– Но ведь это серьезный просчет.
– Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – с самодовольным видом изрек Корзун. – Я надеюсь, это останется между нами?
– Я не финансовый инспектор, – сказал Китаец, поднимаясь с кресла, – и если ваши дела не связаны с убийством Крупенкова…
– Ну что вы! – Корзун торопливо поднялся. – Неужели я похож на убийцу?
– Почему бы нет? – пожал плечами Китаец и направился к выходу.
– Владимир Алексеевич, – ринулся за ним Корзун и схватил за рукав, – надеюсь, вы шутите?
– Я тоже надеюсь, – кивнул Китаец, высвобождая руку, – до свидания.
– Лучше уж прощайте. – Корзун вернулся в угол, где стояла мягкая мебель, и плюхнулся на диван.
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
– Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – с самодовольным видом изрек Корзун. – Я надеюсь, это останется между нами?
– Я не финансовый инспектор, – сказал Китаец, поднимаясь с кресла, – и если ваши дела не связаны с убийством Крупенкова…
– Ну что вы! – Корзун торопливо поднялся. – Неужели я похож на убийцу?
– Почему бы нет? – пожал плечами Китаец и направился к выходу.
– Владимир Алексеевич, – ринулся за ним Корзун и схватил за рукав, – надеюсь, вы шутите?
– Я тоже надеюсь, – кивнул Китаец, высвобождая руку, – до свидания.
– Лучше уж прощайте. – Корзун вернулся в угол, где стояла мягкая мебель, и плюхнулся на диван.
ГЛАВА 6
Выйдя из конторы, над которой красовалась вывеска: «Фирма "Юнона". Продажа и регистрация автомобилей», Китаец сел в «Массо» и направился к поликлинике, где вел прием убогих и больных Бурлаков. Остановив джип так, чтобы хорошо просматривался вход в поликлинику, он посмотрел на часы. Было половина пятого. Семен Семенович заканчивал в пять. Танин вылез из машины и прогулялся до киоска, в котором продавали горячий лаваш. С пакетом и бутылкой минеральной воды он вернулся в машину, устроился на сиденье и перекусил, краем глаза наблюдая за входом в поликлинику. Ровно в пять в дверях показалась фигура Бурлакова. Он суетливо огляделся и торопливым шагом направился во двор поликлиники, держа в руке огромный кожаный портфель. Через несколько минут Семен Семенович выехал оттуда, сидя за рулем новенького темно-синего «Фольксвагена».
«Неплохо живут психоаналитики», – подумал Китаец, запуская двигатель и трогаясь вслед за Семеном Семеновичем, – может, мне стоит переквалифицироваться?»
Бурлаков вел машину дергано, ежеминутно рискуя устроить аварию, словно только недавно получил права. На самом деле он ездил уже почти пять лет, просто существуют люди, которым за рулем сидеть противопоказано. К счастью, на этот раз обошлось без дорожно-транспортных происшествий. Минут пятнадцать спустя «Фольксваген» Бурлакова свернул у городского парка налево, едва не столкнувшись на повороте с белой «семеркой» и, проехав сотню метров, остановился возле большого одноэтажного дома, окна которого были закрыты зелеными ставнями. Это жилище, построенное наверняка не меньше полувека назад, выглядело не слишком презентабельно. Впрочем, как и большинство окружавших его домов. Хотя неподалеку от этих «детей райка» Китаец заметил шикарные новостройки в два и три этажа из белого и красного кирпича. Подобно королям на тронах и в паланкинах, эти красавцы высились в толпе кургузых, приземистых построек. Бурлаков выбрался из машины, потер свой красный шнобель и подошел к деревянной калитке. Просунув руку в щель между неплотно прилегавшими досками забора, он отпер калитку и шмыгнул во двор.
«К кому это направляется наш доктор? – Китаец выпрыгнул из джипа и зашагал к дому с зелеными ставнями. – Не похоже, чтобы преуспевающий психоаналитик жил в такой развалюхе». Подойдя ближе, Танин увидел, что Бурлаков в дом еще не вошел. Он открыл одну створку ставен и барабанил пальцами по стеклу. Подпрыгнув, он даже попытался заглянуть внутрь, но у него ничего не получилось. Тогда Бурлаков оглянулся. Китаец едва успел спрятаться за забором. Потоптавшись возле окна, Семен Семенович направился к двери и принялся стучать в нее кулаком. Видя, что никто не торопится ему открывать, Бурлаков в отчаянье толкнул дверь ладонями, и она вдруг открылась.
– Николай, – расслышал Китаец голос Бурлакова, который, видимо, обращался к хозяину жилища, – ты дома?
Семен Семенович шагнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Китаец миновал калитку, прошел по дорожке к двери дома и осторожно открыл ее.
– Коля, – голос Бурлакова раздался где-то в глубине дома, – ты где?
Сени, куда проскользнул Китаец, освещались тусклой лампочкой без абажура. В углу стоял садовый инвентарь, на толстом крюке висел свернутый в бухту шланг для полива. Двигаясь на носочках, Танин прошел дальше и очутился в другом помещении дома. Здесь тоже горел свет. Осмотревшись, увидел газовую плиту, на которой стояла небольшая алюминиевая кастрюля и зеленый эмалированный чайник, рядом старый, выкрашенный светло-голубой краской стол, покрытый клеенкой. Китаец двинулся было дальше, но под ногой предательски скрипнула половица. Он замер, прислушиваясь к шуму шагов, доносившихся из соседней комнаты. Похоже, Семен Семенович ничего не услышал.
Через открытую дверь Китаец заглянул в большую комнату, служившую, судя по всему, гостиной. Здесь стоял шкаф из светлого дерева с вделанным в среднюю створку большим зеркалом, такой же был у отца Танина, когда тот привез сына в Москву. За шкафом располагались потертый диван, круглый стол и несколько стульев, на одном из которых висела легкая куртка. У противоположной стены, между двух дверей, одна из которых была открыта, громоздился темно-коричневый, еще дореволюционный буфет. На полу лежал ковер какого-то непонятного желто-зеленого оттенка. Китаец уже наступил одной ногой на ковер, направляясь в сторону открытой двери, как вдруг оттуда, словно ошпаренный, выскочил Семен Семенович. Его пышные усы топорщились в стороны, глаза бегали, как у затравленного зверя.
