Седов Борис. Пленница

   — Алло, Тамара, ты слышала, что я спросил?
   — Да, извините… Нет, мне не показалось, что родители кого-нибудь ждут.
   — О чем вы разговаривали, не помнишь?
   — Помню. Мама выглянула из кухни, и мы поздоровались. А папа спросил, как дела в школе. Я ответила, что бегали кросс, и тут же вспомнила, что забыла спортивную форму. Попросила его меня отвезти, но он отказался. И ушел…
   «Говорить о том, что к телефону? Или нет? У дядюшки будут неприятности — хорошо. Они с толстухой взбесятся — плохо. А, наплевать! Какое это имеет значение, звонил тогда дядька Игнат или нет».
   — …в каминную. Больше живым я его не видела, — всхлипнула девочка. — И маму тоже.
   — Хорошо. На, Тамара, выпей водички…
   Классная в бывшей школе:
   — Тамарочка! Стисни зубы, сожми кулачки. Ты сильная девочка и сумеешь перешагнуть через это несчастье. Уверена, что Светлана Петровна тебе в этом поможет. Я ее знаю давно. Достойная женщина, замечательный педагог. Рада за тебя, ты попала в хорошие руки. Хотя, конечно, никто не заменит маму и папу… Школа, в которую ты переводишься, одна из лучших в районе. Там очень хорошие и учителя, и ребята… Тамарочка, всегда, когда почувствуешь себя одиноко и плохо, думай о том, что у Соломона на перстне были выгравированы замечательные слова: «И это пройдет».
   Элегантная дамочка с коротенькой стрижкой в одном из кабинетов РОНО:
   — У тебя есть хобби, Тамара?
   — Хобби?
   — Да. Какое-нибудь увлечение. Может быть, ты занимаешься музыкой? Или посещаешь спортивную секцию?
   — Да, секцию по у-шу.
   — Собираешься ходить туда и после каникул?
   — Не знаю. Если мне разрешат.
   — Почему же не разрешат? Мне говорили, что ты очень хорошо знаешь английский. Что, занималась с преподавателем?
   — Нет, с мамой. Она английским владела свободно.
   — Надеюсь, ты не забросишь язык. Я побеседую со Светланой Петровной, чтобы она лично проследила за этим. Попроси ее зайти ко мне в кабинет. А к тебе у меня пока нет вопросов. Подожди, пожалуйста, в коридоре… Света, знаешь, у меня есть хороший знакомый. Он врач. Я сейчас запишу телефон…
   Седенький старичок в уютной комнате с мягкой мебелью и ковром на полу, больше напоминающей гостиную, чем кабинет психиатра:
   — Тамара, ты можешь сказать мне, какое сегодня число?
   — Не знаю.
   — А день недели?
   — Не знаю.
   — Давно ты этим не интересовалась?
   «Зачем мне это? Говорят, что счастливые часов не наблюдают. И дней недели… И чисел… Несчастные тоже!!! Не наблюдают…»
   — …Я повторяю вопрос: давно ты этим не интересовалась?
   — Чем?
   — Ладно, оставим. Скажи лучше, чем ты сейчас занимаешься дома? Помогаешь по хозяйству? Читаешь? Смотришь телевизор?
   — Лежу.
   — Что, так просто лежишь и ничего не делаешь?
   — Ничего.
   — О чем-нибудь думаешь?
   — Ни о чем.
   — Тамара, девочка, так не бывает! Человек всегда о чем-нибудь думает.
   «А я вот не думаю ни о чем! Рассматриваю трещинки в потолке… Не называй меня, пожалуйста, девочкой, старичок»…
   — Ты хорошо засыпаешь, Тамара?
   — Не очень.
   — А что тебе снится?
   — Не помню.
   — Так уж не помнишь? Ничего-ничего?
   — …….
   — Какие у тебя отношения с тетей? Вы с ней много общаетесь?
