Серегин Михаил. Колыма ты моя, Колыма

   – Слушай, мужик! – Коля Колыма очень редко употреблял это слово, даже когда разговаривал не с блатными, и оно значило, что он разозлен до предела. – Ты реши, веришь дочке или нет! Если веришь – отдай карабин и скажи спасибо. А если нет – прикажи своим шестеркам нас пристрелить!
   – Ну-ка, ну-ка, – неожиданно заинтересованным голосом сказал Лопатников, внимательно вглядываясь в лицо Колымы. – Сделай-ка еще раз такую же гордую и несгибаемую рожу! Кажется, я тебя узнал, синий! Ты случайно на семнадцатой зоне под Ягодным не сидел? Шестой отряд, если не ошибаюсь!
   Колыма промолчал. Отрицать было глупо – у бывшего начальника ИТУ явно была хорошая память на лица. Он и сам узнал бывшего «Хозяина», как только увидел, но надеялся, что тот его не вспомнит – сколько через его зону зэков прошло? Но вот не поперло!
   – Та-а-а-ак, интересно, – протянул Лопатников. – Как же твоя фамилия? Семенов? Симонов? А! Вспомнил! Степанов! Николай Степанов, он же Коля Колыма! Помню, у меня с тобой немало геморроя было. Надо же, а я вот как раз только что из Магадана вернулся, новости все знаю. Представляешь, Антон, – Лопатников повернулся к начальнику охраны прииска, – тут две недели назад двое зэков из «блондинки» сбежали при пересылке. И один из них как раз Степанов. Я же сразу подумал, что где-то совсем недавно эту рожу видел! По телику гоняли фотографии разыскиваемых лиц!
   – Ну и что? Тебе не один хрен? У тебя на прииске половина народу в розыске числятся, – сказал Колыма.
   – Это дело другое... – хмыкнул Лопатников.
   – Папа, отпусти их! – Даша заглянула отцу в глаза. – Ну как ты можешь, он же мне жизнь спас!
   – Я вот не пойму, дочка, что ты этих уголовных рож так выгораживаешь? – спросил Лопатников. – Даже если на тебя и правда медведь напал, а этот герой его пристрелил, думаешь, он это по доброте душевной сделал? Если бы мы не подоспели, они бы тебя изнасиловали и следом за медведем в речку бросили.
   – Нет! Папа, нет!
   Лопатников задумчиво покачал головой. Чем больше его дочь заступалась за этих синих, тем подозрительнее ему казалась ситуация. Беглых уголовников он хорошо знает – им только насилие подавай. Скорее всего они и правда запугали Дашу, и она теперь вынуждена их выгораживать. Мало ли что можно неопытной девчонке наплести – про корешей на свободе, про то, что сами отомстят, когда откинутся. Уголовники на это мастера. А зачинщик наверняка этот Колыма – раз ружье у него в руках было.
   Поколебавшись еще несколько секунд, Лопатников принял решение.
   – Свяжите их, – приказал он охранникам.
   – Папа! Ну зачем?! Отпусти их! – крикнула девушка, но этим только укрепила подозрения своего отца.
   Балякин тем временем поднял автомат и направил его на Колыму.
   – Будешь рыпаться – прострелю ногу, – предупредил он блатного. – Парни, вяжите его.
   Один из охранников осторожно подступил к блатному, второй в это время держал под прицелом Черепа.
   – Имей в виду – штучки с заложником не прокатят, – сказал Колыме Лопатников. – Если ты кому из моих парней нож к глотке приставишь, то тебе это ничем не поможет. Только умирать будешь очень погано.
   Колыма понимал, что шансов нет, и поэтому, когда его связывали, сопротивляться не пытался. Как и большинство блатных, он был фаталистом, и когда судьба отворачивалась от него, принимал это спокойно. Через пять минут руки у обоих были связаны за спиной, и их тычками погнали в сторону «дикого» прииска.
