше уже не смогу сдержаться. И кончу – как всегда, слишком рано…
…И я кончил, не прошло и минуты. Но эрекция не прекратилась. Она никогда не прекращалась после первого раза, и я продолжал трудиться и дальше. Как ни в чем не бывало. Разве что несколько снизив частоту колебаний. И резкость движений.
К тому моменту, когда я извергнулся в нее во второй раз, все мышцы гудели от напряжения. Тело покрылось потом. Дыхание сбилось. Я замер, расслабился, продолжая лежать на Ангелине. Прижав ухо к ее тяжело вздымающейся груди. Отчетливо слыша, как работают на форсаже ее легкие. И бухает в учащенном ритме сердце.
И она замерла подо мной. Лишь ее пальцы продолжали оставаться в движении, перебирая мои волосы. Ее старая-старая привычка – копошиться у меня в голове, – над которой я вечно смеялся: «И что ты там ищешь?» А она всегда отвечала: «Я так отдыхаю. И жду, когда будет еще».
Мы сейчас отдыхали.
И нам было супер!
Долго-долго лежали в темноте без движения. Крепко прижавшись друг к другу. Не произнося ни единого слова.
Ангелина первой нарушила молчание.
– Тебе понравилось?
– Да.
– Мне тоже. Очень-очень. Давно уже не было так… хорошо. Она помолчала. Коснулась губами моей небритой щеки. И призналась:
– Мне нравятся небритые мужики.
Ей раньше действительно нравилось, когда у меня была такая щетина.
– Серьезно? – разыграл я удивление. – Вот уж никогда не подумал бы, что кому-то…
– Я, наверное, извращенка, – вздохнула она. И прошептала: – А знаешь, Денис. Я ведь знала, что ты сегодня придешь ко мне. И ждала.
Я не сдержался и хмыкнул.
– Нет, правда. Я долго ждала. И срубилась, наверное, в самый последний момент. Просто потому, что вчера ночью почти не спала. А потом был еще целый день нервотрепки.
– И ты хотела, чтоб я пришел к тебе?
– Очень. Даже не просто хотела. Я боялась, что ты не придешь… Костя!
Я сумел не откликнуться, когда она позвала меня так. Не вздрогнул от неожиданности и не напряг непроизвольно ни одной мышцы. Ничем не выдал себя, наверное, потому, что подсознательно ждал, когда Ангелина, измучив себя подозрениями и не решаясь задать этот вопрос напрямую, попытается подловить меня таким незатейливым способом. И я был готов к провокации. И воспринял ее совершенно спокойно – хладнокровно подумал: «Какая ж ты хитрая стерва!», ухмыльнулся и как можно более безразлично спросил:
– Эй, милая. Я Денис. Ты меня спутала со своим бывшим мужем.
– Да, – сказала она, и я различил в ее голосе нотки разочарования. – Извини. Просто ты чем-то напоминаешь мне Константина.
– Нас часто принимают за двух родных братьев, – без тени смущения соврал я. – Его за старшего, а меня за младшего.
– Я имею в виду не одну только внешность. Меня больше всего поразило то, что у вас у двоих одни и те же привычки.
– Например? – спросил я.
– Например, ты сегодня ел бутерброд совсем так, как их всегда ест Константин…
«Да, это прокол, – поморщился я. – Попался на такой мелочевке. Меня не возьмут работать в разведку. А тебе, Ангелина, пять с плюсом за наблюдательность».
– А еще у тебя та же улыбка. И иногда тот же взгляд, те же движения, – продолжала перечислять мои недочеты бывшая женушка. – Ты так же, как Константин, скрещиваешь на груди руки.
«Вот так и пытайся обвести вокруг пальца вроде бы недалекую бабу», – подумал я. А вслух произнес:
– Попробуй не перенять себе привычки лучшего кореша, проведя на соседних нарах больше трех лет.
– Наверное, так бывает, – согласилась со мной Ангелина. – А скажи, где сейчас Константин?
– Ха! – воскликнул я. – О чем ты спросила!
– Да и действительно, о чем я спросила. Ты ведь не можешь ответить. Денис… – Моя бывшая женушка поцеловала меня в плечо. Обдала мне жарким дыханием шею. Раньше мне это нравилось. Это даже меня возбуждало. Раньше… но не сейчас. – Денис, а скажи, что будет со мной? Что дальше? Я ведь должна умереть?
Я сосредоточился. Ангелина наконец задала мне вопрос, который не могла не задать. И мы в разговоре подошли к самому важному. Сейчас я должен был ее убедить.
– Да. Мне поручено получить с тебя показания. А потом, – вздохнул я, – списать тебя, Лина.
– Списать – это убить?
Я почувствовал, как она напряглась.
– Да. Но ведь я обещал, что ты останешься жить. И ты останешься…
– Правда?!
– Правда. – Я погладил ее по голове. – Только ты должна делать все так, как я скажу тебе. Слушаться меня во всех мелочах. Договорились?
– Конечно, – доверчиво прошептала она.
И мне на миг стало стыдно. Но я переборол себя.
– Хорошо. У тебя есть с собой загранпаспорт?
– В машине. В «бардачке». Там все документы. И мои, и Леонида. А что, мне надо будет выехать за границу?
– Да. И притом в ближайшее время.
– Затем, чтобы спрятаться? – спросила она.
– Ну… спрятаться от бывшего мужа ты легко бы могла и в России. И не надо было бы городить огород. Но дело в том, Лина, что, не выполнив решения сходняка, на котором мне поручили тебя ликвидировать, я здорово рискую. И рискую вдвойне, потому что мне придется соврать, что я сделал все, как мне было приказано, ты мертва, твое тело утоплено в речке. Представляешь, что со мной будет, если вдруг обнаружится, что все не так. Если где-то ты по случайности или по глупости проявишь себя. Живая и невредимая. А? Представляешь?
– Тебя убьют…
– …в назидание остальным, – продолжил я за Ангелину. – А поэтому я хочу застраховаться от глупых случайностей. И мне надо, чтобы хотя бы ближайшее время, пока про тебя не забудут, ты постоянно была под присмотром. Рядом со мной.
