Страница:
– Товарищ генерал, разрешите ознакомить вас с нашим хозяйством.
Генерал не разрешил. Сказал, что ему комбата вполне хватит. Но пошли они интересно. Те, кто в первый раз видел проверку в парке, слегка остолбенели. Не чудится ли им?..
Впереди шли вдвоем, а подвернувшегося под руку Фрола заставили идти следом с подносом, на котором стояло два стакана и две бутылки водки. На предплечье ему капитан Паркин, видя такое дело, предусмотрительно повесил накрахмаленное полотенчико. Собирались жрать «Смирновку».
Подошли к первым боксам. Они были и первыми по ходу, и первыми по номеру, а такое не во всех частях встречается. Но в отдельных батальонах может.
– Здесь у тебя третья рота или первая? – Генерал передвинул на затылок фуражку.
– Третья, товарищ генерал, в первом боксе. Ну поскольку третья рота живет на первом этаже. Чтоб не путать.
– Логично.
– Кое-что под открытым небом пока.
– Логично.
Зашли в четырехметровые ворота. Чистота, порядок. Ни одно насекомое нигде не гадило, ни одна пара мух воспроизведением потомства не занималась. Техника предусмотрительно выкрашена несколько дней назад. Запаха краски нет.
Веретенко надул щеки, расстегнул китель, добрался до волосатой груди, стал осматриваться, почесываться.
– А почему у тебя здесь не евроремонт, а, Петр Валерьевич?
Стойлохряков с перепугу обнял собственное пузо.
– Шучу! Ха-ха-ха! Рядовой!
Фрол никогда раньше не носил бутылки с водкой на подносах. Он вообще представить себе не мог, чем ему предстоит заниматься в армии. В военкомате о таком не сказывают. Там или молчат, или расписывают солдатскую жизнь хохломской росписью. Чтобы не расколотить явно дорогие бутылки, он взял их за горлышко, оставив на подносе только стаканы.
Когда позвали, расставил тару в обратку и медленно подошел, боясь всю посуду побить.
– Молодец, солдат, – похвалил генерал неизвестно за что и хлопнул по плечу. Стекло сыграло. Стаканчики звякнули о бутылочки. – В десант тебе не надо. Но ты и здесь молодец. Ставь. – Веретенко указал рукой на слесарный стол.
Фрол с облегчением выполнил приказание. Хлопни его генерал посильнее, все бы сейчас оказалось на полу, а он в вечном наряде по сортиру.
Генерал свернул башку первой бутылке и налил примерно по сто себе и майору.
– Ладно, вижу, все в порядке. Ну их всех на хрен. Давай выпьем.
Стойлохряков расплылся в улыбке. Неужели все? Е-мое, вроде не облажался ни разу. Вроде везде угодил. Погоди, еще не проводил, и о содержании отчета ничего не известно. А еще столовая. Упою десантуру, чтоб все или в розовых тонах, или никак. Не дойдет он до столовки. Прикрою, так и быть, Сухенького. За все приходится своим здоровьем расплачиваться. А здесь два литра и без закуси. Что это? Десант наносит ответный удар.
Фрол вышел на улицу, закурил.
Генерал поднес к губам стакан и остановился. Стойлохряков внимательно смотрел и сам ни-ни, пока инспектор не пригубит.
– Не по-человечески. Не люблю. Рядовой!
Фрол не торопился. Забычковал сигаретку, положил за отворот кепки с левой стороны и только потом подошел.
– Водку пьешь? – Суровые глаза смотрели на Валетова.
Только чего на него так пялиться, «быки» в золотых цепях ему в душеньку глядели, ничего не увидели. Куда уж там генералу.
– Пью.
Прочные были те стаканы. Стойлохряков давил на свой со всех сторон. Ничего, стенки выдержали. – Так, – генерал оглядел отдраенное помещение. Стаканов лишних нет. – Фляжку, солдат.
Фрол снял с ремня фляжку и протянул генералу. Веретенко вылил на бетонный пол воду и медленно-медленно влил примерно так же, как себе и комбату.
– Теперь порядок. За БТРы. Чтоб ездили.
– Чтоб ездили, – согласился подполковник.
Фрол хлопнул все до конца, не уступая офицерам. А чего там!
Стойлохряков взял у него фляжку и поболтал. Не плескалось.
– Молодец. – Молодец, – присоединился генерал. – Как зовут?
– Рядовой Валетов.
– Имя?
И тут водка ударила по мозгам. Сильно очень приложилась.
– Фрол... – парнишку повело в сторону, он едва улыбнулся, но заставил себя стабилизироваться.
– Скажи, Фрол, как же ты один такое дерево до дороги дотащил? Или тебе помогали? – Водка снова лилась в стаканы.
– Если бы не я, дело б не пошло.
– Молодец, ефрейтор, хорошо отвечаешь. Петр Валерьевич, давай сюда его фляжку.
Разлили по второй.
Генерал втянул ноздрями струю свежего воздуха, залетевшую в ворота.
– Хорошая вещь наша водка. Накрывает плавно, нежно. Да, комбат?
– Здоровья много на нее требуется, – Стойлохряков представил, что ему сегодня устроит жена после того, как он очутится дома. Все шло к очередному испытанию организма на живучесть.
– Ты вроде на слабенького и больного не похож, – хмель вскружил голову и комбату, и генералу, квадратные пачки слегка раскраснелись, глаза заблестели. – Так, за БТРы пили, что у тебя еще есть?
– БМП есть. Может, вернемся? Сядем по-человечески. Там шашлычок, зелень. Что мы тут стоим?
– Раз уж приехали, надо осмотреть все твое хозяйство. Пьем за БМП, – генерал уже донес наполненный стакан до губ. – Где стоят, не вижу.
– На улице и в соседнем боксе, – занюхивая белым полотенчиком, висящим на плече Валетова, сообщил Стойлохряков.
– Хорошо. Пьем здесь и идем туда. Ефрейтор, не отставай.
Фрол посмотрел на комбата. Тот дал отмашку, и огненная вода влилась в молодой желудок.
– Я рядовой, товарищ генерал.
Генерал стал смеяться. Стойлохряков поддержал инспектора неискренним ржанием.
– Ефрейтор, бери бутылки, пошли в следующий бокс.
Пока Фрол облокачивался на слесарный стол, его гироскопы кое-как справлялись с нагрузкой, но лишь только тело отделилось от опоры, как компьютер дал сбой. Если бы не тиски, он наверняка боднул бы Стойлохрякова в пузо головой.
Генерал нахмурился.
– Не очень силен для ефрейтора.
Критика возымела действие, Фрол взбодрился.
– Секундное замешательство, товарищ генерал.
– Ладно, сержант, следуй за нами.
Валетов расцвел, как девушка после развода с придурком мужем, подхватил бутылки, поднос, стаканы и поспешил за офицерами.
