Страница:
– Валерий Валерьевич, снимки необходимо сделать к утру.
– К утру? Да вы что? Даже если всю ночь горбатиться, и то пленка не успеет просохнуть. Это ж «Кодак», ребята.
– Заплатим тебе, и за срочность заплатим. Бросай все, – ввязался в разговор Проскурин. – Понял? Все задвинь, иначе я тебе такие неприятности устрою, всю жизнь будешь отмываться. И все свое дерьмо на тебя повешу. Да еще ребят из УВД попрошу, они помогут, соберут все «висяки». Лес отправишься валить лет на пятнадцать. Понял? Давай действуй.
– Максим Леонидович, товарищ полковник… – Панкратов повернулся к Максиму, но тот молчал. – А если… – начал было Панкратов, вновь оборачиваясь к Проскурину. Но тот жестко смотрел на него.
– Ты – профессионал. И если вдруг выяснится, что фотографии не получились или ты случайно пленку засветил, я не поверю. А не поверив, оторву твою педерастическую головенку вместе с хреном, понял? Я тебе клянусь. Вон Максим знает: если я что-нибудь сказал, так и будет. Максим кивнул, давая понять, что да, действительно, этот человек слов на ветер не бросает. Панкратов побледнел.
– Вот всегда так, – буркнул он себе под нос. – Работаешь, стараешься и вместо благодарности…
– Будет тебе благодарность, мастер, – понижая голос, страшным злым шепотом выдохнул ему в самое лицо Проскурин. – Будет. Давай вали, делай снимки. Максим, отвези его и покарауль в квартире, пока он тебе негативы и фотографии готовые не вынесет.
– А ты?
– А я здесь останусь. Посмотрю, может быть, наши пернатые друзья объявятся. – Он подмигнул Максиму. Тот кивнул.
– Хорошо. Что дальше?
– Дальше так. В восемь утра я жду тебя возле третьей горбольницы. Надо будет за Алексеем присмотреть, а заодно и в библиотеку съездить, в газетах порыться. Может, Ипатов правду сказал и что-нибудь новенькое выплывет.
– Лады. – Максим пожал ему руку. – Смотри, осторожнее здесь. Близко не подползай. Заметят – все дело провалишь.
– Ладно. В восемь, – кивнул Проскурин, поворачиваясь к ним спиной.
Глава 33
В восемь утра зеленая «шестерка» притормозила на углу третьей горбольницы. Черная «Волга» стояла у главных ворот. Максим прогуливался по тротуару, поглядывая то на часы, то по сторонам. Проскурин заехал во двор, запер машину, вышел на улицу и огляделся. Своих давешних плечистых приятелей он не заметил, однако то, что Максим поставил машину так открыто, вызвало у него раздражение. С недосыпу он был злым и нервным.
– Так, ты должен взять себя в руки, – пробормотал Проскурин себе под нос. – Возьми себя в руки немедленно. В конце концов, полковник тоже всю ночь не спал. Он двинулся к воротам, подняв воротник пальто. Заметив Проскурина, Максим остановился, но хватило сообразительности – рукой махать не стал, все-таки не приятеля с курорта встречает, – и уселся на переднее сиденье «Волги». Проскурин, поравнявшись с машиной, вдруг резко распахнул заднюю дверцу и нырнул внутрь, на ходу бросив водителю:
– Трогай давай, командир. Поехали.
– Куда? – Солдат повернулся к Максиму. – Что делаем-то, товарищ полковник?
– Поезжай. Машина резво взяла с места. Проскурин несколько секунд смотрел в заднее стекло, но не заметил ничего подозрительного. Скорее всего плечистые убийцы капитана окончательно потеряли его. Ненадолго, конечно, но и то хорошо. Какое-то время он сможет действовать вполне свободно. Отчего же тогда взбесились в нем дурные чертики тревожного предчувствия? Как-то все уж больно открыто: и грузились эти ребята безбоязненно, и освещали все, будто у них там праздник какой. Он не мог сказать, в чем конкретно заключалась странность, но чувствовал: она есть, есть, витает где-то совсем рядом. Максим повернулся к майору.
– Ну как? Что у тебя?
– У меня-то? У меня такое… Скажу – не поверишь. Часикам к пяти хлопчики с танками разобрались и начали грузить, как думаешь, что?
– Самолеты, – хмыкнул Максим.
– Точно, самолеты.
– Неужели в такие же вагоны?
– Вот именно, в вагоны. Без крыльев, или, как говорит Алексей, без плоскостей. Без передних и задних. Максим подумал.
– И что, по высоте вошли?
– А это самое хитрое. Тут, брат, весь номер в том, что они самолеты кранами поднимали, а потом шасси убирали. Представляешь? Прямо на весу.
– А ставили как?
– Так и ставили. На специальные тележки. Есть такие среди авиационного оборудования.
– Никогда не видел, – признался Максим.
– А мне доводилось пару раз. Опустили, закрепили на тележках, а тележки к полу приколотили. Зрелище то еще, доложу тебе. Сверху стеночки с крышей опустили, и все. Вагончики как родные. Правда, видно, хвост все равно не входил, так они потолок чуть-чуть приподняли. Совсем немного, сантиметров, наверное, на тридцать. Если бы рядом настоящие вагоны не стояли, никогда бы не заметил.
– И что, к утру управились? – с любопытством поинтересовался Максим.
– Нет, когда я уходил, еще продолжали грузить. И ветку железнодорожную я нашел.
– Да? Где? – встрепенулся Максим.
– Она прямо через ворота проходит. Причем даже не одна, а две. Параллельные. Представляешь, идет какой-нибудь состав, положим, от Воркуты, подъезжая, сбрасывает скорость и спокойненько уходит на завод. И в то же время с завода на основной путь выкатывается другой – подменный. Дежурные на станции и не заметят.
– Надо же. Как мы эти ветки не обнаружили? Из-за темноты, наверное.
– Да нет, братец, не из-за темноты. Просто там рельсов нет стыковочных. Понимаешь? Они их, видимо, в самый последний момент ставят. Так что днем состав не пойдет, это точно. До вечера у нас время есть.
– Да, все правильно, – хмыкнул Максим. – Раньше, чем ночью, они состав не отправят. Так что, успеем в милицию? Проскурин подумал и покачал головой.
– Не думаю. По-моему, лучше сделать так: дождаться, пока они состав отправят, отследить, куда он движется, и уж где-нибудь на узловой станции вагоны эти арестовать. Ты можешь арестовать военный груз?
– Могу, – кивнул Максим.
– Ну вот. Тогда им посложнее отвертеться будет, состав-то отправлен. Бумаги на груз должны быть, ну и так далее.
– Ты, значит, категорически против подключения к делу милиции? – спросил Максим.
