Страница:
– Чего он добивается? – продолжал размеренно и тихо вещать телохранитель. – Я вам скажу. Он хочет напугать вас. И напугать так, чтобы вы забились в какой-нибудь темный угол, вроде этой квартиры, и не показывали оттуда носа. И тут само собой возникает следующее «зачем». Зачем ему ваш страх? Он умен и хитер, а значит, ничего не делает зря. «Боря» – не ваш знакомый. Иначе ему ничего не стоило бы разыграть случайную встречу в «большом городе», под этим соусом заманить вас в тихое, безлюдное место и там преспокойно убить. Он не ваш враг «по жизни» – насколько мне известно, до приезда в Москву вы жили в глубинке. Вряд ли у вас имеется такой враг, который ради мести, или что уж им движет, поехал в другой город. «Братец Боря» слишком умен, чтобы допустить подобную ошибку. Во-первых, он сразу же лишается даже самого шаткого алиби, во-вторых, у него здесь нет ни друзей, ни знакомых. Никого, кто мог бы помочь ему. А ведь «Боря» сумел выяснить, где вы живете, узнал имя и фамилию, расписание работы, привычки. Он точно знает, на какие рычаги надо нажать, чтобы причинить вам максимальную боль. «Братец Боря» ждет вашего страха. Почему? Да потому, что у него уже есть план относительно вашей смерти. И базируется он именно на страхе. На вашем страхе. Чтобы поймать этого парня, мы должны перехватить инициативу, взять ситуацию под контроль, заставить «Борю» играть по нашим правилам. А для этого необходимо действовать вопреки его плану. Маринка вяло опустилась в кресло, достала из пачки сигарету и принялась катать ее в пальцах.
– «Боря» хочет вас напугать? – продолжал телохранитель. – Отлично. А вы не боитесь. Ждет, что вы запретесь на семь замков? Превосходно. А вы продолжаете ходить на работу, как будто ничего не произошло. Проще говоря, ваши реакции должны быть неадекватны тем, на которые он рассчитывает. Необходимо, чтобы «Боря» растерялся. Растерянный человек уязвим. Преступник – тем более. Он подумает, что в его расчеты закралась ошибка и что информация о вашей жизни неверна. Дальше у «Бори» будет два выхода: либо действовать наобум, либо собрать о вас дополнительные сведения. Для этого ему придется подойти к вам вплотную, крутиться рядом. Что и будет самой крупной его ошибкой. Стоит «Боре» появиться в поле нашего зрения, – телохранитель щелкнул пальцами, – он готов. Я об этом позабочусь. Маринка потянулась за зажигалкой, взяла ее, щелкнула клапаном и несколько секунд смотрела на подрагивающий желто-голубой язычок огня. Она обдумывала услышанное. В рассуждениях охранника, безусловно, присутствовала логика. Что да, то да. Вообще-то подобные трюки у рыбаков называются ловлей «на живца». И она, Маринка, предлагается в качестве червячка. Приманки. Неприятное это занятие, надо заметить. Очень неприятное. Присутствует в нем гадостное ощущение манипуляторства. Ты – спорная шашка, которую двигают по доске сразу два игрока.
– Я все время буду находиться рядом с вами, – добавил телохранитель, видя сомнение на ее лице. – Хотя, не стану обманывать, небольшой процент риска в нашем плане все-таки есть. С другой стороны, вы же не собираетесь провести всю жизнь за закрытой дверью? И, кстати, боюсь, что у «Бори» уже имеются соображения относительно того, как вас достать. Однако я лично даже представить себе не могу, каким образом он собирается это осуществить.
– В нашем плане? – скривилась Маринка. – Я к этому плану не имею ни малейшего отношения. Абсолютно.
– Я не совсем точно выразился, – согласился телохранитель. Миша отлепился от стены, прошелся по комнате и ткнул пальцем в наглухо затянутое плотными портьерами окно.
– Посмотри на это. Возможно, ему так и не удастся добраться до тебя. Но также возможно и то, что нам не удастся его поймать. Предположим, этот «брат», или кто уж он там, откажется от своего плана. И что будешь делать ты? – Миша распалился. Лицо его пошло красными пятнами. То ли от волнения, то ли от негодования на Маринкину непонятливость. – Сидеть и дрожать от страха? Сколько? Месяц? Год? До того момента, пока он не позвонит и не скажет, что твоя смерть откладывается? – От такого натиска Маринка растерялась еще больше. Миша подошел к креслу, опустился на корточки и заглянул ей в глаза. – Мы должны его поймать, понимаешь? Тогда, и только тогда ты сможешь спокойно спать и ходить по улицам, не оглядываясь через плечо!
– А если «Боря» все-таки перехитрит охрану и убьет меня? – спросила Маринка, но уже без язвительности в голосе. Ей были очень нужны ободряющие слова. Она хотела, чтобы ее убедили в том, что ни один психопат в мире, будь он даже семи пядей во лбу, не сможет добраться до нее. Миша покачал головой:
– Мы ему этого не позволим. Все вместе.
– Если вдруг я почувствую, что дело неладно, мы организуем хорошую бригаду и поставим по человеку на каждом углу вашего дома, на каждом этаже вашего подъезда и в каждой комнате вашей квартиры, – поддержал Мишу телохранитель. – Сделать это не составит труда. Десять минут – и сюда примчится компания крепких симпатичных ребят. Вроде меня, – он улыбнулся. – Но мне кажется, что вы преувеличиваете способности фальшивого братца. – Маринка попыталась что-то ответить, но телохранитель поднял руку, предупреждая колкость. – И это лишний раз доказывает, что вы очень напуганы. Значит, в данный момент «Боря» на верном пути. Его расчет оправдывается. Маринка переводила взгляд с одного мужчины на другого. Наконец, она вздохнула и едва заметно кивнула:
– Хорошо. Давайте делать то, что вы считаете нужным. Только, я вас очень прошу, будьте внимательны. Мне не хочется умирать.
