Страница:
И она не ошиблась, старая бандерша Расписка.
Кирилл расстилал на деревянном настиле свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкать губалш ей ухо и шею…
Кажется, ничего и не изменилось. И даже хорошо, что не надо было теперь отбывать два часа в видеосалоне, потом до седьмого пота колбаситься на дискотеке — эти мероприятия Тамару никогда не прельщали. Главное: она была рядом с Кириллом. И еще: условие, поставленное дядей Игнатом, было соблюдено — каждый вечер в девять часов его племянница пунктуально являлась домой. А чем она там занималась в дальнейшем, — какая, собственно, разница? Ведь дядя не оставлял указаний на этот счет.
Стараясь лишний раз не искушать судьбу, Тамара ограничилась подхалимской улыбочкой («Здрасте, Светлана Петровна. Удачно доехали?»),разве что не присела при этом в книксен, и поспешила убраться к себе на чердак. «Лучше пожертвовать сегодняшним днем, — решила она. — Добровольно отсидеть его в комнате с тем, чтобы вечером иметь повод выйти на улицу. («Я же сегодня еще не выходила на воздух. Неужели нельзя посидеть возле дома?»)Вряд ли поможет, но все-таки какой-никакой шанс провести сегодняшнюю ночь на крыльце. Вот было бы классно провернуть это под самым носом у домоправительницы!»
Почти полтора часа Тамара проскучала у себя в комнатушке, напряженно вслушиваясь в шорохи и приглушенные голоса, доносившиеся снизу. Почти полтора часа… но вот ступеньки ведущей на чердак лестницы заскрипели, и в дверях нарисовалась слоновья туша домоправительницы.
— Мне надо с тобой серьезно поговорить. — Фрекен Бок выглядела совершенно убитой, и Тамара впервые отметила, что толстокожей домоправительнице, оказывается, тоже не всегда удается удерживать эмоции внутри себя. — Только что моя мама рассказала мне, где Игнат на самом деле обварил себе спину и грудь.
— «На самом деле»? — не смогла перебороть любопытства Тамара. — Интересно, а как он объяснил это вам?
Как ни странно, толстуха не стала из этого делать секрета.
— Сказал, что ошпарился в душе. — Она присела на краешек «кресла» и уткнулась потерянным взглядом в носки своих тапочек. — В Москве, в гостинице, из душа будто бы неожиданно хлынул крутой кипяток. Он говорил так убедительно, что я ему поверила, — вздохнула Светлана Петровна, и Тамаре стало ее немножечко жаль. — Даже настаивала, чтобы он подал в суд на эту гостиницу.
— Если бы он, и правда, обварился в Москве, то как бы мог после этого здесь, в деревне, париться в бане вместе с Петром Тимофеевичем?
— Про то, что они с отцом парились в бане, мне ничего не известно. Игнат сказал мне, что заезжал на сутки сюда, и я, дура такая, еще удивлялась, как он мог, с такими ожогами вести машину…
— Что, серьезные ожоги?
— Ему даже предлагали госпитализацию, шла речь о пересадке кожи, но обошлось. Хотя Игнат неделю не выходил из дома, а последнюю повязку снял только вчера…
— Вы уже побеседовали с ним?
— Он сейчас спит…
«По такому случаю могла бы и разбудить».
— …Впрочем, я все равно хотела сначала поговорить с тобой. Расскажи мне, пожалуйста, все с самого начала.
— Про баню?
— С того момента, как Игнат здесь появился.
— Я еще спала, когда он приехал. А когда проснулась, спал уже он. Потом он с полчаса ругал меня за все, что только смог накопать в моем поведении, не соответствующее каким-то там нормам…
— Не смей говорить так, Тамара, — не удержалась чтобы не одернуть ее Светлана Петровна. — Я в курсе, что говорил тебе дядя.
— Будете слушать дальше?
— Да.
А Тамара, подумав, что дядюшке сегодня не поздоровится, с удовольствием принялась смаковать подробности его гусарского наскока на баню, закончившегося позорным фиаско.
— А ведь ты запросто могла его убить, — негромко заметила толстуха, когда Тамара закончила. — Ты об этом подумала?
— Как бы не дать себя изнасиловать, вот о чем я тогда думала.
— Да, да, конечно, — пробормотала Светлана Петровна, и в комнате ненадолго воцарилась тишина. Пока ее не нарушила Тамара.
— Что будет дальше? — спросила она.
— А дальше негодяю не помешало бы дать хорошего пинка. — Домоправительница подняла взгляд на Тамару. Ее глаза сверкали от ярости. — Если б не ты, я так бы и сделала. Но не могу же я оставить тебя один на один с этим подонком. Ведь он либо все равно до тебя доберется, либо ему откажут в правах на опеку, и ты окажешься в интернате. На себя опекунство я перевести не могу — ведь я не только не родственница, я даже не была близкой знакомой твоей семьи. Так что пока тебе не исполнится шестнадцать, с этим выродком придется мириться. Но можешь не сомневаться, — многозначительно сжала увесистый кулак фрекен Бок, — к тебе он больше не прикоснется. Все будет нормально, девочка. — Светлана Петровна поднялась из «кресла». — Тамара, кому еще ты рассказала об этой истории, кроме Анны Ивановны?
— Никому.
— Хорошо, — сказала толстуха, и Тамара отметила, что она с облегчением перевела дух. — И никому никогда не рассказывай. Об этом знаем лишь ты, я, мои родители и этот подонок. Достаточно! Сейчас устрою ему веселенькую побудку! А ты посиди здесь. Нечего тебе слушать, как буду его разбирать.
И Светлана Петровна принялась осторожно спускаться по лестнице. А Тамара подумала, что сегодня впервые домоправительница вызвала у нее хоть небольшую симпатию. Возможно, потому, что ее, абсолютно убитую, было просто по-человечески жаль.
И она, стараясь не скрипеть ступеньками, принялась спускаться следом за домоправительницей. Подслушивать, как будет драть задницу дяде Игнату.
Разве можно было пропустить подобное?
Анна Ивановна с Петром Тимофеевичем уехали на телеге за сеном, Тамара, как была уверена фрекен Бок сидит в своей комнатушке, а потому домоправительница даже не думала о том, чтобы, устраивая выволочку дяде Игнату, хоть немного контролировать громкость. Все было слышно просто великолепно, и Тамара, затаившись за занавеской возле двери в дядину комнату, упивалась каждым доносившимся до нее толстухиным воплем.
— Похотливый мерзавец!!! — надрывалась Светлана Петровна. — Педофил!!! Вуайерист!!!