– Боже мой, боже мой, что я наделал! – бормотал он.
Лицо его было покрыто пятнами, раскаленный нос светился ярче горевшей под потолком люстры. Он не заметил Китайца, пока не столкнулся с ним лицом к лицу.
– Нет, – испуганно воскликнул Семен Семенович, заслоняясь руками, словно Танин собирался его ударить, – я не убивал. Это не я.
– Пойдемте-ка, посмотрим вместе, – Китаец приобнял его за плечи и увлек в сторону комнаты, откуда тот только что вышел.
– Нет, я не хочу, – начал вырываться Бурлаков, – вы не имеете права! Кто вы такой вообще? Что вы себе позволяете?
Нервно подергивая глазом, Семен Семенович взглянул Китайцу в лицо.
– Погодите, – замер он, – вы же сегодня были у меня на приеме. Ваша жена… А-а-а, – боязливо-обрадованно протянул он, – вы, наверное, недовольны результатом консультации. Так я вам ничего не гарантировал. Может получиться, а может и нет. Психика – очень тонкая штука, не многие в ней разбираются, – как помешанный бормотал он. – К каждому нужен особый подход. Хотите, я верну вам деньги? – бросил Семен Семенович короткий взгляд на Китайца и торопливо полез в карман пиджака.
Достав оттуда толстый бумажник, он протянул Танину две стодолларовые купюры. – Вот ваши деньги, и больше не появляйтесь у меня. Прощайте.
– Я бы с удовольствием исчез из вашей жизни. – Китаец спрятал деньги в нагрудный карман пиджака. – Только у меня есть одна маленькая слабость, – он пристально посмотрел на Бурлакова, – по роду своей деятельности я очень любопытный.
– Ничего не хочу слышать, – Семен Семенович замахал на него руками, – проваливайте отсюда. Это частное владение.
– Ваше? – невозмутимо глядя на дергающегося словно в пляске святого Витта Бурлакова, спросил Танин.
– Мое, – неуверенно произнес Бурлаков.
– А что у вас в той комнате, могу я узнать? – Китаец кивнул на открытую дверь.
– Нет, не можете, – истошно заорал Бурлаков. – Вон отсюда!
– Хорошо. – Китаец сделал вид, что уходит, потом резко развернулся и прошел в комнату, из которой недавно выскочил Семен Семенович.
– Не сметь! – Бурлаков с несоответствующей его комплекции прытью бросился на Китайца, пытаясь остановить его.
Но тот уже был у двери. Бурлаков подскочил сзади, обхватил руками Танина за шею и повис на нем.
– Назад, сволочь! – глухо, с присвистом крикнул он.
Чуть развернувшись в его мощных объятиях, Китаец вполсилы ткнул Бурлакова локтем в ребра. Тот охнул, разжал руки и медленно осел на пол.
– Я хотел по-хорошему, – пожал плечами Танин и вошел в комнату.
Собственно, он и предполагал, что увидит что-то в этом роде. На кровати, стоявшей в дальнем углу небольшой комнаты, лежало одеяло, под которым угадывались очертания человеческого тела, накрытого с головой. В том месте, где у человека находится грудная клетка, прямо из одеяла торчала рукоятка ножа.
Китаец подошел к кровати и поднял край одеяла. Молодой человек с тонкой полоской темных усов скорее всего так и умер во сне, не узнав, что его час пробил. Танин закрыл парню лицо и через одеяло потрогал его за ноги. Уже наступило трупное окоченение, так что смерть настигла несчастного не позже двух-трех часов ночи.
«Интересно, что здесь делал Бурлаков? – подумал Танин. – По тому как тот вел себя, было непохоже, что он знал о смерти парня. А что он сказал, когда вышел из комнаты? "Боже мой, что я наделал?" Получается, что он убил парня и явился для того, чтобы избавиться от тела. Но сейчас было не самое лучшее время для такого ответственного мероприятия.
Китаец медленно вышел из комнаты, надеясь подробно расспросить Бурлакова о том, что он здесь делал, но Семена Семеновича в гостиной не было.
«Вот тебе на! Шустрый психоаналитик!» – Китаец собрался рвануть к выходу, но услышал звук открываемого окна в соседней комнате. Он бросился туда и успел ухватить перевалившегося через подоконник Семена Семеновича за поясной ремень.
– Куда же вы, доктор? – Китаец не без труда втащил Бурлакова в комнату. – Нам еще нужно о многом с вами поговорить.
– Не о чем нам разговаривать, – Семен Семенович нервно дернулся, освобождаясь из цепких рук Китайца.
– Тогда будете объясняться с милицией. – Танин ловким движением вытащил наручники и защелкнул один «браслет» на запястье Бурлакова.
– Что вы делаете?! – попытался тот вырваться. – Оставьте меня в покое!
– Сейчас оставлю. – Китаец зацепил второй «браслет» за перекладину кровати, стоявшей неподалеку, и направился к выходу.
– Вы куда?! – испуганно крикнул Бурлаков ему вдогонку. – Освободите меня немедленно!
– Придется вызвать милицию, – вздохнул Китаец, останавливаясь. – Нужно доехать до телефонного аппарата.
– Нет, не надо милицию, – Семен Семенович загромыхал наручниками о железо кровати. – Что вы от меня хотите?
– Ответьте мне на несколько вопросов. – Танин подошел к Бурлакову и сел на кровать. Пружины печально скрипнули.
– Кто вы? – Бурлаков опустился на пол рядом с кроватью.
– Давайте договоримся, Семен Семенович, вопросы задаю я, – Китаец достал сигареты и закурил. – А впрочем, я сыщик, ищу убийцу Ильи Васильевича Крупенкова. Надеюсь, вы его помните?
– Я его не убивал, – резко бросил Бурлаков.
