Страница:
– Разумеется. Так как ты называешь себя сегодня?
– Какая разница? Тебя ведь интересует не мое имя?
– Конечно, нет, – он засмеялся. – Я и так его знаю. Я знаю о тебе даже больше тебя самой. Точнее, я знаю о тебе все.
– И как же меня зовут? Он не мог знать ее имени. Согласно договору, заключенному с фирмой, дирекция не имела права раскрывать данные своих работниц кому бы то ни было без их на то письменного разрешения. Маринка же такого разрешения не давала.
– Что ты молчишь? В ее голосе послышалось торжество. Не знает и тянет время. Пытается то ли отгадать, то ли сделать одному ему понятные умозаключения.
– Думаю, – ответил незнакомец. – Как же тебя зовут? Наташа? Галина? Люба? А может быть, Марина? Марина… допустим… Рибанэ. А что? По-моему, вполне подходящее сочетание. Марина Рибанэ. Звучит. Он снова засмеялся, и от этого смеха по Маринкиной спине пробежали мурашки. Это уже не было похоже на шутку. Более того, это были даже не телефонные угрозы, что случается, и не психически неполноценный «клиент». Дело обстояло куда серьезней. Незнакомец действительно знал ее. Фамилия. Он назвал фамилию. Рибанэ – гораздо менее распространенная фамилия, чем, скажем, Иванова, Петрова или Сидорова. Вероятность простого угадывания равна нулю целых и нулю десятых.
– Кто вы такой? – спросила Маринка, чувствуя, как в груди поднимается мутная волна то ли страха, то ли паники. – Что вам нужно?
– Тебе трудно это понять? – В голосе незнакомца вновь начал разгораться огонь. – Я считал, что ты умнее тех, остальных.
– Каких «остальных»?
– Других. Тех, которые были, и тех, которые будут.
– В каком смысле?
– В прямом. Было шесть, осталось пять. – Огонь в его голосе набрал силу и теперь полыхал пожаром. В нем сплавились торжество и ненависть. Вместе с тем тон незнакомца оставался на удивление ровным. – Ты в самом низу. У тебя есть еще неделя. Постарайся потратить ее с толком. Короткие гудки. Маринка почувствовала, как капля пота стекла от виска по щеке. Она положила трубку на рычаг. Ей стало страшно. Как назло напарница ушла. Посидела бы еще пять минут, попила кофе, можно было бы обсудить с ней этот странный звонок, но… Маринка не знала, что ей делать. Верить или нет сообщению о смерти неведомых ей женщин. Возможно, это – блеф. Просто какой-нибудь ненормальный получает удовольствие, пугая других. Встречается ли такая форма психических расстройств? Господи, какая чушь. Маринка едва не засмеялась. Конечно, никого звонивший не убил и убить не мог.
– Психопат чертов, – пробормотала она с облегчением. Это всего лишь дурацкая шутка. Ну зачем бы убийце – настоящему убийце – звонить ей? Ведь, если она сообщит о странном незнакомце в милицию, не составит труда установить его адрес. По номеру телефона. Номер-то фиксируется! Что с того, что она не запомнила время звонка? Наверняка его не сразу соединили. Значит, ему пришлось бы звонить несколько раз, слушать голос, а затем вешать трубку. Нужно только проверить, с какого номера звонили несколько раз подряд. Кстати, хорошо бы пойти к Сергею Сергеевичу и поинтересоваться, откуда этот ненормальный «шутник» узнал ее имя и фамилию. Впрочем, ей-то понятно откуда. От драгоценного Сережи. Сергея Сергеевича Каляева. Больше неоткуда. Странно, Маринка не ощущала ни злости, ни раздражения. Только облегчение. Если хорошенько подумать, любому, даже самому невероятному происшествию можно найти рациональное объяснение. Ничего страшного не произошло. Маринка потянулась за сигаретами. В этот момент замигал световой индикатор на телефонном аппарате. Очередной клиент или же… Помешкав секунду, она сняла трубку.
Труп лежал посреди беседки. Обнаженное тело восково, мертвенно-серо белело в лучах переносных софитов, провода от которых тянулись к двухэтажному зданию детского сада. Руки мертвой девушки разбросаны крестом, ноги вытянуты. Явно искусственная поза. На дощатом полу большая лужа темной, загустевшей крови. Отрезанная голова лежит сантиметрах в пяти от тела. Вокруг столпились люди – местные ребята из патрульно-постовой службы, судебно-медицинский эксперт, криминалист, седоголовый мужчина в штатском, очевидно, следователь из районной прокуратуры, оператор с видеокамерой, понятые. Отдельно, чуть в стороне, участковый снимал показания с троих подростков, подсвечивая себе электрическим фонариком. По обеим сторонам от мальчишек «несли караул» двое бдительных патрульных с резиновыми дубинками в руках. Заметив приближающегося Волина, угрюмый сержант-пэпээсовец торопливо зашагал навстречу.
– Так, – негромко и веско начал он, – гражданин, попрошу покинуть место происшествия.
– Все нормально, сержант, – Волин предъявил удостоверение.
– Что у нас тут?
– Убийство, – коротко ответил тот. – Похоже, с изнасилованием. Они вместе вошли под крышу беседки.
– Это кто? Штатский недовольно повернулся к Волину. Тот понимал следователя. Неприятно, когда посторонние лезут в твое дело. А Волин был здесь, как ни крути, посторонним. В чужом-то районе. Хотя… Теперь дело передадут в Следственное управление МВД, подумал он. Обычно серийными убийствами занимается Петровка. Слишком уж велик разброс мест происшествия. Скорее всего здесь все закончится тем же. Волин представился. Штатский посмотрел на него без приязни и потребовал предъявить удостоверение. Убедившись, что перед ним действительно коллега, вздохнул, поглядел на обезглавленный труп и сообщил:
– Нам только этого не хватало.
– Девушка не изнасилована, – негромко сообщил медик, осматривая труп.
– Вы уверены? – быстро спросил Волин.
– Молодой человек, – эксперт даже не повернулся, продолжал заниматься делом. – С абсолютной уверенностью я смогу сказать это только после вскрытия, но, как правило, при изнасиловании остаются следы в виде царапин, рваных ран и кровоподтеков. В конце концов, остается сперма убийцы. В нашем случае никаких следов физического насилия нет. Когда эту девушку убивали, она даже не сопротивлялась. По крайней мере, под ногтями нет фрагментов крови или кожи. На губах и в ротовой полости кровь присутствует, но она той же группы, что и кровь убитой. Очевидно, это результат внутренних кровотечений.
– Вам что-то известно? – насупился седоголовый, поворачиваясь к Волину. – Если да, я хочу знать, что именно.
– Три дня назад на нашем участке произошло похожее убийство, – ответил тот.