   – Ну что, допомогался? – тихо прошипел Череп Колыме. – Тоже мне, защитничек! Трахнули бы мы эту дуру – нас бы прирезали. Спасли – тоже прирежут. Где справедливость?!
   Колыма молчал. Ему было что ответить, но он считал, что сейчас для этого не место и не время.

20

   Вездеход с охотниками из Магадана прибыл на место, когда сумерки уже окончательно сгустились. Менты очень быстро разожгли костер, развели спирт из канистры и, велев шоферу заняться шашлыком, принялись культурно отдыхать. Захарович пил и веселился вместе со всеми, но при этом постоянно помнил, что он поехал не на отдых. Сегодня в заранее оговоренное время ему предстояло идти на встречу с младшим Лопатниковым. А потому, когда все прочие опрокидывали по сто грамм, москвич выпивал меньше пятидесяти и притом обильно закусывал. В результате через полтора часа он остался у костра единственным трезвым человеком, а еще через полчаса и единственным бодрствующим.
   Такое положение вещей устраивало Захаровича как нельзя больше. Сейчас ему было необходимо поговорить по рации с Магаданом, и посторонние уши были ему ни к чему. Окончательно удостоверившись, что все остальные спят, он двинулся к вездеходу, в котором осталась рация. Но поднявшись к люку, он заметил рядом какое-то движение. «Тьфу ты! Это же водила, – подумал Захарович. – Его-то господа офицеры с собой пьянствовать не посадили!»
   – Слышь, парень, – с широкой улыбкой проговорил Захарович, старательно растягивая гласные, чтобы быть похожим на вдрызг пьяного. – А чего ты тут сидишь, такой скучный! Ик... Иди вон к костру, прими сто грамм.
   – Мне товарищ майор не велел... – нерешительно отозвался водила.
   – Ик... Плюнь, – имитируя приступ пьяного добродушия, заявил Захарович. – Не увидит твой майор ни фига, он уже давно набухался и дрыхнет. Иди выпей, поешь, а то нехорошо – ты нас всех везешь, а трезвым остаешься и голодным. А если что, скажешь, что я разрешил.
   – Спасибо, товарищ старший следователь, – обрадованным голосом сказал паренек и двинулся к костру.
   Захарович усмехнулся. Он был неплохим психологом-практиком и прекрасно понимал – бедный парень и сам сейчас думал о том, не прокрасться ли ему незаметно к костру и не воспользоваться ли остатками офицерской пьянки. А он его просто чуть-чуть подтолкнул в нужном направлении и дал оправдание на всякий случай. Вот парень и поступил так, как было нужно – то есть освободил вездеход.
   Захарович влез в машину и склонился над рацией. Весь показной хмель как рукой сняло, москвич был вполне трезв, собран и аккуратен. Он быстро настроил рацию на нужную частоту и вышел в эфир.
   – Я Броня, я Броня, выхожу на связь. Как слышите меня? Прием.
   – Я Дом, вас слышу... – почти мгновенно отозвалась рация.
   Связь была на редкость хорошая, без помех. Впрочем, с такой аппаратурой и неудивительно. Обе рации, которыми пользовались собеседники, были новейшими, об этом Захарович позаботился заранее. Их разговор, происходивший на нестандартной частоте, засечь было практически невозможно – именно поэтому москвич и выбрал в качестве способа связи рацию вместо банального сотового телефона. Вовсе ни к чему никому было знать, о чем разговаривает московский следователь с одним из помощников японского врача. Да и просто о том, что между ними был какой-то разговор, никому знать не стоило. А позывные были еще одной дополнительной страховкой. Даже если перехватит кто их разговор, хрен догадается, кто такие Броня и Дом.
   – Что с вашим старшим? – спросил Захарович.
   – Он велел вам передать, что все идет по плану, и завтра он будет в том месте, о котором вы говорили. Будет лечить хозяина от радикулита.
