Семенов Юлиан Семенович. Пресс-центр

   59
   "Дорогой Дмитрий!
   Рад был твоей весточке, хотя теперь я живу не в "Плазе", но мне переслали. Я построил себе двухэтажную квартиру с лифтом, как у Саскайнда и Трумэна Капоте, это у нас высший шик. К старости, если у человека не было ни юности, ни зрелости, ни среднего возраста, его тянет к суперкомфорту, даже к роскошеству. Я согласен с любимым тобой Монтенем, который утверждает, что философ Аркесилай нисколько не уронил себя в его глазах из-за того, что употреблял серебряную и золотую посуду; Монтеню даже импонировало, что Аркесилай пользовался этими благами с достоинством и отличался щедростью. Не знаю, можно ли назвать щедростью то, что я устроил пьянку во время переезда в дом, но упился до того, что думал, утром меня отправят в крематорий, а не в мою родную "Нью-Йорк таймс".
   По поводу Дигона и Гариваса. (Лыско мне неизвестен, я запросил о нем информацию, она весьма ограниченна. Специалист по экономике, кандидат наук, много писал о международных банковских корпорациях, что с ним произошло, здесь неизвестно.)
   Наша газета не выдвигала версию о заинтересованности Барри Дигона в развитии ситуации в Гаривасе (я имею в виду возможную дестабилизацию режима Санчеса). Было бы славно, напиши ты мне, кто выступал с такого рода концепцией, я бы смог подсказать, откуда ветер, угадав влияние определенной банковской группы на тот орган прессы, который дал такого рода сведения.
   Если ты хочешь мою точку зрения, изволь: как ты знаешь, десять лет назад Дэйвид Рокофеллер (у вас его отчего-то называют Рокфеллером) создал "трехстороннюю комиссию", над проектом которой работал мой друг, а твой враг Збигнев Бжезинский (чертовски ловок, даже вы этого у него не отнимете). Объединились мы, запад Европы и Япония. Большой бизнес и банки разрабатывали в этой комиссии рекомендации для политиков. Именно здесь была сформулирована концепция "невозможности включения лидера итальянских коммунистов Берлингуэра в правительство"; вскоре после этого погиб Альдо Моро, демохристианин, занимавший противоположную позицию, "Трехсторонняя комиссия" высказалась против включения во французский кабинет людей из компартии Марше. Однако Миттеран не поддался давлению; тогда началась атака на франк; ныне инфляция чудовищна, все, кто может, перекачивают деньги из Парижа к нам и в Швейцарию. Я допускаю, что "трехсторонняя комиссия" или ее филиал уже сформулировали концепцию по отношению к Гаривасу и политики обдумывают, как реализовать ее в жизни. Однако Барри Дигон не вошел в комиссию, он волк среди волков, но всегда был сам по себе, хотя я догадываюсь о его связях с Алленом Даллесом в первые послевоенные годы, когда Дигон активизировался в Западной Германии.
   Не числится Дигон и в членах "Бильдербергского клуба", хотя это тоже весьма престижный форум бизнесменов, в который входили три шефа столь вами не любимого (но весьма многознающего, это вы тоже не отнимете) ЦРУ - Донован, Уолтер Бэдел Смит (после возвращения из Москвы, где он был нашим послом) и Аллен Даллес.
   Вообще-то Дигон обычно старается быть в тени, но при этом, как правило, оказывается в самых горячих местах. Поэтому, сдается мне на него легче, чем на кого другого, можно навесить черную кошку.
   И сразу же задаю себе вопрос: кому это может быть выгодно?
   Проглядев ряд материалов, я убедился, что позиции Рокфеллеров в Центральной Америке нарушены; их парни применили там слишком открытые болевые приемы; в век стремительного роста престижа третьего мира это плохо проходит. Кое-где может образоваться вакуум, а природа, как известно, не терпит пустоты. Допускаю, что Дигон решил поиграть в Центральной Америке; если это и вправду так, его деятельность не могла не быть зафиксирована банковскими филиалами Рокфеллера. Понятно, те сделают все, чтобы не допустить старика в свою вотчину. Поэтому его фамилия стала появляться в таком контексте, который вызовет совершенно определенную реакцию в испаноговорящей Америке.
   Тем не менее я стал смотреть наше досье, дабы постараться узнать, нет ли за этим случайным упоминанием Дигона чего-то более предметного, явного.