— Да ничего и не было, — безуспешно пытался оправдываться дядя Игнат. — Я просто боялся пускать ее в баню одну. Там котел с кипятком. Там печь…
— Почему ты мне наврал про душевую кабинку?!! Почему?!! Отвечай!!!
Дядюшка мялся.
— Отвечай, скотина!!!
Тамара за занавесочкой ликовала.
— Я просто хотел избежать кривотолков. Поверь мне Света, я и в мыслях не держал…
— И не грозился отхлестать ее веником?!!
— Какой веник? Первый раз слышу.
— Что, хочешь сказать, что не пытался спекулировать разрешением ходить по ночам в клуб?!!
— Какие спекуляции, Света? Не понимаю, о чем ты…
— Отлично понимаешь, подонок!!!
— Я просто забыл в предбаннике сигареты. Зашел за ними и оттуда спросил, как у Тамары дела не нуждается ли она в помощи… И вдруг дверь распахивается, выскакивает эта шалая стерва с ковшом и выплескивает мне на грудь кипяток.
— А одновременно и на спину? — тут же поймала Игната на вранье толстуха.
Но тот и не думал так просто сдаваться.
— Еще один ковш.
— Что, сбегала к котлу? Зачерпнула? Прибежала обратно? А ты стоял и ждал, когда тебя ошпарят повторно?
— Мне было больно, — захныкал дядюшка. — Ты даже не представляешь, какая это дикая боль! Я ничего в тот момент не соображал. А эта мелкая дрянь, действительно сбегала к котлу, набрала еще один ковш и выплеснула его мне на спину.
— Во что ты тогда был одет?
— В рубашку. И в джинсы.
— Та-а-ак! Через рубашку, я еще понимаю, можно было ошпарить тебе спину и брюхо. Но как через джинсы она ухитрилась так обварить тебе яйца? И откуда ей знать, что у тебя действительно красные плавки? Чего-то я здесь недопонимаю. — Дядя оказался прижатым к стене.
— Да чего здесь допонимать? — обреченно простонал он. — Неужели ты веришь этой паскуде?
— Да! Я ей верю! — торжественно продекламировала Светлана Петровна.
— Удавлю крысеныша!
«Еще хоть раз дернешься на меня, — подумала Тамара, — и я сварю тебе яйца вкрутую».
— Смотри, как бы самому не пришлось лезть в петлю! Ты просто решил оставить девчонку себе как наложницу. Так вот, имей в виду: не получится! Если произойдет еще что-то в этом духе, я от девки избавлюсь! А тебя сгною в тюрьме! Всё понял, мерзавец?
— Всё, — всхлипнул дядюшка. — Света, давай забудем про это. И не будем ругаться.
Дальше Тамара не слушала. Что-то ей подсказало, что скандал подошел к завершению — жаль, что так быстро. Она поспешила вернуться в свою комнатушку. Легла на кровать, положила перед собой раскрытую книжку и принялась еще раз прокручивать в голове подслушанный разговор:
«А все-таки классно домоправительница отдрючила этого идиота! Как ловко она подловила его на красных трусах! Сразу чувствуется училка! Любому следователю даст сто баллов вперед! А чего она там болтала про какое-то дело, которое дядюшка провернул так неуклюже?Что за дело? Что-нибудь по установлению надо мной опеки? А может, это связано с моим наследством, которое они надумали прикарманить? И как намерена фрекен Бок избавитьсяот меня, если произойдет еще что-то в этом духе?Убьет? Навряд ли. Какая бы она тварь ни была, но на такое она не способна. Отдаст в интернат? Вот на это похоже. И еще, почему дядюшка может попасть в тюрьму? Интере-е-есно! Надо бы разузнать обо всем этом побольше. А еще спросить у Кирилла, кто такая наложница.
Светлана Петровна, позволив себе на какое-то время расслабиться, даже вызвав у Тамары мимолетную вспышку симпатии, вскоре вновь стала самой собой — Толстой Задницей, властной и непримиримой. И, словно стремясь поскорее уничтожить в Тамаре проблеск добрых чувств к себе, включила изощренную фантазию по части запретов и с фанатичным энтузиазмом взялась за Тамару.
И получилось так: если раньше домоправительница лишь подавляла, то теперь она объявила девочке настоящий террор.
Впрочем, обо всем по порядку.
Тамара предчувствовала, что разгоряченная Светлана Петровна и свежеотдрюченный дядя Игнат только и ждут повода, чтобы, заключив перемирие, спустить пар и выплеснуть всю агрессию на нее. И, не рискуя попадаться им на глаза, она сидела у себя в комнатушке до тех пор, пока не услышала внизу голоса вернувшихся с покоса родителей фрекен Бок.
«Прибыло подкрепление, — обрадовалась Тамара и поспешила вниз, уверенная, что при стариках ни дядя, ни его слоноподобная половина слишком сильно наседать на нее не посмеют. — Можно выходить из укрытия».
— Тетя Нюра, — она приоткрыла дверь, заглянула на кухню. Толстуха с родителями, что-то оживленно обсуждая, втроем сидели за кухонным столиком. Тамара отметила, что дядюшки с ними нет. «Гасится, сволочь! — злорадно подумала она. — Наверное, тоже порой умеет испытывать стыд». — Теть Нюр, я к девчонкам. Ладно?
— Иди, — улыбнулась Анна Ивановна.
И тут же на это «Иди» наложился грозный окрик:
— Постой! Подойди сюда!
«Черт! — беззвучно процедила сквозь зубы Тамара и обреченно перешагнула через порог. — Тебе-то что надо? Сиди и жалуйся предкам на своего муженька-извращенца. А меня оставь в покое, хотя бы пока не вернусь в Ленинград».
— Да, Светлана Петровна. Я просто хочу пойти погулять.
— Но прежде объясни мне, что значит это фамильярное «теть Нюр»? Не Анна Ивановна, а «теть Нюр»? Какая она тебе тетя?
— Погоди, Света, — поспешила встать на защиту Тамары хозяйка. — Я сама попросила ее обращаться ко мне именно так. И, насколько я помню, в твоем присутствии, когда ты здесь была в прошлый раз. Ты на это не обращала внимания. А что изменилось сейчас?
«А то, — горько усмехнулась Тамара, — что она нагуляла аппетит за эти полтора месяца. Ей надо срочно кого-нибудь съесть! Ей нужна я! Потому, что лишь я могу утолить голод этой садистки!»