– Да понимаешь, – Проскурин поскреб указательным пальцем за ухом, – сомнение меня гложет. Мы ведь не знаем точно, кто во всей этой истории завязан. Представь, если тут и милицейские шишки присутствуют. Как тогда? А уж если состав пошел, там от наших доблестных милиционеров уже ничего не будет зависеть. Опять же поезд по какому-то маршруту идет – значит, и конечный пункт назначения станет известен.
– Он и сейчас уже должен быть известен.
– Все верно, но сейчас, даже если ты этот завод накроешь, тот же Саликов возьмет и отзовет свое требование. Как тогда докажешь, что состав вообще куда-то идти должен был? Тут они могут любую чушь наплести. А раз поезд отправлен, все, бумажка есть, никуда не денешься. И подпись на ней чья-то стоит. Вот и пойдет раскруточка.
– Что ж, может быть. Хотя рисково все это, майор. Ох как рисково!
– А что мы теряем? – дернул плечом Проскурин. – Состав-то с путей никуда не денется. Не взлетит же он, крыльев у него нет, не самолет, чай. Так что, как только выйдет составчик на основную магистраль – сразу окажется в ловушке.
– А с солдатами и техниками как быть?
– А что с солдатами и техниками? – нахмурился Проскурин. – Что с ними станется-то?
– Да ничего, – протянул Максим. – По-моему, их-то отсюда никто живыми выпускать не собирается.
– Ну, насчет солдат не знаю, а с техниками все просто, их выпустят. Зачем Саликову новых подбирать, когда можно еще этими попользоваться?
– Для чего? – не понял Максим.
– Как для чего? Ну, полковник, ты меня удивляешь временами. А крылья самолетам приделывать кто будет? Дядя Вася с огорода? Нет, брат, чем новую команду набирать, уж лучше этих использовать на всю катушку. А после с них расписочку возьмут, беседу проведут, чтобы никому ни слова, ни полслова – ни семье, ни жене, ни детям. Вы, армейские, народ подневольный. Что прикажут, то и делать будете. Так-то, брат. А с солдатами… Ничего с твоими солдатами не станется.
– Ну да, с одним уже не сталось. Ты ему это расскажи.
– А что мне ему рассказывать? Они же в любом варианте не сразу за солдат примутся. Наверняка подождут, убедятся, что состав прошел, и только тогда займутся срочной службой. Случись какая-нибудь поломка-накладка, не Саликов же с Сивцовым с ломами под состав полезут, верно? Ну и мы, понятное дело, зевать не будем. Как только состав выкатится на основной путь, сразу отрядец ОМОНа подгоним. Или спецназа. Или опергруппу. Кого хочешь. Короче, тут уж тебе карты в руки, полковник. Максим подумал и пришел к выводу, что в рассуждениях Проскурина есть смысл. В общем-то фээскашник все говорил правильно. Если поезд выпустить на основной путь, то деваться ему некуда. Априори можно сказать, что причастность одного из главных виновников всей этой затеи доказана. Даже если руководство железной дороги знает, что за груз в вагонах, – в чем, правда, Максим очень сильно сомневался, – бумаги Саликову уже не отозвать. Эмпээсовцы будут свою задницу прикрывать. И насчет срочной службы Проскурин, пожалуй, тоже прав. Надо ведь будет кому-то и здесь, на заводе, «порядок наводить», чтобы следов не осталось. Снять ограждения, прожекторы, лампочки побить, стекла. Одним словом, создать впечатление запущенности. Разрухи. Для этого срочная служба и понадобится. А уж потом… Потом солдат постараются убрать, но будет поздно. Он, Максим, сумеет сделать так, чтобы к тому времени на заводе народу хватало.
– Ну и прошелся я вокруг, – продолжал свой рассказ Проскурин. – Огляделся.
– Заметил что-нибудь любопытное?
– Заметил, а как же! Ангары самолетные они снимают, сворачивают. На площадке вертолетной «МИ-24» стоит, видать, тот самый, о котором мне Алексей рассказывал, но его скорее всего к утру перегонят куда-нибудь. Вагончики посчитал.
– И сколько их? – поинтересовался Максим.
– Ровным счетом тридцать две штучки.
– Зачем так много?
– А кто же их знает? Вот состав поймаем, тогда и проверим. Однако, сам посуди, по два танка или по две БМП на вагон – уже восемнадцать вагонов. Плюс крылья от самолетов да фюзеляжи раздельно пойдут. Максим попытался посчитать в уме.
– Ну и что? В самом пиковом случае двадцать восемь получается.
– Ну, отец, – вздохнул Проскурин, – не знаю, чем ты недоволен. Хочешь, обратись к Саликову, спроси: «Товарищ генерал-лейтенант, зачем это вам тридцать два вагончика понадобилось, когда вполне двадцатью восемью могли бы обойтись?» Думаю, он с удовольствием растолкует тебе, что к чему.
– Ладно, не ерничай, – повернулся к нему Максим. – У меня тоже есть чем тебя порадовать. Он выложил Проскурину на колени пачку фотографий. Тот посмотрел карточки. Что ни говори, а Панкратов был мастером своего дела. Снимки вышли четкие, ясные, даже номера на вагонах можно было прочесть. И танки получились не машины – красавцы. Опять-таки почти в каждом кадре можно было заметить ту или иную особенность местности: то часть завода проглянет, то деревья на фоне неба. Привязка хорошая, решил Проскурин.
– А негативы? – спросил он.
– У меня негативы, у меня. Успокойся.
– Как гомик, не выступал там?
– Да куда ему! – Максим усмехнулся. – Ты такого страха на парня нагнал – больно смотреть было.
– Будет он еще права качать, деньги требовать, говнюк, – пробормотал себе под нос Проскурин. – Пусть спасибо скажет, что я на него и вправду дел не навешал.
– Да ладно, ладно, успокойся. Ну, чем теперь занимаемся?
– Давай, Паша, к железнодорожному вокзалу, – приказал Проскурин, словно за рулем сидел его собственный шофер, «Волга» была его персональной машиной, а вовсе не Максима. Солдат покосился на полковника, и тот кивнул:
– Давай-давай. На вокзале Проскурин спустился в камеру хранения, открыл ячейку, вытащил свои бумаги, проверил, все ли на месте, убедился, что все, и с облегчением вздохнул. Значит, не нашли пока. Ну и слава богу. «Кипарис» и обойму он тоже забрал с собой. Сунув тетрадь с картами в карман, а автомат за брючный ремень, Проскурин поднялся наверх и сел в «Волгу».
– Теперь вот что, – так же беспардонно обратился майор к водителю, – ты, командир, подбрось-ка меня до библиотеки какой-нибудь. Есть у вас здесь крупная библиотека?
– Есть, конечно, – кивнул Максим.