   Пока не имею оснований связывать Грацио и Дигона в один узел.
   Советовал бы тебе поглядеть возможность пересечения интересов Дигона, западных немцев и итальянцев в сфере кинобизнеса и производства бумаги, старик на склоне лет ударился в "идеологический бизнес".
   Мне здесь назвали, имя профессора Вернье (настоящее имя Пике). Считают, что он сейчас наиболее авторитетный эксперт в том вопросе, который тебя интересует. Если хочешь, я позвоню ему и попрошу проконсультировать тебя.
   Твое письмо было грустным. Я старше тебя на четыре года. Давай поживем, подеремся и подружим еще шесть лет, потом можно повторить Эрни Хема - ствол в рот, секунда ужаса и полнейшее спокойствие потом.
   Обнимаю, твой Харрисон".
   60
   20.10.83 года (10 часов 02 минуты)
   Дом Вольфа Цорра удалось найти с большим трудом; как всегда, в таких тихих районах пригорода улочки маленькие, крученые, затаенные.
   Цорр назначил Степанову встречу легко, только несколько раз переспросил фамилию, попросил "проспеллинговать" (22) ее, поинтересовался, где тот работает, был немало удивлен, узнав, что не работает - в распространенном смысле - нигде, писатель; спросил, не эмигрант ли, выразил недоумение, поскольку был твердо убежден, что в России писатели обязаны ходить на службу, сообщая в партию о количестве написанных за день слов; дотошно объяснил, как лучше найти его дом, но это тщательное объяснение еще больше запутало, поскольку Степанов привык ориентироваться по главному направлению: налево или направо, вверх или вниз, подробности мешали ему, привык искать быстро с тех пор, когда был репортером, самая, пожалуй, счастливая пора жизни...
   В Базеле моросил мелкий дождь; настроение из-за этого было хмурым, нервозным; к тому же Степанов опасался проскочить границу и оказаться в Федеративной Республике, граница здесь проходит по Рейну, в самом центре города, паспортный контроль условен, но для него, понятно, безусловен, потом нахлебаешься...
   Как всегда, он посетовал на то, что забыл в Москве зонтик; когда улетал, было солнечное бабье лето; человек живет настоящим, как-то не хочется представлять, что вот-вот зарядит непогодь, начнутся сырые холода, не оглянешься, и святки... смотришь, там и Новый год... снег идет, снег идет... убеленный пешеход, удивленные растенья - только Пастернак смог так почувствовать эту трагическую пору перехода природы к спячке зимы, действительно, зима - это ночь года, и Александр Яшин великолепно написал про то, что все, кто болел, знают тяжесть ночных минут, утром не умирают, утром живут, живут, и Джон Стейнбек ощущал это же, когда закончил свой роман "Зима тревоги нашей"; боже, как мал наш шарик, сколь схожи чувствования людей и как же они при этом разобщены!
   Пока Степанов искал дом Цорра, кожанка его промокла, сделалась волглой, еще простудишься на обратной дороге; впрочем, в поездах здесь тепло, да и свитер из ангоры, ничего. Светлая память Марку Соркину, спас от туберкулеза, а сам погиб совсем молодым еще...
   Дверь открыл Цорр; он был в сером костюме, рубашка светло-голубая, туго накрахмалена; элегантная серая бабочка, мягкие мокасины; он не скрыл удивления, оглядев кряжистую фигуру Степанова в коричневой кожаной куртке, свитере, джинсах и тяжелых, на каучуке мокроступах.
   - Господин Степанов? - уточняюще спросил он и, лишь выслушав утвердительный ответ, снял цепочку с двери. Милости прошу, пожалуйста, проходите.
   Порядок в доме был клинический. Степанов уже привык к тому, что в квартирах и коттеджах немцев и швейцарцев обычно царствовал дух чистоты, нигде ни пылинки, каждая вазочка, цветок, не говоря уже о стуле, словно были прикреплены сверхсильным магнитом к своему месту; но у Цорра порядок какой-то совершенно неживой, металлический.
   - Кофе? - спросил Цорр. - Или хотите погреться? У меня есть русская водка, "Смирнофф".
   - Кофе выпью с удовольствием, - ответил Степанов. - А может быть, и водку.
   - Вы предпочитаете кофе до разговора, господин Степанов, или же во время?
   - Лучше до.
   - Меня научили готовить по турецкому рецепту - помимо сахара чуть-чуть чеснока и щепотку соли, совершенно изумительный вкус. Не опасаетесь столь резких контрастов?