— Возможно, тогда я пропустила это мимо ушей, — не смутилась вмешательством матери домоправительница, — но сейчас я настаиваю на том, чтобы больше не было никаких «теть Нюр» и «дядь Петь». Никаких панибратских отношений со взрослыми. Объясни, почему ты сейчас, собираясь к подругам, поставила в известность… даже не попросила разрешения,а просто поставила в известностьне меня, а Анну Ивановну? Потому, что она тебя балует? Потому, что она добренькая, в отличие от злой Светланы Петровны, и не будет возражать против твоих постоянных шатаний по улице?
— Я просто привыкла обращаться к теть… к Анне Ивановне, — поправилась Тамара. — А то, в какой форме я попросила разрешения отлучиться к соседям — разве есть разница?
— Вот так эта дерзкая сопля разговаривает со мной постоянно. — Домоправительница покачала лошадиной башкой. — Ты ей слово, она тебе десять. Никакого почтения, никакой благодарности. Одна только неприкрытая ненависть к тем, кто искренне хочет ей помочь… Любое проявление заботы этой девчонкой истолковывается только превратно.
— Про проявление заботы я уже слышала от дяди Игната, когда он в бане кривлялся передо мной в своих красненьких плавочках. И грозился отхлестать меня веником, — не удержалась Тамара от того, чтобы не двинуть толстуху в самое больное место. И тут же в ужасе шарахнулась в сторону…
Светлана Петровна с размаху обрушила на стол свой пудовый кулак и с удивительной для ее массы резвостью вскочила на ноги. Отлетел в сторону опрокинутый стул. Испуганно уставилась на взбешенную дочку Анна Ивановна. Удивленно крякнул Петр Тимофеевич.
— Ты еще смеешь скалить зубы! У тебя еще достает наглости вслух припоминать эту историю с баней, которая на девяносто процентов состоит из вранья!
— Неправда!
— Правда! — Домоправительница постаралась взять себя в руки, даже поставила на место стул и, сбавив на несколько децибелов громкость, обратилась к родителям: — С баней я разобралась. То, что кто-то пытался над ней надругаться, — Светлана Петровна смерила строгим взглядом Тамару, — это плод ее больного воображения. Уж кому как не мне, это знать… Игнат в предбаннике забыл сигареты, вернулся за ними и имел неосторожность спросить через дверь, как у девчонки дела. Уж не знаю, что при этом ей взбрело в голову, но она выскочила из парной и плеснула в него из ковшика кипятком.
— Враки! Все это враки, и вы это отлично знаете! Но я не буду пытаться что-нибудь доказать. Все равно лбом стену не прошибешь. Все равно поверят не мне, а вам, Светлана Петровна. И дяде Игнату, хоть даже он меня изнасилует.
— Мразь! — на этот раз Светлана Петровна не стала стучать кулаком по столешнице и опрокидывать стулья. Она даже не выкрикнула: «Мразь», она это прошипела.
— Я знаю. Вы мне это уже не раз говорили. — «Если что-то и делать, то доводить до конца, — подумала Тамара, — если и портить отношения с жирной свиньей, то портить их окончательно.» И спросила скорее для смеху, нежели рассчитывая получить разрешение: — Так я схожу подышать свежим воздухом?
— Убирайся к себе! Никакой улицы!
— Но я сегодня даже не выходила из дому.
— И не выйдешь! Все, твоим гулянкам конец. Завтра утром уезжаем домой. А до отъезда чтобы не спускалась со своего чердака.
— Как, даже нельзя в туалет? — улыбнулась Тамара. Несмотря на всю мерзость сложившейся ситуации, ей доставляло удовольствие сознавать, что сейчас она выглядит на порядок достойнее все более распалявшейся Светланы Петровны. — И нельзя будет спуститься поужинать?
— Сиди голодная.
— Хорошо. Еще один факт, который я предъявлю, когда пойду к инспектору по охране детства — то, что вы меня морите голодом.
— Убирайся, сказала! — Рожа у фрекен Бок пошла красными пятнами, и толстуха с трудом удерживала себя от того, чтобы опять не вскочить и не начать опрокидывать стулья. — Мама, папа, — буквально взмолилась она, обращаясь к родителям. — Вот, полюбуйтесь на благодарность этой паскуды за то, что не оставили ее после смерти родителей, подобрали, пригрели. Кормим, одеваем…
«Не припомню ни одной тряпки, которую ты мне купила!»
— …Сколько я с ней обошла кабинетов, сколько комиссий! Сколько угробила времени! И что же получаю в ответ? Неприкрытую ненависть за то, что пытаюсь воспитать из нее достойную девушку. Ишь ты, к инспектору по охране детства она собралась. Все знает, все выяснила. А не плюнуть ли мне на все? Пусть живет, как захочет, в каком-нибудь интернате! Пусть рожает в пятнадцать! Пусть спивается к восемнадцати!..
— Света, Света! Что ты говоришь! — притормозила дочку Анна Ивановна. И перевела взгляд на Тамару: — Ты тоже хороша. Я сейчас слышала, как ты грубишь. Попроси прощения и иди посиди на крылечке. Скоро и Кирилл подойдет…
— Нет, мама! — перебила толстуха. — Никаких извинений я не приму — это во-первых. А во-вторых, о каких Кириллах может быть речь? В тринадцать-то лет?! Не рановато ли начинать думать о мальчиках…
«Да ты мне просто завидуешь. Никто никогда не смотрел на тебя иначе как с отвращением! Готова спорить на что угодно, что ни с одним парнем ты здесь не гуляла. И никого достойнее моего дядюшки ты найти так и не смогла. А теперь вымещаешь всю обиду на свою несложившуюся судьбу на мне».
— Ну, Света, — еще раз попыталась замолвить за Тамару словечко Анна Ивановна. — Пусть уж последний вечер…
— Нет, мама!.. В третий раз повторяю: нечего здесь топтаться. Все равно ничего не выстоишь. Иди в свою комнату.
— Я убегу! — сказала Тамара.
— Попробуй.
— Попробую! — Тамара решительно вышла из кухни. — Все равно убегу! — прошептала она и поднялась к себе в комнатушку.
«Только надо одеться, — она небрежно швырнула халат на кровать и принялась натягивать джинсы. — Сегодня всю ночь прогуляю с Кириллом. А завтра хоть надорвись, Толстая Задница, мне будет глубоко наплевать на все твои вопли. Но если ты решишься еще на что-нибудь — например, коснешься меня хоть одним пальцем или опять попробуешь посадить на диету, — то учти: в Пушкине сразу пойду к тебе на работу и расскажу про то, как ты надо мной издеваешься, как покрываешь своего развратника мужа. Пусть лучше меня определят в интернат.»
Когда Тамара уже надела свитер, дверь приоткрылась, и в комнату сунулась домоправительница.
— Значит, все же решила уйти, — мрачно констатировала она, окинув тяжелым взглядом одетую девочку. — Ну, хорошо же.
