Страница:
Сели прямо в ремонтном боксе кружком.
– Зарплаты не хватает, товарищ лейтенант? – Кикимор лопал постные щи. – В парк кушать ходите?
– Ага, не хватает, – охотно согласился офицер, не замечая откровенного хамства.
А ведь только благодаря Мудрецкому у них на обед, кроме столовской жрачки, еще и пара банок тушенки. Мог бы и спасибо сказать. Но оборзевший дед уже и забыл, когда говорил в последний раз хорошие слова.
– Солдатское – оно лучше. С него летающих по ночам военнослужащих не видишь. Спишь спокойно.
Лейтенант вздрогнул. Неужели все не сон? Не может быть. А если... Нет. Хм, долг платежом красен, суки.
Молча полопав, труженики свалили котелки Бабе Варе и пошли в курилку подымить.
На территории парка нельзя, а в строго отведенном месте – пожалуйста.
Ни с кем не делясь, Кикимор задымил «Мальборо», ловко выхватив толстыми пальцами из-за голенища укороченного сапога зажигалку, для которой он сделал специальный кармашек.
Прапорщик вытащил едкую дрянь без фильтра. Пацаны обошлись дешевыми российскими. Лейтенант сел за компанию на лавочку, задымил «Космосом».
В присутствии Кикимора разговор не клеился. Только Фрол ничего не замечал. В нем зародилась идея.
Лехе долго шептать на ухо не пришлось. Витек тоже не возражал. Для него вообще никакого риска.
Петр Петрович стряхнул с усов табак, выкинул бычок в пожарную двухсотлитровую бочку с водой, где и без того плавало окурков в сто слоев, набросанных туда по местной традиции за несколько лет.
– Хорош, пацаны, работа ждет.
Батраков с Петрушевским как-то сразу подорвались.
– Идем, – быстро ответил Резинкин, вскакивая. Обогнув Батракова и Петруся, он быстро пошел за прапорщиком, потом повернулся.
– Женя, у меня вопрос по двигателю...
– Чего? – недовольно забухтел дед и потопал к Витьку, увлекая ефрейтора за собой.
Лейтенант тоже поднялся и пошел. Фрол с Лехой тщательно оправляли форму, пока Мудрецкий не скрылся за кузовом «Урала».
– Вы чего, душары? Вконец упидараситься тут решили? – Кирпичев харкнул Фролу на штанину.
Леха молча посмотрел по сторонам.
– Ты чего озираешься, туша? Иди работай! – В голосе Кикимора послышался визг и страх.
Фрол заставил себя вспомнить обычные базары братвы. Он подошел к папе взвода вплотную. Сзади тучей навис Простаков.
– Мудель, хайло завали, или я тебе его заштопаю.
– Чего?! – попытался закипеть Кикимор, отрывая зад, но удар огромного кулака в лоб откуда-то сверху осадил дядю.
– Сиди, – вымолвил гигант.
– Глаза, – вымолвил бледный старослужащий.
Фрол оглянулся. Красные, горящие изнутри огнем, они не могли принадлежать человеку.
Подавившись глотком воздуха, Кикимор ничего не мог больше сказать.
Отпихнув в сторону малыша, Простаков поднял в воздух добычу и, перевернув вниз головой, поднес к бочке с бычками.
Кикимор стал недуром орать: «Помогите!!!», что не могло не понравиться Фролу, бежавшему рядом и читавшему нотацию:
– Еще раз к нам пристанешь, я ему скажу, он тебя за яйца на сосну подвесит.
Не раздумывая, Леха воткнул Кикимора в дерьмо вниз головой. Содержимое огромной плевательницы, сдобренное бычками, полилось через край.
Лейтенант вернулся на крик. Простаков стоял довольный, лишь придерживая дрыгающиеся ноги.
– Вы что?! – перепугался Мудрецкий. – Вытащите немедленно его.
Леха побледнел. Фрол сплюнул с досады.
– Все, бля, дисбат.
Подойдя к солдатам ближе, лейтенант сделал отрицательный жест рукой, покачав открытой ладонью вправо-влево.
Кикимор зацепился за края бочки и стал сам себя вытаскивать. Лейтенант показал большим пальцем вниз. У Валетова отлегло от сердца. Неужели комвзвода на их стороне?! Послышался глухой удар головы о дно бочки. Леха, расстаравшись, воткнул кренделя поглубже.
– Отпустите немедленно! – кричал лейтенант, стоя в непосредственной близости, потом тихо добавил: – Помакай чуток. Прекратить! – гаркнул он, на этот раз разрешая начать подъем.
Кикимор отплевывался долго, согнувшись в три погибели. Закончив вытаскивать изо рта использованные сигаретные фильтры, он, не стесняясь лейтенанта, зло прошептал:
– Вы трупы.
Мудрецкий нахмурился.
– Рядовой Простаков.
– Я.
– Повторите.
Леха снова дал в бубен Кикимору, тот отправился вначале в нокдаун, а потом – снова в бочку.
После второго макания Кирпичев молчал. Лейтенант огляделся.
– Ну вот и замечательно. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Идите в роту, Кирпичев. Приведите себя в порядок. Смотреть противно.
Дембель ушел. За его спиной Мудрецкий поймал Фрола за руку:
– Как спалось сегодня?
– Товарищ лейтенант, – удивился Фрол. – Мы же духи, а духи не спят.
– Понятно.
– Я могу идти?
– Иди.
Фрол поделился с Лехой страхами по поводу предстоящей ночи в казарме.
– Не ссы, – коротко ответил здоровяк. Но от Валетова не ускользнула неуверенность в голосе.
– Постараюсь. Была бы возможность – купил бы памперсы.
– Чего?
– Ваты б в жопу натолкал.
– А, извини, не понял сразу.
Вопреки ожиданиям, ночь прошла спокойно. Многие духи и слоны на следующее утро не скрывали удивления, по-тихому обмениваясь комментариями. Сопоставить тихую ночь с ввалившимся в роту вчера после обеда злым и мокрым Кикимором не составило труда.
Что произошло?
Ответ на сей актуальный вопрос оставался для большинства загадкой.
Штиль затянулся на несколько дней. Новички старались как можно быстрее привыкнуть к местным порядкам и отвратительной кормежке. Последнее не удавалось здесь еще никому.
Фрол изредка рассказывал Бабе Варе, как хорошо кормят в учебке. Бабочкин трепал об этом остальным, не забывая добавлять про кросс в три километра каждое утро и зверей сержантов.
Зарядки по всей строгости тут уж давно не помнили. И без нее хорошо. Работы каждый день только прибавляется, а народу сколько есть, столько и есть.
Глава 7
– Зарплаты не хватает, товарищ лейтенант? – Кикимор лопал постные щи. – В парк кушать ходите?