– И мы вдвоем уедем куда-нибудь за границу?
– Ты уедешь. Но не со мной. Дело в том, что в ближайшее время я должен вернуться в Питер. И не могу тащить тебя следом. Туда дорога тебе пока что заказана. А поэтому ты останешься с Юрой. Этот тот молоденький парень в белой рубашке, который заходил в эту комнату, когда толстяк приносил тебе чай. Он единственный, кому я могу доверять, как себе. Кому я могу поручить быть какое-то время рядом с тобой. Но проблема в том, что у Юры сейчас дела за границей. В Египте. Ему надо быть там. И ты поедешь с ним.
– В Египет?! – растерянно пробормотала Ангелина.
– А чего это ты испугалась? Там тепло. Будешь жить в хорошем отеле. Искупаешься в Красном море и посмотришь на пирамиды. Юра станет заниматься делами, а ты в это время будешь туристкой. Членом российской туристической группы. Потому что в Египет вы поедете по обычной путевке. Все понятно?
Я сомневался, что Ангелина ответит мне: «Да». Ведь наврал слишком сложно. Напридумывал столько, что, похоже, запутался сам. Но Лина лаконично сказала:
– Понятно. – И следом за этим спросила: – А когда мы поедем?
– Думаю, что послезавтра вы с Юрой переберетесь в Москву. А оттуда уже полетите в Египет.
– И надолго туда?
«Ты – навсегда», – подумал я и ответил:
– Недели на две.
– Я буду скучать по тебе. – Ангелина опять поцеловала меня в плечо. Ее дыхание беспокоило меня, и я не мог определить, приятно это мне или нет.
– Да ты же знаешь меня меньше суток… – начал я, но Лина перебила:
– А кажется, что знакома с тобой уже долгие годы…
«Ты, девочка, даже не представляешь, как же сейчас права. Действительно долгие годы».
– …И давным-давно уже люблю тебя, милый.
– Любишь?
– Да, – выдохнула она. – Представь себе, такое случается, чтоб с первого взгляда. Я никогда не думала, что это может произойти со мной. И… видишь, произошло.
– Ты в этом точно уверена? – Мне было больно выдавливать из себя слова.
– Точно. Уверена.
– А как же муж?
– Муж? – переспросила Лина. – Муж?!! Ты разве не понял, какое это дерьмо?!
Я понял это еще четыре года назад – то, что он дерьмо не меньшее, чем его старший брат. Чем я. Одним словом, брат брата стоит.
– Любимый! Я хочу быть с тобой. Очень хочу… Скажи, у нас может что-нибудь получиться?
– Да. – Я крепко обнимал ее худенькие плечи. Я слушал ее нежный лепет. Я ненавидел себя. Я в этот момент был готов пойти на попятную, объявить Ангелине амнистию, и лишь невероятным усилием сумел перебороть чувство жалости. – Да, я думаю, что у нас все получится.
«Я думаю, что уж если решил быть негодяем, нужно быть им на все сто процентов. А если начал мстить, нужно мстить до конца. Наполовину плохих людей не бывает. Так же, как и наполовину хороших. Как и наполовину свершенной вендетты».
– Денис. А, Денис? Слышишь?
– Что, Ангелинка?
– Знаешь, я еще не успела уехать в этот Египет, а уже думаю: скорей бы оттуда вернуться. К тебе. Потому, что очень люблю тебя. Веришь?
– Да. Верю.
– Я тебе тоже. Любимый…
Я крепко зажмурил глаза. И скривился от боли. И подумал о том, что месть удалась. На славу – будет, о чем рассказывать внукам. О том, какой негодяй их дед.
– Денис. Я люблю тебя, милый…
А утром Гробу на сотовый дозвонился Комаль и сообщил, что в Веселом Поселке нашли трупы Электроника и Взрывника.
Мы только молча стиснули зубы. С этого момента для нас не существовало ничего, кроме Хопина.
Эпилог
И в этот момент я вспомнил!
Я вспомнил все. Время сместилось на несколько лет назад, и из прошлого возник легкий, казалось, давно забытый аромат тела моей жены, вернулись те ощущения, что я испытывал раньше, лежа с ней рядом. Я, как и когда-то – давным-давно, в той, прошлой, жизни, – почувствовал легкое возбуждение. Ощутил приятную тяжесть внизу живота. И испугался: «А должно ли быть так? Не наделаю ли я сейчас глупостей?»
Я чуть развернулся и коснулся губами ее щеки. Моя ладонь скользнула по ее телу поверх легкой шелковой блузочки. Спать Лина легла только в ней и в тоненьких трусиках, и сквозь невесомую ткань я отчетливо ощущал все изгибы ее стройного тела. Крепкие груди. Спелые виноградинки сосков. Плоский животик.
Я расстегнул нижнюю пуговицу на блузке. Еще одну, чуть повыше. И еще… Провел, чуть касаясь, тыльной стороной ладони по нежной горячей коже. От груди до резинки трусов. И опять вверх. И снова вниз.
Ангелина вздохнула. Ее дыхание участилось. Сделалось резче, прерывистее. Но она еще не проснулась. Она продолжала смотреть какие-то сны. Раньше мне очень нравилось будить ее таким образом. И раньше мне очень хотелось узнать, что ей снится, когда я так… Но сколько об этом ни спрашивал, она никогда мне не говорила.
Я слегка оттянул широкую резинку ее трусов, ощутил под ладонью выпуклую округлость лобка, нежный пушок покрывавших его волос. Чуть сдвинул руку подальше…
Ангелина еще раз вздохнула, шире раздвинула ноги. Ее левая рука протиснулась мне под мышку. А правой она распахнула на себе блузку и, повернувшись набок, крепко прижалась ко мне пылающей грудью. Ее мягкие волосы, смешавшись с горячим дыханием, щекотали мое лицо. Ее ладошка круговыми движениями яростно массировала мне спину.
