Страница:
Василий Иванович вернулся из гастронома с пакетом конфет и отдал их Марине со словами: «Ваши любимые». Она, поблагодарив, положила их в сумочку.
Пока ехали, он рассказывал о своём последнем рейсе в Симферополь и несколько «приличных» анекдотов, рассказывать которые был большой мастер. Марина улыбалась, порою смеялась, но глаза её были задумчивы и весёлость исходила более из чувства такта, нежели от души. Василий Иванович тонко понимал женщин, уловил её озабоченность и понял, чем она была озабочена. Однако не подавал виду и рассказывал одну небылицу за другой.
Дача Промтовых была расположена в живописном месте. Аккуратный домик, стоявший в глубине берёзовой рощи, обшит тёсом, покрашен зелёной краской и был так же красив, как и осенний золотой наряд белоствольных деревьев. С фасада к домику примыкала оградка из красного штакетника, сзади — небольшой огород, обнесённый проволокой, в котором росли несколько плодовых деревьев и кустарников. По соседству, на небольшом расстоянии друг от друга стояли ещё две дачи такого же типа. За дачами протекала мелководная спокойная речка. Там и сям между пожелтевших берёз виднелись ярко-зелёные ёлочки, придавая пейзажу броский очаровательный вид.
День был тихий. Небо чистое и такое ясное, что смотреть на него невозможно было — резало глаза.
Василий Иванович, разочтясь с водителем, наказывал:
— Итак, ровно в четыре на этом же месте. Договорились?
Такси уехало.
— Как хорошо здесь! — сказала Марина, когда Василий Иванович приблизился к ней.
— В лесу всегда хорошо, — ответил Василий Иванович. — Зайдёмте в дом?
— Я хочу прогуляться. Идёмте туда! — сказала Марина и пошла по тропинке непринуждённой походкой.
Тут вдруг Василий Иванович заметил возле соседней дачи «Жигули», стоявшие в черёмуховых кустах. Это приехали знакомые торговый инспектор с женой собирать ранетки. «Как не кстати!» — подумал Промтов. В душе поблагодарил Марину, что свернула в лес и он не нарвался на старых знакомых.
— Что ж, по лесу, так по лесу, — сказал Василий Иванович. Поравнявшись с нею, улыбнулся.
— Чему смеётесь? — спросила Марина.
— Просто так, — ответил Василий Иванович.
— Весёлый вы.
— Я люблю жить.
— Счастливая ваша жена. Ей, наверное, легко с вами.
— А как вы живёте с мужем?
— Как сказать, — уклончиво ответила Марина. — Мы ни в чём не нуждаемся. Он пока не колотит меня. А иногда говорит, что любит.
— А счастья нет, — добавил Василий Иванович в тон её словам.
Марина ничего не ответила и отломила на ходу берёзовую веточку.
— А скажите, Василий Иванович, вообще-то есть в жизни счастье?
— Конечно есть.
— Вы можете популярно объяснить что это такое?
— Разумеется.
— Тогда объясните, пожалуйста.
— Значит, популярно, — сказал Василий Иванович.
— Да, — сказала Марина. — Чтобы любому и каждому было понятно. А то говорят и пишут об этом кто во что горазд. Один мой знакомый, преподаватель математики в политехническом институте, составил даже таблицу и к слову счастье пристёгивает любое наслаждение, в чём бы его не испытал, даже в работе. Мне это непонятно. Я хочу ясно представлять, что же всё-таки это такое — счастье?
— Хорошо, — сказал Василий Иванович. — Я расскажу один случай из своей жизни. И, надеюсь, станет понятно.
— Расскажите, — попросила Марина и как-то сразу повеселела.
— Что ж, слушайте внимательно, — промолвил Василий Иванович и замедлил шаг. Вдруг он спохватился, что рассказ будет похож на исповедь, что никому ещё об этом не говорил и подумал, удобно ли рассказывать о таких вещах женщине, с которой Лишь недавно познакомился. Но вспомнил про инспектора с женой, — они обычно приезжали на целый день, — и подумал, что терять нечего. Занять её как-то надо было. Взвесив все, он, наконец, решил начать свой рассказ.
— Было тогда мне двадцать семь лет. Я был холост и даже в таком возрасте не имел невесты. Все как-то не везло в любви.
— Ну уж, Василий Иванович!
— А вот представьте себе. Не везло. Влюблялся я много раз, раз семь Или восемь до помрачения ума, не считая мелких увлечений, и все это были мои неудачи. Влюблялся я, как правило, с первого взгляда и ухаживал за девушками добросовестно, имея самые серьёзные намерения. И в этом была моя главная ошибка. Если девушка в первые же дни почувствовала, что парень влюбился в неё по уши и хочет на ней жениться, он пропал. Добро было бы, если бы я обладал нужным терпением. А то ведь я был ревнив как черт, и этим портил себе все дело. Словом, в двадцать семь лет я не имел никакой перспективы. И вот однажды (тогда я летал на АН-2), меня послали на неделю в Зиминский район обрабатывать с воздуха колхозные поля. Дело было в середине лета. Помню, была невыносимо-адская жара. Я кончил работу и собирался идти в гостиницу отдыхать. Следом за мной сел маленький пассажирский самолёт. Я от нечего делать стоял и глазел на прилетевших пассажиров. Среди них была девушка. Как только она сошла с трапа, её окружила тьма народу. Мамки, няньки, тётушки, подружки так и облепили её. Я был заинтересован и пошёл посмотреть, что это за особа прилетела. Все кричали: «Верочка, Верочка! Здравствуй! Умираем без тебя с тоски!» и прочее в таком духе. Длинный и худой её отец взял чемодан, подружки подхватили её под руки и потащили.
Как сейчас помню: она была одета в простенькое полосатое платье. Несмотря на то, что её поддерживали с обеих сторон, шла она неуклюжею походкою, очевидно, её укачало в самолёте…
— Извините, Василий Иванович, перебью: не была ли она совершенством по десятибалльной системе и не имела ли плюс к тому каких-нибудь особых внешних достоинств?
— Что-то я не пойму, — удивился Василий Иванович. — Какая десятибалльная система? При чём тут это?
— Ну ладно, — сказала Марина, улыбаясь. — Я просто так. Рассказывайте дальше.