Дверь захлопнулась, и тут же за ней раздалась какая-то непонятная возня.
«Чего ты там шаришься?» — Тамара удивленно замерла возле кровати. А уже через секунду бросилась к двери, с разбегу врезалась в нее плечом. Еще раз… Еще…
— Жирная сучка!!!
Из-за подпертой двери донеслось поскрипывание ступенек. Светлана Петровна спускалась вниз.
— Все равно убегу! — Тамара бросилась к окну, сорвала с него марлю, натянутую от комаров.
До земли от подоконника метра четыре, если не больше. Но чуть ниже окна фасад дома пересекает крытый шифером узкий карниз. Шириной не больше тридцати сантиметров, к тому же еще и наклонный. Но если встать на него, потом, зацепившись руками за край, свеситься вниз, то получится не так уж и высоко. Если при приземлении точно попасть на узкую полоску земли между бетонным бордюром, окаймляющим дом, и ограждением клумбы из поставленных углом кирпичей, то можно надеяться не переломать себе ноги.
Упасть на кирпичи — это было бы жутко!
«Впрочем, всё жутко! О, Господи! И что же я собралась, дура, делать? Ведь я же боюсь высоты! Я очень боюсь высоты!!! И все-таки я прыгну, чтоб доказать толстожопой паскуде, что установить надо мной полную власть ей никогда не удастся».
Тамара перебралась через подоконник и, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, оперлась ногами о карниз, проверила, не скользят ли по шиферу подошвы кроссовок. Не скользят. Хорошо. Теперь надо найти, за что зацепиться, чтобы свеситься вниз.
«Кем я буду, если сдамся? Если превращусь в послушную марионетку в толстых пальцах домоправительницы? Нет! Ни за что! Вон там есть подходящая щель, за которую можно попробовать ухватиться».
Тамара осторожно развернулась, заставила себя отпустить спасительный подоконник и, плотно прижавшись спиной к обитой вагонкой стене, начала осторожно продвигаться по карнизу.
Левую ногу чуть в сторону… Теперь к ней приставить правую ногу и сместиться от окна на четверть метра… Перевести дух…
Струйки пота текли по лицу. Пот попадал в глаза, его солоноватый привкус ощущался на губах. Но оторвать руку от стены, чтобы протереть рукавом лоб, Тамара не решалась.
…Теперь приставить правую ногу, сместиться… Позади уже больше метра… Только бы не соскользнуть… Осталось немного… А эта щель не такая уж и широкая, как показалось сначала… А может, не откладывать и прыгнуть прямо сейчас?.. Полутора метрами выше, полутора метрами ниже — не все ли равно?.. Нет, не все равно. Лучше повиснуть…
Стараясь не смотреть вниз, Тамара осторожно съехала спиной по стене, присела на корточки. Дрожа от напряжения, просунула пальцы левой руки в щель между стеной и верхней кромкой шиферного листа, подогнула левую ногу и сразу почувствовала, что, в отличие от резиновой подошвы кроссовки, у обтянутого джинсами колена сцепления с шифером нет почти никакого. Она удерживалась на узком карнизе лишь чудом.
«Впрочем, сейчас это уже и не важно. Пора повиснуть. А для этого надо зацепиться и правой рукой.
О, Боже! Как страшно! И что же я, дура, творю? Но ведь другого выхода нет! Ну же, смелее!»
Тамара перенесла вес тела на левую ногу, изо всех сил напрягла уцепившиеся за кромку шифера пальцы, развернувшись лицом к стене, попыталась встать на колени. И в тот же момент заскользила вниз. Как удалось удержаться на карнизе лишнюю долю секунды, чтобы успеть изогнуться и ухватиться за шифер правой рукой, она так и не поняла. Но результат был достигнут — она зацепилась. Повисла, как и хотела. И лишь в этот момент осознала, что если попробует оттолкнуться от стены, чтобы не попасть на бетонный поребрик, то перевернется в полете и приземлится не на ноги, а на спину.
А пальцы левой руки уже онемели! Кромка шиферного листа врезается в них не хуже ножа! Повисеть получится не больше минуты! А потом…
«Что делать?!! Звать на помощь? Не докричаться. А если и докричусь, все равно снять меня не успеют. Пока прибегут, пока принесут лестницу, я уже буду валяться внизу с разбитой башкой и сломанным позвоночником…
…А если даже им удастся меня спасти, то как же будет рада моей неудаче толстуха! Нет, только не это! Лучше разбиться! Лучше стать инвалидкой!»
Пальцы уже не держали. Еще пятнадцать секунд — на большее их не хватит.
«Нет, не сдаваться! Надо попробовать оттолкнуться. И постараться развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь. Лучше отбитые легкие, чем сломанный позвоночник. Лучше разбиться насмерть, чем всю жизнь провести в кресле-каталке.
Ну же! Ну же, смелее!»
Онемевшие пальцы разогнулись, и кромка шиферного листа ободрала кожу. Ладони съехали вниз по шершавой поверхности шифера. Обутая в белую кроссовку нога уперлась в стену. Тамара оттолкнулась так, чтобы развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь.
Последним, что она успела увидеть, было оранжевое ожерелье ограждения клумбы из поставленных углом кирпичей, стремительно несшееся ей навстречу.
Глава 5
«Мыльницы», тесный розовый топик и джинсовые шортики мне перед отъездом выдали мусора. От белья я отказалась — трусики у меня чуть ли не от Версаче, а единственный пожелтелый лифчик, который, кривляясь, продемонстрировала мне Касторка, годился разве что для покойника. Кроме одежды нам на четверых выделили засаленную косметичку с каким-то столетней древности хламом, из которого я все-таки выудила кое-что удобоваримое, чтобы немного подмазать мордашку — впервые почти за пять лет. Диана, брезгливо покрутив в пальцах заляпанный тюбик с тушью, отбросила его в сторону и от мазил отказалась. Так же, как отказалась и от моего дезика, когда я ей протянула флакончик.