   Захарович довольно улыбнулся. Хозяином они с Токудзаки условились называть Лопатникова-старшего. Значит, удалось хитрому японцу на прииск пробраться. Молодец иглоукалыватель, нечего сказать!
   – Вас понял. Передайте старшему, если он выйдет на связь, что у меня тоже все в порядке, завтра к вечеру и я буду там, где условились.
   – Хорошо, – отозвалась рация. – Что-нибудь еще?
   – Нет. Конец связи.
   Захарович отключил рацию и предусмотрительно повернул ручки настройки в прежнее положение, чтобы тот, кто будет пользоваться рацией после него, не заинтересовался необычной частотой. После этого Захарович посмотрел на часы. До условленного времени встречи с младшим Лопатниковым оставалось еще больше двух часов, а значит, можно было немного отдохнуть.
   Захарович вылез из вездехода и вернулся к костру. Москвич был доволен – все шло по плану. Японец уже на прииске, завтра там будет и он сам. Алексей Лопатников представит его старшему брату, и комбинация перейдет в заключительную стадию. Главное, нигде не ошибиться – аккуратно, не напортачив, нейтрализовать старшего брата и надавить на младшего. Захарович еще раз подумал о том, все ли они с Токудзаки предусмотрели. Чтобы соблюсти хотя бы какую-то тень законности, хозяином прииска они окончательно решили оформить Алексея Лопатникова. Он должен дать согласие – иначе на него падет подозрение в смерти брата. Как это устроить, Захарович уже знал. Правда, идея была не его, а Токудзаки, но это служило на пользу делу.
   Подумав о японце, Захарович восхищенно покачал головой. Да, вот это человек! Посмотришь со стороны – соплей перешибить можно, но зато какая голова! Настоящий азиат – хитрый, изощренный. Что и говорить, хорошее наследство ему от отца досталось!
   Сизоку Токудзаки и в самом деле был для Захаровича чем-то вроде наследства. Его отец во времена Лаврентия Берии служил в МГБ – том самом ведомстве, наследники которого потом назывались КГБ, а сейчас ФСБ. В те самые далекие времена Михаил Захарович вербанул только что вышедшего с зоны Сизоку Токудзаки – зачем отец это сделал, Захарович до сих пор не совсем понимал. Тогда ценности японец собой не представлял никакой – нищий, полуголодный, без родственников, друзей и знакомых. Хотя... Кто знает. Про те времена отец ему рассказывал скупо, а Токудзаки и вовсе отмалчивается. Может, и был какой-то смысл в вербовке бывшего японского военнопленного.
   В общем, так или иначе, за кое-какие поблажки и дополнительный паек, – а в те времена это было важно, – Токудзаки согласился работать на МГБ. Он дал все положенные подписки, получил оперативный псевдоним и успешно работал до тех пор, пока Михаил Захарович не уволился из «органов». Увольняясь, он сумел воспользоваться тем обстоятельством, что своих стукачей каждый опер никакому начальству не выдает, работает с ними только сам, лично. Вот Захарович и прихватил с собой агентурное дело Токудзаки. Опять-таки – зачем отцу это понадобилось, Андрею Захаровичу было не очень ясно. Может быть, он просто почуял, что от этого человека будет впоследствии немалая польза. В общем, так или иначе, но они сотрудничали и после выхода отца на пенсию.
   А после его смерти агентурное дело Токудзаки по наследству перешло к сыну – Андрей Захарович продолжил карьеру отца. Правда, работал он не в КГБ, а в прокуратуре, сначала в Магаданской, а потом был повышен и переведен в столицу, в Генпрокуратуру, где и работал до сих пор. Захарович с одной стороны держал Токудзаки на «подписке», а с другой – пользовался его связями на исторической родине, плюс – возможностями иглотерапевта для сбора информации. Ну и сам оказывал японцу кое-какие услуги, в том числе пару раз обеспечил и самую натуральную крышу. Столичному прокурорскому работнику было совсем не трудно одним-единственным телефонным звонком в Магадан пресечь наезды на иглотерапевтический кабинет японца или еще какие-нибудь обрушившиеся на того неприятности – от наезда местных криминальных структур до проверок налоговой инспекции. В общем, выгода было обоюдная.
