Страница:
– Нет. Там иные драгоценности сосредоточены, без которых не просуществуешь. Труд, гражданский долг, любовь к людям.
– Смотри ты какой у меня мудрец, – захлебнулась она счастливым смешком.
Как им хорошо жилось под свежепобеленным потолком этой одиннадцатиметровки с беззаботным звонким Зариным смехом и ее «чудинками». А «чудинки» бывали всякие. Однажды она вернулась из университета на полчаса раньше обычного. Демин, выходивший ее встречать к трамвайной остановке, еще только искал ремень, чтобы подпоясать гимнастерку, в которой всегда ходил дома, когда она постучала. Он с удивлением открыл дверь.
Зара вернулась какая-то молчаливая, не раздеваясь села у печки. Снежинки таяли на ее пальто, оставляя мокрые пятна. Демин молча стал расстегивать пуговицы, снимать с холодных ног резиновые сапоги.
. – Ты сейчас будешь меня ругать, – сказала Зара.
– Тебя? – возразил он. – Да за что же?
– Нет, ты будешь ругать меня, – повторила Зарема. – Скажи, сколько у нас оставалось денег до первого числа?
– Кажется, двести или триста. Впрочем, точно не помню.
– Двести пятьдесят шесть, Коля. И были они у меня. А теперь…
– Потеряла?
Зарема отрицательно покачала головой.
– Отдала.
– Кому?
– Коля, а если я на этот вопрос не отвечу?
– Дело твое, – удивленно протянул Демин и замолчал.
– Надулся, – печально усмехнулась Зара. – Нет, я тебе, конечно, все расскажу. У нас сегодня не было двух последних лекций. Обрадовалась, что приду домой раньше. Подхожу к трамвайной остановке, слышу, кто-то плачет. Обернулась – у фонарного столба девочка лет десяти. Ботинки рваные, платок на голове с дырами, пальтецо с чужого плеча. Подошла к ней, спрашиваю, в чем дело. Она как зарыдает: «Кошелек в трамвае вытащили, а в нем сто рублей. Отчим узнает – прибьет». Веришь, Коля, сердце так и кольнуло. Отдала я ей сотню, а потом догнала и еще сто пятьдесят шесть сунула и сказала, чтобы не отчиму, а матери в руки все вручила.
Она замолкла. Молча сидел рядом и Николай.
– Чего же ты меня не коришь?
– За что? За деньги? – усмехнулся Николай. – Я бы на твоем месте тоже этой девчушке помог, но отдал бы, вероятно, только сто, что она потеряла. А в тебе сразу же кавказская кровь закипела. Ничего, Зара, придется досрочно сберкнижку потревожить.
– Уй, как они быстро тают, твои пять окладов.
– Уже два осталось, – уточнил Демин. – Ну да ладно, проживем.
А еще через неделю Зарема ошеломила мужа новым известием. В тот день она снова пришла из университета раньше обычного и, раздевшись, долго ходила по комнате. Была она вся какая-то приподнятая, необычная и, поглядывая на Николая, еле сдерживала давивший ее смех. Демин прикидывался, будто ничего не замечает. Он знал, не пройдет и десяти минут, как Зара не выдержит и все расскажет. Так и случилось.
– Уй, как это здорово, если тебя приглашают на свидание! – воскликнула она. – Как ты думаешь на этот счет, Николай, а?
– Меня что-то никто пока не приглашает, – равнодушно отозвался Демин.
– Значит, ты не представляешь, – засмеялась Зарема. – А меня сегодня пригласили. Даже в письменной форме. Взгляни. – Она протянула записку.
Демин колол у раскрытого поддувала кафельной печки деревяшку на щепки. Печка уже разгоралась. Дрова выбрасывали яркие отсветы, и от этого сильные, засученные по локоть руки летчика казались бронзовыми.
Он неторопливо взял в руки вырванный из ученической тетради листок. Увидев четкие округлые буквы, не торопясь прочел:
«Дорогая Зарема! Мне все известно. В том числе и то, что вы замужем. Но, посудите сами, разве есть сила, способная остановить настоящее чувство. Мне надо, чтобы вы, по крайней мере, меня хотя бы выслушали. Будьте, пожалуйста, сегодня в девять вечера на конечной остановке пятого маршрута. Преданный вам Володя».
Демин отложил записку и почесал затылок.
– Ничего себе. Решительный тон.
– Уй! Правда же, здорово? – Она хлопнула его по плечу. – А ты знаешь, он меня не в первый раз приглашает… Я совершенно позабыла тебе сказать. Собиралась, собиралась и позабыла.
На губах Демина шевельнулась усмешка.
– Кто же он такой, этот Володя?
– Студент. Худенький, хрупкий, курчавый мальчишка. Фамилия – Вахов. Сын композитора. Представляешь, он на три года меня моложе. Два дня назад подходит после лекций и спрашивает: «С вами можно поговорить?» Я отвечаю: «Говорите». А он потупился и головой качает: «Нет, мне бы за пределами университета». Я почему-то была злая и скороговоркой ему: «Простите, но у меня муж дома сидит некормленый, поэтому разговор за пределами университета уже по одной этой причине немыслим». Он улыбнулся и промямлил: «Жалко». А сегодня вот эта записка. Здорово, а?
Демин улыбнулся и утвердительно закивал головой – Здорово, Зара. Что же это за жена, если за ней никто не поухаживает?
Зарема озорно повела глазами:
– Вот и я так думаю.
Он с интересом вглядывался в ее лицо – до чего же ты светлая, Зарка. Вот так и будем жить с тобою – без единого обмана, все начистоту. И любые трудности будут нипочем.
– Ты не находишь, что я сейчас похожа на шекспировскую героиню? – спросила она, дурачась.
– На Дездемону?! – усмехнулся он – Ах ты, милый Отелло! – повисла у него на шее Зарема. – И ты можешь со мною…
– Не-е – прервал ее Николай. – Я Отелло добрый. Я не буду ни душить, ни резать свою любимую – Вот и хорошо, – сказала Зарема и тотчас же задумалась. – Однако посоветуй, что же мне делать? Нельзя же оставлять письмо без ответа.
– Сходи на свидание, – посоветовал Демин – Дурак, – Зара провела пальцами по шраму на его щеке. – Я ведь серьезно спрашиваю.
Демин пожал плечами.
– Ты, пожалуй, и в самом деле права. Нельзя же твоего Володю оставлять в полном неведении Си посмотрел в темный прямоугольник окна уже объятый подступивший ночью, и, зябко передернув плечами, сказал:
– А что, если я вместо тебя схожу на это свидание?
У Заремы обрадованно сверкнули глаза:
– А ты его не обидишь?
– Рыцарское слово даю, что этого Володю не обижу. На коленки встать?