Тамара. 1991 г. Август
Толстуха и дядюшка могли быть довольны. Когда в середине августа они появились в Капранове, план по заготовке на зиму «даров леса» был выполнен на двести процентов: несколько банок черничного и малинового варенья, ведерко, доверху наполненное солеными волнушками, мешочек сушеных грибов. Впрочем, Тамара никогда не смогла бы собрать и десятой доли того, что собрала, если бы не Кирилл. Ежедневно он сопровождал ее в лес, мужественно ползал бок о бок с ней по черничнику, продирался через непроходимый малинник, оставлял за спиной километры мрачного ельника, собирая грибы. И это были не единственные подвиги, на которые сподобился Кирилл-царевич ради своей Тамары Прекрасной. Самое главное: когда родители фрекен Бок все-таки не решились пойти против дядюшкиного запрета на ночные гуляния и настояли на том, чтобы Тамара возвращалась домой в девять часов, Кирилл из солидарности отказался от походов в ДК. Теперь они вдвоем просиживали до утра на скамеечке возле крыльца.Кирилл расстилал на деревянном настиле свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкать губалш ей ухо и шею…
Кажется, ничего и не изменилось. И даже хорошо, что не надо было теперь отбывать два часа в видеосалоне, потом до седьмого пота колбаситься на дискотеке — эти мероприятия Тамару никогда не прельщали. Главное: она была рядом с Кириллом. И еще: условие, поставленное дядей Игнатом, было соблюдено — каждый вечер в девять часов его племянница пунктуально являлась домой. А чем она там занималась в дальнейшем, — какая, собственно, разница? Ведь дядя не оставлял указаний на этот счет.
Стараясь лишний раз не искушать судьбу, Тамара ограничилась подхалимской улыбочкой («Здрасте, Светлана Петровна. Удачно доехали?»),разве что не присела при этом в книксен, и поспешила убраться к себе на чердак. «Лучше пожертвовать сегодняшним днем, — решила она. — Добровольно отсидеть его в комнате с тем, чтобы вечером иметь повод выйти на улицу. («Я же сегодня еще не выходила на воздух. Неужели нельзя посидеть возле дома?»)Вряд ли поможет, но все-таки какой-никакой шанс провести сегодняшнюю ночь на крыльце. Вот было бы классно провернуть это под самым носом у домоправительницы!»
Почти полтора часа Тамара проскучала у себя в комнатушке, напряженно вслушиваясь в шорохи и приглушенные голоса, доносившиеся снизу. Почти полтора часа… но вот ступеньки ведущей на чердак лестницы заскрипели, и в дверях нарисовалась слоновья туша домоправительницы.
— Мне надо с тобой серьезно поговорить. — Фрекен Бок выглядела совершенно убитой, и Тамара впервые отметила, что толстокожей домоправительнице, оказывается, тоже не всегда удается удерживать эмоции внутри себя. — Только что моя мама рассказала мне, где Игнат на самом деле обварил себе спину и грудь.
— «На самом деле»? — не смогла перебороть любопытства Тамара. — Интересно, а как он объяснил это вам?
Как ни странно, толстуха не стала из этого делать секрета.
— Сказал, что ошпарился в душе. — Она присела на краешек «кресла» и уткнулась потерянным взглядом в носки своих тапочек. — В Москве, в гостинице, из душа будто бы неожиданно хлынул крутой кипяток. Он говорил так убедительно, что я ему поверила, — вздохнула Светлана Петровна, и Тамаре стало ее немножечко жаль. — Даже настаивала, чтобы он подал в суд на эту гостиницу.
— Если бы он, и правда, обварился в Москве, то как бы мог после этого здесь, в деревне, париться в бане вместе с Петром Тимофеевичем?
— Про то, что они с отцом парились в бане, мне ничего не известно. Игнат сказал мне, что заезжал на сутки сюда, и я, дура такая, еще удивлялась, как он мог, с такими ожогами вести машину…
— Что, серьезные ожоги?
— Ему даже предлагали госпитализацию, шла речь о пересадке кожи, но обошлось. Хотя Игнат неделю не выходил из дома, а последнюю повязку снял только вчера…
— Вы уже побеседовали с ним?
— Он сейчас спит…
«По такому случаю могла бы и разбудить».
— …Впрочем, я все равно хотела сначала поговорить с тобой. Расскажи мне, пожалуйста, все с самого начала.
— Про баню?
— С того момента, как Игнат здесь появился.
— Я еще спала, когда он приехал. А когда проснулась, спал уже он. Потом он с полчаса ругал меня за все, что только смог накопать в моем поведении, не соответствующее каким-то там нормам…
— Не смей говорить так, Тамара, — не удержалась чтобы не одернуть ее Светлана Петровна. — Я в курсе, что говорил тебе дядя.
— Будете слушать дальше?
— Да.
А Тамара, подумав, что дядюшке сегодня не поздоровится, с удовольствием принялась смаковать подробности его гусарского наскока на баню, закончившегося позорным фиаско.
— А ведь ты запросто могла его убить, — негромко заметила толстуха, когда Тамара закончила. — Ты об этом подумала?
— Как бы не дать себя изнасиловать, вот о чем я тогда думала.
— Да, да, конечно, — пробормотала Светлана Петровна, и в комнате ненадолго воцарилась тишина. Пока ее не нарушила Тамара.
— Что будет дальше? — спросила она.
— А дальше негодяю не помешало бы дать хорошего пинка. — Домоправительница подняла взгляд на Тамару. Ее глаза сверкали от ярости. — Если б не ты, я так бы и сделала. Но не могу же я оставить тебя один на один с этим подонком. Ведь он либо все равно до тебя доберется, либо ему откажут в правах на опеку, и ты окажешься в интернате. На себя опекунство я перевести не могу — ведь я не только не родственница, я даже не была близкой знакомой твоей семьи. Так что пока тебе не исполнится шестнадцать, с этим выродком придется мириться. Но можешь не сомневаться, — многозначительно сжала увесистый кулак фрекен Бок, — к тебе он больше не прикоснется. Все будет нормально, девочка. — Светлана Петровна поднялась из «кресла». — Тамара, кому еще ты рассказала об этой истории, кроме Анны Ивановны?
— Никому.
— Хорошо, — сказала толстуха, и Тамара отметила, что она с облегчением перевела дух. — И никому никогда не рассказывай. Об этом знаем лишь ты, я, мои родители и этот подонок. Достаточно! Сейчас устрою ему веселенькую побудку! А ты посиди здесь. Нечего тебе слушать, как буду его разбирать.
И Светлана Петровна принялась осторожно спускаться по лестнице. А Тамара подумала, что сегодня впервые домоправительница вызвала у нее хоть небольшую симпатию. Возможно, потому, что ее, абсолютно убитую, было просто по-человечески жаль.
И она, стараясь не скрипеть ступеньками, принялась спускаться следом за домоправительницей. Подслушивать, как будет драть задницу дяде Игнату.
Разве можно было пропустить подобное?
Анна Ивановна с Петром Тимофеевичем уехали на телеге за сеном, Тамара, как была уверена фрекен Бок сидит в своей комнатушке, а потому домоправительница даже не думала о том, чтобы, устраивая выволочку дяде Игнату, хоть немного контролировать громкость. Все было слышно просто великолепно, и Тамара, затаившись за занавеской возле двери в дядину комнату, упивалась каждым доносившимся до нее толстухиным воплем.