Волин разложил перед собой оба списка. Тот, что остался от банковской распечатки, и тот, что принес Лева. Оперативников он отпустил. На сегодня их работа закончена. Вещи, принесенные Левой, отправил на дактилоскопическую экспертизу. Не мешало бы еще проверить их на следы крови и семени, но это потом. Дактилоскописты пообещали напрячься и закончить экспертизу к завтрашнему утру. Если, конечно, не случится чего-нибудь экстраординарного. Волин надеялся, что не случится. Он открыл первую страницу списка. Сотни фамилий. Глаза разбегаются. Как и говорилось утром, для начала он вычеркнул всех владельцев отечественных машин, лимузинов и малолитражек. Затем исключил хозяев светлых иномарок. Работа заняла больше двух часов. Приходилось сличать сразу два списка. В конце концов, в банковской распечатке осталось чуть больше тридцати фамилий. Мужчины в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, у каждого иномарка темной расцветки. Среди них один «Шевроле», модели «Каприс». «Пежо» вообще не оказалось. Волин подчеркнул фамилию владельца «Шевроле» двумя жирными красными линиями. Кандидат номер один. Необходимо выяснить, чем этот человек занимался вчера вечером и ночью с понедельника на вторник. В памяти всплыл утренний разговор с Сашей. «Свидетельница сказала, что во вторник утром Алла Ладожская была на работе. Но экспертизой установлено, что ее убили в ночь с понедельника на вторник. Неладно что-то в датском королевстве», – размышлял Волин. Он потянулся к телефону, снял трубку. Вращая диск, второй рукой искал на заваленном бумагами столе медицинское заключение. Отыскал, положил перед собой. Ответили быстро.
– Алло? – услышал Волин в трубке энергичный голос.
– Добрый день, Волин из райпрокуратуры беспокоит. Я могу поговорить с экспертом Колеваевым?
– Минуточку, – в трубке повисла долгая пауза, нарушаемая лишь далекими шагами, невнятными разговорами и прорывающимся сквозь потрескивание помех сочным мужским баском, распекающим неведомого Огаенко за то, что тот не прислал в срок машину с пиломатериалами. Огаенко то ли молчал, то ли его линия «не брала», но второго голоса Волин не слышал. Наконец что-то щелкнуло и в трубке возникло унылое:
– Да. Добрый вечер. Колеваев. Слушаю вас.
– Добрый вечер, – ответил Волин. – Сегодня днем мы получили ваше заключение по поводу убитой девушки.
– Какой девушки? У нас тут этих девушек… Напомните.
– С отрезанной головой. На бедре татуировка. Бабочка.
– А, да. Отправляли такое заключение, было дело. И что? Что-нибудь не в порядке? Не так оформили?
– Да нет, все нормально. И оформили как положено. Но возникла одна проблема.
– Что за проблема?
– В заключении написано, что потерпевшую убили в ночь с понедельника на вторник, а свидетели утверждают, что во вторник убитая еще была на работе.
– Да? Хм… Подождите, я проверю. – Колеваев отсутствовал минут пять, в течение которых Волин узнал очень много интересного и о пиломатериалах, и о заказчике строительства, и обо всех родственниках Огаенко, вплоть до Адама. – Вы еще здесь? – наконец возник басок Колеваева.
– Здесь.
– Так вот, никакой ошибки в заключении нет. Вашу потерпевшую убили между десятью и одиннадцатью в ночь с понедельника на вторник.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. В гниющем мусоре возникает так называемый парниковый эффект. Трупные явления, включая реакцию зрачков на атропин и пилокарпин, протекают несколько медленнее обычного. В принципе я могу допустить погрешность в час. Самое большее, в полтора. Но никак не в сутки. Смерть наступила приблизительно в половине одиннадцатого вечера в понедельник. Плюс-минус тридцать минут. Можете считать это официальным подтверждением заключения.
– Спасибо.
– Не за что, – довольно сухо ответил эксперт и повесил трубку. Его можно было понять. Обиделся за «своих». Волин задумался. Он привык верить экспертам. Суд тоже привык верить экспертам. Все привыкли верить экспертам. Тогда получается, что по количеству отъявленных лжецов на квадратный метр площади этот банк занимает первое место в городе. Что-то тут не вязалось. Если допустить, что Аллу Ладожскую убили именно в понедельник, а не во вторник, как утверждают свидетели, то кто же был вместо нее на работе? Кто мог так сымитировать человека, что даже близкие друзья не сумели отличить фальшивку? Можно было, конечно, предположить, что Ладожская вовсе не Ладожская, но убитую опознали подруга и зубной врач. При желании можно отправить запрос по месту прежней прописки, поручить участковому предъявить снимки убитой девушки соседям и родителям, но результат – в этом Волин почему-то был свято уверен – окажется прежним. Убита именно Ладожская. Во всем этом было некое иррациональное зерно, которое, как ни крути, объяснению не поддавалось. Разве что присутствием сверхъестественных сил, но Волин в мистику не верил. Зато верил в ленивую народную поговорку: «Утро вечера мудренее». Или, говоря иначе, «если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет». Волин собрал бумаги в стопку, сложил их в несгораемый шкаф, запер на ключ и поехал домой. Трясясь в вагоне метро, он пытался отыскать ответ на вопрос, ставший в его понимании едва ли не сакраментальным: что общего между банковской служащей, двадцати пяти лет, отменно сложенной брюнеткой, с большими жизненными амбициями и семнадцатилетней дворовой девчонкой, учащейся ПТУ, блондинкой, выдающимися внешними данными не обладающей? Ответ напрашивался сам собой. Ничего. Абсолютно ничего общего. Внешне, во всяком случае. А может быть, их объединяет некий общий факт биографии? Что это за факт? Могли они встречаться раньше? Едва ли. Слишком уж велика разница в интеллектуальном уровне и жизненных интересах. И все же их судьбы должны были пересечься в какой-то определенной точке. Работа? Банковский клерк и швея-мотористка. Почти коллеги. Общие знакомые? Подруга Ладожской… как бишь ее?.. Наташа сказала, что Ладожская вообще была малообщительным человеком. Да и вращались убитые девушки в разных кругах. Учеба? Ладожская не москвичка. Наверняка в ее родном городе ПТУ имеется. И не одно. Хоть удавись, а Волин не видел точек пересечения. Смерть – вот единственное, что роднило двух совершенно разных людей. Обе девушки погибли от рук одного и того же человека. На нужной станции Волин поднялся и пошел к двери. Платформа была почти пуста. Поздновато. Одиннадцатый час. Ларьки в переходе уже закрыты. Черт! Про день рождения жены он все-таки забыл. Хотел ведь пораньше поехать домой, цветов купить, шампанского. Растяпа. Ладно, подумал Волин. С шампанским как-нибудь организуемся. На улице-то палатки еще работают. А вот с цветами вышло совсем плохо. Он выбежал на улицу, подставившись предательскому порыву ветра, зажмурился, отвернулся. Быстро зашагал к стоящим чуть в стороне ларькам. Напитки на любой вкус и в любое время суток. В голове у него сработала дурная ассоциация. Убийца тоже, наверное, покупал водку в палатке. Ту самую водку, в которую потом добавил кемитал. Волин на ходу достал из кармана бумажник, раскрыл, пересчитывая наличность. Коробку конфет надо бы еще купить, раз уж с цветами такая промашка вышла. Выудил из бумажника две пятидесятитысячные купюры, шагнул к ларьку и наклонился к закрытому окошку. В это момент у обочины притормозил мощный, как носорог, джип. Из салона выбрался верзила, облаченный в джинсы и кожаную куртку. Из-под расстегнутого воротника отливала тусклой желтизной массивная золотая цепь. Волин искоса посмотрел на верзилу, а тот подошел к ларьку, бормотнул: «Мужик, я возьму быстренько? Тороплюсь очень». Волин кивнул завороженно. Верзила постучал костяшками пальцев по стеклу.