– Не надо, – обрадованно заключила Зарема – и пак поверила. Уй, как здорово ты все это придумал. Теперь я понимаю почему ты был хорошим летчиком. Ты находчивый. Но Володю ты не обижай. Он такой смет ной. Даже не заметил, что я на третьем месяце беременности.
– Так ему и об этом напомнить? – Демин со вздохом натянул сапоги и выпрямился. Ох и не хотелось ему сейчас уходить из дома. Ветер, непогода и слякоть ожидали его за порогом. А в хорошо натопленной одиннадцатиметровке тепло, уютно и диван с канареечной обивкой.
– Я потопал, Зара, – вздохнул он с огорчением.
Она не ответила.
Дверь за спиною Демина захлопнулась, и он остался один. Жесткий порыв осыпал его дождем, ветром и снегом. Как хотелось Демину вернуться назад, и как хорошо понимал он, что это невозможно. Он пошел вперед сквозь ветер и слякоть, чтобы исполнить Зарин каприз, встретиться с человеком, ее полюбившим. «А что, если я не сдержусь и дам ему затрещину? – спросил вдруг он сам себя. – Не потому, что ревную, а потому, что протопал по лужам и холоду до трамвайной остановки…» Он еле-еле успел на очередной маршрутный трамвай. Бежал по лужам, хлюпая сапогами, чтобы схватиться за поручни задней подножки.
Трамвай гремел по опустевшим улицам города, пробираясь к центру. Разводы дождя полосовали стекла.
На остановках входили редкие пассажиры, стряхивая с воротников полуснег-полудождь. Жидкие огоньки горели над подъездами зданий в клубящемся тумане. По мере приближения к центру их становилось все больше и больше и, наконец, они сплелись в два больших светлых ручья, осветивших с обеих сторон улицу. Трамвай прогрохотал по широкому литому разводному мосту. Легкие отблески городских огней слабо заискрились на темной поверхности реки и ее парапетах. Демин любил переезжать этот мост. Он знал, что когда-то в семнадцатом его штурмом брали революционные отряды – и главной задачей было поскорее попасть на вторую половину, чтобы кадеты и юнкера не успели этот мост развести. Многие упали тогда в холодную воду, скошенные пулями, но основная часть атакующих достигла цели – мост был взят. С той поры его больше никогда не разводили вражеские руки.
Днем, насколько глаза хватало, был виден отсюда огромный, прославленный в русской истории город с яркими куполами величественных храмов, дымящимися заводскими трубами, разбегающимися кварталами светлых и темно-серых зданий самой различной архитектуры, среди которых нет-нет да и просматривались голые стены с проваленными глазницами окон, груды обгоревшего кирпича – эти печальные раны недавно отшумевшей войны, еще не тронутые рукою строителя.
Величие этой картины за самое сердце брало Демина, быстро полюбившего этот город, куда забросила его судьба.
Но сейчас во мгле ничего этого он не увидел. В холодном вагоне трамвая он изрядно прозяб и, когда вышел на конечной остановке, с удовольствием потоптался на асфальтовом тротуаре. Здесь сходились две самые людные улицы: проспект Революции и Московская Мокрый снег, к его счастью, перестал валиться с низкого неба, с реки потянуло легким сыроватым ветерком. Стена от трамвайной остановки темнели широкие ворота Центрального городского парка культуры и отдыха Изредка парочки заходили в парк через тускло освещенной вход. Глядя им вслед, Демин вдруг ощутил как закипает в нем злость. «Ишь, куда решил студентик Зарку мою увести!» В нем сейчас угасло все мягкое и доброе. В нем сейчас пробудился летчик, такой, каким он бывает перед атакой. Настороженный, насмешливо-грубый решительный и, конечно же, дерзкий. «Надо это все подавить, – твердо одернул себя Демин, – я же дал Зарочке слово его не обижать».
Николай огляделся по сторонам. Несколько человек в рабочих спецовках, стайка студентов, весело размахивавших папками и портфелями, старушка с хозяйственной сумкой, – и вдруг он заметил высокого паренька в модном демисезонном пальто. Поднятый воротник прикрывал курчавый затылок. «Он, – подумал Николай Парнишка чем-то напоминал ему погибшего Леню Пчелинцева, и это напоминание несколько притуши то чувство неприязни. – Ленька, правда, был крупнее мужественнее», – размышлял Николай, рассматривая паренька.
Чтобы не ошибиться и не принять за Володю кого-нибудь другого, Демин пропустил три трамвая Ни в один из них парнишка не сел, по при подходе каждого напряженно всматривался в ожидании. Сомнений не оставалось. «Ну и задала же мне работу Зарка, – усмехнулся Демин. – А сейчас небось мечется по комнате, ожидая моего возвращения. Однако пора действовать».
– Эй, приятель, дай-ка закурить.
Парнишка обернулся и рассеянно посмотрел на его шинель со споротыми погонами.
– Я некурящий, – ответил он и взглянул на ручные часы.
– Может, в пивнушку зайдем, согреемся? – с тем же грубоватым дружелюбием предложил Демин и пальцем показал на дощатый коричневый павильон с освещенной вывеской «Пиво-воды», дверь которого ежеминутно открывалась и закрывалась. – Кружку подогретого пива плюс сто пятьдесят, или, как говорят ныне шоферы, «полуторку с прицепом»?
– Я этим фольклором не пользуюсь, – насмешливо промолвил парнишка.
– Напрасно. Это помогает согреться.
– Но я непьющий, – засмеялся парень.
– А чего же ты тогда здесь топчешься?
– А это уж мое дело, – сказал парень с неожиданной сухостью.
– Да как сказать, – снова усмехнулся летчик, – может, и не только твое. Ты ведь Зару ждешь?
По лицу студента метнулась тень, в широко раскрытых глазах отразилась растерянность.
– А вы откуда знаете? – начал он было заносчиво, но тотчас сник. – Да, ее.
– Не придет Зара к тебе на свидание, парень, ни сегодня, ни завтра. Никогда не придет.
– Вы что? Ее муж?
– А ты думал, сосед? – ухмыльнулся Демин. – Вряд ли это стоит уточнять, парень. Очень она просила меня передать, что не придет. Как видишь, специально для этого я и приехал. Значит, в пивнушку не хочешь? Жаль. Ну раз закурить не хочешь и от кружки пива с прицепом отказываешься, иди тогда домой.
– Но позвольте, кто вам дал право?! – задиристо воскликнул студент.
Демин рассмеялся:
– Послушай, парень. Для тебя Зарема дорогой человек, не правда ли?
– Да. Дорогой, – ответил он, вспыхивая.
– А ты знаешь, что любовь к дорогому человеку надо заслужить?