– Ага, не хватает, – охотно согласился офицер, не замечая откровенного хамства.
А ведь только благодаря Мудрецкому у них на обед, кроме столовской жрачки, еще и пара банок тушенки. Мог бы и спасибо сказать. Но оборзевший дед уже и забыл, когда говорил в последний раз хорошие слова.
– Солдатское – оно лучше. С него летающих по ночам военнослужащих не видишь. Спишь спокойно.
Лейтенант вздрогнул. Неужели все не сон? Не может быть. А если... Нет. Хм, долг платежом красен, суки.
Молча полопав, труженики свалили котелки Бабе Варе и пошли в курилку подымить.
На территории парка нельзя, а в строго отведенном месте – пожалуйста.
Ни с кем не делясь, Кикимор задымил «Мальборо», ловко выхватив толстыми пальцами из-за голенища укороченного сапога зажигалку, для которой он сделал специальный кармашек.
Прапорщик вытащил едкую дрянь без фильтра. Пацаны обошлись дешевыми российскими. Лейтенант сел за компанию на лавочку, задымил «Космосом».
В присутствии Кикимора разговор не клеился. Только Фрол ничего не замечал. В нем зародилась идея.
Лехе долго шептать на ухо не пришлось. Витек тоже не возражал. Для него вообще никакого риска.
Петр Петрович стряхнул с усов табак, выкинул бычок в пожарную двухсотлитровую бочку с водой, где и без того плавало окурков в сто слоев, набросанных туда по местной традиции за несколько лет.
– Хорош, пацаны, работа ждет.
Батраков с Петрушевским как-то сразу подорвались.
– Идем, – быстро ответил Резинкин, вскакивая. Обогнув Батракова и Петруся, он быстро пошел за прапорщиком, потом повернулся.
– Женя, у меня вопрос по двигателю...
– Чего? – недовольно забухтел дед и потопал к Витьку, увлекая ефрейтора за собой.
Лейтенант тоже поднялся и пошел. Фрол с Лехой тщательно оправляли форму, пока Мудрецкий не скрылся за кузовом «Урала».
– Вы чего, душары? Вконец упидараситься тут решили? – Кирпичев харкнул Фролу на штанину.
Леха молча посмотрел по сторонам.
– Ты чего озираешься, туша? Иди работай! – В голосе Кикимора послышался визг и страх.
Фрол заставил себя вспомнить обычные базары братвы. Он подошел к папе взвода вплотную. Сзади тучей навис Простаков.
– Мудель, хайло завали, или я тебе его заштопаю.
– Чего?! – попытался закипеть Кикимор, отрывая зад, но удар огромного кулака в лоб откуда-то сверху осадил дядю.
– Сиди, – вымолвил гигант.
– Глаза, – вымолвил бледный старослужащий.
Фрол оглянулся. Красные, горящие изнутри огнем, они не могли принадлежать человеку.
Подавившись глотком воздуха, Кикимор ничего не мог больше сказать.
Отпихнув в сторону малыша, Простаков поднял в воздух добычу и, перевернув вниз головой, поднес к бочке с бычками.
Кикимор стал недуром орать: «Помогите!!!», что не могло не понравиться Фролу, бежавшему рядом и читавшему нотацию:
– Еще раз к нам пристанешь, я ему скажу, он тебя за яйца на сосну подвесит.
Не раздумывая, Леха воткнул Кикимора в дерьмо вниз головой. Содержимое огромной плевательницы, сдобренное бычками, полилось через край.
Лейтенант вернулся на крик. Простаков стоял довольный, лишь придерживая дрыгающиеся ноги.
– Вы что?! – перепугался Мудрецкий. – Вытащите немедленно его.
Леха побледнел. Фрол сплюнул с досады.
– Все, бля, дисбат.
Подойдя к солдатам ближе, лейтенант сделал отрицательный жест рукой, покачав открытой ладонью вправо-влево.
Кикимор зацепился за края бочки и стал сам себя вытаскивать. Лейтенант показал большим пальцем вниз. У Валетова отлегло от сердца. Неужели комвзвода на их стороне?! Послышался глухой удар головы о дно бочки. Леха, расстаравшись, воткнул кренделя поглубже.
– Отпустите немедленно! – кричал лейтенант, стоя в непосредственной близости, потом тихо добавил: – Помакай чуток. Прекратить! – гаркнул он, на этот раз разрешая начать подъем.
Кикимор отплевывался долго, согнувшись в три погибели. Закончив вытаскивать изо рта использованные сигаретные фильтры, он, не стесняясь лейтенанта, зло прошептал:
– Вы трупы.
Мудрецкий нахмурился.
– Рядовой Простаков.
– Я.
– Повторите.
Леха снова дал в бубен Кикимору, тот отправился вначале в нокдаун, а потом – снова в бочку.
После второго макания Кирпичев молчал. Лейтенант огляделся.
– Ну вот и замечательно. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Идите в роту, Кирпичев. Приведите себя в порядок. Смотреть противно.
Дембель ушел. За его спиной Мудрецкий поймал Фрола за руку:
– Как спалось сегодня?
– Товарищ лейтенант, – удивился Фрол. – Мы же духи, а духи не спят.
– Понятно.
– Я могу идти?
– Иди.
Фрол поделился с Лехой страхами по поводу предстоящей ночи в казарме.
– Не ссы, – коротко ответил здоровяк. Но от Валетова не ускользнула неуверенность в голосе.
– Постараюсь. Была бы возможность – купил бы памперсы.
– Чего?
– Ваты б в жопу натолкал.
– А, извини, не понял сразу.
Вопреки ожиданиям, ночь прошла спокойно. Многие духи и слоны на следующее утро не скрывали удивления, по-тихому обмениваясь комментариями. Сопоставить тихую ночь с ввалившимся в роту вчера после обеда злым и мокрым Кикимором не составило труда.
Что произошло?
Ответ на сей актуальный вопрос оставался для большинства загадкой.
Штиль затянулся на несколько дней. Новички старались как можно быстрее привыкнуть к местным порядкам и отвратительной кормежке. Последнее не удавалось здесь еще никому.
Фрол изредка рассказывал Бабе Варе, как хорошо кормят в учебке. Бабочкин трепал об этом остальным, не забывая добавлять про кросс в три километра каждое утро и зверей сержантов.
Зарядки по всей строгости тут уж давно не помнили. И без нее хорошо. Работы каждый день только прибавляется, а народу сколько есть, столько и есть.
Глава 7
Подстава
В поле одиноко стояла небольшая палатка из толстой черной резины и грелась на жарком майском солнце. Время от времени по идущим внутрь шлангам под купол с помощью компрессора и смесителя, установленных на шасси «ЗИЛ-131», закачивался воздух со слаботоксичным веществом.