– Значит, так, – сказал серьезно на услужливо-опасливое «здрась» продавца. – Водочки, бутылочки три. Тока «туфту» не суй, да? Давай хорошее че-нибудь. «Кристалл»? Знаю я этот «Кристалл». Сам небось гонишь дома? Нет? Ну смори. Теперь, че это у тебя там? Че за пиво? Ну, давай банок шесть, так? И вот это, «джин с тоником», тоже шесть. Теперь, это че, ветчина? Свежая хоть? Ну пару банок кинь. Теперь… А Волин продолжал смотреть на верзилу. Точнее, на его руку. В руке у того покоился сотовый телефон. Закурлыкал уютно зуммер. Верзила потыкал в клавиши.
– Да. – Между делом он продолжал показывать продавцу на бутылки, банки, коробки. – Скока? В пакеты мне положи. Тыща – не тыща, ты ложи, раз тебе говорят. Одной рукой полез в карман, выгреб горсть купюр. Продавец отсчитал причитающееся, остальное верзила снова засунул в карман, сграбастал пакеты и пошел к машине, не прерывая телефонного разговора. Вот оно, думал Волин. Вот оно и есть, точно. Что же это за делец, который стоит в очередь к телефону-автомату? А если у него контракт на пять миллионов долларов горит, он будет носиться по улицам, разыскивая работающий таксофон? Конечно, нет. Что за чушь? У него должен быть сотовый телефон. Но, если у него есть телефон, тогда зачем он стоял в очереди? Ребята сказали, что Настя Пашина, пэтэушница, познакомилась с убийцей у таксофона. Волин едва не хлопнул себя по лбу. Убийца заранее подбирал жертв, а потом просто инсценировал случайное знакомство! И Аллу Ладожскую он «купил» точно так же. Этот человек, убийца, какое-то время наблюдал за девушками, выяснял, чем они живут, привычки, пристрастия, пытался вникнуть в каждую мелочь. Наблюдал и делал выводы. Потом он пошел в банк и вроде случайно сделал так, что Ладожская заглянула в его счет. С Пашиной ему было гораздо проще. Семнадцатилетняя девчонка просто «поплыла» при виде «крутого» мужика. Ему ведь ничего не стоило сводить ее в дорогой кабак, купить хорошую шмотку. Волин понимал, что версия эта вполне может оказаться и ошибочной. Слишком уж в ней было много натяжек. И аккумулятор мог сесть в телефоне, и в банк убийца мог зайти просто так, по делу, но… Волину очень не хотелось отбрасывать такую ладную, гладкую, логичную историю, потому что история эта собирала известные уже факты в некое подобие системы. Психопатическую систему отбора жертв. По ней выходило, что убийца видел своих жертв раньше. Возможно, даже всех сразу. И бывших, и будущих.
– Алло, – позвал продавец и побарабанил ладонями по прилавку. – Покупать что-нибудь будем? Или можно закрывать? Дует ведь.
– Да, конечно, – Волин никак не мог собраться с мыслями. Мозг усиленно работал в ином направлении. И домой идти не хотелось. Хотелось поехать на работу и начать терроризировать экспертов телефонными звонками, выписывать повестки и постановления, – словом, работать. – Пожалуйста, бутылку шампанского и коробку конфет. Продавец лениво кивнул, вытащил из недр своей коммерческой сокровищницы темно-зеленый «огнетушитель» и большую яркую коробку. Волин расплатился, не особенно вникая в запредельно высокую цену. Зашагал к дому. Еще издали он услышал рикошетящие между домами звуки музыки. Ну да, подумалось ему. Завтра ведь суббота. Выходной. Гуляем. У подъезда Волин остановился, закурил и поглядел на окна. За тонкими занавесками мелькали тени. Конечно, пришли подруги с работы, друзья, многочисленная компания, в которой Волин никого не знает и в которой никто не знает его. Они неинтересны ему, он – им. Кто-нибудь начнет приставать с дурацкими пьяными вопросами, Волин не захочет отвечать, поскольку с пьяными вообще разговаривать не любит, Люська распсихуется, и хлынет лавина упреков. Все вспомнится: от испорченных праздников и обиженных друзей до вечного волинского «хамства», вечного же Люськиного терпения и ночей, проведенных в одиночестве. «У всех мужья как мужья, а у меня… За что мне такое наказание?!» И театрально-трагичная поза а-ля княжна Тараканова. Медленно, словно крадучись, во двор вползла милицейская машина. Белый «жигуленок» с синей полосой остановился у подъезда, в двух шагах от Волина. Из салона выбрался молодой парень, сержант. Звали его Сергей. Встречались несколько раз. То в отделении, то просто на улице.
– Здравь желаю, Аркадий Николаевич, – поздоровался сержант.
– Здравствуй, Сережа.
– Ваши гуляют? – Неловко было сержанту. Ох, неловко. К коллеге приехал, не к алкашу какому-нибудь пьяную драку разнимать.
– Мои, – кивнул Волин. – Вызвали?
– Старушка из дома напротив позвонила. Уснуть из-за музыки не может. Аркадий Николаевич, вы уж скажите там, чтобы сделали немного потише. Первый час все-таки. Волин снова посмотрел на колышущиеся за занавесками тени. Прислушался к хохоту. Представил, как он станет увещевать Люську, а та начнет огрызаться в ответ. И вся эта поддавше-нажравшаяся компания будет наблюдать за ним с плохо скрываемым любопытством, стараясь не упустить ни единой мелочи, чтобы завтра позвонить, выразить соболезнования, ну и заодно уж старательно перемыть Волину все косточки. До единой. «Но каков он у тебя, мать. Монстр, зверюга. Как же тебя угораздило за такого-то… Ну да, там уж ничего не изменишь, конечно. А развестись не пробовали?.. Тоже верно. Пропадет. Хоть и такое, а жалко. Вторую такую дуру где он найдет, чтобы и по дому все, и за ребенком… И я говорю. Вот именно. Вот именно. Ну, тогда держись, мать. Не падай духом». Как будто живет Люська по меньшей мере в концентрационном лагере. Волин – изюминка праздника. Люська будет старательно «играть» на гостей. А он, чувствуя себя полноценным ублюдком, начнет уговаривать ее, стыдясь собственных слов и нагловато-бестактного присутствия всей честной компании. И от его стыда Люська заведется еще сильнее. А там уж… Он плавно облизнул губы и, вдруг повернувшись к сержанту, сказал:
– Значит, так, сержант. Поднимитесь и наведите порядок.
