Седов Борис. Пленница

   — Одним словом, шляешься ночи напролет?
   — Что значит шляешься!
   — Тебе сколько лет, девочка?
   «Сколько лет? Ах, ты, типа, не знаешь! Конечно! Спроси я сейчас, в каком месяце у меня день рождения, и ты оказался бы в глубоком дерьме».
   — Тринадцать.
   — И какие в этом возрасте могут быть мальчики?
   — Кирилл всего лишь мой друг. И не более.
   — «Не более», — передразнил дядюшка. — Сегодня друг, а завтра, глядишь… — Он многозначительно помолчал, не отрывая жадного взгляда от бутылки вина, которую поставил на стол Петр Тимофеевич.
   — Послушать вас, дядя Игнат, — язвительно улыбнулась Тамара, — так мне в тринадцать лет нельзя иметь никаких друзей.
   — Не утрируй, девочка. Ничего подобного я не говорил. Дружи на здоровье с этим Кириллом. Общайтесь. Играйте. Ходите вместе на реку, в лес. Но только днем. Никаких ночных гулянок…
   — В клубе ночами полно девчонок, которым не то что тринадцать, а меньше. — Тамара не сдавалась, но уперся и дядюшка.
   — Хотел бы я знать, что за родители у этих девчонок? — заметил он. — Местные алкаши, которым глубоко наплевать, что вырастет из их дочерей?..
   «А сам-то ты кто? Не алкаш? Или тебе, скажешь, не наплевать, что получится из меня?»
   — …Мы со Светланой Петровной возложили на себя ответственность за твое воспитание. И не хотим, чтобы ты, шляясь по танцам, создала нам проблемы. Исполнится восемнадцать, делай что хочешь. Никто тебе и слова не скажет. Анна Ивановна, я вас попрошу: проследите за тем, чтобы Тамара вовремя возвращалась домой. И привлеките ее к работе по дому. У вас большой огород, и я не сомневаюсь, что там полно грядок, которые нуждаются в прополке. К тому же сейчас пора сенокоса. Так грабли ей в руки — пусть помогает. И еще одно. Мы со Светой приедем через пару недель и хотели бы, чтобы к этому времени моя племянница набрала ягод и научилась варить варенье. А сейчас… — Дядя посмотрел на часы. — Петр Тимофеевич собрался затапливать баню. Помоги ему наносить воды.
   «Баню сегодня будут топить лишь потому, что приехал ты. Так сам и таскай эту воду».
   — Хорошо, наношу. Только мне надо предупредить Кирилла, что я теперь под домашним арестом.
   — Перебьется Кирилл. Если он о тебе беспокоится, то явится сам. А ты занимайся делами. И прекрати нести чепуху про домашний арест. Наносишь воду, сможешь сходить погулять. Все. Свободна, девочка.
 
   «Слава Богу, отделалась от урода, — облегченно вздохнула Тамара, выйдя из дома. — Да я готова натаскать воды хоть в сотню бань, лишь бы он больше не докучал мне своим словесным поносом! Лишь бы вообще не вспоминал о том, что я существую».
 
   В десять вечера, когда Тамара, собрав в пакет кое-какое тряпье, нуждающееся в стирке, отправилась в баню, тетя Нюра уже легла спать, а дядя с хозяином, напарившиеся и разомлевшие, курили на скамеечке возле крыльца. Игнат хвастливо распространялся о своих грандиозных успехах на фронте коммерции, дядя Петя тактично изображал, что все это ему интересно.
   При виде этой картины Тамара хихикнула — другого увидеть она и не ожидала.
   Так же, как абсолютно не ожидала того, что случится десять минут спустя…
   Никаких внутренних крючков и щеколд ни на входной двери, ни на двери из парной в предбанник в бане предусмотрено не было. Зачем они? Ни озабоченных алкашей, ни сексуальных маньяков в округе не наблюдалось. Бояться некого. Тамара спокойно разделась и, прихватив пакетик со шмотками, отправилась в парную. Она уже высыпала в таз постирушки и начала натирать хозяйственным мылом футболку, когда вдруг услышала, как скрипнула входная дверь и кто-то зашебуршился в предбаннике. Удивительно, но она даже не испугалась.