Капитан медицинской службы, набросив халат на голое тело, сидел на шатком табурете за столом, поставленным в чистом поле, и перечитывал список военнослужащих.
Комбат Стойлохряков тихо покуривал в сторонке, время от времени поглядывая на деревянные ящики с упакованными в них новыми противогазами.
Рядом со своим добром на раскладном стульчике, подогнув под себя колени, разместился мужик лет сорока в гражданском. Представитель завода-изготовителя нервничал, так как сейчас будут проводиться первые полевые испытания их нового изделия.
В точно назначенное время подъехал «ГАЗ-66». Отдельный взвод РХБЗ начал вяло выгружать конечности.
– В темпе! – гаркнул отец родной, раздражаясь медленными перемещениями тел в пространстве.
Построились. В пятый раз за утро.
Все смотрели на резиновую палатку, находящуюся в сотне метров, на машину, стоящую с запущенным двигателем рядом с ней. Около имущества почему-то никого не наблюдалось. – Сейчас наденете защиту и противогазы, затем на пятнадцать минут в палатку.
Представитель завода лично дал каждому новенький гандончик из серой резины, с одним сплошным стеклом и без привычной коробки с угольной шихтой.
– Фильтр расположен в районе щек, – бормотал дядя в гражданском каждому.
Простаков переглянулся с Агаповым, и дембель заголосил:
– А это не вредно для здоровья, товарищ подполковник?
– Не вредно, – успокаивал комбат. – В первый раз в палатку, что ли?
– Новые, да? – глядя, как бледный и потный дядя дает каждому его размерчик, Петрусь занервничал. – А доктор зачем? Они же новые?
– Взвод, смирно! Надеваем защиту, заходим в палатку и садимся на травку. Через пятнадцать минут выходим.
– Что там? Слезоточивый газ? – забухтел Кикимор.
Комбат его не слушал.
– Взвод! Химическая атака, тревога и нападение, все вместе! – Пузо подполковника интенсивно заколыхалось.
Внутри палатки горела двенадцативольтовая лампочка. Света хватало на то, чтобы не натыкаться друг на друга. Дышать через новые противогазы легко, и одно большое стекло способствует лучшему обзору. Только жарко. Пот льет, не переставая.
Химвзвод дисциплинированно отсидел положенное и в полном составе спокойно вышел из палатки.
Каждый после того, как снимал защиту, подходил к пьяному доктору, безуспешно скрывавшему блеск косых глаз за полупрозрачными очками. Халат на голом торсе пропитался потом и покрылся пятнами на спине и под мышками.
Врач глянул на щуплого, измочаленного процедурой Валетова, вцепившегося обеими руками во фляжку с драгоценной водой, и вернулся к журналу, где стал заполнять одну за другой колонки, стоящие напротив фамилии военнослужащего.
– Самочувствие?
Валетов заныл:
– Дяденька, напишите чего-нибудь, чтобы я уехал отсюда, а?
– Я напишу, и армия не получит новые противогазы. Да что ты, милый. Даже если тебе плохо, тебе все равно хорошо.
– Тогда на хера вопросы?
– Меня предупреждали, что химики большие оригиналы. Голова болит?
– Попа. Долго на земле пришлось сидеть.
– Пи..уй отсюда! Следующий!
Дождавшись своей очереди, Простаков тихонько подошел к доктору, а тот все писал что-то про ефрейтора Петрушевского. Здоровая туша бросила тень на журнал, солнце перестало светить на бумагу, и глазам стало легче.
Капитан посмотрел вверх.
– Ух, два ивана, вот так и стой. Самочувствие?
– Чего?
– Самочувствие, спрашиваю.
Леха почесал под левой подмышкой. Кителя на нем не было, стоял он в майке, и доктор видел, как здоровая лапа скребет под клоком черных волос.
– Чего это такое, ваше чувствие?
– Недоразвитие? – Капитан с неподдельным интересом впялился в черные глазищи.
– Обижаете, у меня член до колен.
– Шутишь, рядовой. А вот отрежу тебе половину.
Простаков искренне обиделся.
– Вас, военных, ничем не удивить. А пацаны еще в деревне бегали глядеть на меня, когда я в баню ходил. И не надо говорить, что я не развитый.
Резинкин зевал на солнце и любовался родными просторами.
– Самочувствие?
– Доктор, плохо мне.
– Да?.. Что-то не вижу.
Резинкин схватился за голову.
– А так?
– Не катит. Плохо получается. Здоров ты, воин. Головка болит?
– Ага, постоянно хочется, особенно когда подышишь в палатке через противогаз.
– Понимаю. Могу посоветовать от болей в головке следующее: наденьте обтягивающее белье, попытайтесь сменить аромат духов, побрейтесь, сделайте пирсинг, слушая песни двух любящих друг друга девушек, внушите себе, что вы лесбиянка. И нужда в головке отпадет сама. – Спасибо, доктор, вы так добры ко мне.
– Деточка, я добр ко всем.
– Я чувствую, что поменялся, может быть, мы, как две девушки, встретимся как-нибудь в кустиках?
– Пшел вон, смерд! Следующий!
Лейтенант Мудрецкий вовремя не заметил, как за каким-то лешим подошел Стойлохряков – комбат и местный царь. Просто царь.
Нижняя тяжеленная челюсть за массивными свисающими щеками едва уловимо ходила вверх-вниз, раздался рык, и на молоденькие деревца, стоящие за спинами построенных в шеренгу бойцов, налетел майский ветерок. Рядовой Резинкин, торчащий в середине, позволил себе вернуть на место сдвинувшуюся набок кепку. Этот красномордый, огромнопузый, с выпученными глазами мужик обладал природным даром замечать недостатки и недостаточки. Обязательно что-нибудь, да найдет, до кого-нибудь, да докопается.
Услышав за спиной рык вожака стаи, молодой самец Мудрецкий принял принудительно-уставную стойку.
Неловко приложив к полевой кепке руку, Юра хотел что-то там доложить, но брошенное толстыми сухими губами «Вольно!» отодвинуло его на два метра назад. Пространства как раз хватило, для того чтобы власть смогла повернуться к бойцам лицом.
– Когда домой, Агапов? – Комбат уставился на известного в батальоне дембеля, проявлявшего чрезмерную любовь к одеколонам, душистым шампуням, увлажняющим кремам для кожи, фирменным бритвенным станкам и прочим гигиеническим средствам.
Сто восемьдесят два сантиметра армейской красоты зашевелили еще более толстыми, чем у комбата, губами:
– Варя!