Во втором боксе, не менее чистом, чем предыдущий, устроились на пустой двухсотлитровой бочке, стоящей в углу.
После четвертого круга как-то остановились. Закурили. Генерал выпустил тонкую струйку дыма к потолку.
– Вижу, подполковник, стараешься. Третью звездочку хочешь на погон. Молодец.
Стойлохряков пожал плечами.
– Понимаю. Ничего. Хорошо командуешь. Люди вон какой порядок у тебя навели. Старший сержант? – позвал Веретенко.
Услышав знакомый голос, Фрол очнулся и отлепил физиономию от кирпичной стены.
– Я.
– Он недавно служит, – спохватился комбат.
– А мне не нужно знать, сколько он служит. Я вижу, как он пьет. Молодец. Видишь, на ногах стоит. Солдат сражение ведет, не сдается.
– Так точно, – подтвердил Фрол и снова боднул головой стену.
– Помню, в Афганистане залегли мы на голых камнях. «Духи» поперли. Орут про своего Аллаха. Вылезло человек сто, а у меня во взводе двадцать четыре пацана. Думал, конец, – генерал пропустил еще стакан, «закусил» мануфактуркой и продолжил: – Начали бить их. Я вначале и не понял, в чем дело-то. А что бы вы думали, прет, вот прет на меня, метров сто осталось. Ну, с такого расстояния я ему, встань он раком, в очко попаду с закрытыми глазами. Идет, орет, борода, чалма, платье серое, вся фигня. Палит во все стороны. Бью в корпус одну, другую. Куски мяса от него отлетают, а он все вперед и вперед, как робот, зомби. Всех мы их там и положили. Обкуренные, черти. Вторую волну бы не сдержали. Патронов бы не хватило. Я повеселился, два рожка выпустил и могу поклясться, ни одной пули зазря не израсходовал. Семнадцать их унес, но ложились они тяжело, ой тяжело. Прошли по полю боя. Добили кой-кого, понятное дело. При обыске нашли с полкило кокаина. А у нас дрянью все баловались.
– И вы, товарищ генерал? – Фролу стало интересно.
– Война, сынок, на то и война, чтоб людей убивать да калечить. Под суд нас не отдали только из-за того, что мы сотню положили.
– А на гражданке вы чем занимались?
– Охотой и женщинами.
– И на кого охотились?
– На женщин.
Помолчали.
– В Германии у меня случай был, – подполковник закрыл глаза, чтобы лучше представить события далеких дней. – Закорешился я с одним немцем, Гюнтер зовут. Он возьми меня на выходные и пригласи в Лейпциг, к себе домой. Ну, вроде как и в гости, и на экскурсию. Разве плохо? Поехал с женой. В штатском, конечно, по-немецки я неплохо тогда говорил. Шмотки на мне все ихние, рожа на бюргеровскую смахивает. От русского внешне ничего не осталось. Бабы наши языками зацепились. Со стороны посмотришь – две подружки, ети их обеих. Ну не слушать же? Пошли в забегаловку. Пиво, понятное дело.
Гюнтер, он габаритами почти как я, но на пиво тренирован невероятно, поди, с детства вместо мамкиного молока пиво посасывал, только тогда я еще не знал, на что он способен.
Вошли в бар. Он там завсегдатай, все его знают, здороваются. Я тоже башкой киваю. Сидим пьем, никого не трогаем. И тут заходят, вот как в кино, тройняшки. Слышь, Федя, тройняшки.
Фрол повернулся к офицерам.
– Меня зовут Фрол, – сказал, как отрезал. Только отрезал тупым ножом мягкий батон. Больно уж расплывчато.
– О, парень, тебе хватит, – генерал рассмеялся. – Гляди, комбат, как мы его накачали.
Стойлохряков не обращал внимания и продолжал:
– Три братца местные, знаменитые алконавты – профессионалы, и с Гюнтером они не в ладах. Пузатые страсть. Мое брюхо против ихних – пупок. Как вошли, тут же стали задирать Гюнтера. Не вытерпел он. Согласился.
Сели друг против друга. Один из тройняшек и он. Выбрали самый крепкий сорт пива, какой был в баре, градусов шесть, может, семь или больше, не помню точно, и начали.
Народ собрался вокруг столика. Ну как же, аттракцион. Музычку включили ненавязчивую, тихонечко, свет над столиком приглушили. Обстановка самая та.
На шестом литре одновременно встали отлить. Вернулись, продолжили.
Понятно, я за Гюнтера болею. Только смотрю, дело плохо. Уплывают его пятьдесят марок. Шатается. А по правилам за стол хвататься нельзя, пол-литровую кружечку ставить не выпитой нельзя. Пить залпом. Между подходами паузы по пять минут, чтоб усвоилось.
На девятом литре слетел он со стула, я его еле удержал, а он же тяжелый, как тут не матюгнуться. Пузатый деньги сгреб и, если бы не братья, тоже свалился бы, а так его в сторонку отсадили и на меня смотрят. Скалятся, уроды, на Гюнтера показывают и говорят так членораздельно, не хочу ли, мол, я отыграться за приятеля.
Я им: «Я, я», вытаскиваю из кармана двести марок и кидаю на стол. На хорошем немецком соглашаюсь, но говорю, что правила будут русские. Стоят, укатываются, в лицо мне пальцами тычут. А мне за Гюнтера обидно. И зло взяло. Говорю, с каждого по двести – и я перепью этих двоих трезвых, вместе взятых. Рисковал, конечно. А они примолкли. Что, спрашивают, за правила?
Правила, говорю, очень простые. Мешаем пиво с водкой один к одному, если один из вас упадет, вы оба проиграли. Остальные условия меня вполне устраивали.
Услышав про водку, фрицы притихли, а отступать некуда, и публика требует. Вдвоем-то одного русского можно перепить.
Начали. Хозяин бара пригласил для смешивания такую мэдхен, рожа – коровий зад симпатичнее, а вот сиськи, сиськи-то другое дело. Валетов, что знаешь про сиськи?
– Они мягкие.
– Ох, – подполковник вздохнул. – Я первый пить начал. Одну поллитровочку, а за ней и вторую. Махом. Теперь главное – пять минут просидеть. Толстопузые свои кружки осушили. А мэдхен в белом передничке новые дозы мешает. Музыка громче. Народу полный бар. Все выпивку заказывают – хозяин счастлив.
На третьей минуте мотнуло меня, аж передернуло. Заулыбались напротив. А ведь вторым темпом мне еще литр хлестать. Собрался, вспомнил Родину и влил в себя. Вокруг галдят, смеются, аплодисменты со всех сторон. Братцы свои кружки выпили, наверное, я тогда уже плохо соображал и ничего не видел перед собой. Столько яду махом ужрать. Только слышу – бух, бух. Проблевавшийся Гюнтер на мне от счастья виснет. Фотоаппарат защелкал. Кто-то снимал все это, хорошо, что снимки нигде не всплыли. Я поднялся кое-как и равновесия не удержал, со всего размаха своей пьяной мордой в эту огромную и, как ни странно, высокую грудь хлоп. Не знаю, была ли довольна мэдхен, но я-то точно, даже находясь в пьяном дурмане, запомнил на всю жизнь. Вот так я за вечер заработал четыреста марок. А хозяин бара на память подарил мне еще бочонок пива.