   - О нет, - ответил Степанов. - Я пил такой кофе на Кавказе, в Сухуми, очень вкусно.
   - Я посещал Сухуми, прекрасный город, но нет ни одного ночного ресторана, негде потанцевать, совершенно не продумана сфера сексуального обслуживания туристов...
   - Да, - усмехнулся Степанов, - с этим делом туго, бедные туристы... Но как-то устраиваются, иначе б не ездили...
   Цорр заварил кофе в стеклянном кофейнике, очень жидкий, поинтересовался, не желает ли Степанов сахарина, выслушав отрицательный ответ - больные почки, принес тоненькую, прекрасного фарфора сахарницу, предложил ему сесть в кресло возле стереосистемы, легко забросил ногу на ногу и, сделав маленький глоток, спросил:
   - Чем обязан вашему визиту?
   - Господин Цорр, я слышал, что у вас есть материалы, связанные с преступлениями нацистов...
   - От кого к вам пришла эта информация, господин Степанов?
   - Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, господин Цорр... Придется лгать, а это всегда неприятно...
   - Хорошо, - кивнул Цорр, - я тоже сторонник того, чтобы говорить правду... Сформулирую мой интерес иначе, если изволите, уже, вам будет легче тогда сказать правду... Эта информация пришла к вам не из банковских кругов? Еще более конкретно: не из тех, кто входит в орбиту Барри Дигона?
   - Нет.
   - Я удовлетворен, господин Степанов... Дело в том, что его люди оклеветали меня, обвинив в связях с мерзавцем Эйхманом, будто я повинен в том, что эсэсовцы погубили брата Дигона Самуэля... Они лишили меня службы, они хотели, чтобы я исчез с лица земли, но, как видите, правда восторжествовала... Я никогда не был связан с нацистами, никогда, хоть и работал в рейхе, это правда, но там работал и Самуэль Дигон вполне открыто до тридцать восьмого года... Более того, я всегда был антинацистом и чем мог помогал несчастным... Именно потому, что я был противником жестокости, у меня сохранились кой-какие материалы по трагическому еврейскому вопросу... Простите, вы сами...
   - Я русский...
   - Очень хорошо... Так вот, только потому, что я был противником неразумной жестокости, я и согласился помочь в установлении контактов между немцами и американцами в сорок третьем году... Мною руководствовала не корысть, но сострадание...
   - Контакты между кем и кем? Конкретно?
   - Между князем Гогенлоэ и Алленом Даллесом.
   - Но контакт состоялся в сорок четвертом году, господин Цорр.
   - В сорок третьем.
   - У вас есть какие-то документы об этом?
   - Да.
   - Можете познакомить меня с ними?
   - В том случае, если вы обещаете сказать правду о моей роли во всем этом деле... Знаете, Геринг был большой свиньей, но во время суда в Нюрнберге он, я слышал, произнес неплохую фразу, что, мол, не боится потерять голову, но страшится потерять лицо... Самое страшное - незаслуженная обида, согласны?
   - Вполне, господин Цорр, но каким образом я могу сказать правду о вашем участии в этом деле, если у меня нет документов и я обладаю лишь односторонней информацией? Правда всегда посредине, на стыке полярных точек зрения...
   - Вот видите! Совершенно верно! Я не хочу обидеть вас, но вы должны согласиться, что в вашей пропаганде по поводу немцев тоже были преувеличения...
   - Не могу согласиться, господин Цорр. Не было преувеличений. Была правда.
   - Ну, хорошо, а Геббельс говорил бог знает что про вас... Вы же верно сказали, правда на стыке полярных точек зрения.
   - Геббельс-это не есть точка зрения, это патология и уголовщина. Когда я говорил о стыке, я никак не имел в виду этот аспект вопроса: нацизм и правда - понятия взаимоисключающие.
   - Но вы же не станете отрицать, господин Степанов, что во время Гитлера были построены прекрасные автострады, покончено с безработицей и...
   - И введена карточная система, господин Цорр. А те, кто не хотел строить автострады, были отправлены в концлагеря, были запрещены книги Толстого, Манна, Брехта, Маяковского и упоминание имени Альберта Эйнштейна... На каждого немца заведена учетная карточка в гестапо... И никаких гарантий, все подчинено воле психически больного злодея...