– Ага, не убивали, но знаете, что он мертв. Откуда?
– Вы сами только что это сказали.
– Значит, для вас это новость?
– Конечно.
– Но вы почему-то не удивились, что он умер. – Танин выпустил струйку сизого дыма.
– Я удивился, я очень удивлен, отпустите меня, пожалуйста.
– Парень с ножом в груди, там на кровати, – Китаец показал на стену, за которой лежал труп. – Его вы, конечно, тоже не убивали?
– Зачем мне нужно убивать своего племянника? – издал дикий возглас Бурлаков. – Я просто зашел к нему в гости, – подавленно пробубнил он.
– Это ваш племянник?
– Да, – кивнул Бурлаков, – Коля Гудков – сын моей сестры.
– Я слышал, как вы сказали: «Что же я наделал!» Чем были вызваны сии покаянные слова? – Танин вперил в Бурлакова колючий, недоверчивый взгляд.
– Ничего такого я не говорил! – возроптал Бурлаков.
– Хотите сказать, что я созрел для вашей клиники, – язвительно усмехнулся Китаец, – у меня галлюцинации?
Танин откровенно издевался над доктором.
– Какое вы имеете право! – возмутился Семен Семенович. – Где ваша жена?
– Похоже, вы здорово струхнули, если спрашиваете меня о вещах, которые вас не касаются, – с едкой иронией процедил Китаец, оглядывая комнату. – Ну так как, будете говорить или мне вызвать оперативников? Горячие парни… – с наигранным сочувствием помотал он головой, – они любят такие истории. Им будет чем позабавиться… Не часто им попадаются шельмоватые психоаналитики, убивающие собственных племянников.
Китаец вонзил в Бурлакова ледяной взгляд.
– Я не убивал! – завопил тот.
– А вот это еще нужно доказать. Мы не в Америке, Семен Семенович. Это там существует такое понятие, как презумпция невиновности. А у нас если и существует презумпция, то, скорее всего, – виновности. Вы – солидный человек, занимающийся любимым ремеслом, преуспевающий психоаналитик, смелый новатор, – с издевкой улыбнулся Китаец, – а маринуете нас обоих. У меня тоже есть любимая профессия, и я тоже человек амбициозный… умеющий ценить время… Не тяните. Я – не самаритянин, а вы, при всей вашей гнусноватой натуре, не классический злодей. Так что не ставьте себя в смешное положение, заканчивайте ломать комедию. Я ценю искренность и готовность сотрудничать. Итак, что вы «наделали»?
– Вы – не духовник! – взъерепенился Семен Семенович.
– Я не призываю вас к исповеди, – меланхолично улыбнулся Китаец, – я предлагаю вам сделку. Вы мне рассказываете все как есть, а я отпускаю вас на все четыре стороны.
– Хорошо, – с усилием сглотнул слюну Бурлаков, – я расскажу. Коля частенько закладывал. Это стало его… -…неврозом? – усмехнулся Китаец.
– Что-то вроде этого, – энергично замотал головой Бурлаков, – он все чаще напивался до беспамятства. Когда была жива Тая, моя сестра, она держала Кольку в руках. Но уже два года как она умерла, и парень словно с цепи сорвался. Поначалу он говорил, что из-за матери переживает, а я ему верил – родня все-таки. Время шло, а он все больше опускался. Тогда я посоветовался с женой и мы его взяли к себе.
– Он вроде не маленький… – Китаец недоверчиво посмотрел на Семена Семеновича.
– Я долго беседовал с Колей. Не буду хвастать, но я всегда имел на Николая влияние, ведь в нашей семье я один получил высшее образование и сумел выбиться в люди: заработал на квартиру, на машину, на дачу, на образование детям…
– Благодаря внедрению ваших оригинальных методик? – Китаец бросил на Семена Семеновича насмешливый взгляд.
– Колька сильно изменился. Он перестал пить, взялся за ум. Моя жена самоотверженно, да-да, не побоюсь этого слова, ухаживала за ним. Когда Коле нужно было поразвлечься с особами противоположного пола, – намекающе кашлянул Бурлаков, – он, разумеется, приходил сюда. Но возвращался всегда к нам. Мы с ним долго и плодотворно беседовали… – Семен Семенович скроил скорбную мину. – А тут Катя сказала мне, что он начал приставать к ней, что стоит мне – на работу, он клеится к ней. Я не то чтобы пренебрег этой информацией, а просто подумал, что жена преувеличивает. Она славится этим – ей кажется, что она постоянно привлекает усиленное мужское внимание, и стоит какому-нибудь мужчине чуть более внимательно, чем положено, посмотреть на нее, как она из этого делает вывод, что он вожделеет к ней. Жена у меня не работает, сидит дома… Короче говоря, я отшутился. Но прошло еще несколько дней, и она снова завела разговор на эту тему. Она сказала, что Колька в пылу пригрозил, что приведет своих дружков и они мою Катю пустят по кругу. Вы представляете! – Бурлаков взглядом призвал Китайца к возмущению подобной аморальностью и вероломством неблагодарного племянника, но Танин остался глух к этому призыву.
Не найдя поддержки у Китайца, Бурлаков сник и опустошенно уставился в пол.
– Вам этого не понять… – с надломом произнес он.
– Где уж мне, – усмехнулся Танин.
– В итоге я выгнал племянника, – неожиданно резко подняв голову и с неукротимым блеском в глазах гордо изрек Бурлаков. – Если б я знал, что все так обернется…
Он закрыл свободной рукой лицо и замолчал.
– И что же было дальше? – уныло спросил Танин.
– А вот что! – громыхнув наручниками, Бурлаков сделал энергичный жест в сторону приоткрытой двери. – Зарезали Кольку… дружки его, алкоголики.
– Это еще нужно доказать.
Танин встал и принялся прохаживаться по комнате.
– Что-то непохоже, чтобы ваш племянник пил, – вздохнул он, – пустой тары нет, да и дом, хоть и не новый, но вполне… -…так я выгнал-то его недавно, – запротестовал Бурлаков, – да и бутылки Колька всегда мухой сдавал. И потом, он часто пропадал, пил где-то у дружков своих.