Фрол, раскуривший к тому времени сигарету, сплюнул сквозь зубы на ботинок генералу.
– Извини, – взяв полотенце, он нагнулся и хотел вытереть плевок.
– Перестань, – генерал остановил рядового.
Фрол выпрямился.
– Все фигня, мужики, – Фрол подбоченился, выпятил из сутулой спины грудь, расправил все свои сто шестьдесят сантиметров и взял слово.
Комбат с инспектором поворотили пьяные моськи и с любопытством взглянули на молодого. Никто не перебивал.
– В общем, сижу я как-то вечером в самом лучшем ресторане в Чебоксарах. Заведение «Чапай» называется. Прикольно – шашки, знамена, винтовки, «наганы» на стенах. Официантки все в красных облегашках. На эстрадке стриптизерша у шеста крутится. Шарфик на шее тоже красный развевается, и золотые туфли вперемешку с продетыми в соски колечками мелькают туда-сюда.
Столик я заранее заказал, поближе к сцене. Сижу, гляжу, глаз не отвожу. Подходят тоже трое. Здоровые. Цепи одна толще другой. Прически отсутствуют, выше бровей сразу затылок начинается. Говорят, вали, пацан, отсюда. А я им сто баксов протягиваю и так с понтом дела заявляю, чтоб сыны держали ноги в сторону.
Козлы заерепенились, взяли меня за пиджак и подняли. Девчонка махать ногами на сцене перестала. Приличное заведение ведь. Здесь беспорядка быть не может по определению. А тут такое, мягко сказать, недоразумение в первом ряду происходит. Администратор к нам направился.
Держат двое гоблинов меня на весу, а третий фиксой золотой сверкает и шмонать меня начал. Я ножками болтаю. Ничего не делаю. Выгреб из меня четыре штуки «зелени» и прямо при народе себе по карманам распихивает.
Администратор подошел, – Фрол снова плюнул генералу на ботинок, теперь на другой, – стал ныть про то, что господам лучше решать свои вопросы вне стен заведения.
Они думали, трясут лоха. Я им так врезаю прямо в рыла: «Вы взяли деньги Парного». Как у них мошонки щелкнули!.. Мне не только четыре штуки баксов вернули, но еще и стриптизершу на ночь сняли за свои в качестве извинения. Нужных людей знать надо.
– Упился, – сочувствовал генерал. – Чушь несет. Приснилось тебе все это, парень. Не было ни денег, ни ресторана, ни Парного.
– Ага, – комбат разлил по очередной. – Тебе, пацан, хватит.
– Да если б не Парной, я бы сейчас жил себе припеваючи и не трахался бы в этой клоаке вместе с вами.
– Припеваючи, но без четырех тысяч долларов. Чего-то не сходится.
Комбат насупился.
– Вместе с нами, говоришь?
– Вы правы, Петр Валерьевич, пусть походит пока рядовым.
Фрол попытался очнуться, но не смог. Кажется, ему хотели дать сержанта. Правда ли? Как он вообще оказался в компании генерала и комбата?
Глаза его закатились, колени подогнулись, и он с тихим стоном медленно сполз по нештукатуренной стене на пол.
Генерал сплюнул.
– Вы действительно хреново кормите солдат, полковник. Он даже пить не может.
– Хлипкий попался.
– Не надо. Хлипкий... Я видел, какое он бревно волок.
Комбат почувствовал в интонации генерала злость. Похоже, перебрал, черт. Он вспомнить не мог, как получилось, что они оказались уже в третьем боксе, где стояла техника первой роты и машина дезактивации с двигателем от «МиГ-15».
Стойлохряков не стал спорить. А мог бы. Или солдат крепкий, а тогда он и пьет, и бревно тащит, или он не тащит и не пьет.
Подполковник наклонился и легко поднял на руки Валетова.
– Вот и проверим, на ходу ли у вас техника. Давайте, ложите его на заднее сиденье вон того «уазика».
Комбат хоть и был пьян, но машину узнал. С нее Евздрихин снимал двигатель. Шансов сдвинуться с места на ней немного. Хоть бы завелся. Все прапорюге прощу.
На удивление, двигатель ожил легко. Генерал даже нижнюю губу выпятил.
– А ну-ка, комбат, пусти меня за руль.
Веретенко уперся взглядом в дорогу, навалившись грудью на баранку. Красные глаза его видели впереди себя метров на десять, дальше туман. Машину бросало из стороны в сторону по недавно уложенным бетонным плитам. Им и надо-то доехать до будки, где Стержнев, Белобородов, тот же Мудрецкий.
Комбат чувствовал себя расплывающимся на сковородке салом. Сотни ниточек, связывающих человека в одно целое, плавились, окружающая действительность не воспринималась, грани растекались. Сознание попыталось вырваться из черепной коробки, дернулось, но вернулось на место.
Даже пьяный подполковник не одернул генерала, а тот продолжал сражаться с прямой трассой. Все закончилось в десяти метрах от караулки. «УАЗ» под руководством генерала попытался выказать свое неуважение боевой разведывательно-дозорной машине.
Комбат башкой прошиб стекло и вывалился на капот. Веретенко воткнулся в руль и затих, двигатель захрюкал, раздался скрежет, и только теперь колеса остановились.
К машине бросились все, кто наблюдал возвращение высокого начальства.
Генерал открыл заплывшие узкие глаза еще до того, как его вынули из «уазика». Он отбросил руку зампотеха Стержнева и самостоятельно выбрался, обошел машину и стал с невозмутимым видом наблюдать, как вытаскивают комбата с кровившей физиономией.
– Пить не умеет, – Веретенко глубоко вздохнул, проверяя, целы ли ребра. – Приведите его в чувство, и едем в баню. Потом ужинать, в столовую.
Мудрецкий мельком оценил повреждения. Теперь на этой машине никто никогда никуда не поедет. Ее спишут, и история с двигателем будет забыта. И стоило ли ему так стараться. Так все подстраивать.
Задняя дверца «уазика» открылась. На полу машины на четвереньках стоял Фрол.
– Вы, шакалы! – крикнул он заплетающимся языком. Офицеры, несущие к кунгу подполковника, повернулись и замерли.
И тут Валетов блеванул. Закончив только после седьмого «э-э-э», он сплюнул, утер белым полотенцем рот и продолжил:
– Пидорасы сраные! Мудилы!