   Дядюшкина жена, массивная и мужеподобная, внешне (и не только)сильно напоминала домоправительницу фрекен Бок из мультфильма про Карлсона, на редкие вопросы: «А можно?» всегда давала стандартный ответ: «Нельзя», и Тамара не помнила, чтобы она хоть раз улыбнулась или сказала что-нибудь доброе. Вернее, и улыбалась, и говорила, только когда они вдвоем ходили к следователю или в РОНО. Но стоило им остаться наедине, как толстуха облачалась в непроницаемую броню и в Тамарином сознании олицетворяла собой неприступную крепость.
   — Если вы о Светлане Петровне, то она мне не тетя. И мы с ней почти не общаемся.
   — Я-а-асно. А с дядей?
   — Он много работает. Уходит рано, приходит поздно.
   — Он деловой человек?
   — Чересчур деловой. Он ни разу не смог найти для меня ни одной свободной минуты.
   — …Светлана Петровна, здесь два рецепта. Это всего лишь легкий транквилизатор и антидепрессант. А девочке лучше сменить обстановку. И чем скорее, тем лучше… В деревню? Через неделю, как закончите с оформлением опекунства? Отлично!
   Несколько женщин с холодными лицами и в строгих костюмах в небольшом зале размером с классную комнату и с рядами деревянных сидений, как в кинотеатре:
   — …И, наконец, Тамарочка, последний вопрос. Самый важный. Итак, девочка…
   «Не называй меня девочкой, стерва!»
   — Ответь нам, пожалуйста, ты согласна, чтобы дядя Игнат и тетя Света заменили тебе погибших папу и маму? Чтобы занимались твоим воспитанием, пока тебе не исполнится шестнадцать? Чтобы осуществляли контроль над всеми твоими денежными средствами и имуществом с того момента, как ты вступишь в права наследования и до дня твоего совершеннолетия? Чтобы…
   «Нет, не согласна! Лучше в интернат!»
   — Да, я согласна.
   — Громче, Тамара. Ты шепчешь себе под нос так, что при всем желании тебя не расслышать. Повтори, пожалуйста, еще раз. Громко и четко.
   — Да, я согласна.
   Как же хотелось ответить иначе! Но рядом пыхтела Светлана Петровна. Она была сильнее!
   Дядюшка, сменивший сегодня свои мешковатые слаксы на черные брюки и зеленый двубортный пиджак, подошел к столу, за которым расположилась комиссия, и принялся подписывать какие-то бумаги.
   Домоправительница положила горячую ладонь Тамаре на плечико, прошептала:
   — Молодец. На все вопросы ты ответила правильно.
   — Что, довольны? Надеюсь, теперь вы покажете мне, где могила родителей?
   — Хорошо, девочка. Завтра утром поедем на кладбище.
   «Наконец-то! Не прошло и полгода. Мама, папа, как вы?..
    …И сколько раз тебе повторять: не называй меня девочкой, сука!»

Глава 3
НЕ ХОДИТЕ, ДЕВКИ, В БАНЮ

Тамара. 1991 г. Июль

   В соседнем купе плацкартного вагона расположилась большая компания. Там до утра пили, громко скандалили и курили. Не успел поезд покинуть границ Ленинграда, как гулянка набрала полный ход, и Светлана Петровна недовольно пробухтела что-то насчет распущенности нынешней молодежи. Тамара была уверена, что толстуха сейчас отправится к шумным соседям наводить среди них порядок, но она спокойно застелила белье и улеглась на нижнюю полку. Уже через минуту послышался храп. Стальным нервам толстухи оставалось только завидовать.
   Уснуть никак не получалось, и Тамара ворочалась на верхней полке, вслушивалась в разносившиеся по вагону пьяные голоса, а когда рассвело, перевернулась на живот и принялась смотреть в окно, за которым, сменяя друг друга, тянулись поля, окантованные по линии горизонта синей полосочкой леса, и заболоченные непроходимые заросли ивняка. Поезд подолгу застревал на любой мало-мальски значимой станции, и тогда скучный ландшафт за окном сменяли огороженные разноцветными палисадами избы, разбитые улочки и низкий перрон, по которому иногда стремительно проносились полуночники-пассажиры. Потом состав, скрипнув рессорами, мягко трогался с места, павильончик вокзала уплывал назад, и на сцену вновь заступали поля и густые кусты.
