Страница:
Чуть присев, Простаков уперся в спины двоим хлипеньким солдатикам и так вдавил их в общую кучу, что послышались сдавленные крики, а затем хруст выламываемой второй створки.
– Чего творишь?! – заорал прапорщик вместо «два» и «один».
Замешкавшиеся были вытолкнуты скопом.
Злой прапорщик вышел на улицу.
– Простаков! Ты что творишь?
Леха был доволен.
– Аха-ха! – смеялся он. – Мы все успели, товарищ прапорщик, очкариков в роте нет!
После команды «отбой» прошло не более десяти минут, а в комнатушке появился сержант Никодимов. Личико у него было злое, садистское. Фрол с Лехой еще не знали, что сержанты в учебке с наступлением темноты превращаются в отборных скотов. Пацаны что-то говорили про наступающую ночь, но они как-то пропустили это мимо ушей. И так слишком много впечатлений.
– Всем добрый вечер! – издевательски произнес Никодимов. Следом за ним появилось еще двое из сержантского состава, куда крупнее и тупее первого.
– Здоров, – пробурчал Леха, переворачиваясь с боку на бок и почесывая друг о дружку торчащие за пределами кровати лапы, – а теперь не гунди и дай поспать.
– Запахи, подъем! Добрый дядя прапорщик ушел домой. Ваши жопы в нашем полном распоряжении!
Все вокруг стали вскакивать со своих мест. Фрол лежал в знак солидарности с дремлющим еще Простаковым, хотя у него под одеялом свело от страха обе ноги и мочевой пузырь.
Леха продрал глаза.
– И чего орать?!
– Ты не понял, куда попал, детина?! Умолкни! – К Лехе подлетел один из сержантов. Фрол его уже мысленно похоронил. Какая интересная рыжая, коротко стриженная черепушка. Жаль, если он ее проломит. Проломит?!
Фрол с верхней койки уговаривал Простакова:
– Леш, давай встанем, чего тебе стоит. Все уже построились.
Простаков улегся в одних трусах. Когда сержант сдернул с него одеяло, он сам же и отшатнулся от горы мускулов. Но заряд борзоты не давал ему остановиться.
– Мелкий, пошел в строй! – Он ухватил Фрола за шею и стряхнул с койки. Фрол полетел вниз, чудом не ломая себе кости и приземляясь на колени.
Случившееся далее нормальному разумению не поддавалось. Сержанты будут вспоминать этот финт до конца дней своих.
Простаков лягнул ногой в живот невоспитанного военнослужащего. Силы в удар он вложил достаточно для того, чтобы рыжий, пролетев по воздуху над Фролом, ударился о двухъярусную койку, стоящую в противоположном ряду.
Леха встал.
– Бить людей нехорошо.
Сержант Никодимов, глядя то на гору мышц, то на своего сослуживца, у которого, наверное, позвоночник стал фрагментом желудка, понимал, что он никого не знает, кто справился бы с этим чудовищем.
– Отбой! – скомандовал Алексей Дмитриевич Простаков нечеловеческим голосом.
Стекло в форточке разорвалось.
Десяток молодых бойцов, над которыми всласть издевались каждый вечер, стояли, не зная, что им делать.
– Вы что, не слышали, что вам сказали! – Никодимов продолжал смотреть на корчащегося от боли рыжего.
– Чего?! – уже спокойно пробасил Леха.
– Ничего, это я так, – сержант вытянулся почти по стойке «смирно». – Разрешите идти?
– Еще раз меня разбудишь, ударю. Будет больно.
Фрол медленно поднимался.
Сержантская делегация удалилась несолоно хлебавши. Не было даже обычных для таких случаев обещаний отыграться потом на всех из-за бунтарства одного здорового.
Фрол долго ворочался и не мог уснуть. Через час он растолкал Простакова.
– Слушай, правда у тебя знакомый генерал есть?
– Серпухов. На охоту с ним ходил на волков, – бормотал Леха одними губами, сладко причмокивая между словами, словно младенец.
– А чего ж не отмазался?
– У нас в роду не принято. Фрол, давай спать.
Старшина роты прапорщик Поколеновяма Сергей Сергеевич – ему ли придираться к фамилии Кратерский и имени Дормидонт? – выдавая новую форму пятого роста и немного поношенные сапоги сорок седьмого размера, объявил Простакову, что за ним восстановление двери и помощь дневальным при уборке туалета.
Леха остался доволен новой формой темно-зеленого цвета, как у всех, а к сапогам предъявил претензию:
– В них кто-то ходил.
Поколеновяма усмехнулся.
– Привередливый какой. Всего два месяца. Поменьше тебя будет, а ласта большая. Такие только на заказ шьют. Не обессудь.
– А почему два месяца?..
– С сержантами не ужился. Списали потом по здоровью.
– А я ужился, – Простаков улыбался.
– Вот и молодец. Одного из младших командиров увезли сегодня. Что-то с животом.
– Понос?
– Может быть. Завтрак в столовой, куда пришлось идти строем и горланить «Солдатушки, бравы ребятушки», произвел на Фрола и Леху положительное впечатление. С губой не сравнить: белый хлеб, яйцо, масло, каша на молоке. Только финиш по команде «закончить прием пищи». Пацаны, которые последними тарелки и чай берут, успевают только половину слопать. Горячее загружают. Язык потом облазит.
– Ни овощей, ни фруктов, – критически заметил Фрол, которого немного развезло после плотного завтрака.
– Нормально, – возразил Леха, которому добрая тетка на раздаче навалила каши с горой.
– Ничего подобного. Если не будет витаминов, у нас скоро волосы повылезают, болезни замучают, уставать будем.
Фрол был умный малый, и Леха верил ему без оглядки.
– И чего ж делать?
– Пока не знаю.
После завтрака прапорщик рассадил новобранцев в комнатушке и заставил всех разуться.
– Посмотрите на свои сапоги, – Поколеновяма прохаживался по узкому проходу. – Простаков, где научился портянки вертеть?
– В деревне.
– Молодец, покажешь другу Валетову. Все берем в руку левый сапог и смотрим на его пятку. Грязно, правда?
– У меня чисто, – возразил Дормидонт.
– Разговоры. Теперь ставим сапог на пол, смотрим на него сверху, и что мы видим?
– Дырку для ноги, – пробормотал сидящий рядом с Лехой крупный парнишка, работавший в своей деревне пастухом.
– Дырку для кой-чего, Иванов, ты у коров видел, а тут я вижу, что ни у кого нет блеска. Все усекают важность момента или у кого-то мысли ушли в сторону воспроизведения домашнего скота?
– У них все просто, – убедительно сообщил бывший пастух.
– У нас, в смысле у военных, тоже. Рассмотрели сапог. Теперь суем в него ногу. И после того, как стопа плотно вошла на место, быстро натираем тряпкой нос и пятку.