Все вытаращились на генерала. А он никак не реагировал и продолжал наблюдать за рядовым. Мудрецкий отпустил ногу подполковника, ему досталась левая, и побежал к Валетову.
Схватив рядового за плечи, он выволок его из машины и, подтащив к пожарной бочке с водой, чья поверхность никогда не очищалась от затушенных бычков, окунул его в нее вниз башкой. Подержав немного страдальца под водой, Юра дал пьяному солдату глотнуть кислорода.
– Совсем сдурел?!
Фрол обмяк, дернулся и, доковыляв до скамейки в курилке, плюхнулся на нее. Тут же неожиданно вскочил и заорал на весь парк:
– Пидрилы! Очередного звания не дали!
Глава 12
Генерал не разрешил. Сказал, что ему комбата вполне хватит. Но пошли они интересно. Те, кто в первый раз видел проверку в парке, слегка остолбенели. Не чудится ли им?..
Впереди шли вдвоем, а подвернувшегося под руку Фрола заставили идти следом с подносом, на котором стояло два стакана и две бутылки водки. На предплечье ему капитан Паркин, видя такое дело, предусмотрительно повесил накрахмаленное полотенчико. Собирались жрать «Смирновку».
Подошли к первым боксам. Они были и первыми по ходу, и первыми по номеру, а такое не во всех частях встречается. Но в отдельных батальонах может.
– Здесь у тебя третья рота или первая? – Генерал передвинул на затылок фуражку.
– Третья, товарищ генерал, в первом боксе. Ну поскольку третья рота живет на первом этаже. Чтоб не путать.
– Логично.
– Кое-что под открытым небом пока.
– Логично.
Зашли в четырехметровые ворота. Чистота, порядок. Ни одно насекомое нигде не гадило, ни одна пара мух воспроизведением потомства не занималась. Техника предусмотрительно выкрашена несколько дней назад. Запаха краски нет.
Веретенко надул щеки, расстегнул китель, добрался до волосатой груди, стал осматриваться, почесываться.
– А почему у тебя здесь не евроремонт, а, Петр Валерьевич?
Стойлохряков с перепугу обнял собственное пузо.
– Шучу! Ха-ха-ха! Рядовой!
Фрол никогда раньше не носил бутылки с водкой на подносах. Он вообще представить себе не мог, чем ему предстоит заниматься в армии. В военкомате о таком не сказывают. Там или молчат, или расписывают солдатскую жизнь хохломской росписью. Чтобы не расколотить явно дорогие бутылки, он взял их за горлышко, оставив на подносе только стаканы.
Когда позвали, расставил тару в обратку и медленно подошел, боясь всю посуду побить.
– Молодец, солдат, – похвалил генерал неизвестно за что и хлопнул по плечу. Стекло сыграло. Стаканчики звякнули о бутылочки. – В десант тебе не надо. Но ты и здесь молодец. Ставь. – Веретенко указал рукой на слесарный стол.
Фрол с облегчением выполнил приказание. Хлопни его генерал посильнее, все бы сейчас оказалось на полу, а он в вечном наряде по сортиру.
Генерал свернул башку первой бутылке и налил примерно по сто себе и майору.
– Ладно, вижу, все в порядке. Ну их всех на хрен. Давай выпьем.
Стойлохряков расплылся в улыбке. Неужели все? Е-мое, вроде не облажался ни разу. Вроде везде угодил. Погоди, еще не проводил, и о содержании отчета ничего не известно. А еще столовая. Упою десантуру, чтоб все или в розовых тонах, или никак. Не дойдет он до столовки. Прикрою, так и быть, Сухенького. За все приходится своим здоровьем расплачиваться. А здесь два литра и без закуси. Что это? Десант наносит ответный удар.
Фрол вышел на улицу, закурил.
Генерал поднес к губам стакан и остановился. Стойлохряков внимательно смотрел и сам ни-ни, пока инспектор не пригубит.
– Не по-человечески. Не люблю. Рядовой!
Фрол не торопился. Забычковал сигаретку, положил за отворот кепки с левой стороны и только потом подошел.
– Водку пьешь? – Суровые глаза смотрели на Валетова.
Только чего на него так пялиться, «быки» в золотых цепях ему в душеньку глядели, ничего не увидели. Куда уж там генералу.
– Пью.
Прочные были те стаканы. Стойлохряков давил на свой со всех сторон. Ничего, стенки выдержали. – Так, – генерал оглядел отдраенное помещение. Стаканов лишних нет. – Фляжку, солдат.
Фрол снял с ремня фляжку и протянул генералу. Веретенко вылил на бетонный пол воду и медленно-медленно влил примерно так же, как себе и комбату.
– Теперь порядок. За БТРы. Чтоб ездили.
– Чтоб ездили, – согласился подполковник.
Фрол хлопнул все до конца, не уступая офицерам. А чего там!
Стойлохряков взял у него фляжку и поболтал. Не плескалось.
– Молодец. – Молодец, – присоединился генерал. – Как зовут?
– Рядовой Валетов.
– Имя?
И тут водка ударила по мозгам. Сильно очень приложилась.
– Фрол... – парнишку повело в сторону, он едва улыбнулся, но заставил себя стабилизироваться.
– Скажи, Фрол, как же ты один такое дерево до дороги дотащил? Или тебе помогали? – Водка снова лилась в стаканы.
– Если бы не я, дело б не пошло.
– Молодец, ефрейтор, хорошо отвечаешь. Петр Валерьевич, давай сюда его фляжку.
Разлили по второй.
Генерал втянул ноздрями струю свежего воздуха, залетевшую в ворота.
– Хорошая вещь наша водка. Накрывает плавно, нежно. Да, комбат?
– Здоровья много на нее требуется, – Стойлохряков представил, что ему сегодня устроит жена после того, как он очутится дома. Все шло к очередному испытанию организма на живучесть.
– Ты вроде на слабенького и больного не похож, – хмель вскружил голову и комбату, и генералу, квадратные пачки слегка раскраснелись, глаза заблестели. – Так, за БТРы пили, что у тебя еще есть?
– БМП есть. Может, вернемся? Сядем по-человечески. Там шашлычок, зелень. Что мы тут стоим?
– Раз уж приехали, надо осмотреть все твое хозяйство. Пьем за БМП, – генерал уже донес наполненный стакан до губ. – Где стоят, не вижу.
– На улице и в соседнем боксе, – занюхивая белым полотенчиком, висящим на плече Валетова, сообщил Стойлохряков.
– Хорошо. Пьем здесь и идем туда. Ефрейтор, не отставай.
Фрол посмотрел на комбата. Тот дал отмашку, и огненная вода влилась в молодой желудок.
– Я рядовой, товарищ генерал.
Генерал стал смеяться. Стойлохряков поддержал инспектора неискренним ржанием.
– Ефрейтор, бери бутылки, пошли в следующий бокс.