   А после визита в Японию у Токудзаки появились и кое-какие новые возможности. Он каким-то образом сумел наладить связи с торгово-промышленными кругами у себя на родине. А по отдельным обмолвкам старика Захарович сделал вывод, что и не только с ними. Еще, пожалуй, и с тамошней организованной преступностью – якудзой. Впрочем, подробностей он у японца не выпытывал – это были его дела. Интереснее было другое: за годы сотрудничества между Захаровичем и Токудзаки появилось нечто вроде дружбы. Так иногда бывает, – друзьями становятся очень разные люди. Впрочем, дружба эта была крепко завязана на взаимовыгодном сотрудничестве, своего рода симбиозе. И разумеется, ни Захарович, ни Токудзаки своего знакомства не афишировали.
   Теперь Захарович благодарил и своего отца, и себя за проницательность – Токудзаки оказался, пожалуй, самым ценным кадром из всех, с кем ему довелось работать. Теперь, когда Захарович намеревался выйти на пенсию и осесть в Магадане, отношения с японцем были для него особенно полезны. Все остальные его местные контакты за прошедшие годы порвались, а совсем без знакомых человеку жить нельзя – сожрут быстро. Впрочем, выходить на пенсию Захарович собирался еще не слишком скоро. Сначала нужно было наладить все механизмы добычи платины и золота. В настоящий момент их с японцем дальнейшие планы были таковы: если прогнозы по платине подтвердятся, то Токудзаки берется наладить канал поставки самородной платины или даже платиносодержащей руды к себе на родину.
   После долгих совместных размышлений Захарович и Токудзаки решили, что это удобней и выгодней, чем ставить аффинажный цех на месте. Регистрация фирмы предполагает налоги, взятки и тому подобное – затраты могут превысить доходы. К тому же никто не мешал им все же зарегистрировать фирму и поставить цех в будущем, если это вдруг станет выгодно. Таким образом, старый японец должен был наладить каналы незаконной поставки металла, а Захарович обеспечить оперативное прикрытие, используя старые, наработанные связи и положение работника Генпрокуратуры. А официальным ответственным за прииск должен был стать младший Лопатников – и он же должен был в случае каких-либо накладок послужить козлом отпущения.
   В общем, план был хорош, и пока его исполнение шло без сучка без задоринки. Правда, Захарович постоянно ловил себя на мысли, что, может быть, лучше было бы Токудзаки просто воткнуть Лопатникову иголку куда-нибудь не туда. Да так, чтобы хозяин прииска откинул копыта дня через три. Никто бы старика не заподозрил. Но в этом варианте был один недостаток – пропадала возможность воздействия на младшего брата. Нет, нужно сделать так, чтобы Алексей Лопатников сам умолял их о помощи, сам предлагал все доходы с прииска, лишь бы его от суда отмазали. И это выполнимо – если и дальше все пойдет, как запланировано.

21

   Когда конвоируемые приисковыми охранниками и братьями Лопатниковыми Коля Колыма и Череп добрели до прииска, в тайге уже стемнело. Ночь еще не наступила, но и день закончился, над тайгой повисли густеющие с каждой минутой сумерки. Колыма, всю дорогу думавший о побеге, прикидывал, не получится ли сейчас, резко рванувшись в кусты, скрыться из виду и, сделав крюк, вернуться в поселок якутов. Если бы было еще немножко потемнее, он бы, пожалуй, и попробовал.