Прапорщик поставил туго зашнурованный и без того блестящий ботинок на табурет, заблаговременно закрытый газеткой, и с помощью тряпицы навел великолепный марафет.
– В день присяги, что состоится через неделю, вы должны надраить свои штиблеты в два раза лучше.
Простаков поднял руку. На лицо Сергей Сергеича легла большая тень.
– Что непонятно?
– Почему мне две пайки масла в столовой не дали? Мне же положено.
– В сортир, Простаков, в сортир. Там краны не чищены, очки не отскрябаны.
Леха захохотал.
– В чем дело?! – рявкнул Поколеновяма.
– Я понял, кто такие «очкисты». Это от дырки в туалете!
– Задолбали вы меня с утра своими дырками. Про сапоги все ясно?
– Так точно!!!
Следующий день ознаменовался событием, после которого Фрол серьезно засомневался в нормальности командного состава всей учебки в целом, в частности же, прапорщика Поколеновяма.
Началось все с того, что утром подняли их на полчаса раньше, чем обычно, и приказали выстроиться на плацу. Настроение у Сергея Сергеича было плохое, лучше б ему спать. Он прошелся вдоль строя, не проронив ни слова, молча развернулся и направился в обратную сторону.
Прапорщик резко остановился и пальцем указал себе под ноги.
– Что это такое?
Фрол вытянул шею, стараясь разглядеть со своего места. Вроде как бычок. Прапор до таких лет дожил, а не знает.
– Бычок, – ответил за всех Простаков.
– Это для тебя он бычок, для меня же все, что валяется на плацу, – тело, которое лежит здесь не по уставу. Валетов! В уставе написано, что на плацу разрешается беспорядочно валяться инородным телам?
– Никак нет! – истошно выкрикнул Фрол.
– Вот и я что-то такого не припомню. Какой из этого следует вывод? Тело нужно убрать куда следует, а не куда оно положено нерадивым солдатом. Лосев, принести с кухни музыкальные инструменты!
– Какие там инструменты?
– Выполнять приказание, солдат Лосев. Там знают какие. Скажете, я приказал. Валетов, коль ты крайний, роди сию минуту носилки. Будем переносить тело в человеческих условиях в полном смысле этого слова. Двое с другого конца берут лопату и начинают рыть могилу. По всем правилам: метр на два и два в глубину. Думаю, вон под тем деревом очень уютно. Там и упокоится безвременно ушедшая душа.
Шесть человек изобразили хор плакальщиц.
– Натуральнее, бабки, натуральнее. Кто еще, кроме вас, поплачет о несчастном теле. А вы, мужики, крепитесь.
Когда Фрол прибежал на место с раздобытыми носилками, трагедия развернулась не на шутку. Шестеро ненормальных выли, как кастрированные коты с придавленными хвостами, еще один, в центре, напевал какой-то нудный мотивчик со словами:
– Господу помолимся, господу помолимся, господу помо-оли-имся-я-я...
– Вот и гроб, – оживился прапорщик, – возложим на него тело, не по-христиански это – на земле валяться. Бабки, плачем с надрывом. Не расслабляемся, ответственный момент, тело в гроб кладут. Пошли теперь по одному. Покойного в лоб целуем. Отдадим последнюю почесть усопшему. Разбегаев, без вдохновения целуете, не воротить нос от покойника. Неужели на гражданке с девками не научился? А вот и оркестр подоспел. Оче-ень хорошо. Инструменты раздавать будем тем, кто хуже всех целуется. Первым на очереди Разбегаев. Тебе самая блатная роль – барабаном будешь. Отдать Разбегаеву кастрюлю и половник. Вижу, еще один отлынивает, не взасос целуется. Тарелками будешь, музыкальный ты мой.
Простаков и еще один призывник, габаритами чуть уступающий Алексею, копали, не останавливаясь. Грянула «музыка». Грохот алюминиевой посуды пародировал похоронный марш, но настолько отдаленно, что Простаков не решился бы такое утверждать даже за солидную сумму.
Тело, возложенное на носилки, подняли двое призывников.
– На кладбище идем торжественно, как на параде, подбородок выше, носочек тянем. Хорошо.
Медленно подошли к яме.
– Хорош рыть. Могильщики, вылазь.
Встали вокруг. Бычок, обвязав нитками, осторожно спустили в могилу и засыпали землей. Вышел аккуратный такой холмик, просто закачаешься. «Прапору б такой», – по-доброму подумал Фрол, но вслух не высказался.
Достав пустую пачку «Мальборо» из нагрудного кармана, Поколеновяма поставил ее в голове могилы, как мини-монумент.
– Спи спокойно, дорогой товарищ, – с чувством сказал он и посмотрел на часы. – Вот так, товарищи солдаты, будем провожать каждый бычок. Следите за чистотой и порядком, не допускайте антисанитарии.
Простаков утерся после земляных работ.
– Дебил.
И все равно он чувствовал себя виноватым за того, кто бросил каку на плац. Нехорошо. Антисанитария и в самом деле.
Неделя полетела в муштре и заботе. Процесс выпечки будущих солдат на карантине шел полным ходом.
Призывники формально не ходили в наряды. На практике послабление выражалось в гарантированном ночном сне с десяти вечера до шести утра, и то только после прибытия в часть Простакова. До него местные сержанты никого не боялись.
Фрол не сразу привык к крику дневального: «Рота, отбой!», «Рота, подъем!» Дневальный – это тот, который охраняет тумбочку на входе, а на самом деле отдых и покой своих товарищей. А в тумбочке всякие-разные журналы и уставы. Только не командиром роты придуманные, а теми, кто повыше. Некоторые безымянные авторы и умерли давно, а уставы остались.
Из радостного в учебке, кроме нормальной еды, а с Лехиным появлением в роте еще и сна, Фрол отмечал полное отсутствие домогательств к нему. Тут спасибо Простакову. Никто маленького обидеть не пытался. Если бы не его новый друг, то пиши пропало.
Другое дело ненавистный утренний осмотр. Воротничок чтоб чистый, сапоги чтоб напидорены, форма чтоб негрязная, пряжка на ремне чтоб надраена, чтоб ногтей не было, чтоб затылок не заросший, чтоб выбрит – задолбали!
Как хорошо было на гражданке. Встанешь, подойдешь к холодильничку, возьмешь баночку пивка, закуришь сигаретку, вернешься в кровать, обнимешь теплую сиську, включишь видик с порнушкой. Вау!
А эта ходьба строем! Ну не вышел он ростом. Все время один в конце шкандыбает. Другое дело Леха – он впереди, его всем видать. И зачем для того, чтобы дойти до столовой, надо три круга по плацу давать и песню орать?
«Где же ваши жены? Наши жены – пушки заряжены» – да кому это на хрен надо? Пушки, скажете тоже.