Пока Фрол облокачивался на слесарный стол, его гироскопы кое-как справлялись с нагрузкой, но лишь только тело отделилось от опоры, как компьютер дал сбой. Если бы не тиски, он наверняка боднул бы Стойлохрякова в пузо головой.
Генерал нахмурился.
– Не очень силен для ефрейтора.
Критика возымела действие, Фрол взбодрился.
– Секундное замешательство, товарищ генерал.
– Ладно, сержант, следуй за нами.
Валетов расцвел, как девушка после развода с придурком мужем, подхватил бутылки, поднос, стаканы и поспешил за офицерами.
Во втором боксе, не менее чистом, чем предыдущий, устроились на пустой двухсотлитровой бочке, стоящей в углу.
После четвертого круга как-то остановились. Закурили. Генерал выпустил тонкую струйку дыма к потолку.
– Вижу, подполковник, стараешься. Третью звездочку хочешь на погон. Молодец.
Стойлохряков пожал плечами.
– Понимаю. Ничего. Хорошо командуешь. Люди вон какой порядок у тебя навели. Старший сержант? – позвал Веретенко.
Услышав знакомый голос, Фрол очнулся и отлепил физиономию от кирпичной стены.
– Я.
– Он недавно служит, – спохватился комбат.
– А мне не нужно знать, сколько он служит. Я вижу, как он пьет. Молодец. Видишь, на ногах стоит. Солдат сражение ведет, не сдается.
– Так точно, – подтвердил Фрол и снова боднул головой стену.
– Помню, в Афганистане залегли мы на голых камнях. «Духи» поперли. Орут про своего Аллаха. Вылезло человек сто, а у меня во взводе двадцать четыре пацана. Думал, конец, – генерал пропустил еще стакан, «закусил» мануфактуркой и продолжил: – Начали бить их. Я вначале и не понял, в чем дело-то. А что бы вы думали, прет, вот прет на меня, метров сто осталось. Ну, с такого расстояния я ему, встань он раком, в очко попаду с закрытыми глазами. Идет, орет, борода, чалма, платье серое, вся фигня. Палит во все стороны. Бью в корпус одну, другую. Куски мяса от него отлетают, а он все вперед и вперед, как робот, зомби. Всех мы их там и положили. Обкуренные, черти. Вторую волну бы не сдержали. Патронов бы не хватило. Я повеселился, два рожка выпустил и могу поклясться, ни одной пули зазря не израсходовал. Семнадцать их унес, но ложились они тяжело, ой тяжело. Прошли по полю боя. Добили кой-кого, понятное дело. При обыске нашли с полкило кокаина. А у нас дрянью все баловались.
– И вы, товарищ генерал? – Фролу стало интересно.
– Война, сынок, на то и война, чтоб людей убивать да калечить. Под суд нас не отдали только из-за того, что мы сотню положили.
– А на гражданке вы чем занимались?
– Охотой и женщинами.
– И на кого охотились?
– На женщин.
Помолчали.
– В Германии у меня случай был, – подполковник закрыл глаза, чтобы лучше представить события далеких дней. – Закорешился я с одним немцем, Гюнтер зовут. Он возьми меня на выходные и пригласи в Лейпциг, к себе домой. Ну, вроде как и в гости, и на экскурсию. Разве плохо? Поехал с женой. В штатском, конечно, по-немецки я неплохо тогда говорил. Шмотки на мне все ихние, рожа на бюргеровскую смахивает. От русского внешне ничего не осталось. Бабы наши языками зацепились. Со стороны посмотришь – две подружки, ети их обеих. Ну не слушать же? Пошли в забегаловку. Пиво, понятное дело.
Гюнтер, он габаритами почти как я, но на пиво тренирован невероятно, поди, с детства вместо мамкиного молока пиво посасывал, только тогда я еще не знал, на что он способен.
Вошли в бар. Он там завсегдатай, все его знают, здороваются. Я тоже башкой киваю. Сидим пьем, никого не трогаем. И тут заходят, вот как в кино, тройняшки. Слышь, Федя, тройняшки.
Фрол повернулся к офицерам.
– Меня зовут Фрол, – сказал, как отрезал. Только отрезал тупым ножом мягкий батон. Больно уж расплывчато.
– О, парень, тебе хватит, – генерал рассмеялся. – Гляди, комбат, как мы его накачали.
Стойлохряков не обращал внимания и продолжал:
– Три братца местные, знаменитые алконавты – профессионалы, и с Гюнтером они не в ладах. Пузатые страсть. Мое брюхо против ихних – пупок. Как вошли, тут же стали задирать Гюнтера. Не вытерпел он. Согласился.
Сели друг против друга. Один из тройняшек и он. Выбрали самый крепкий сорт пива, какой был в баре, градусов шесть, может, семь или больше, не помню точно, и начали.
Народ собрался вокруг столика. Ну как же, аттракцион. Музычку включили ненавязчивую, тихонечко, свет над столиком приглушили. Обстановка самая та.
На шестом литре одновременно встали отлить. Вернулись, продолжили.
Понятно, я за Гюнтера болею. Только смотрю, дело плохо. Уплывают его пятьдесят марок. Шатается. А по правилам за стол хвататься нельзя, пол-литровую кружечку ставить не выпитой нельзя. Пить залпом. Между подходами паузы по пять минут, чтоб усвоилось.
На девятом литре слетел он со стула, я его еле удержал, а он же тяжелый, как тут не матюгнуться. Пузатый деньги сгреб и, если бы не братья, тоже свалился бы, а так его в сторонку отсадили и на меня смотрят. Скалятся, уроды, на Гюнтера показывают и говорят так членораздельно, не хочу ли, мол, я отыграться за приятеля.
Я им: «Я, я», вытаскиваю из кармана двести марок и кидаю на стол. На хорошем немецком соглашаюсь, но говорю, что правила будут русские. Стоят, укатываются, в лицо мне пальцами тычут. А мне за Гюнтера обидно. И зло взяло. Говорю, с каждого по двести – и я перепью этих двоих трезвых, вместе взятых. Рисковал, конечно. А они примолкли. Что, спрашивают, за правила?
Правила, говорю, очень простые. Мешаем пиво с водкой один к одному, если один из вас упадет, вы оба проиграли. Остальные условия меня вполне устраивали.
Услышав про водку, фрицы притихли, а отступать некуда, и публика требует. Вдвоем-то одного русского можно перепить.
Начали. Хозяин бара пригласил для смешивания такую мэдхен, рожа – коровий зад симпатичнее, а вот сиськи, сиськи-то другое дело. Валетов, что знаешь про сиськи?
– Они мягкие.
– Ох, – подполковник вздохнул. – Я первый пить начал. Одну поллитровочку, а за ней и вторую. Махом. Теперь главное – пять минут просидеть. Толстопузые свои кружки осушили. А мэдхен в белом передничке новые дозы мешает. Музыка громче. Народу полный бар. Все выпивку заказывают – хозяин счастлив.