Китаец придирчиво осмотрел соседнюю комнату и вернулся к прикованному «Прометею».
– Когда вы выгнали племянника?
– Какое это имеет отношение к его смерти? – с недоумением уставился на Китайца Бурлаков.
– Прямое, если верить вашей саге, – жестко произнес Китаец.
– Неделю назад примерно… Подождите… – напрягся Бурлаков, – да, это было в прошлую пятницу.
Китаец тоскливо зевнул, прикрыв рот ладонью, и рассеянно посмотрел на потное лицо Бурлакова.
– А вы, значит, решили навестить его сегодня? – Танин слегка приподнял правую бровь.
– Решил, – с ноткой подобострастия проговорил Семен Семенович, – и вот что…
Он глухо зарыдал. Китаец с трудом выносил женские слезы, мужские же вообще терпеть не мог. Да и плакал Бурлаков с какой-то комичной ненатуральностью. Всхлипы его были не более убедительны, чем заученная улыбка тети Аси из рекламного ролика, посвященного чудо-отбеливателю. Китаец принялся прохаживаться по комнате.
– А вы предпочли бы, чтобы вашу жену «пустили по кругу» или чтобы ваш племянник остался жив, пусть даже в качестве насильника или соблазнителя?
– Иезуитский вопрос, – судорожно рассмеялся Семен Семенович.
– А все-таки? – не отставал Китаец.
– Я хотел бы, чтобы Колька был жив, но не хотел бы, чтобы Катя подверглась издевательству, – резонно ответил Бурлаков.
– Последний вопрос. В чем заключается тот радикальный метод, о котором вы мне говорили? Помните, если совращение моей жены другим мужчиной не состоялось бы…
– Ах, это, – с довольным видом улыбнулся Семен Семенович, – групповушка, обычная групповушка…
Улыбка Бурлакова стала льстиво-плотоядной. Он потер свой полыхающий нос и тихо хрюкнул.
– И каким же образом может групповушка избавить ревнивца от его идеи фикс?
– Катарсис… Слышали о таком? О-чи-ще-ни-е, – по слогам, с назидательным пафосом произнес Бурлаков. – Ваша жена смотрит на ваши сексуальные игры с другой женщиной, сама совершает коитус с партнером у вас на глазах, или, если вы одни, а партнерш двое – ваша жена и еще одна женщина… такой вариант в некоторых случаях даже предпочтительнее. Ваша жена реально видит то, что живет в ее больном воображении, и избавляется от своего наваждения. Ведь, как говорил Фрейд, достаточно осветить светом сознания свое бессознательное, чтобы фантомы последнего утратили над нами свою силу.
– Звучит обнадеживающе, – недоверчиво усмехнулся Китаец. – А что вы планировали предпринять в отношении Крупенкова? Насколько мне известно, речь о групповушке в данном случае не шла… Вы взяли аванс, пообещали госпоже Крупенковой, что ее муж в недалеком будущем изменится в лучшую сторону… Что вы намерены были делать?
Бурлаков задумчиво выпятил губы и пожевал ими.
– Хотел подсунуть Крупенкову какую-нибудь «красивую и смелую», – заискивающе улыбнулся Семен Семенович, теребя нос.
– У вас есть банк данных?
– Ну что вы! Речь идет о знакомых, о подругах жены, например… – с манерной стыдливостью взглянул на Танина Семен Семенович.
– И как, интересно, вы ангажируете этих самых знакомых? Просите об одолжении? Как вы все устраиваете?
Бурлаков замкнулся. Его рука непроизвольно взметнулась к носу, но, не достигнув рдеющего набалдашника, на какое-то мгновение повисла в воздухе и затем удрученно и покинуто опустилась на койку.
– Ссылка на «коммерческую» тайну не принимается, – строго предупредил Танин.
– Нынче такое время – всяк хочет заработать, – уклончиво ответил Семен Семенович.
– То есть вы оплачиваете услуги «красивых и смелых» из гонорара ваших подопытных… – подытожил Китаец.
Бурлаков кивнул.
– У вас, как я понял, есть свой штат.
– Да какой там штат, помилуйте!
– Но ведь далеко не каждый человек, согласитесь, отважится даже ради заработка на такую авантюру.
– Вы называете групповушку авантюрой? – игриво поморщился Семен Семенович.
– Ну что ж, – Танин вставил ключ в замок наручника, надетого на запястье Бурлакова, – вы свободны. Если вы мне соврали, я все равно узнаю это и тогда уже с большим удовольствием сдам вас милиции.
Освобожденный Бурлаков принялся демонстративно потирать левое запястье. Китаец спрятал наручники в карман. Семен Семенович с хитрым прищуром смотрел на него.
– До свидания, Семен Семенович, – с насмешливой фамильярностью в голосе произнес Китаец, – чувствую, нам еще придется с вами встретиться. И сообщите о трагедии в милицию. Надеюсь, вы справитесь.
Бурлаков быстро кивнул. Оставив его сидящим в спальне на кровати, Китаец прошел через гостиную и внезапно остановился. Он подошел к стулу, на спинке которого висела куртка, и ощупал ее. Во внутреннем кармане что-то было. Он сунул туда руку и достал дорогой кожаный бумажник. Открыв его, он обнаружил, что он пуст. «Интересно, откуда у алкоголика дорогой бумажник?» Никаких документов или чего-то наподобие, что указывало бы на принадлежность бумажника, не было. Китаец спрятал его себе в карман и покинул помещение со смутным чувством недорешенности. Или это было чувство, что его надули?
«Неплохо живут психоаналитики», – подумал Китаец, запуская двигатель и трогаясь вслед за Семеном Семеновичем, – может, мне стоит переквалифицироваться?»