Зато Лехе нравится. Он идет и во всю глотку орет. В штабе стекла тихонько позвякивают – то ли от того, что так горлопанит, то ли от того, что топает один, как целый батальон.
В столовой ему на самом деле двойную пайку масла сообразили. «Два ивана». Хорошо, что не придумали тем, кто меньше метра шестидесяти двух, половинку от нормы давать.
И самое главное, в столовой не дают салаты. Фрол видел, что на складе овощи есть. В чем же проблема? Валетов не на шутку беспокоился о своем здоровье, его начало клинить на витаминах. Мысль о неполноценном рационе прочно засела у него в мозгах и отравляла каждый визит в столовую. Леха пессимизма не разделял, но невольно был вынужден слушать грамотно поставленное нытье.
Здоровый и бестолковый. Он не понимает, что их так надолго не хватит.
Капитан Большебобов про новобранцев не забывал и всякий раз упоминал о торжественном дне для каждого военнослужащего.
Перед отбоем с пятницы на субботу командир роты выстроил весь личный состав, сделал внушительную паузу и после двинул речь (любит базарить перед строем, зараза, ему б в артисты):
– Товарищи! Завтра у многих из вас свадьба. Вы женихи, Красная Армия – невеста. Одна на всех. Многие проведут беспокойную ночь, прощаясь с гражданской жизнью. Волнения объяснимы. Мероприятие начинается в десять ноль-ноль. В девять сорок пять у всех стоит на этом самом месте.
– Хи-хи.
– Не хи-хи, а аккуратно подшитые воротнички стоят. Завтра на плацу ножку, ручку тянуть. Песню ритмично орать. Роту перед генералом не позорить. В сопливых носах дырки не буравить, в карманах середину ног не чесать. Поколеновяма, выдайте бойцам парадную форму одежды.
– Есть.
– Тренировку по присяге проводили?
– Так точно.
Никто не спит. К утюгу очередь, нитки в дефиците. Прапорщик раздает консультации.
Армейский дурдом в действии. Какого хрена командир роты распорядился выдать парадку прямо накануне?
Формочку до ума надо довести. А если у вас старшина роты прапорщик Поколеновяма, то до безумия.
– Пойдем покурим, – Леха аккуратно воткнул иголку в китель.
Пере– и недоросток прошаркали тапочками в туалет. Встали у окна, закурили.
– Чего ты?.. – злился Фрол, у него еще не все было готово. Приходилось спешно ушивать китель – маленьких не оказалось.
– Слушай, – Простаков ломался, словно девушка.
– Ну, – напер Фрол. – Говори давай, мне и так витаминов не хватает, с завтрашнего дня мы с тобой в суточный наряд по бане идем, забыл? У меня форма не готова, в конце концов, – Фрол хлопнул себя по лбу, вспоминая гражданку. – Господи, какой херней я тут занимаюсь!
– Фрол, я не все буквы знаю. Читаю по слогам.
Валетов выбросил недокуренную сигарету в окно и, схватив гулливера за отвороты расстегнутого кителя, не подтянул его к себе, а, оторвавшись от пола, подтянулся сам.
– Ты сколько классов закончил, морда?
– Только никому не говори.
– Ну, – Фрол продолжал висеть на кителе.
– Четыре.
Мелкий плюхнулся на пол.
– Мать твою! Как же ты завтра присягу принимать будешь?
– Мне надо текст выучить, – промычала репа, стараясь не оторвать глаза от пола.
– Ты букварь-то видел по жизни?!
– Я только комиксы покупаю, там картинки.
– Там картинки, – передразнил Фрол. – Черепашки-ниндзя, да?!
– Тише ты. Не черепашки. Бэтмен. Понял?
Пришлось шевелиться.
Порывшись на верхней полке тумбочки, Фрол нащупал там ручку. Снова войдя в туалет, он вырвал несколько страниц из устава внутренней службы, используемого военнослужащими по прямому назначению. Устав же на бумаге напечатан. Плотная, но сойдет, если только нет реакции на свинец. Проще говоря, солдаты жопу уставами подтирают.
С листками он появился в коридоре и стал переписывать текст присяги со специально оформленного стенда.
Десять строчек крупными буквами, из которых две фамилия, имя, отчество, а перед ними только «Я».
Леха успел докурить и теперь с нетерпением ждал Фрола.
– Вот.
Простаков улыбнулся.
– Спасибо.
– Пока не за что. Повторяй за мной: я, Валетов... Вот черт... Я, Простаков Алексей, как тебя?..
– Дмитриевич.
– Давай.
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич, я Простаков Алексей Дмитриевич.
– Ты что, не знаешь, как тебя зовут, по два раза бубнишь?
– Знаю.
Слова «торжественно присягаю на верность своей Родине – Российской Федерации» – уложились в голове детины только через пятнадцать минут.
Леха не дурачился, он старался. Пот лил с него градом, но соединить вместе начало с куском из середины: «Клянусь свято соблюдать ее Конституцию и законы» он не мог.
Дружки снова закурили.
Фрол сомневался, осилят ли они весь текст до утра. А еще форму подгонять. Черт.
– Ты знаешь, какие ты буквы не знаешь?
Леха покраснел.
– Нет.
Фрол терпеливо переписал весь текст печатными.
– Читай вслух.
Облизнув губы, Леха начал:
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич...
Фрол снова курил. У него уже уши начали пухнуть от никотина. Пожрать бы чего, а нету. Леха путал «д» и «г», да еще «м» и «п».
– Ты слово «мама» знаешь? – зло шептал Фрол, раскрашивая страничку из устава крупными буквами.
– Знаю, есть у меня мама.
– Счастливчик. Вот «м», видишь. Сразу два копья тебе в жопу. На эту букву начинается еще такое слово как «мудак».
– Да запомнил я, чего ты, – отбивался Леха.
– А слово «папа» знаешь?
– Есть папа.
– Вот «п», вот видишь. На перекладину, на турник похоже. Еще есть слова на эту букву. Нет, слушай, ей-богу, вот я отслужу и издам букварь для взрослых, с картинками, все как положено. Стану миллионером.
– «П» – запомнил.
– Уверен?
– Да.
– Дальше, – Фрол пошел надрал еще листков, – «дядя», еще «дурак».
– Дебил, – подсказал Простаков.
– Молодец, – похвалил учитель. – И последняя «г», – он нарисовал букву на весь лист.
– Говно.
– Талант. Запомни, мудак, пи..ц, дебил, говно.
Фрол закрыл глаза. Нет, Леха не безнадежен. Он даже прочитал весь текст. Правда, посматривал в разрисованные листки, но в целом неплохо.
Поколеновяма, весь вычищенный до не могу, выстроил всю роту на этаже в половине десятого. На кителе орден Красной Звезды.