– Вот до нее и подбрось. На, держи. – Он выложил на сиденье «добычу». – Положи-ка лучше к себе в сейф, там надежнее будет. Тут полетная карта Алексея и все мои соображения. Соображения-то можешь особенно не читать, а карту береги. Она – наше единственное доказательство.
– А сам Алексей что?
– Алексей – Алексеем, а карта – картой. Про Алексея уже сказали, что он сумасшедший, хотя, когда это дело выплывет на свет божий, свидетелем он, конечно, будет бесценным. Но карту спрячь и не показывай никому.
– Хорошо. – Максим усмехнулся. – А пушка?
– Пушку я у одного из хлопчиков Сулимо одолжил. Хорошее оружие. Приметное. По нему можно кое-что разузнать. Потом займемся. А пока спрячь все это добро поглубже.
– Ясно. У здания городской библиотеки Паша притормозил. Проскурин выскочил из машины и, наклонившись к переднему окошку, сказал Максиму:
– Ты вот что, полковник. Не скажу, что очень боюсь, а так, на всякий случай, съезди в третью больницу, где мы утром встречались. Травматология, четвертый этаж, двенадцатый бокс. Алексей там лежит. Скажи, что я тебя прислал. Сними с него официальные показания, обязательно врача заставь подписать, что, мол, больной находился в здравом уме и твердой памяти.
– Хорошо, понял. – Максим улыбнулся. Проскурин иногда разговаривал с ним как с новичком.
– Все, ладушки. Я пока здесь в газетах пороюсь, думаю, часика через три-четыре буду. Бывай, полковник. – Проскурин повернулся и взбежал по ступеням библиотеки. Водитель проводил его взглядом и покачал головой. Максим заметил этот жест, усмехнулся и сказал:
– Но малый дельный. Паша философски пожал плечами.
– Куда теперь, товарищ полковник? Проскурин неожиданно обернулся и от самых дверей крикнул:
– И вот еще что!.. Ты машину-то у ворот не ставь, загони куда-нибудь в переулок. А то, блин, светишься, как три тополя на Плющихе. Максим согласно кивнул головой. Проскурин потянул массивную дверь и скрылся в здании.
– Ну так куда едем-то, товарищ полковник? – напомнил о своем существовании шофер.
– Значит, так. – Максим секунду подумал. – Отвези-ка меня для начала в прокуратуру, затем в третью горбольницу. А потом поедешь спать. Но только к восьми вечера будь на месте. Завтрак мы, судя по всему, уже прозевали. – Он полез в карман, вытащил пару купюр, протянул солдату. – Заскочи по дороге куда-нибудь, поешь.
– Спасибо. Вечером где ждать-то? – деловито спросил солдат, выезжая на оживленную улицу. – У главного входа, я понял, не стоит.
– Где-нибудь за углом приткнись.
– Ясно. – Паша широко зевнул. – Извините, товарищ полковник. Спать хочется – сил нет.
– Ничего, скоро отоспишься.
Открывая дверь кабинета, Максим внимательно осмотрел печать, потом проверил, на месте ли клочок фольги. Все было в порядке. Убедившись, что в кабинет никто не входил, Максим прошел к сейфу, открыл его и положил в стальную утробу полетную карту Алексея, показания раненого лейтенанта, негативы, бумаги Проскурина, «кипарис» и обойму. Заперев сейф, он убрал ключ в карман, где лежала пухлая пачка фотографий. Не собирался Максим оставлять его здесь. Слишком дорого стоила информация, которая содержалась в стальном шкафу. Чрезвычайно дорого. Несколько секунд он постоял возле стола, борясь с желанием позвонить домой, узнать, уехали ли Ирина с Сережкой, и даже протянул было руку, но передумал, побоялся: а вдруг не уехали, вдруг все еще здесь или, не дай бог, что-то с ними случилось. Но отступать ему уже некуда. Отступать нельзя. Отперев ящик стола, Максим порылся в нем, вытащил несколько бланков постановления об аресте и подумал: «Забавно это будет выглядеть – арестовать поезд». Потом достал еще пару бланков предписаний, аккуратно свернул их, сунул в карман кителя, затем вышел, тщательно заперев за собой дверь и снова вставив между створками кусочек фольги. Выйдя на улицу, Максим остановился возле машины. Паша спал, похрапывая, откинувшись на сиденье. Максим наклонился, постучал в стекло. Солдат встрепенулся и уставился на него красными совиными глазами.
– Ты вот что, – сказал Максим, – езжай-ка в часть и ложись спать.
– А в больницу? – вяло, без излишнего энтузиазма спросил водитель.
– Ну, до больницы я как-нибудь и сам доберусь. Ничего, полезно иногда и на общественном транспорте прокатиться. Да и недалеко тут. Езжай, а в восемь я тебя буду ждать. Скажем, у главного входа, за углом направо. Максим немного постоял у крыльца. Вдруг подумалось: «Надо же. Разве мог я знать несколько дней назад, – а точнее, первого января, отправляясь в морг осматривать тело убитого солдата, – что все закончится так странно, отчасти даже пугающе?» Максим дошел до остановки, дождался нужного автобуса и поехал в больницу. По дороге он завернул в небольшое, но оказавшееся неожиданно уютным кафе и плотно позавтракал. Выпив две чашки отменного, зубодробительно крепкого кофе, Максим почувствовал себя немного лучше. Желание поспать осталось, но ушла та мерзкая сонливость, которая превращает человека в бестолковую вареную курицу. Когда Максим вошел в бокс номер двенадцать, сидевший на кровати мужчина встрепенулся и в глазах его отразилась тревога.
– Кто вы такой? – резко спросил он.
– Успокойтесь. – Максим достал удостоверение. – Я сотрудник военной прокуратуры полковник Латко Максим Леонидович. Меня прислал Проскурин Валерий Викторович. Вам знакома эта фамилия? Алексей не ответил. Он продолжал наблюдать за Максимом так, словно тот мог оказаться врагом.
– Почему он не пришел сам?
– Валерий Викторович в библиотеке, – ответил Максим, придвигая стул, присаживаясь и укладывая на колени папку.
– Где? – не понял Алексей.
– В библиотеке, – ответил Максим и, не удержавшись, зевнул. – Прошу прощения, мы не спали всю ночь.
– А что он делает в библиотеке? – На лице Алексея отразилось недоумение.
– Его коллега из местного отделения порекомендовал посмотреть газеты. Якобы в них содержится какая-то информация, которая поможет узнать, кто именно организовал все это дело.
– Да? – Алексей прищурился. – И поэтому он прислал вас?
– Совершенно верно. Заодно Валерий Викторович попросил снять с вас показания, официальные, с подписью врача о том, что вы в полном здравии. Когда все закончится, – а мы оба надеемся, что эта история благополучно завершится сегодня ночью, – важно, чтобы вас никто не заподозрил в сумасшествии. Тем более что по официальной версии вы… у вас…
– Крыша поехала, – сказал Алексей.