   Автоматчики уже расслабились, опустили стволы, могут и не успеть вовремя среагировать на его рывок. Колыма покосился на кусты. Пробовать или нет? Решать надо было немедленно – еще двести-триста метров, и они будут на территории старательского поселка, а там уже не побегаешь. Колыма в последний раз мысленно взвесил все «за» и «против» и окончательно решил, что бежать сейчас не стоит. В конце концов, даже если его потеряют из виду люди, никто не помешает им пустить по следу собаку. А со связанными руками, да еще в темноте по тайге много не набегаешь. Нет, нужно поберечь силы и здоровье для более реальной возможности. В том, что такая возможность обязательно предоставится, Колыма был уверен. Ему и с настоящих зон бежать приходилось, а тут порядки наверняка не такие строгие.
   Предположения Колымы насчет здешних порядков подтвердились сразу же, как только они подошли к поселку. Навстречу вышедшей из тайги группе не появилось никого, хотя бы отдаленно напоминающего охранника, зато возле крайнего барака валялся какой-то мужик в камуфляже и храпел так, что слышно его было шагов за пятьдесят. Из глубины поселка доносились какие-то крики – то ли там кто-то дрался, то ли крайне немузыкально пел.
   – Стоять, синие, – услышал Колыма за спиной злой голос Лопатникова.
   Они с Черепом остановились, а Лопатников продолжал, правда, обращаясь уже не к ним, а к своему начальнику охраны:
   – Мать твою так, Антон! Мне что, вообще отсюда уезжать нельзя?! Что за бедлам?! Почему охраны нет?! Я же тысячу раз тебе говорил, чтобы днем двое дежурили с оружием, а ночью самое малое трое! Будь сейчас на нашем месте хоть эти двое синих или еще какие беглые – зашли бы спокойно в поселок, унесли все, что захотели, и спасибо еще, если бы никого не прирезали! Что-то ты хреново со своими обязанностями справляешься, похоже, надо мне на твое место кого-нибудь потолковее брать!
   – Дмитрий Родионович, вы что, сами не знаете, что здесь за народ?! Я когда сам здесь, их в узде держу, но вы же сами меня с собой в тайгу потащили. Вот охранник без меня и наквасился!
   – Кто это тут охранник? Этот, что ли? – Лопатников подошел к храпящему камуфляжнику и бесцеремонно перевернул его ногой на спину.
   – Он самый. Когда мы уходили, он еще трезвый был.
   – А почему он один? Как только стемнело, на дежурстве должно быть трое!
   – А еще двое вот, – Балякин ткнул пальцем в конвоировавших Колыму и Черепа автоматчиков. Когда вы прилетели, у меня тут было трое трезвых, они должны были ночью дежурить. Но двоих вы сами приказали с собой взять, а третий вот... сами видите.
   – Мать вашу сучью... – прошипел Лопатников. – Охрана, тоже мне. Ладно, я с этим кадром завтра еще поговорю. Видишь, Лешка, – Лопатников повернулся к младшему брату, – нельзя мне отсюда уезжать. Стоит хоть на три дня прииск без присмотра оставить, как сам видишь, что получается.
   – Да уж... – кивнул Алексей.
   – Так, вы, двое, остаетесь здесь, на дежурстве, – приказал Лопатников автоматчикам. – И смотрите, часа через два я приду проверю. Если замечу, что поддали – шкуру спущу, вы меня знаете. Лешка, ты отведи Дашу в контору, а потом иди присмотри за вертолетом. Ну, ты понял меня.
   Младший Лопатников кивнул. Речь, разумеется, шла о канистрах с предназначенным якутам спиртом, о том, чтобы никто из обитателей поселка не добрался до него.
   – Понял, Диман. Все сделаю, – сказал Алексей. – Пойдем, Даша, – он взял девушку за руку.
   – Дмитрий Родионович, скажите лучше, что с этими делать? – По интонации начальника охраны Колыма понял, что речь идет о них с Черепом. Балякин пытался перевести разговор на что-нибудь другое, уводя его от охраны прииска.
   – Отведем в ШИЗО, а там разберемся, – ответил Лопатников. Он явно не хотел говорить о дальнейшей судьбе пленников при дочери. – Ну, синие, давайте, вперед!