Бурлаков вел машину дергано, ежеминутно рискуя устроить аварию, словно только недавно получил права. На самом деле он ездил уже почти пять лет, просто существуют люди, которым за рулем сидеть противопоказано. К счастью, на этот раз обошлось без дорожно-транспортных происшествий. Минут пятнадцать спустя «Фольксваген» Бурлакова свернул у городского парка налево, едва не столкнувшись на повороте с белой «семеркой» и, проехав сотню метров, остановился возле большого одноэтажного дома, окна которого были закрыты зелеными ставнями. Это жилище, построенное наверняка не меньше полувека назад, выглядело не слишком презентабельно. Впрочем, как и большинство окружавших его домов. Хотя неподалеку от этих «детей райка» Китаец заметил шикарные новостройки в два и три этажа из белого и красного кирпича. Подобно королям на тронах и в паланкинах, эти красавцы высились в толпе кургузых, приземистых построек. Бурлаков выбрался из машины, потер свой красный шнобель и подошел к деревянной калитке. Просунув руку в щель между неплотно прилегавшими досками забора, он отпер калитку и шмыгнул во двор.
«К кому это направляется наш доктор? – Китаец выпрыгнул из джипа и зашагал к дому с зелеными ставнями. – Не похоже, чтобы преуспевающий психоаналитик жил в такой развалюхе». Подойдя ближе, Танин увидел, что Бурлаков в дом еще не вошел. Он открыл одну створку ставен и барабанил пальцами по стеклу. Подпрыгнув, он даже попытался заглянуть внутрь, но у него ничего не получилось. Тогда Бурлаков оглянулся. Китаец едва успел спрятаться за забором. Потоптавшись возле окна, Семен Семенович направился к двери и принялся стучать в нее кулаком. Видя, что никто не торопится ему открывать, Бурлаков в отчаянье толкнул дверь ладонями, и она вдруг открылась.
– Николай, – расслышал Китаец голос Бурлакова, который, видимо, обращался к хозяину жилища, – ты дома?
Семен Семенович шагнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Китаец миновал калитку, прошел по дорожке к двери дома и осторожно открыл ее.
– Коля, – голос Бурлакова раздался где-то в глубине дома, – ты где?
Сени, куда проскользнул Китаец, освещались тусклой лампочкой без абажура. В углу стоял садовый инвентарь, на толстом крюке висел свернутый в бухту шланг для полива. Двигаясь на носочках, Танин прошел дальше и очутился в другом помещении дома. Здесь тоже горел свет. Осмотревшись, увидел газовую плиту, на которой стояла небольшая алюминиевая кастрюля и зеленый эмалированный чайник, рядом старый, выкрашенный светло-голубой краской стол, покрытый клеенкой. Китаец двинулся было дальше, но под ногой предательски скрипнула половица. Он замер, прислушиваясь к шуму шагов, доносившихся из соседней комнаты. Похоже, Семен Семенович ничего не услышал.
Через открытую дверь Китаец заглянул в большую комнату, служившую, судя по всему, гостиной. Здесь стоял шкаф из светлого дерева с вделанным в среднюю створку большим зеркалом, такой же был у отца Танина, когда тот привез сына в Москву. За шкафом располагались потертый диван, круглый стол и несколько стульев, на одном из которых висела легкая куртка. У противоположной стены, между двух дверей, одна из которых была открыта, громоздился темно-коричневый, еще дореволюционный буфет. На полу лежал ковер какого-то непонятного желто-зеленого оттенка. Китаец уже наступил одной ногой на ковер, направляясь в сторону открытой двери, как вдруг оттуда, словно ошпаренный, выскочил Семен Семенович. Его пышные усы топорщились в стороны, глаза бегали, как у затравленного зверя.
– Боже мой, боже мой, что я наделал! – бормотал он.
Лицо его было покрыто пятнами, раскаленный нос светился ярче горевшей под потолком люстры. Он не заметил Китайца, пока не столкнулся с ним лицом к лицу.
– Нет, – испуганно воскликнул Семен Семенович, заслоняясь руками, словно Танин собирался его ударить, – я не убивал. Это не я.
– Пойдемте-ка, посмотрим вместе, – Китаец приобнял его за плечи и увлек в сторону комнаты, откуда тот только что вышел.
– Нет, я не хочу, – начал вырываться Бурлаков, – вы не имеете права! Кто вы такой вообще? Что вы себе позволяете?
Нервно подергивая глазом, Семен Семенович взглянул Китайцу в лицо.
– Погодите, – замер он, – вы же сегодня были у меня на приеме. Ваша жена… А-а-а, – боязливо-обрадованно протянул он, – вы, наверное, недовольны результатом консультации. Так я вам ничего не гарантировал. Может получиться, а может и нет. Психика – очень тонкая штука, не многие в ней разбираются, – как помешанный бормотал он. – К каждому нужен особый подход. Хотите, я верну вам деньги? – бросил Семен Семенович короткий взгляд на Китайца и торопливо полез в карман пиджака.
Достав оттуда толстый бумажник, он протянул Танину две стодолларовые купюры. – Вот ваши деньги, и больше не появляйтесь у меня. Прощайте.
– Я бы с удовольствием исчез из вашей жизни. – Китаец спрятал деньги в нагрудный карман пиджака. – Только у меня есть одна маленькая слабость, – он пристально посмотрел на Бурлакова, – по роду своей деятельности я очень любопытный.
– Ничего не хочу слышать, – Семен Семенович замахал на него руками, – проваливайте отсюда. Это частное владение.
– Ваше? – невозмутимо глядя на дергающегося словно в пляске святого Витта Бурлакова, спросил Танин.
– Мое, – неуверенно произнес Бурлаков.
– А что у вас в той комнате, могу я узнать? – Китаец кивнул на открытую дверь.
– Нет, не можете, – истошно заорал Бурлаков. – Вон отсюда!
– Хорошо. – Китаец сделал вид, что уходит, потом резко развернулся и прошел в комнату, из которой недавно выскочил Семен Семенович.
– Не сметь! – Бурлаков с несоответствующей его комплекции прытью бросился на Китайца, пытаясь остановить его.
Но тот уже был у двери. Бурлаков подскочил сзади, обхватил руками Танина за шею и повис на нем.