«Проснулась, любимая женушка? – подумал я. – С добрым утром. Или что сейчас?.. Ах, сейчас ночь? А ни все ли равно, когда заниматься любовью? Тебе-то уж все равно – это точно. Всегда готова, как пионерка. Хоть ночью, хоть днем. Хоть в уютной постели, хоть на приеме у президента. Хоть с законным супругом, хоть с негром с Кокосовых островов… Нет, под потного негра ты, пожалуй, и не полезла бы. Но уж под меня – без вопросов».
Я вытащил руку у Ангелины из трусиков, провел скользкими пальцами ей по ноге.
– Ну-у-у… – недовольно простонала она. – Поласкай там… еще… – И решительно развернувшись, навалилась сверху, крепко вжалась в меня всем телом.
«Естественно, – ехидно заметил я про себя. – Первая фраза: "Поласкай там". А кроме нее с того момента, как пробудилась и обнаружила рядом с собой мужика, ни единого слова возражения или удивления. Ни одного движения против – все только "за". Ну, похотливая кошка! Интересно, догадаешься ли ты все-таки, кто я такой? А если догадаешься, что же произойдет?»
Ангелина обмусолила мне мочку уха, лизнула меня в шею… в нос… Нашла мои губы и просунула между них язычок. Я осторожно ответил, заботясь о том, как бы мой поцелуй не напомнил бывшей жене ее бывшего мужа. Пусть у нее будет поменьше шансов определить, кто же на самом деле скрывается под маской бандита Дениса.
Не отрываясь от Лининых губ, я нашел ее руку, расстегнул пуговку на рукаве… и на другом рукаве… Потянул на себя блузку, и она легко соскользнула с плеч моей бывшей жены.
– И трусы…
– Что?
– И трусы… – простонала она. – Сними с меня…
– Погоди. – Я перевернул Ангелину на спину. Провел губами по ее плечу, нашел глубокую ямку около шеи, которая всякий раз появлялась, когда жена напрягалась в любовной истоме. И которая мне когда-то так нравилась. Слегка куснул Лину в шейку, обхватил ладонью ее левую грудь. Чуть сжал двумя пальцами затвердевший сосок.
– Продолжай… поцелуй… хорошо…
В темноте я не видел, лишь ощущал, как Ангелина откинула назад голову, как раскинула в стороны руки, широко раздвинула ноги. И замерла на спине.
– Хорошо…
Я лизнул ее грудь, чуть царапнул сосок жесткой щетиной, за сутки образовавшейся у меня на щеке. И сместил лицо еще ниже к напряженному до каменной твердости животу. Лина выдавила из себя негромкий стон, всем телом подалась мне навстречу, выгнулась, чуть ли не встав на гимнастический мостик. Ее ладонь надавила мне на затылок…
– Ниже… Ну…
…Ее пальцы судорожно вцепились мне в волосы.
– Еще… Да…
Мой язык проник в глубокую впадинку ее пупка. Моя щетина царапала ее живот. Мое дыхание разбивалась об ее гладкую кожу. Ниже… И ниже… Я зацепил зубами резинку трусов. Оттянул ее вниз. Отпустил. Она с легким щелчком вернулась на место. А я уже целовал Лину в ногу, ощущая у себя под щекой мягкий бугорок лобка, пока еще прикрытого уже насквозь промокшими трусиками. Пока еще… Я подцепил их – на этот раз рукой, не зубами – и стянул до колен. И снова потерся щекой о лобок. И несильно дернул за волоски, ухватив их губами.
Она опять застонала. И снова выгнула гимнастическим мостиком тело. Испуганно затрещали трусы, снять которые до конца у Лины просто не было времени. Хотя были силы на то, чтобы разодрать их на клочья, раздвигая ноги пошире.
Я снова поцеловал ее в окаменевший живот. Попытался продвинуться выше, к груди, но Ангелинина рука неколебимым буфером уперлась мне в голову, не пустила меня обратно.
– Поласкай… меня… там… язычком… Милый, пожалуйста…
«Ишь чего захотела! – усмехнулся я про себя. – "Милый". "Пожалуйста". Фигу! Не заслужила!» И убрал ее руку в сторону. И опять отыскал языком свою любимую ямку. Ту, что около шейки.
Она вновь впилась в мои губы. Ее пальцы скользили мне по груди… Ниже – по животу… Еще ниже… еще… Ее ладонь проникла в мои трусы, потянула их вниз. Скользнула по напряженному члену. Коснулась яичек.
«Итак, – подумал я, лаская Лину, – сумеешь ли, милая, теперь узнать своего бывшего мужа? Ведь у него изменилось только лицо. Ну и фигурой, пожалуй, он стал чуть-чуть сухощавей и крепче. А все остальное-то то же. Или тебе нужны еще дополнительные подсказки? Неужели нужны? Что ж, получи. Мне, в общем, не жалко».
И я, не прекращая целовать Ангелину, перебрался наверх, на нее. И первым же резким толчком легко вошел внутрь нее. Глубоко-глубоко…
Лина вскрикнула.
Еще толчок… еще… и еще…
Она вскрикнула еще раз и закинула мне на плечи ноги. Так, как обычно делала раньше.
А я продолжал работать. Резче… глубже… чаще… Безуспешно пытаясь вызвать в памяти воспоминания о чем-нибудь гнусном – перехитрить себя, отсрочить хоть ненадолго момент, когда больше уже не смогу сдержаться. И кончу – как всегда, слишком рано…
…И я кончил, не прошло и минуты. Но эрекция не прекратилась. Она никогда не прекращалась после первого раза, и я продолжал трудиться и дальше. Как ни в чем не бывало. Разве что несколько снизив частоту колебаний. И резкость движений.
К тому моменту, когда я извергнулся в нее во второй раз, все мышцы гудели от напряжения. Тело покрылось потом. Дыхание сбилось. Я замер, расслабился, продолжая лежать на Ангелине. Прижав ухо к ее тяжело вздымающейся груди. Отчетливо слыша, как работают на форсаже ее легкие. И бухает в учащенном ритме сердце.
И она замерла подо мной. Лишь ее пальцы продолжали оставаться в движении, перебирая мои волосы. Ее старая-старая привычка – копошиться у меня в голове, – над которой я вечно смеялся: «И что ты там ищешь?» А она всегда отвечала: «Я так отдыхаю. И жду, когда будет еще».