— Похотливый мерзавец!!! — надрывалась Светлана Петровна. — Педофил!!! Вуайерист!!!
— Да ничего и не было, — безуспешно пытался оправдываться дядя Игнат. — Я просто боялся пускать ее в баню одну. Там котел с кипятком. Там печь…
— Почему ты мне наврал про душевую кабинку?!! Почему?!! Отвечай!!!
Дядюшка мялся.
— Отвечай, скотина!!!
Тамара за занавесочкой ликовала.
— Я просто хотел избежать кривотолков. Поверь мне Света, я и в мыслях не держал…
— И не грозился отхлестать ее веником?!!
— Какой веник? Первый раз слышу.
— Что, хочешь сказать, что не пытался спекулировать разрешением ходить по ночам в клуб?!!
— Какие спекуляции, Света? Не понимаю, о чем ты…
— Отлично понимаешь, подонок!!!
— Я просто забыл в предбаннике сигареты. Зашел за ними и оттуда спросил, как у Тамары дела не нуждается ли она в помощи… И вдруг дверь распахивается, выскакивает эта шалая стерва с ковшом и выплескивает мне на грудь кипяток.
— А одновременно и на спину? — тут же поймала Игната на вранье толстуха.
Но тот и не думал так просто сдаваться.
— Еще один ковш.
— Что, сбегала к котлу? Зачерпнула? Прибежала обратно? А ты стоял и ждал, когда тебя ошпарят повторно?
— Мне было больно, — захныкал дядюшка. — Ты даже не представляешь, какая это дикая боль! Я ничего в тот момент не соображал. А эта мелкая дрянь, действительно сбегала к котлу, набрала еще один ковш и выплеснула его мне на спину.
— Во что ты тогда был одет?
— В рубашку. И в джинсы.
— Та-а-ак! Через рубашку, я еще понимаю, можно было ошпарить тебе спину и брюхо. Но как через джинсы она ухитрилась так обварить тебе яйца? И откуда ей знать, что у тебя действительно красные плавки? Чего-то я здесь недопонимаю. — Дядя оказался прижатым к стене.
— Да чего здесь допонимать? — обреченно простонал он. — Неужели ты веришь этой паскуде?
— Да! Я ей верю! — торжественно продекламировала Светлана Петровна.
— Удавлю крысеныша!
«Еще хоть раз дернешься на меня, — подумала Тамара, — и я сварю тебе яйца вкрутую».
— Смотри, как бы самому не пришлось лезть в петлю! Ты просто решил оставить девчонку себе как наложницу. Так вот, имей в виду: не получится! Если произойдет еще что-то в этом духе, я от девки избавлюсь! А тебя сгною в тюрьме! Всё понял, мерзавец?
— Всё, — всхлипнул дядюшка. — Света, давай забудем про это. И не будем ругаться.
Дальше Тамара не слушала. Что-то ей подсказало, что скандал подошел к завершению — жаль, что так быстро. Она поспешила вернуться в свою комнатушку. Легла на кровать, положила перед собой раскрытую книжку и принялась еще раз прокручивать в голове подслушанный разговор:
«А все-таки классно домоправительница отдрючила этого идиота! Как ловко она подловила его на красных трусах! Сразу чувствуется училка! Любому следователю даст сто баллов вперед! А чего она там болтала про какое-то дело, которое дядюшка провернул так неуклюже?Что за дело? Что-нибудь по установлению надо мной опеки? А может, это связано с моим наследством, которое они надумали прикарманить? И как намерена фрекен Бок избавитьсяот меня, если произойдет еще что-то в этом духе?Убьет? Навряд ли. Какая бы она тварь ни была, но на такое она не способна. Отдаст в интернат? Вот на это похоже. И еще, почему дядюшка может попасть в тюрьму? Интере-е-есно! Надо бы разузнать обо всем этом побольше. А еще спросить у Кирилла, кто такая наложница.
Светлана Петровна, позволив себе на какое-то время расслабиться, даже вызвав у Тамары мимолетную вспышку симпатии, вскоре вновь стала самой собой — Толстой Задницей, властной и непримиримой. И, словно стремясь поскорее уничтожить в Тамаре проблеск добрых чувств к себе, включила изощренную фантазию по части запретов и с фанатичным энтузиазмом взялась за Тамару.
И получилось так: если раньше домоправительница лишь подавляла, то теперь она объявила девочке настоящий террор.
Впрочем, обо всем по порядку.
Тамара предчувствовала, что разгоряченная Светлана Петровна и свежеотдрюченный дядя Игнат только и ждут повода, чтобы, заключив перемирие, спустить пар и выплеснуть всю агрессию на нее. И, не рискуя попадаться им на глаза, она сидела у себя в комнатушке до тех пор, пока не услышала внизу голоса вернувшихся с покоса родителей фрекен Бок.
«Прибыло подкрепление, — обрадовалась Тамара и поспешила вниз, уверенная, что при стариках ни дядя, ни его слоноподобная половина слишком сильно наседать на нее не посмеют. — Можно выходить из укрытия».
— Тетя Нюра, — она приоткрыла дверь, заглянула на кухню. Толстуха с родителями, что-то оживленно обсуждая, втроем сидели за кухонным столиком. Тамара отметила, что дядюшки с ними нет. «Гасится, сволочь! — злорадно подумала она. — Наверное, тоже порой умеет испытывать стыд». — Теть Нюр, я к девчонкам. Ладно?
— Иди, — улыбнулась Анна Ивановна.
И тут же на это «Иди» наложился грозный окрик:
— Постой! Подойди сюда!
«Черт! — беззвучно процедила сквозь зубы Тамара и обреченно перешагнула через порог. — Тебе-то что надо? Сиди и жалуйся предкам на своего муженька-извращенца. А меня оставь в покое, хотя бы пока не вернусь в Ленинград».
— Да, Светлана Петровна. Я просто хочу пойти погулять.
— Но прежде объясни мне, что значит это фамильярное «теть Нюр»? Не Анна Ивановна, а «теть Нюр»? Какая она тебе тетя?
— Погоди, Света, — поспешила встать на защиту Тамары хозяйка. — Я сама попросила ее обращаться ко мне именно так. И, насколько я помню, в твоем присутствии, когда ты здесь была в прошлый раз. Ты на это не обращала внимания. А что изменилось сейчас?
«А то, — горько усмехнулась Тамара, — что она нагуляла аппетит за эти полтора месяца. Ей надо срочно кого-нибудь съесть! Ей нужна я! Потому, что лишь я могу утолить голод этой садистки!»