    Чего бояться у себя дома?
   — Кто там? — прокричала Тамара и чисто автоматически прикрылась футболкой, хотя была абсолютно уверена, что незваный гость дальше предбанника не пойдет. Да и какой может быть незваный гость,когда здесь все свои? Не иначе как дядя Петя вернулся за какой-то забытой вещичкой. — Кто там? — еще раз повторила она, уже с беспокойством отметив, что так и не получила ответа.
   И в этот момент дверь из предбанника приоткрылась, и в нее нахально сунулся не кто иной, как ее родной дядюшка!
   От неожиданности Тамара чуть не взвизгнула. И подумала: «Как хорошо, что успела прикрыться футболкой». Она уже собиралась как можно грубее рявкнуть: «Что надо?!!», но дядя на доли мгновения опередил ее.
   — Это я, девочка. Не пугайся. Сейчас только разденусь и помогу тебе вымыться.
   И, словно фантом, растворился в предбаннике. Дверь захлопнулась. А Тамара только и смогла растерянно прошептать:
   — Вообще-то, я сейчас стираю. Не надо мне ни в чем помогать. Я сама…
   И наконец придя в себя после этого неожиданного вторжения, она принялась судорожно натягивать на себя мокрую намыленную футболку.
   «Хорошо, что она длинная. Как платье. Можно даже не надевать трусы. Обойдусь и без них… Нет, ну что за урод! Каким нахальством надо обладать, чтобы вот так… У него, наверное, и правда, мозги набекрень. Вообразил, что я не смогу справиться здесь без него? Если так, то еще ничего. А если другое? О, черт!!!»
   «Но неужели у этого извращенца достанет ума попытаться меня изнасиловать? Или хотя бы просто полагать? Ведь я подниму на ноги всю деревню! Сразу же побегу в Неблочи в милицию. И в результате сидеть дядюшке — не пересидеть. Или он надеется, что я промолчу? Безропотно позволю проделать с собой все, что он пожелает, а потом никому не скажу ни словечка? Зря надеется!»
   Дверь вновь отворилась, и в полумраке парной, освещенной лишь одной тусклой лампочкой, нарисовалось удивительно белое тело с тонкими ножками, узкой грудью и животиком, выпирающим далеко вперед над красными плавками.
   — Не понимаю, в чем дело?! — сразу повысила голос Тамара. — Что вам здесь нужно?
   — А что здесь такого? Неужели ты меня стесняешься, девочка? — тонко хихикнул дядя Игнат. — Да ты что? Неужели ты думаешь, что мне интересно? Да у тебя еще не на что смотреть. К тому же не забывай, что я твой родной дядя. Ты ведь не стеснялась своего папу? Он же заходил в ванную, когда ты там мылась?
   «Чего привязался, придурок? Проваливай!!!»
   Дядюшка шагнул к Тамаре. Она отступила и уперлась спиной в угол печки.
   — Отец никогда не входил ко мне в ванную, — испуганно пробормотала она. — Он не был извращенцем… Уйдите, пожалуйста.
   — Что ты мелешь! — неожиданно возмутился дядя Игнат. — Ты хоть понимаешь, что ляпнула? Какой я извращенец?! Как не стыдно было такое даже подумать? Пойми, крошка, — вновь смягчился дядюшка. И сделал еще один осторожный шажок. — Я просто сейчас сидел на скамейке, беседовал с Петром Тимофеевичем и вдруг представил, как ты берешь ковшик, зачерпываешь из котла кипяток и… Ведь это не городская ванная, где повернул краны, и порядок. Здесь одно неосторожное движение, и ты опрокидываешь кипяток на себя. Ожоги… больница… И виноват в этом я, потому что не предусмотрел, что может случиться. Снимай футболочку, не стесняйся. Помогу тебе вымыться, потру спинку, и пойдешь отдыхать… Тамара! Выкинь из головы нездоровые мысли.
   «Сам выкинь нездоровые мысли, ублюдок! Ты что, правда, считаешь, что сможешь мне запудрить мозги? Дудки!»