Мы сейчас отдыхали.
И нам было супер!
Долго-долго лежали в темноте без движения. Крепко прижавшись друг к другу. Не произнося ни единого слова.
Ангелина первой нарушила молчание.
– Тебе понравилось?
– Да.
– Мне тоже. Очень-очень. Давно уже не было так… хорошо. Она помолчала. Коснулась губами моей небритой щеки. И призналась:
– Мне нравятся небритые мужики.
Ей раньше действительно нравилось, когда у меня была такая щетина.
– Серьезно? – разыграл я удивление. – Вот уж никогда не подумал бы, что кому-то…
– Я, наверное, извращенка, – вздохнула она. И прошептала: – А знаешь, Денис. Я ведь знала, что ты сегодня придешь ко мне. И ждала.
Я не сдержался и хмыкнул.
– Нет, правда. Я долго ждала. И срубилась, наверное, в самый последний момент. Просто потому, что вчера ночью почти не спала. А потом был еще целый день нервотрепки.
– И ты хотела, чтоб я пришел к тебе?
– Очень. Даже не просто хотела. Я боялась, что ты не придешь… Костя!
Я сумел не откликнуться, когда она позвала меня так. Не вздрогнул от неожиданности и не напряг непроизвольно ни одной мышцы. Ничем не выдал себя, наверное, потому, что подсознательно ждал, когда Ангелина, измучив себя подозрениями и не решаясь задать этот вопрос напрямую, попытается подловить меня таким незатейливым способом. И я был готов к провокации. И воспринял ее совершенно спокойно – хладнокровно подумал: «Какая ж ты хитрая стерва!», ухмыльнулся и как можно более безразлично спросил:
– Эй, милая. Я Денис. Ты меня спутала со своим бывшим мужем.
– Да, – сказала она, и я различил в ее голосе нотки разочарования. – Извини. Просто ты чем-то напоминаешь мне Константина.
– Нас часто принимают за двух родных братьев, – без тени смущения соврал я. – Его за старшего, а меня за младшего.
– Я имею в виду не одну только внешность. Меня больше всего поразило то, что у вас у двоих одни и те же привычки.
– Например? – спросил я.
– Например, ты сегодня ел бутерброд совсем так, как их всегда ест Константин…
«Да, это прокол, – поморщился я. – Попался на такой мелочевке. Меня не возьмут работать в разведку. А тебе, Ангелина, пять с плюсом за наблюдательность».
– А еще у тебя та же улыбка. И иногда тот же взгляд, те же движения, – продолжала перечислять мои недочеты бывшая женушка. – Ты так же, как Константин, скрещиваешь на груди руки.
«Вот так и пытайся обвести вокруг пальца вроде бы недалекую бабу», – подумал я. А вслух произнес:
– Попробуй не перенять себе привычки лучшего кореша, проведя на соседних нарах больше трех лет.
– Наверное, так бывает, – согласилась со мной Ангелина. – А скажи, где сейчас Константин?
– Ха! – воскликнул я. – О чем ты спросила!
– Да и действительно, о чем я спросила. Ты ведь не можешь ответить. Денис… – Моя бывшая женушка поцеловала меня в плечо. Обдала мне жарким дыханием шею. Раньше мне это нравилось. Это даже меня возбуждало. Раньше… но не сейчас. – Денис, а скажи, что будет со мной? Что дальше? Я ведь должна умереть?
Я сосредоточился. Ангелина наконец задала мне вопрос, который не могла не задать. И мы в разговоре подошли к самому важному. Сейчас я должен был ее убедить.
– Да. Мне поручено получить с тебя показания. А потом, – вздохнул я, – списать тебя, Лина.
– Списать – это убить?
Я почувствовал, как она напряглась.
– Да. Но ведь я обещал, что ты останешься жить. И ты останешься…
– Правда?!
– Правда. – Я погладил ее по голове. – Только ты должна делать все так, как я скажу тебе. Слушаться меня во всех мелочах. Договорились?
– Конечно, – доверчиво прошептала она.
И мне на миг стало стыдно. Но я переборол себя.
– Хорошо. У тебя есть с собой загранпаспорт?
– В машине. В «бардачке». Там все документы. И мои, и Леонида. А что, мне надо будет выехать за границу?
– Да. И притом в ближайшее время.
– Затем, чтобы спрятаться? – спросила она.
– Ну… спрятаться от бывшего мужа ты легко бы могла и в России. И не надо было бы городить огород. Но дело в том, Лина, что, не выполнив решения сходняка, на котором мне поручили тебя ликвидировать, я здорово рискую. И рискую вдвойне, потому что мне придется соврать, что я сделал все, как мне было приказано, ты мертва, твое тело утоплено в речке. Представляешь, что со мной будет, если вдруг обнаружится, что все не так. Если где-то ты по случайности или по глупости проявишь себя. Живая и невредимая. А? Представляешь?
– Тебя убьют…
– …в назидание остальным, – продолжил я за Ангелину. – А поэтому я хочу застраховаться от глупых случайностей. И мне надо, чтобы хотя бы ближайшее время, пока про тебя не забудут, ты постоянно была под присмотром. Рядом со мной.
– И мы вдвоем уедем куда-нибудь за границу?
– Ты уедешь. Но не со мной. Дело в том, что в ближайшее время я должен вернуться в Питер. И не могу тащить тебя следом. Туда дорога тебе пока что заказана. А поэтому ты останешься с Юрой. Этот тот молоденький парень в белой рубашке, который заходил в эту комнату, когда толстяк приносил тебе чай. Он единственный, кому я могу доверять, как себе. Кому я могу поручить быть какое-то время рядом с тобой. Но проблема в том, что у Юры сейчас дела за границей. В Египте. Ему надо быть там. И ты поедешь с ним.
– В Египет?! – растерянно пробормотала Ангелина.
– А чего это ты испугалась? Там тепло. Будешь жить в хорошем отеле. Искупаешься в Красном море и посмотришь на пирамиды. Юра станет заниматься делами, а ты в это время будешь туристкой. Членом российской туристической группы. Потому что в Египет вы поедете по обычной путевке. Все понятно?