— Возможно, тогда я пропустила это мимо ушей, — не смутилась вмешательством матери домоправительница, — но сейчас я настаиваю на том, чтобы больше не было никаких «теть Нюр» и «дядь Петь». Никаких панибратских отношений со взрослыми. Объясни, почему ты сейчас, собираясь к подругам, поставила в известность… даже не попросила разрешения,а просто поставила в известностьне меня, а Анну Ивановну? Потому, что она тебя балует? Потому, что она добренькая, в отличие от злой Светланы Петровны, и не будет возражать против твоих постоянных шатаний по улице?
— Я просто привыкла обращаться к теть… к Анне Ивановне, — поправилась Тамара. — А то, в какой форме я попросила разрешения отлучиться к соседям — разве есть разница?
— Вот так эта дерзкая сопля разговаривает со мной постоянно. — Домоправительница покачала лошадиной башкой. — Ты ей слово, она тебе десять. Никакого почтения, никакой благодарности. Одна только неприкрытая ненависть к тем, кто искренне хочет ей помочь… Любое проявление заботы этой девчонкой истолковывается только превратно.
— Про проявление заботы я уже слышала от дяди Игната, когда он в бане кривлялся передо мной в своих красненьких плавочках. И грозился отхлестать меня веником, — не удержалась Тамара от того, чтобы не двинуть толстуху в самое больное место. И тут же в ужасе шарахнулась в сторону…
Светлана Петровна с размаху обрушила на стол свой пудовый кулак и с удивительной для ее массы резвостью вскочила на ноги. Отлетел в сторону опрокинутый стул. Испуганно уставилась на взбешенную дочку Анна Ивановна. Удивленно крякнул Петр Тимофеевич.
— Ты еще смеешь скалить зубы! У тебя еще достает наглости вслух припоминать эту историю с баней, которая на девяносто процентов состоит из вранья!
— Неправда!
— Правда! — Домоправительница постаралась взять себя в руки, даже поставила на место стул и, сбавив на несколько децибелов громкость, обратилась к родителям: — С баней я разобралась. То, что кто-то пытался над ней надругаться, — Светлана Петровна смерила строгим взглядом Тамару, — это плод ее больного воображения. Уж кому как не мне, это знать… Игнат в предбаннике забыл сигареты, вернулся за ними и имел неосторожность спросить через дверь, как у девчонки дела. Уж не знаю, что при этом ей взбрело в голову, но она выскочила из парной и плеснула в него из ковшика кипятком.
— Враки! Все это враки, и вы это отлично знаете! Но я не буду пытаться что-нибудь доказать. Все равно лбом стену не прошибешь. Все равно поверят не мне, а вам, Светлана Петровна. И дяде Игнату, хоть даже он меня изнасилует.
— Мразь! — на этот раз Светлана Петровна не стала стучать кулаком по столешнице и опрокидывать стулья. Она даже не выкрикнула: «Мразь», она это прошипела.
— Я знаю. Вы мне это уже не раз говорили. — «Если что-то и делать, то доводить до конца, — подумала Тамара, — если и портить отношения с жирной свиньей, то портить их окончательно.» И спросила скорее для смеху, нежели рассчитывая получить разрешение: — Так я схожу подышать свежим воздухом?
— Убирайся к себе! Никакой улицы!
— Но я сегодня даже не выходила из дому.
— И не выйдешь! Все, твоим гулянкам конец. Завтра утром уезжаем домой. А до отъезда чтобы не спускалась со своего чердака.
— Как, даже нельзя в туалет? — улыбнулась Тамара. Несмотря на всю мерзость сложившейся ситуации, ей доставляло удовольствие сознавать, что сейчас она выглядит на порядок достойнее все более распалявшейся Светланы Петровны. — И нельзя будет спуститься поужинать?
— Сиди голодная.
— Хорошо. Еще один факт, который я предъявлю, когда пойду к инспектору по охране детства — то, что вы меня морите голодом.
— Убирайся, сказала! — Рожа у фрекен Бок пошла красными пятнами, и толстуха с трудом удерживала себя от того, чтобы опять не вскочить и не начать опрокидывать стулья. — Мама, папа, — буквально взмолилась она, обращаясь к родителям. — Вот, полюбуйтесь на благодарность этой паскуды за то, что не оставили ее после смерти родителей, подобрали, пригрели. Кормим, одеваем…
«Не припомню ни одной тряпки, которую ты мне купила!»
— …Сколько я с ней обошла кабинетов, сколько комиссий! Сколько угробила времени! И что же получаю в ответ? Неприкрытую ненависть за то, что пытаюсь воспитать из нее достойную девушку. Ишь ты, к инспектору по охране детства она собралась. Все знает, все выяснила. А не плюнуть ли мне на все? Пусть живет, как захочет, в каком-нибудь интернате! Пусть рожает в пятнадцать! Пусть спивается к восемнадцати!..
— Света, Света! Что ты говоришь! — притормозила дочку Анна Ивановна. И перевела взгляд на Тамару: — Ты тоже хороша. Я сейчас слышала, как ты грубишь. Попроси прощения и иди посиди на крылечке. Скоро и Кирилл подойдет…
— Нет, мама! — перебила толстуха. — Никаких извинений я не приму — это во-первых. А во-вторых, о каких Кириллах может быть речь? В тринадцать-то лет?! Не рановато ли начинать думать о мальчиках…
«Да ты мне просто завидуешь. Никто никогда не смотрел на тебя иначе как с отвращением! Готова спорить на что угодно, что ни с одним парнем ты здесь не гуляла. И никого достойнее моего дядюшки ты найти так и не смогла. А теперь вымещаешь всю обиду на свою несложившуюся судьбу на мне».
— Ну, Света, — еще раз попыталась замолвить за Тамару словечко Анна Ивановна. — Пусть уж последний вечер…
— Нет, мама!.. В третий раз повторяю: нечего здесь топтаться. Все равно ничего не выстоишь. Иди в свою комнату.
— Я убегу! — сказала Тамара.
— Попробуй.
— Попробую! — Тамара решительно вышла из кухни. — Все равно убегу! — прошептала она и поднялась к себе в комнатушку.
«Только надо одеться, — она небрежно швырнула халат на кровать и принялась натягивать джинсы. — Сегодня всю ночь прогуляю с Кириллом. А завтра хоть надорвись, Толстая Задница, мне будет глубоко наплевать на все твои вопли. Но если ты решишься еще на что-нибудь — например, коснешься меня хоть одним пальцем или опять попробуешь посадить на диету, — то учти: в Пушкине сразу пойду к тебе на работу и расскажу про то, как ты надо мной издеваешься, как покрываешь своего развратника мужа. Пусть лучше меня определят в интернат.»