— Ах вот вы о чём! — смекнул Василий Иванович. — С первого взгляда она мне показалась средненькой, даже неказистой. Да это и не суть важно. Слушайте дальше. Всё началось на другой день. А началось с того, что на другой день была ещё более нестерпимая жара, и я не летал над полями — кончились химикаты. Мне надоело валяться в постели, и я вышел на улицу. Солнце пекло как сквозь лупу. Надо было искать спасения, и я подозвал проходившего мимо пацана и спросил, далеко ли отсюда река. Он сказал, что идёт туда же, и мы пошли. Мы уже добрались до реки, и пацан, чтоб ему неладно было, — я до сих пор не могу ему простить, — говорит, что дальше есть лучше место. Мы и пошли. Место там, действительно, было хорошее: ямка у самого берега и течение ровное. И людей там отдыхало больше. Мы искупались, позагорали, и я снова пошёл купаться, как вдруг увидел на том месте, где нырял прежде, девушку, стоявшую ко мне спиной. Я обошёл её сбоку. Это была она, вчерашняя пассажирка, только теперь без свиты. Она была в купальнике и тёмных очках, но я её сразу узнал. Приглашаю её поплавать, она отрицательно качает головой. Тогда я поплыл один, доплыл почти до середины реки и стал баловаться на брёвнах (по реке сплавляли лес). Она села у самой воды, бросает камешки в воду и кричит мне: «Не рискуйте, молодой человек! Это опасно!» А я ещё нарочно, чтобы показать перед нею свою смелость, поднял бревно на попа. Потом я подплыл к ней, подсел рядышком и поздравил со счастливым вчерашним приземлением. Так мы и разговорились. Я узнал, что она закончила филологический факультет Иркутского университета и получила направление на работу в тот город, где жил её старший брат. Она сказала, что ей повезло, что она была в том городе, и он ей нравится. С той минуты я влюбился в неё как мальчишка. И сам не знаю, как это произошло. До сих пор не могу понять, что на меня тогда накатилось.
Я уже сразу почувствовал, что это была самая сильная моя любовь. Я назначил ей свидание на вечер. Тут её отозвали подружки. Она ушла с ними на то место на лужайке, где они все вместе были. Я уже больше не упускал её из вида и, выбрав момент, когда она осталась одна, снова подошёл к ней и напомнил о свидании. И полдня ждал… как я её ждал! Мы ходили в кино. Я обезумел. Смотрел на экран, но ничего не видел. Я взял её руку и поцеловал, а осмелившись это сделать раз, целовал её и ладонь, и пальцы без конца, пока не кончился фильм. С тех пор у меня привычка целовать дамам руки…
Марина засмеялась.
— У вас это очень хорошо получается, — сказала она. — Вы ко всем дамам так учтивы?
— Э, нет, не ко всем.
— Ну, дальше, что было, дальше? — спрашивала Марина с нетерпением.
— А дальше было вот что. Я проводил её домой и договорился встретиться на другой вечер. Когда я с нею расстался, я почувствовал в сердце какой-то огонёк, который по мере того, как я уходил от её дома все дальше и дальше, превратился в сильную, жгучую боль. Я схватился рукой за сердце и так шёл до самой гостиницы. Я почувствовал, что мне хана, что не могу без неё жить. Я не спал всю ночь. Всё та же жгучая боль в сердце не давала уснуть. На другой день я пришёл в железнодорожный ресторан (дело было к вечеру) и сел за столик с одним молодым парнем, шофёром, который привёз в город какого-то директора лесного комбината. Он должен был остаться до утра и теперь скучал, не зная, как занять время. Я предложил ему покатать девушек. Он охотно согласился. В назначенный час я приехал на место свидания на газике. Есть в Зиме такое удобное место для свиданий — магазин «Ткани». А сердце у меня все ныло и ныло, не переставая, целые сутки. И тут, я заметил странное превращение в душе. Когда она пришла, на сердце сразу отлегло. Её присутствие было естественным, совершенно необходимым для меня. С нею всё было просто, было так, как будто так и надо. Я предложил ей найти ещё одну девушку и покататься. Верочка обрадовалась затее и через несколько минут привела даже двух девушек и парня. Мы поехали за город. Солнце уже давно закатилось и взошла полная луна. Мы поехали на озера, где росли камыши и рогосы. Верочка заставила меня лезть в воду за шишками рогоса. Я снял ботинки и полез в озеро. Рискуя увязнуть, достал ей несколько шишек и ветку лабозника. Был очень тёплый вечер. Почему-то запомнились на всю жизнь детали. Например, луна и чудное её отражение в воде. Камыши словно дремали, наклонившись к воде, а при маленьком ветерке перешёптывались еле слышно. Неподалёку в траве безумолку стрекотал сверчок, и изредка, где-то на горе в лесу, — рядом был страшный дремучий лес, — кричала ночная птица…
— Вам бы, Василий Иванович, стихи писать, — сказала Марина, улыбаясь.
— О, Мариночка, слушайте дальше! — ответил Василий Иванович. — Словом, вечер был неповторимый. Верочка ликовала. Ей вдруг взбрело в голову остаться там на озере на всю ночь. Все запротестовали, кроме меня. Тогда она предложила на другой день, в субботу, ехать с ночёвкой на остров. Мы тут же организовали компанию: я, Верочка, одна подружка и её кавалер, который ездил с нами. Поздно ночью шофёр развёз нас всех по домам. Она ушла, и я опять почувствовал то же, что чувствовал прежде, когда расставался с ней. Это было ужасно мучительное и в то же время счастливое состояние. Вот это и есть счастье. Надеюсь, объяснил популярно?
— Вполне, — с улыбкой сказала Марина.
— Я ни на минуту ни в чём не мог найти успокоения, каждую секунду думал только о ней, — продолжал Василий Иванович. — Ложась спать, я заглядывал на часы и считал время до нового свидания. Наступил субботний вечер, и мы вчетвером поехали на остров, где был летний дом отдыха для горожан. Там мы взяли на прокат четырёхместную палатку, мяч и удочки. Пока девушки готовили ужин, я рыбачил, а мой напарник таскал дрова для костра. Мы не спали всю ночь, пили вино, закусывали, жгли костёр, рассказывали по очереди прочитанные или услышанные необыкновенные истории про любовь, колдовство, ведьм, чертей и не заметили, как наступило утро. Начало уже светать и выпала роса, когда мы решили, наконец, отдохнуть. Мы все вчетвером втиснулись в палатку, но нам не спалось. Уснул сразу один лишь мой новый приятель. Палатка была тесная, однако, Верочка только разочек позволила себя поцеловать, и то с оговоркой, что до меня полтора года её никто не целовал, и что даже ухаживать за собою она позволяла только избранным. Уже утром, когда было совсем светло, я уснул на часок. Проснувшись увидел, что Верочка тоже спит, положив мне руку на грудь, на самое сердце. Я боялся шелохнуться. Сверху чувствовал тепло её руки, наполнявшее грудь мою необыкновенным счастьем, а снизу больно давила в бок горбатая ветка из подстилки. Я лежал так, с двойным сильным ощущением, до тех пор, пока она не проснулась. Мы провели на острове весь день и загорели в тот день изрядно. Вечером мы с Верочкой расстались, а на следующее утро меня отозвали в Иркутск. Так прошли мои самые счастливые дни в жизни.
— И это все? — удивлённо спросила Марина. — А что было потом?