– Ну и что? – Седоголовый несколько секунд смотрел на него в упор, а затем невесело усмехнулся. – Думаешь, эти пацаны кочевали по разным районам и убивали девчонок?
– При чем здесь пацаны?
– При том, что это, – он двинул подбородком в сторону трупа, – их рук дело.
– Ты серьезно так считаешь?
– Куда уж серьезнее. У них в карманах обнаружены деньги и ценности убитой девушки. Часики там, сережки, трали-вали. На вещах кровь. – Седоголовый хмыкнул и скривился, не скрывая отвращения. – Хочешь еще поспорить?
– Хочу, – ответил Волин, не понимая враждебности коллеги.
– Ну, валяй, спорь, – безразлично пожал плечами седоголовый.
– Как, по-твоему, им удалось убить девушку и при этом не извозиться до самых ушей в крови?
– Все просто. Судмедэксперт сказал, что, помимо колото-резаных ран и отчлененной головы, других телесных повреждений не обнаружено. О чем это говорит? О том, что убитая знала убийцу, пошла с ним – или, что вероятнее, с ними – в этот садик и даже не сопротивлялась. А пацаны эти, между прочим, с убитой хорошо знакомы и даже не скрывают этого. Что же касается крови, то наверняка у них на руках были перчатки. – Седоголовый снова кивнул на стоящих в стороне подростков: – По прибытии наряда ППС пытались скрыться. В смысле, перелезали через забор. Мотив, как говорится, «на лице». Выпили ребятишки, захотели поразвлечься, пригласили девушку. Потерпевшую то есть. Она отказалась с ними «перепихнуться». Тогда они ее убили и решили расчленить труп, чтобы спрятать части тела в разных местах и таким образом запутать следствие. Но тут, к счастью, как раз появился наряд. Парни, ясное дело, сдрейфили и попытались удрать, да не тут-то было. Взяли всех троих, как миленьких.
– Именно троих?
– Ну, может, кто-нибудь и ушел, не знаю. – Седоголовый покосился на подростков и добавил: – Пока не знаю. Но выясню в ближайшее время. Волин тоже повернулся к подросткам. Обыкновенные мальчишки, лет семнадцати. Хотя, наверное, на деле им несколько меньше. Они сейчас все такие… акселерированные. Но бледные, поняли уже, во что влипли.
– Орудие убийства нашли? Перчатки? – спросил он. – Хоть что-нибудь, кроме ценностей? Седоголовый поморщился:
– Нет, но это ничего не значит. Они вполне могли выбросить и нож, и перчатки. Мои парни прочесывают территорию по ту сторону забора.
– Одежду убитой девушки обнаружили?
– Конечно. Вещи они бросили вон там, – седоголовый указал на темный закут между забором и беседкой.
– Отпечатки сняли? Седоголовый усмехнулся неприязненно, ответил, не скрывая сарказма:
– Слушай, кто здесь старший? Может, ты? Так бери дело в свои руки. Подожди только, пока я уволюсь, а ты получишь официальный перевод. Волин смотрел на него в упор. Штатский не собирался делиться с ним информацией, это ясно. Но вовсе не из жадности, а потому, что никакой информации у него не было. Не было отпечатков пальцев, не было орудия убийства, не было окровавленных перчаток.
– Кто вызвал наряд?
– Ночной сторож. Он дежурит в помещении детского сада. Заметил, что кто-то разгуливает по территории, вот и вызвал.
– Показания со сторожа уже сняли?
– Слушай, у меня, между прочим, народу не дивизия здесь. Снимем, когда время придет.
– Понятно.
– Что понятно-то?
– Все. В общем-то, Волин действительно понял стратегию поведения седоголового. Понял, почему тот не слишком обрадовался присутствию постороннего и тем более известию о похожем убийстве. Рушилась стройная версия. Пропадала большая жирная галочка в отчете, причем в графе «раскрытые убийства». Неудивительно, что тот испытывал чувство досады. Волин подошел к подросткам, скомандовал стоящему рядом сержанту:
– Дай фонарь. Сержант вопросительно посмотрел на седоголового и, поскольку тот не отреагировал, протянул фонарь. Волин щелкнул кнопкой. Яркий луч ударил под ноги подросткам. Белое пятно быстро проползло по кроссовкам, по джинсам, по курткам…
– Подняли ноги и показали мне подошвы, живо. – Подростки послушно поднимали ноги, демонстрируя обувь. – Теперь вытянуть руки перед собой. – Те вытянули руки. Волин сосредоточенно осмотрел дрожащие пальцы, ногти, лацканы и обшлага курток. Выключил фонарь, спросил, глядя в белые пятна лиц: – Кто из вас его видел? Все трое? Или кто-то один?
– Все вместе, – пробормотал плечистый рыжий парень.
– Что вы-то здесь делали?
– Это… выпить зашли. Чтобы, значит, это… никто не мешал.
– Когда заметили убийцу?
– Ну, когда они пришли, сразу, – взял слово второй парнишка, – худенький, щуплый интеллигент. – Мы вон там сидели, – он повернулся и указал на темную беседку.
– Девушка сама шла? – продолжал допытываться Волин. – Убийца не тащил ее?
– Нет, – твердо ответил интеллигент. – Она сама.
– Эти двое сразу прошли в беседку?
– Сразу, – паренек шмыгнул носом. – Они так шли, ну… как будто гуляли. Мы подумали, что… просто… ну…
– Думали, он ее трахать собирается, – проворчал третий. – Хотели поржать.
– Зачем забрали кошелек, часы, ценности? – жестко поинтересовался Волин.
– Так это… – рыжий смутился. – Подошли посмотреть, а она уже того… готовая, короче. А портмоне, часы и сережки… это… лежат вместе с ее одеждой. На этом… на перилах, в общем. Ну и… мы подумали, ей уже не понадобится. Взяли, одним словом. А тут это… машина как раз. Мы шугнулись, полезли через забор. Да ваши догнали. Седоголовый хмыкнул, неопределенно шевельнул бровями, прокомментировал громко:
– А ты думал, они тебе что-нибудь другое расскажут? Им только дай – столько лапши на уши понавешают, год снимать будешь. Волин выключил фонарик, протянул сержанту, пробормотал:
– Значит, так, сержант, позовите сторожа, – затем повернулся к участковому: – Теперь вы, лейтенант. Сейчас займитесь составлением словесного портрета убийцы. Понятно?
– Так точно, – ответил тот. Волин подошел к седоголовому:
– Это не они. Хочется тебе или нет, а мальчишек придется отпустить.
– Почему это?
– Потому что на их одежде нет следов крови. И на обуви нет. И на руках.
– И что с того?
– Ничего. Тебя их адвокат живьем сожрет и не подавится. Посмотри на лужу. Она слишком большая. Кровь натекла равномерно, по обе стороны от трупа. Это означает, что тело положили на спину и больше не трогали. Убийца не смог бы раздеть девушку и отрезать ей голову, не наступив в кровь.