Когда Тамара уже надела свитер, дверь приоткрылась, и в комнату сунулась домоправительница.
— Значит, все же решила уйти, — мрачно констатировала она, окинув тяжелым взглядом одетую девочку. — Ну, хорошо же.
Дверь захлопнулась, и тут же за ней раздалась какая-то непонятная возня.
«Чего ты там шаришься?» — Тамара удивленно замерла возле кровати. А уже через секунду бросилась к двери, с разбегу врезалась в нее плечом. Еще раз… Еще…
— Жирная сучка!!!
Из-за подпертой двери донеслось поскрипывание ступенек. Светлана Петровна спускалась вниз.
— Все равно убегу! — Тамара бросилась к окну, сорвала с него марлю, натянутую от комаров.
До земли от подоконника метра четыре, если не больше. Но чуть ниже окна фасад дома пересекает крытый шифером узкий карниз. Шириной не больше тридцати сантиметров, к тому же еще и наклонный. Но если встать на него, потом, зацепившись руками за край, свеситься вниз, то получится не так уж и высоко. Если при приземлении точно попасть на узкую полоску земли между бетонным бордюром, окаймляющим дом, и ограждением клумбы из поставленных углом кирпичей, то можно надеяться не переломать себе ноги.
Упасть на кирпичи — это было бы жутко!
«Впрочем, всё жутко! О, Господи! И что же я собралась, дура, делать? Ведь я же боюсь высоты! Я очень боюсь высоты!!! И все-таки я прыгну, чтоб доказать толстожопой паскуде, что установить надо мной полную власть ей никогда не удастся».
Тамара перебралась через подоконник и, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, оперлась ногами о карниз, проверила, не скользят ли по шиферу подошвы кроссовок. Не скользят. Хорошо. Теперь надо найти, за что зацепиться, чтобы свеситься вниз.
«Кем я буду, если сдамся? Если превращусь в послушную марионетку в толстых пальцах домоправительницы? Нет! Ни за что! Вон там есть подходящая щель, за которую можно попробовать ухватиться».
Тамара осторожно развернулась, заставила себя отпустить спасительный подоконник и, плотно прижавшись спиной к обитой вагонкой стене, начала осторожно продвигаться по карнизу.
Левую ногу чуть в сторону… Теперь к ней приставить правую ногу и сместиться от окна на четверть метра… Перевести дух…
Струйки пота текли по лицу. Пот попадал в глаза, его солоноватый привкус ощущался на губах. Но оторвать руку от стены, чтобы протереть рукавом лоб, Тамара не решалась.
…Теперь приставить правую ногу, сместиться… Позади уже больше метра… Только бы не соскользнуть… Осталось немного… А эта щель не такая уж и широкая, как показалось сначала… А может, не откладывать и прыгнуть прямо сейчас?.. Полутора метрами выше, полутора метрами ниже — не все ли равно?.. Нет, не все равно. Лучше повиснуть…
Стараясь не смотреть вниз, Тамара осторожно съехала спиной по стене, присела на корточки. Дрожа от напряжения, просунула пальцы левой руки в щель между стеной и верхней кромкой шиферного листа, подогнула левую ногу и сразу почувствовала, что, в отличие от резиновой подошвы кроссовки, у обтянутого джинсами колена сцепления с шифером нет почти никакого. Она удерживалась на узком карнизе лишь чудом.
«Впрочем, сейчас это уже и не важно. Пора повиснуть. А для этого надо зацепиться и правой рукой.
О, Боже! Как страшно! И что же я, дура, творю? Но ведь другого выхода нет! Ну же, смелее!»
Тамара перенесла вес тела на левую ногу, изо всех сил напрягла уцепившиеся за кромку шифера пальцы, развернувшись лицом к стене, попыталась встать на колени. И в тот же момент заскользила вниз. Как удалось удержаться на карнизе лишнюю долю секунды, чтобы успеть изогнуться и ухватиться за шифер правой рукой, она так и не поняла. Но результат был достигнут — она зацепилась. Повисла, как и хотела. И лишь в этот момент осознала, что если попробует оттолкнуться от стены, чтобы не попасть на бетонный поребрик, то перевернется в полете и приземлится не на ноги, а на спину.
А пальцы левой руки уже онемели! Кромка шиферного листа врезается в них не хуже ножа! Повисеть получится не больше минуты! А потом…
«Что делать?!! Звать на помощь? Не докричаться. А если и докричусь, все равно снять меня не успеют. Пока прибегут, пока принесут лестницу, я уже буду валяться внизу с разбитой башкой и сломанным позвоночником…
…А если даже им удастся меня спасти, то как же будет рада моей неудаче толстуха! Нет, только не это! Лучше разбиться! Лучше стать инвалидкой!»
Пальцы уже не держали. Еще пятнадцать секунд — на большее их не хватит.
«Нет, не сдаваться! Надо попробовать оттолкнуться. И постараться развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь. Лучше отбитые легкие, чем сломанный позвоночник. Лучше разбиться насмерть, чем всю жизнь провести в кресле-каталке.
Ну же! Ну же, смелее!»
Онемевшие пальцы разогнулись, и кромка шиферного листа ободрала кожу. Ладони съехали вниз по шершавой поверхности шифера. Обутая в белую кроссовку нога уперлась в стену. Тамара оттолкнулась так, чтобы развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь.
Последним, что она успела увидеть, было оранжевое ожерелье ограждения клумбы из поставленных углом кирпичей, стремительно несшееся ей навстречу.
Глава 5
КТО ЗЕЧКУ УЖИНАЕТ…
Герда. 17 июля 1999 г. 20-50 — 22-30
В тесных поношенных «мыльницах» я чувствую себя будто в колодках. Но жаловаться не приходится — хоть какая-то цивильная обувь, не отправляться же в гости на волю в домашних тапочках или в тюремных чунях.«Мыльницы», тесный розовый топик и джинсовые шортики мне перед отъездом выдали мусора. От белья я отказалась — трусики у меня чуть ли не от Версаче, а единственный пожелтелый лифчик, который, кривляясь, продемонстрировала мне Касторка, годился разве что для покойника. Кроме одежды нам на четверых выделили засаленную косметичку с каким-то столетней древности хламом, из которого я все-таки выудила кое-что удобоваримое, чтобы немного подмазать мордашку — впервые почти за пять лет. Диана, брезгливо покрутив в пальцах заляпанный тюбик с тушью, отбросила его в сторону и от мазил отказалась. Так же, как отказалась и от моего дезика, когда я ей протянула флакончик.