   Он еще чуть-чуть сократил расстояние. Теперь их разделяла какая-то пара шагов.
   «…Я ведь сейчас завизжу! И стану звать на помощь! Вот будет здорово, когда сюда прибегут Анна Ивановна и Петр Тимофеевич!»
   — Уйдите, пожалуйста, дядя Игнат. Почему вы решили, что со мной должно что-то случиться? Раньше я всегда ходила в баню одна.
   — Но сейчас, когда здесь я, одной мыться я тебе не позволю, — вего тоне появились жесткие нотки. — Раздевайся! Не заставляй меня тратить время на дурацкие пререкания. — Дядя скосил глаза на полок и, углядев там березовый веник, взял его в руку. — Не пора ли прибегнуть к более радикальным мерам твоего воспитания, чем простые увещевания и уговоры. Раздевайся, сказал! Не вы-вынуждай отхлестать тебя в-веником! С-с-снимай футболку, упертая дрянь! — дядя вдруг стал заикаться, его голос начал заметно дрожать.
   « Потерял марку?Возбудился? — Тамара с ужасом уставилась на красные плавки, которые были готовы лопнуть от увеличившегося вразмерах дядюшкиного достоинства. — Действительно, возбудился! О, Господи, у него же стоит!»
   — Я сейчас закричу, — прошептала она, отлично понимая, что от страха вряд ли сможет даже пискнуть.
   — Н-не болтай чепухи! И довольно к-кривляться! Если н-не хочешь сх-хы-хлопотать по мы-ы-мордасам, снимай футболку. И пы-пы-подай мне ковшик. Разбавлю тебе в тазу в-воду.
   «Ковшик… „Я представил, как ты берешь ковшик, зачерпываешь из котла кипяток и… — Кажется, так сказал дядюшка? — Ожоги… больница…“» — Не оборачиваясь, Тамара нашарила лежавший на приступке алюминиевый ковш.
   Дядя шагнул вперед, протянул руку.
   Она зачерпнула из котла кипяток.
   — А теперь положи веник на место. И выметайся отсюда, пока не выплеснула это тебе на брюхо.
   Дядя оторопел.
   — Ты что, сдурела?
   — Нет, я серьезно.
   — Что ж, девочка, спасибо. Отблагодарила за все заботы, нечего сказать. Давай, шпарь дядю! Смелее!
   — Пшел вон из бани! О том, что здесь произошло, я завтра же расскажу родителям Светланы Петровны. Со всеми подробностями.
   — Неблагодарная стерва!
   — Убирайся!
   — А я-то, дурак, еще сокрушался, не слишком ли строго поступил, наложив запрет на твои ночные гулянки. Всерьез был настроен отменить это завтра перед отъездом, сказать Анне Ивановне, что был не прав. Но теперь… — Дядя картинно развел руками — в правой березовый веник. А Тамара отметила, что, как только набрала в ковш кипятку, дядюшкино заикание сразу прошло. Впрочем, так же, как и стояк. — Теперь ни о каких послаблениях не может идти и речи.
   Она аж захлебнулась от негодования. Похотливый мерзавец предлагал ей сделку: «Ты, девочка, сейчас снимешь футболку и позволишь тебя облапать. А я, так уж и быть, сниму запрет на видеосалон и дискотеку».
   — Считаю до трех: раз…
   Тамара не сомневалась, что сделает это!
   — …два…
   На счет «три» дядя рванулся к ней, пытаясь перехватить ее руку. И тут же, ошпаренный, отпрянул назад. Замер, не в состоянии осмыслить, что маленькая пакость все же отважилась!
   Тамара уже зачерпнула новую порцию. Контроль над собой был утрачен. И на этот раз она не колебалась, когда испытывая истинно садистское наслаждение, выплеснула кипяток точно на красные плавки.
   Дядюшка заверещал. Крутанулся на месте. Скрючился так, что третий ковш кипятка выливать ему на спину было очень удобно. Не умолкая, Игнат схватил с полка ведро и окатил себя холодной водой.
   — Еще? — Тамара держала перед собой (уже четвертый по счету)наполненный ковш.