– Ну, можно и так выразиться, – улыбнулся Максим. – Именно. На почве афганских событий. Валерий Викторович рассказал мне вашу историю, разумеется, в общих чертах.
– Всю?
– Всю. Но лишь в общих чертах, – повторил Максим. – Давайте теперь я запишу ее с ваших слов. Алексею пришлось еще раз рассказать все, начиная с того момента, как он набил морду Поручику, и заканчивая больничной койкой. Максим торопливо записывал.
– Много нового? – закончив повествование, спросил Алексей.
– Да нет, в общем-то я уже все это слышал. Примерно в том же виде. От Проскурина. Так, теперь я схожу за доктором, чтобы он заверил ваши показания. Максим отправился на поиски врача. Задача эта оказалась вовсе не такой простой, как представлялось. Во-первых, ему долго не могли объяснить, в каком корпусе располагается психиатрическое отделение, и он минут сорок бродил по всей больнице, одолевая врачей и медицинских сестер одним и тем же вопросом. Во-вторых, когда нужное отделение было наконец найдено, выяснилось, что большинство врачей заняты чем-то удивительно неотложным, и плюс к тому процент психиатров среди них оказался подозрительно близок к нулю. В конце концов Максим, которому осточертела эта беготня, вломился в первый попавшийся кабинет с табличкой на двери «Психиатр», вытащил из него врача и отвел в бокс номер двенадцать.
– Доктор, – стоя у дверей и загораживая выход собственным телом, сказал он, – освидетельствуйте, пожалуйста, этого человека. Мне необходимо письменное медицинское подтверждение того, что во время дачи показаний капитан Семенов Алексей Николаевич был полностью вменяем. Врач несколько секунд смотрел на Алексея, затем подсел поближе и начал задавать обычные в таких случаях вопросы. Что-то о дне недели и числе, месяце и годе, затем осведомился насчет того, не было ли в роду Алексея психически ненормальных людей, и, казалось, очень обрадовался, услышав, что нет, не было, не ударялся ли Алексей когда-нибудь головой, были ли у него сотрясения мозга. Тоже не было?
– Ну, что же, – поднялся врач. – Мне кажется, этот человек вполне вменяем и отдает отчет в собственных словах.
– Вот так и напишите, – с облегчением вздохнул Максим. – Вот здесь, пожалуйста.
– Пожалуйста. – Тот набросал в протоколе заключение и широко расписался, с завитушками, с закорючками, как-то очень красиво и округло.
– Ну, слава богу, – улыбнулся Максим. – Кстати сказать, а у вас какой профиль? Вы психотерапевт?
– Нет, я окулист, – ответил врач с достоинством и удалился. Алексей захохотал, Максим, не выдержав, засмеялся тоже. Несколько секунд в палате слышались громовые раскаты хохота.
– Ничего, – наконец пробормотал Максим сквозь слезы. – Все в порядке. Думаю, никто не станет выяснять, чья подпись на заключении – окулиста или психиатра. На первое время этого вполне достаточно. В любом случае, когда все закончится, придется проводить полноценную психиатрическую экспертизу. Алексей вдруг осекся.
– Вы ведь нашли место, где хранятся самолеты? – спросил он.
– Да. Угольно-перерабатывающий комбинат. Километрах в пяти от города. Вот. – Максим вытащил из кармана плотный черный конверт с фотографиями и положил его на тумбочку, стоящую в изголовье больничной койки.
– Что это?
– Фотографии. Их сделал очень хороший мастер. Алексей не меньше минуты смотрел на конверт, будто не решаясь взять его в руки. На лице летчика отражалась нерешительность.
– Признаться честно, – продолжал Максим, – я искал совсем другой завод. Там ведь не только самолеты, там еще и танки, и БМП.
– Много?
– Тридцать пять единиц. Алексей, не отрываясь, смотрел на конверт.
– А танки-то зачем?
– Мы тоже думали об этом. Может быть, все дело в обыкновенной жадности. В великой, несусветной жадности.
– Понятно. – Алексей наконец взял конверт и осторожно вытащил из него карточки. Он внимательно изучил первую фотографию, переложил ее в конец стопки, принялся за вторую, пробормотав задумчиво: – Действительно, очень хорошие снимки. А Валера когда будет?
– Обещался часа через три-четыре, – ответил Максим. – Так что придется еще подождать. Слушайте, товарищ капитан, – он присел на стул, – мне интересно вот что. Неужели у вас не зародилось ни малейшего подозрения, когда Сивцов изложил вам эту нелепую версию с пролетом до Ростова?
– Она не такая уж и нелепая, – ответил Алексей, рассматривая снимки один за другим. – Вполне реальная. Конечно, какое-то сомнение возникло, но я ведь военный. Отдали приказ – полетел. Отдали бы другой приказ – полетел бы куда-нибудь в другую сторону.
– Ну, а если, положим, подобное повторилось бы? Полетели бы? Алексей кивнул, даже не раздумывая.
– Полетел бы. Правда, на этот раз потребовал бы, чтобы на карте расписались еще и представитель штаба округа и заместитель командира полка по личному составу.
– Они и расписались бы. Им-то какая разница? Ведь предполагалось, что через четыре-пять часов вас уже не будет в живых.
– Я знаю, – согласился Алексей. Он переложил в конец стопки последний снимок, снова убрал фотографии в конверт и повернулся к Максиму. – Все равно полетел бы. Даже если бы не захотел. Самое паршивое в данной ситуации то, что был отдан официальный приказ. Понимаете? Мы, военные, принимали присягу и обязаны выполнять приказы, какими бы странными или нелепыми они нам ни казались. Наверное, сейчас, после случившегося, мои слова звучат глупо, но ведь дело не в тех, кто выполняет приказы, а в тех, кто их отдает. Армия похожа на полуразложившуюся рыбу. Голова уже сгнила, и тело сгнило тоже, хотя пока только наполовину. Приказами в наше время удобно прикрывать свои собственные интересы. – Алексей усмехнулся. – Но здесь все было довольно гладко. Да и момент они выбрали хороший.
– Тогда еще один вопрос, на который вы не ответили ни Проскурину, ни мне, давая эти показания. За что вы Поручику-то физиономию набили? Алексей вздохнул.
Глава 34
Проскурин появился часа через полтора. Выглядел он весьма довольным, чуть ли не счастливым.
– Так, ну вот, вся компания в сборе, – хмыкнул Алексей. – Давай рассказывай, чего такого интересного нарыл?
– Расскажу – не поверишь, – по привычке ответил Проскурин. – Я такую столовку откопал – закачаешься. Прямо коммунизм на тарелках, а не столовка. При случае покажу. Все есть. Как в кремлевском буфете.
– А по делу? – спросил Максим.
– А по делу… Почитал я газетки, как Ипатов советовал, и пришел к выводу, что дельный он мужик. Гад, конечно, но дельный.