На третьей минуте мотнуло меня, аж передернуло. Заулыбались напротив. А ведь вторым темпом мне еще литр хлестать. Собрался, вспомнил Родину и влил в себя. Вокруг галдят, смеются, аплодисменты со всех сторон. Братцы свои кружки выпили, наверное, я тогда уже плохо соображал и ничего не видел перед собой. Столько яду махом ужрать. Только слышу – бух, бух. Проблевавшийся Гюнтер на мне от счастья виснет. Фотоаппарат защелкал. Кто-то снимал все это, хорошо, что снимки нигде не всплыли. Я поднялся кое-как и равновесия не удержал, со всего размаха своей пьяной мордой в эту огромную и, как ни странно, высокую грудь хлоп. Не знаю, была ли довольна мэдхен, но я-то точно, даже находясь в пьяном дурмане, запомнил на всю жизнь. Вот так я за вечер заработал четыреста марок. А хозяин бара на память подарил мне еще бочонок пива.
Фрол, раскуривший к тому времени сигарету, сплюнул сквозь зубы на ботинок генералу.
– Извини, – взяв полотенце, он нагнулся и хотел вытереть плевок.
– Перестань, – генерал остановил рядового.
Фрол выпрямился.
– Все фигня, мужики, – Фрол подбоченился, выпятил из сутулой спины грудь, расправил все свои сто шестьдесят сантиметров и взял слово.
Комбат с инспектором поворотили пьяные моськи и с любопытством взглянули на молодого. Никто не перебивал.
– В общем, сижу я как-то вечером в самом лучшем ресторане в Чебоксарах. Заведение «Чапай» называется. Прикольно – шашки, знамена, винтовки, «наганы» на стенах. Официантки все в красных облегашках. На эстрадке стриптизерша у шеста крутится. Шарфик на шее тоже красный развевается, и золотые туфли вперемешку с продетыми в соски колечками мелькают туда-сюда.
Столик я заранее заказал, поближе к сцене. Сижу, гляжу, глаз не отвожу. Подходят тоже трое. Здоровые. Цепи одна толще другой. Прически отсутствуют, выше бровей сразу затылок начинается. Говорят, вали, пацан, отсюда. А я им сто баксов протягиваю и так с понтом дела заявляю, чтоб сыны держали ноги в сторону.
Козлы заерепенились, взяли меня за пиджак и подняли. Девчонка махать ногами на сцене перестала. Приличное заведение ведь. Здесь беспорядка быть не может по определению. А тут такое, мягко сказать, недоразумение в первом ряду происходит. Администратор к нам направился.
Держат двое гоблинов меня на весу, а третий фиксой золотой сверкает и шмонать меня начал. Я ножками болтаю. Ничего не делаю. Выгреб из меня четыре штуки «зелени» и прямо при народе себе по карманам распихивает.
Администратор подошел, – Фрол снова плюнул генералу на ботинок, теперь на другой, – стал ныть про то, что господам лучше решать свои вопросы вне стен заведения.
Они думали, трясут лоха. Я им так врезаю прямо в рыла: «Вы взяли деньги Парного». Как у них мошонки щелкнули!.. Мне не только четыре штуки баксов вернули, но еще и стриптизершу на ночь сняли за свои в качестве извинения. Нужных людей знать надо.
– Упился, – сочувствовал генерал. – Чушь несет. Приснилось тебе все это, парень. Не было ни денег, ни ресторана, ни Парного.
– Ага, – комбат разлил по очередной. – Тебе, пацан, хватит.
– Да если б не Парной, я бы сейчас жил себе припеваючи и не трахался бы в этой клоаке вместе с вами.
– Припеваючи, но без четырех тысяч долларов. Чего-то не сходится.
Комбат насупился.
– Вместе с нами, говоришь?
– Вы правы, Петр Валерьевич, пусть походит пока рядовым.
Фрол попытался очнуться, но не смог. Кажется, ему хотели дать сержанта. Правда ли? Как он вообще оказался в компании генерала и комбата?
Глаза его закатились, колени подогнулись, и он с тихим стоном медленно сполз по нештукатуренной стене на пол.
Генерал сплюнул.
– Вы действительно хреново кормите солдат, полковник. Он даже пить не может.
– Хлипкий попался.
– Не надо. Хлипкий... Я видел, какое он бревно волок.
Комбат почувствовал в интонации генерала злость. Похоже, перебрал, черт. Он вспомнить не мог, как получилось, что они оказались уже в третьем боксе, где стояла техника первой роты и машина дезактивации с двигателем от «МиГ-15».
Стойлохряков не стал спорить. А мог бы. Или солдат крепкий, а тогда он и пьет, и бревно тащит, или он не тащит и не пьет.
Подполковник наклонился и легко поднял на руки Валетова.
– Вот и проверим, на ходу ли у вас техника. Давайте, ложите его на заднее сиденье вон того «уазика».
Комбат хоть и был пьян, но машину узнал. С нее Евздрихин снимал двигатель. Шансов сдвинуться с места на ней немного. Хоть бы завелся. Все прапорюге прощу.
На удивление, двигатель ожил легко. Генерал даже нижнюю губу выпятил.
– А ну-ка, комбат, пусти меня за руль.
Веретенко уперся взглядом в дорогу, навалившись грудью на баранку. Красные глаза его видели впереди себя метров на десять, дальше туман. Машину бросало из стороны в сторону по недавно уложенным бетонным плитам. Им и надо-то доехать до будки, где Стержнев, Белобородов, тот же Мудрецкий.
Комбат чувствовал себя расплывающимся на сковородке салом. Сотни ниточек, связывающих человека в одно целое, плавились, окружающая действительность не воспринималась, грани растекались. Сознание попыталось вырваться из черепной коробки, дернулось, но вернулось на место.
Даже пьяный подполковник не одернул генерала, а тот продолжал сражаться с прямой трассой. Все закончилось в десяти метрах от караулки. «УАЗ» под руководством генерала попытался выказать свое неуважение боевой разведывательно-дозорной машине.
Комбат башкой прошиб стекло и вывалился на капот. Веретенко воткнулся в руль и затих, двигатель захрюкал, раздался скрежет, и только теперь колеса остановились.
К машине бросились все, кто наблюдал возвращение высокого начальства.
Генерал открыл заплывшие узкие глаза еще до того, как его вынули из «уазика». Он отбросил руку зампотеха Стержнева и самостоятельно выбрался, обошел машину и стал с невозмутимым видом наблюдать, как вытаскивают комбата с кровившей физиономией.
– Пить не умеет, – Веретенко глубоко вздохнул, проверяя, целы ли ребра. – Приведите его в чувство, и едем в баню. Потом ужинать, в столовую.
Мудрецкий мельком оценил повреждения. Теперь на этой машине никто никогда никуда не поедет. Ее спишут, и история с двигателем будет забыта. И стоило ли ему так стараться. Так все подстраивать.