– Как?.. – Тот растерялся, от растерянности сдвинул на затылок серо-голубую шапку, спросил, хлопая смущенно глазами: – А как же…
– Сержант, правил социалистического общежития у нас пока никто не отменял. Работайте. Второй патрульный хмыкнул. Сержант повернулся к нему и нерешительно скомандовал:
– Ну… пойдем, что ль, тогда?
– Погодите-ка, – Волин сунул в руки сержанту бутылку и конфеты. – Передайте хозяйке.
– Так точно, – озабоченно ответил сержант. – Может быть, сказать чего?
– Ничего не надо, – отрезал Волин.
– А вы?
– Пойду пройдусь. В самом деле, размышлял он, шагая по тротуару в сторону метро, какая им разница? Нет, конечно, представление будет подпорчено, но не отменится вовсе. Напротив. Такого они еще не видели. Вот и повод для долгих разговоров. Но без него. За спиной резко смолкла музыка, и Волин вдруг улыбнулся. Ему стало непередаваемо легко. Словно свалился с души огромный мешок, плотно набитый песком, не дававший дышать. Он расстегнул пальто, ослабил галстук, вздохнул полной грудью, остановился и посмотрел на звезды. Как их много, и как же они, оказывается, близко. У обочины тормознул милицейский «жигуль». Сержант, высунувшись из окна, спросил:
– Аркадий Николаевич, вы куда теперь-то? Может, подвезти? Волин подошел к машине, оперся о капот, поинтересовался:
– У тебя закурить есть?
– Конечно, – сержант протянул пачку, дал огоньку.
– Как дела?
– А, как в сказке. Что ни день, то сто килограммов сюрпризов. Вчера вот Скворцова у магазина подрезали. Сегодня весь день под вашими окнами проторчали.
– Что, рано гулять начали? – удивился Волин.
– Да нет, какое там. Соседи ваши, Финогеев с Веркой, газом отравились.
– Насмерть, что ли?
– Натурально. Поставили кастрюлю на огонь, а сами закемарили. Ну и… – сержант выразительно махнул рукой. – Полдня, почитай, разбирались. Сыскари с Петровки приехали.
– А им-то что понадобилось?
– Да интересовались, не нашли ли чужие пальчики на кастрюле.
– Не понял? – Волин почувствовал профессиональное любопытство. – Есть подозрение на убийство?
– Да кому они нужны, эти алкаши? Тоже мне, банкиры-подпольщики. Воротилы теневого капитала. Бутылки по утрам сдавали, вот и забогатели, – сержант засмеялся. – Тоже мне, «Преступление и наказание» нашли.
– Но раз наводки на убийство не было, то чего же они пальчики искали? Им заняться нечем? Работы мало?
– Вот и мы спросили. Мол, скажите хоть, из-за чего пыль поднялась? Поможем. Район-то свой, у нас все криминальные личности на заметке. А они отвечают, мол, поступила оперативная информация, что Финогеев с Веркой продавали наркотики. И, мол, по этой причине их могли «замочить». Наши, понятное дело, в смех. Никогда Верка наркотиками не занималась. Даже рядом не стояла. А занялась бы, так мы б раньше клиентов узнали и меры соответствующие приняли. Тоже мне, наркокартель нашли. Попросили бы по-людски, мы бы их по всем злачным местечкам района с закрытыми глазами провели. Так и сказали. А они знай себе скалятся да говорят: не ваше, мол, дело. Вы, мол, пальчики «катаете»? Вот и «катайте» себе на здоровье. И в дела начальства поменьше вникайте. И ведь не уехали, гады, пока все насчет пальцев не узнали.
– Ну и что? Нашлись пальчики? – спросил Волин, бросая окурок под ноги.
– Какое там, – сержант даже отвернулся, показывая, насколько он возмущен действиями настырных сыскарей. – Никаких отпечатков. Только…
– Что «только»?
– Что-то же они искали? Правда, нам об этом все равно не расскажут, – сержант махнул рукой.
– Ну да, – кивнул Волин, размышляя. Была все-таки наводка, была. Только не наркота. Это они, конечно, «грузят». Волин поскреб пальцем щеку, спросил: – А кто позвонил насчет несчастного случая?
– Они и позвонили, – ответил сержант. – Говорят: приехали, а из-под дверей газом прет – хоть святых выноси.
– Вон как? – Волин усмехнулся. – Интересные парни. Смотри, как складно все получилось. Прискакали они раньше вас и как раз наткнулись на два свежих трупа? Интересно. Фамилии, звания записали?
– Проверили уже, – ответил сержант. – С Петровки они, точно.
– Дай-ка я тоже запишу, проверю по своей линии. Попробую выяснить, что они тут искали.
– Да зачем вам лишняя головная боль, Аркадий Николаевич? – Сержант потянулся за рацией.
– Давай, давай. Мне интересно. Я вообще любопытный. От рождения.
– Ну разве что. Сержант пощелкал тумблерами, вызывая «Базу». Волин наблюдал за ним, размышляя насчет пришлых сыскарей. Нет, не то чтобы он горел желанием взваливать на себя чужую работу, но ему и в самом деле стало интересно. Кто приезжал, зачем. Все-таки его район, его дом… И отчета за эту работу с него никто не требует. И в квартальную сводку она тоже не войдет. А вдруг что-нибудь интересное наклюнется? Заодно и местным отделенческим парням поможет.
– Аркадий Николаевич, – сержант протянул Волину лист, на котором неровным почерком были записаны фамилии. – Если что-нибудь любопытное там выплывет, вы уж нашим звякните. По-соседски, так сказать.
– Обязательно, – пообещал Волин.
– Вот и хорошо. Так вас подвезти?
– Спасибо, я пройдусь, пожалуй.
– Ну как знаете, Аркадий Николаевич. Тогда мы поехали?
– Счастливо, – кивнул Волин. «Жигуленок» резко ушел вперед, на перекрестке развернулся и помчался в противоположную сторону. Проезжая мимо, мигнул фарами. Волин в ответ махнул рукой и широко зашагал к метро.