   Никакого ШИЗО на территории приискового поселка, разумеется, не было, да и быть не могло. Просто бывший начальник зоны по старой памяти, а может, и из своего рода ностальгии называл так барак с решетками на окнах, этакую частную тюрьму, в которой он держал проштрафившихся приисковиков или охранников. Барак был сложен из толстых бревен, единственная дверь запиралась на два здоровенных висячих замка и дополнительный засов, решетки в окна вделаны довольно толстые. В общем, не настоящая тюрьма, конечно, но так просто не убежишь. Особенно если у тебя руки связаны.
   Балякин отпер замки, распахнул дверь и издевательским голосом сказал:
   – Ну, господа, попрошу внутрь.
   Колыма вошел сам, а Черепа, замешкавшегося на пороге, Балякин поторопил тычком в спину.
   «Хреново дело, – подумал Колыма, оказавшись внутри и быстро осмотревшись. – Дня за три-четыре, может, и можно было бы что-нибудь придумать, но столько времени нам точно не дадут».
   – Так что с ними делать-то будем? – снова спросил у Лопатникова Балякин, вслед за блатными входя в барак. – Прямо сейчас кончим?
   – Мужики! Да вы что?! – громко воскликнул Череп. – Что мы вам сделали?! Ну да, мы беглые, но вам-то не один хрен?! На крайняк стуканите ментам, мочить-то зачем?!
   – Заткнись, потрох, – коротко бросил в ответ Лопатников. – Я блатарей всегда терпеть не мог, при каждом удобном случае давил как тараканов. А сейчас случай как раз очень даже удобный!
   – За нас вознаграждение положено! Наверняка менты награду назначили тому, кто про нас им сообщит!
   Лопатников хотел что-то ответить, но в этот момент Балякин, последние несколько секунд внимательно рассматривавший лицо Черепа, дернул его за рукав.
   – Дмитрий Родионович, давайте выйдем на секунду, я вам пару слов скажу.
   Лопатников недоуменно нахмурился, но вышел из барака вслед за своим начальником охраны и прикрыл за собой дверь.
   – Что ты мне хотел сказать?
   – Дмитрий Родионович, я, кажется, знаю этого урода. Ну того, который сейчас ныл, чтобы мы про них ментам стуканули. Я когда режимником служил, он «куму» стучал. Никакой это не блатарь, это «сука».
   – Ты уверен? – с сомнением в голосе спросил Лопатников. – Точно ни с кем его не перепутал? Наколки у него авторитетные, воровские.
   – Да какой он авторитет! Его оперчасть авторитетом сделала, чтобы через него братву разлагать! И отрицалово сливать! Я вам точно говорю, как он сейчас струсил по-настоящему и ныть начал, так я его сразу и узнал – у него, когда я его видел, в точности такое же выражение на роже было.
   – Зачем же он тогда бежал, раз на оперчасть работал? При таком раскладе ему побег невыгоден.
   – Может, перед братвой напорол косяков. Вот и не хотел идти на «крытую».
   Лопатников задумался. Предположение бывшего режимника было вполне правдоподобно. А если так... Как бывший начальник зоны, он прекрасно понимал разницу между правильным и ссученным блатарем. Правильный блатарь – это кремень. Его на себя пахать не заставишь. А ссученный – как раз наоборот. «Суку» можно нагнуть как угодно, что угодно делать заставить. Иными словами, «сука» может оказаться полезным, а правильный блатной – нет.
   – О-очень интересно, – протянул Лопатников. – Если ты не ошибся, то это несколько меняет дело.
   – Не ошибся. Я этого урода помню. Законченный негодяй, – резюмировал Балякин.
   – Это хорошо, – задумчиво сказал Лопатников. – Мне нравятся негодяи. Они всегда предсказуемы. Ладно, сейчас мы устроим ему маленькую проверку, а заодно и второму. Пошли!
   Лопатников щелкнул располагавшимся снаружи выключателем. В бараке зажегся свет, и Балякин вслед за хозяином прииска вошел внутрь.