   - Я опасаюсь, как бы мое правдолюбие, - вздохнул Цорр, не показалось вам пронацизмом, мне бы очень этого не хотелось...
   Он встал, подошел к стеллажу, открыл особым плоским золоченым ключом массивную дверь вмонтированного в стену сейфа, достал несколько разноцветных папок, взял синюю, остальные положил обратно, вернулся к креслу и протянул Степанову несколько страниц.
   - Я действительно содействовал появлению на свет этого документа. Прочтите и скажите, виновен ли я в том, что он существует? Впрочем, не я, так другой помог бы этому... Еще кофе? Пока будете читать, я приготовлю нам по чашечке, а?
   - Да, благодарю вас...
   - Можете сделать выписки, - сказал Цорр.
   - Если позволите, я надиктую этот текст на мой диктофон.
   - Пожалуйста. - Цорр легко смазал взглядом маленький, величиной с записную книжку, аппаратик, который Степанов достал из внутреннего кармана кожанки.
   Он просмотрел страницы и начал диктовать:
   - Двоеточие, открыть кавычки. "В начале беседы "герр Бауэр" заявил "мистеру Робертсу", что прибыл сюда как сугубо частное лицо по настоянию - его друга. Он добавил, что не питает иллюзий относительно возможных результатов этих переговоров, поскольку не имеет специальных полномочий. Однако в качестве патриота своей страны он готов ответить на любой вопрос с тем, чтобы, если это потребуется, устранить излишние недоразумения и непонимание.
   "Мистер Робертс" заметил, что он вполне согласен с этим и что для него особенно важно понять взгляды представителя молодого поколения национал-социалистов, не развращенного пропагандистскими теориями.
   В ходе беседы выяснилось, что "мистер Робертс", приятного вида человек, в возрасте примерно пятидесяти лет, удивительно хорошо осведомлен о проблемах Центральной Европы, и "герру Бауэру" все время приходилось быть начеку.
   "Мистер Робертс" начал беседу, высказав мнение, что Германия совершила величайшую ошибку, доведя дело до войны. В процессе мирного развития все страны Восточной Европы быстро оказались бы в руках Германии, ибо ни Великобритания, ни Америка не намерены были - без достаточного повода препятствовать этому силой оружия. Если бы в таких условиях Германия захватила те страны, ей было бы легко вести войну против России. Общественное мнение Великобритании и Америки в подобных обстоятельствах не мешало бы Германии одержать победу над Россией.
   Далее "мистер Робертс" сказал, что Германия имеет больше оснований, чем Соединенные Штаты, сожалеть о том, что события развивались не таким именно путем, а иначе. Он не мог понять, почему национал-социалисты все время ломились в открытую дверь, в результате чего, а также из-за их жестокой позиции в еврейской проблеме они восстановили против себя мир.
   Что же касается его личных чувств по данному вопросу, то он не любит евреев, ему не нравится, что они могут теперь украсить свою шестиконечную звезду еще одним мученическим венком. Однако непонятны и попытки истребить евреев или, например, поляков. По закону природы обрезанная ветка растет быстрее. Волна ненависти к немцам и симпатии к их жертвам поставили под сомнение достижение Германией ее цели.
   Почему Германия не действовала более искусно в еврейском вопросе? Например, так, как англосаксонские страны. В этих странах евреев просто не допускают на ключевые посты и на практике, хотя об этом ничего не говорят, с успехом вводятся выраженные в процентах предельные нормы допуска их в институты и учреждения. Возможно, это фарисейский англосаксонский метод, но он позволил достичь практических результатов, не вызывая шума и не создавая причин для обвинений.
   "Герр Бауэр" ответил на соображения "мистера Робертса" с помощью известных аргументов, стараясь не раздражать, мягко отверг все его доводы, хотя он, конечно, не в состоянии был убедить "мистера Робертса", но доказал ему, что эти проблемы, а также следующие из них выводы могут быть истолкованы иначе. Например, евреи сами вызвали суровые меры против себя, и эти меры были продиктованы не жестокостью, а необходимостью защитить свои жизненные интересы.
   "Герр Бауэр" заметил, что во время войны погибло меньше поляков, чем в свое время индейцев в Соединенных Штатах или ирландцев в результате применения англосаксонских методов.