   Наконец поезд дотащился до большой узловой станции Неболчи. Проводница опустила крутую лесенку, и Тамара первой среди нескольких пассажиров спустилась из тамбура в промозглое дождливое утро. Зябко поежившись, она поставила на мокрый асфальт перрона дряхлую дорожную сумку с продуктами. Светлана Петровна нахмурилась.
   — Куда в самую лужу?
   — Вовсе не в лужу. А сумка тяжелая, — пробормотала Тамара и, наклонившись, снова взялась за обмотанные изолентой ручки.
   — Ладно, оставь. Все равно перемазала. Потом вымоешь.
   — Хорошо.
   Ничего хорошего: сильный, намеренный затянуться надолго, дождь; пузыри на лужах; струйки воды, стекающие за шиворот. Холодно, брр…
   — До деревни от станции три километра, — сообщила накануне толстуха, — но я отправила телеграмму, и нас будет встречать мой отец.
   — Как мне к нему обращаться?
   — Петр Тимофеевич. А маму зовут Анна Ивановна.
   Тут фрекен Бок, радостно квакнув, устремилась навстречу седому, не уступавшему ей ни в росте, ни в весе мужчине в длинном, потемневшем от влаги, дождевике. Тот крепко обнял ее и начал похлопывать по широкой спине. В противовес холодной, как рыба, и неприветливой дочери отец толстухи всем видом излучал доброжелательность.
   — Здравствуй. — Он наклонился к Тамаре и коснулся ее лба густыми, пропахшими никотином усами. — Как добрались?
   — Спасибо, нормально.
   — И хорошо. Сейчас прокачу вас на лошади, и мы дома. Не доводилось ездить в телеге?
   — Не доводилось.
   — Вот теперь и восполним этот пробел. Давай сюда сумку. О, Боже! Какая тяжелая! Там кирпичи?
   — Нет, продукты, — улыбнулась Тамара. Толстухин отец понравился ей с первого взгляда. Светлана Петровна явно удалась не в него. Значит, в свою мать, Анну Ивановну? Интересно, и какая она, эта Анна Ивановна? Такая же мутная?
   Тамаре было известно, что родители дядюшкиной жены всю жизнь проработали зоотехниками в местном совхозе и год назад дружно вышли на пенсию, решив попытать силы в возрождавшемся фермерстве.
   — Теперь у них большое хозяйство. Папа писал, что в этом году построили парники, расширили огород, купили вторую корову и четырех поросят, — с гордостью рассказывала Светлана Петровна. — Так что бездельничать тебе у них не придется. Будешь помогать по хозяйству, ходить в лес за ягодами. При деле скорее отвлечешься от своей ипохондрии. Да и подучишься кое-чему, что должна уметь любая хорошая хозяйка. Ведь родители не учили тебя делать на зиму заготовки?
   — Зачем их делать, если можно купить?
   — Не болтай чепухи! Нельзя сравнивать то, что куплено, с тем, что выращено своими руками.
   «Что-то, толстуха, я в дядюшкиной квартире не заметила ничего, что было бы выращено твоими руками. Никаких заготовок».
   Тамара ангельским взором посмотрела на Светлану Петровну:
   — Ладно, я буду копаться на огороде и ходить в лес за ягодами. Но, надеюсь, у меня будет свободное время?
   — Никто не намерен эксплуатировать тебя как батрачку, — фыркнула фрекен Бок, — так что свободного времени будет более чем достаточно. Главное, использовать его с умом. А то ты целыми днями валяешся на кровати, вместо того чтобы заняться чем-то полезным…
   «О, Господи! — еле сдержала себя Тамара. — Заколебала! Ты когда-нибудь сможешь поговорить со мной по-человечески? Не поучая?! Хотя бы с месяцок отдохну от вашего общества», — мечтала она с ногами устроившись на жидкой подстилке из сена, покрытого драным, насквозь пропитанным влагой ватником.