   Четвертой порции дядя дожидаться не стал. Запустил в племянницу пустым ведром, промахнулся и, крича от боли, вылетел за дверь.
   Злобное помешательство, которое минуту назад охватило её, так же мгновенно и отпустило. И она, совершенно спокойно подумав: «Если этот вареный петух сейчас решит свести со мной счеты, то мне уже не поможет никакой кипяток», хладнокровно взяла прислоненную к стене кочергу, открыла заслонку, сунула загнутый конец в угли и принялась ждать, когда из предбанника к ней вновь нагрянет дядя Игнат.
   Сейчас она ткнула бы раскаленной кочергой ему в рожу без лишних сомнений.
   Входная дверь оглушительно хлопнула. Дядюшке было уже не до секса. Зализать бы раны, смазать бы поскорее ожоги сметанкой и маслицем.
   «Слился, подонок, — улыбнулась Тамара. — А если нет? Если специально хлопнул дверью, а сам затаился в предбаннике, дожидаясь, когда я неосмотрительно сунусь туда уже без ковша с кипятком. Ну уж нет! Меня не проведешь! — Она взяла раскаленную кочергу, подкралась к двери, прислушалась… — Смог бы ошпаренный дядя Игнат, даже если бы этого очень хотел, сидеть так тихо, не издавая ни звука? Вряд ли. Но все же не мешает проверить».
   Тамара плечом резко врезалась в дверь и с кочергой наперевес выскочила в предбанник.
   Пусто!
   Она выглянула на улицу.
   Тишина! Лишь в траве надрывались многочисленные кузнечики.
   «Кино уже, наверное, закончилось и началась дискотека, — грустно подумала Тамара. — Интересно, чем после дискотеки будет заниматься Кирилл?»
   Она вернулась в баню и принялась одеваться.
   Натянув трусики и завязав поясок на халате, Тамара почувствовала себя гораздо увереннее. И все же в дом прокралась со всей осторожностью, испуганно замирая при каждом скрипе рассохшихся половиц. Прислушалась: из комнаты, которую отвели дяде Игнату, ни звука. Удовлетворенно хмыкнула, прихватила ведерко с водой и поднялась к себе. Смотала одну из растянутых на чердаке бельевых веревок, пристроила ведро на верхней ступеньке. А уже через десять минут поперек лестницы была установлена настолько хитрая растяжка, что миновать ее не смогла бы и кошка.
   Она разделась, залезла в постель и открыла на первой странице «Цивилизацию статуса» Шекли. В романе, который четыре недели назад она собиралась проглотить за два вечера, до сих пор так и не было прочитано ни единой строки.
 
   Ее разбудил оглушительный грохот!
   Она подскочила, приняла сидячее положение и, первые мгновения ничего не соображая со сна, испуганно уставилась на дверь, за которой совсем по-мужски, матом, ругалась почтенная Анна Ивановна.
   Тамара мгновенно вспомнила всё, что произошло накануне: озабоченный дядюшка; ковш с кипятком; раскаленная кочерга… хитрая растяжка на лестнице с сюрпризом в виде ведерка с водой на верхней ступеньке.
   Тамара растерянно замерла на кровати. И так и сидела до тех пор, пока в комнате не появилась Анна Ивановна. Волосы мокрые, злые карие глазки мечут молнии — всё понятно без слов.
   — Тамара, ты спишь?
   — Нет, тетя Нюра. — Она испуганно сжалась: опять неприятности!
   — Тогда объясни мне, пожалуйста, что это ты учудила на лестнице? — Анна Ивановна подошла вплотную к кровати. Сказать, что она вне себя, было, в общем-то, не сказать ничего. — Что это за озорство с ведром и веревкой? На кого ты поставила этот капкан?
   «Рассказать ей о том, как вчера в баню вломился дядя Игнат? Не рассказывать? Но ведь вчера я была твердо намерена рассказать. К тому же, если промолчу, дядюшка когда-нибудь улучит момент, чтобы повторить свои приставания. Да, решено! Рассказываю! Все, как на духу!»
   — Я поставила этот капкан на дядю Игната. Боялась, как бы он ночью не проник ко мне в комнату.