Замыкающий строй Бабочкин Валера, попросту Баба Варя, сделал шаг вперед и доложил звонким голосом:
– Товарищ подполковник, его «высокоблагородию» старшему сержанту Агапову, чести и совести нашего взвода, осталось находиться в расположении всеми нами любимой воинской части, к его счастью и нашему сожалению, всего тридцать девять суток.
Баба Варя, шагнув назад, вернулся на прежнее место.
– Значит, тридцать девять, «ваше благородие». Пожалуй, округлим до сорока.
– Товарищ подполковник... – замычал толстогубый теленок.
– Молчи, а то округлю до пятидесяти, а там и до ста.
Старший сержант потух, словно хлипкая свечка в торте под дуновением взрослого дяди.
– Дисциплина! – хмыкнул Стойлохряков. Натренированное лопать жрачку пузо колыхнулось.
Мудрецкий густо покраснел. Ему показалось, что после этой фразы его вогнали в землю по колено.
– Спасибо, Агапов, просветил. И справочная хорошо работает. На сельской ферме не хочешь оставшиеся дни провести?
Агапов не хотел, он уже никуда не хотел, кроме как домой. Мудрая воинская наука научила его вперед не лезть, поэтому спрашивать «зачем?» он не стал.
Подполковник объяснил сам:
– Пошел бы коров доить, потренировался бы девкам сиськи мять. А то придешь из армии, а квалификации никакой.
Из всех присутствующих хмыкнуть решился лишь стоящий первым сержант Батраков, остальные позволили себе лишь улыбнуться, да и то про себя. Агап засечет, сутки покоя не даст.
– Разговор-ч-ч-чики! – прикрикнул Мудрецкий, переминаясь с ноги на ногу, чтобы удержать равновесие.
Это была его очередная попойка. Не минул и месяц службы, а он уже не помнил дня, когда бы не принимал внутрь. Так часто на гражданке он не хлыстал. Но сегодня давали зарплату, как раз в обед. Первую, настоящую. Подъемные не в счет. Потом в первой половине дня они были в поле и испытывали новые противогазы. Хоть Юра в палатке с дерьмом не сидел, но выгонять из организма вредные вещества все равно надо. Может, чего ветром надуло в их сторону. Никто ж не знает.
На данный момент начальник штаба батальона майор Холодец представлялся Юре Мудрецкому садистом. Во-первых, он заставил его выпить целую бутылку, а во-вторых, пока он пил, закусь сожрали остальные. Соорганизовались всего полтора часа назад. Все, что съел в обед, давно ушло. Пил, получается, на пустой желудок. Чего от него вообще хотят сейчас? Наряд? В парк? А он против, резко против. Догадывался ведь, что служба – это жопа, но чтобы такая!
– Командир у вас строгий, – подполковник посмотрел на качающегося при полном штиле Юру. Амплитуда колебаний тут же стала меньше.
Лейтенант знал, что и подполковник получил деньги, он и пил вместе с подчиненными. Более того, Стойлохряков, судя по всему, только встал из-за стола, но с окружающим миром он был в полной гармонии. Опыт – сын ошибок трудных.
– В первый раз в парк, да?
Лейтенант поспешил с ответом:
– Никак нет.
– Странно, а технику безопасности не соблюдаете. Застегните ширинку, товарищ лейтенант, а то вредные насекомые, проснувшиеся от зимней спячки, и находящиеся на них болезнетворящие бактерии попадут в половые органы, что вызовет выход вас из строя на неопределенно продолжительное будущее.
Мудрецкий наклонил голову вниз и ширкнул рукой под кителем. Амуниция была в порядке. Что касается бактерий, то в этом он разбирался куда лучше подполковника, успев проучиться почти год в аспирантуре биологического факультета. Только здесь это никого не колышет.
Лейтенант стиснул зубы, для того чтобы из него невзначай не выпрыгнул интеллигент.
– А вы, товарищи солдаты, по дороге в машинный парк подумайте, как я, старый воин, догадался, что ширинка у лейтенанта Мудрецкого расстегнута, хотя и не видел ее за полами «афганки».
Алексей Простаков – здоровый сибиряк, стоящий в строю сразу после сержанта Батракова, также украдкой поинтересовался, в порядке ли его обмундирование, что ниже пупка. Леша не дорос до подполковника всего несколько сантиметров. И хорошо, потому что всех, кто выше, император предпочитал отправлять из батальона в другие части.
– У тебя все нормально, – комбат не мог не заметить склоненной вниз самой здоровой головы. – Незастегнутые ширинки – это привилегия младшего офицерского состава.
Мудрецкому нестерпимо захотелось, чтобы комбат свалил куда-нибудь и моральная экзекуция закончилась.
– Как служба, Простаков? Под мамин подол не тянет?
– Тянет, товарищ подполковник, – забасила башня, – только не под мамин.
У Лехи было всего четыре класса образования, больше он не смог высидеть в местной школе. Остальное приписали перед призывом в военкомате. Из школы выдали справку о том, что прослушал, удостоверились в умении расписываться и отправили служить. За словом Леша в карман не лез и отвечал как есть, не желая признавать армейские порядки. Ему было наплевать, сколько звезд на погонах у того, кто перед ним стоит.
Комбат не скрывал улыбки.
– Ничего, Простаков, скоро желание пропадет.
Комбат находился в добродушном настроении. Вслед за Простаковым открыл рот и Батраков:
– Подсыпают, наверное, нам брома в столовой, чтоб не хотелось.
– Вот видите, товарищи солдаты, теперь вы точно знаете, кому у вас во взводе не хочется.
После этих слов деду Жене ничего не оставалось, как припухнуть и заткнуться. Вид у сержанта стал немного пришибленный.
– Но-но, не тушуйся, я надеюсь, что у тебя все наладится. После службы и ты будешь способен.
Игорь Агапов выдавил из себя насмешливое «А-а-а-а!».
– Не надо так, – царь покачал головой. – Вот сержант думает, что ему подсыпают антистояковое средство в столовой, а кто-то, для того чтобы отвлечься, натирает себя парфюмом. Тоже метод. Помните, товарищи солдаты, тяжело в терпении, азартно на гражданке. Не стихи, но обнадеживает.
Взвод стоял и спокойно выслушивал увещевания своего командира. Если кого-то немного подташнивало, то каждый думал, что только его, и терпел. Чуть ломило виски и становилось как-то уж очень весело.
Первым пробило Валетова. Комбат уже собирался уходить, но солдат не дал ему проститься со взводом.
– А почему нам баб не дают трахать в армии? – Фрол выскочил из строя. – Почему? – Валетов встал рядом с огромным подполковником и начал размахивать руками.
Сказать, что у подполковника отвисла челюсть оттого, что замкнуло проводку в башке или сознание отъехало на следующую станцию, – ничего не сказать.