   Оба эти случая, однако, были проявлением откровенного империализма, в то время как Германия сталкивалась с необходимостью вести борьбу за жизненное пространство. Однако, поскольку Германия интересуется не англосаксонскими проблемами, а насущными для нее вопросами, было бы хорошо, если бы англосаксонские страны проявили такую же мудрую сдержанность и прекратили разжигать страсти своими эгоистическими идеями об усовершенствовании мира, а также предъявлять к другим большие требования, чем к самим себе.
   Далее "герр Бауэр" коснулся критических замечаний "мистера Робертса" относительно довоенной политики Германии на востоке. Он отверг утверждение о том, что Германия по своей воле избрала курс, который проводила на юго-востоке. Указал также, что именно американцы по вполне понятным мотивам препятствовали всякому примирению между Германией и Великобританией. Даже Мюнхенское соглашение расценивали как вызов. Все успехи Германии достигнуты в борьбе с открытым или скрытым противодействием англосаксов, Для англосаксов Мюнхенское соглашение не было конечной целью. Они рассматривали его как временную меру, необходимую для того, чтобы в один прекрасный день, выждав и вооружившись, оказаться в состоянии предпринять более эффективные меры против Германии.
   Оккупация же Праги была вызвана враждебными настроениями чехов, поощряемых англосаксами. Германия несла ответственность за развитие этих районов и готова нести ее также впредь.
   Адольф Гитлер решил действовать так после длительных попыток добиться мирного соглашения, но ему не верили и ничего не было предпринято для сохранения надежд на мирное урегулирование.
   Теперь англосаксы столкнулись с таким Гитлером, какого они и заслужили. Вполне понятно, продолжал "герр Бауэр", почему англосаксы его не любят. Однако в глазах немцев это скорее преимущество, чем недостаток.
   "Мистер Робертс" не должен тешить себя надеждами относительно того, что в Германии найдутся могущественные и влиятельные группы, желающие вести переговоры с противником.
   "Мистер Робертс" согласился с этим, отметив, что война будет продолжительной и что в Германии нет каких-либо разумно действующих групп, с которыми можно вести успешные сепаратные переговоры. В этом отношении Америка не питает никаких иллюзий. Однако в конечном счете Германия будет побеждена, поскольку, несмотря на действия ее подводных лодок, безопасность морских перевозок союзников обеспечивается, а возможности Америки в судостроении практически неограничены. В скором времени немцы будут изгнаны из Туниса. В дипломатическом отношении Турция для них навсегда потеряна, а Болгария начинает колебаться.
   Он не упомянул об Италии, поскольку, по его мнению, ныне эта страна не имеет серьезного значения.
   Америка располагает достаточным запасом времени, денег, людских ресурсов для того, чтобы вести длительную войну. Допуская психологические просчеты, Германия лишь способствовала единству и согласию в рядах союзников.
   Восстановив против себя социалистов, евреев, масонов и малые страны, она теперь досаждает христианской церкви, Германия как будто старается сделать все возможное, чтобы стать непопулярной.
   Америка не намерена воевать каждые двадцать лет и стремится к прочному и длительному урегулированию, в котором, учитывая горький опыт прошлого, она хочет играть решающую роль.
   Можно будет сожалеть, если Германия не примет участия в урегулировании, поскольку эта страна играет, несомненно, более важную роль, чем какая-либо другая в Европе.
   "Мистер Робертс" выразил надежду, что Германия все же по-прежнему останется стабилизирующим фактором, хотя в настоящий момент ему неясно, как этого добиться. Ненависть, которую она вызвала к себе, - обстоятельство, с которым приходится считаться. В данный момент общественность союзных стран не согласится ни на какой компромисс.
   Он предполагает также, что англосаксы не примирятся с личностью Гитлера, подпись которого не внушает более ни малейшего доверия.
   В ответ "герр Бауэр" заявил, что немецкий народ будет поддерживать Гитлера и его цели, независимо от того, какой исход предопределен судьбой. В Германии все знают, что борьба предстоит тяжелая и жестокая. Тем не менее имеются и основания для оптимизма. Европа находится в руках немцев, продвижение русских остановлено, англосаксы не в состоянии высадиться на континенте, их тыловые коммуникации под постоянной угрозой. Гений и твердость фюрера - великий козырь в руках Германии, отказываться от которого она не намерена.
   Вообще немцы не такой народ, чтобы кричать "осанна" своему фюреру в дни триумфа и "на крест его", когда наступают тяжелые времена. Ни один порядочный немец не поступит подобным образом независимо от того, принадлежит он к числу национал- социалистов или нет. Опасность большевизма также сплачивает немцев.