К утру слегка приморозило. На лужах образовались тончайшие, прозрачные ледяные корочки. Сразу захотелось жить, а не топиться в дурной осенней сырости. Тоскливо зябли во дворах собаки. Ежились, позевывая, их хозяева. Сонные родители вели в школу сонных детей. Волин посмотрел в окно. Колючий, цвета ранней вишни рассвет ножом вонзился в сероватое небо, располосовав его надвое. К солнечной погоде. В течение вот уже пятнадцати минут Волин излагал оперативникам возникшую вчера версию. Саша, сидя за столом, клевал носом и старательно таращил глаза кролика-альбиноса, делая вид, что вовсе и не досыпает по ходу дела, а слушает и очень даже внимательно. Вот только… Ой, заболел, что ли? Глаза прямо сами закрываются… Надо бы спички вставить, да нету их, спичек-то. Зажигалка только. А она большая, не влезет, да и одна всего. Второй глаз, значит, все равно закрываться будет. Лева, как всегда неестественно бодрый и свежий, делал пометки в дешевом блокнотике.
– «Боря» хочет вас напугать? – продолжал телохранитель. – Отлично. А вы не боитесь. Ждет, что вы запретесь на семь замков? Превосходно. А вы продолжаете ходить на работу, как будто ничего не произошло. Проще говоря, ваши реакции должны быть неадекватны тем, на которые он рассчитывает. Необходимо, чтобы «Боря» растерялся. Растерянный человек уязвим. Преступник – тем более. Он подумает, что в его расчеты закралась ошибка и что информация о вашей жизни неверна. Дальше у «Бори» будет два выхода: либо действовать наобум, либо собрать о вас дополнительные сведения. Для этого ему придется подойти к вам вплотную, крутиться рядом. Что и будет самой крупной его ошибкой. Стоит «Боре» появиться в поле нашего зрения, – телохранитель щелкнул пальцами, – он готов. Я об этом позабочусь. Маринка потянулась за зажигалкой, взяла ее, щелкнула клапаном и несколько секунд смотрела на подрагивающий желто-голубой язычок огня. Она обдумывала услышанное. В рассуждениях охранника, безусловно, присутствовала логика. Что да, то да. Вообще-то подобные трюки у рыбаков называются ловлей «на живца». И она, Маринка, предлагается в качестве червячка. Приманки. Неприятное это занятие, надо заметить. Очень неприятное. Присутствует в нем гадостное ощущение манипуляторства. Ты – спорная шашка, которую двигают по доске сразу два игрока.
– Я все время буду находиться рядом с вами, – добавил телохранитель, видя сомнение на ее лице. – Хотя, не стану обманывать, небольшой процент риска в нашем плане все-таки есть. С другой стороны, вы же не собираетесь провести всю жизнь за закрытой дверью? И, кстати, боюсь, что у «Бори» уже имеются соображения относительно того, как вас достать. Однако я лично даже представить себе не могу, каким образом он собирается это осуществить.
– В нашем плане? – скривилась Маринка. – Я к этому плану не имею ни малейшего отношения. Абсолютно.
– Я не совсем точно выразился, – согласился телохранитель. Миша отлепился от стены, прошелся по комнате и ткнул пальцем в наглухо затянутое плотными портьерами окно.
– Посмотри на это. Возможно, ему так и не удастся добраться до тебя. Но также возможно и то, что нам не удастся его поймать. Предположим, этот «брат», или кто уж он там, откажется от своего плана. И что будешь делать ты? – Миша распалился. Лицо его пошло красными пятнами. То ли от волнения, то ли от негодования на Маринкину непонятливость. – Сидеть и дрожать от страха? Сколько? Месяц? Год? До того момента, пока он не позвонит и не скажет, что твоя смерть откладывается? – От такого натиска Маринка растерялась еще больше. Миша подошел к креслу, опустился на корточки и заглянул ей в глаза. – Мы должны его поймать, понимаешь? Тогда, и только тогда ты сможешь спокойно спать и ходить по улицам, не оглядываясь через плечо!
– А если «Боря» все-таки перехитрит охрану и убьет меня? – спросила Маринка, но уже без язвительности в голосе. Ей были очень нужны ободряющие слова. Она хотела, чтобы ее убедили в том, что ни один психопат в мире, будь он даже семи пядей во лбу, не сможет добраться до нее. Миша покачал головой:
– Мы ему этого не позволим. Все вместе.
– Если вдруг я почувствую, что дело неладно, мы организуем хорошую бригаду и поставим по человеку на каждом углу вашего дома, на каждом этаже вашего подъезда и в каждой комнате вашей квартиры, – поддержал Мишу телохранитель. – Сделать это не составит труда. Десять минут – и сюда примчится компания крепких симпатичных ребят. Вроде меня, – он улыбнулся. – Но мне кажется, что вы преувеличиваете способности фальшивого братца. – Маринка попыталась что-то ответить, но телохранитель поднял руку, предупреждая колкость. – И это лишний раз доказывает, что вы очень напуганы. Значит, в данный момент «Боря» на верном пути. Его расчет оправдывается. Маринка переводила взгляд с одного мужчины на другого. Наконец, она вздохнула и едва заметно кивнула:
– Хорошо. Давайте делать то, что вы считаете нужным. Только, я вас очень прошу, будьте внимательны. Мне не хочется умирать.
***
Волин разложил перед собой оба списка. Тот, что остался от банковской распечатки, и тот, что принес Лева. Оперативников он отпустил. На сегодня их работа закончена. Вещи, принесенные Левой, отправил на дактилоскопическую экспертизу. Не мешало бы еще проверить их на следы крови и семени, но это потом. Дактилоскописты пообещали напрячься и закончить экспертизу к завтрашнему утру. Если, конечно, не случится чего-нибудь экстраординарного. Волин надеялся, что не случится. Он открыл первую страницу списка. Сотни фамилий. Глаза разбегаются. Как и говорилось утром, для начала он вычеркнул всех владельцев отечественных машин, лимузинов и малолитражек. Затем исключил хозяев светлых иномарок. Работа заняла больше двух часов. Приходилось сличать сразу два списка. В конце концов, в банковской распечатке осталось чуть больше тридцати фамилий. Мужчины в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, у каждого иномарка темной расцветки. Среди них один «Шевроле», модели «Каприс». «Пежо» вообще не оказалось. Волин подчеркнул фамилию владельца «Шевроле» двумя жирными красными линиями. Кандидат номер один. Необходимо выяснить, чем этот человек занимался вчера вечером и ночью с понедельника на вторник. В памяти всплыл утренний разговор с Сашей. «Свидетельница сказала, что во вторник утром Алла Ладожская была на работе. Но экспертизой установлено, что ее убили в ночь с понедельника на вторник. Неладно что-то в датском королевстве», – размышлял Волин. Он потянулся к телефону, снял трубку. Вращая диск, второй рукой искал на заваленном бумагами столе медицинское заключение. Отыскал, положил перед собой. Ответили быстро.