Фрол знал, что в тылу таких наград не заслужишь.
– Сегодня присяга. В честь такого праздника в части выходной день. В столовой соответствующий обед. Сейчас я лично осмотрю каждого. Не волнуйтесь, я не гинеколог.
Начался утренний осмотр с пристрастием.
Фрол время от времени поправлял сползающую на лоб фуражку и подтягивал белые перчатки. Все не в размер, все не в размер, черт.
Он помнил тех пацанов – наряд с кухни. Дюжина их забрела переночевать в роту, как раз когда они с Лехой, выучив присягу, спать шли.
Ни одного счастливого лица он не увидел.
Великая радость им подвалит после сегодняшней церемонии – наряды тащить. И так каждый день с лопатой в обнимку проходит, а в перерывах строевая подготовка. Теперь еще и ночью придется.
Без пятнадцати появился командир роты.
На груди ромбик – свидетельство окончания военного училища. Два рядка наградных планок от юбилейных медалек.
– Готовы, воины? Выходим строиться на плац.
Лозунг «Дедовщина не пройдет. Порядок будет за нами» покрасили свежей красной красочкой. Плац вычищен. Белая, свеженькая разметочка. Порядочек.
На небольшой трибуне подполковники, полковники. И народу!!! У-у-у!!! Все надраенные. Горстка чьих-то родственников. Все в гражданке. Мужики в куртках, плащах, кто-то в пиджаках – солнышко греет. Бабы. Бабы! Бабы, фиг с ними, что в юбках. Бабы там! Все в гражданке. Пестрое неорганизованное стадо с фотоаппаратами.
«Чьи это сородичи? Зачем пустили?» – Фрол скрипел зубами.
Леха, стоя первым, вертел головой. Появился и построился оркестр. Музычку забабахают. Прикольно. Посмотрел на другой конец строя.
Фрол стоял с кислой миной, убеждая себя в том, что лучше пусть уж его товарищ капитан приведет к присяге, нежели жлобы на гражданке под могильный крестик, и то в том случае, если тело двоюродная сестричка отыщет. Б-р-ррр.
Солнышко. Небо ясное. Тепло.
В тупом стоянии прошло полчаса. Наконец стоявший на трибуне майор проверил микрофон.
– Дивизия, смирно!
Тут полковник, что стоял немного правее трибуны, повернулся, приложил руку к виску и так пошел навстречу какому-то маленькому мужику, появившемуся в гордом одиночестве на другом конце плаца. Оба остановились прямо перед трибуной.
Фрол разглядел на маленьком генеральские погоны и задрал нос повыше.
– Товарищ генерал, дивизия для проведения военной присяги и строевого смотра построена. Начальник штаба дивизии полковник Авдонин.
Орал начштаба так, что и без микрофона всем было слышно. Фрол даже засомневался, сможет ли Леха перекричать офицера на спор.
Под музыку вынесли Государственный флаг России и знамя части. Наконец генерал с трибуны дал команду командирам частей начать приведение к присяге.
Шли по алфавиту.
Валетов отчеканил весь текст без запинки, расписался в указанном ему месте и встал в строй.
Сносно присягнули пастух Иванов и «Катерпиллер». Настала Лехина очередь.
– Рядовой Простаков! – вызвал Большебобов.
Здоровяк стоял как вкопанный.
– Рядовой Простаков!
– Я! – проснулся курсант учебной роты и вышел из строя. Подошел к столу, застеленному красным кумачом, принял из рук командира папку с текстом присяги.
Повернувшись к строю лицом, боец медленно и уверенно начал читать текст:
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич, торжественно присягаю на верность своей Родине – Российской Федерации.
Фрол искренне переживал за здоровяка. Пока все нормально. Пусть он и неуверенно читает, но не останавливается и не ошибается.
– Клянусь свято соблюгать, – он осекся, – извините, – «д» – дебил, «г» – говно, – произнес он под нос, – а, соблюдать.
– Что вы там бормочете?
– Говно, говорю.
У Большебобова начали шевелиться уши.
– Забыли, где находитесь, товарищ солдат?
– Букву не разобрал.
– Сначала.
И Леха начал заново, он дошел до «...строго выполнять требования воинских уставов» и вместо «выполнять» выдал «вымолнять».
– Как?! – тут же заметил капитан новую ошибку.
– Мудак! Капитан огляделся по сторонам. Похоже, никто из офицеров не слышал.
– Как ты смеешь?
– Да... Нет, это пи...ц?
– Да, полный, – ухмыльнулся Большебобов, видимо, успев придумать Лехе наказание сразу после проведения мероприятия. Он подошел к грамотею поближе. – Солдат, проснись. Башку напекло? Или торопишься закончить, чтоб быстрее выписать мочу из башки?
– Я «п» и «м» перепутал.
Фрол закатил глаза, с разных сторон понеслось: «гы-гы».
– ...приказы командиров и начальников. Вот теперь правильно читаю.
Большебобов стиснул челюсти, продолжая слушать уже не присягу, а галиматью.
– Клянусь достойно вымолнять, а, опять здесь пи...ц, выполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость, конституационный строй России, народ и Отечество.
Леха закончил, но легче ему не стало. Такое не простит ни один командир.
– Распишись вот здесь, – капитан указал концом маленькой указки место в списке.
Взяв дрожащей рукой лежащую на столе ручку, Леха поставил свою закорюку.
Когда вошли в роту, капитан тихо и вежливо попросил зайти Простакова в комнатушку.
Фролу и остальным не надо было прислушиваться. За дверью шла воспитательная работа на высоких тонах.
– Почему не доложил старшине роты, что не умеешь читать?
– Я уме-ею, – мычал новобранец, словно трехмесячный теленок, выпрашивающий молока у мамки.
– В уставе внутриказарменной службы четко и ясно мною написано: «Не умеющий читать, да начнет». Что это значит?
– Не зна-аю.
– Сколько ты классов на самом деле закончил?
– Четыре.
– В наряд! В баню! Чтобы там все блестело! Завтра утром присягу наизусть! Мой собственный устав внутриказарменной службы наизусть! Идите, рядовой!
– Так что же значит «да начнет»?
– Учить будешь, передросель, то есть переросток. Иди!
Старшим по наряду в баню пошел сержант Никодимов. Он принял помещение у саперов и в очень корректной форме, стараясь не вызвать раздражения у сердитого Простакова, стоя посреди раздевалки, объяснял:
– Завтра с утра начнется помывка личного состава. Между заходами есть десять минут времени. После каждой роты тряпки, бумагу, рванье в мусорку, пол вымыть, подоконники, лавки протереть, в самой бане шайки сложить в стопку. Обмылки убрать. Баня топится углем. Сейчас идете и несете четыре ведра угля со склада. Я покажу, взяли ведра, пошли.