– К утру? Да вы что? Даже если всю ночь горбатиться, и то пленка не успеет просохнуть. Это ж «Кодак», ребята.
– Заплатим тебе, и за срочность заплатим. Бросай все, – ввязался в разговор Проскурин. – Понял? Все задвинь, иначе я тебе такие неприятности устрою, всю жизнь будешь отмываться. И все свое дерьмо на тебя повешу. Да еще ребят из УВД попрошу, они помогут, соберут все «висяки». Лес отправишься валить лет на пятнадцать. Понял? Давай действуй.
– Максим Леонидович, товарищ полковник… – Панкратов повернулся к Максиму, но тот молчал. – А если… – начал было Панкратов, вновь оборачиваясь к Проскурину. Но тот жестко смотрел на него.
– Ты – профессионал. И если вдруг выяснится, что фотографии не получились или ты случайно пленку засветил, я не поверю. А не поверив, оторву твою педерастическую головенку вместе с хреном, понял? Я тебе клянусь. Вон Максим знает: если я что-нибудь сказал, так и будет. Максим кивнул, давая понять, что да, действительно, этот человек слов на ветер не бросает. Панкратов побледнел.
– Вот всегда так, – буркнул он себе под нос. – Работаешь, стараешься и вместо благодарности…
– Будет тебе благодарность, мастер, – понижая голос, страшным злым шепотом выдохнул ему в самое лицо Проскурин. – Будет. Давай вали, делай снимки. Максим, отвези его и покарауль в квартире, пока он тебе негативы и фотографии готовые не вынесет.
– А ты?
– А я здесь останусь. Посмотрю, может быть, наши пернатые друзья объявятся. – Он подмигнул Максиму. Тот кивнул.
– Хорошо. Что дальше?
– Дальше так. В восемь утра я жду тебя возле третьей горбольницы. Надо будет за Алексеем присмотреть, а заодно и в библиотеку съездить, в газетах порыться. Может, Ипатов правду сказал и что-нибудь новенькое выплывет.
– Лады. – Максим пожал ему руку. – Смотри, осторожнее здесь. Близко не подползай. Заметят – все дело провалишь.
– Ладно. В восемь, – кивнул Проскурин, поворачиваясь к ним спиной.
Глава 33
В восемь утра зеленая «шестерка» притормозила на углу третьей горбольницы. Черная «Волга» стояла у главных ворот. Максим прогуливался по тротуару, поглядывая то на часы, то по сторонам. Проскурин заехал во двор, запер машину, вышел на улицу и огляделся. Своих давешних плечистых приятелей он не заметил, однако то, что Максим поставил машину так открыто, вызвало у него раздражение. С недосыпу он был злым и нервным.
– Так, ты должен взять себя в руки, – пробормотал Проскурин себе под нос. – Возьми себя в руки немедленно. В конце концов, полковник тоже всю ночь не спал. Он двинулся к воротам, подняв воротник пальто. Заметив Проскурина, Максим остановился, но хватило сообразительности – рукой махать не стал, все-таки не приятеля с курорта встречает, – и уселся на переднее сиденье «Волги». Проскурин, поравнявшись с машиной, вдруг резко распахнул заднюю дверцу и нырнул внутрь, на ходу бросив водителю:
– Трогай давай, командир. Поехали.
– Куда? – Солдат повернулся к Максиму. – Что делаем-то, товарищ полковник?
– Поезжай. Машина резво взяла с места. Проскурин несколько секунд смотрел в заднее стекло, но не заметил ничего подозрительного. Скорее всего плечистые убийцы капитана окончательно потеряли его. Ненадолго, конечно, но и то хорошо. Какое-то время он сможет действовать вполне свободно. Отчего же тогда взбесились в нем дурные чертики тревожного предчувствия? Как-то все уж больно открыто: и грузились эти ребята безбоязненно, и освещали все, будто у них там праздник какой. Он не мог сказать, в чем конкретно заключалась странность, но чувствовал: она есть, есть, витает где-то совсем рядом. Максим повернулся к майору.
– Ну как? Что у тебя?
– У меня-то? У меня такое… Скажу – не поверишь. Часикам к пяти хлопчики с танками разобрались и начали грузить, как думаешь, что?
– Самолеты, – хмыкнул Максим.
– Точно, самолеты.
– Неужели в такие же вагоны?
– Вот именно, в вагоны. Без крыльев, или, как говорит Алексей, без плоскостей. Без передних и задних. Максим подумал.
– И что, по высоте вошли?
– А это самое хитрое. Тут, брат, весь номер в том, что они самолеты кранами поднимали, а потом шасси убирали. Представляешь? Прямо на весу.
– А ставили как?
– Так и ставили. На специальные тележки. Есть такие среди авиационного оборудования.
– Никогда не видел, – признался Максим.
– А мне доводилось пару раз. Опустили, закрепили на тележках, а тележки к полу приколотили. Зрелище то еще, доложу тебе. Сверху стеночки с крышей опустили, и все. Вагончики как родные. Правда, видно, хвост все равно не входил, так они потолок чуть-чуть приподняли. Совсем немного, сантиметров, наверное, на тридцать. Если бы рядом настоящие вагоны не стояли, никогда бы не заметил.
– И что, к утру управились? – с любопытством поинтересовался Максим.
– Нет, когда я уходил, еще продолжали грузить. И ветку железнодорожную я нашел.
– Да? Где? – встрепенулся Максим.
– Она прямо через ворота проходит. Причем даже не одна, а две. Параллельные. Представляешь, идет какой-нибудь состав, положим, от Воркуты, подъезжая, сбрасывает скорость и спокойненько уходит на завод. И в то же время с завода на основной путь выкатывается другой – подменный. Дежурные на станции и не заметят.
– Надо же. Как мы эти ветки не обнаружили? Из-за темноты, наверное.
– Да нет, братец, не из-за темноты. Просто там рельсов нет стыковочных. Понимаешь? Они их, видимо, в самый последний момент ставят. Так что днем состав не пойдет, это точно. До вечера у нас время есть.
– Да, все правильно, – хмыкнул Максим. – Раньше, чем ночью, они состав не отправят. Так что, успеем в милицию? Проскурин подумал и покачал головой.
– Не думаю. По-моему, лучше сделать так: дождаться, пока они состав отправят, отследить, куда он движется, и уж где-нибудь на узловой станции вагоны эти арестовать. Ты можешь арестовать военный груз?
– Могу, – кивнул Максим.
– Ну вот. Тогда им посложнее отвертеться будет, состав-то отправлен. Бумаги на груз должны быть, ну и так далее.
– Ты, значит, категорически против подключения к делу милиции? – спросил Максим.