– Алло? – услышал Волин в трубке энергичный голос.
– Добрый день, Волин из райпрокуратуры беспокоит. Я могу поговорить с экспертом Колеваевым?
– Минуточку, – в трубке повисла долгая пауза, нарушаемая лишь далекими шагами, невнятными разговорами и прорывающимся сквозь потрескивание помех сочным мужским баском, распекающим неведомого Огаенко за то, что тот не прислал в срок машину с пиломатериалами. Огаенко то ли молчал, то ли его линия «не брала», но второго голоса Волин не слышал. Наконец что-то щелкнуло и в трубке возникло унылое:
– Да. Добрый вечер. Колеваев. Слушаю вас.
– Добрый вечер, – ответил Волин. – Сегодня днем мы получили ваше заключение по поводу убитой девушки.
– Какой девушки? У нас тут этих девушек… Напомните.
– С отрезанной головой. На бедре татуировка. Бабочка.
– А, да. Отправляли такое заключение, было дело. И что? Что-нибудь не в порядке? Не так оформили?
– Да нет, все нормально. И оформили как положено. Но возникла одна проблема.
– Что за проблема?
– В заключении написано, что потерпевшую убили в ночь с понедельника на вторник, а свидетели утверждают, что во вторник убитая еще была на работе.
– Да? Хм… Подождите, я проверю. – Колеваев отсутствовал минут пять, в течение которых Волин узнал очень много интересного и о пиломатериалах, и о заказчике строительства, и обо всех родственниках Огаенко, вплоть до Адама. – Вы еще здесь? – наконец возник басок Колеваева.
– Здесь.
– Так вот, никакой ошибки в заключении нет. Вашу потерпевшую убили между десятью и одиннадцатью в ночь с понедельника на вторник.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. В гниющем мусоре возникает так называемый парниковый эффект. Трупные явления, включая реакцию зрачков на атропин и пилокарпин, протекают несколько медленнее обычного. В принципе я могу допустить погрешность в час. Самое большее, в полтора. Но никак не в сутки. Смерть наступила приблизительно в половине одиннадцатого вечера в понедельник. Плюс-минус тридцать минут. Можете считать это официальным подтверждением заключения.
– Спасибо.
– Не за что, – довольно сухо ответил эксперт и повесил трубку. Его можно было понять. Обиделся за «своих». Волин задумался. Он привык верить экспертам. Суд тоже привык верить экспертам. Все привыкли верить экспертам. Тогда получается, что по количеству отъявленных лжецов на квадратный метр площади этот банк занимает первое место в городе. Что-то тут не вязалось. Если допустить, что Аллу Ладожскую убили именно в понедельник, а не во вторник, как утверждают свидетели, то кто же был вместо нее на работе? Кто мог так сымитировать человека, что даже близкие друзья не сумели отличить фальшивку? Можно было, конечно, предположить, что Ладожская вовсе не Ладожская, но убитую опознали подруга и зубной врач. При желании можно отправить запрос по месту прежней прописки, поручить участковому предъявить снимки убитой девушки соседям и родителям, но результат – в этом Волин почему-то был свято уверен – окажется прежним. Убита именно Ладожская. Во всем этом было некое иррациональное зерно, которое, как ни крути, объяснению не поддавалось. Разве что присутствием сверхъестественных сил, но Волин в мистику не верил. Зато верил в ленивую народную поговорку: «Утро вечера мудренее». Или, говоря иначе, «если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет». Волин собрал бумаги в стопку, сложил их в несгораемый шкаф, запер на ключ и поехал домой. Трясясь в вагоне метро, он пытался отыскать ответ на вопрос, ставший в его понимании едва ли не сакраментальным: что общего между банковской служащей, двадцати пяти лет, отменно сложенной брюнеткой, с большими жизненными амбициями и семнадцатилетней дворовой девчонкой, учащейся ПТУ, блондинкой, выдающимися внешними данными не обладающей? Ответ напрашивался сам собой. Ничего. Абсолютно ничего общего. Внешне, во всяком случае. А может быть, их объединяет некий общий факт биографии? Что это за факт? Могли они встречаться раньше? Едва ли. Слишком уж велика разница в интеллектуальном уровне и жизненных интересах. И все же их судьбы должны были пересечься в какой-то определенной точке. Работа? Банковский клерк и швея-мотористка. Почти коллеги. Общие знакомые? Подруга Ладожской… как бишь ее?.. Наташа сказала, что Ладожская вообще была малообщительным человеком. Да и вращались убитые девушки в разных кругах. Учеба? Ладожская не москвичка. Наверняка в ее родном городе ПТУ имеется. И не одно. Хоть удавись, а Волин не видел точек пересечения. Смерть – вот единственное, что роднило двух совершенно разных людей. Обе девушки погибли от рук одного и того же человека. На нужной станции Волин поднялся и пошел к двери. Платформа была почти пуста. Поздновато. Одиннадцатый час. Ларьки в переходе уже закрыты. Черт! Про день рождения жены он все-таки забыл. Хотел ведь пораньше поехать домой, цветов купить, шампанского. Растяпа. Ладно, подумал Волин. С шампанским как-нибудь организуемся. На улице-то палатки еще работают. А вот с цветами вышло совсем плохо. Он выбежал на улицу, подставившись предательскому порыву ветра, зажмурился, отвернулся. Быстро зашагал к стоящим чуть в стороне ларькам. Напитки на любой вкус и в любое время суток. В голове у него сработала дурная ассоциация. Убийца тоже, наверное, покупал водку в палатке. Ту самую водку, в которую потом добавил кемитал. Волин на ходу достал из кармана бумажник, раскрыл, пересчитывая наличность. Коробку конфет надо бы еще купить, раз уж с цветами такая промашка вышла. Выудил из бумажника две пятидесятитысячные купюры, шагнул к ларьку и наклонился к закрытому окошку. В это момент у обочины притормозил мощный, как носорог, джип. Из салона выбрался верзила, облаченный в джинсы и кожаную куртку. Из-под расстегнутого воротника отливала тусклой желтизной массивная золотая цепь. Волин искоса посмотрел на верзилу, а тот подошел к ларьку, бормотнул: «Мужик, я возьму быстренько? Тороплюсь очень». Волин кивнул завороженно. Верзила постучал костяшками пальцев по стеклу.