— Потом пошла кутерьма, — ответил Василий Иванович. — Пошли одни страдания. Не даром говорят: нет на земле любви без мук и огорчений.» — Так что же было?
— А было то, что я обезумел совсем, — сказал Василий Иванович. — Я ей сказал, что не знаю, как без неё буду жить, дал понять, что безумно влюблён. Стал летать к ней с попутными самолётами на каждое воскресенье и через месяц сделал ей предложение.
— Ну и что она?
— А она согласилась, — сказал Василий Иванович. — Я сразу — домой, чтобы предупредить своих близких и друзей. Через день прилетаю обратно к ней, а она передумала.
— Что? — спросила Марина. Она от удивления широко открыла глаза даже приостановилась на мгновение и потом рассмеялась. — Как же так?
— А вот так. Прихожу к ним домой, а она и говорит, что мне не отказывает, но поедет всё-таки работать по назначению, в г. Заозёрный, где жил её брат. В чём дело? — спрашиваю. Она сказала, что мы мало знаем друг друга, что надо подождать, проверить чувства временем. Пообещала решить вопрос в зимние каникулы. Тогда я бросился разговаривать с её матерью. Но на лице матери было написано, что я не велика находка и что её дочь может найти мужа и получше. Её матушка с самого начала относилась ко мне неважно. Она категорически заявила, что Верочка поедет к брату. Тогда я опять бросился к Верочке. Но увы! Она была непоколебима. Пришлось ждать пять месяцев. Василий Иванович умолк.
— А что было дальше?
— Не хочу и говорить. Смех и грех.
— Василий Иванович, — укоризненно произнесла Марина.
— Нет, не стоит, — отвечал Промтов, улыбаясь.
— Василий Иванович, я прошу. Иначе мы рассоримся.
— Ну, хорошо, — сказал Промтов, пряча улыбку. — Представьте себе прежде всего то, что за пять месяцев я написал ей десятка два глупейших ревнивых писем, а она мне не ответила ни разу. Она совсем не приглашала меня, и я всё-таки приехал в Зиму и явился к ней первого января. Дело было вечером. Я сидел у неё дома и ждал, когда она придёт с новогоднего бала. Она не оставила меня, как прежде, ночевать дома, а отправила в гостиницу и сказала, что объягнимся завтра. Назавтра пришли к ней подружки, и мы гуляли весь день и играли в карты. Вечером я пригласил её немного пройтись по улице, и мы объяснились. Она сказала, что я не тот человек, который способен на любовь, и между прочим намекнула, что другие, кто ей кроме меня делал предложения, любят её по-настоящему, не так, как я, а я, стало быть, не по-настоящему. Она сказала, что если я ей теперь докажу свою любовь, то она выйдет за меня замуж. Я попытался, но на словах ей ничего не доказал. Я совсем одурел и плёл ей такую околесицу, что сейчас тошно вспомнить. Когда пришли домой, я решил ей на деле доказать свою любовь. Я решил отрезать себе палец и сказал ей об этом. Я взял какой-то кухонный нож и полный решимости сделать то, что задумал, вышел на крыльцо и стал подыскивать удобный эшафот для мизинца левой руки. Слава Богу, в ту минуту дома не было её родителей! Были только две подружки. Она выскочила за мной и перепуганная, дрожащими руками стала отбирать у меня нож. Я уступил ей. Она вытурила меня с позором и сказала при подругах, чтоб больше моя нога не ступала к ним на порог. Я сказал, что хорошо, что я уйду навсегда. И ушёл. Но через час вернулся. Ворота и калитка были на заложке. Она знала, что я вернусь. Я постучал в окно. Она вышла в ограду и спросила, что мне нужно. Я сказал, что нужно поговорить. Она сказала, чтобы я говорил через стенку, то есть через забор. Я так жаждал её снова видеть, что пошёл на крайность, просунул руку в какую-то щель и стал отодвигать заложку ворот, она крикнула подружек, и они все втроём держали её. Я чувствовал, что они все трое со всей силой держали заложку, я не мог даже повернуть её, не то что отодвинуть. Я помучился, постоял и ушёл. Помню, что в тот момент, когда уходил, в душе у меня была торичеллиева пустота. Не знаю, как я просидел всю ночь на лавке в аэропорту — это была невероятная, страшная пытка. Утром подвернулся самолёт, и я улетел. Так и кончилось все. Я написал ей ещё письмо, но она не ответила.
Закончив свой рассказ, Василий Иванович взглянул на Марину. Она была задумчива. Они сделали несколько шагов молча.
— Вы больше не встречали её? — спросила Марина.
— Через несколько лет встречал. И где думаете? Здесь, в Иркутске. Случайно на улице. Она была с мужчиной, очевидно, с мужем. Она опустила глаза, и мы даже не поздоровались. Через час после встречи я пришёл домой и увидел себя в зеркало, прямо скажу — имел бледный вид. Воображаю, какой вид я имел в ту минуту, когда увидел её. Сердце у меня словно оборвалось, в основном, от неожиданности, конечно, но и от избытка мгновенно нахлынувших чувств. Чего греха таить. Было. Больше, слава Богу, не встречались.
— Я уверена: она желает, что потеряла вас, — сказала Марина.
— Не знаю, — скромно ответил Василий Иванович, явно польщённый. Он даже буркнул мотив из какой-то песни, чтобы скрыть приятное смущение и прибавил: — Возможно жалеет. Тогда голова её кружилась от успеха. Но забыла о том, что даже интересная женщина с возрастом оказывается в крайне невыгодном положении по сравнению с мужчиной. Мы и в тридцать лет прекрасно женимся на восемнадцатилетних, а девушка, достигшая двадцати пяти, за восемнадцатилетнего не пойдёт. А среди нашего брата, стариков, свободными остаются единицы, и то, в основном, с какими-нибудь странностями и недостатками.
— А вы тогда уже были женаты?
— В ту пору у меня появился второй ребёнок.
— Значит и после того, как вы женились, вы думали о ней?
— Да, я вспоминал её. И довольно часто.
— А сколько у вас детей?
— Двое. Старшему уже девять. Нынче пошёл в третий класс. А дочке шестой год.
Берёзовая роща кончилась, и Василий Иванович с Мариной вошли в лес, где кроме берёз были и лиственницы, уже побуревшие от заморозков, и кустарники с ярко-красными, коричневыми и золотисто-жёлтыми, опадающими листьями, и чаще стали попадаться сосенки и ёлочки. Некоторое время они шли молча, с задумчивыми лицами.
— Смотрите, смотрите! — вдруг шепнула Марина, дёрнув Василия Ивановича за рукав. — Вот, на куст.