– Я вас не понимаю…
– Где ты был в сорок третьем году?
– Как где? Учился в школе.
– А из меня вражеские зенитки и «мессеры» кровь капля по капле выпускали. И в каждый боевой полет Зара меня провожала. И всегда из боя ожидала Вот и рассуди, кто из нас имеет право на ее любовь: ты или я? Иди-ка домой, парень, греться…
Студент удивленно посмотрел на летчика, повернулся к нему спиной и зашагал прочь. А Демин устало вздохнул и с первым же трамваем поехал дамой Зара еще не спала. В длинном ночном халате сидела она на диване, поджав под себя ноги. Глаза ее напряженно следили за Деминым, пока он снимал шинель и намокшие сапоги.
– Ты… ты его не обидел? – спросила она.
– Зачем же?
– Слава богу.
– Может, аллаху?
– Не-е, – успокоившись, протянула она – Я теперь отреклась от Корана. Я – самая сущность христианской религии и живу по заповеди: жена да убоится своего мужа. Хи!
Демин приблизился к ней, и Зара шутливо толкнула его головой в плечо.
– Уй, какой ты холодный. Изыдь!
Он помолчал, твердой ладонью погладил ее по волосам, как маленькую, ничего не понимающую девочку.
– Как хорошо, что ты есть! – воскликнул он – Что бы было, если бы тебя не было!
– Поздравляю, – ответил он не сразу и как-то невесело.
Зарема, вешая пальто, обернулась:
– Почему такой минорный тон? Ты не рад?
– Рад и даже завидую, – усмехнулся он. – Только, знаешь, о чем я подумал?
– О чем же?
– О том, что ты настоящая студентка, а я нет.
– Почему?
– Ты каждый день в кипении, в заботах. С утра и до вечера в коллективе. А я студент вечерний, да еще не работающий. Счетоводом в бухгалтерию идти как-то неловко, а на завод поступать – силенок еще после ранений не набрал. Вот и тоскую по коллективу. Эх, хорошо было в полку. Там ты весь на виду. И тебя поправят, если надо, и ты свое слово всегда сказать можешь. А сейчас что? Только по двадцать копеек в месяц в жактовскую комсомольскую организацию взносы плачу, как инвалид Великой Отечественной войны.
Зарема строго нахмурила брови:
– Брось, Коля, ты отдал народу самое дорогое – свою кровь, свое здоровье. Разве не так? Когда окрепнешь, подыщем тебе и работенку интересную. А пока ты должен помнить слова одного из классиков марксизма, что такое семья.
– Ячейка и основа государства.
– Вот именно, – победно улыбнулась Зарема, – а потому давай-ка разогреем чай да позаботимся об ужине.
Глава третья
– Смотри ты какой у меня мудрец, – захлебнулась она счастливым смешком.
Как им хорошо жилось под свежепобеленным потолком этой одиннадцатиметровки с беззаботным звонким Зариным смехом и ее «чудинками». А «чудинки» бывали всякие. Однажды она вернулась из университета на полчаса раньше обычного. Демин, выходивший ее встречать к трамвайной остановке, еще только искал ремень, чтобы подпоясать гимнастерку, в которой всегда ходил дома, когда она постучала. Он с удивлением открыл дверь.
Зара вернулась какая-то молчаливая, не раздеваясь села у печки. Снежинки таяли на ее пальто, оставляя мокрые пятна. Демин молча стал расстегивать пуговицы, снимать с холодных ног резиновые сапоги.
. – Ты сейчас будешь меня ругать, – сказала Зара.
– Тебя? – возразил он. – Да за что же?
– Нет, ты будешь ругать меня, – повторила Зарема. – Скажи, сколько у нас оставалось денег до первого числа?
– Кажется, двести или триста. Впрочем, точно не помню.
– Двести пятьдесят шесть, Коля. И были они у меня. А теперь…
– Потеряла?
Зарема отрицательно покачала головой.
– Отдала.
– Кому?
– Коля, а если я на этот вопрос не отвечу?
– Дело твое, – удивленно протянул Демин и замолчал.
– Надулся, – печально усмехнулась Зара. – Нет, я тебе, конечно, все расскажу. У нас сегодня не было двух последних лекций. Обрадовалась, что приду домой раньше. Подхожу к трамвайной остановке, слышу, кто-то плачет. Обернулась – у фонарного столба девочка лет десяти. Ботинки рваные, платок на голове с дырами, пальтецо с чужого плеча. Подошла к ней, спрашиваю, в чем дело. Она как зарыдает: «Кошелек в трамвае вытащили, а в нем сто рублей. Отчим узнает – прибьет». Веришь, Коля, сердце так и кольнуло. Отдала я ей сотню, а потом догнала и еще сто пятьдесят шесть сунула и сказала, чтобы не отчиму, а матери в руки все вручила.
Она замолкла. Молча сидел рядом и Николай.
– Чего же ты меня не коришь?
– За что? За деньги? – усмехнулся Николай. – Я бы на твоем месте тоже этой девчушке помог, но отдал бы, вероятно, только сто, что она потеряла. А в тебе сразу же кавказская кровь закипела. Ничего, Зара, придется досрочно сберкнижку потревожить.
– Уй, как они быстро тают, твои пять окладов.
– Уже два осталось, – уточнил Демин. – Ну да ладно, проживем.
А еще через неделю Зарема ошеломила мужа новым известием. В тот день она снова пришла из университета раньше обычного и, раздевшись, долго ходила по комнате. Была она вся какая-то приподнятая, необычная и, поглядывая на Николая, еле сдерживала давивший ее смех. Демин прикидывался, будто ничего не замечает. Он знал, не пройдет и десяти минут, как Зара не выдержит и все расскажет. Так и случилось.
– Уй, как это здорово, если тебя приглашают на свидание! – воскликнула она. – Как ты думаешь на этот счет, Николай, а?
– Меня что-то никто пока не приглашает, – равнодушно отозвался Демин.
– Значит, ты не представляешь, – засмеялась Зарема. – А меня сегодня пригласили. Даже в письменной форме. Взгляни. – Она протянула записку.
Демин колол у раскрытого поддувала кафельной печки деревяшку на щепки. Печка уже разгоралась. Дрова выбрасывали яркие отсветы, и от этого сильные, засученные по локоть руки летчика казались бронзовыми.
Он неторопливо взял в руки вырванный из ученической тетради листок. Увидев четкие округлые буквы, не торопясь прочел:
«Дорогая Зарема! Мне все известно. В том числе и то, что вы замужем. Но, посудите сами, разве есть сила, способная остановить настоящее чувство. Мне надо, чтобы вы, по крайней мере, меня хотя бы выслушали. Будьте, пожалуйста, сегодня в девять вечера на конечной остановке пятого маршрута. Преданный вам Володя».