Задняя дверца «уазика» открылась. На полу машины на четвереньках стоял Фрол.
– Вы, шакалы! – крикнул он заплетающимся языком. Офицеры, несущие к кунгу подполковника, повернулись и замерли.
И тут Валетов блеванул. Закончив только после седьмого «э-э-э», он сплюнул, утер белым полотенцем рот и продолжил:
– Пидорасы сраные! Мудилы!
Все вытаращились на генерала. А он никак не реагировал и продолжал наблюдать за рядовым. Мудрецкий отпустил ногу подполковника, ему досталась левая, и побежал к Валетову.
Схватив рядового за плечи, он выволок его из машины и, подтащив к пожарной бочке с водой, чья поверхность никогда не очищалась от затушенных бычков, окунул его в нее вниз башкой. Подержав немного страдальца под водой, Юра дал пьяному солдату глотнуть кислорода.
– Совсем сдурел?!
Фрол обмяк, дернулся и, доковыляв до скамейки в курилке, плюхнулся на нее. Тут же неожиданно вскочил и заорал на весь парк:
– Пидрилы! Очередного звания не дали!
Глава 12
«Царская» охота
«Его высокоблагородие» старший сержант Агапов сидел на своей, вот уж почти два года как своей, койке и оценивал аромат нового крема для бритья. Одна только надпись «For men» вызывала в нем целую симфонию чувств. Без базара он считал себя мэном, и, судя по всему, это сделано специально для него, а мэн он крутой и все ва-а-аще ништяк.
Выдавив из флакона немного себе на руку, он втянул носом аромат.
Стоящие полукругом трое любопытных светящимися глазами смотрели на флакон. Пена прикольно шипела, когда на крышку сверху нажимаешь. Шипит еле слышно и лезет. Е-мое, где такое еще увидишь. Ну, цирк просто.
– Баба Варя! – крикнул дембель.
Бабочкин немедленно явился.
– Чего?
Агапов задумался. Перед глазами встал эпизод, когда этот маленький солдатик одним точным ударом ножа умертвил дергающегося в агонии скакуна.
– Ничего, иди отсюда.
Пытаясь скрыть волну нахлынувшего на него страха, он размазал крем по морде сидящего напротив с открытым ртом Заботина.
Кое-кто заржал.
Забота двинулся в умывальник и налетел на Мудрецкого.
– Что с лицом? – не разобрал лейтенант.
– Он бриться пошел, – сообщил за солдата Агапов.
Мудрецкий ничего на это не сказал и сел на табурет.
– Сегодня идем по столовой. Агапов старший.
Сержант недовольно забасил:
– А сколько можно на мне ездить?
Мудрецкий передразнил его в тон:
– А домой хочется пораньше?
Дембель заткнулся.
– Сегодня на ужин придет генерал вместе с остальными. Что сварим, то и будет лопать, может быть.
Агапов поднялся.
– Поставленную задачу выполним. Набьем генеральское пузо кирзухой до клизмы.
– Какая кирза? – Кикимор высунул из-под одеяла нос. – Дурак, картофан ты будешь чистить. Белый хлеб резать. Котлетки вертеть. Вешаться будете.
– Что ж не придумали до сих пор машину какую, чтобы картоху чистила?
– Почему же, придумали, и ты представляешь ее последнюю разработку.
Фрол показал с верхней полки пьяную моську.
– Я пойду!
Лейтенант гаркнул:
– Валетов, отбой!
Койка скрипнула пружинками и больше не подавала признаков жизни.
Мудрецкий не считал себя генетически предрасположенным ни к революциям, ни к терроризму. Он большую часть своей жизни провел за письменным столом. То школа, то домашние задания, то кафедра микробиологии. Ну, вот плаванием занимался несколько лет, и все. Никаких там кружков. Никаких собраний. То, что он собирался сделать сегодня вечером, могло резко поменять его судьбу. Но он видел, что солдат в части явно недокармливают. Генерал уедет. Праздник закончится, все станет по-прежнему.
Его поставили в наряд. Хорошо. Меньше мороки. Все кажется очень простым. Вот она – трехлитровая банка с размножившейся культурой. Здесь хватит на всех.
Осторожно положив подготовленную бомбу в сумку, Мудрецкий отправился из офицерского общежития в наряд по кухне.
Такой красивой территорию части он еще никогда не видел. Бордюрчики беленькие, газончики зелененькие. У деревьев стволы побелены, кроны оформлены. Не воинская часть, а дворцовый сад императрицы Екатерины Второй. На асфальтированных дорожках бычков нет, мусора нет, комочков земли нет. Вряд ли на них есть пыль. Все дорожки, натоптанные через газончики, уничтожили. Теперь там росла свежая трава, принесенная с ближайшей полянки вместе с землей. Красота кругом. Собачек, неизменно крутившихся рядом со столовой, не видно. Отбегали свое.
Внутри столовой новый наряд начал непрерывно вращать шеями. На каждом столе цветастая клееночка. На окнах кружавчатые белые занавесочки с рюшечками и бирюшечками. Третий взвод третьей роты за несколько послеобеденных часов навел красоту. И даже с большого патриотичного лозунга на полстены «Пища обеспечивает победу в войне» каким-то чудом умудрились стереть приписку: «Только как противник сюда доберется, чтобы съесть ее и отравиться?»
Мудрецкий не опоздал. Вообще-то лейтенанту в наряде делать нечего. Но день сегодня особенный, точнее, только ужин, и офицеру надо быть со своими. Так хотел Стойлохряков.
Две тетки-поварихи, в чье полное распоряжение попадал наряд, вели себя решительно. Время шло, до ужина оставался час. Завстоловой прапорщик Сухонький подскочил к Мудрецкому и сощурил и без того узкие глаза.
– Ну и продукты я получил сегодня. Сказка!.. Давно такого не было. Вот комбат прогибается.
– Как и любой на его месте, – согласился Юра.
– Чтой-то вы, товарищ лейтенант, в столовую со своей едой, – Сухонький указал глазами на сумку.
Лейтенант неловко перебросил ее за спину, и банка с бактериями больно ударила по спине. Что ответить, он не знал и перевел разговор на другую тему:
– Красивые клеенки.
Прапорщик тоже окинул взглядом зал. – Замучились кроить сегодня.
Агапов сунул большую часть наряда, в том числе Простакова и Резинкина, на картошку. Кикимор оказался прав. Будет картофан. Но мотострелки, уроды, не вычистили даже и четверти ванны, и поэтому сейчас Матрена Сергеевна, женщина габаритов немалых, в дверной проем входила одна, и то бочком, посчитала нужным воодушевить бойцов, рассевшихся вокруг ванны с картошкой с маленькими ножичками в руках, неминуемо причитающимся им призом – двойной порцией. Никто не возражал. Могли и ничего не обещать. Но постараться стоило. Точно будет вишневый компот. Этикетки на банках уже все успели рассмотреть. Откуда его достали, интересно?