Василий Иванович остановился и посмотрел вперёд. В нескольких шагах стоял небольшой черёмуховый куст. На нём сидела стайка свиристелей. Легко можно было разглядеть этих оригинальных красивых серо-коричневых птиц с остро-зачёсанными хохолками и жёлтыми хвостами. Они торопливо общипывали ягоду за ягодой, проглатывая их целиком, и изредка перекликались высокими «серебристыми» трелями.
— Что это за птички? — спросила Марина шёпотом. — Такие славненькие.
— Не знаю, — вслух ответил Василий Иванович. — В первый раз вижу.
— Тише, — с досадой шепнула Марина.
Но одна птичка уже сорвалась, и вслед за нею с писком и трелями покинула куст вся стайка.
— Пойдёмте назад, — сказала Марина, провожая глазами стайку. — Мы уже далеко ушли.
— Да, — пожалуй, — сказал Василий Иванович, поворачивая обратно. Остановившись, он окинул Марину взглядом с головы до ног и подумал о таком, что заставило его дышать чаще и глубже.
— А я знакома с одним парнем, который хорошо знает природу, — сказала Марина, не замечая его волнения. — Например, в лесу он определяет всех обитателей даже по голосам.
— Ах, вот как! — сказал Василий Иванович. — Значит, вы не только со мной гуляете по лесу?
— И не только с вами, — ответила Марина, улыбаясь.
— Хотя, что я, собственно, об этом говорю. Мне-то все равно, — сказал он, как бы рассуждая сам собой.
Марине это показалось вовсе забавно, и она, загадочно улыбаясь, стала ловить его взгляд. Но Василий Иванович отворачивался.
— Похоже, что вы действительно ревнивы, — сказала Марина.
Он не ответил.
— Я знала этого парня давно, ещё когда была совсем девчонкой, — сказала она. — И с тех пор сейчас второй раз гуляю по лесу с мужчиной. С Вадимом, правда, я была много раз в лесу, но мы выезжали на машине, всей семьёй.
Василий Иванович молча выслушал её и улыбнулся, воображая пикник семейства Пономарёвых. Вспомнил Георгия Антоновича, с которым на именинах говорил о политике.
— Василий Иванович, — сказала Марина. — У меня к вам один вопрос.
— Пожалуйста.
— Вы довольны своей женитьбой?
Василий Иванович внимательно посмотрел на неё.
— Женился я поздно, в тридцать лет — пора было обзаводиться семьёй, — сказал он. — Я зашёл как-то в таможню аэропорта, там у меня были знакомые переводчицы. К одной из них в тот день пришла подруга. Познакомились. Потом свидания, и всё устроилось. На этот раз такого увлечения, конечно, не было, но тем не менее приложил максимум усилий и вёл себя умнее. Да и надо сказать успех кое-какой я в молодости имел у женщин.
— И сейчас имеете. Не хитрите уж, — сказала Марина, лукаво улыбаясь.
— Сейчас уж не то, — сказал Василий Иванович и смущённо почесал нос — Вот тогда — да, тогда только не умел пользоваться.
— Ваша жена где-нибудь работает?
— Преподаёт английский язык в школе.
— А если бы та самая Вера сама разыскала вас. Вдруг бы так случилось. А вы были бы уже женаты. Как бы вы поступили?
Василий Иванович нагнул голову, чтобы не задеть низкую ветвь берёзы, и усмехнулся.
— Все хотите знать.
— А всё-таки, — сказала она и остановилась, ожидая ответа.
Василий Иванович тоже остановился и повернулся к ней лицом.
— Обычно в таких случаях говорят: поздно, — сказал он, двигаясь с места. — Но я лет шесть-семь тому назад иногда ловил себя на том, что очень хочу встречи с ней. Не знаю, не могу объяснить, зачем хотел с ней встретиться, но помню — такое сильное желание у меня было. Ещё тогда я чувствовал, что она крепко держит меня за душу. А первое время, когда мы с ней расстались, я совсем обезумел. Я решил бросить лётное дело, бросить все и ехать в город Заозёрный, где она жила. Я ведь знал, где она жила. Я пилот, и больше ничего не умею делать, но там посчитал бы за счастье подметать дворы, лишь бы чувствовать её близость, видеть её каждый день. Если бы она уехала из того города в другой, я бы поехал за ней. Она на край света, и я — туда же. Если бы она вышла замуж, меня бы и это не остановило. Жуткая мысль неотступно преследовала меня и наполняла душу тем же мучительным огнём, который я чувствовал в первые дни знакомства с нею. И чем дальше шло время, тем больше я решался на этот шаг. Спасла случайность: меня отправили в Москву на курсы командиров кораблей. Это как-то отвлекло. Иначе бы я погиб.
Марина сначала рассмеялась, потом задумалась и сказала:
— Это страшно.
— Да, страшно. И я благодарю судьбу, что ничего такого не случилось.
— А если бы сейчас?
— Сейчас, наверно, и я сказал бы, что поздно. Прошло много времени. В моей памяти стало стираться то, что я особенно сильно в ней любил. Время… Время… Оно ведь всемогуще. Создаёт и уничтожает природу. Даже гранит превращается в песок и пыль. Что для него мои чувства!
— А давайте допустим другой вариант, — возбуждённо проговорила Марина. — Допустим, что Вера разошлась с мужем, а вы были бы не женаты. Тогда как?
— Когда я её ещё сильно любил, я не посмотрел бы ни на что.
Марина, закусив губу, о чём-то усиленно думала.
— А вы бы остались верной ей до конца? — спросила она.
— Если бы не разлюбил, то, конечно.
Василий Иванович ребячески подпрыгнул и достал ветвь берёзы, схватив в горсть несколько зеленовато-жёлтых листьев.
— Я, Мариночка, слишком много говорю о себе. Хотелось бы послушать вас, — сказал он, выбрасывая ногтем по одному листку из горсти.
По лицу Марины скользнула усмешка.
— Я не умею рассказывать так, как вы. И сейчас мне не до этого.
Василий Иванович изумлённо посмотрел на неё.
— Хорошо, что вы рассказали все это, — прибавила она. — Мне кое в чём надо разобраться.
Василий Иванович, разгадав смысл её слов, резко повернул голову в её сторону.
— Так, так, понимаю, — промолвил он.
— Почему вы мне не встретились год тому назад? — спросила она.
— А какая разница?
— Тогда я бы подумала: стоит ли выходить замуж за Вадима, а возможно вышла бы за другого, если бы, конечно, он смог подняться выше гнусных жизненных обстоятельств. А он это смог бы. Сейчас я уверена. Но что делать! Как говорится, поезд ушёл.
— Боже мой! — взмолился Василий Иванович. Он осторожно взял её под руку, — оказывается мы друзья по несчастью.
— Не надо, Василий Иванович, — сказала Марина сухо, отстраняя от себя его руку.
Шли молча. Марина была задумчива. Она сделалась сразу какая-то маленькая и тихая. Это немножко портило её.