– Назад, сволочь! – глухо, с присвистом крикнул он.
Чуть развернувшись в его мощных объятиях, Китаец вполсилы ткнул Бурлакова локтем в ребра. Тот охнул, разжал руки и медленно осел на пол.
– Я хотел по-хорошему, – пожал плечами Танин и вошел в комнату.
Собственно, он и предполагал, что увидит что-то в этом роде. На кровати, стоявшей в дальнем углу небольшой комнаты, лежало одеяло, под которым угадывались очертания человеческого тела, накрытого с головой. В том месте, где у человека находится грудная клетка, прямо из одеяла торчала рукоятка ножа.
Китаец подошел к кровати и поднял край одеяла. Молодой человек с тонкой полоской темных усов скорее всего так и умер во сне, не узнав, что его час пробил. Танин закрыл парню лицо и через одеяло потрогал его за ноги. Уже наступило трупное окоченение, так что смерть настигла несчастного не позже двух-трех часов ночи.
«Интересно, что здесь делал Бурлаков? – подумал Танин. – По тому как тот вел себя, было непохоже, что он знал о смерти парня. А что он сказал, когда вышел из комнаты? "Боже мой, что я наделал?" Получается, что он убил парня и явился для того, чтобы избавиться от тела. Но сейчас было не самое лучшее время для такого ответственного мероприятия.
Китаец медленно вышел из комнаты, надеясь подробно расспросить Бурлакова о том, что он здесь делал, но Семена Семеновича в гостиной не было.
«Вот тебе на! Шустрый психоаналитик!» – Китаец собрался рвануть к выходу, но услышал звук открываемого окна в соседней комнате. Он бросился туда и успел ухватить перевалившегося через подоконник Семена Семеновича за поясной ремень.
– Куда же вы, доктор? – Китаец не без труда втащил Бурлакова в комнату. – Нам еще нужно о многом с вами поговорить.
– Не о чем нам разговаривать, – Семен Семенович нервно дернулся, освобождаясь из цепких рук Китайца.
– Тогда будете объясняться с милицией. – Танин ловким движением вытащил наручники и защелкнул один «браслет» на запястье Бурлакова.
– Что вы делаете?! – попытался тот вырваться. – Оставьте меня в покое!
– Сейчас оставлю. – Китаец зацепил второй «браслет» за перекладину кровати, стоявшей неподалеку, и направился к выходу.
– Вы куда?! – испуганно крикнул Бурлаков ему вдогонку. – Освободите меня немедленно!
– Придется вызвать милицию, – вздохнул Китаец, останавливаясь. – Нужно доехать до телефонного аппарата.
– Нет, не надо милицию, – Семен Семенович загромыхал наручниками о железо кровати. – Что вы от меня хотите?
– Ответьте мне на несколько вопросов. – Танин подошел к Бурлакову и сел на кровать. Пружины печально скрипнули.
– Кто вы? – Бурлаков опустился на пол рядом с кроватью.
– Давайте договоримся, Семен Семенович, вопросы задаю я, – Китаец достал сигареты и закурил. – А впрочем, я сыщик, ищу убийцу Ильи Васильевича Крупенкова. Надеюсь, вы его помните?
– Я его не убивал, – резко бросил Бурлаков.
– Ага, не убивали, но знаете, что он мертв. Откуда?
– Вы сами только что это сказали.
– Значит, для вас это новость?
– Конечно.
– Но вы почему-то не удивились, что он умер. – Танин выпустил струйку сизого дыма.
– Я удивился, я очень удивлен, отпустите меня, пожалуйста.
– Парень с ножом в груди, там на кровати, – Китаец показал на стену, за которой лежал труп. – Его вы, конечно, тоже не убивали?
– Зачем мне нужно убивать своего племянника? – издал дикий возглас Бурлаков. – Я просто зашел к нему в гости, – подавленно пробубнил он.
– Это ваш племянник?
– Да, – кивнул Бурлаков, – Коля Гудков – сын моей сестры.
– Я слышал, как вы сказали: «Что же я наделал!» Чем были вызваны сии покаянные слова? – Танин вперил в Бурлакова колючий, недоверчивый взгляд.
– Ничего такого я не говорил! – возроптал Бурлаков.
– Хотите сказать, что я созрел для вашей клиники, – язвительно усмехнулся Китаец, – у меня галлюцинации?
Танин откровенно издевался над доктором.
– Какое вы имеете право! – возмутился Семен Семенович. – Где ваша жена?
– Похоже, вы здорово струхнули, если спрашиваете меня о вещах, которые вас не касаются, – с едкой иронией процедил Китаец, оглядывая комнату. – Ну так как, будете говорить или мне вызвать оперативников? Горячие парни… – с наигранным сочувствием помотал он головой, – они любят такие истории. Им будет чем позабавиться… Не часто им попадаются шельмоватые психоаналитики, убивающие собственных племянников.
Китаец вонзил в Бурлакова ледяной взгляд.
– Я не убивал! – завопил тот.
– А вот это еще нужно доказать. Мы не в Америке, Семен Семенович. Это там существует такое понятие, как презумпция невиновности. А у нас если и существует презумпция, то, скорее всего, – виновности. Вы – солидный человек, занимающийся любимым ремеслом, преуспевающий психоаналитик, смелый новатор, – с издевкой улыбнулся Китаец, – а маринуете нас обоих. У меня тоже есть любимая профессия, и я тоже человек амбициозный… умеющий ценить время… Не тяните. Я – не самаритянин, а вы, при всей вашей гнусноватой натуре, не классический злодей. Так что не ставьте себя в смешное положение, заканчивайте ломать комедию. Я ценю искренность и готовность сотрудничать. Итак, что вы «наделали»?
– Вы – не духовник! – взъерепенился Семен Семенович.
– Я не призываю вас к исповеди, – меланхолично улыбнулся Китаец, – я предлагаю вам сделку. Вы мне рассказываете все как есть, а я отпускаю вас на все четыре стороны.