   На следующий день Светлана Петровна собиралась отчалить в Ленинград. Через неделю она уходила в отпуск и проводить его у родителей не собиралась.
   — У дяди много забот, в том числе и из-за тебя, — сообщила она Тамаре. — Я должна быть рядом с ним.
   «И слава Богу», — обрадовалась девочка. На свою мать фрекен Бок походила лишь внешне. Тоже не отличалась худобой и маленьким ростом. В резко очерченных чертах — волевом подбородке, тонких губах, большом крючковатом носу — тоже проглядывало нечто мужеподобное, а движения были так же угловаты, как у дочки. На этом сходство и заканчивалось. К своему удивлению, Тамара обнаружила, что Анна Ивановна умеет улыбаться. И ее улыбка совсем не походит на те вымученные гримасы, которые выдавливала из себя Светлана Петровна в кабинете у следователя или на комиссии по установлению опекунства.
   Как только телега остановилась возле крыльца, Анна Ивановна подбежала к Тамаре — в первую очередь не к своей дочери, а к Тамаре! — крепко прижала к себе, ткнулась губами в щечку, и девочка сразу отметила, что от этой пожилой женщины пахнет по-домашнему и по-деревенски.Почему именно так — по-домашнему и по-деревенски,— Тамара ответить не смогла бы. Но этот запах был ей приятен.
   — Здравствуй, Томочка. Здравствуй, родная… Здравствуй, Света. Как доехали?
   — Спасибо, ма. Хорошо.
   — Ой, девочка, милая! Да ты ж вся окоченела! Петя, Светлана! Куда смотрите? Промочили девчонку насквозь!.. Пошли скорей в дом. Обогреешься, наденешь сухое. Покажу тебе твою комнату. Здесь твои вещи? — Анна Ивановна подхватила с телеги маленький чемоданчик с Тамариными пожитками.
   В комнатушку, устроенную на чердаке, пришлось подниматься по крутой деревянной лестнице, и было заметно, что этот короткий подъем дался Анне Ивановне нелегко.
   — Уф! Старая я уже по таким лестницам ползать, — сказала она, пристраивая чемоданчик на тумбочке, установленной возле старинной, с никелированными шариками, кровати. — Для тебя-то это не препятствие. Вспорхнешь по лестнице и не заметишь.
   — Когда на улице вёдро, здесь круглый день солнышко, — сообщила Анна Ивановна. — Нравится комнатка?
   — Здесь очень уютно, — кивнула Тамара. — Спасибо.
   На столе, накрытом салатного цвета скатеркой, пластмассовая вазочка с букетом садовых цветов. Рядом дешевая китайская магнитола. На кресле стопка потрепанных книг.
   Сразу бросалось в глаза, что к ее приезду готовились. И ей было приятно почувствовать это после месяца полного отчуждения в обществе дяди и его толстой жены!
   — Ну, распаковывайся, переодевайся, — Анна Ивановна провела большой жесткой ладонью по влажным Тамариным волосам.
   — Хорошо, Анна Ивановна.
   — Говори проще, Тамарочка: тетя Нюра и дядя Петя.
   — Хорошо, тетя Нюра, — улыбнулась Тамара.
   И подумала, что этот дождливый денек стал для нее по сути первым светлым днем после смерти родителей. Оказывается, люди умеют быть приветливыми.
 
   Для того, чтобы ожить после месячной летаргии, оказалось достаточно всего лишь встречи с Кириллом, а это совпало еще с одним приятным событием — полчаса назад домоправительница, поцеловав на прощание мать и отца и смерив строгим взглядом Тамару, размашисто пошагала в Неболчи, спеша на ленинградский поезд. Никто не вызвался ее проводить, и, как показалось Тамаре, это здорово подпортило фрекен Бок настроение.
   «Так тебе и надо, Толстая Задница! Проваливай!»
   — Тетя Нюра, можно на речку?
   — Сходи, милая.