Когда подходили к даче, Промтов заметил, что «Жигули» исчезли, и теперь можно было войти внутрь.
Пока ехали, он рассказывал о своём последнем рейсе в Симферополь и несколько «приличных» анекдотов, рассказывать которые был большой мастер. Марина улыбалась, порою смеялась, но глаза её были задумчивы и весёлость исходила более из чувства такта, нежели от души. Василий Иванович тонко понимал женщин, уловил её озабоченность и понял, чем она была озабочена. Однако не подавал виду и рассказывал одну небылицу за другой.
Дача Промтовых была расположена в живописном месте. Аккуратный домик, стоявший в глубине берёзовой рощи, обшит тёсом, покрашен зелёной краской и был так же красив, как и осенний золотой наряд белоствольных деревьев. С фасада к домику примыкала оградка из красного штакетника, сзади — небольшой огород, обнесённый проволокой, в котором росли несколько плодовых деревьев и кустарников. По соседству, на небольшом расстоянии друг от друга стояли ещё две дачи такого же типа. За дачами протекала мелководная спокойная речка. Там и сям между пожелтевших берёз виднелись ярко-зелёные ёлочки, придавая пейзажу броский очаровательный вид.
День был тихий. Небо чистое и такое ясное, что смотреть на него невозможно было — резало глаза.
Василий Иванович, разочтясь с водителем, наказывал:
— Итак, ровно в четыре на этом же месте. Договорились?
Такси уехало.
— Как хорошо здесь! — сказала Марина, когда Василий Иванович приблизился к ней.
— В лесу всегда хорошо, — ответил Василий Иванович. — Зайдёмте в дом?
— Я хочу прогуляться. Идёмте туда! — сказала Марина и пошла по тропинке непринуждённой походкой.
Тут вдруг Василий Иванович заметил возле соседней дачи «Жигули», стоявшие в черёмуховых кустах. Это приехали знакомые торговый инспектор с женой собирать ранетки. «Как не кстати!» — подумал Промтов. В душе поблагодарил Марину, что свернула в лес и он не нарвался на старых знакомых.
— Что ж, по лесу, так по лесу, — сказал Василий Иванович. Поравнявшись с нею, улыбнулся.
— Чему смеётесь? — спросила Марина.
— Просто так, — ответил Василий Иванович.
— Весёлый вы.
— Я люблю жить.
— Счастливая ваша жена. Ей, наверное, легко с вами.
— А как вы живёте с мужем?
— Как сказать, — уклончиво ответила Марина. — Мы ни в чём не нуждаемся. Он пока не колотит меня. А иногда говорит, что любит.
— А счастья нет, — добавил Василий Иванович в тон её словам.
Марина ничего не ответила и отломила на ходу берёзовую веточку.
— А скажите, Василий Иванович, вообще-то есть в жизни счастье?
— Конечно есть.
— Вы можете популярно объяснить что это такое?
— Разумеется.
— Тогда объясните, пожалуйста.
— Значит, популярно, — сказал Василий Иванович.
— Да, — сказала Марина. — Чтобы любому и каждому было понятно. А то говорят и пишут об этом кто во что горазд. Один мой знакомый, преподаватель математики в политехническом институте, составил даже таблицу и к слову счастье пристёгивает любое наслаждение, в чём бы его не испытал, даже в работе. Мне это непонятно. Я хочу ясно представлять, что же всё-таки это такое — счастье?
— Хорошо, — сказал Василий Иванович. — Я расскажу один случай из своей жизни. И, надеюсь, станет понятно.
— Расскажите, — попросила Марина и как-то сразу повеселела.
— Что ж, слушайте внимательно, — промолвил Василий Иванович и замедлил шаг. Вдруг он спохватился, что рассказ будет похож на исповедь, что никому ещё об этом не говорил и подумал, удобно ли рассказывать о таких вещах женщине, с которой Лишь недавно познакомился. Но вспомнил про инспектора с женой, — они обычно приезжали на целый день, — и подумал, что терять нечего. Занять её как-то надо было. Взвесив все, он, наконец, решил начать свой рассказ.
— Было тогда мне двадцать семь лет. Я был холост и даже в таком возрасте не имел невесты. Все как-то не везло в любви.
— Ну уж, Василий Иванович!
— А вот представьте себе. Не везло. Влюблялся я много раз, раз семь Или восемь до помрачения ума, не считая мелких увлечений, и все это были мои неудачи. Влюблялся я, как правило, с первого взгляда и ухаживал за девушками добросовестно, имея самые серьёзные намерения. И в этом была моя главная ошибка. Если девушка в первые же дни почувствовала, что парень влюбился в неё по уши и хочет на ней жениться, он пропал. Добро было бы, если бы я обладал нужным терпением. А то ведь я был ревнив как черт, и этим портил себе все дело. Словом, в двадцать семь лет я не имел никакой перспективы. И вот однажды (тогда я летал на АН-2), меня послали на неделю в Зиминский район обрабатывать с воздуха колхозные поля. Дело было в середине лета. Помню, была невыносимо-адская жара. Я кончил работу и собирался идти в гостиницу отдыхать. Следом за мной сел маленький пассажирский самолёт. Я от нечего делать стоял и глазел на прилетевших пассажиров. Среди них была девушка. Как только она сошла с трапа, её окружила тьма народу. Мамки, няньки, тётушки, подружки так и облепили её. Я был заинтересован и пошёл посмотреть, что это за особа прилетела. Все кричали: «Верочка, Верочка! Здравствуй! Умираем без тебя с тоски!» и прочее в таком духе. Длинный и худой её отец взял чемодан, подружки подхватили её под руки и потащили.
Как сейчас помню: она была одета в простенькое полосатое платье. Несмотря на то, что её поддерживали с обеих сторон, шла она неуклюжею походкою, очевидно, её укачало в самолёте…
— Извините, Василий Иванович, перебью: не была ли она совершенством по десятибалльной системе и не имела ли плюс к тому каких-нибудь особых внешних достоинств?
— Что-то я не пойму, — удивился Василий Иванович. — Какая десятибалльная система? При чём тут это?
— Ну ладно, — сказала Марина, улыбаясь. — Я просто так. Рассказывайте дальше.