– Серьезно? – седоголовый указал на большую лужу крови, чистую, без единого отпечатка. – Как видишь, ИМ это удалось. Девушка раздета, голова отрезана, но следов, однако, нет. Пацаны эти говорят, что убийца якобы прошел к воротам вокруг детского сада. Но и на асфальтовой дорожке тоже нет отпечатков обуви. Так что… – он многозначительно ухмыльнулся. – Никакого убийцы не было, если, конечно, этот парень не Карлсон с пропеллером в заднице.
– На луже следы есть, – ответил Волин. – Только их уже залило. Экспертиза подтвердит, увидишь. И на дорожке они должны быть. Просто твои люди невнимательно смотрели.
– Мои люди всю дорожку носом перерыли, – оскорбился тот. – Можно новый асфальт класть. Следов там нет.
– Должны быть. Нужно осмотреть еще раз. Седоголовый огляделся по сторонам, затем тяжело уставился на Волина, спросил тихо, сквозь зубы:
– Чего ты хочешь, а? Чего тебе нужно? Твое-то какое дело, возьмем мы этих заср…ев или отпустим? Своих забот мало? Вот поезжай и займись работой в своем районе, а в наши дела не лезь. Волин тоже понизил голос, ответил в тон, зло и сдавленно:
– Слушай меня внимательно, коллега. Ты можешь, конечно, сейчас взять этих ребят под стражу, отвезти в отделение и «получить» от них «чистосердечное», затем «найти» нож и окровавленные перчатки. На их одежде и обуви могут вдруг «обнаружиться» пятна крови убитой девушки. Убийство с отягчающими – это верная «пятнашка» всем троим. А то и под «вышку» покатятся. Но девчонку убили не они, и тебе это известно не хуже, чем мне. А потом мы поймаем настоящего убийцу. Не знаю, будет ли стыдно тебе, но мне не нравится, когда кто-то говорит: «Менты, суки, гребут всех, кто под руку попадает». Понимаешь?
– Ну и что? – седоголовый с вызовом уставился на него, однако голоса не повышал, и это было хорошо. Значит, не знало его «окружение» о планах «главного», не решил еще следователь, что ему делать. И слава богу.
– Давай не станем совершать опрометчивых шагов, коллега, – предложил ему Волин и… подмигнул. Седоголовый несколько секунд смотрел на него, затем засмеялся:
– Ну черт с тобой. Раз у вас похожее убийство, значит, дело скинут в Городскую прокуратуру или, на крайняк, в Следственное управление. Создадут сводную группу. В общем-то, мне плевать, главное, что у нас его заберут. «Висяк» с возу, как говорится. Не пойму только, зачем тебе это нужно?
– Да так, знаешь. Интересно.
– Ну раз интересно… – седоголовый развел руками. – Только есть одно условие.
– Давай.
– Значит, так, – седоголовый кивнул на троих подростков, заговорил тихо, деловито и быстро: – Эти пацаны мои, мол. Не знаю уж, помогут они тебе или нет, но если помогут, то ты в отчете укажешь, что, мол, удалось выйти на след убийцы благодаря проявленной бдительности товарища такого-то из такой-то районной прокуратуры. Ну и заодно отметишь всестороннюю помощь и поддержку. Идет?
– Лады, – согласился Волин.
– Внеочередное за это, конечно, не дадут, но благодарность и премию – обязательно, – продолжал улыбаться седоголовый.
– Нет вопросов, старик. Если поймаем – обязательно укажу.
– Ну и хорошо. Тогда работай, сыщик. Командуй. Он деликатно отошел в сторонку. Благо что подбежал сержант. Посмотрел вопросительно на седоголового. Тот кивком указал на Волина:
– Докладывай, сержант.
– Значит, так. В помещении тихо. Огней нет. На стук никто не отзывается. Похоже, внутри никого. Волин повернулся к седоголовому:
– Можно вызвать заведующего детским садом?
– Только не заведующего, а заведующую. Женщина у нас тут работает. А в принципе запросто, – ответил тот. – Сержант, бери патрульную машину и пулей за заведующей. Адрес выясни у участкового. И чтобы через десять минут были здесь.
– Так точно. Сержант потрусил вдоль здания к железным воротам, а Волин повернулся ко второму патрульному:
– Необходимо еще раз тщательно осмотреть дорожку и клумбу. Патрульный кивнул:
– Хорошо. Волин отметил: не «так точно», а «хорошо». Не признавал его патрульный. Да и согласился неохотно. Неприятная работа, от которой нельзя отказаться. Что-то вроде субботника. Плевать. Главное, чтобы сделал. Волин поднялся по деревянным ступеням веранды, подошел к телу. Остановился у границы кровавого пятна, спросил криминалиста:
– Что скажете?
– В принципе все более-менее ясно. Сначала он, стоя за спиной жертвы, перерезал ей горло. Брызги крови долетели до перил, а ведь здесь никак не меньше трех метров. Потом, очевидно, для верности, несколько раз ударил ножом в грудь и шею, после чего отчленил голову от тела. Несомненно, убийца обладает необходимыми навыками обращения с ножом. Думаю, он совершал что-либо подобное и раньше.
– Мясника исключаете? – предположил седоголовый. Криминалист обернулся, посмотрел на него немного рассеянно, кивнул:
– Нет. – Подумал и добавил: – Хотя это маловероятно, конечно. У человека и коровы сложение все-таки разное. Да и пользуются мясники в основном топорами. С другой стороны, кто может помешать мяснику оставить топор и научиться «работать» ножом?
– Это он, – пробормотал Волин. – Это снова он. – Поинтересовался: – Отпечатки пальцев удалось получить?
– Н-нет, – криминалист грустно покачал головой. – К сожалению, ни одного четкого отпечатка. Этот тип носит резиновые перчатки. И вы, пожалуй, правы. Убийца должен был наступить в кровь. Придется поработать, но, надеюсь, нам удастся «проявить» отпечаток. Волин посмотрел на седоголового:
– Я рассчитываю на вашу помощь, коллега.
– О чем речь, – ответил тот. – Как только, так сразу. Заурчал у ворот «УАЗ». Из темноты во двор ударили лучи фар. Они скользнули по темному зданию детского сада. Проползли по голым стволам диких груш и яблонь, по сырым кустам сирени.
– Ну, наконец, – пробормотал седоголовый. Двигатель смолк. Громко и отчетливо хлопнули дверцы. На дорожке, под одиноким, невероятно ярким фонарем проплыли два темных силуэта: подтянутый – сержанта и размытый, бесформенный – заведующей.
– Резкая бабенка, – предупредил Волина седоголовый. – Ты учти. С ней надо аккуратно, не то раздавит. Броненосец «Потемкин», а не женщина. Энергии и напора – на троих. Сержант и заведующая приблизились. Дама оказалась не просто большой – гигантской. От нее веяло танковой мощью, гастрономным хамством и упрямством стенобитной машины.