Демин отложил записку и почесал затылок.
– Ничего себе. Решительный тон.
– Уй! Правда же, здорово? – Она хлопнула его по плечу. – А ты знаешь, он меня не в первый раз приглашает… Я совершенно позабыла тебе сказать. Собиралась, собиралась и позабыла.
На губах Демина шевельнулась усмешка.
– Кто же он такой, этот Володя?
– Студент. Худенький, хрупкий, курчавый мальчишка. Фамилия – Вахов. Сын композитора. Представляешь, он на три года меня моложе. Два дня назад подходит после лекций и спрашивает: «С вами можно поговорить?» Я отвечаю: «Говорите». А он потупился и головой качает: «Нет, мне бы за пределами университета». Я почему-то была злая и скороговоркой ему: «Простите, но у меня муж дома сидит некормленый, поэтому разговор за пределами университета уже по одной этой причине немыслим». Он улыбнулся и промямлил: «Жалко». А сегодня вот эта записка. Здорово, а?
Демин улыбнулся и утвердительно закивал головой – Здорово, Зара. Что же это за жена, если за ней никто не поухаживает?
Зарема озорно повела глазами:
– Вот и я так думаю.
Он с интересом вглядывался в ее лицо – до чего же ты светлая, Зарка. Вот так и будем жить с тобою – без единого обмана, все начистоту. И любые трудности будут нипочем.
– Ты не находишь, что я сейчас похожа на шекспировскую героиню? – спросила она, дурачась.
– На Дездемону?! – усмехнулся он – Ах ты, милый Отелло! – повисла у него на шее Зарема. – И ты можешь со мною…
– Не-е – прервал ее Николай. – Я Отелло добрый. Я не буду ни душить, ни резать свою любимую – Вот и хорошо, – сказала Зарема и тотчас же задумалась. – Однако посоветуй, что же мне делать? Нельзя же оставлять письмо без ответа.
– Сходи на свидание, – посоветовал Демин – Дурак, – Зара провела пальцами по шраму на его щеке. – Я ведь серьезно спрашиваю.
Демин пожал плечами.
– Ты, пожалуй, и в самом деле права. Нельзя же твоего Володю оставлять в полном неведении Си посмотрел в темный прямоугольник окна уже объятый подступивший ночью, и, зябко передернув плечами, сказал:
– А что, если я вместо тебя схожу на это свидание?
У Заремы обрадованно сверкнули глаза:
– А ты его не обидишь?
– Рыцарское слово даю, что этого Володю не обижу. На коленки встать?
– Не надо, – обрадованно заключила Зарема – и пак поверила. Уй, как здорово ты все это придумал. Теперь я понимаю почему ты был хорошим летчиком. Ты находчивый. Но Володю ты не обижай. Он такой смет ной. Даже не заметил, что я на третьем месяце беременности.
– Так ему и об этом напомнить? – Демин со вздохом натянул сапоги и выпрямился. Ох и не хотелось ему сейчас уходить из дома. Ветер, непогода и слякоть ожидали его за порогом. А в хорошо натопленной одиннадцатиметровке тепло, уютно и диван с канареечной обивкой.
– Я потопал, Зара, – вздохнул он с огорчением.
Она не ответила.
Дверь за спиною Демина захлопнулась, и он остался один. Жесткий порыв осыпал его дождем, ветром и снегом. Как хотелось Демину вернуться назад, и как хорошо понимал он, что это невозможно. Он пошел вперед сквозь ветер и слякоть, чтобы исполнить Зарин каприз, встретиться с человеком, ее полюбившим. «А что, если я не сдержусь и дам ему затрещину? – спросил вдруг он сам себя. – Не потому, что ревную, а потому, что протопал по лужам и холоду до трамвайной остановки…» Он еле-еле успел на очередной маршрутный трамвай. Бежал по лужам, хлюпая сапогами, чтобы схватиться за поручни задней подножки.
Трамвай гремел по опустевшим улицам города, пробираясь к центру. Разводы дождя полосовали стекла.
На остановках входили редкие пассажиры, стряхивая с воротников полуснег-полудождь. Жидкие огоньки горели над подъездами зданий в клубящемся тумане. По мере приближения к центру их становилось все больше и больше и, наконец, они сплелись в два больших светлых ручья, осветивших с обеих сторон улицу. Трамвай прогрохотал по широкому литому разводному мосту. Легкие отблески городских огней слабо заискрились на темной поверхности реки и ее парапетах. Демин любил переезжать этот мост. Он знал, что когда-то в семнадцатом его штурмом брали революционные отряды – и главной задачей было поскорее попасть на вторую половину, чтобы кадеты и юнкера не успели этот мост развести. Многие упали тогда в холодную воду, скошенные пулями, но основная часть атакующих достигла цели – мост был взят. С той поры его больше никогда не разводили вражеские руки.
Днем, насколько глаза хватало, был виден отсюда огромный, прославленный в русской истории город с яркими куполами величественных храмов, дымящимися заводскими трубами, разбегающимися кварталами светлых и темно-серых зданий самой различной архитектуры, среди которых нет-нет да и просматривались голые стены с проваленными глазницами окон, груды обгоревшего кирпича – эти печальные раны недавно отшумевшей войны, еще не тронутые рукою строителя.
Величие этой картины за самое сердце брало Демина, быстро полюбившего этот город, куда забросила его судьба.
Но сейчас во мгле ничего этого он не увидел. В холодном вагоне трамвая он изрядно прозяб и, когда вышел на конечной остановке, с удовольствием потоптался на асфальтовом тротуаре. Здесь сходились две самые людные улицы: проспект Революции и Московская Мокрый снег, к его счастью, перестал валиться с низкого неба, с реки потянуло легким сыроватым ветерком. Стена от трамвайной остановки темнели широкие ворота Центрального городского парка культуры и отдыха Изредка парочки заходили в парк через тускло освещенной вход. Глядя им вслед, Демин вдруг ощутил как закипает в нем злость. «Ишь, куда решил студентик Зарку мою увести!» В нем сейчас угасло все мягкое и доброе. В нем сейчас пробудился летчик, такой, каким он бывает перед атакой. Настороженный, насмешливо-грубый решительный и, конечно же, дерзкий. «Надо это все подавить, – твердо одернул себя Демин, – я же дал Зарочке слово его не обижать».
Николай огляделся по сторонам. Несколько человек в рабочих спецовках, стайка студентов, весело размахивавших папками и портфелями, старушка с хозяйственной сумкой, – и вдруг он заметил высокого паренька в модном демисезонном пальто. Поднятый воротник прикрывал курчавый затылок. «Он, – подумал Николай Парнишка чем-то напоминал ему погибшего Леню Пчелинцева, и это напоминание несколько притуши то чувство неприязни. – Ленька, правда, был крупнее мужественнее», – размышлял Николай, рассматривая паренька.