   Тамара положила в пакет томик с «Цивилизацией статуса» Роберта Шекли. Пакет она подложит под себя, чтобы не сидеть на влажной земле. А книжку… Это будет первая книжка, которую она прочитает с тех пор, как случилась трагедия.
    «О, черт! И когда же получится не вспоминать об убитых родителях постоянно?»
   — Тамара, сразу за огородом тропинка. Прямо по ней, никуда не сворачивая, дойдешь через бор до ручья.
   — У меня все равно нет купальника.
   Купальник остался в Тярлеве, в платяном шкафу в ее комнате. Дядя с толстухой, когда перевозили Тамарины вещи, почему-то оставили его там. Так же, как и компьютер. И телевизор. И книги. И магнитолу.
   Узкую безымянную речку, которую здесь называли ручьем, от маленькой, в двенадцать дворов, деревни Капраново отделяла неширокая полоса соснового леса. Но в тот вечер до речки Тамара так и не дошла.
   — Привет! — раздалось за спиной, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Безлюдный вечерний лес, узенькая тропинка, — и вдруг прямо над ухом это звонкое «Привет!».
   Тамара отпрянула в сторону и, стремительно обернувшись, чуть не приняла боевую стойку.
   Ей улыбался долговязый паренек лет шестнадцати в вареных джинсах и красной цыганской рубахе, завязанной узлом на животе.
   — Я тебя испугал?
   — Дура-а-ак! — облегченно пролепетала Тамара. — Так и заикой можно сделать.
   — Ну, извини. — Улыбка не сходила с открытой добродушной физиономии. Голубые глаза; россыпь веснушек вокруг вздернутого носа; ниспадающий на лоб чуб вьющихся льняных волос. «Ну прямо Иванушка-дурачок из сказки», — поразилась Тамара.
   — Как у тебя получилось подкрасться так незаметно?
   — Просто ты о чем-то задумалась. Вот и не слышала. Еще раз извини…
   — …Ты ведь только вчера приехала? К бабе Нюре? Надолго? Тебя как зовут?
   «Послать этого Ванюшу подальше и идти читать книжку? Или познакомиться?.. Нет, все же послать… Нет, все-таки познакомиться. Какой бы он ни был, этот деревенский Иванушка, а в его компании будет веселее.»
   — Тамара, — представилась она.
   — А я Кирилл.
   Вовсе и никакой не Иванушка. И вовсе не деревенский, как это выяснилось уже через десять минут.
   — Я из Москвы… Здесь нахожусь под надзором бабули… — без устали молол языком ее новый знакомый. — В этой деревне лишь в трех домах живут круглый год, а в остальные приезжают только на лето… У нас собралась неплохая тусовка: две сестренки из Дмитрова — Маришка и Ленка, Толстяк — вообще-то его зовут Саней, Наташка — ее дом через один от тебя… Спим до двух дня, а по вечерам всей тусой отправляемся в Неблочи. Сначала смотрим какое-нибудь дурацкое видео, потом дискотека, потом все идут на костер. И так до утра… Пойдешь с нами, Томка?
   — Не знаю. Если отпустят.
   — Не отпустят? Тебе сколько? Пятнадцать?
   — Тринадцать.
   — Ха, а выглядишь на все четырнадцать.
   — Спасибо. Я сегодня поговорю насчет клуба с Анной Ивановной.
   — Я сам с ней поговорю. Она меня любит. Когда у них удрала корова, я помогал им ее искать. Пошли, познакомлю с Толстяком и сестренками.
   Вот так Тамара была введена в местный бомонд. И с этого дня жаловаться на одиночество ей не приходилось. Как и было здесь принято, она теперь просыпалась не раньше двенадцати, на скорую руку то ли завтракала, то ли обедала и спешила к дмитровским сестренкам, где проводила весь день, дуясь в карты. Иногда они на велосипедах ездили в Неблочи. Шатались по магазинам, в жаркие дни купались в Мете. Впрочем, тогда Тамара сидела на берегу. Не лезть же в воду в платье.