– Значит, так, – сказал серьезно на услужливо-опасливое «здрась» продавца. – Водочки, бутылочки три. Тока «туфту» не суй, да? Давай хорошее че-нибудь. «Кристалл»? Знаю я этот «Кристалл». Сам небось гонишь дома? Нет? Ну смори. Теперь, че это у тебя там? Че за пиво? Ну, давай банок шесть, так? И вот это, «джин с тоником», тоже шесть. Теперь, это че, ветчина? Свежая хоть? Ну пару банок кинь. Теперь… А Волин продолжал смотреть на верзилу. Точнее, на его руку. В руке у того покоился сотовый телефон. Закурлыкал уютно зуммер. Верзила потыкал в клавиши.
– Да. – Между делом он продолжал показывать продавцу на бутылки, банки, коробки. – Скока? В пакеты мне положи. Тыща – не тыща, ты ложи, раз тебе говорят. Одной рукой полез в карман, выгреб горсть купюр. Продавец отсчитал причитающееся, остальное верзила снова засунул в карман, сграбастал пакеты и пошел к машине, не прерывая телефонного разговора. Вот оно, думал Волин. Вот оно и есть, точно. Что же это за делец, который стоит в очередь к телефону-автомату? А если у него контракт на пять миллионов долларов горит, он будет носиться по улицам, разыскивая работающий таксофон? Конечно, нет. Что за чушь? У него должен быть сотовый телефон. Но, если у него есть телефон, тогда зачем он стоял в очереди? Ребята сказали, что Настя Пашина, пэтэушница, познакомилась с убийцей у таксофона. Волин едва не хлопнул себя по лбу. Убийца заранее подбирал жертв, а потом просто инсценировал случайное знакомство! И Аллу Ладожскую он «купил» точно так же. Этот человек, убийца, какое-то время наблюдал за девушками, выяснял, чем они живут, привычки, пристрастия, пытался вникнуть в каждую мелочь. Наблюдал и делал выводы. Потом он пошел в банк и вроде случайно сделал так, что Ладожская заглянула в его счет. С Пашиной ему было гораздо проще. Семнадцатилетняя девчонка просто «поплыла» при виде «крутого» мужика. Ему ведь ничего не стоило сводить ее в дорогой кабак, купить хорошую шмотку. Волин понимал, что версия эта вполне может оказаться и ошибочной. Слишком уж в ней было много натяжек. И аккумулятор мог сесть в телефоне, и в банк убийца мог зайти просто так, по делу, но… Волину очень не хотелось отбрасывать такую ладную, гладкую, логичную историю, потому что история эта собирала известные уже факты в некое подобие системы. Психопатическую систему отбора жертв. По ней выходило, что убийца видел своих жертв раньше. Возможно, даже всех сразу. И бывших, и будущих.
– Алло, – позвал продавец и побарабанил ладонями по прилавку. – Покупать что-нибудь будем? Или можно закрывать? Дует ведь.
– Да, конечно, – Волин никак не мог собраться с мыслями. Мозг усиленно работал в ином направлении. И домой идти не хотелось. Хотелось поехать на работу и начать терроризировать экспертов телефонными звонками, выписывать повестки и постановления, – словом, работать. – Пожалуйста, бутылку шампанского и коробку конфет. Продавец лениво кивнул, вытащил из недр своей коммерческой сокровищницы темно-зеленый «огнетушитель» и большую яркую коробку. Волин расплатился, не особенно вникая в запредельно высокую цену. Зашагал к дому. Еще издали он услышал рикошетящие между домами звуки музыки. Ну да, подумалось ему. Завтра ведь суббота. Выходной. Гуляем. У подъезда Волин остановился, закурил и поглядел на окна. За тонкими занавесками мелькали тени. Конечно, пришли подруги с работы, друзья, многочисленная компания, в которой Волин никого не знает и в которой никто не знает его. Они неинтересны ему, он – им. Кто-нибудь начнет приставать с дурацкими пьяными вопросами, Волин не захочет отвечать, поскольку с пьяными вообще разговаривать не любит, Люська распсихуется, и хлынет лавина упреков. Все вспомнится: от испорченных праздников и обиженных друзей до вечного волинского «хамства», вечного же Люськиного терпения и ночей, проведенных в одиночестве. «У всех мужья как мужья, а у меня… За что мне такое наказание?!» И театрально-трагичная поза а-ля княжна Тараканова. Медленно, словно крадучись, во двор вползла милицейская машина. Белый «жигуленок» с синей полосой остановился у подъезда, в двух шагах от Волина. Из салона выбрался молодой парень, сержант. Звали его Сергей. Встречались несколько раз. То в отделении, то просто на улице.
– Здравь желаю, Аркадий Николаевич, – поздоровался сержант.
– Здравствуй, Сережа.
– Ваши гуляют? – Неловко было сержанту. Ох, неловко. К коллеге приехал, не к алкашу какому-нибудь пьяную драку разнимать.
– Мои, – кивнул Волин. – Вызвали?
– Старушка из дома напротив позвонила. Уснуть из-за музыки не может. Аркадий Николаевич, вы уж скажите там, чтобы сделали немного потише. Первый час все-таки. Волин снова посмотрел на колышущиеся за занавесками тени. Прислушался к хохоту. Представил, как он станет увещевать Люську, а та начнет огрызаться в ответ. И вся эта поддавше-нажравшаяся компания будет наблюдать за ним с плохо скрываемым любопытством, стараясь не упустить ни единой мелочи, чтобы завтра позвонить, выразить соболезнования, ну и заодно уж старательно перемыть Волину все косточки. До единой. «Но каков он у тебя, мать. Монстр, зверюга. Как же тебя угораздило за такого-то… Ну да, там уж ничего не изменишь, конечно. А развестись не пробовали?.. Тоже верно. Пропадет. Хоть и такое, а жалко. Вторую такую дуру где он найдет, чтобы и по дому все, и за ребенком… И я говорю. Вот именно. Вот именно. Ну, тогда держись, мать. Не падай духом». Как будто живет Люська по меньшей мере в концентрационном лагере. Волин – изюминка праздника. Люська будет старательно «играть» на гостей. А он, чувствуя себя полноценным ублюдком, начнет уговаривать ее, стыдясь собственных слов и нагловато-бестактного присутствия всей честной компании. И от его стыда Люська заведется еще сильнее. А там уж… Он плавно облизнул губы и, вдруг повернувшись к сержанту, сказал:
– Значит, так, сержант. Поднимитесь и наведите порядок.
– Как?.. – Тот растерялся, от растерянности сдвинул на затылок серо-голубую шапку, спросил, хлопая смущенно глазами: – А как же…
– Сержант, правил социалистического общежития у нас пока никто не отменял. Работайте. Второй патрульный хмыкнул. Сержант повернулся к нему и нерешительно скомандовал:
– Ну… пойдем, что ль, тогда?
– Погодите-ка, – Волин сунул в руки сержанту бутылку и конфеты. – Передайте хозяйке.