Матрена Сергеевна распорядилась компот из банок слить в одну пятидесятилитровую кастрюлю и выставить на раздачу.
Мудрецкий подошел к своим. Багорин ловко открывал банки, а Заморин выливал их в емкость.
– Вот и я вам помогу, – для солдат было неожиданностью, что Мудрецкий тоже стал открывать банки.
Поварихе не понравилось такое.
– Товарищ лейтенант, вы бы не мешали, вот и сумка у вас за спиной больно хорошая.
– А я только компот, Матрена Сергеевна. И ничего более.
Колыхнув необъятными бедрами, повариха развернулась и ушла, ничего больше не сказав.
Выдавив из флакона немного себе на руку, он втянул носом аромат.
Стоящие полукругом трое любопытных светящимися глазами смотрели на флакон. Пена прикольно шипела, когда на крышку сверху нажимаешь. Шипит еле слышно и лезет. Е-мое, где такое еще увидишь. Ну, цирк просто.
– Баба Варя! – крикнул дембель.
Бабочкин немедленно явился.
– Чего?
Агапов задумался. Перед глазами встал эпизод, когда этот маленький солдатик одним точным ударом ножа умертвил дергающегося в агонии скакуна.
– Ничего, иди отсюда.
Пытаясь скрыть волну нахлынувшего на него страха, он размазал крем по морде сидящего напротив с открытым ртом Заботина.
Кое-кто заржал.
Забота двинулся в умывальник и налетел на Мудрецкого.
– Что с лицом? – не разобрал лейтенант.
– Он бриться пошел, – сообщил за солдата Агапов.
Мудрецкий ничего на это не сказал и сел на табурет.
– Сегодня идем по столовой. Агапов старший.
Сержант недовольно забасил:
– А сколько можно на мне ездить?
Мудрецкий передразнил его в тон:
– А домой хочется пораньше?
Дембель заткнулся.
– Сегодня на ужин придет генерал вместе с остальными. Что сварим, то и будет лопать, может быть.
Агапов поднялся.
– Поставленную задачу выполним. Набьем генеральское пузо кирзухой до клизмы.
– Какая кирза? – Кикимор высунул из-под одеяла нос. – Дурак, картофан ты будешь чистить. Белый хлеб резать. Котлетки вертеть. Вешаться будете.
– Что ж не придумали до сих пор машину какую, чтобы картоху чистила?
– Почему же, придумали, и ты представляешь ее последнюю разработку.
Фрол показал с верхней полки пьяную моську.
– Я пойду!
Лейтенант гаркнул:
– Валетов, отбой!
Койка скрипнула пружинками и больше не подавала признаков жизни.
Мудрецкий не считал себя генетически предрасположенным ни к революциям, ни к терроризму. Он большую часть своей жизни провел за письменным столом. То школа, то домашние задания, то кафедра микробиологии. Ну, вот плаванием занимался несколько лет, и все. Никаких там кружков. Никаких собраний. То, что он собирался сделать сегодня вечером, могло резко поменять его судьбу. Но он видел, что солдат в части явно недокармливают. Генерал уедет. Праздник закончится, все станет по-прежнему.
Его поставили в наряд. Хорошо. Меньше мороки. Все кажется очень простым. Вот она – трехлитровая банка с размножившейся культурой. Здесь хватит на всех.
Осторожно положив подготовленную бомбу в сумку, Мудрецкий отправился из офицерского общежития в наряд по кухне.
Такой красивой территорию части он еще никогда не видел. Бордюрчики беленькие, газончики зелененькие. У деревьев стволы побелены, кроны оформлены. Не воинская часть, а дворцовый сад императрицы Екатерины Второй. На асфальтированных дорожках бычков нет, мусора нет, комочков земли нет. Вряд ли на них есть пыль. Все дорожки, натоптанные через газончики, уничтожили. Теперь там росла свежая трава, принесенная с ближайшей полянки вместе с землей. Красота кругом. Собачек, неизменно крутившихся рядом со столовой, не видно. Отбегали свое.
Внутри столовой новый наряд начал непрерывно вращать шеями. На каждом столе цветастая клееночка. На окнах кружавчатые белые занавесочки с рюшечками и бирюшечками. Третий взвод третьей роты за несколько послеобеденных часов навел красоту. И даже с большого патриотичного лозунга на полстены «Пища обеспечивает победу в войне» каким-то чудом умудрились стереть приписку: «Только как противник сюда доберется, чтобы съесть ее и отравиться?»
Мудрецкий не опоздал. Вообще-то лейтенанту в наряде делать нечего. Но день сегодня особенный, точнее, только ужин, и офицеру надо быть со своими. Так хотел Стойлохряков.
Две тетки-поварихи, в чье полное распоряжение попадал наряд, вели себя решительно. Время шло, до ужина оставался час. Завстоловой прапорщик Сухонький подскочил к Мудрецкому и сощурил и без того узкие глаза.
– Ну и продукты я получил сегодня. Сказка!.. Давно такого не было. Вот комбат прогибается.
– Как и любой на его месте, – согласился Юра.
– Чтой-то вы, товарищ лейтенант, в столовую со своей едой, – Сухонький указал глазами на сумку.
Лейтенант неловко перебросил ее за спину, и банка с бактериями больно ударила по спине. Что ответить, он не знал и перевел разговор на другую тему:
– Красивые клеенки.
Прапорщик тоже окинул взглядом зал. – Замучились кроить сегодня.
Агапов сунул большую часть наряда, в том числе Простакова и Резинкина, на картошку. Кикимор оказался прав. Будет картофан. Но мотострелки, уроды, не вычистили даже и четверти ванны, и поэтому сейчас Матрена Сергеевна, женщина габаритов немалых, в дверной проем входила одна, и то бочком, посчитала нужным воодушевить бойцов, рассевшихся вокруг ванны с картошкой с маленькими ножичками в руках, неминуемо причитающимся им призом – двойной порцией. Никто не возражал. Могли и ничего не обещать. Но постараться стоило. Точно будет вишневый компот. Этикетки на банках уже все успели рассмотреть. Откуда его достали, интересно?
Матрена Сергеевна распорядилась компот из банок слить в одну пятидесятилитровую кастрюлю и выставить на раздачу.
Мудрецкий подошел к своим. Багорин ловко открывал банки, а Заморин выливал их в емкость.
– Вот и я вам помогу, – для солдат было неожиданностью, что Мудрецкий тоже стал открывать банки.
Поварихе не понравилось такое.
– Товарищ лейтенант, вы бы не мешали, вот и сумка у вас за спиной больно хорошая.
– А я только компот, Матрена Сергеевна. И ничего более.
Колыхнув необъятными бедрами, повариха развернулась и ушла, ничего больше не сказав.