Склад находился, как всегда в армии, рядом – в двухстах метрах от бани. Ближе просто негде хранить уголь.
– Чего творишь?! – заорал прапорщик вместо «два» и «один».
Замешкавшиеся были вытолкнуты скопом.
Злой прапорщик вышел на улицу.
– Простаков! Ты что творишь?
Леха был доволен.
– Аха-ха! – смеялся он. – Мы все успели, товарищ прапорщик, очкариков в роте нет!
После команды «отбой» прошло не более десяти минут, а в комнатушке появился сержант Никодимов. Личико у него было злое, садистское. Фрол с Лехой еще не знали, что сержанты в учебке с наступлением темноты превращаются в отборных скотов. Пацаны что-то говорили про наступающую ночь, но они как-то пропустили это мимо ушей. И так слишком много впечатлений.
– Всем добрый вечер! – издевательски произнес Никодимов. Следом за ним появилось еще двое из сержантского состава, куда крупнее и тупее первого.
– Здоров, – пробурчал Леха, переворачиваясь с боку на бок и почесывая друг о дружку торчащие за пределами кровати лапы, – а теперь не гунди и дай поспать.
– Запахи, подъем! Добрый дядя прапорщик ушел домой. Ваши жопы в нашем полном распоряжении!
Все вокруг стали вскакивать со своих мест. Фрол лежал в знак солидарности с дремлющим еще Простаковым, хотя у него под одеялом свело от страха обе ноги и мочевой пузырь.
Леха продрал глаза.
– И чего орать?!
– Ты не понял, куда попал, детина?! Умолкни! – К Лехе подлетел один из сержантов. Фрол его уже мысленно похоронил. Какая интересная рыжая, коротко стриженная черепушка. Жаль, если он ее проломит. Проломит?!
Фрол с верхней койки уговаривал Простакова:
– Леш, давай встанем, чего тебе стоит. Все уже построились.
Простаков улегся в одних трусах. Когда сержант сдернул с него одеяло, он сам же и отшатнулся от горы мускулов. Но заряд борзоты не давал ему остановиться.
– Мелкий, пошел в строй! – Он ухватил Фрола за шею и стряхнул с койки. Фрол полетел вниз, чудом не ломая себе кости и приземляясь на колени.
Случившееся далее нормальному разумению не поддавалось. Сержанты будут вспоминать этот финт до конца дней своих.
Простаков лягнул ногой в живот невоспитанного военнослужащего. Силы в удар он вложил достаточно для того, чтобы рыжий, пролетев по воздуху над Фролом, ударился о двухъярусную койку, стоящую в противоположном ряду.
Леха встал.
– Бить людей нехорошо.
Сержант Никодимов, глядя то на гору мышц, то на своего сослуживца, у которого, наверное, позвоночник стал фрагментом желудка, понимал, что он никого не знает, кто справился бы с этим чудовищем.
– Отбой! – скомандовал Алексей Дмитриевич Простаков нечеловеческим голосом.
Стекло в форточке разорвалось.
Десяток молодых бойцов, над которыми всласть издевались каждый вечер, стояли, не зная, что им делать.
– Вы что, не слышали, что вам сказали! – Никодимов продолжал смотреть на корчащегося от боли рыжего.
– Чего?! – уже спокойно пробасил Леха.
– Ничего, это я так, – сержант вытянулся почти по стойке «смирно». – Разрешите идти?
– Еще раз меня разбудишь, ударю. Будет больно.
Фрол медленно поднимался.
Сержантская делегация удалилась несолоно хлебавши. Не было даже обычных для таких случаев обещаний отыграться потом на всех из-за бунтарства одного здорового.
Фрол долго ворочался и не мог уснуть. Через час он растолкал Простакова.
– Слушай, правда у тебя знакомый генерал есть?
– Серпухов. На охоту с ним ходил на волков, – бормотал Леха одними губами, сладко причмокивая между словами, словно младенец.
– А чего ж не отмазался?
– У нас в роду не принято. Фрол, давай спать.
Старшина роты прапорщик Поколеновяма Сергей Сергеевич – ему ли придираться к фамилии Кратерский и имени Дормидонт? – выдавая новую форму пятого роста и немного поношенные сапоги сорок седьмого размера, объявил Простакову, что за ним восстановление двери и помощь дневальным при уборке туалета.
Леха остался доволен новой формой темно-зеленого цвета, как у всех, а к сапогам предъявил претензию:
– В них кто-то ходил.
Поколеновяма усмехнулся.
– Привередливый какой. Всего два месяца. Поменьше тебя будет, а ласта большая. Такие только на заказ шьют. Не обессудь.
– А почему два месяца?..
– С сержантами не ужился. Списали потом по здоровью.
– А я ужился, – Простаков улыбался.
– Вот и молодец. Одного из младших командиров увезли сегодня. Что-то с животом.
– Понос?
– Может быть. Завтрак в столовой, куда пришлось идти строем и горланить «Солдатушки, бравы ребятушки», произвел на Фрола и Леху положительное впечатление. С губой не сравнить: белый хлеб, яйцо, масло, каша на молоке. Только финиш по команде «закончить прием пищи». Пацаны, которые последними тарелки и чай берут, успевают только половину слопать. Горячее загружают. Язык потом облазит.
– Ни овощей, ни фруктов, – критически заметил Фрол, которого немного развезло после плотного завтрака.
– Нормально, – возразил Леха, которому добрая тетка на раздаче навалила каши с горой.
– Ничего подобного. Если не будет витаминов, у нас скоро волосы повылезают, болезни замучают, уставать будем.
Фрол был умный малый, и Леха верил ему без оглядки.
– И чего ж делать?
– Пока не знаю.
После завтрака прапорщик рассадил новобранцев в комнатушке и заставил всех разуться.
– Посмотрите на свои сапоги, – Поколеновяма прохаживался по узкому проходу. – Простаков, где научился портянки вертеть?
– В деревне.
– Молодец, покажешь другу Валетову. Все берем в руку левый сапог и смотрим на его пятку. Грязно, правда?
– У меня чисто, – возразил Дормидонт.
– Разговоры. Теперь ставим сапог на пол, смотрим на него сверху, и что мы видим?
– Дырку для ноги, – пробормотал сидящий рядом с Лехой крупный парнишка, работавший в своей деревне пастухом.
– Дырку для кой-чего, Иванов, ты у коров видел, а тут я вижу, что ни у кого нет блеска. Все усекают важность момента или у кого-то мысли ушли в сторону воспроизведения домашнего скота?
– У них все просто, – убедительно сообщил бывший пастух.
– У нас, в смысле у военных, тоже. Рассмотрели сапог. Теперь суем в него ногу. И после того, как стопа плотно вошла на место, быстро натираем тряпкой нос и пятку.