Чтобы не ошибиться и не принять за Володю кого-нибудь другого, Демин пропустил три трамвая Ни в один из них парнишка не сел, по при подходе каждого напряженно всматривался в ожидании. Сомнений не оставалось. «Ну и задала же мне работу Зарка, – усмехнулся Демин. – А сейчас небось мечется по комнате, ожидая моего возвращения. Однако пора действовать».
– Эй, приятель, дай-ка закурить.
Парнишка обернулся и рассеянно посмотрел на его шинель со споротыми погонами.
– Я некурящий, – ответил он и взглянул на ручные часы.
– Может, в пивнушку зайдем, согреемся? – с тем же грубоватым дружелюбием предложил Демин и пальцем показал на дощатый коричневый павильон с освещенной вывеской «Пиво-воды», дверь которого ежеминутно открывалась и закрывалась. – Кружку подогретого пива плюс сто пятьдесят, или, как говорят ныне шоферы, «полуторку с прицепом»?
– Я этим фольклором не пользуюсь, – насмешливо промолвил парнишка.
– Напрасно. Это помогает согреться.
– Но я непьющий, – засмеялся парень.
– А чего же ты тогда здесь топчешься?
– А это уж мое дело, – сказал парень с неожиданной сухостью.
– Да как сказать, – снова усмехнулся летчик, – может, и не только твое. Ты ведь Зару ждешь?
По лицу студента метнулась тень, в широко раскрытых глазах отразилась растерянность.
– А вы откуда знаете? – начал он было заносчиво, но тотчас сник. – Да, ее.
– Не придет Зара к тебе на свидание, парень, ни сегодня, ни завтра. Никогда не придет.
– Вы что? Ее муж?
– А ты думал, сосед? – ухмыльнулся Демин. – Вряд ли это стоит уточнять, парень. Очень она просила меня передать, что не придет. Как видишь, специально для этого я и приехал. Значит, в пивнушку не хочешь? Жаль. Ну раз закурить не хочешь и от кружки пива с прицепом отказываешься, иди тогда домой.
– Но позвольте, кто вам дал право?! – задиристо воскликнул студент.
Демин рассмеялся:
– Послушай, парень. Для тебя Зарема дорогой человек, не правда ли?
– Да. Дорогой, – ответил он, вспыхивая.
– А ты знаешь, что любовь к дорогому человеку надо заслужить?
– Я вас не понимаю…
– Где ты был в сорок третьем году?
– Как где? Учился в школе.
– А из меня вражеские зенитки и «мессеры» кровь капля по капле выпускали. И в каждый боевой полет Зара меня провожала. И всегда из боя ожидала Вот и рассуди, кто из нас имеет право на ее любовь: ты или я? Иди-ка домой, парень, греться…
Студент удивленно посмотрел на летчика, повернулся к нему спиной и зашагал прочь. А Демин устало вздохнул и с первым же трамваем поехал дамой Зара еще не спала. В длинном ночном халате сидела она на диване, поджав под себя ноги. Глаза ее напряженно следили за Деминым, пока он снимал шинель и намокшие сапоги.
– Ты… ты его не обидел? – спросила она.
– Зачем же?
– Слава богу.
– Может, аллаху?
– Не-е, – успокоившись, протянула она – Я теперь отреклась от Корана. Я – самая сущность христианской религии и живу по заповеди: жена да убоится своего мужа. Хи!
Демин приблизился к ней, и Зара шутливо толкнула его головой в плечо.
– Уй, какой ты холодный. Изыдь!
Он помолчал, твердой ладонью погладил ее по волосам, как маленькую, ничего не понимающую девочку.
– Как хорошо, что ты есть! – воскликнул он – Что бы было, если бы тебя не было!
* * *
А однажды зимним вечером Зарема пришла радостно возбужденная и с сияющим лицом обратилась к мужу – Поздравь, Коленька. Меня членом комсомольского бюро избрали.– Поздравляю, – ответил он не сразу и как-то невесело.
Зарема, вешая пальто, обернулась:
– Почему такой минорный тон? Ты не рад?
– Рад и даже завидую, – усмехнулся он. – Только, знаешь, о чем я подумал?
– О чем же?
– О том, что ты настоящая студентка, а я нет.
– Почему?
– Ты каждый день в кипении, в заботах. С утра и до вечера в коллективе. А я студент вечерний, да еще не работающий. Счетоводом в бухгалтерию идти как-то неловко, а на завод поступать – силенок еще после ранений не набрал. Вот и тоскую по коллективу. Эх, хорошо было в полку. Там ты весь на виду. И тебя поправят, если надо, и ты свое слово всегда сказать можешь. А сейчас что? Только по двадцать копеек в месяц в жактовскую комсомольскую организацию взносы плачу, как инвалид Великой Отечественной войны.
Зарема строго нахмурила брови:
– Брось, Коля, ты отдал народу самое дорогое – свою кровь, свое здоровье. Разве не так? Когда окрепнешь, подыщем тебе и работенку интересную. А пока ты должен помнить слова одного из классиков марксизма, что такое семья.
– Ячейка и основа государства.
– Вот именно, – победно улыбнулась Зарема, – а потому давай-ка разогреем чай да позаботимся об ужине.
Глава третья
В середине апреля даже здесь, в северном городе, зазвенели птичьи голоса. Потеплело ночами, а днем веселое солнце щедро било в окна домов.
В эту ночь приснился Демину сон. Будто снова полевой аэродром и стоянка ИЛа. На деревянном ящике сидит Фатех Рамазанов, его моторист. В руках у него саратовская гармонь с колокольчиками, растягивая ее мехи, оглашая тишину летного поля их звоном, поет Рамазанов, безмятежно жмуря татарские свои глазенки:
А Демину частушка страсть как нравится, и он хочет ее даже во сне дослушать, но «папаша» Заморил неумолим.
– Иди-ка лучше командира разбуди, – приказывает он мотористу. – До вылета сорок минут осталось Рамазанов сильно бьет его в бок кулаком – один раз, другой, третий. «Черт побери! – возмущается Демин. – Какое он имеет право так бесцеремонно!» Но следует новый толчок, и Демин открывает глаза Синий от предутреннего света прямоугольник окна, и на его фоне в белой ночной рубашке с распущенными волосами Зарема.
– Коленька, вставай, – с отчаянием шепчет она – кажется, началось…
Он не сразу освобождается от сонной дремы не сразу берет в толк, о чем говорит Зарема. Даже самого смелого человека житейская неопытность делает беспомощным и робким, когда надо действовать в совершенно новых для него обстоятельствах.