– Мы должны трахаться, товарищи, пренепременно. Мы не можем больше терпеть! Нам надо, товарищи, всем и много! – Валетов начал хлопать, и его выступление аплодисментами поддержал весь взвод.
Мудрецкий попытался унять солдата:
– Рядовой Валетов, прекратите свой концерт с пеной у рта, – и тут лейтенант посмотрел на подчиненных. У многих из них с губ текли прозрачные слюни. Никто не плакал, наоборот, все улыбались и были довольны высказываемыми требованиями.
– Нам необходимо каждому по одной бабе минимум. А лучше по три телки на каждого. Пусть будет женская рота на один химвзвод, товарищи, ура!
– Ура! Ура! Ура! – прокричали траванувшиеся парни.
Комбат смотрел на стремительно выходящий из строя наряд и лихорадочно соображал, что надо предпринять, и надо ли вообще. Ведь если предпринять, то шум поднять придется. Пусть уж лучше все тихо закончится, и он просто позвонит на завод и скажет им, чтобы шли куда подальше со своим изделием. Естественно, надо отгрузить рапорт наверх, что испытания неудачны, но с военнослужащими все обошлось. Ведь кто-нибудь из них сейчас накроется... Хорошо, если один, а вдруг десять? Да нет, не должны, доза смешная.
Не в силах сдерживать порывы гомерического хохота, вслед за Валетовым перед строем выполз дембель Агапов.
– Сыны, – обратился он, встав рядом с комбатом на полусогнутых коленках и хватаясь за низ живота. – Едем в Самару трахать баб!
– Е!
– Едем, да!
– После нас ни одной целки!
– Ха-ха, – рассмеялся с остальными комбат. – Клевая идея, пацаны. Сейчас подгоним «шишигу» – и все в Самару.
Мудрецкий опешил. От кого-кого, но от подполковника он такого не ожидал.
– Чего встал? – шептал на ухо Стойлохряков лейтенанту. – Бегом за майором Холодцом. Повезете всех этих опиздолов в парк.
– А как же Самара?
– Какая на хрен Самара! Бегом, студент!
– Товарищ прапорщик, – громко спросил Кикимор, обращаясь к Евздрихину, склонившемуся над капотом своего личного «УАЗа».
– Чего тебе?
Кикимор начал посмеиваться.
– А вы знаете, как ежики трахаются?
– Знаю, смотрел «В мире животных». Ежиха шкуру свою вверх поднимает, как баба подол.
– Все-то вы знаете, товарищ прапорщик, – смеялся Кикимор.
– Все, да не все. До сих пор не пойму, как она их, колючих, рожает. Хитин у нее там, что ли?
– Чего?
– Того. Из него у рака панцирь сделан. Ты давай не разговаривай. У нас времени мало. Всего полчаса осталось, можем не успеть двигатели перекинуть.
– Обязательно успеем, товарищ прапорщик, – Кикимор лыбился. Он не дурак. Он все продумал. Химики никак не должны вовремя заступить в наряд.
– Командуйте, лейтенант, – громко и зычно приказал комбат «пиджаку», стараясь пронять отравленных.
Тяжело выдохнув застоявшийся в легких воздух, лейтенант скомандовал: «Становись!»
Расслабившиеся бойцы сделали вид, что подобрались – нехотя шевельнулись и опять стали вольно. «Пиджака»-лейтенанта никто в расчет не принимал.
Действительно, авторитета среди бойцов Мудрецкий пока не нажил. Сегодня он, наверное, первый раз говорил перед строем громко – спасибо водке, до этого мямлил себе под нос без каких-либо надежд на исполнение приказа.
– Становись, я сказал! – Присутствие старших офицеров придало ему борзоты.
Толпа вяло преобразилась в подобие строя.
Мудрецкий сам встал почти «смирно», приложил ладонь к голове и как можно четче произнес:
– Взвод, слушай приказ. Заступить в суточный наряд по парку с 18.00. Старший наряда лейтенант Мудрецкий. Старший первой смены сержант Батраков.
– Товарищ лейтенант, а как же Самара? Там же полный город целок...
Комбат не на шутку рассвирепел. Он видел, как состояние военнослужащих не только стабилизировалось, но и начало улучшаться, и решил пронять отравленных своим мощным басом:
– Батраков, ты сам-то хочешь нетронутым остаться? Или мне, вашу мать, пригласить сюда роту контрактников из десантно-штурмовой бригады? Они вас сами в женщин превратят.
Лейтенант продолжал:
– Старший второй смены старший сержант Агапов.
Агап, которого за чистоплотность и благоухание одеколонами иногда называли «ваше благородие», молчал.
– Старший сержант Агапов! – В голосе лейтенанта появилась злость. «Может, и хорошо, что напился, – про себя подумал Мудрецкий, – а то вряд ли бы так рявкнул, будучи трезвым». – Солдат, услышав свою фамилию, должен громко и четко произнести «Я!». Старший сержант Агапов!
– Мы-ы, – вяло промычали толстые губы.
Баба Варя снова вывалился вперед и запищал:
– «Ваше благородие» говорят, что они согласны с тем, что они – это они, – после чего самостоятельно вернулся на место.
– Разговоры! – взревел лейтенант на сорока градусах. Мудрецкий не стал настаивать на том, чтобы Агапов ответил ему как положено, и в этом была его большая педагогическая ошибка. – В машину! За рулем ефрейтор Петрушевский, рядом стажер Резинкин.
– Товарищ лейтенант, – занудил в своем духе сутулый, худощавый Петрусь, – пусть Резина, извините, рядовой Резинкин, за руль сядет. Я присмотрю.
Резинкин, как и Петрушевский, состоял на должности механика-водителя. Лейтенант не видел причины, по которой он не должен был обкатывать молодого бойца.
– Согласен, Резинкин – за руль.
– Ты в своем уме?! – Комбат сам пребывал в подпитии, но сохранял ясность ума. – Кого за руль собрался сажать, унюхавшегося газов пацана? Холодец, повезешь?
Начальник штаба заартачился.
– Петр Валерьевич, я, конечно, понимаю, что человек военный, но во мне целый майор сидит. Неужели я должен сам солдат переправлять из пункта «А» в дальнее место?
– Должен, – комбат касался майора пузом, – иначе нам самим кой-чего в это дальнее место засунут. Ты понимаешь мой эзопов язык?
Капитан медицинской службы, набросив халат на голое тело, сидел на шатком табурете за столом, поставленным в чистом поле, и перечитывал список военнослужащих.
Комбат Стойлохряков тихо покуривал в сторонке, время от времени поглядывая на деревянные ящики с упакованными в них новыми противогазами.