   — К тебе в комнату?!! Дядя Игнат?!! — Анна Ивановна вылупила глаза. — С чего ты взяла, что дядя Игнат должен проникать к тебе в комнату?
   — Так же, как вчера вечером проник в баню, когда я там мылась. Вернее, стирала.
   — Ты что, серьезно?!! Не шутишь?!!
   — Я так никогда не шучу.
   — И чего ему было надо? — хозяйка опустилась на кровать рядом с Тамарой.
   «Что, разве не ясно, чего он хотел? Да ясно как день! Могла бы и не задавать глупых вопросов».
   — Он сказал, что пришел потереть мне спину. Потом разделся в предбаннике. Но за это время я успела надеть футболку, которую принесла постирать. Когда он снова вошел в парную, уже раздетый…
   — Совсем?!!
   — Нет, в плавках, — улыбнулась Тамара, вспоминая фигуру субтильного дядюшки. — Он зашел в парную, начал размахивать веником и грозиться, что, если я не сниму футболку и не позволю ему себя вымыть, он отхлещет меня по лицу.
   — А ты?
   — Мне ничего не оставалось, как ошпарить его кипятком. Только тогда он оставил меня в покое.
   — Да-а-а, дела… — покачала головой Анна Ивановна. — А ведь он, действительно, утром выглядел нездоровым. Поднялся чуть свет, отказался позавтракать и сразу же начал собираться в дорогу.
   — Не в дорогу, а в Неблочи. В больницу.
   — Но, дочка, ведь такие ожоги могут быть очень опасны. Смертельно опасны!
   — Я об этом не думала. Я испугалась. Он мог меня изнасиловать.
   — Да-а-а… — Анна Ивановна ласково погладила Тамару по голове. — А раньше он к тебе приставал?
   — Это впервые.
   — Я сегодня же напишу обо всем Свете. — Тетя Нюра решительно поднялась с кровати.
   — Не надо ничего писать, тетя Нюра. Лучше расскажите ей, когда они с дядей Игнатом приедут сюда через пару недель.
   — Дочка, — Анна Ивановна уже отворила дверь, собралась выходить из комнаты, но замерла на пороге, обернулась: — А ты уверена, что все было действительно так, как ты сейчас мне изобразила? Может, у дяди и в мыслях не было тебя изнасиловать?
   — Может. Но он совершенно конкретно потребовал, чтобы я разделась, кричал на меня, тряс веником перед носом.
   — Каков негодяй, — сокрушенно вздохнула Анна Ивановна. — А ведь казался таким серьезным, обеспокоенным твоим воспитанием…
   — Кстати, о воспитании, — перебила Тамара. — Он потребовал, чтобы я приходила домой в девять часов, чтобы помогала вам по хозяйству, чтобы ходила в лес и собирала эти дурацкие ягоды только затем, чтобы потом в бане предложить мне сделку. Мол, он снимет запрет на походы в ДК в обмен на то, что я все же разденусь и позволю ему себя вымыть.
   — Что, так и сказал?!!
   — Приблизительно так. Тетя Нюра, вы ведь не будете следить за тем, чтобы я исполняла всю ту чепуху, что он вчера наболтал? Можно мне опять ходить в клуб?
   — Не знаю, — покачала головой Анна Ивановна. — Потерпи немного. Я скажу тебе вечером. А пока мне надо немного подумать.

Глава 4
КОРРИДА ПО-ЦЫГАНСКИ

Герда. Июль 1997 г. (продолжение)

   Цыганок у нас набралось бы, наверное, на целый табор. Всех возрастов, всех мастей их было человек пятнадцатъ-семнадцать. Держались они особняком, и я не завидовала тем, кому довелось жить рядом сними. Сплоченные, наглые, они получали обильный грев с воли, барыжничали разбодяженной ханкой и не признавали никаких законов, кроме того, что царил внутри их семьи. Не случалось, пожалуй, ни дня, чтобы эти бабы не доставили кому-нибудь геморроев. На власть в зоне они не претендовали, но и с Распиской их центровые, Нина и Зара, общались чуть ли не свысока. И это терпели — цыганьё к знаменателю не привести.