– Зарка, тебя же надо в больницу, – бормочет Демин.
– Спасибо, сделал открытие.
– Зарка, я побегу искать такси.
– Зачем? Родильный дом в трех кварталах. Лучше помоги одеться.
Демин торопливо помогает Заре одеться, морщится слушая ее стоны. Потом он ведет ее по пустынным ночным улицам и утешает:
– Все будет хорошо, Зарочка.
Уже белеет рассвет. Где-то за разводными мостами гаснут редкие ночные огни. У тускло освещенного подъезда родильного дома Зара повисает у него на руке тяжелая и покорная.
– Ой, Коленька, а может, это только показалось.
Может, это пройдет. Подожди, если пройдет, мы снова побредем домой.
Оп останавливается и целует ее побледневшее, в соленой испарине лицо.
– Не целуй меня! – вскрикивает она. – Я сейчас некрасивая…
– Ты всегда красивая, – упрямо перебивает Николай. – Только ты у меня очень мнительная. Может, и правда вернемся домой?
– Идем, Коленька, – покорно соглашается она и вдруг опускается на цементные приступки парадного.
– Нет, это, кажется, всерьез, – говорит Демин.
Они направляются в приемную. Зара, ежась как от мороза, входит в пустынный холл и исчезает за какими-то перегородками. Минут через десять оттуда появляется пухленькая старушка с узелком в руках и сурово говорит:
– На-ка, держи.
– Это что? – оторопело спрашивает Демин.
– Одежонка ее, – добреет старушка, любуясь его замешательством. – Домой, стало быть, отнесешь. А когда за малым придешь, заберешь снова. Понял?
Демин, ничего не ответив, со свертком в руках направляется к выходу. И когда готовится уже захлопнуть за собой дверь, внезапно распахивается в холле окошко под дощечкой «Администратор», и голос молодой рыженькой женщины в белом чепчике раздается ему вдогонку:
– Товарищ Демин. Одну минуточку.
Он отпускает дверь на звенящей пружине и остается в холле. Видит, как уходят в сторону глаза молодой женщины.
– Товарищ Демин, главный врач просил вас позвонить через три часа.
– Хорошо, – послушно отвечает Демин, – я обязательно позвоню.
И это «обязательно» в его устах звучит как-то уж очень строго.
…Сна как не бывало. Он распахивает дверь в комнату, и впервые таким голым и пустынным кажется ему их жилище. Неясная тревога закрадывается ему в душу, и кажется, что во всем мире наступило затишье и нет никаких звуков, кроме тиканья часов на его руке. Позвонить обязательно через три часа. Зара? Разве можно в чем-либо сомневаться. Как бы поскорее прожить эти три часа?
Зябкий рассвет застает его на трамвайной остановке. Еще так рано, что даже первый трамвай не отправился к городу, не протащил по застывшим улицам свое холодное металлическое туловище. Он с трудом нашел десятикопеечную монету, обшарив для этого все карманы. Пальцы предательски подрагивали, когда набирал номер. Знакомый голос сероглазой молодой женщины не сразу ответил:
– Товарищ Демин? Да, вы позвонили своевременно.
Вы понимаете…
– Говорите скорее, – не вытерпел он.
– Хорошо, я скажу, – глотнула воздух женщина. – У вашей жены очень сложный случай. Ее от нас увезли в хирургическую клинику… Главный врач просил вас приехать туда немедленно. Это в самом центре. Пролетарская, двадцать два.
Демин бросился на середину улицы. Еще было темно, и машины шли с непогашенными фарами. Он поднял руку навстречу первой. Зло заскрипели тормоза «эмки». Сидевшие в машине растерялись. На заднем сиденье кто-то лихо играл на гармошке, и Демин удивился тому, что есть люди, способные в этот предутренний час веселиться. Человек, сидевший за рулем, сердито окликнул:
– Эй, ты! Чего бросаешься под колеса? Жить надоело, что ли?
– Товарищ! – нелепо размахивая руками, крикнул Демин. – У меня жепа в больнице на операции. Подвези, браток, ради бога!
– Сам попадешь в больницу, если будешь кидаться на капот как оглашенный, – мрачно заметил водитель и включил скорость. Машина скрылась за углом.
– Сволочи! – прошептал Демин и опять поднял руку, увидев ослепляющий свет фар. На него надвигался большой черный лимузин ЗИС-101. Демин, вздохнув, опустил руку, в полной уверенности, что машина не остановится. Но ЗИС вдруг затормозил, и человек в шляпе, сидевший рядом с водителем, полнолицый, широкоплечий, не без строгости в голосе окликнул:
– В чем дело, товарищ?
– Жена у меня в больнице. Просили срочно прибыть. Это на Пролетарской, двадцать два.
– Алеша, нам по пути? – спросил у водителя человек в шляпе.
– Что вы, Василь Васильич, аккурат в противоположную сторону.
– Если у человека беда, любой пункт должен быть по пути, – сухо отрезал незнакомец и коротко сказал Демину: – Садитесь, товарищ.
Пока они ехали, человек в шляпе успел выведать у Демина абсолютно все: и где он служил, и что случилось с Заремой, и как они учатся. Демин, которого незнакомец подкупил своей душевностью, сказал при расставании:
– Вы чем-то на генерала похожи, товарищ.
– Чем же? – гулко рассмеялся незнакомец. – Штабной грудью, что ли?
– Да нет. Добротой и решительностью.
– Угадал, парень. Я и на самом деле в войну был генералом. Да и сейчас вроде как генерал. Ну ладно.
Может, еще когда и встретимся, летчик, а пока до свидания. Желаю, чтобы жена поскорее поправилась, – и он протянул Николаю руку. Машина скользнула вперед, обдав его выхлопным дымком.
В приемной хирургической больницы он назвал свою фамилию, и дежурная сестра выдала белый халат, показала, в какой лифт надо садиться. И вся эта поспешность, с какой его здесь приняли, пробудила тревогу. Он, никогда и ничего не боявшийся на поле боя, вдруг ощутил самый настоящий страх при одной мысли, что с Зарой что-то случилось.
На третьем этаже, едва лишь щелкнул остановившийся лифт, пожилая сиделка открыла дверь и коротко, избегая его глаз, сказала:
– Пожалуйста, товарищ Демин. Вторая дверь направо.
Он отворил дверь в остекленный отсек, и тотчас же туда вошел высокий седой старик со стопкой каких-то карточек в руках, уселся за небольшой столик, кивнул на белую табуретку:
– Садитесь сюда.
Демин сел. Старик с минуту рассматривал Николая немигающими глазами.