   В половине седьмого начиналась подготовка к походу в ДК — сначала короткий заход в баню, потом долгое сидение перед зеркалом. И Наташа, и сестры щедро позволяли ей пользоваться своей косметикой, и Тамара под их надзором училась наводить красоту. В восемь вечера они вшестером — местные их называли капрановскими — выдвигались в Неблочи, чтобы посмотреть в видеосалоне «Греческую смоковницу» или «Голубой Гром», подрыгаться на дискотеке и, наконец, в составе огромной толпы отправиться в ближайший лесок на костер.
   После первого вечера, проведенного вместе с Кириллом, Тамара пришла к выводу, что ей с ним легко и интересно. Иванушка-дурачок неожиданно оказался Иваном-царевичем и в корне не походил на тех недоразвитых недоносков, что пытались приударять за ней раньше.
   После второго вечера Тамара с интересом отметила, что этот парень ей нравится.
   После третьего — с трепетом в сердце почувствовала, что влюбилась.
   Теперь она буквально жила ожиданием той минуты, когда вновь останется с Кириллом наедине. Он обнимет ее за плечо, шепнет: «Валим, Томка, отсюда», и они неторопливо пойдут по темной улице, удаляясь от людной площадки перед ДК.
   Своим уединенным уголкомони выбрали крыльцо одной из заброшенных изб с заколоченными досками окнами и густым запущенным садом, надежно укрывавшим их убежище. Кирилл расстилал на деревянном настиле крыльца свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкагь губами ей ухо и шею. Тогда у нее моментально перехватывало дыхание, она блаженно зажмуривала глаза и безуспешно старалась унять дрожь, вдруг охватывавшую все тело. Каждую ночь она с томным замиранием сердца ждала, когда Кирилл наконец переступит через границу, которую почему-то очертил для себя. А иногда, в те моменты, когда не только трусы, но даже и джинсы насквозь промокали от переполнившей всю ее страсти, Тамаре хотелось схватить его руку и самой сунуть ее себе под футболку…
 
   Как ледяной ливень, хлынувший с голубого безоблачного неба, в деревню нагрянул дядя Игнат. Однажды, привычно в половине второго дня спустившись из своей комнаты к завтраку (или обеду?),Тамара обнаружила возле крыльца его «Опель-Аскону».
   «Вот дерьмо! — Интуиция подсказала ей, что безмятежная деревенская жизнь закончилась. И это показалось настолько ужасным, что она на какое-то время замерла на крыльце, не в состоянии оторвать взгляд от ненавистной машины. — И какого же черта вас принесло?»
   Но тетя Нюра, когда Тамара вернулась в дом, немного развеяла ее страхи.
   — Приехал твой дядя, — сообщила она, толсто нарезая на сковородку вареную колбасу. — Возвращался из Москвы и решил завернуть, проверить, как ты, отдохнуть денек.
   — А чего меня проверять? — пробурчала Тамара. — Он что, один? Без Светланы Петровны?
   — Света в Ленинграде.
   — Так он ненадолго?
   — Завтра уедет. Он сейчас спит. Всю ночь провел за рулем. Ты, уж пожалуйста, доча, посиди пока дома. А то некрасиво: дядя проснется, а тебя и след простыл.
   «Ему начхать, — очень хотелось ответить. — Я уверена в этом на все сто пятьдесят!»
   Но зачем милой старушке знать, что дядя — самовлюбленный ублюдок, которому племянница абсолютно до лампочки. Если он и решил сюда завернуть, то уж совсем не затем, чтобы ее проведать. Завезти продукты по высочайшему распоряжению Светланы Петровны, побездельничать денек на природе — все, что угодно, но Тамара нужна ему как собаке блоха.
   — Хорошо, тетя Нюра. Я сегодня посижу дома.
   — Вот и умница! А дядя проснется, я тебя позову.
   Дядя проснулся в три часа дня. И уже через десять минут Тамара, сидя за столом в горнице, с интересом наблюдала, как дядя Петя безуспешно пытается соблазнить его бутылочкой красного.
   — Благодарю, я не пью.
   — Совсем? — удивленно пучил глаза Петр Тимофеевич.