— Ах вот вы о чём! — смекнул Василий Иванович. — С первого взгляда она мне показалась средненькой, даже неказистой. Да это и не суть важно. Слушайте дальше. Всё началось на другой день. А началось с того, что на другой день была ещё более нестерпимая жара, и я не летал над полями — кончились химикаты. Мне надоело валяться в постели, и я вышел на улицу. Солнце пекло как сквозь лупу. Надо было искать спасения, и я подозвал проходившего мимо пацана и спросил, далеко ли отсюда река. Он сказал, что идёт туда же, и мы пошли. Мы уже добрались до реки, и пацан, чтоб ему неладно было, — я до сих пор не могу ему простить, — говорит, что дальше есть лучше место. Мы и пошли. Место там, действительно, было хорошее: ямка у самого берега и течение ровное. И людей там отдыхало больше. Мы искупались, позагорали, и я снова пошёл купаться, как вдруг увидел на том месте, где нырял прежде, девушку, стоявшую ко мне спиной. Я обошёл её сбоку. Это была она, вчерашняя пассажирка, только теперь без свиты. Она была в купальнике и тёмных очках, но я её сразу узнал. Приглашаю её поплавать, она отрицательно качает головой. Тогда я поплыл один, доплыл почти до середины реки и стал баловаться на брёвнах (по реке сплавляли лес). Она села у самой воды, бросает камешки в воду и кричит мне: «Не рискуйте, молодой человек! Это опасно!» А я ещё нарочно, чтобы показать перед нею свою смелость, поднял бревно на попа. Потом я подплыл к ней, подсел рядышком и поздравил со счастливым вчерашним приземлением. Так мы и разговорились. Я узнал, что она закончила филологический факультет Иркутского университета и получила направление на работу в тот город, где жил её старший брат. Она сказала, что ей повезло, что она была в том городе, и он ей нравится. С той минуты я влюбился в неё как мальчишка. И сам не знаю, как это произошло. До сих пор не могу понять, что на меня тогда накатилось.
Я уже сразу почувствовал, что это была самая сильная моя любовь. Я назначил ей свидание на вечер. Тут её отозвали подружки. Она ушла с ними на то место на лужайке, где они все вместе были. Я уже больше не упускал её из вида и, выбрав момент, когда она осталась одна, снова подошёл к ней и напомнил о свидании. И полдня ждал… как я её ждал! Мы ходили в кино. Я обезумел. Смотрел на экран, но ничего не видел. Я взял её руку и поцеловал, а осмелившись это сделать раз, целовал её и ладонь, и пальцы без конца, пока не кончился фильм. С тех пор у меня привычка целовать дамам руки…
Марина засмеялась.
— У вас это очень хорошо получается, — сказала она. — Вы ко всем дамам так учтивы?
— Э, нет, не ко всем.
— Ну, дальше, что было, дальше? — спрашивала Марина с нетерпением.
— А дальше было вот что. Я проводил её домой и договорился встретиться на другой вечер. Когда я с нею расстался, я почувствовал в сердце какой-то огонёк, который по мере того, как я уходил от её дома все дальше и дальше, превратился в сильную, жгучую боль. Я схватился рукой за сердце и так шёл до самой гостиницы. Я почувствовал, что мне хана, что не могу без неё жить. Я не спал всю ночь. Всё та же жгучая боль в сердце не давала уснуть. На другой день я пришёл в железнодорожный ресторан (дело было к вечеру) и сел за столик с одним молодым парнем, шофёром, который привёз в город какого-то директора лесного комбината. Он должен был остаться до утра и теперь скучал, не зная, как занять время. Я предложил ему покатать девушек. Он охотно согласился. В назначенный час я приехал на место свидания на газике. Есть в Зиме такое удобное место для свиданий — магазин «Ткани». А сердце у меня все ныло и ныло, не переставая, целые сутки. И тут, я заметил странное превращение в душе. Когда она пришла, на сердце сразу отлегло. Её присутствие было естественным, совершенно необходимым для меня. С нею всё было просто, было так, как будто так и надо. Я предложил ей найти ещё одну девушку и покататься. Верочка обрадовалась затее и через несколько минут привела даже двух девушек и парня. Мы поехали за город. Солнце уже давно закатилось и взошла полная луна. Мы поехали на озера, где росли камыши и рогосы. Верочка заставила меня лезть в воду за шишками рогоса. Я снял ботинки и полез в озеро. Рискуя увязнуть, достал ей несколько шишек и ветку лабозника. Был очень тёплый вечер. Почему-то запомнились на всю жизнь детали. Например, луна и чудное её отражение в воде. Камыши словно дремали, наклонившись к воде, а при маленьком ветерке перешёптывались еле слышно. Неподалёку в траве безумолку стрекотал сверчок, и изредка, где-то на горе в лесу, — рядом был страшный дремучий лес, — кричала ночная птица…
— Вам бы, Василий Иванович, стихи писать, — сказала Марина, улыбаясь.
— О, Мариночка, слушайте дальше! — ответил Василий Иванович. — Словом, вечер был неповторимый. Верочка ликовала. Ей вдруг взбрело в голову остаться там на озере на всю ночь. Все запротестовали, кроме меня. Тогда она предложила на другой день, в субботу, ехать с ночёвкой на остров. Мы тут же организовали компанию: я, Верочка, одна подружка и её кавалер, который ездил с нами. Поздно ночью шофёр развёз нас всех по домам. Она ушла, и я опять почувствовал то же, что чувствовал прежде, когда расставался с ней. Это было ужасно мучительное и в то же время счастливое состояние. Вот это и есть счастье. Надеюсь, объяснил популярно?
— Вполне, — с улыбкой сказала Марина.
— Я ни на минуту ни в чём не мог найти успокоения, каждую секунду думал только о ней, — продолжал Василий Иванович. — Ложась спать, я заглядывал на часы и считал время до нового свидания. Наступил субботний вечер, и мы вчетвером поехали на остров, где был летний дом отдыха для горожан. Там мы взяли на прокат четырёхместную палатку, мяч и удочки. Пока девушки готовили ужин, я рыбачил, а мой напарник таскал дрова для костра. Мы не спали всю ночь, пили вино, закусывали, жгли костёр, рассказывали по очереди прочитанные или услышанные необыкновенные истории про любовь, колдовство, ведьм, чертей и не заметили, как наступило утро. Начало уже светать и выпала роса, когда мы решили, наконец, отдохнуть. Мы все вчетвером втиснулись в палатку, но нам не спалось. Уснул сразу один лишь мой новый приятель. Палатка была тесная, однако, Верочка только разочек позволила себя поцеловать, и то с оговоркой, что до меня полтора года её никто не целовал, и что даже ухаживать за собою она позволяла только избранным. Уже утром, когда было совсем светло, я уснул на часок. Проснувшись увидел, что Верочка тоже спит, положив мне руку на грудь, на самое сердце. Я боялся шелохнуться. Сверху чувствовал тепло её руки, наполнявшее грудь мою необыкновенным счастьем, а снизу больно давила в бок горбатая ветка из подстилки. Я лежал так, с двойным сильным ощущением, до тех пор, пока она не проснулась. Мы провели на острове весь день и загорели в тот день изрядно. Вечером мы с Верочкой расстались, а на следующее утро меня отозвали в Иркутск. Так прошли мои самые счастливые дни в жизни.
— И это все? — удивлённо спросила Марина. — А что было потом?