   Итак, ни дня без наезда на какую-нибудь зачмыренную наркошу или синячку — этого порядка цыганки придерживались весьма пунктуально. При этом объектами их интереса, как правило, были фуфлыжницы, не удержавшиеся от того, чтобы не взять в долг у проклятых барыг чек герыча или флакон денатуры. Далее им было уже с цыганского счетчика, который включался на следующий день, не соскочить.
   Другое дело — те, кто не имел с табором никаких отношений. Они не замечали цыганок, цыганки не обращали внимания на них. За редким исключением.
   Вот одно из таких исключений и случилось тогда, два года назад, в душевой. С Дианой.
   Словно сама судьба предоставила мне возможность оказать этой девчонке услугу, и мы в одночасье стали близкими подругами.
 
   В тот день у меня порвался мешок, и при каждом ударе из шва начинал пылить по шарашке мелкий песок. Тренировку пришлось прекращать раньше срока.
   — Сможешь поправить? — показала я свой израненный спортивный снаряд Галине — бабе, которая его сделала.
   — Зашью. Только завтра. Возьму на швейке грубые нитки. Сейчас нет ничего под рукой.
   — Завтра так завтра, — не особо расстроилась я предстоящему выходному и, прихватив полотенце и мыло, отправилась в душ, который находился в соседнем бараке. Смывать трудовой — вернее, спортивный — пот и остывать под холодной водичкой. «Потом чифирну и пойду смотреть телевизор», — планировала я.
   А в душевой, а точнее, в раздевалке, как только туда вошла, я прямо с порога вписалась в нешуточную ссору.
   В центре этой разборки находилась Диана. Обнаженная, будто Ева. А вокруг нее штук восемь неопрятных полураздетых цыганок. Цыганки размахивали граблями и дружно галдели, словно на птичьем базаре. Разобрать, что базланят эти убоищи, не представлялось возможным — попробуй-ка разбери, когда все разом и во все свои луженые глотки! Отчетливо слышались «шалава» и «ковырялка». Скажи кто мне такое, и я не раздумывала бы, гасить или не гасить. Но Диана только, прищурившись, обводила дикарок презрительным взглядом и молчала. И сохраняла полнейшее хладнокровие.
   «Чего они тут не поделили? — подумала я, присаживаясь в уголке на скамеечку. — Впрочем, с этими шкурами проще простого не поделить всё, что угодно».
   Мне было достаточно сказать лишь пару слов, чтобы все успокоилось. Против меня цыганье не поперло бы. Со мной считались. Но я не спешила — интересно было понаблюдать, как Диана поведет себя дальше.
   Повела себя она более чем достойно. Пока хипеж сводился только к базару, не отвечала ни движением, ни словом. Но стоило одной из цыганок попытаться схватить ее за плечо…
   Диана перехватила протянутую к ней клешню и резко вывернула цыганке запястье так, что та, взвизгнув от боли, с размаху уткнулась рожей в пол. А Диана, не выпуская руки поверженной противницы, эффектно изогнулась и, продемонстрировав идеальные координацию и растяжку, закатала пяткой в лобешник низкорослой толстухе.
   «Коррида!!! — Я даже крякнула от удовольствия при виде подобной картины. — Профессионалка! Наконец-то у меня появится спарринг-партнер».
   Диана тем временем завалила на пол еще двоих. Эх, будь у нее простор для маневра, мне не пришлось бы вмешиваться в эту шухму. Дина-Ди легко разобралась бы с черножопыми и без меня. Но в углу ей было не развернуться. А в ближнем бою против нескольких злобных противниц она была обречена. Ее опрокинули на пол. Клубок из нескольких тел придавил Дину сверху. Я вскочила. Дальше оставаться сторонней наблюдательницей я не могла и, как молотилка, думая только о том, чтобы каждый удар получился максимально хлестким и сильным, принялась обрабатывать цыганское шабло. Ногами… руками… куда попало…
   Мое вмешательство для цыганок явилось полнейшей неожиданностью. Они видели, что я безучастно наблюдаю за их наездом на Дину, и не сомневались в том, что столь же безучастной я и останусь. И вдруг…
   — Герда, ты что?!