– Так. Что здесь происходит? – с пяти метров дала она первый «залп». – В чем дело? Волин смотрел на нее из-под бровей. Знал он эту породу. Приходилось сталкиваться.
– Аркадий Николаевич Волин, следователь районной прокуратуры, – представился он, не уточняя, какого именно района. – Как вас зовут? Валентина Дмитриевна? Отлично. Валентина Дмитриевна, пройдите, пожалуйста, на веранду. Вот сюда. Позвольте, я вам помогу. – Волин впился пальцами в округлый монолитный локоть, потянул заведующую за собой. – Сюда, пожалуйста. Заведующая поднялась по ступенькам и тут же увидела труп. Охнула странно, с задыхающимся хрюком, замерла, оглянулась, спросила не то у Волина, не то у окружающих вообще:
– Что это?
– Труп, с вашего позволения, – ответил холодно Волин. – Женский труп.
– Как он здесь оказался?
– Это мы и собираемся выяснить. Заведующая проглотила фразу, переварила, тараща пустые глаза на обнаженное, окровавленное тело, затем поинтересовалась:
– А кто все это будет убирать?
– Что именно?
– Ну… вот это, – она ткнула пухлым пальцем в кровавое озерцо. – Это ж завтра дети придут. Как им тут гулять, играть?
– Хороший вопрос, – пробормотал не без сарказма криминалист. – Действительно, как? Заведующая снова смолкла, запыхтела, очевидно, прикидывая расстановку сил: кому убирать и какое время это займет.
– Поручите сторожу, – предложил Волин. – Он у вас все равно всю ночь сидит, ничего не делает.
– Нету. Уволила я его. Пил, зараза, по-черному. И деньги не выделяют на сторожей, – огрызнулась женщина с таким видом, будто именно Волин споил несчастного сторожа, а заодно и зажал деньги, предназначенные ценному работнику.
– Давно уволили? – осведомился тот деловито.
– Недели две уж будет. Волин повернулся к седоголовому:
– А? Слышал? Недели две.
– Тогда кто вызвал милицию? – озадачился седоголовый.
– Он сам. Убийца.
– Зачем?
– Хотел, чтобы вы нашли труп.
– Зачем?
– Возможно, затем, чтобы контролировать ситуацию. Допустим, он хочет точно знать, когда и при каких обстоятельствах обнаружено тело.
– Нет, ну а убирать-то кто будет? – повысила голос заведующая. – Я что, должна среди ночи сюда людей тащить?
– Песком закидаем, – пообещал седоголовый через плечо. – А с утра ваши люди заметут.
– Да, заметешь тут, – возмущение вылилось ревом корабельного гудка. – Тут заметать неделю. Капремонт придется делать. Это ж поди впиталось уже все, – брезгливый тычок в сторону кровавой лужи. – Вон сколько натекло.
– От нас-то вы чего хотите? – огрызнулся раздраженно седоголовый, оборачиваясь. – Чтобы мы это вымыли?
– Я не знаю, кто это будет мыть! – без паузы, сардонически вторил ему корабельный гудок. – Я знаю, что детям нужно где-то играть!
– Сил моих больше нет. – На лице седоголового отразилось отчаяние. – Сержант, проводите гражданку до ворот.
– Кстати, – Волин взглянул на участкового лейтенанта, – где тут ближайший телефон-автомат?
– У остановки, на углу, – ответил участковый.
– Нужно осмотреть все ближайшие телефоны-автоматы и снять отпечатки пальцев.
– Надо же, – седоголовый посмотрел на Волина с уважением. – Я вот не допер. Тот пожал плечами:
– Я допер, ну и что? Убийца – человек осторожный. И отпечатков своих скорее всего он нам не оставил, но проверить надо.
– Обязательно, – согласился седоголовый.
Во сне Боря вновь проваливался в алкогольный дурман, в запах дешевых папирос, сырости и тлена. Его мутный разум сжимался до размера пуговицы. Детский мирок, уродливый, словно сгоревший лес под луной, быстро заполнялся страхом и жгучей ненавистью. Разговоры клочьями всплывали в прокуренной темноте. Боря хотел сжаться, подтянуть колени к подбородку, но не мог. Он не контролировал собственное тело. Так случалось всегда после ПЛОХОГО поступка. За плохим поступком следовало неотвратимое наказание. Страх, не ледяной, а испепеляюще-горячий, обжигал лицо, руки и грудь. Бесплотный, но от этого не менее ненавистный голос резанул по глазам, заставив зажмуриться:
– Ты опять это делал? Да? Я все знаю. Ты снова это делал? Боря превратился в муравья, в пылинку, в микроба. Незаметного, безвольного, терзаемого лишь инстинктом выживания. Он должен спастись. А для этого нужно только молчать.
– Сколько раз тебе говорить: этого делать нельзя! Запрет впитывался в кровь, однако какая-то часть истерзанного Бориного «я» отказывалась повиноваться. Она была сильнее. Наверное, потому, что ей ничто не угрожало. Эта часть существовала сама по себе, вне страха. Она вообще была вне Бориного мира. Боря ненавидел ее не меньше, а может быть, и больше, чем весь этот несправедливый мир. За нее он расплачивался унижением и болью. По ее вине все происходило.
– Ты снова это делал? Я тебя отучу этим заниматься! Страх разрастался, накрывая весь мир, словно черное истлевшее одеяло. Вранье, что под одеялом можно спрятаться от беды. Нельзя. Одеяло – это всего лишь прямоугольный кусок байки или простеганной ваты. Разве оно может защитить хоть от чего-нибудь? Тем более от беды. От беды спрятаться нельзя. Боря рано это понял и, поняв, усвоил на всю жизнь. Но каждый раз все равно прятался под одеяло с головой, надеясь на чудо. И каждый раз чуда не происходило. Он чувствовал, как уверенная рука собрала одеяло в горсть, рванула, открывая его тщедушное голое тело. Черный чудовищный силуэт на фоне тускло-желтого прямоугольника дверного проема. Это был монстр. О нем не знал никто: ни мать, ни сестра, ни отчим. Он появлялся только в те вечера, когда Боря совершал плохой поступок. Монотонные голоса, доносящиеся из кухни, становятся чуть отчетливее. Фигура, горой нависающая над диванчиком, покачивается. Голос на самом деле вовсе и не голос, а жаркий сдавленный шепот-рык:
– Значит, опять за свое, да? Значит, опять? Боря распахивал рот, чтобы что-то сказать, но не мог выдавить ни единого звука. Шершавый, сожженный страхом язык царапал небо. Последнее, что он воспринимал, – широкую, шершавую лапу, ложащуюся на его лицо, закрывающую нос и разверстый в беззвучном крике рот. Больше не было ничего, кроме боли, ужаса и стыда.