Я сомневался, что Ангелина ответит мне: «Да». Ведь наврал слишком сложно. Напридумывал столько, что, похоже, запутался сам. Но Лина лаконично сказала:
– Понятно. – И следом за этим спросила: – А когда мы поедем?
– Думаю, что послезавтра вы с Юрой переберетесь в Москву. А оттуда уже полетите в Египет.
– И надолго туда?
«Ты – навсегда», – подумал я и ответил:
– Недели на две.
– Я буду скучать по тебе. – Ангелина опять поцеловала меня в плечо. Ее дыхание беспокоило меня, и я не мог определить, приятно это мне или нет.
– Да ты же знаешь меня меньше суток… – начал я, но Лина перебила:
– А кажется, что знакома с тобой уже долгие годы…
«Ты, девочка, даже не представляешь, как же сейчас права. Действительно долгие годы».
– …И давным-давно уже люблю тебя, милый.
– Любишь?
– Да, – выдохнула она. – Представь себе, такое случается, чтоб с первого взгляда. Я никогда не думала, что это может произойти со мной. И… видишь, произошло.
– Ты в этом точно уверена? – Мне было больно выдавливать из себя слова.
– Точно. Уверена.
– А как же муж?
– Муж? – переспросила Лина. – Муж?!! Ты разве не понял, какое это дерьмо?!
Я понял это еще четыре года назад – то, что он дерьмо не меньшее, чем его старший брат. Чем я. Одним словом, брат брата стоит.
– Любимый! Я хочу быть с тобой. Очень хочу… Скажи, у нас может что-нибудь получиться?
– Да. – Я крепко обнимал ее худенькие плечи. Я слушал ее нежный лепет. Я ненавидел себя. Я в этот момент был готов пойти на попятную, объявить Ангелине амнистию, и лишь невероятным усилием сумел перебороть чувство жалости. – Да, я думаю, что у нас все получится.
«Я думаю, что уж если решил быть негодяем, нужно быть им на все сто процентов. А если начал мстить, нужно мстить до конца. Наполовину плохих людей не бывает. Так же, как и наполовину хороших. Как и наполовину свершенной вендетты».
– Денис. А, Денис? Слышишь?
– Что, Ангелинка?
– Знаешь, я еще не успела уехать в этот Египет, а уже думаю: скорей бы оттуда вернуться. К тебе. Потому, что очень люблю тебя. Веришь?
– Да. Верю.
– Я тебе тоже. Любимый…
Я крепко зажмурил глаза. И скривился от боли. И подумал о том, что месть удалась. На славу – будет, о чем рассказывать внукам. О том, какой негодяй их дед.
– Денис. Я люблю тебя, милый…
* * *
А утром Гробу на сотовый дозвонился Комаль и сообщил, что в Веселом Поселке нашли трупы Электроника и Взрывника.
Мы только молча стиснули зубы. С этого момента для нас не существовало ничего, кроме Хопина.
Эпилог
НАС ИЗВЛЕКУТ ИЗ-ПОД ОБЛОМКОВ
– Здравствуй, Аркадий. Хотя неуместно, пожалуй, желать тебе здравствовать, предваряя то, что сейчас собираюсь сказать. И то, что собираюсь после этого сделать…
«Ну, словоблуд. Как был словоблудом, так и остался, – недовольно поморщился Хопин и поудобнее устроился в кресле перед плазменным экраном "Флэтрона". – Так словоблудом и сдохнет».
…Пять минут назад начальник охраны принес в кабинет видеокассету.
– Доставил курьер из «Федекса» [50], – доложил он.
– От кого? – удивленно вскинул брови Хопин. Никаких доставок по «Федексу» он не ждал.
– Неизвестно.
– Что на ней? Ты просмотрел?
– Просмотрел. Только я. Больше никто. – Охранник сделал ударение на последнем предложении.
– Я, кажется, задал вопрос, – повысил голос Хопин. – Что на ней?
– Какой-то мужчина. Похоже, что перед съемкой его напичкали наркотой. Или даже каким-нибудь омнопоном.
– Омнопоном? Что такое?
– «Сыворотка правды». А это серьезно.
– «Серьезно», – усмехнувшись, передразнил Хопин. – И что же он говорил, этот твой незнакомый мужчина, после этого… как его там… омнопона?
– Он говорил… – Охранник замялся. – Будет лучше, Аркадий Андреевич, если вы все посмотрите сами. – Он многозначительно посмотрел на хозяина, потом перевел взгляд на видеоплеер. – Поставить кассету?
– Поставь. И дай сюда пульт. И выйди. – Хопин дождался, когда охранник притворит за собой дверь, и нажал на кнопочку «play».
«Незнакомым мужчиной, напичканным омнопоном» оказался не кто иной, как адвокат Живицкий.
– Угадай, у кого я сейчас нахожусь в гостях? – С экрана «Флэтрона» на Хопина смотрело лицо адвоката Живицкого. Заметно постаревшего за четыре последние года. Еще больше обрюзгшего. Столь же неряшливого, как и тогда, когда они виделись в последний раз. И, кажется, даже в том же единственном на все времена и все случаи жизни мятом костюме. – Кто сейчас снимает меня на видеокамеру, чтобы потом послать пленку тебе? Угадал? Я думаю, без проблем. Правильно, это наш общий знакомый, которого ты, правда, видел только на фотографиях. Но мне-то уж с ним довелось пообщаться и с глазу на глаз. С Константином Разиным, который вернулся оттуда, откуда, как мы наивно надеялись, вернуться уже невозможно…
«А ведь прав оказался охранник, – подумал Хопин, изучая взглядом безвольное, испуганное лицо Живицкого, его растерянный, затравленный взгляд загнанной в угол жертвы. – Этого дурака-адвоката накачали какой-то отравой. Взгляд, как у покойника. Да и говорит еле-еле, словно сонная муха. Тьфу, противно! И как с подобным дерьмом можно было когда-то проворачивать серьезные акции? Даже не верится, что это было».