   Хрясть пяткой по челюсти! Заткнулась? Кто следующий? Толстуха с массивной, размера десятого, грудью. Ребром ладони по этому вымени! С разворотом на триста шестьдесят! С оттяжечкой! Минус еще одна. «Май-гири» кому-то по почкам! Крутанувшись, кому-то под ухо!
   Диана уже на ногах. Кидается за самой молодой и проворной, устремившейся к выходу. Подсечка! Молодая-проворная гремит костями по плитке, которой выложен пол. А Диана уже, не церемонясь, сгребает в пятерню густые каштановые патлы, отводит цыганке башню назад и… рылом в метлахскую плитку! С размаху!!!
   Я обвожу взглядом предбанник: кого еще?
   Некого! Кто-то валяется, кто-то сидит, подняться на ноги никто не рискует — потухли, уродины! Жаль, что все так быстро закончилось.
   — Та-а-ак, убоищи! Считайте, довыступались! — Я уперла взгляд в Зару. Она среди этой кодлы вроде как центровая, с ней и буду общаться. — Слушай сюда, овца шелудивая! Я сейчас иду в душ смывать погань, в которой о вас перемазалась. Как выйду, чтоб ни одной твоей мандавошки не было здесь и поблизости. Пол вымыт, все прибрано.
   — Герда, ты зарываешься, — злобно скрипнула уцелевшими зубками Зара.
   — И второе. Еще хоть один косяк в ее сторону… — Я кивнула на Диану. Из разбитой губы у нее по подбородку тянулась узенькая кровавая дорожка. — Или, тем паче, в мою. Так вот, еще хоть один косяк, прошмандовки, и я приду к вам в гости и разнесу к ебеням всю вашу малину.
   — Вместе придем, — неожиданно подала голос Диана.
   — Вместе так вместе. — Я подошла к полке, на которой меня дожидались мыло и полотенце, и, как ни в чем не бывало, стала раздеваться. — Ты поняла меня. Зара? Тогда делай все, что я сказала. Идем, Дина. Тебе надо умыться. — И я спокойно отправилась в душ.
   — Ты уверена, что нас не застанут врасплох? — Диана зашла в душевую следом за мной и, даже не поежившись, встала под ледяную струю. — Подпишут своих, вооружатся ножами…
   — Говоришь, ножами? — Я принялась намыливать волосы. — Хм… Прошлым летом, как только я здесь появилась, одна из этих каркуш решила пырнуть меня ножом…
   — Ну и?
   — Нож я отняла. И вычистила им у паскуды все зубы. Больше на меня не залупаются. Так что насчет продолжения можешь не пузыриться. Верняк! Кстати, с чего вы схлестнулись?
   — Молодая, красивая. — вздохнула Диана. — Понятно?
   — Понятно. Вот только они не учли, что ты можешь дать сдачи.
   — Они не учли того, что за меня вдруг впишешься ты. Почему, Герда? Ты пошла бы так на этих цыган за любую?
   — Нет, — призналась я. — Предоставила бы шухме идти своим чередом. Нельзя же быть здесь в каждой бочке затычкой. А в тебе поучаствовала сегодня… Честно скажу, — соврала я, — лишь потому, что мы внешне похожи, как сестры. Когда позавчера увидела тебя в первый раз, я была просто поражена.
   — Я тоже, — усмехнулась Диана. — Не дашь мне мыло?
   — Легко. А ты не против составлять мне компанию в тренировках?
   — Легко, — смеясь, передразнила меня Диана. — В любой момент после работы.
   На следующий день в локалке возле барака мы провели первую тренировку.
   Через неделю я сделала небольшую рокировку в бараке, в результате которой Диана перебралась на освободившуюся шконку рядом со мной.
   А через месяц Расписка, которую наконец отпустил радикулит, остановив меня во дворе, сказала:
   — Гердочка, дочка. Я за тебя рада… ну, что ты все же смыкнуласъ с этой Дианой. Теперь тебе веселее. Смотрю я на нее и маракую: надежная баба, на нее можно вполне положиться. Надеюсь, не ошибаюсь.