– Какая разница? Тебя ведь интересует не мое имя?
– Конечно, нет, – он засмеялся. – Я и так его знаю. Я знаю о тебе даже больше тебя самой. Точнее, я знаю о тебе все.
– И как же меня зовут? Он не мог знать ее имени. Согласно договору, заключенному с фирмой, дирекция не имела права раскрывать данные своих работниц кому бы то ни было без их на то письменного разрешения. Маринка же такого разрешения не давала.
– Что ты молчишь? В ее голосе послышалось торжество. Не знает и тянет время. Пытается то ли отгадать, то ли сделать одному ему понятные умозаключения.
– Думаю, – ответил незнакомец. – Как же тебя зовут? Наташа? Галина? Люба? А может быть, Марина? Марина… допустим… Рибанэ. А что? По-моему, вполне подходящее сочетание. Марина Рибанэ. Звучит. Он снова засмеялся, и от этого смеха по Маринкиной спине пробежали мурашки. Это уже не было похоже на шутку. Более того, это были даже не телефонные угрозы, что случается, и не психически неполноценный «клиент». Дело обстояло куда серьезней. Незнакомец действительно знал ее. Фамилия. Он назвал фамилию. Рибанэ – гораздо менее распространенная фамилия, чем, скажем, Иванова, Петрова или Сидорова. Вероятность простого угадывания равна нулю целых и нулю десятых.
– Кто вы такой? – спросила Маринка, чувствуя, как в груди поднимается мутная волна то ли страха, то ли паники. – Что вам нужно?
– Тебе трудно это понять? – В голосе незнакомца вновь начал разгораться огонь. – Я считал, что ты умнее тех, остальных.
– Каких «остальных»?
– Других. Тех, которые были, и тех, которые будут.
– В каком смысле?
– В прямом. Было шесть, осталось пять. – Огонь в его голосе набрал силу и теперь полыхал пожаром. В нем сплавились торжество и ненависть. Вместе с тем тон незнакомца оставался на удивление ровным. – Ты в самом низу. У тебя есть еще неделя. Постарайся потратить ее с толком. Короткие гудки. Маринка почувствовала, как капля пота стекла от виска по щеке. Она положила трубку на рычаг. Ей стало страшно. Как назло напарница ушла. Посидела бы еще пять минут, попила кофе, можно было бы обсудить с ней этот странный звонок, но… Маринка не знала, что ей делать. Верить или нет сообщению о смерти неведомых ей женщин. Возможно, это – блеф. Просто какой-нибудь ненормальный получает удовольствие, пугая других. Встречается ли такая форма психических расстройств? Господи, какая чушь. Маринка едва не засмеялась. Конечно, никого звонивший не убил и убить не мог.
– Психопат чертов, – пробормотала она с облегчением. Это всего лишь дурацкая шутка. Ну зачем бы убийце – настоящему убийце – звонить ей? Ведь, если она сообщит о странном незнакомце в милицию, не составит труда установить его адрес. По номеру телефона. Номер-то фиксируется! Что с того, что она не запомнила время звонка? Наверняка его не сразу соединили. Значит, ему пришлось бы звонить несколько раз, слушать голос, а затем вешать трубку. Нужно только проверить, с какого номера звонили несколько раз подряд. Кстати, хорошо бы пойти к Сергею Сергеевичу и поинтересоваться, откуда этот ненормальный «шутник» узнал ее имя и фамилию. Впрочем, ей-то понятно откуда. От драгоценного Сережи. Сергея Сергеевича Каляева. Больше неоткуда. Странно, Маринка не ощущала ни злости, ни раздражения. Только облегчение. Если хорошенько подумать, любому, даже самому невероятному происшествию можно найти рациональное объяснение. Ничего страшного не произошло. Маринка потянулась за сигаретами. В этот момент замигал световой индикатор на телефонном аппарате. Очередной клиент или же… Помешкав секунду, она сняла трубку.
***
Труп лежал посреди беседки. Обнаженное тело восково, мертвенно-серо белело в лучах переносных софитов, провода от которых тянулись к двухэтажному зданию детского сада. Руки мертвой девушки разбросаны крестом, ноги вытянуты. Явно искусственная поза. На дощатом полу большая лужа темной, загустевшей крови. Отрезанная голова лежит сантиметрах в пяти от тела. Вокруг столпились люди – местные ребята из патрульно-постовой службы, судебно-медицинский эксперт, криминалист, седоголовый мужчина в штатском, очевидно, следователь из районной прокуратуры, оператор с видеокамерой, понятые. Отдельно, чуть в стороне, участковый снимал показания с троих подростков, подсвечивая себе электрическим фонариком. По обеим сторонам от мальчишек «несли караул» двое бдительных патрульных с резиновыми дубинками в руках. Заметив приближающегося Волина, угрюмый сержант-пэпээсовец торопливо зашагал навстречу.
– Так, – негромко и веско начал он, – гражданин, попрошу покинуть место происшествия.
– Все нормально, сержант, – Волин предъявил удостоверение.
– Что у нас тут?
– Убийство, – коротко ответил тот. – Похоже, с изнасилованием. Они вместе вошли под крышу беседки.
– Это кто? Штатский недовольно повернулся к Волину. Тот понимал следователя. Неприятно, когда посторонние лезут в твое дело. А Волин был здесь, как ни крути, посторонним. В чужом-то районе. Хотя… Теперь дело передадут в Следственное управление МВД, подумал он. Обычно серийными убийствами занимается Петровка. Слишком уж велик разброс мест происшествия. Скорее всего здесь все закончится тем же. Волин представился. Штатский посмотрел на него без приязни и потребовал предъявить удостоверение. Убедившись, что перед ним действительно коллега, вздохнул, поглядел на обезглавленный труп и сообщил:
– Нам только этого не хватало.
– Девушка не изнасилована, – негромко сообщил медик, осматривая труп.
– Вы уверены? – быстро спросил Волин.
– Молодой человек, – эксперт даже не повернулся, продолжал заниматься делом. – С абсолютной уверенностью я смогу сказать это только после вскрытия, но, как правило, при изнасиловании остаются следы в виде царапин, рваных ран и кровоподтеков. В конце концов, остается сперма убийцы. В нашем случае никаких следов физического насилия нет. Когда эту девушку убивали, она даже не сопротивлялась. По крайней мере, под ногтями нет фрагментов крови или кожи. На губах и в ротовой полости кровь присутствует, но она той же группы, что и кровь убитой. Очевидно, это результат внутренних кровотечений.
– Вам что-то известно? – насупился седоголовый, поворачиваясь к Волину. – Если да, я хочу знать, что именно.
– Три дня назад на нашем участке произошло похожее убийство, – ответил тот.
– Ну и что? – Седоголовый несколько секунд смотрел на него в упор, а затем невесело усмехнулся. – Думаешь, эти пацаны кочевали по разным районам и убивали девчонок?