Прапорщик поставил туго зашнурованный и без того блестящий ботинок на табурет, заблаговременно закрытый газеткой, и с помощью тряпицы навел великолепный марафет.
– В день присяги, что состоится через неделю, вы должны надраить свои штиблеты в два раза лучше.
Простаков поднял руку. На лицо Сергей Сергеича легла большая тень.
– Что непонятно?
– Почему мне две пайки масла в столовой не дали? Мне же положено.
– В сортир, Простаков, в сортир. Там краны не чищены, очки не отскрябаны.
Леха захохотал.
– В чем дело?! – рявкнул Поколеновяма.
– Я понял, кто такие «очкисты». Это от дырки в туалете!
– Задолбали вы меня с утра своими дырками. Про сапоги все ясно?
– Так точно!!!
Следующий день ознаменовался событием, после которого Фрол серьезно засомневался в нормальности командного состава всей учебки в целом, в частности же, прапорщика Поколеновяма.
Началось все с того, что утром подняли их на полчаса раньше, чем обычно, и приказали выстроиться на плацу. Настроение у Сергея Сергеича было плохое, лучше б ему спать. Он прошелся вдоль строя, не проронив ни слова, молча развернулся и направился в обратную сторону.
Прапорщик резко остановился и пальцем указал себе под ноги.
– Что это такое?
Фрол вытянул шею, стараясь разглядеть со своего места. Вроде как бычок. Прапор до таких лет дожил, а не знает.
– Бычок, – ответил за всех Простаков.
– Это для тебя он бычок, для меня же все, что валяется на плацу, – тело, которое лежит здесь не по уставу. Валетов! В уставе написано, что на плацу разрешается беспорядочно валяться инородным телам?
– Никак нет! – истошно выкрикнул Фрол.
– Вот и я что-то такого не припомню. Какой из этого следует вывод? Тело нужно убрать куда следует, а не куда оно положено нерадивым солдатом. Лосев, принести с кухни музыкальные инструменты!
– Какие там инструменты?
– Выполнять приказание, солдат Лосев. Там знают какие. Скажете, я приказал. Валетов, коль ты крайний, роди сию минуту носилки. Будем переносить тело в человеческих условиях в полном смысле этого слова. Двое с другого конца берут лопату и начинают рыть могилу. По всем правилам: метр на два и два в глубину. Думаю, вон под тем деревом очень уютно. Там и упокоится безвременно ушедшая душа.
Шесть человек изобразили хор плакальщиц.
– Натуральнее, бабки, натуральнее. Кто еще, кроме вас, поплачет о несчастном теле. А вы, мужики, крепитесь.
Когда Фрол прибежал на место с раздобытыми носилками, трагедия развернулась не на шутку. Шестеро ненормальных выли, как кастрированные коты с придавленными хвостами, еще один, в центре, напевал какой-то нудный мотивчик со словами:
– Господу помолимся, господу помолимся, господу помо-оли-имся-я-я...
– Вот и гроб, – оживился прапорщик, – возложим на него тело, не по-христиански это – на земле валяться. Бабки, плачем с надрывом. Не расслабляемся, ответственный момент, тело в гроб кладут. Пошли теперь по одному. Покойного в лоб целуем. Отдадим последнюю почесть усопшему. Разбегаев, без вдохновения целуете, не воротить нос от покойника. Неужели на гражданке с девками не научился? А вот и оркестр подоспел. Оче-ень хорошо. Инструменты раздавать будем тем, кто хуже всех целуется. Первым на очереди Разбегаев. Тебе самая блатная роль – барабаном будешь. Отдать Разбегаеву кастрюлю и половник. Вижу, еще один отлынивает, не взасос целуется. Тарелками будешь, музыкальный ты мой.
Простаков и еще один призывник, габаритами чуть уступающий Алексею, копали, не останавливаясь. Грянула «музыка». Грохот алюминиевой посуды пародировал похоронный марш, но настолько отдаленно, что Простаков не решился бы такое утверждать даже за солидную сумму.
Тело, возложенное на носилки, подняли двое призывников.
– На кладбище идем торжественно, как на параде, подбородок выше, носочек тянем. Хорошо.
Медленно подошли к яме.
– Хорош рыть. Могильщики, вылазь.
Встали вокруг. Бычок, обвязав нитками, осторожно спустили в могилу и засыпали землей. Вышел аккуратный такой холмик, просто закачаешься. «Прапору б такой», – по-доброму подумал Фрол, но вслух не высказался.
Достав пустую пачку «Мальборо» из нагрудного кармана, Поколеновяма поставил ее в голове могилы, как мини-монумент.
– Спи спокойно, дорогой товарищ, – с чувством сказал он и посмотрел на часы. – Вот так, товарищи солдаты, будем провожать каждый бычок. Следите за чистотой и порядком, не допускайте антисанитарии.
Простаков утерся после земляных работ.
– Дебил.
И все равно он чувствовал себя виноватым за того, кто бросил каку на плац. Нехорошо. Антисанитария и в самом деле.
Неделя полетела в муштре и заботе. Процесс выпечки будущих солдат на карантине шел полным ходом.
Призывники формально не ходили в наряды. На практике послабление выражалось в гарантированном ночном сне с десяти вечера до шести утра, и то только после прибытия в часть Простакова. До него местные сержанты никого не боялись.
Фрол не сразу привык к крику дневального: «Рота, отбой!», «Рота, подъем!» Дневальный – это тот, который охраняет тумбочку на входе, а на самом деле отдых и покой своих товарищей. А в тумбочке всякие-разные журналы и уставы. Только не командиром роты придуманные, а теми, кто повыше. Некоторые безымянные авторы и умерли давно, а уставы остались.
Из радостного в учебке, кроме нормальной еды, а с Лехиным появлением в роте еще и сна, Фрол отмечал полное отсутствие домогательств к нему. Тут спасибо Простакову. Никто маленького обидеть не пытался. Если бы не его новый друг, то пиши пропало.
Другое дело ненавистный утренний осмотр. Воротничок чтоб чистый, сапоги чтоб напидорены, форма чтоб негрязная, пряжка на ремне чтоб надраена, чтоб ногтей не было, чтоб затылок не заросший, чтоб выбрит – задолбали!
Как хорошо было на гражданке. Встанешь, подойдешь к холодильничку, возьмешь баночку пивка, закуришь сигаретку, вернешься в кровать, обнимешь теплую сиську, включишь видик с порнушкой. Вау!
А эта ходьба строем! Ну не вышел он ростом. Все время один в конце шкандыбает. Другое дело Леха – он впереди, его всем видать. И зачем для того, чтобы дойти до столовой, надо три круга по плацу давать и песню орать?
«Где же ваши жены? Наши жены – пушки заряжены» – да кому это на хрен надо? Пушки, скажете тоже.