– Да понимаешь, – Проскурин поскреб указательным пальцем за ухом, – сомнение меня гложет. Мы ведь не знаем точно, кто во всей этой истории завязан. Представь, если тут и милицейские шишки присутствуют. Как тогда? А уж если состав пошел, там от наших доблестных милиционеров уже ничего не будет зависеть. Опять же поезд по какому-то маршруту идет – значит, и конечный пункт назначения станет известен.
– Он и сейчас уже должен быть известен.
– Все верно, но сейчас, даже если ты этот завод накроешь, тот же Саликов возьмет и отзовет свое требование. Как тогда докажешь, что состав вообще куда-то идти должен был? Тут они могут любую чушь наплести. А раз поезд отправлен, все, бумажка есть, никуда не денешься. И подпись на ней чья-то стоит. Вот и пойдет раскруточка.
– Что ж, может быть. Хотя рисково все это, майор. Ох как рисково!
– А что мы теряем? – дернул плечом Проскурин. – Состав-то с путей никуда не денется. Не взлетит же он, крыльев у него нет, не самолет, чай. Так что, как только выйдет составчик на основную магистраль – сразу окажется в ловушке.
– А с солдатами и техниками как быть?
– А что с солдатами и техниками? – нахмурился Проскурин. – Что с ними станется-то?
– Да ничего, – протянул Максим. – По-моему, их-то отсюда никто живыми выпускать не собирается.
– Ну, насчет солдат не знаю, а с техниками все просто, их выпустят. Зачем Саликову новых подбирать, когда можно еще этими попользоваться?
– Для чего? – не понял Максим.
– Как для чего? Ну, полковник, ты меня удивляешь временами. А крылья самолетам приделывать кто будет? Дядя Вася с огорода? Нет, брат, чем новую команду набирать, уж лучше этих использовать на всю катушку. А после с них расписочку возьмут, беседу проведут, чтобы никому ни слова, ни полслова – ни семье, ни жене, ни детям. Вы, армейские, народ подневольный. Что прикажут, то и делать будете. Так-то, брат. А с солдатами… Ничего с твоими солдатами не станется.
– Ну да, с одним уже не сталось. Ты ему это расскажи.
– А что мне ему рассказывать? Они же в любом варианте не сразу за солдат примутся. Наверняка подождут, убедятся, что состав прошел, и только тогда займутся срочной службой. Случись какая-нибудь поломка-накладка, не Саликов же с Сивцовым с ломами под состав полезут, верно? Ну и мы, понятное дело, зевать не будем. Как только состав выкатится на основной путь, сразу отрядец ОМОНа подгоним. Или спецназа. Или опергруппу. Кого хочешь. Короче, тут уж тебе карты в руки, полковник. Максим подумал и пришел к выводу, что в рассуждениях Проскурина есть смысл. В общем-то фээскашник все говорил правильно. Если поезд выпустить на основной путь, то деваться ему некуда. Априори можно сказать, что причастность одного из главных виновников всей этой затеи доказана. Даже если руководство железной дороги знает, что за груз в вагонах, – в чем, правда, Максим очень сильно сомневался, – бумаги Саликову уже не отозвать. Эмпээсовцы будут свою задницу прикрывать. И насчет срочной службы Проскурин, пожалуй, тоже прав. Надо ведь будет кому-то и здесь, на заводе, «порядок наводить», чтобы следов не осталось. Снять ограждения, прожекторы, лампочки побить, стекла. Одним словом, создать впечатление запущенности. Разрухи. Для этого срочная служба и понадобится. А уж потом… Потом солдат постараются убрать, но будет поздно. Он, Максим, сумеет сделать так, чтобы к тому времени на заводе народу хватало.
– Ну и прошелся я вокруг, – продолжал свой рассказ Проскурин. – Огляделся.
– Заметил что-нибудь любопытное?
– Заметил, а как же! Ангары самолетные они снимают, сворачивают. На площадке вертолетной «МИ-24» стоит, видать, тот самый, о котором мне Алексей рассказывал, но его скорее всего к утру перегонят куда-нибудь. Вагончики посчитал.
– И сколько их? – поинтересовался Максим.
– Ровным счетом тридцать две штучки.
– Зачем так много?
– А кто же их знает? Вот состав поймаем, тогда и проверим. Однако, сам посуди, по два танка или по две БМП на вагон – уже восемнадцать вагонов. Плюс крылья от самолетов да фюзеляжи раздельно пойдут. Максим попытался посчитать в уме.
– Ну и что? В самом пиковом случае двадцать восемь получается.
– Ну, отец, – вздохнул Проскурин, – не знаю, чем ты недоволен. Хочешь, обратись к Саликову, спроси: «Товарищ генерал-лейтенант, зачем это вам тридцать два вагончика понадобилось, когда вполне двадцатью восемью могли бы обойтись?» Думаю, он с удовольствием растолкует тебе, что к чему.
– Ладно, не ерничай, – повернулся к нему Максим. – У меня тоже есть чем тебя порадовать. Он выложил Проскурину на колени пачку фотографий. Тот посмотрел карточки. Что ни говори, а Панкратов был мастером своего дела. Снимки вышли четкие, ясные, даже номера на вагонах можно было прочесть. И танки получились не машины – красавцы. Опять-таки почти в каждом кадре можно было заметить ту или иную особенность местности: то часть завода проглянет, то деревья на фоне неба. Привязка хорошая, решил Проскурин.
– А негативы? – спросил он.
– У меня негативы, у меня. Успокойся.
– Как гомик, не выступал там?
– Да куда ему! – Максим усмехнулся. – Ты такого страха на парня нагнал – больно смотреть было.
– Будет он еще права качать, деньги требовать, говнюк, – пробормотал себе под нос Проскурин. – Пусть спасибо скажет, что я на него и вправду дел не навешал.
– Да ладно, ладно, успокойся. Ну, чем теперь занимаемся?
– Давай, Паша, к железнодорожному вокзалу, – приказал Проскурин, словно за рулем сидел его собственный шофер, «Волга» была его персональной машиной, а вовсе не Максима. Солдат покосился на полковника, и тот кивнул:
– Давай-давай. На вокзале Проскурин спустился в камеру хранения, открыл ячейку, вытащил свои бумаги, проверил, все ли на месте, убедился, что все, и с облегчением вздохнул. Значит, не нашли пока. Ну и слава богу. «Кипарис» и обойму он тоже забрал с собой. Сунув тетрадь с картами в карман, а автомат за брючный ремень, Проскурин поднялся наверх и сел в «Волгу».
– Теперь вот что, – так же беспардонно обратился майор к водителю, – ты, командир, подбрось-ка меня до библиотеки какой-нибудь. Есть у вас здесь крупная библиотека?
– Есть, конечно, – кивнул Максим.
– Вот до нее и подбрось. На, держи. – Он выложил на сиденье «добычу». – Положи-ка лучше к себе в сейф, там надежнее будет. Тут полетная карта Алексея и все мои соображения. Соображения-то можешь особенно не читать, а карту береги. Она – наше единственное доказательство.