– Так точно, – озабоченно ответил сержант. – Может быть, сказать чего?
– Ничего не надо, – отрезал Волин.
– А вы?
– Пойду пройдусь. В самом деле, размышлял он, шагая по тротуару в сторону метро, какая им разница? Нет, конечно, представление будет подпорчено, но не отменится вовсе. Напротив. Такого они еще не видели. Вот и повод для долгих разговоров. Но без него. За спиной резко смолкла музыка, и Волин вдруг улыбнулся. Ему стало непередаваемо легко. Словно свалился с души огромный мешок, плотно набитый песком, не дававший дышать. Он расстегнул пальто, ослабил галстук, вздохнул полной грудью, остановился и посмотрел на звезды. Как их много, и как же они, оказывается, близко. У обочины тормознул милицейский «жигуль». Сержант, высунувшись из окна, спросил:
– Аркадий Николаевич, вы куда теперь-то? Может, подвезти? Волин подошел к машине, оперся о капот, поинтересовался:
– У тебя закурить есть?
– Конечно, – сержант протянул пачку, дал огоньку.
– Как дела?
– А, как в сказке. Что ни день, то сто килограммов сюрпризов. Вчера вот Скворцова у магазина подрезали. Сегодня весь день под вашими окнами проторчали.
– Что, рано гулять начали? – удивился Волин.
– Да нет, какое там. Соседи ваши, Финогеев с Веркой, газом отравились.
– Насмерть, что ли?
– Натурально. Поставили кастрюлю на огонь, а сами закемарили. Ну и… – сержант выразительно махнул рукой. – Полдня, почитай, разбирались. Сыскари с Петровки приехали.
– А им-то что понадобилось?
– Да интересовались, не нашли ли чужие пальчики на кастрюле.
– Не понял? – Волин почувствовал профессиональное любопытство. – Есть подозрение на убийство?
– Да кому они нужны, эти алкаши? Тоже мне, банкиры-подпольщики. Воротилы теневого капитала. Бутылки по утрам сдавали, вот и забогатели, – сержант засмеялся. – Тоже мне, «Преступление и наказание» нашли.
– Но раз наводки на убийство не было, то чего же они пальчики искали? Им заняться нечем? Работы мало?
– Вот и мы спросили. Мол, скажите хоть, из-за чего пыль поднялась? Поможем. Район-то свой, у нас все криминальные личности на заметке. А они отвечают, мол, поступила оперативная информация, что Финогеев с Веркой продавали наркотики. И, мол, по этой причине их могли «замочить». Наши, понятное дело, в смех. Никогда Верка наркотиками не занималась. Даже рядом не стояла. А занялась бы, так мы б раньше клиентов узнали и меры соответствующие приняли. Тоже мне, наркокартель нашли. Попросили бы по-людски, мы бы их по всем злачным местечкам района с закрытыми глазами провели. Так и сказали. А они знай себе скалятся да говорят: не ваше, мол, дело. Вы, мол, пальчики «катаете»? Вот и «катайте» себе на здоровье. И в дела начальства поменьше вникайте. И ведь не уехали, гады, пока все насчет пальцев не узнали.
– Ну и что? Нашлись пальчики? – спросил Волин, бросая окурок под ноги.
– Какое там, – сержант даже отвернулся, показывая, насколько он возмущен действиями настырных сыскарей. – Никаких отпечатков. Только…
– Что «только»?
– Что-то же они искали? Правда, нам об этом все равно не расскажут, – сержант махнул рукой.
– Ну да, – кивнул Волин, размышляя. Была все-таки наводка, была. Только не наркота. Это они, конечно, «грузят». Волин поскреб пальцем щеку, спросил: – А кто позвонил насчет несчастного случая?
– Они и позвонили, – ответил сержант. – Говорят: приехали, а из-под дверей газом прет – хоть святых выноси.
– Вон как? – Волин усмехнулся. – Интересные парни. Смотри, как складно все получилось. Прискакали они раньше вас и как раз наткнулись на два свежих трупа? Интересно. Фамилии, звания записали?
– Проверили уже, – ответил сержант. – С Петровки они, точно.
– Дай-ка я тоже запишу, проверю по своей линии. Попробую выяснить, что они тут искали.
– Да зачем вам лишняя головная боль, Аркадий Николаевич? – Сержант потянулся за рацией.
– Давай, давай. Мне интересно. Я вообще любопытный. От рождения.
– Ну разве что. Сержант пощелкал тумблерами, вызывая «Базу». Волин наблюдал за ним, размышляя насчет пришлых сыскарей. Нет, не то чтобы он горел желанием взваливать на себя чужую работу, но ему и в самом деле стало интересно. Кто приезжал, зачем. Все-таки его район, его дом… И отчета за эту работу с него никто не требует. И в квартальную сводку она тоже не войдет. А вдруг что-нибудь интересное наклюнется? Заодно и местным отделенческим парням поможет.
– Аркадий Николаевич, – сержант протянул Волину лист, на котором неровным почерком были записаны фамилии. – Если что-нибудь любопытное там выплывет, вы уж нашим звякните. По-соседски, так сказать.
– Обязательно, – пообещал Волин.
– Вот и хорошо. Так вас подвезти?
– Спасибо, я пройдусь, пожалуй.
– Ну как знаете, Аркадий Николаевич. Тогда мы поехали?
– Счастливо, – кивнул Волин. «Жигуленок» резко ушел вперед, на перекрестке развернулся и помчался в противоположную сторону. Проезжая мимо, мигнул фарами. Волин в ответ махнул рукой и широко зашагал к метро.
***
К утру слегка приморозило. На лужах образовались тончайшие, прозрачные ледяные корочки. Сразу захотелось жить, а не топиться в дурной осенней сырости. Тоскливо зябли во дворах собаки. Ежились, позевывая, их хозяева. Сонные родители вели в школу сонных детей. Волин посмотрел в окно. Колючий, цвета ранней вишни рассвет ножом вонзился в сероватое небо, располосовав его надвое. К солнечной погоде. В течение вот уже пятнадцати минут Волин излагал оперативникам возникшую вчера версию. Саша, сидя за столом, клевал носом и старательно таращил глаза кролика-альбиноса, делая вид, что вовсе и не досыпает по ходу дела, а слушает и очень даже внимательно. Вот только… Ой, заболел, что ли? Глаза прямо сами закрываются… Надо бы спички вставить, да нету их, спичек-то. Зажигалка только. А она большая, не влезет, да и одна всего. Второй глаз, значит, все равно закрываться будет. Лева, как всегда неестественно бодрый и свежий, делал пометки в дешевом блокнотике.