– Я ее оперировал, – проговорил он тихим голосом. – Все оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали. Поэтому ожидать вашего утреннего звонка и согласия на операцию я не мог. Пришлось брать на свою ответственность. Как на фронте.
Демин смотрел на хирурга широко раскрытыми глазами и ничего не понимал. Потолок рушился на него, пол уходил из-под ног. Такого в жизни Демина еще не было. Когда-то, истекающий кровью, он подводил к посадочной полосе тяжелый, плохо повинующийся ИЛ.
В смотровом стекле фонаря кабины дыбилась земля, казалось, вот еще секунда – и нос штурмовика врежется в нее. Он тогда выдержал, ни один нерв не дрогнул.
А сейчас все двоится в глазах, и ему кажется, силы вот-вот покинут его. «Бедная Зара! Неужели все? Что же мне делать?!»
Лицо его, очевидно, было таким бледным и отрешенным, что хирург не выдержал.
– Да вы успокойтесь, Демин. Вы же летчик и любую беду должны встречать мужественно.
Демин машинально встал, борясь с новым приливом слабости и отчаяния. Мысленно он уже считал Зару навсегда ушедшей.
– Ребенка спасти не удалось, – произнес хирург и горько вздохнул. – А жена… жена будет жить. Мужественная женщина ваша Зарема. Выдержать такие боли не каждому мужчине по силам. А она почти ни разу не вскрикнула.
– К ней можно? – тихо спросил Демин.
Хирург отрицательно покачал головой.
– Сейчас нет. Приходите завтра в одиннадцать. А вот это возьмите. Это нянечка под ее диктовку написала.
Демин развернул клочок бумаги, и ему показалось, что почерк этот похож на почерк самой Зары. «Коля, как же это? А дальше? Коля, люблю. Дождусь ли тебя? Твоя Зара».
– Видишь, сколько витаминов тебе принес? – объявил Демин, стараясь улыбнуться.
– Небось трех обедов себя лишил, – пошутила Зарема и вдруг расплакалась. – Коленька, как же это?
Ребеночек-то наш погиб…
– Что ты, Зарочка… что ты! – возразил он. – Главное – сама жива. А дети… Будут у нас и потам дети.
– Нет, – отрицательно покачала она головой, – уже не будут.
– Вот так история с географией. Да откуда ты взяла?
– Соседка по палате сказала.
– И ты поверила.
– Нет, – грустно вздохнула Зара, – я сама знаю, что не будут. Может, и тебе я больше не нужна… бездетная.
В эту ночь приснился Демину сон. Будто снова полевой аэродром и стоянка ИЛа. На деревянном ящике сидит Фатех Рамазанов, его моторист. В руках у него саратовская гармонь с колокольчиками, растягивая ее мехи, оглашая тишину летного поля их звоном, поет Рамазанов, безмятежно жмуря татарские свои глазенки:
– Дура! – прерывает его «папаша» Заморин. – Какую срамную частушку поешь. Да еще перед боевым вылетом.
Чаю пьешь – орлом летаешь,
Водка пьешь – свинья лежишь,
Деньга есть – с чужой гуляешь,
Деньга нет – к своей спешишь.
А Демину частушка страсть как нравится, и он хочет ее даже во сне дослушать, но «папаша» Заморил неумолим.
– Иди-ка лучше командира разбуди, – приказывает он мотористу. – До вылета сорок минут осталось Рамазанов сильно бьет его в бок кулаком – один раз, другой, третий. «Черт побери! – возмущается Демин. – Какое он имеет право так бесцеремонно!» Но следует новый толчок, и Демин открывает глаза Синий от предутреннего света прямоугольник окна, и на его фоне в белой ночной рубашке с распущенными волосами Зарема.
– Коленька, вставай, – с отчаянием шепчет она – кажется, началось…
Он не сразу освобождается от сонной дремы не сразу берет в толк, о чем говорит Зарема. Даже самого смелого человека житейская неопытность делает беспомощным и робким, когда надо действовать в совершенно новых для него обстоятельствах.
– Зарка, тебя же надо в больницу, – бормочет Демин.
– Спасибо, сделал открытие.
– Зарка, я побегу искать такси.
– Зачем? Родильный дом в трех кварталах. Лучше помоги одеться.
Демин торопливо помогает Заре одеться, морщится слушая ее стоны. Потом он ведет ее по пустынным ночным улицам и утешает:
– Все будет хорошо, Зарочка.
Уже белеет рассвет. Где-то за разводными мостами гаснут редкие ночные огни. У тускло освещенного подъезда родильного дома Зара повисает у него на руке тяжелая и покорная.
– Ой, Коленька, а может, это только показалось.
Может, это пройдет. Подожди, если пройдет, мы снова побредем домой.
Оп останавливается и целует ее побледневшее, в соленой испарине лицо.
– Не целуй меня! – вскрикивает она. – Я сейчас некрасивая…
– Ты всегда красивая, – упрямо перебивает Николай. – Только ты у меня очень мнительная. Может, и правда вернемся домой?
– Идем, Коленька, – покорно соглашается она и вдруг опускается на цементные приступки парадного.
– Нет, это, кажется, всерьез, – говорит Демин.
Они направляются в приемную. Зара, ежась как от мороза, входит в пустынный холл и исчезает за какими-то перегородками. Минут через десять оттуда появляется пухленькая старушка с узелком в руках и сурово говорит:
– На-ка, держи.
– Это что? – оторопело спрашивает Демин.
– Одежонка ее, – добреет старушка, любуясь его замешательством. – Домой, стало быть, отнесешь. А когда за малым придешь, заберешь снова. Понял?
Демин, ничего не ответив, со свертком в руках направляется к выходу. И когда готовится уже захлопнуть за собой дверь, внезапно распахивается в холле окошко под дощечкой «Администратор», и голос молодой рыженькой женщины в белом чепчике раздается ему вдогонку:
– Товарищ Демин. Одну минуточку.
Он отпускает дверь на звенящей пружине и остается в холле. Видит, как уходят в сторону глаза молодой женщины.
– Товарищ Демин, главный врач просил вас позвонить через три часа.
– Хорошо, – послушно отвечает Демин, – я обязательно позвоню.
И это «обязательно» в его устах звучит как-то уж очень строго.
…Сна как не бывало. Он распахивает дверь в комнату, и впервые таким голым и пустынным кажется ему их жилище. Неясная тревога закрадывается ему в душу, и кажется, что во всем мире наступило затишье и нет никаких звуков, кроме тиканья часов на его руке. Позвонить обязательно через три часа. Зара? Разве можно в чем-либо сомневаться. Как бы поскорее прожить эти три часа?