– При чем здесь пацаны?
– При том, что это, – он двинул подбородком в сторону трупа, – их рук дело.
– Ты серьезно так считаешь?
– Куда уж серьезнее. У них в карманах обнаружены деньги и ценности убитой девушки. Часики там, сережки, трали-вали. На вещах кровь. – Седоголовый хмыкнул и скривился, не скрывая отвращения. – Хочешь еще поспорить?
– Хочу, – ответил Волин, не понимая враждебности коллеги.
– Ну, валяй, спорь, – безразлично пожал плечами седоголовый.
– Как, по-твоему, им удалось убить девушку и при этом не извозиться до самых ушей в крови?
– Все просто. Судмедэксперт сказал, что, помимо колото-резаных ран и отчлененной головы, других телесных повреждений не обнаружено. О чем это говорит? О том, что убитая знала убийцу, пошла с ним – или, что вероятнее, с ними – в этот садик и даже не сопротивлялась. А пацаны эти, между прочим, с убитой хорошо знакомы и даже не скрывают этого. Что же касается крови, то наверняка у них на руках были перчатки. – Седоголовый снова кивнул на стоящих в стороне подростков: – По прибытии наряда ППС пытались скрыться. В смысле, перелезали через забор. Мотив, как говорится, «на лице». Выпили ребятишки, захотели поразвлечься, пригласили девушку. Потерпевшую то есть. Она отказалась с ними «перепихнуться». Тогда они ее убили и решили расчленить труп, чтобы спрятать части тела в разных местах и таким образом запутать следствие. Но тут, к счастью, как раз появился наряд. Парни, ясное дело, сдрейфили и попытались удрать, да не тут-то было. Взяли всех троих, как миленьких.
– Именно троих?
– Ну, может, кто-нибудь и ушел, не знаю. – Седоголовый покосился на подростков и добавил: – Пока не знаю. Но выясню в ближайшее время. Волин тоже повернулся к подросткам. Обыкновенные мальчишки, лет семнадцати. Хотя, наверное, на деле им несколько меньше. Они сейчас все такие… акселерированные. Но бледные, поняли уже, во что влипли.
– Орудие убийства нашли? Перчатки? – спросил он. – Хоть что-нибудь, кроме ценностей? Седоголовый поморщился:
– Нет, но это ничего не значит. Они вполне могли выбросить и нож, и перчатки. Мои парни прочесывают территорию по ту сторону забора.
– Одежду убитой девушки обнаружили?
– Конечно. Вещи они бросили вон там, – седоголовый указал на темный закут между забором и беседкой.
– Отпечатки сняли? Седоголовый усмехнулся неприязненно, ответил, не скрывая сарказма:
– Слушай, кто здесь старший? Может, ты? Так бери дело в свои руки. Подожди только, пока я уволюсь, а ты получишь официальный перевод. Волин смотрел на него в упор. Штатский не собирался делиться с ним информацией, это ясно. Но вовсе не из жадности, а потому, что никакой информации у него не было. Не было отпечатков пальцев, не было орудия убийства, не было окровавленных перчаток.
– Кто вызвал наряд?
– Ночной сторож. Он дежурит в помещении детского сада. Заметил, что кто-то разгуливает по территории, вот и вызвал.
– Показания со сторожа уже сняли?
– Слушай, у меня, между прочим, народу не дивизия здесь. Снимем, когда время придет.
– Понятно.
– Что понятно-то?
– Все. В общем-то, Волин действительно понял стратегию поведения седоголового. Понял, почему тот не слишком обрадовался присутствию постороннего и тем более известию о похожем убийстве. Рушилась стройная версия. Пропадала большая жирная галочка в отчете, причем в графе «раскрытые убийства». Неудивительно, что тот испытывал чувство досады. Волин подошел к подросткам, скомандовал стоящему рядом сержанту:
– Дай фонарь. Сержант вопросительно посмотрел на седоголового и, поскольку тот не отреагировал, протянул фонарь. Волин щелкнул кнопкой. Яркий луч ударил под ноги подросткам. Белое пятно быстро проползло по кроссовкам, по джинсам, по курткам…
– Подняли ноги и показали мне подошвы, живо. – Подростки послушно поднимали ноги, демонстрируя обувь. – Теперь вытянуть руки перед собой. – Те вытянули руки. Волин сосредоточенно осмотрел дрожащие пальцы, ногти, лацканы и обшлага курток. Выключил фонарь, спросил, глядя в белые пятна лиц: – Кто из вас его видел? Все трое? Или кто-то один?
– Все вместе, – пробормотал плечистый рыжий парень.
– Что вы-то здесь делали?
– Это… выпить зашли. Чтобы, значит, это… никто не мешал.
– Когда заметили убийцу?
– Ну, когда они пришли, сразу, – взял слово второй парнишка, – худенький, щуплый интеллигент. – Мы вон там сидели, – он повернулся и указал на темную беседку.
– Девушка сама шла? – продолжал допытываться Волин. – Убийца не тащил ее?
– Нет, – твердо ответил интеллигент. – Она сама.
– Эти двое сразу прошли в беседку?
– Сразу, – паренек шмыгнул носом. – Они так шли, ну… как будто гуляли. Мы подумали, что… просто… ну…
– Думали, он ее трахать собирается, – проворчал третий. – Хотели поржать.
– Зачем забрали кошелек, часы, ценности? – жестко поинтересовался Волин.
– Так это… – рыжий смутился. – Подошли посмотреть, а она уже того… готовая, короче. А портмоне, часы и сережки… это… лежат вместе с ее одеждой. На этом… на перилах, в общем. Ну и… мы подумали, ей уже не понадобится. Взяли, одним словом. А тут это… машина как раз. Мы шугнулись, полезли через забор. Да ваши догнали. Седоголовый хмыкнул, неопределенно шевельнул бровями, прокомментировал громко:
– А ты думал, они тебе что-нибудь другое расскажут? Им только дай – столько лапши на уши понавешают, год снимать будешь. Волин выключил фонарик, протянул сержанту, пробормотал:
– Значит, так, сержант, позовите сторожа, – затем повернулся к участковому: – Теперь вы, лейтенант. Сейчас займитесь составлением словесного портрета убийцы. Понятно?
– Так точно, – ответил тот. Волин подошел к седоголовому:
– Это не они. Хочется тебе или нет, а мальчишек придется отпустить.
– Почему это?
– Потому что на их одежде нет следов крови. И на обуви нет. И на руках.
– И что с того?
– Ничего. Тебя их адвокат живьем сожрет и не подавится. Посмотри на лужу. Она слишком большая. Кровь натекла равномерно, по обе стороны от трупа. Это означает, что тело положили на спину и больше не трогали. Убийца не смог бы раздеть девушку и отрезать ей голову, не наступив в кровь.