   Коля Колыма и Череп сидели на располагавшихся в дальнем конце барака нарах, сколоченных из неструганного дерева. Лопатников медленно подошел к ним, присел на корточки так, чтобы их лица оказались на одном уровне, и внимательно посмотрел в глаза сначала Коле Колыме, потом Черепу. Взгляд первого был тверд, а глаза второго постоянно бегали. Что ж, это говорило о том, что скорее всего Антон не ошибся. Однако проверка все равно не повредит.
   – Ну что, уроды... Допрыгались. Кончилась ваша карьера, – тихим, но очень недобрым голосом сказал Лопатников.
   – Послушай, мужик, что ты...
   Носок сапога Лопатникова врезался Черепу в солнечное сплетение, и тот поперхнулся собственными словами, согнулся и рухнул с нар на земляной пол.
   – Молчи, недоделок. Болтать будешь, только когда я тебе прикажу.
   После этого Лопатников развернулся и резко врезал Колыме кулаком в челюсть. Вернее, попытался врезать. Колыма отшатнулся назад, и удар прошел мимо цели. В следующую секунду Колыма подогнул ноги и, распрямив их, попытался угодить Лопатникову в живот. Однако драться со связанными руками, если ты не Брюс Ли, – дело безнадежное. Хозяин прииска, бывший далеко не таким увальнем, как казался с виду, вовремя отскочил и точным ударом ноги угодил Колыме по колену.
   – Брыкаешься, потрох?! – прорычал хозяин прииска. – Ну давай, побрыкайся! Так даже интереснее.
   – Руки мне развяжи, тогда посмотрим, кому из нас интересно будет, – отозвался Колыма.
   – Сейчас, с разбегу! Руки тебе развязать? Может, еще чего хочешь? – Лопатников обошел Колыму сбоку.
   Блатной попробовал развернуться, но не успел – мощный удар в ухо сбросил его на пол. Следующим ударом Лопатников угодил Колыме по почкам, и перед глазами блатного все поплыло. Балякин все это время стоял в нескольких шагах, направив автомат на Черепа. Контролировал ситуацию. Впрочем, Череп, несмотря на то, что уже отдышался, нападать на Лопатникова сзади даже и не думал. Наоборот, он спиной вперед старался отползти подальше.
   – Куда пополз? – Лопатников поднял голову и заметил эти маневры Черепа. – Лежать смирно!
   Череп послушно застыл.
   Лопатников шагнул к нему, и со всех сил пнул в бок. Череп сдавленно охнул, но даже не попытался ни уклониться, ни ударить в ответ.
   – Вот и молодец, ты, похоже, уже понял, что к чему, – кивнул Лопатников. – А с твоим корешем разговор пока не закончен.
   Лопатников снова повернулся к Колыме. Тот уже успел прийти в себя и смотрел на бывшего начальника зоны с такой ненавистью, что тот на секунду замешкался.
   – Что зыркаешь, синий? Не напугаешь! – Лопатников шагнул вперед, и на Колыму обрушился град ударов.
   Блатной пытался по мере сил прикрывать наиболее уязвимые места, а один раз ему даже удалось пнуть нависшего над ним здоровяка по лодыжке. Но толку от этого было мало. Беда Колымы заключалась в том, что он совершенно не умел драться ногами – блатные считают, что это западло, ногами бьют только «петухов». И Лопатников об этом прекрасно знал, а потому особенно и не опасался никакого подвоха. Не с каратистом дело имеет, в конце концов.
   – Фу-у, – выдохнул Лопатников минуты через две и шагнул в сторону. – Аж устал, честное слово.
   – Что вы, Дмитрий Родионович, мучаетесь. Все равно же обоих мочить, – негромко сказал Балякин, хотя на самом деле был рад, что Лопатников сорвал гнев на ком-то другом. – Возьмите лучше трещотку, да закончим с этими уродами.