– Но он здесь, Хопин. Он рядом со мной. Он мне предоставляет возможность искупить свою вину перед ним. Смотри. – Адвокат наклонился, его физиономия на секунду исчезла с экрана… Лишь на секунду. Но вот Живицкий уже снова бессмысленно пялится в камеру. Его губы беззвучно шевелятся. У него на лбу выступили многочисленные капельки пота. Он снял и опять нацепил на нос очки. И у него в руке зловеще блестит опасная бритва. – Смотри, Хопин. И внимательно слушай мои последние слова, что я произнесу в этой жизни. Потом я уйду. А ты останешься. Но ненадолго. Следующий в очереди за мной – это ты. Уже скоро… Скоро… Смотри! – Живицкий выставил перед собой левую руку с предусмотрительно закатанным рукавом. – Смотри! – еще раз почти выкрикнул он и, зажмурившись, широким движением полоснул бритвой себя по запястью. И еще раз… Еще, с таким злобным остервенением, словно стремился не просто вскрыть себе вены, а отхватить руку пониже локтя.
– Идиот, – пробормотал Хопин и брезгливо поморщился. – Слабак. – Он взял пульт и уже собирался нажать на «stop», но в последний момент передумал, решил досмотреть до конца. Дослушать, что еще, подыхая, успеет изречь этот дурак-адвокатишка.
– Смотри! – Живицкий поднял вверх руку, по которой стекали ручейки крови. – Думаешь, ты умрешь так же легко, как я? Нет! Не-е-ет!!! Ты умрешь по-собачьи! Ты сдохнешь так, что твой труп не примут ни на одну свалку! И я жалею сейчас лишь об одном – о том, что не увижу, как тебя казнит Разин. За все те мерзости, что ты натворил в своей жизни. За то, что ты сломал ему жизнь. За то, что ты сломал жизнь и мне. За то, что ты втянул меня во все свои игрища… Будь ты проклят, Аркадий!.. Будь проклят!!!
Было заметно, как силы быстро покидают Живицкого. И без того с трудом ворочавший языком адвокат теперь выдаивал из себя слова еле-еле.
– Он уже идет к тебе… Разин… Он рядом… Скоро… Уже скоро… В пятницу… В эту… В четыре утра… Он приедет…
Голова Живицкого поникла на грудь. Дыхание участилось. Очки не удержались на носу и свалились вниз. Но глаза адвоката были закрыты.
Старший прапор был пьян.
Кроме него пьяны были: подполковник Близнюк в расстегнутой на все пуговицы форме танкиста;
дембель Валера – старшина роты, отличник боевой и какой-то там еще подготовки. Он до нынешнего пьяного вечера не пил больше месяца, так как лечился бициллином от триппера, но зато теперь отрывался по полной программе;
Крокодил, заведовавший огромной спортивной сумкой, в которой была сложена водка и закусь;
и, наконец, я – единственный трезвый среди этого пьяного экипажа Т-80.
Да таких экипажей, наверное, не знавала история танковых войск!
Таких боевых операций, как эта, история танковых войск не знавала тоже!
Пятнадцать минут назад Т-80 к ужасу караульного солдатика-первогодка, дежурившего на КПП, с лязгом и скрежетом покинул пределы Пушкинской военной рембазы и взял курс на Александровскую. Разогнав несколько припозднившихся легковушек на ночном Красносельском шоссе, танк преодолел по нему чуть меньше пяти километров, проехал по узенькому мосту над веткой железной дороги, ведущей из Петербурга на Псков, и, свернув с асфальта на бездорожье, весело погремел по целине. Отсюда до выбранной мною накануне огневой позиции оставалось меньше двух километров.
– Куда дальше? – повернулся ко мне старший прапорщик, занимавший место механика-водителя.
– Немного правее! Через кусты! – скомандовал я, и Близнюк сварливо проскрипел себе под нос:
– Конечно, через кусты. Как же еще? Дорог здесь для нас никто не прокладывал… – Он обреченно вздохнул: – Эх, мужики! И достанется все-таки завтра нам звездюлей за подобные выходки.
О том, что кроме ожидаемых «…лей» им «за подобные выходки» досталось еще три штуки баксов, подполковник скромно молчал. А ведь именно до такого предела – три тысячи долларов, ящик «Посольской» и приличная закусь – я сумел накануне сбить цену за парочку выстрелов по хопинской крепости.
– Право руля. Та-а-ак. Хорошо. – Я не отрывал взгляда от зеленого экрана прибора ночного видения. – Отли-и-ичненько! Выходим на цель. Слав, глянь-ка, не этот ли дом?
Крокодил шумно задышал перегаром мне в ухо, уставившись в экран монитора, на котором в обрамлении куцых силуэтов недостроенных коттеджей выделялся готический замок товарища Хопина.
…доживал свой последний час готический замок…
…безмятежно дремал готический замок…
…товарища Хопина, который, похоже, так и не поверил тому, о чем предупреждал его по видеопочте Живицкий, царство ему небесное.
– Дистанция выстрела прямой наводкой, – пробормотал дембель Валера. Для бравого старшины, наводящего ужас на духов и молодых [51], голос его был уж больно каким-то растерянным. Не командирским. Если не сказать большего: испуганным. Все ж таки не каждый день доводится палить боевыми по мирным строениям. – Девятьсот метров до цели.
– Сто-о-ой! Приехали! – подал голос у меня из-за спины Крокодил. – Огневая позиция! Целься, подпол, во-о-от в этот вот домик. Попадешь?
– Попадешь? – продублировал я.
– А то… – Подполковник Близнюк, должно быть, для храбрости приложился к бутьшке водки, процедил сквозь зубы длинную матерщину и вручную, не прибегая к услугам компьютера, навел пушку на цель.
Хопинские охранники, удосужься они сейчас глянуть на нас хотя бы в какой-нибудь дерьмовенький ПНВ [52], наверное, наложили в в штаны. Впрочем, возможно, и глянули. Возможно, и наложили. Но все же скорее всего бдительная хопинская охрана сладко спала. Или попивала пивко. Или играла в картишки. Хотя не все ли равно, кто чем в этот момент занимался. Главное то, что жерло орудия жадно уставилось на выбранную цель. И то, что подполковник Близнюк дожидался только моей команды, чтобы нажать на гашетку. Или на педаль? Я так и не успел разобраться, на что они нажимают, эти танкисты, чтобы Т-80 начал стрелять.