– Серьезно? – седоголовый указал на большую лужу крови, чистую, без единого отпечатка. – Как видишь, ИМ это удалось. Девушка раздета, голова отрезана, но следов, однако, нет. Пацаны эти говорят, что убийца якобы прошел к воротам вокруг детского сада. Но и на асфальтовой дорожке тоже нет отпечатков обуви. Так что… – он многозначительно ухмыльнулся. – Никакого убийцы не было, если, конечно, этот парень не Карлсон с пропеллером в заднице.
– На луже следы есть, – ответил Волин. – Только их уже залило. Экспертиза подтвердит, увидишь. И на дорожке они должны быть. Просто твои люди невнимательно смотрели.
– Мои люди всю дорожку носом перерыли, – оскорбился тот. – Можно новый асфальт класть. Следов там нет.
– Должны быть. Нужно осмотреть еще раз. Седоголовый огляделся по сторонам, затем тяжело уставился на Волина, спросил тихо, сквозь зубы:
– Чего ты хочешь, а? Чего тебе нужно? Твое-то какое дело, возьмем мы этих заср…ев или отпустим? Своих забот мало? Вот поезжай и займись работой в своем районе, а в наши дела не лезь. Волин тоже понизил голос, ответил в тон, зло и сдавленно:
– Слушай меня внимательно, коллега. Ты можешь, конечно, сейчас взять этих ребят под стражу, отвезти в отделение и «получить» от них «чистосердечное», затем «найти» нож и окровавленные перчатки. На их одежде и обуви могут вдруг «обнаружиться» пятна крови убитой девушки. Убийство с отягчающими – это верная «пятнашка» всем троим. А то и под «вышку» покатятся. Но девчонку убили не они, и тебе это известно не хуже, чем мне. А потом мы поймаем настоящего убийцу. Не знаю, будет ли стыдно тебе, но мне не нравится, когда кто-то говорит: «Менты, суки, гребут всех, кто под руку попадает». Понимаешь?
– Ну и что? – седоголовый с вызовом уставился на него, однако голоса не повышал, и это было хорошо. Значит, не знало его «окружение» о планах «главного», не решил еще следователь, что ему делать. И слава богу.
– Давай не станем совершать опрометчивых шагов, коллега, – предложил ему Волин и… подмигнул. Седоголовый несколько секунд смотрел на него, затем засмеялся:
– Ну черт с тобой. Раз у вас похожее убийство, значит, дело скинут в Городскую прокуратуру или, на крайняк, в Следственное управление. Создадут сводную группу. В общем-то, мне плевать, главное, что у нас его заберут. «Висяк» с возу, как говорится. Не пойму только, зачем тебе это нужно?
– Да так, знаешь. Интересно.
– Ну раз интересно… – седоголовый развел руками. – Только есть одно условие.
– Давай.
– Значит, так, – седоголовый кивнул на троих подростков, заговорил тихо, деловито и быстро: – Эти пацаны мои, мол. Не знаю уж, помогут они тебе или нет, но если помогут, то ты в отчете укажешь, что, мол, удалось выйти на след убийцы благодаря проявленной бдительности товарища такого-то из такой-то районной прокуратуры. Ну и заодно отметишь всестороннюю помощь и поддержку. Идет?
– Лады, – согласился Волин.
– Внеочередное за это, конечно, не дадут, но благодарность и премию – обязательно, – продолжал улыбаться седоголовый.
– Нет вопросов, старик. Если поймаем – обязательно укажу.
– Ну и хорошо. Тогда работай, сыщик. Командуй. Он деликатно отошел в сторонку. Благо что подбежал сержант. Посмотрел вопросительно на седоголового. Тот кивком указал на Волина:
– Докладывай, сержант.
– Значит, так. В помещении тихо. Огней нет. На стук никто не отзывается. Похоже, внутри никого. Волин повернулся к седоголовому:
– Можно вызвать заведующего детским садом?
– Только не заведующего, а заведующую. Женщина у нас тут работает. А в принципе запросто, – ответил тот. – Сержант, бери патрульную машину и пулей за заведующей. Адрес выясни у участкового. И чтобы через десять минут были здесь.
– Так точно. Сержант потрусил вдоль здания к железным воротам, а Волин повернулся ко второму патрульному:
– Необходимо еще раз тщательно осмотреть дорожку и клумбу. Патрульный кивнул:
– Хорошо. Волин отметил: не «так точно», а «хорошо». Не признавал его патрульный. Да и согласился неохотно. Неприятная работа, от которой нельзя отказаться. Что-то вроде субботника. Плевать. Главное, чтобы сделал. Волин поднялся по деревянным ступеням веранды, подошел к телу. Остановился у границы кровавого пятна, спросил криминалиста:
– Что скажете?
– В принципе все более-менее ясно. Сначала он, стоя за спиной жертвы, перерезал ей горло. Брызги крови долетели до перил, а ведь здесь никак не меньше трех метров. Потом, очевидно, для верности, несколько раз ударил ножом в грудь и шею, после чего отчленил голову от тела. Несомненно, убийца обладает необходимыми навыками обращения с ножом. Думаю, он совершал что-либо подобное и раньше.
– Мясника исключаете? – предположил седоголовый. Криминалист обернулся, посмотрел на него немного рассеянно, кивнул:
– Нет. – Подумал и добавил: – Хотя это маловероятно, конечно. У человека и коровы сложение все-таки разное. Да и пользуются мясники в основном топорами. С другой стороны, кто может помешать мяснику оставить топор и научиться «работать» ножом?
– Это он, – пробормотал Волин. – Это снова он. – Поинтересовался: – Отпечатки пальцев удалось получить?
– Н-нет, – криминалист грустно покачал головой. – К сожалению, ни одного четкого отпечатка. Этот тип носит резиновые перчатки. И вы, пожалуй, правы. Убийца должен был наступить в кровь. Придется поработать, но, надеюсь, нам удастся «проявить» отпечаток. Волин посмотрел на седоголового:
– Я рассчитываю на вашу помощь, коллега.
– О чем речь, – ответил тот. – Как только, так сразу. Заурчал у ворот «УАЗ». Из темноты во двор ударили лучи фар. Они скользнули по темному зданию детского сада. Проползли по голым стволам диких груш и яблонь, по сырым кустам сирени.
– Ну, наконец, – пробормотал седоголовый. Двигатель смолк. Громко и отчетливо хлопнули дверцы. На дорожке, под одиноким, невероятно ярким фонарем проплыли два темных силуэта: подтянутый – сержанта и размытый, бесформенный – заведующей.
– Резкая бабенка, – предупредил Волина седоголовый. – Ты учти. С ней надо аккуратно, не то раздавит. Броненосец «Потемкин», а не женщина. Энергии и напора – на троих. Сержант и заведующая приблизились. Дама оказалась не просто большой – гигантской. От нее веяло танковой мощью, гастрономным хамством и упрямством стенобитной машины.