— Потом пошла кутерьма, — ответил Василий Иванович. — Пошли одни страдания. Не даром говорят: нет на земле любви без мук и огорчений.» — Так что же было?
— А было то, что я обезумел совсем, — сказал Василий Иванович. — Я ей сказал, что не знаю, как без неё буду жить, дал понять, что безумно влюблён. Стал летать к ней с попутными самолётами на каждое воскресенье и через месяц сделал ей предложение.
— Ну и что она?
— А она согласилась, — сказал Василий Иванович. — Я сразу — домой, чтобы предупредить своих близких и друзей. Через день прилетаю обратно к ней, а она передумала.
— Что? — спросила Марина. Она от удивления широко открыла глаза даже приостановилась на мгновение и потом рассмеялась. — Как же так?
— А вот так. Прихожу к ним домой, а она и говорит, что мне не отказывает, но поедет всё-таки работать по назначению, в г. Заозёрный, где жил её брат. В чём дело? — спрашиваю. Она сказала, что мы мало знаем друг друга, что надо подождать, проверить чувства временем. Пообещала решить вопрос в зимние каникулы. Тогда я бросился разговаривать с её матерью. Но на лице матери было написано, что я не велика находка и что её дочь может найти мужа и получше. Её матушка с самого начала относилась ко мне неважно. Она категорически заявила, что Верочка поедет к брату. Тогда я опять бросился к Верочке. Но увы! Она была непоколебима. Пришлось ждать пять месяцев. Василий Иванович умолк.
— А что было дальше?
— Не хочу и говорить. Смех и грех.
— Василий Иванович, — укоризненно произнесла Марина.
— Нет, не стоит, — отвечал Промтов, улыбаясь.
— Василий Иванович, я прошу. Иначе мы рассоримся.
— Ну, хорошо, — сказал Промтов, пряча улыбку. — Представьте себе прежде всего то, что за пять месяцев я написал ей десятка два глупейших ревнивых писем, а она мне не ответила ни разу. Она совсем не приглашала меня, и я всё-таки приехал в Зиму и явился к ней первого января. Дело было вечером. Я сидел у неё дома и ждал, когда она придёт с новогоднего бала. Она не оставила меня, как прежде, ночевать дома, а отправила в гостиницу и сказала, что объягнимся завтра. Назавтра пришли к ней подружки, и мы гуляли весь день и играли в карты. Вечером я пригласил её немного пройтись по улице, и мы объяснились. Она сказала, что я не тот человек, который способен на любовь, и между прочим намекнула, что другие, кто ей кроме меня делал предложения, любят её по-настоящему, не так, как я, а я, стало быть, не по-настоящему. Она сказала, что если я ей теперь докажу свою любовь, то она выйдет за меня замуж. Я попытался, но на словах ей ничего не доказал. Я совсем одурел и плёл ей такую околесицу, что сейчас тошно вспомнить. Когда пришли домой, я решил ей на деле доказать свою любовь. Я решил отрезать себе палец и сказал ей об этом. Я взял какой-то кухонный нож и полный решимости сделать то, что задумал, вышел на крыльцо и стал подыскивать удобный эшафот для мизинца левой руки. Слава Богу, в ту минуту дома не было её родителей! Были только две подружки. Она выскочила за мной и перепуганная, дрожащими руками стала отбирать у меня нож. Я уступил ей. Она вытурила меня с позором и сказала при подругах, чтоб больше моя нога не ступала к ним на порог. Я сказал, что хорошо, что я уйду навсегда. И ушёл. Но через час вернулся. Ворота и калитка были на заложке. Она знала, что я вернусь. Я постучал в окно. Она вышла в ограду и спросила, что мне нужно. Я сказал, что нужно поговорить. Она сказала, чтобы я говорил через стенку, то есть через забор. Я так жаждал её снова видеть, что пошёл на крайность, просунул руку в какую-то щель и стал отодвигать заложку ворот, она крикнула подружек, и они все втроём держали её. Я чувствовал, что они все трое со всей силой держали заложку, я не мог даже повернуть её, не то что отодвинуть. Я помучился, постоял и ушёл. Помню, что в тот момент, когда уходил, в душе у меня была торичеллиева пустота. Не знаю, как я просидел всю ночь на лавке в аэропорту — это была невероятная, страшная пытка. Утром подвернулся самолёт, и я улетел. Так и кончилось все. Я написал ей ещё письмо, но она не ответила.
Закончив свой рассказ, Василий Иванович взглянул на Марину. Она была задумчива. Они сделали несколько шагов молча.
— Вы больше не встречали её? — спросила Марина.
— Через несколько лет встречал. И где думаете? Здесь, в Иркутске. Случайно на улице. Она была с мужчиной, очевидно, с мужем. Она опустила глаза, и мы даже не поздоровались. Через час после встречи я пришёл домой и увидел себя в зеркало, прямо скажу — имел бледный вид. Воображаю, какой вид я имел в ту минуту, когда увидел её. Сердце у меня словно оборвалось, в основном, от неожиданности, конечно, но и от избытка мгновенно нахлынувших чувств. Чего греха таить. Было. Больше, слава Богу, не встречались.
— Я уверена: она желает, что потеряла вас, — сказала Марина.
— Не знаю, — скромно ответил Василий Иванович, явно польщённый. Он даже буркнул мотив из какой-то песни, чтобы скрыть приятное смущение и прибавил: — Возможно жалеет. Тогда голова её кружилась от успеха. Но забыла о том, что даже интересная женщина с возрастом оказывается в крайне невыгодном положении по сравнению с мужчиной. Мы и в тридцать лет прекрасно женимся на восемнадцатилетних, а девушка, достигшая двадцати пяти, за восемнадцатилетнего не пойдёт. А среди нашего брата, стариков, свободными остаются единицы, и то, в основном, с какими-нибудь странностями и недостатками.
— А вы тогда уже были женаты?
— В ту пору у меня появился второй ребёнок.
— Значит и после того, как вы женились, вы думали о ней?
— Да, я вспоминал её. И довольно часто.
— А сколько у вас детей?
— Двое. Старшему уже девять. Нынче пошёл в третий класс. А дочке шестой год.
Берёзовая роща кончилась, и Василий Иванович с Мариной вошли в лес, где кроме берёз были и лиственницы, уже побуревшие от заморозков, и кустарники с ярко-красными, коричневыми и золотисто-жёлтыми, опадающими листьями, и чаще стали попадаться сосенки и ёлочки. Некоторое время они шли молча, с задумчивыми лицами.
— Смотрите, смотрите! — вдруг шепнула Марина, дёрнув Василия Ивановича за рукав. — Вот, на куст.
Василий Иванович остановился и посмотрел вперёд. В нескольких шагах стоял небольшой черёмуховый куст. На нём сидела стайка свиристелей. Легко можно было разглядеть этих оригинальных красивых серо-коричневых птиц с остро-зачёсанными хохолками и жёлтыми хвостами. Они торопливо общипывали ягоду за ягодой, проглатывая их целиком, и изредка перекликались высокими «серебристыми» трелями.