– Хорошо, – с усилием сглотнул слюну Бурлаков, – я расскажу. Коля частенько закладывал. Это стало его… -…неврозом? – усмехнулся Китаец.
– Что-то вроде этого, – энергично замотал головой Бурлаков, – он все чаще напивался до беспамятства. Когда была жива Тая, моя сестра, она держала Кольку в руках. Но уже два года как она умерла, и парень словно с цепи сорвался. Поначалу он говорил, что из-за матери переживает, а я ему верил – родня все-таки. Время шло, а он все больше опускался. Тогда я посоветовался с женой и мы его взяли к себе.
– Он вроде не маленький… – Китаец недоверчиво посмотрел на Семена Семеновича.
– Я долго беседовал с Колей. Не буду хвастать, но я всегда имел на Николая влияние, ведь в нашей семье я один получил высшее образование и сумел выбиться в люди: заработал на квартиру, на машину, на дачу, на образование детям…
– Благодаря внедрению ваших оригинальных методик? – Китаец бросил на Семена Семеновича насмешливый взгляд.
– Колька сильно изменился. Он перестал пить, взялся за ум. Моя жена самоотверженно, да-да, не побоюсь этого слова, ухаживала за ним. Когда Коле нужно было поразвлечься с особами противоположного пола, – намекающе кашлянул Бурлаков, – он, разумеется, приходил сюда. Но возвращался всегда к нам. Мы с ним долго и плодотворно беседовали… – Семен Семенович скроил скорбную мину. – А тут Катя сказала мне, что он начал приставать к ней, что стоит мне – на работу, он клеится к ней. Я не то чтобы пренебрег этой информацией, а просто подумал, что жена преувеличивает. Она славится этим – ей кажется, что она постоянно привлекает усиленное мужское внимание, и стоит какому-нибудь мужчине чуть более внимательно, чем положено, посмотреть на нее, как она из этого делает вывод, что он вожделеет к ней. Жена у меня не работает, сидит дома… Короче говоря, я отшутился. Но прошло еще несколько дней, и она снова завела разговор на эту тему. Она сказала, что Колька в пылу пригрозил, что приведет своих дружков и они мою Катю пустят по кругу. Вы представляете! – Бурлаков взглядом призвал Китайца к возмущению подобной аморальностью и вероломством неблагодарного племянника, но Танин остался глух к этому призыву.
Не найдя поддержки у Китайца, Бурлаков сник и опустошенно уставился в пол.
– Вам этого не понять… – с надломом произнес он.
– Где уж мне, – усмехнулся Танин.
– В итоге я выгнал племянника, – неожиданно резко подняв голову и с неукротимым блеском в глазах гордо изрек Бурлаков. – Если б я знал, что все так обернется…
Он закрыл свободной рукой лицо и замолчал.
– И что же было дальше? – уныло спросил Танин.
– А вот что! – громыхнув наручниками, Бурлаков сделал энергичный жест в сторону приоткрытой двери. – Зарезали Кольку… дружки его, алкоголики.
– Это еще нужно доказать.
Танин встал и принялся прохаживаться по комнате.
– Что-то непохоже, чтобы ваш племянник пил, – вздохнул он, – пустой тары нет, да и дом, хоть и не новый, но вполне… -…так я выгнал-то его недавно, – запротестовал Бурлаков, – да и бутылки Колька всегда мухой сдавал. И потом, он часто пропадал, пил где-то у дружков своих.
Китаец придирчиво осмотрел соседнюю комнату и вернулся к прикованному «Прометею».
– Когда вы выгнали племянника?
– Какое это имеет отношение к его смерти? – с недоумением уставился на Китайца Бурлаков.
– Прямое, если верить вашей саге, – жестко произнес Китаец.
– Неделю назад примерно… Подождите… – напрягся Бурлаков, – да, это было в прошлую пятницу.
Китаец тоскливо зевнул, прикрыв рот ладонью, и рассеянно посмотрел на потное лицо Бурлакова.
– А вы, значит, решили навестить его сегодня? – Танин слегка приподнял правую бровь.
– Решил, – с ноткой подобострастия проговорил Семен Семенович, – и вот что…
Он глухо зарыдал. Китаец с трудом выносил женские слезы, мужские же вообще терпеть не мог. Да и плакал Бурлаков с какой-то комичной ненатуральностью. Всхлипы его были не более убедительны, чем заученная улыбка тети Аси из рекламного ролика, посвященного чудо-отбеливателю. Китаец принялся прохаживаться по комнате.
– А вы предпочли бы, чтобы вашу жену «пустили по кругу» или чтобы ваш племянник остался жив, пусть даже в качестве насильника или соблазнителя?
– Иезуитский вопрос, – судорожно рассмеялся Семен Семенович.
– А все-таки? – не отставал Китаец.
– Я хотел бы, чтобы Колька был жив, но не хотел бы, чтобы Катя подверглась издевательству, – резонно ответил Бурлаков.
– Последний вопрос. В чем заключается тот радикальный метод, о котором вы мне говорили? Помните, если совращение моей жены другим мужчиной не состоялось бы…
– Ах, это, – с довольным видом улыбнулся Семен Семенович, – групповушка, обычная групповушка…
Улыбка Бурлакова стала льстиво-плотоядной. Он потер свой полыхающий нос и тихо хрюкнул.
– И каким же образом может групповушка избавить ревнивца от его идеи фикс?
– Катарсис… Слышали о таком? О-чи-ще-ни-е, – по слогам, с назидательным пафосом произнес Бурлаков. – Ваша жена смотрит на ваши сексуальные игры с другой женщиной, сама совершает коитус с партнером у вас на глазах, или, если вы одни, а партнерш двое – ваша жена и еще одна женщина… такой вариант в некоторых случаях даже предпочтительнее. Ваша жена реально видит то, что живет в ее больном воображении, и избавляется от своего наваждения. Ведь, как говорил Фрейд, достаточно осветить светом сознания свое бессознательное, чтобы фантомы последнего утратили над нами свою силу.