– А сам Алексей что?
– Алексей – Алексеем, а карта – картой. Про Алексея уже сказали, что он сумасшедший, хотя, когда это дело выплывет на свет божий, свидетелем он, конечно, будет бесценным. Но карту спрячь и не показывай никому.
– Хорошо. – Максим усмехнулся. – А пушка?
– Пушку я у одного из хлопчиков Сулимо одолжил. Хорошее оружие. Приметное. По нему можно кое-что разузнать. Потом займемся. А пока спрячь все это добро поглубже.
– Ясно. У здания городской библиотеки Паша притормозил. Проскурин выскочил из машины и, наклонившись к переднему окошку, сказал Максиму:
– Ты вот что, полковник. Не скажу, что очень боюсь, а так, на всякий случай, съезди в третью больницу, где мы утром встречались. Травматология, четвертый этаж, двенадцатый бокс. Алексей там лежит. Скажи, что я тебя прислал. Сними с него официальные показания, обязательно врача заставь подписать, что, мол, больной находился в здравом уме и твердой памяти.
– Хорошо, понял. – Максим улыбнулся. Проскурин иногда разговаривал с ним как с новичком.
– Все, ладушки. Я пока здесь в газетах пороюсь, думаю, часика через три-четыре буду. Бывай, полковник. – Проскурин повернулся и взбежал по ступеням библиотеки. Водитель проводил его взглядом и покачал головой. Максим заметил этот жест, усмехнулся и сказал:
– Но малый дельный. Паша философски пожал плечами.
– Куда теперь, товарищ полковник? Проскурин неожиданно обернулся и от самых дверей крикнул:
– И вот еще что!.. Ты машину-то у ворот не ставь, загони куда-нибудь в переулок. А то, блин, светишься, как три тополя на Плющихе. Максим согласно кивнул головой. Проскурин потянул массивную дверь и скрылся в здании.
– Ну так куда едем-то, товарищ полковник? – напомнил о своем существовании шофер.
– Значит, так. – Максим секунду подумал. – Отвези-ка меня для начала в прокуратуру, затем в третью горбольницу. А потом поедешь спать. Но только к восьми вечера будь на месте. Завтрак мы, судя по всему, уже прозевали. – Он полез в карман, вытащил пару купюр, протянул солдату. – Заскочи по дороге куда-нибудь, поешь.
– Спасибо. Вечером где ждать-то? – деловито спросил солдат, выезжая на оживленную улицу. – У главного входа, я понял, не стоит.
– Где-нибудь за углом приткнись.
– Ясно. – Паша широко зевнул. – Извините, товарищ полковник. Спать хочется – сил нет.
– Ничего, скоро отоспишься.
Открывая дверь кабинета, Максим внимательно осмотрел печать, потом проверил, на месте ли клочок фольги. Все было в порядке. Убедившись, что в кабинет никто не входил, Максим прошел к сейфу, открыл его и положил в стальную утробу полетную карту Алексея, показания раненого лейтенанта, негативы, бумаги Проскурина, «кипарис» и обойму. Заперев сейф, он убрал ключ в карман, где лежала пухлая пачка фотографий. Не собирался Максим оставлять его здесь. Слишком дорого стоила информация, которая содержалась в стальном шкафу. Чрезвычайно дорого. Несколько секунд он постоял возле стола, борясь с желанием позвонить домой, узнать, уехали ли Ирина с Сережкой, и даже протянул было руку, но передумал, побоялся: а вдруг не уехали, вдруг все еще здесь или, не дай бог, что-то с ними случилось. Но отступать ему уже некуда. Отступать нельзя. Отперев ящик стола, Максим порылся в нем, вытащил несколько бланков постановления об аресте и подумал: «Забавно это будет выглядеть – арестовать поезд». Потом достал еще пару бланков предписаний, аккуратно свернул их, сунул в карман кителя, затем вышел, тщательно заперев за собой дверь и снова вставив между створками кусочек фольги. Выйдя на улицу, Максим остановился возле машины. Паша спал, похрапывая, откинувшись на сиденье. Максим наклонился, постучал в стекло. Солдат встрепенулся и уставился на него красными совиными глазами.
– Ты вот что, – сказал Максим, – езжай-ка в часть и ложись спать.
– А в больницу? – вяло, без излишнего энтузиазма спросил водитель.
– Ну, до больницы я как-нибудь и сам доберусь. Ничего, полезно иногда и на общественном транспорте прокатиться. Да и недалеко тут. Езжай, а в восемь я тебя буду ждать. Скажем, у главного входа, за углом направо. Максим немного постоял у крыльца. Вдруг подумалось: «Надо же. Разве мог я знать несколько дней назад, – а точнее, первого января, отправляясь в морг осматривать тело убитого солдата, – что все закончится так странно, отчасти даже пугающе?» Максим дошел до остановки, дождался нужного автобуса и поехал в больницу. По дороге он завернул в небольшое, но оказавшееся неожиданно уютным кафе и плотно позавтракал. Выпив две чашки отменного, зубодробительно крепкого кофе, Максим почувствовал себя немного лучше. Желание поспать осталось, но ушла та мерзкая сонливость, которая превращает человека в бестолковую вареную курицу. Когда Максим вошел в бокс номер двенадцать, сидевший на кровати мужчина встрепенулся и в глазах его отразилась тревога.
– Кто вы такой? – резко спросил он.
– Успокойтесь. – Максим достал удостоверение. – Я сотрудник военной прокуратуры полковник Латко Максим Леонидович. Меня прислал Проскурин Валерий Викторович. Вам знакома эта фамилия? Алексей не ответил. Он продолжал наблюдать за Максимом так, словно тот мог оказаться врагом.
– Почему он не пришел сам?
– Валерий Викторович в библиотеке, – ответил Максим, придвигая стул, присаживаясь и укладывая на колени папку.
– Где? – не понял Алексей.
– В библиотеке, – ответил Максим и, не удержавшись, зевнул. – Прошу прощения, мы не спали всю ночь.
– А что он делает в библиотеке? – На лице Алексея отразилось недоумение.
– Его коллега из местного отделения порекомендовал посмотреть газеты. Якобы в них содержится какая-то информация, которая поможет узнать, кто именно организовал все это дело.
– Да? – Алексей прищурился. – И поэтому он прислал вас?
– Совершенно верно. Заодно Валерий Викторович попросил снять с вас показания, официальные, с подписью врача о том, что вы в полном здравии. Когда все закончится, – а мы оба надеемся, что эта история благополучно завершится сегодня ночью, – важно, чтобы вас никто не заподозрил в сумасшествии. Тем более что по официальной версии вы… у вас…
– Крыша поехала, – сказал Алексей.