   Конечно, допускались и ошибки, однако их было меньше, чем у противника. Ни в одной оккупированной Стране немцы не действовали так неразумно, как англосаксы в Северной Африке.
   "Мистер Робертс" вновь высказал согласие с тем, что последнее слово еще не сказано. Он попросил "герра Бауэра" не думать, что он, Робертс, недооценивает силы противника. Пушки будут говорить до тех пор, пока не возникнет реальная перспектива окончания войны. Возможно, в ходе сражения изменятся воля и настроение народов с обеих сторон и они откажутся от войны. Никто не может ничего предсказать. Не исключено, что наступит день, когда можно будет ускорить окончание битвы с помощью своевременно установленных контактов, которые должны способствовать устранению недоразумений и разногласий.
   "Герр Бауэр", в принципе, не отвергал мнение, высказанное "мистером Робертсом", отметив, что, однако, он не видит такой возможности в ближайшем будущем.
   В завершение беседы "мистер Робертс" пригласил "герра Бауэра" на следующий день поужинать вместе с его шефом, "мистером Буллом". Подчеркнул, что "мистер Булл" - правая рука президента по вопросам, касающимся Европы - рад встретиться с "мистером Бауэром", чтобы честно и откровенно обсудить существующие проблемы. Он дал слово джентльмена, что состоявшийся разговор останется в тайне".
   Степанов спрятал диктофон, протянул документ Цорру.
   - Интересно. "Герр Бауэр" - это штандартенфюрер СС князь фон Гогенлоэ?
   - Именно. А "мистер Робертс" - человек Аллена Даллеса или сам Даллес, а он возглавлял фирму "Салливан и Кромуэл", представлявшую интересы концерна Барри Дигона в гитлеровском банке Шредера, будучи при этом резидентом американской разведки! И этот Барри Дигон смел шантажировать меня тем, что я содействовал одному из его людей в контакте с наивным идеалистом Гогенлоэ, который после покушения на фюрера был брошен в тюрьму вместе с женою... А в чем его вина?! В чем? Или, тем более, моя?! Но я умею постоять за себя, господин Степанов, у меня есть Силы, чтобы взять реванш, я возьму его очень скоро, следите за газетами! Дигон не поднимется, это я вам говорю, я не кидаю слов на ветер, узел "Грацио - Гаривас" развяжу я, и это будет день моего торжества...
   - Видимо, вы не пожелаете рассказать мне об этом узле?
   - Пока еще рано. Остались дни, господин Степанов, считанные дни до того часа, когда я справлю тризну по Дигону... Публично обвиню его в причастности к гибели Грацио, докажу документально, отчего Дигону так мешал Грацио в Гаривасе. Пусть себе болтают о его самоубийстве, я знаю правду, всю правду... А впрочем... Попробуйте встретиться с Бенджамином Уфером... Задайте ему только два вопроса: "Вы верите в самоубийство Грацио? А если нет, кого вы можете обвинить в его гибели?" Нет, иначе конкретизируйте предмет своего интереса: "Кому на пользу гибель Грацио?" И послушайте, что он вам ответит. Если в нем осталась хоть капля человеческого достоинства, он скажет вам, что гибель Грацио выгодна только одному человеку - Барри Дигону. Потому что старик тайно лезет в Гаривас, а там были сильны позиции Грацио. Если Уфер вам не ответит, значит, и его, запугав, перекупили. Возвращайтесь ко мне тогда через недельку, и я открою то, что так или иначе станет достоянием гласности, но пусть он только посмеет не ответить вам!
   - Господин Цорр, как вы понимаете, если я стану писать, то буду делать это в советской прессе... У нас не очень-то любят безымянные материалы... Вы даете мне право упомянуть ваше имя? Сослаться на вас?
   Цорр на какое-то мгновение замер, тень растерянности мелькнула на его лице, потом сказал:
   - Я должен посоветоваться с моим адвокатом, господин Степанов. Вы понимаете, как могут здесь отнестись к тому, что я сотрудничаю с красными... Впрочем... Хотя нет, я должен обсудить эту пропозицию... Без ссылки на меня пожалуйста, я даю вам право, не может быть двух мнений...
   - Скажите, а чем был вызван удар Дигона против вас?
   - Как чем?! - Цорр недоуменно пожал плечами. - Знанием. Моим знанием. Тем, что я знал больше, чем другие.
   - Когда об этом стало известно Дигону?