Рядом со своим добром на раскладном стульчике, подогнув под себя колени, разместился мужик лет сорока в гражданском. Представитель завода-изготовителя нервничал, так как сейчас будут проводиться первые полевые испытания их нового изделия.
В точно назначенное время подъехал «ГАЗ-66». Отдельный взвод РХБЗ начал вяло выгружать конечности.
– В темпе! – гаркнул отец родной, раздражаясь медленными перемещениями тел в пространстве.
Построились. В пятый раз за утро.
Все смотрели на резиновую палатку, находящуюся в сотне метров, на машину, стоящую с запущенным двигателем рядом с ней. Около имущества почему-то никого не наблюдалось. – Сейчас наденете защиту и противогазы, затем на пятнадцать минут в палатку.
Представитель завода лично дал каждому новенький гандончик из серой резины, с одним сплошным стеклом и без привычной коробки с угольной шихтой.
– Фильтр расположен в районе щек, – бормотал дядя в гражданском каждому.
Простаков переглянулся с Агаповым, и дембель заголосил:
– А это не вредно для здоровья, товарищ подполковник?
– Не вредно, – успокаивал комбат. – В первый раз в палатку, что ли?
– Новые, да? – глядя, как бледный и потный дядя дает каждому его размерчик, Петрусь занервничал. – А доктор зачем? Они же новые?
– Взвод, смирно! Надеваем защиту, заходим в палатку и садимся на травку. Через пятнадцать минут выходим.
– Что там? Слезоточивый газ? – забухтел Кикимор.
Комбат его не слушал.
– Взвод! Химическая атака, тревога и нападение, все вместе! – Пузо подполковника интенсивно заколыхалось.
Внутри палатки горела двенадцативольтовая лампочка. Света хватало на то, чтобы не натыкаться друг на друга. Дышать через новые противогазы легко, и одно большое стекло способствует лучшему обзору. Только жарко. Пот льет, не переставая.
Химвзвод дисциплинированно отсидел положенное и в полном составе спокойно вышел из палатки.
Каждый после того, как снимал защиту, подходил к пьяному доктору, безуспешно скрывавшему блеск косых глаз за полупрозрачными очками. Халат на голом торсе пропитался потом и покрылся пятнами на спине и под мышками.
Врач глянул на щуплого, измочаленного процедурой Валетова, вцепившегося обеими руками во фляжку с драгоценной водой, и вернулся к журналу, где стал заполнять одну за другой колонки, стоящие напротив фамилии военнослужащего.
– Самочувствие?
Валетов заныл:
– Дяденька, напишите чего-нибудь, чтобы я уехал отсюда, а?
– Я напишу, и армия не получит новые противогазы. Да что ты, милый. Даже если тебе плохо, тебе все равно хорошо.
– Тогда на хера вопросы?
– Меня предупреждали, что химики большие оригиналы. Голова болит?
– Попа. Долго на земле пришлось сидеть.
– Пи..уй отсюда! Следующий!
Дождавшись своей очереди, Простаков тихонько подошел к доктору, а тот все писал что-то про ефрейтора Петрушевского. Здоровая туша бросила тень на журнал, солнце перестало светить на бумагу, и глазам стало легче.
Капитан посмотрел вверх.
– Ух, два ивана, вот так и стой. Самочувствие?
– Чего?
– Самочувствие, спрашиваю.
Леха почесал под левой подмышкой. Кителя на нем не было, стоял он в майке, и доктор видел, как здоровая лапа скребет под клоком черных волос.
– Чего это такое, ваше чувствие?
– Недоразвитие? – Капитан с неподдельным интересом впялился в черные глазищи.
– Обижаете, у меня член до колен.
– Шутишь, рядовой. А вот отрежу тебе половину.
Простаков искренне обиделся.
– Вас, военных, ничем не удивить. А пацаны еще в деревне бегали глядеть на меня, когда я в баню ходил. И не надо говорить, что я не развитый.
Резинкин зевал на солнце и любовался родными просторами.
– Самочувствие?
– Доктор, плохо мне.
– Да?.. Что-то не вижу.
Резинкин схватился за голову.
– А так?
– Не катит. Плохо получается. Здоров ты, воин. Головка болит?
– Ага, постоянно хочется, особенно когда подышишь в палатке через противогаз.
– Понимаю. Могу посоветовать от болей в головке следующее: наденьте обтягивающее белье, попытайтесь сменить аромат духов, побрейтесь, сделайте пирсинг, слушая песни двух любящих друг друга девушек, внушите себе, что вы лесбиянка. И нужда в головке отпадет сама. – Спасибо, доктор, вы так добры ко мне.
– Деточка, я добр ко всем.
– Я чувствую, что поменялся, может быть, мы, как две девушки, встретимся как-нибудь в кустиках?
– Пшел вон, смерд! Следующий!
* * *
– На-а-ррряд! Смирррнооо! – последнее «о» вышло позорно-затяжное. Может, подполковник спишет на небольшой срок службы?Лейтенант Мудрецкий вовремя не заметил, как за каким-то лешим подошел Стойлохряков – комбат и местный царь. Просто царь.
Нижняя тяжеленная челюсть за массивными свисающими щеками едва уловимо ходила вверх-вниз, раздался рык, и на молоденькие деревца, стоящие за спинами построенных в шеренгу бойцов, налетел майский ветерок. Рядовой Резинкин, торчащий в середине, позволил себе вернуть на место сдвинувшуюся набок кепку. Этот красномордый, огромнопузый, с выпученными глазами мужик обладал природным даром замечать недостатки и недостаточки. Обязательно что-нибудь, да найдет, до кого-нибудь, да докопается.
Услышав за спиной рык вожака стаи, молодой самец Мудрецкий принял принудительно-уставную стойку.
Неловко приложив к полевой кепке руку, Юра хотел что-то там доложить, но брошенное толстыми сухими губами «Вольно!» отодвинуло его на два метра назад. Пространства как раз хватило, для того чтобы власть смогла повернуться к бойцам лицом.
– Когда домой, Агапов? – Комбат уставился на известного в батальоне дембеля, проявлявшего чрезмерную любовь к одеколонам, душистым шампуням, увлажняющим кремам для кожи, фирменным бритвенным станкам и прочим гигиеническим средствам.
Сто восемьдесят два сантиметра армейской красоты зашевелили еще более толстыми, чем у комбата, губами:
– Варя!
Замыкающий строй Бабочкин Валера, попросту Баба Варя, сделал шаг вперед и доложил звонким голосом:
– Товарищ подполковник, его «высокоблагородию» старшему сержанту Агапову, чести и совести нашего взвода, осталось находиться в расположении всеми нами любимой воинской части, к его счастью и нашему сожалению, всего тридцать девять суток.