Зато Лехе нравится. Он идет и во всю глотку орет. В штабе стекла тихонько позвякивают – то ли от того, что так горлопанит, то ли от того, что топает один, как целый батальон.
В столовой ему на самом деле двойную пайку масла сообразили. «Два ивана». Хорошо, что не придумали тем, кто меньше метра шестидесяти двух, половинку от нормы давать.
И самое главное, в столовой не дают салаты. Фрол видел, что на складе овощи есть. В чем же проблема? Валетов не на шутку беспокоился о своем здоровье, его начало клинить на витаминах. Мысль о неполноценном рационе прочно засела у него в мозгах и отравляла каждый визит в столовую. Леха пессимизма не разделял, но невольно был вынужден слушать грамотно поставленное нытье.
Здоровый и бестолковый. Он не понимает, что их так надолго не хватит.
Капитан Большебобов про новобранцев не забывал и всякий раз упоминал о торжественном дне для каждого военнослужащего.
Перед отбоем с пятницы на субботу командир роты выстроил весь личный состав, сделал внушительную паузу и после двинул речь (любит базарить перед строем, зараза, ему б в артисты):
– Товарищи! Завтра у многих из вас свадьба. Вы женихи, Красная Армия – невеста. Одна на всех. Многие проведут беспокойную ночь, прощаясь с гражданской жизнью. Волнения объяснимы. Мероприятие начинается в десять ноль-ноль. В девять сорок пять у всех стоит на этом самом месте.
– Хи-хи.
– Не хи-хи, а аккуратно подшитые воротнички стоят. Завтра на плацу ножку, ручку тянуть. Песню ритмично орать. Роту перед генералом не позорить. В сопливых носах дырки не буравить, в карманах середину ног не чесать. Поколеновяма, выдайте бойцам парадную форму одежды.
– Есть.
– Тренировку по присяге проводили?
– Так точно.
Никто не спит. К утюгу очередь, нитки в дефиците. Прапорщик раздает консультации.
Армейский дурдом в действии. Какого хрена командир роты распорядился выдать парадку прямо накануне?
Формочку до ума надо довести. А если у вас старшина роты прапорщик Поколеновяма, то до безумия.
– Пойдем покурим, – Леха аккуратно воткнул иголку в китель.
Пере– и недоросток прошаркали тапочками в туалет. Встали у окна, закурили.
– Чего ты?.. – злился Фрол, у него еще не все было готово. Приходилось спешно ушивать китель – маленьких не оказалось.
– Слушай, – Простаков ломался, словно девушка.
– Ну, – напер Фрол. – Говори давай, мне и так витаминов не хватает, с завтрашнего дня мы с тобой в суточный наряд по бане идем, забыл? У меня форма не готова, в конце концов, – Фрол хлопнул себя по лбу, вспоминая гражданку. – Господи, какой херней я тут занимаюсь!
– Фрол, я не все буквы знаю. Читаю по слогам.
Валетов выбросил недокуренную сигарету в окно и, схватив гулливера за отвороты расстегнутого кителя, не подтянул его к себе, а, оторвавшись от пола, подтянулся сам.
– Ты сколько классов закончил, морда?
– Только никому не говори.
– Ну, – Фрол продолжал висеть на кителе.
– Четыре.
Мелкий плюхнулся на пол.
– Мать твою! Как же ты завтра присягу принимать будешь?
– Мне надо текст выучить, – промычала репа, стараясь не оторвать глаза от пола.
– Ты букварь-то видел по жизни?!
– Я только комиксы покупаю, там картинки.
– Там картинки, – передразнил Фрол. – Черепашки-ниндзя, да?!
– Тише ты. Не черепашки. Бэтмен. Понял?
Пришлось шевелиться.
Порывшись на верхней полке тумбочки, Фрол нащупал там ручку. Снова войдя в туалет, он вырвал несколько страниц из устава внутренней службы, используемого военнослужащими по прямому назначению. Устав же на бумаге напечатан. Плотная, но сойдет, если только нет реакции на свинец. Проще говоря, солдаты жопу уставами подтирают.
С листками он появился в коридоре и стал переписывать текст присяги со специально оформленного стенда.
Десять строчек крупными буквами, из которых две фамилия, имя, отчество, а перед ними только «Я».
Леха успел докурить и теперь с нетерпением ждал Фрола.
– Вот.
Простаков улыбнулся.
– Спасибо.
– Пока не за что. Повторяй за мной: я, Валетов... Вот черт... Я, Простаков Алексей, как тебя?..
– Дмитриевич.
– Давай.
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич, я Простаков Алексей Дмитриевич.
– Ты что, не знаешь, как тебя зовут, по два раза бубнишь?
– Знаю.
Слова «торжественно присягаю на верность своей Родине – Российской Федерации» – уложились в голове детины только через пятнадцать минут.
Леха не дурачился, он старался. Пот лил с него градом, но соединить вместе начало с куском из середины: «Клянусь свято соблюдать ее Конституцию и законы» он не мог.
Дружки снова закурили.
Фрол сомневался, осилят ли они весь текст до утра. А еще форму подгонять. Черт.
– Ты знаешь, какие ты буквы не знаешь?
Леха покраснел.
– Нет.
Фрол терпеливо переписал весь текст печатными.
– Читай вслух.
Облизнув губы, Леха начал:
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич...
Фрол снова курил. У него уже уши начали пухнуть от никотина. Пожрать бы чего, а нету. Леха путал «д» и «г», да еще «м» и «п».
– Ты слово «мама» знаешь? – зло шептал Фрол, раскрашивая страничку из устава крупными буквами.
– Знаю, есть у меня мама.
– Счастливчик. Вот «м», видишь. Сразу два копья тебе в жопу. На эту букву начинается еще такое слово как «мудак».
– Да запомнил я, чего ты, – отбивался Леха.
– А слово «папа» знаешь?
– Есть папа.
– Вот «п», вот видишь. На перекладину, на турник похоже. Еще есть слова на эту букву. Нет, слушай, ей-богу, вот я отслужу и издам букварь для взрослых, с картинками, все как положено. Стану миллионером.
– «П» – запомнил.
– Уверен?
– Да.
– Дальше, – Фрол пошел надрал еще листков, – «дядя», еще «дурак».
– Дебил, – подсказал Простаков.
– Молодец, – похвалил учитель. – И последняя «г», – он нарисовал букву на весь лист.
– Говно.
– Талант. Запомни, мудак, пи..ц, дебил, говно.
Фрол закрыл глаза. Нет, Леха не безнадежен. Он даже прочитал весь текст. Правда, посматривал в разрисованные листки, но в целом неплохо.
Поколеновяма, весь вычищенный до не могу, выстроил всю роту на этаже в половине десятого. На кителе орден Красной Звезды.
Фрол знал, что в тылу таких наград не заслужишь.