— Что это за птички? — спросила Марина шёпотом. — Такие славненькие.
— Не знаю, — вслух ответил Василий Иванович. — В первый раз вижу.
— Тише, — с досадой шепнула Марина.
Но одна птичка уже сорвалась, и вслед за нею с писком и трелями покинула куст вся стайка.
— Пойдёмте назад, — сказала Марина, провожая глазами стайку. — Мы уже далеко ушли.
— Да, — пожалуй, — сказал Василий Иванович, поворачивая обратно. Остановившись, он окинул Марину взглядом с головы до ног и подумал о таком, что заставило его дышать чаще и глубже.
— А я знакома с одним парнем, который хорошо знает природу, — сказала Марина, не замечая его волнения. — Например, в лесу он определяет всех обитателей даже по голосам.
— Ах, вот как! — сказал Василий Иванович. — Значит, вы не только со мной гуляете по лесу?
— И не только с вами, — ответила Марина, улыбаясь.
— Хотя, что я, собственно, об этом говорю. Мне-то все равно, — сказал он, как бы рассуждая сам собой.
Марине это показалось вовсе забавно, и она, загадочно улыбаясь, стала ловить его взгляд. Но Василий Иванович отворачивался.
— Похоже, что вы действительно ревнивы, — сказала Марина.
Он не ответил.
— Я знала этого парня давно, ещё когда была совсем девчонкой, — сказала она. — И с тех пор сейчас второй раз гуляю по лесу с мужчиной. С Вадимом, правда, я была много раз в лесу, но мы выезжали на машине, всей семьёй.
Василий Иванович молча выслушал её и улыбнулся, воображая пикник семейства Пономарёвых. Вспомнил Георгия Антоновича, с которым на именинах говорил о политике.
— Василий Иванович, — сказала Марина. — У меня к вам один вопрос.
— Пожалуйста.
— Вы довольны своей женитьбой?
Василий Иванович внимательно посмотрел на неё.
— Женился я поздно, в тридцать лет — пора было обзаводиться семьёй, — сказал он. — Я зашёл как-то в таможню аэропорта, там у меня были знакомые переводчицы. К одной из них в тот день пришла подруга. Познакомились. Потом свидания, и всё устроилось. На этот раз такого увлечения, конечно, не было, но тем не менее приложил максимум усилий и вёл себя умнее. Да и надо сказать успех кое-какой я в молодости имел у женщин.
— И сейчас имеете. Не хитрите уж, — сказала Марина, лукаво улыбаясь.
— Сейчас уж не то, — сказал Василий Иванович и смущённо почесал нос — Вот тогда — да, тогда только не умел пользоваться.
— Ваша жена где-нибудь работает?
— Преподаёт английский язык в школе.
— А если бы та самая Вера сама разыскала вас. Вдруг бы так случилось. А вы были бы уже женаты. Как бы вы поступили?
Василий Иванович нагнул голову, чтобы не задеть низкую ветвь берёзы, и усмехнулся.
— Все хотите знать.
— А всё-таки, — сказала она и остановилась, ожидая ответа.
Василий Иванович тоже остановился и повернулся к ней лицом.
— Обычно в таких случаях говорят: поздно, — сказал он, двигаясь с места. — Но я лет шесть-семь тому назад иногда ловил себя на том, что очень хочу встречи с ней. Не знаю, не могу объяснить, зачем хотел с ней встретиться, но помню — такое сильное желание у меня было. Ещё тогда я чувствовал, что она крепко держит меня за душу. А первое время, когда мы с ней расстались, я совсем обезумел. Я решил бросить лётное дело, бросить все и ехать в город Заозёрный, где она жила. Я ведь знал, где она жила. Я пилот, и больше ничего не умею делать, но там посчитал бы за счастье подметать дворы, лишь бы чувствовать её близость, видеть её каждый день. Если бы она уехала из того города в другой, я бы поехал за ней. Она на край света, и я — туда же. Если бы она вышла замуж, меня бы и это не остановило. Жуткая мысль неотступно преследовала меня и наполняла душу тем же мучительным огнём, который я чувствовал в первые дни знакомства с нею. И чем дальше шло время, тем больше я решался на этот шаг. Спасла случайность: меня отправили в Москву на курсы командиров кораблей. Это как-то отвлекло. Иначе бы я погиб.
Марина сначала рассмеялась, потом задумалась и сказала:
— Это страшно.
— Да, страшно. И я благодарю судьбу, что ничего такого не случилось.
— А если бы сейчас?
— Сейчас, наверно, и я сказал бы, что поздно. Прошло много времени. В моей памяти стало стираться то, что я особенно сильно в ней любил. Время… Время… Оно ведь всемогуще. Создаёт и уничтожает природу. Даже гранит превращается в песок и пыль. Что для него мои чувства!
— А давайте допустим другой вариант, — возбуждённо проговорила Марина. — Допустим, что Вера разошлась с мужем, а вы были бы не женаты. Тогда как?
— Когда я её ещё сильно любил, я не посмотрел бы ни на что.
Марина, закусив губу, о чём-то усиленно думала.
— А вы бы остались верной ей до конца? — спросила она.
— Если бы не разлюбил, то, конечно.
Василий Иванович ребячески подпрыгнул и достал ветвь берёзы, схватив в горсть несколько зеленовато-жёлтых листьев.
— Я, Мариночка, слишком много говорю о себе. Хотелось бы послушать вас, — сказал он, выбрасывая ногтем по одному листку из горсти.
По лицу Марины скользнула усмешка.
— Я не умею рассказывать так, как вы. И сейчас мне не до этого.
Василий Иванович изумлённо посмотрел на неё.
— Хорошо, что вы рассказали все это, — прибавила она. — Мне кое в чём надо разобраться.
Василий Иванович, разгадав смысл её слов, резко повернул голову в её сторону.
— Так, так, понимаю, — промолвил он.
— Почему вы мне не встретились год тому назад? — спросила она.
— А какая разница?
— Тогда я бы подумала: стоит ли выходить замуж за Вадима, а возможно вышла бы за другого, если бы, конечно, он смог подняться выше гнусных жизненных обстоятельств. А он это смог бы. Сейчас я уверена. Но что делать! Как говорится, поезд ушёл.
— Боже мой! — взмолился Василий Иванович. Он осторожно взял её под руку, — оказывается мы друзья по несчастью.
— Не надо, Василий Иванович, — сказала Марина сухо, отстраняя от себя его руку.
Шли молча. Марина была задумчива. Она сделалась сразу какая-то маленькая и тихая. Это немножко портило её.
Когда подходили к даче, Промтов заметил, что «Жигули» исчезли, и теперь можно было войти внутрь.