– Ну чего там, огонь? – безразлично спросил меня старший прапорщик.
Я бросил взгляд на часы. Три пятьдесят. Еще десять минут до назначенного Хопину часа. Хотя…
– А собственно, хрен ли тянуть? – пожал я плечами и, набрав в легкие воздуха, в полный голос решительно рявкнул: – Огонь!
– Не ори. Не на плацу, – сделал мне замечание подполковник и толкнул в плечо старшего прапора: – Огонь.
– Огонь, – зачем-то повторил Крокодил.
А пушка гавкнула так, что у меня заложило уши.
Кусок неприступной бетонной ограды, окружавшей участок противника, окутался густым облаком пыли и осел вниз. Охранники, наверное, проснулись. Или расплескали с испугу свое пивко.
– По дому, мать твою! – проорал я. – Не по ограде! Огонь!
– Огонь! – опять повторил за мной Крокодил.
Второй снаряд влепил точно по центру готического замка. Часть фасада сложилась, словно карточный домик.
«Хана, наверное, Хопину», – подумал я и в последний раз скомандовал:
– Пли!
– Огонь!
Что натворил третий снаряд, я разглядеть не сумел даже с помощью ПНВ. Весь хопинский особняк – а точнее, его руины – заволокли непроглядные клубы пыли и дыма. Похоже, что там сейчас царил сущий ад. И где-нибудь под обломками покоился труп Аркадия Андреевича Хопина. То, чего мы и добивались.
«Ну, словоблуд. Как был словоблудом, так и остался, – недовольно поморщился Хопин и поудобнее устроился в кресле перед плазменным экраном "Флэтрона". – Так словоблудом и сдохнет».
…Пять минут назад начальник охраны принес в кабинет видеокассету.
– Доставил курьер из «Федекса» [50], – доложил он.
– От кого? – удивленно вскинул брови Хопин. Никаких доставок по «Федексу» он не ждал.
– Неизвестно.
– Что на ней? Ты просмотрел?
– Просмотрел. Только я. Больше никто. – Охранник сделал ударение на последнем предложении.
– Я, кажется, задал вопрос, – повысил голос Хопин. – Что на ней?
– Какой-то мужчина. Похоже, что перед съемкой его напичкали наркотой. Или даже каким-нибудь омнопоном.
– Омнопоном? Что такое?
– «Сыворотка правды». А это серьезно.
– «Серьезно», – усмехнувшись, передразнил Хопин. – И что же он говорил, этот твой незнакомый мужчина, после этого… как его там… омнопона?
– Он говорил… – Охранник замялся. – Будет лучше, Аркадий Андреевич, если вы все посмотрите сами. – Он многозначительно посмотрел на хозяина, потом перевел взгляд на видеоплеер. – Поставить кассету?
– Поставь. И дай сюда пульт. И выйди. – Хопин дождался, когда охранник притворит за собой дверь, и нажал на кнопочку «play».
«Незнакомым мужчиной, напичканным омнопоном» оказался не кто иной, как адвокат Живицкий.
– Угадай, у кого я сейчас нахожусь в гостях? – С экрана «Флэтрона» на Хопина смотрело лицо адвоката Живицкого. Заметно постаревшего за четыре последние года. Еще больше обрюзгшего. Столь же неряшливого, как и тогда, когда они виделись в последний раз. И, кажется, даже в том же единственном на все времена и все случаи жизни мятом костюме. – Кто сейчас снимает меня на видеокамеру, чтобы потом послать пленку тебе? Угадал? Я думаю, без проблем. Правильно, это наш общий знакомый, которого ты, правда, видел только на фотографиях. Но мне-то уж с ним довелось пообщаться и с глазу на глаз. С Константином Разиным, который вернулся оттуда, откуда, как мы наивно надеялись, вернуться уже невозможно…
«А ведь прав оказался охранник, – подумал Хопин, изучая взглядом безвольное, испуганное лицо Живицкого, его растерянный, затравленный взгляд загнанной в угол жертвы. – Этого дурака-адвоката накачали какой-то отравой. Взгляд, как у покойника. Да и говорит еле-еле, словно сонная муха. Тьфу, противно! И как с подобным дерьмом можно было когда-то проворачивать серьезные акции? Даже не верится, что это было».
– Но он здесь, Хопин. Он рядом со мной. Он мне предоставляет возможность искупить свою вину перед ним. Смотри. – Адвокат наклонился, его физиономия на секунду исчезла с экрана… Лишь на секунду. Но вот Живицкий уже снова бессмысленно пялится в камеру. Его губы беззвучно шевелятся. У него на лбу выступили многочисленные капельки пота. Он снял и опять нацепил на нос очки. И у него в руке зловеще блестит опасная бритва. – Смотри, Хопин. И внимательно слушай мои последние слова, что я произнесу в этой жизни. Потом я уйду. А ты останешься. Но ненадолго. Следующий в очереди за мной – это ты. Уже скоро… Скоро… Смотри! – Живицкий выставил перед собой левую руку с предусмотрительно закатанным рукавом. – Смотри! – еще раз почти выкрикнул он и, зажмурившись, широким движением полоснул бритвой себя по запястью. И еще раз… Еще, с таким злобным остервенением, словно стремился не просто вскрыть себе вены, а отхватить руку пониже локтя.
– Идиот, – пробормотал Хопин и брезгливо поморщился. – Слабак. – Он взял пульт и уже собирался нажать на «stop», но в последний момент передумал, решил досмотреть до конца. Дослушать, что еще, подыхая, успеет изречь этот дурак-адвокатишка.
– Смотри! – Живицкий поднял вверх руку, по которой стекали ручейки крови. – Думаешь, ты умрешь так же легко, как я? Нет! Не-е-ет!!! Ты умрешь по-собачьи! Ты сдохнешь так, что твой труп не примут ни на одну свалку! И я жалею сейчас лишь об одном – о том, что не увижу, как тебя казнит Разин. За все те мерзости, что ты натворил в своей жизни. За то, что ты сломал ему жизнь. За то, что ты сломал жизнь и мне. За то, что ты втянул меня во все свои игрища… Будь ты проклят, Аркадий!.. Будь проклят!!!