Зябкий рассвет застает его на трамвайной остановке. Еще так рано, что даже первый трамвай не отправился к городу, не протащил по застывшим улицам свое холодное металлическое туловище. Он с трудом нашел десятикопеечную монету, обшарив для этого все карманы. Пальцы предательски подрагивали, когда набирал номер. Знакомый голос сероглазой молодой женщины не сразу ответил:
– Товарищ Демин? Да, вы позвонили своевременно.
Вы понимаете…
– Говорите скорее, – не вытерпел он.
– Хорошо, я скажу, – глотнула воздух женщина. – У вашей жены очень сложный случай. Ее от нас увезли в хирургическую клинику… Главный врач просил вас приехать туда немедленно. Это в самом центре. Пролетарская, двадцать два.
Демин бросился на середину улицы. Еще было темно, и машины шли с непогашенными фарами. Он поднял руку навстречу первой. Зло заскрипели тормоза «эмки». Сидевшие в машине растерялись. На заднем сиденье кто-то лихо играл на гармошке, и Демин удивился тому, что есть люди, способные в этот предутренний час веселиться. Человек, сидевший за рулем, сердито окликнул:
– Эй, ты! Чего бросаешься под колеса? Жить надоело, что ли?
– Товарищ! – нелепо размахивая руками, крикнул Демин. – У меня жепа в больнице на операции. Подвези, браток, ради бога!
– Сам попадешь в больницу, если будешь кидаться на капот как оглашенный, – мрачно заметил водитель и включил скорость. Машина скрылась за углом.
– Сволочи! – прошептал Демин и опять поднял руку, увидев ослепляющий свет фар. На него надвигался большой черный лимузин ЗИС-101. Демин, вздохнув, опустил руку, в полной уверенности, что машина не остановится. Но ЗИС вдруг затормозил, и человек в шляпе, сидевший рядом с водителем, полнолицый, широкоплечий, не без строгости в голосе окликнул:
– В чем дело, товарищ?
– Жена у меня в больнице. Просили срочно прибыть. Это на Пролетарской, двадцать два.
– Алеша, нам по пути? – спросил у водителя человек в шляпе.
– Что вы, Василь Васильич, аккурат в противоположную сторону.
– Если у человека беда, любой пункт должен быть по пути, – сухо отрезал незнакомец и коротко сказал Демину: – Садитесь, товарищ.
Пока они ехали, человек в шляпе успел выведать у Демина абсолютно все: и где он служил, и что случилось с Заремой, и как они учатся. Демин, которого незнакомец подкупил своей душевностью, сказал при расставании:
– Вы чем-то на генерала похожи, товарищ.
– Чем же? – гулко рассмеялся незнакомец. – Штабной грудью, что ли?
– Да нет. Добротой и решительностью.
– Угадал, парень. Я и на самом деле в войну был генералом. Да и сейчас вроде как генерал. Ну ладно.
Может, еще когда и встретимся, летчик, а пока до свидания. Желаю, чтобы жена поскорее поправилась, – и он протянул Николаю руку. Машина скользнула вперед, обдав его выхлопным дымком.
В приемной хирургической больницы он назвал свою фамилию, и дежурная сестра выдала белый халат, показала, в какой лифт надо садиться. И вся эта поспешность, с какой его здесь приняли, пробудила тревогу. Он, никогда и ничего не боявшийся на поле боя, вдруг ощутил самый настоящий страх при одной мысли, что с Зарой что-то случилось.
На третьем этаже, едва лишь щелкнул остановившийся лифт, пожилая сиделка открыла дверь и коротко, избегая его глаз, сказала:
– Пожалуйста, товарищ Демин. Вторая дверь направо.
Он отворил дверь в остекленный отсек, и тотчас же туда вошел высокий седой старик со стопкой каких-то карточек в руках, уселся за небольшой столик, кивнул на белую табуретку:
– Садитесь сюда.
Демин сел. Старик с минуту рассматривал Николая немигающими глазами.
– Я ее оперировал, – проговорил он тихим голосом. – Все оказалось гораздо сложнее, чем мы предполагали. Поэтому ожидать вашего утреннего звонка и согласия на операцию я не мог. Пришлось брать на свою ответственность. Как на фронте.
Демин смотрел на хирурга широко раскрытыми глазами и ничего не понимал. Потолок рушился на него, пол уходил из-под ног. Такого в жизни Демина еще не было. Когда-то, истекающий кровью, он подводил к посадочной полосе тяжелый, плохо повинующийся ИЛ.
В смотровом стекле фонаря кабины дыбилась земля, казалось, вот еще секунда – и нос штурмовика врежется в нее. Он тогда выдержал, ни один нерв не дрогнул.
А сейчас все двоится в глазах, и ему кажется, силы вот-вот покинут его. «Бедная Зара! Неужели все? Что же мне делать?!»
Лицо его, очевидно, было таким бледным и отрешенным, что хирург не выдержал.
– Да вы успокойтесь, Демин. Вы же летчик и любую беду должны встречать мужественно.
Демин машинально встал, борясь с новым приливом слабости и отчаяния. Мысленно он уже считал Зару навсегда ушедшей.
– Ребенка спасти не удалось, – произнес хирург и горько вздохнул. – А жена… жена будет жить. Мужественная женщина ваша Зарема. Выдержать такие боли не каждому мужчине по силам. А она почти ни разу не вскрикнула.
– К ней можно? – тихо спросил Демин.
Хирург отрицательно покачал головой.
– Сейчас нет. Приходите завтра в одиннадцать. А вот это возьмите. Это нянечка под ее диктовку написала.
Демин развернул клочок бумаги, и ему показалось, что почерк этот похож на почерк самой Зары. «Коля, как же это? А дальше? Коля, люблю. Дождусь ли тебя? Твоя Зара».
* * *
Он сидел у ее изголовья и, как фокусник, вытаскивал из карманов одно яблоко за другим и складывал на тумбочку. Последним выложил яркий желтый апельсин, с болью посмотрел на осунувшееся лицо Зары. Никогда он не видел ее такой бледной. Только глаза, черные взволнованные, жили на этом лице. Она до подбородка была накрыта одеялом. Сделала вид, что не заметила его растерянного взгляда…– Видишь, сколько витаминов тебе принес? – объявил Демин, стараясь улыбнуться.
– Небось трех обедов себя лишил, – пошутила Зарема и вдруг расплакалась. – Коленька, как же это?
Ребеночек-то наш погиб…
– Что ты, Зарочка… что ты! – возразил он. – Главное – сама жива. А дети… Будут у нас и потам дети.
– Нет, – отрицательно покачала она головой, – уже не будут.
– Вот так история с географией. Да откуда ты взяла?
– Соседка по палате сказала.
– И ты поверила.
– Нет, – грустно вздохнула Зара, – я сама знаю, что не будут. Может, и тебе я больше не нужна… бездетная.