   — Я живу по столь напряженному графику, что не могу позволить себе никаких излишеств.
   Тамара еле сдержалась, чтобы не прыснуть: «Плюгавый лицемер, как обычно, строит из себя солидного человека, держит марку.Но ничего, он скоро забудется и примется этаким живчиком метаться по комнате, брызгать слюной и размахивать ручками… При этом подергивая правой ногой».
   — Тамара, как тебе здесь? — неожиданно спросил дядя. — Сумела избавиться от тоски?
   — Да.
   — Я рад за тебя. Собираешь ягоды?
   — Нет. Я не люблю ходить в лес. Там комары. И змеи. — Дядюшка хихикнул:
   — Ерунда! Никаких змей! Между прочим, Светлана Петровна попросила меня перед отъездом: «Игнат, когда будешь в деревне, не забудь забрать варенье, которое сварила Тамара. Попробуем, вкусно ли у нее получилось». Похоже, — театрально развел он руками, — забирать нечего.
   — Я не люблю варенья.
   — Зато его любим мы. Пора научиться, Тамара, думать не только о себе, но и о других. Представь себе, что получится, если мы со Светланой Петровной вдруг перестанем заботиться о тебе и…
   «Получится здорово!»
   — …Так чем же ты здесь занималась? Может быть, помогала на огороде? Готовила пищу? — Дядюшка обратил строгий взор на приткнувшуюся на стульчике тетю Нюру. — Анна Ивановна, она помогала вам по хозяйству?
   — Помогала, конечно.
   — Чем?
   Растерянная тетя Нюра молчала.
   — Ничем, — резко поднялась из-за стола Тамара. — Допрос окончен?
   — Какой допрос? — Дядя удивленно уставился на нее. И сразу смущенно рассмеялся, сообразив, что перегнул палку. — Тамара, девочка, сядь на место, пожалуйста. И поверь, я совершенно не собираюсь к тебе придираться. Но и меня, и Светлану Петровну искренне беспокоит то, что ты будешь праздно гробить здесь свое время. Ты приучена жить на всем готовеньком. Твои родители воспитали тебя…
   «Не трогай моих покойных родителей, сволочь!»
   — Анна Ивановна, — снова переключил внимание на хозяйку дядя Игнат. — Лучше расскажите мне вы. Без утайки, — заговорщицки улыбнулся он. — Есть у вас жалобы на Тамарино поведение? Не устали еще от нее?
   — Как можно, Игнат Анатольевич! — искренне всплеснула руками тетя Нюра. — Замечательная девчушка!
   — Только бездельница.
   — Да что ж вы хотите? Отдыхать же приехала, не работать.
   — А вот Света серьезно рассчитывала на то, что Тамара хоть немного поможет вам по хозяйству…
   — И чего нам там помогать? — перебила Анна Ивановна. — А то мы с дедом не справимся сами! Надо бы было, так уж поверьте, не постеснялись бы, попросили. А так пускай отдыхает.
   — И как же она отдыхает? — прилип, словно банный лист к заднице, дядя. В его извращенном воображении забота о взятой под опеку племяннице, должно быть, отождествлялась именно с тем, чтобы отыскать у нее какие-нибудь недостатки и с энтузиазмом революционера-фанатика начать вырубать их под корень.
   «Что же, флаг тебе в жопу, — улыбнулась Тамара. — Обломаешься».
   Но ищущий да обрящет. Бесхитростная Анна Ивановна вдруг начала выдавать такие подробности о Тамарином времяпрепровождении, что у той от ужаса перехватило дыхание. Все, что деревенской старушке казалось совершенно невинным в поведении девочки, для дяди как раз и являлось этими вожделенными объектами для вырубки.И он довольно потирал руки, с циничной улыбочкой слушая о том, что племянница завела себе много друзей и подруг, что у нее даже появился ухажер — очень хороший мальчик, приехавший на каникулы из Москвы, что каждый вечер они вместе ходят в поселок в кино и на танцы, и Тамара домой возвращается только под утро.