Баба Варя, шагнув назад, вернулся на прежнее место.
– Значит, тридцать девять, «ваше благородие». Пожалуй, округлим до сорока.
– Товарищ подполковник... – замычал толстогубый теленок.
– Молчи, а то округлю до пятидесяти, а там и до ста.
Старший сержант потух, словно хлипкая свечка в торте под дуновением взрослого дяди.
– Дисциплина! – хмыкнул Стойлохряков. Натренированное лопать жрачку пузо колыхнулось.
Мудрецкий густо покраснел. Ему показалось, что после этой фразы его вогнали в землю по колено.
– Спасибо, Агапов, просветил. И справочная хорошо работает. На сельской ферме не хочешь оставшиеся дни провести?
Агапов не хотел, он уже никуда не хотел, кроме как домой. Мудрая воинская наука научила его вперед не лезть, поэтому спрашивать «зачем?» он не стал.
Подполковник объяснил сам:
– Пошел бы коров доить, потренировался бы девкам сиськи мять. А то придешь из армии, а квалификации никакой.
Из всех присутствующих хмыкнуть решился лишь стоящий первым сержант Батраков, остальные позволили себе лишь улыбнуться, да и то про себя. Агап засечет, сутки покоя не даст.
– Разговор-ч-ч-чики! – прикрикнул Мудрецкий, переминаясь с ноги на ногу, чтобы удержать равновесие.
Это была его очередная попойка. Не минул и месяц службы, а он уже не помнил дня, когда бы не принимал внутрь. Так часто на гражданке он не хлыстал. Но сегодня давали зарплату, как раз в обед. Первую, настоящую. Подъемные не в счет. Потом в первой половине дня они были в поле и испытывали новые противогазы. Хоть Юра в палатке с дерьмом не сидел, но выгонять из организма вредные вещества все равно надо. Может, чего ветром надуло в их сторону. Никто ж не знает.
На данный момент начальник штаба батальона майор Холодец представлялся Юре Мудрецкому садистом. Во-первых, он заставил его выпить целую бутылку, а во-вторых, пока он пил, закусь сожрали остальные. Соорганизовались всего полтора часа назад. Все, что съел в обед, давно ушло. Пил, получается, на пустой желудок. Чего от него вообще хотят сейчас? Наряд? В парк? А он против, резко против. Догадывался ведь, что служба – это жопа, но чтобы такая!
– Командир у вас строгий, – подполковник посмотрел на качающегося при полном штиле Юру. Амплитуда колебаний тут же стала меньше.
Лейтенант знал, что и подполковник получил деньги, он и пил вместе с подчиненными. Более того, Стойлохряков, судя по всему, только встал из-за стола, но с окружающим миром он был в полной гармонии. Опыт – сын ошибок трудных.
– В первый раз в парк, да?
Лейтенант поспешил с ответом:
– Никак нет.
– Странно, а технику безопасности не соблюдаете. Застегните ширинку, товарищ лейтенант, а то вредные насекомые, проснувшиеся от зимней спячки, и находящиеся на них болезнетворящие бактерии попадут в половые органы, что вызовет выход вас из строя на неопределенно продолжительное будущее.
Мудрецкий наклонил голову вниз и ширкнул рукой под кителем. Амуниция была в порядке. Что касается бактерий, то в этом он разбирался куда лучше подполковника, успев проучиться почти год в аспирантуре биологического факультета. Только здесь это никого не колышет.
Лейтенант стиснул зубы, для того чтобы из него невзначай не выпрыгнул интеллигент.
– А вы, товарищи солдаты, по дороге в машинный парк подумайте, как я, старый воин, догадался, что ширинка у лейтенанта Мудрецкого расстегнута, хотя и не видел ее за полами «афганки».
Алексей Простаков – здоровый сибиряк, стоящий в строю сразу после сержанта Батракова, также украдкой поинтересовался, в порядке ли его обмундирование, что ниже пупка. Леша не дорос до подполковника всего несколько сантиметров. И хорошо, потому что всех, кто выше, император предпочитал отправлять из батальона в другие части.
– У тебя все нормально, – комбат не мог не заметить склоненной вниз самой здоровой головы. – Незастегнутые ширинки – это привилегия младшего офицерского состава.
Мудрецкому нестерпимо захотелось, чтобы комбат свалил куда-нибудь и моральная экзекуция закончилась.
– Как служба, Простаков? Под мамин подол не тянет?
– Тянет, товарищ подполковник, – забасила башня, – только не под мамин.
У Лехи было всего четыре класса образования, больше он не смог высидеть в местной школе. Остальное приписали перед призывом в военкомате. Из школы выдали справку о том, что прослушал, удостоверились в умении расписываться и отправили служить. За словом Леша в карман не лез и отвечал как есть, не желая признавать армейские порядки. Ему было наплевать, сколько звезд на погонах у того, кто перед ним стоит.
Комбат не скрывал улыбки.
– Ничего, Простаков, скоро желание пропадет.
Комбат находился в добродушном настроении. Вслед за Простаковым открыл рот и Батраков:
– Подсыпают, наверное, нам брома в столовой, чтоб не хотелось.
– Вот видите, товарищи солдаты, теперь вы точно знаете, кому у вас во взводе не хочется.
После этих слов деду Жене ничего не оставалось, как припухнуть и заткнуться. Вид у сержанта стал немного пришибленный.
– Но-но, не тушуйся, я надеюсь, что у тебя все наладится. После службы и ты будешь способен.
Игорь Агапов выдавил из себя насмешливое «А-а-а-а!».
– Не надо так, – царь покачал головой. – Вот сержант думает, что ему подсыпают антистояковое средство в столовой, а кто-то, для того чтобы отвлечься, натирает себя парфюмом. Тоже метод. Помните, товарищи солдаты, тяжело в терпении, азартно на гражданке. Не стихи, но обнадеживает.
Взвод стоял и спокойно выслушивал увещевания своего командира. Если кого-то немного подташнивало, то каждый думал, что только его, и терпел. Чуть ломило виски и становилось как-то уж очень весело.
Первым пробило Валетова. Комбат уже собирался уходить, но солдат не дал ему проститься со взводом.
– А почему нам баб не дают трахать в армии? – Фрол выскочил из строя. – Почему? – Валетов встал рядом с огромным подполковником и начал размахивать руками.
Сказать, что у подполковника отвисла челюсть оттого, что замкнуло проводку в башке или сознание отъехало на следующую станцию, – ничего не сказать.
– Мы должны трахаться, товарищи, пренепременно. Мы не можем больше терпеть! Нам надо, товарищи, всем и много! – Валетов начал хлопать, и его выступление аплодисментами поддержал весь взвод.