– Ну, можно и так выразиться, – улыбнулся Максим. – Именно. На почве афганских событий. Валерий Викторович рассказал мне вашу историю, разумеется, в общих чертах.
– Всю?
– Всю. Но лишь в общих чертах, – повторил Максим. – Давайте теперь я запишу ее с ваших слов. Алексею пришлось еще раз рассказать все, начиная с того момента, как он набил морду Поручику, и заканчивая больничной койкой. Максим торопливо записывал.
– Много нового? – закончив повествование, спросил Алексей.
– Да нет, в общем-то я уже все это слышал. Примерно в том же виде. От Проскурина. Так, теперь я схожу за доктором, чтобы он заверил ваши показания. Максим отправился на поиски врача. Задача эта оказалась вовсе не такой простой, как представлялось. Во-первых, ему долго не могли объяснить, в каком корпусе располагается психиатрическое отделение, и он минут сорок бродил по всей больнице, одолевая врачей и медицинских сестер одним и тем же вопросом. Во-вторых, когда нужное отделение было наконец найдено, выяснилось, что большинство врачей заняты чем-то удивительно неотложным, и плюс к тому процент психиатров среди них оказался подозрительно близок к нулю. В конце концов Максим, которому осточертела эта беготня, вломился в первый попавшийся кабинет с табличкой на двери «Психиатр», вытащил из него врача и отвел в бокс номер двенадцать.
– Доктор, – стоя у дверей и загораживая выход собственным телом, сказал он, – освидетельствуйте, пожалуйста, этого человека. Мне необходимо письменное медицинское подтверждение того, что во время дачи показаний капитан Семенов Алексей Николаевич был полностью вменяем. Врач несколько секунд смотрел на Алексея, затем подсел поближе и начал задавать обычные в таких случаях вопросы. Что-то о дне недели и числе, месяце и годе, затем осведомился насчет того, не было ли в роду Алексея психически ненормальных людей, и, казалось, очень обрадовался, услышав, что нет, не было, не ударялся ли Алексей когда-нибудь головой, были ли у него сотрясения мозга. Тоже не было?
– Ну, что же, – поднялся врач. – Мне кажется, этот человек вполне вменяем и отдает отчет в собственных словах.
– Вот так и напишите, – с облегчением вздохнул Максим. – Вот здесь, пожалуйста.
– Пожалуйста. – Тот набросал в протоколе заключение и широко расписался, с завитушками, с закорючками, как-то очень красиво и округло.
– Ну, слава богу, – улыбнулся Максим. – Кстати сказать, а у вас какой профиль? Вы психотерапевт?
– Нет, я окулист, – ответил врач с достоинством и удалился. Алексей захохотал, Максим, не выдержав, засмеялся тоже. Несколько секунд в палате слышались громовые раскаты хохота.
– Ничего, – наконец пробормотал Максим сквозь слезы. – Все в порядке. Думаю, никто не станет выяснять, чья подпись на заключении – окулиста или психиатра. На первое время этого вполне достаточно. В любом случае, когда все закончится, придется проводить полноценную психиатрическую экспертизу. Алексей вдруг осекся.
– Вы ведь нашли место, где хранятся самолеты? – спросил он.
– Да. Угольно-перерабатывающий комбинат. Километрах в пяти от города. Вот. – Максим вытащил из кармана плотный черный конверт с фотографиями и положил его на тумбочку, стоящую в изголовье больничной койки.
– Что это?
– Фотографии. Их сделал очень хороший мастер. Алексей не меньше минуты смотрел на конверт, будто не решаясь взять его в руки. На лице летчика отражалась нерешительность.
– Признаться честно, – продолжал Максим, – я искал совсем другой завод. Там ведь не только самолеты, там еще и танки, и БМП.
– Много?
– Тридцать пять единиц. Алексей, не отрываясь, смотрел на конверт.
– А танки-то зачем?
– Мы тоже думали об этом. Может быть, все дело в обыкновенной жадности. В великой, несусветной жадности.
– Понятно. – Алексей наконец взял конверт и осторожно вытащил из него карточки. Он внимательно изучил первую фотографию, переложил ее в конец стопки, принялся за вторую, пробормотав задумчиво: – Действительно, очень хорошие снимки. А Валера когда будет?
– Обещался часа через три-четыре, – ответил Максим. – Так что придется еще подождать. Слушайте, товарищ капитан, – он присел на стул, – мне интересно вот что. Неужели у вас не зародилось ни малейшего подозрения, когда Сивцов изложил вам эту нелепую версию с пролетом до Ростова?
– Она не такая уж и нелепая, – ответил Алексей, рассматривая снимки один за другим. – Вполне реальная. Конечно, какое-то сомнение возникло, но я ведь военный. Отдали приказ – полетел. Отдали бы другой приказ – полетел бы куда-нибудь в другую сторону.
– Ну, а если, положим, подобное повторилось бы? Полетели бы? Алексей кивнул, даже не раздумывая.
– Полетел бы. Правда, на этот раз потребовал бы, чтобы на карте расписались еще и представитель штаба округа и заместитель командира полка по личному составу.
– Они и расписались бы. Им-то какая разница? Ведь предполагалось, что через четыре-пять часов вас уже не будет в живых.
– Я знаю, – согласился Алексей. Он переложил в конец стопки последний снимок, снова убрал фотографии в конверт и повернулся к Максиму. – Все равно полетел бы. Даже если бы не захотел. Самое паршивое в данной ситуации то, что был отдан официальный приказ. Понимаете? Мы, военные, принимали присягу и обязаны выполнять приказы, какими бы странными или нелепыми они нам ни казались. Наверное, сейчас, после случившегося, мои слова звучат глупо, но ведь дело не в тех, кто выполняет приказы, а в тех, кто их отдает. Армия похожа на полуразложившуюся рыбу. Голова уже сгнила, и тело сгнило тоже, хотя пока только наполовину. Приказами в наше время удобно прикрывать свои собственные интересы. – Алексей усмехнулся. – Но здесь все было довольно гладко. Да и момент они выбрали хороший.
– Тогда еще один вопрос, на который вы не ответили ни Проскурину, ни мне, давая эти показания. За что вы Поручику-то физиономию набили? Алексей вздохнул.
Глава 34
Проскурин появился часа через полтора. Выглядел он весьма довольным, чуть ли не счастливым.
– Так, ну вот, вся компания в сборе, – хмыкнул Алексей. – Давай рассказывай, чего такого интересного нарыл?
– Расскажу – не поверишь, – по привычке ответил Проскурин. – Я такую столовку откопал – закачаешься. Прямо коммунизм на тарелках, а не столовка. При случае покажу. Все есть. Как в кремлевском буфете.
– А по делу? – спросил Максим.
– А по делу… Почитал я газетки, как Ипатов советовал, и пришел к выводу, что дельный он мужик. Гад, конечно, но дельный.