Было заметно, как силы быстро покидают Живицкого. И без того с трудом ворочавший языком адвокат теперь выдаивал из себя слова еле-еле.
– Он уже идет к тебе… Разин… Он рядом… Скоро… Уже скоро… В пятницу… В эту… В четыре утра… Он приедет…
Голова Живицкого поникла на грудь. Дыхание участилось. Очки не удержались на носу и свалились вниз. Но глаза адвоката были закрыты.
* * *
Старший прапор был пьян.
Кроме него пьяны были: подполковник Близнюк в расстегнутой на все пуговицы форме танкиста;
дембель Валера – старшина роты, отличник боевой и какой-то там еще подготовки. Он до нынешнего пьяного вечера не пил больше месяца, так как лечился бициллином от триппера, но зато теперь отрывался по полной программе;
Крокодил, заведовавший огромной спортивной сумкой, в которой была сложена водка и закусь;
и, наконец, я – единственный трезвый среди этого пьяного экипажа Т-80.
Да таких экипажей, наверное, не знавала история танковых войск!
Таких боевых операций, как эта, история танковых войск не знавала тоже!
Пятнадцать минут назад Т-80 к ужасу караульного солдатика-первогодка, дежурившего на КПП, с лязгом и скрежетом покинул пределы Пушкинской военной рембазы и взял курс на Александровскую. Разогнав несколько припозднившихся легковушек на ночном Красносельском шоссе, танк преодолел по нему чуть меньше пяти километров, проехал по узенькому мосту над веткой железной дороги, ведущей из Петербурга на Псков, и, свернув с асфальта на бездорожье, весело погремел по целине. Отсюда до выбранной мною накануне огневой позиции оставалось меньше двух километров.
– Куда дальше? – повернулся ко мне старший прапорщик, занимавший место механика-водителя.
– Немного правее! Через кусты! – скомандовал я, и Близнюк сварливо проскрипел себе под нос:
– Конечно, через кусты. Как же еще? Дорог здесь для нас никто не прокладывал… – Он обреченно вздохнул: – Эх, мужики! И достанется все-таки завтра нам звездюлей за подобные выходки.
О том, что кроме ожидаемых «…лей» им «за подобные выходки» досталось еще три штуки баксов, подполковник скромно молчал. А ведь именно до такого предела – три тысячи долларов, ящик «Посольской» и приличная закусь – я сумел накануне сбить цену за парочку выстрелов по хопинской крепости.
– Право руля. Та-а-ак. Хорошо. – Я не отрывал взгляда от зеленого экрана прибора ночного видения. – Отли-и-ичненько! Выходим на цель. Слав, глянь-ка, не этот ли дом?
Крокодил шумно задышал перегаром мне в ухо, уставившись в экран монитора, на котором в обрамлении куцых силуэтов недостроенных коттеджей выделялся готический замок товарища Хопина.
…доживал свой последний час готический замок…
…безмятежно дремал готический замок…
…товарища Хопина, который, похоже, так и не поверил тому, о чем предупреждал его по видеопочте Живицкий, царство ему небесное.
– Дистанция выстрела прямой наводкой, – пробормотал дембель Валера. Для бравого старшины, наводящего ужас на духов и молодых [51], голос его был уж больно каким-то растерянным. Не командирским. Если не сказать большего: испуганным. Все ж таки не каждый день доводится палить боевыми по мирным строениям. – Девятьсот метров до цели.
– Сто-о-ой! Приехали! – подал голос у меня из-за спины Крокодил. – Огневая позиция! Целься, подпол, во-о-от в этот вот домик. Попадешь?
– Попадешь? – продублировал я.
– А то… – Подполковник Близнюк, должно быть, для храбрости приложился к бутьшке водки, процедил сквозь зубы длинную матерщину и вручную, не прибегая к услугам компьютера, навел пушку на цель.
Хопинские охранники, удосужься они сейчас глянуть на нас хотя бы в какой-нибудь дерьмовенький ПНВ [52], наверное, наложили в в штаны. Впрочем, возможно, и глянули. Возможно, и наложили. Но все же скорее всего бдительная хопинская охрана сладко спала. Или попивала пивко. Или играла в картишки. Хотя не все ли равно, кто чем в этот момент занимался. Главное то, что жерло орудия жадно уставилось на выбранную цель. И то, что подполковник Близнюк дожидался только моей команды, чтобы нажать на гашетку. Или на педаль? Я так и не успел разобраться, на что они нажимают, эти танкисты, чтобы Т-80 начал стрелять.
– Ну чего там, огонь? – безразлично спросил меня старший прапорщик.
Я бросил взгляд на часы. Три пятьдесят. Еще десять минут до назначенного Хопину часа. Хотя…
– А собственно, хрен ли тянуть? – пожал я плечами и, набрав в легкие воздуха, в полный голос решительно рявкнул: – Огонь!
– Не ори. Не на плацу, – сделал мне замечание подполковник и толкнул в плечо старшего прапора: – Огонь.
– Огонь, – зачем-то повторил Крокодил.
А пушка гавкнула так, что у меня заложило уши.
Кусок неприступной бетонной ограды, окружавшей участок противника, окутался густым облаком пыли и осел вниз. Охранники, наверное, проснулись. Или расплескали с испугу свое пивко.
– По дому, мать твою! – проорал я. – Не по ограде! Огонь!
– Огонь! – опять повторил за мной Крокодил.
Второй снаряд влепил точно по центру готического замка. Часть фасада сложилась, словно карточный домик.
«Хана, наверное, Хопину», – подумал я и в последний раз скомандовал:
– Пли!
– Огонь!
Что натворил третий снаряд, я разглядеть не сумел даже с помощью ПНВ. Весь хопинский особняк – а точнее, его руины – заволокли непроглядные клубы пыли и дыма. Похоже, что там сейчас царил сущий ад. И где-нибудь под обломками покоился труп Аркадия Андреевича Хопина. То, чего мы и добивались.