Мудрецкий попытался унять солдата:
– Рядовой Валетов, прекратите свой концерт с пеной у рта, – и тут лейтенант посмотрел на подчиненных. У многих из них с губ текли прозрачные слюни. Никто не плакал, наоборот, все улыбались и были довольны высказываемыми требованиями.
– Нам необходимо каждому по одной бабе минимум. А лучше по три телки на каждого. Пусть будет женская рота на один химвзвод, товарищи, ура!
– Ура! Ура! Ура! – прокричали траванувшиеся парни.
Комбат смотрел на стремительно выходящий из строя наряд и лихорадочно соображал, что надо предпринять, и надо ли вообще. Ведь если предпринять, то шум поднять придется. Пусть уж лучше все тихо закончится, и он просто позвонит на завод и скажет им, чтобы шли куда подальше со своим изделием. Естественно, надо отгрузить рапорт наверх, что испытания неудачны, но с военнослужащими все обошлось. Ведь кто-нибудь из них сейчас накроется... Хорошо, если один, а вдруг десять? Да нет, не должны, доза смешная.
Не в силах сдерживать порывы гомерического хохота, вслед за Валетовым перед строем выполз дембель Агапов.
– Сыны, – обратился он, встав рядом с комбатом на полусогнутых коленках и хватаясь за низ живота. – Едем в Самару трахать баб!
– Е!
– Едем, да!
– После нас ни одной целки!
– Ха-ха, – рассмеялся с остальными комбат. – Клевая идея, пацаны. Сейчас подгоним «шишигу» – и все в Самару.
Мудрецкий опешил. От кого-кого, но от подполковника он такого не ожидал.
– Чего встал? – шептал на ухо Стойлохряков лейтенанту. – Бегом за майором Холодцом. Повезете всех этих опиздолов в парк.
– А как же Самара?
– Какая на хрен Самара! Бегом, студент!
* * *
А в это время в машинном парке дембель Кирпичев пыхтел под служебным «уазиком», цепляя тросом готовый к демонтажу двигатель. Его тошнило с обеда, но до блевоты дело не дошло. Сейчас почему-то во рту постоянно скапливалась слюна и приходилось беспрестанно сглатывать или сплевывать, одновременно пробивало на «хи-хи».– Товарищ прапорщик, – громко спросил Кикимор, обращаясь к Евздрихину, склонившемуся над капотом своего личного «УАЗа».
– Чего тебе?
Кикимор начал посмеиваться.
– А вы знаете, как ежики трахаются?
– Знаю, смотрел «В мире животных». Ежиха шкуру свою вверх поднимает, как баба подол.
– Все-то вы знаете, товарищ прапорщик, – смеялся Кикимор.
– Все, да не все. До сих пор не пойму, как она их, колючих, рожает. Хитин у нее там, что ли?
– Чего?
– Того. Из него у рака панцирь сделан. Ты давай не разговаривай. У нас времени мало. Всего полчаса осталось, можем не успеть двигатели перекинуть.
– Обязательно успеем, товарищ прапорщик, – Кикимор лыбился. Он не дурак. Он все продумал. Химики никак не должны вовремя заступить в наряд.
* * *
Майор Холодец быстро подошел вместе с лейтенантом к комбату, который продолжал разговаривать с хихикающей толпой. Химики стояли кружком и бурно обсуждали, что ждет самарских девушек с их появлением на улице.– Командуйте, лейтенант, – громко и зычно приказал комбат «пиджаку», стараясь пронять отравленных.
Тяжело выдохнув застоявшийся в легких воздух, лейтенант скомандовал: «Становись!»
Расслабившиеся бойцы сделали вид, что подобрались – нехотя шевельнулись и опять стали вольно. «Пиджака»-лейтенанта никто в расчет не принимал.
Действительно, авторитета среди бойцов Мудрецкий пока не нажил. Сегодня он, наверное, первый раз говорил перед строем громко – спасибо водке, до этого мямлил себе под нос без каких-либо надежд на исполнение приказа.
– Становись, я сказал! – Присутствие старших офицеров придало ему борзоты.
Толпа вяло преобразилась в подобие строя.
Мудрецкий сам встал почти «смирно», приложил ладонь к голове и как можно четче произнес:
– Взвод, слушай приказ. Заступить в суточный наряд по парку с 18.00. Старший наряда лейтенант Мудрецкий. Старший первой смены сержант Батраков.
– Товарищ лейтенант, а как же Самара? Там же полный город целок...
Комбат не на шутку рассвирепел. Он видел, как состояние военнослужащих не только стабилизировалось, но и начало улучшаться, и решил пронять отравленных своим мощным басом:
– Батраков, ты сам-то хочешь нетронутым остаться? Или мне, вашу мать, пригласить сюда роту контрактников из десантно-штурмовой бригады? Они вас сами в женщин превратят.
Лейтенант продолжал:
– Старший второй смены старший сержант Агапов.
Агап, которого за чистоплотность и благоухание одеколонами иногда называли «ваше благородие», молчал.
– Старший сержант Агапов! – В голосе лейтенанта появилась злость. «Может, и хорошо, что напился, – про себя подумал Мудрецкий, – а то вряд ли бы так рявкнул, будучи трезвым». – Солдат, услышав свою фамилию, должен громко и четко произнести «Я!». Старший сержант Агапов!
– Мы-ы, – вяло промычали толстые губы.
Баба Варя снова вывалился вперед и запищал:
– «Ваше благородие» говорят, что они согласны с тем, что они – это они, – после чего самостоятельно вернулся на место.
– Разговоры! – взревел лейтенант на сорока градусах. Мудрецкий не стал настаивать на том, чтобы Агапов ответил ему как положено, и в этом была его большая педагогическая ошибка. – В машину! За рулем ефрейтор Петрушевский, рядом стажер Резинкин.
– Товарищ лейтенант, – занудил в своем духе сутулый, худощавый Петрусь, – пусть Резина, извините, рядовой Резинкин, за руль сядет. Я присмотрю.
Резинкин, как и Петрушевский, состоял на должности механика-водителя. Лейтенант не видел причины, по которой он не должен был обкатывать молодого бойца.
– Согласен, Резинкин – за руль.
– Ты в своем уме?! – Комбат сам пребывал в подпитии, но сохранял ясность ума. – Кого за руль собрался сажать, унюхавшегося газов пацана? Холодец, повезешь?
Начальник штаба заартачился.
– Петр Валерьевич, я, конечно, понимаю, что человек военный, но во мне целый майор сидит. Неужели я должен сам солдат переправлять из пункта «А» в дальнее место?
– Должен, – комбат касался майора пузом, – иначе нам самим кой-чего в это дальнее место засунут. Ты понимаешь мой эзопов язык?