– Сегодня присяга. В честь такого праздника в части выходной день. В столовой соответствующий обед. Сейчас я лично осмотрю каждого. Не волнуйтесь, я не гинеколог.
Начался утренний осмотр с пристрастием.
Фрол время от времени поправлял сползающую на лоб фуражку и подтягивал белые перчатки. Все не в размер, все не в размер, черт.
Он помнил тех пацанов – наряд с кухни. Дюжина их забрела переночевать в роту, как раз когда они с Лехой, выучив присягу, спать шли.
Ни одного счастливого лица он не увидел.
Великая радость им подвалит после сегодняшней церемонии – наряды тащить. И так каждый день с лопатой в обнимку проходит, а в перерывах строевая подготовка. Теперь еще и ночью придется.
Без пятнадцати появился командир роты.
На груди ромбик – свидетельство окончания военного училища. Два рядка наградных планок от юбилейных медалек.
– Готовы, воины? Выходим строиться на плац.
Лозунг «Дедовщина не пройдет. Порядок будет за нами» покрасили свежей красной красочкой. Плац вычищен. Белая, свеженькая разметочка. Порядочек.
На небольшой трибуне подполковники, полковники. И народу!!! У-у-у!!! Все надраенные. Горстка чьих-то родственников. Все в гражданке. Мужики в куртках, плащах, кто-то в пиджаках – солнышко греет. Бабы. Бабы! Бабы, фиг с ними, что в юбках. Бабы там! Все в гражданке. Пестрое неорганизованное стадо с фотоаппаратами.
«Чьи это сородичи? Зачем пустили?» – Фрол скрипел зубами.
Леха, стоя первым, вертел головой. Появился и построился оркестр. Музычку забабахают. Прикольно. Посмотрел на другой конец строя.
Фрол стоял с кислой миной, убеждая себя в том, что лучше пусть уж его товарищ капитан приведет к присяге, нежели жлобы на гражданке под могильный крестик, и то в том случае, если тело двоюродная сестричка отыщет. Б-р-ррр.
Солнышко. Небо ясное. Тепло.
В тупом стоянии прошло полчаса. Наконец стоявший на трибуне майор проверил микрофон.
– Дивизия, смирно!
Тут полковник, что стоял немного правее трибуны, повернулся, приложил руку к виску и так пошел навстречу какому-то маленькому мужику, появившемуся в гордом одиночестве на другом конце плаца. Оба остановились прямо перед трибуной.
Фрол разглядел на маленьком генеральские погоны и задрал нос повыше.
– Товарищ генерал, дивизия для проведения военной присяги и строевого смотра построена. Начальник штаба дивизии полковник Авдонин.
Орал начштаба так, что и без микрофона всем было слышно. Фрол даже засомневался, сможет ли Леха перекричать офицера на спор.
Под музыку вынесли Государственный флаг России и знамя части. Наконец генерал с трибуны дал команду командирам частей начать приведение к присяге.
Шли по алфавиту.
Валетов отчеканил весь текст без запинки, расписался в указанном ему месте и встал в строй.
Сносно присягнули пастух Иванов и «Катерпиллер». Настала Лехина очередь.
– Рядовой Простаков! – вызвал Большебобов.
Здоровяк стоял как вкопанный.
– Рядовой Простаков!
– Я! – проснулся курсант учебной роты и вышел из строя. Подошел к столу, застеленному красным кумачом, принял из рук командира папку с текстом присяги.
Повернувшись к строю лицом, боец медленно и уверенно начал читать текст:
– Я, Простаков Алексей Дмитриевич, торжественно присягаю на верность своей Родине – Российской Федерации.
Фрол искренне переживал за здоровяка. Пока все нормально. Пусть он и неуверенно читает, но не останавливается и не ошибается.
– Клянусь свято соблюгать, – он осекся, – извините, – «д» – дебил, «г» – говно, – произнес он под нос, – а, соблюдать.
– Что вы там бормочете?
– Говно, говорю.
У Большебобова начали шевелиться уши.
– Забыли, где находитесь, товарищ солдат?
– Букву не разобрал.
– Сначала.
И Леха начал заново, он дошел до «...строго выполнять требования воинских уставов» и вместо «выполнять» выдал «вымолнять».
– Как?! – тут же заметил капитан новую ошибку.
– Мудак! Капитан огляделся по сторонам. Похоже, никто из офицеров не слышал.
– Как ты смеешь?
– Да... Нет, это пи...ц?
– Да, полный, – ухмыльнулся Большебобов, видимо, успев придумать Лехе наказание сразу после проведения мероприятия. Он подошел к грамотею поближе. – Солдат, проснись. Башку напекло? Или торопишься закончить, чтоб быстрее выписать мочу из башки?
– Я «п» и «м» перепутал.
Фрол закатил глаза, с разных сторон понеслось: «гы-гы».
– ...приказы командиров и начальников. Вот теперь правильно читаю.
Большебобов стиснул челюсти, продолжая слушать уже не присягу, а галиматью.
– Клянусь достойно вымолнять, а, опять здесь пи...ц, выполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость, конституационный строй России, народ и Отечество.
Леха закончил, но легче ему не стало. Такое не простит ни один командир.
– Распишись вот здесь, – капитан указал концом маленькой указки место в списке.
Взяв дрожащей рукой лежащую на столе ручку, Леха поставил свою закорюку.
Когда вошли в роту, капитан тихо и вежливо попросил зайти Простакова в комнатушку.
Фролу и остальным не надо было прислушиваться. За дверью шла воспитательная работа на высоких тонах.
– Почему не доложил старшине роты, что не умеешь читать?
– Я уме-ею, – мычал новобранец, словно трехмесячный теленок, выпрашивающий молока у мамки.
– В уставе внутриказарменной службы четко и ясно мною написано: «Не умеющий читать, да начнет». Что это значит?
– Не зна-аю.
– Сколько ты классов на самом деле закончил?
– Четыре.
– В наряд! В баню! Чтобы там все блестело! Завтра утром присягу наизусть! Мой собственный устав внутриказарменной службы наизусть! Идите, рядовой!
– Так что же значит «да начнет»?
– Учить будешь, передросель, то есть переросток. Иди!
Старшим по наряду в баню пошел сержант Никодимов. Он принял помещение у саперов и в очень корректной форме, стараясь не вызвать раздражения у сердитого Простакова, стоя посреди раздевалки, объяснял:
– Завтра с утра начнется помывка личного состава. Между заходами есть десять минут времени. После каждой роты тряпки, бумагу, рванье в мусорку, пол вымыть, подоконники, лавки протереть, в самой бане шайки сложить в стопку. Обмылки убрать. Баня топится углем. Сейчас идете и несете четыре ведра угля со склада. Я покажу, взяли ведра, пошли.
Склад находился, как всегда в армии, рядом – в двухстах метрах от бани. Ближе просто негде хранить уголь.