– Так. Что здесь происходит? – с пяти метров дала она первый «залп». – В чем дело? Волин смотрел на нее из-под бровей. Знал он эту породу. Приходилось сталкиваться.
– Аркадий Николаевич Волин, следователь районной прокуратуры, – представился он, не уточняя, какого именно района. – Как вас зовут? Валентина Дмитриевна? Отлично. Валентина Дмитриевна, пройдите, пожалуйста, на веранду. Вот сюда. Позвольте, я вам помогу. – Волин впился пальцами в округлый монолитный локоть, потянул заведующую за собой. – Сюда, пожалуйста. Заведующая поднялась по ступенькам и тут же увидела труп. Охнула странно, с задыхающимся хрюком, замерла, оглянулась, спросила не то у Волина, не то у окружающих вообще:
– Что это?
– Труп, с вашего позволения, – ответил холодно Волин. – Женский труп.
– Как он здесь оказался?
– Это мы и собираемся выяснить. Заведующая проглотила фразу, переварила, тараща пустые глаза на обнаженное, окровавленное тело, затем поинтересовалась:
– А кто все это будет убирать?
– Что именно?
– Ну… вот это, – она ткнула пухлым пальцем в кровавое озерцо. – Это ж завтра дети придут. Как им тут гулять, играть?
– Хороший вопрос, – пробормотал не без сарказма криминалист. – Действительно, как? Заведующая снова смолкла, запыхтела, очевидно, прикидывая расстановку сил: кому убирать и какое время это займет.
– Поручите сторожу, – предложил Волин. – Он у вас все равно всю ночь сидит, ничего не делает.
– Нету. Уволила я его. Пил, зараза, по-черному. И деньги не выделяют на сторожей, – огрызнулась женщина с таким видом, будто именно Волин споил несчастного сторожа, а заодно и зажал деньги, предназначенные ценному работнику.
– Давно уволили? – осведомился тот деловито.
– Недели две уж будет. Волин повернулся к седоголовому:
– А? Слышал? Недели две.
– Тогда кто вызвал милицию? – озадачился седоголовый.
– Он сам. Убийца.
– Зачем?
– Хотел, чтобы вы нашли труп.
– Зачем?
– Возможно, затем, чтобы контролировать ситуацию. Допустим, он хочет точно знать, когда и при каких обстоятельствах обнаружено тело.
– Нет, ну а убирать-то кто будет? – повысила голос заведующая. – Я что, должна среди ночи сюда людей тащить?
– Песком закидаем, – пообещал седоголовый через плечо. – А с утра ваши люди заметут.
– Да, заметешь тут, – возмущение вылилось ревом корабельного гудка. – Тут заметать неделю. Капремонт придется делать. Это ж поди впиталось уже все, – брезгливый тычок в сторону кровавой лужи. – Вон сколько натекло.
– От нас-то вы чего хотите? – огрызнулся раздраженно седоголовый, оборачиваясь. – Чтобы мы это вымыли?
– Я не знаю, кто это будет мыть! – без паузы, сардонически вторил ему корабельный гудок. – Я знаю, что детям нужно где-то играть!
– Сил моих больше нет. – На лице седоголового отразилось отчаяние. – Сержант, проводите гражданку до ворот.
– Кстати, – Волин взглянул на участкового лейтенанта, – где тут ближайший телефон-автомат?
– У остановки, на углу, – ответил участковый.
– Нужно осмотреть все ближайшие телефоны-автоматы и снять отпечатки пальцев.
– Надо же, – седоголовый посмотрел на Волина с уважением. – Я вот не допер. Тот пожал плечами:
– Я допер, ну и что? Убийца – человек осторожный. И отпечатков своих скорее всего он нам не оставил, но проверить надо.
– Обязательно, – согласился седоголовый.
***
Во сне Боря вновь проваливался в алкогольный дурман, в запах дешевых папирос, сырости и тлена. Его мутный разум сжимался до размера пуговицы. Детский мирок, уродливый, словно сгоревший лес под луной, быстро заполнялся страхом и жгучей ненавистью. Разговоры клочьями всплывали в прокуренной темноте. Боря хотел сжаться, подтянуть колени к подбородку, но не мог. Он не контролировал собственное тело. Так случалось всегда после ПЛОХОГО поступка. За плохим поступком следовало неотвратимое наказание. Страх, не ледяной, а испепеляюще-горячий, обжигал лицо, руки и грудь. Бесплотный, но от этого не менее ненавистный голос резанул по глазам, заставив зажмуриться:
– Ты опять это делал? Да? Я все знаю. Ты снова это делал? Боря превратился в муравья, в пылинку, в микроба. Незаметного, безвольного, терзаемого лишь инстинктом выживания. Он должен спастись. А для этого нужно только молчать.
– Сколько раз тебе говорить: этого делать нельзя! Запрет впитывался в кровь, однако какая-то часть истерзанного Бориного «я» отказывалась повиноваться. Она была сильнее. Наверное, потому, что ей ничто не угрожало. Эта часть существовала сама по себе, вне страха. Она вообще была вне Бориного мира. Боря ненавидел ее не меньше, а может быть, и больше, чем весь этот несправедливый мир. За нее он расплачивался унижением и болью. По ее вине все происходило.
– Ты снова это делал? Я тебя отучу этим заниматься! Страх разрастался, накрывая весь мир, словно черное истлевшее одеяло. Вранье, что под одеялом можно спрятаться от беды. Нельзя. Одеяло – это всего лишь прямоугольный кусок байки или простеганной ваты. Разве оно может защитить хоть от чего-нибудь? Тем более от беды. От беды спрятаться нельзя. Боря рано это понял и, поняв, усвоил на всю жизнь. Но каждый раз все равно прятался под одеяло с головой, надеясь на чудо. И каждый раз чуда не происходило. Он чувствовал, как уверенная рука собрала одеяло в горсть, рванула, открывая его тщедушное голое тело. Черный чудовищный силуэт на фоне тускло-желтого прямоугольника дверного проема. Это был монстр. О нем не знал никто: ни мать, ни сестра, ни отчим. Он появлялся только в те вечера, когда Боря совершал плохой поступок. Монотонные голоса, доносящиеся из кухни, становятся чуть отчетливее. Фигура, горой нависающая над диванчиком, покачивается. Голос на самом деле вовсе и не голос, а жаркий сдавленный шепот-рык:
– Значит, опять за свое, да? Значит, опять? Боря распахивал рот, чтобы что-то сказать, но не мог выдавить ни единого звука. Шершавый, сожженный страхом язык царапал небо. Последнее, что он воспринимал, – широкую, шершавую лапу, ложащуюся на его лицо, закрывающую нос и разверстый в беззвучном крике рот. Больше не было ничего, кроме боли, ужаса и стыда.