– Звучит обнадеживающе, – недоверчиво усмехнулся Китаец. – А что вы планировали предпринять в отношении Крупенкова? Насколько мне известно, речь о групповушке в данном случае не шла… Вы взяли аванс, пообещали госпоже Крупенковой, что ее муж в недалеком будущем изменится в лучшую сторону… Что вы намерены были делать?
Бурлаков задумчиво выпятил губы и пожевал ими.
– Хотел подсунуть Крупенкову какую-нибудь «красивую и смелую», – заискивающе улыбнулся Семен Семенович, теребя нос.
– У вас есть банк данных?
– Ну что вы! Речь идет о знакомых, о подругах жены, например… – с манерной стыдливостью взглянул на Танина Семен Семенович.
– И как, интересно, вы ангажируете этих самых знакомых? Просите об одолжении? Как вы все устраиваете?
Бурлаков замкнулся. Его рука непроизвольно взметнулась к носу, но, не достигнув рдеющего набалдашника, на какое-то мгновение повисла в воздухе и затем удрученно и покинуто опустилась на койку.
– Ссылка на «коммерческую» тайну не принимается, – строго предупредил Танин.
– Нынче такое время – всяк хочет заработать, – уклончиво ответил Семен Семенович.
– То есть вы оплачиваете услуги «красивых и смелых» из гонорара ваших подопытных… – подытожил Китаец.
Бурлаков кивнул.
– У вас, как я понял, есть свой штат.
– Да какой там штат, помилуйте!
– Но ведь далеко не каждый человек, согласитесь, отважится даже ради заработка на такую авантюру.
– Вы называете групповушку авантюрой? – игриво поморщился Семен Семенович.
– Ну что ж, – Танин вставил ключ в замок наручника, надетого на запястье Бурлакова, – вы свободны. Если вы мне соврали, я все равно узнаю это и тогда уже с большим удовольствием сдам вас милиции.
Освобожденный Бурлаков принялся демонстративно потирать левое запястье. Китаец спрятал наручники в карман. Семен Семенович с хитрым прищуром смотрел на него.
– До свидания, Семен Семенович, – с насмешливой фамильярностью в голосе произнес Китаец, – чувствую, нам еще придется с вами встретиться. И сообщите о трагедии в милицию. Надеюсь, вы справитесь.
Бурлаков быстро кивнул. Оставив его сидящим в спальне на кровати, Китаец прошел через гостиную и внезапно остановился. Он подошел к стулу, на спинке которого висела куртка, и ощупал ее. Во внутреннем кармане что-то было. Он сунул туда руку и достал дорогой кожаный бумажник. Открыв его, он обнаружил, что он пуст. «Интересно, откуда у алкоголика дорогой бумажник?» Никаких документов или чего-то наподобие, что указывало бы на принадлежность бумажника, не было. Китаец спрятал его себе в карман и покинул помещение со смутным чувством недорешенности. Или это было чувство, что его надули?
ГЛАВА 7
В мыслях царила не то чтобы сумятица – для этого Китаец был слишком уравновешен и спокоен, – но обычная неопределенность, характерная для первого дня расследования.
Он двинулся к Приходько, обдумывая по дороге положение вещей. Связана ли смерть племянника Бурлакова с убийством Крупенкова? И если связана, то каким образом? Означает ли это, что психоаналитик причастен к смерти Ильи Васильевича? Зачем ему убивать Крупенкова? Ради обогащения? Но каким образом, в случае смерти Крупенкова, Бурлаков бы овладел его деньгами, тем более что деньги не его, а жены? А что, если шантаж? Возможно, Бурлаков плюнул на врачебную этику и конфиденциальность, захотел нагреть руки на чужом несчастье… Решил пошантажировать Крупенкова, а тот возмутился, разоблачил шантажиста… И у Бурлакова не было иного выхода, как убить его.
И Крупенков, и племянник Семена Семеновича – оба зарезаны. Ну и что? Мало ли было желающих сместить Илью Васильевича и занять его пост? Возьми клуб или автосалон. Сплошные темные лошадки. Значит, зря я трепал нервы Семену Семеновичу? И все-таки странные методы он практикует, недопустимые с нравственной точки зрения. Ну и что? – возразят тебе излеченные лазари и магдалины. Главное – исцеление. Вот только вопрос, можно ли вылечить душу, погрузив ее в дерьмо? Практика: изваляйся вволю, вымажись, разложись – и спасение придет.
Нет, такую практику Китаец не мог принять. Его тошнило от подобных Бурлакову оригиналов и новаторов, псевдоспециалистов. Сидит такой вот психоаналитик в чистеньком кабинетике, перебирая в уме методы воздействия на пациентов. Одному – групповушку, другому – совет спровоцировать жену на измену с тем, чтобы поймать ее с поличным, как воровку или убийцу. Этакий набор приемов, шестеренок… И вся эта гадкая галиматья вращается в мозгу дрянного психоаналитика, бесстыдно греющего руки на психозах и неврозах…
Ну ладно, это личное дело Бурлакова… Или не личное? К убийству Крупенкова какое это имеет отношение?
Китаец затушил недокуренную сигарету и тут же принялся за новую. Тротуары были заполнены людьми. Одни возвращались с работы, другие, принарядившись, направлялась к центру города в поисках новых знакомств и разнообразных приятных возможностей убить время. Китайцу сейчас они казались безмозглыми марионетками, не ведающими, кто дергает их за нити и какое будет следующее их движение или мысль. Хотя могут ли быть у безмозглых кукол мысли?
Он вспомнил о Маргарите, невольно сравнил ее с Анной, невольно пришел к выводу, что его вечно будет тянуть к таким женщинам, как Маргарита, и что он вечно будет ускользать от Анны, символа постоянства в его жизни. При всем том, что он не видел ее сто лет и порой начинал сомневаться, существует ли этот замечательный символ на самом деле.
Больше всего на свете он хотел оставаться свободным. Длительные романы тяготили его. Переступив рубеж тридцатилетия, он с корнем вырвал из сердца сладкие иллюзии юности, одна из которых подразумевала вечную, в духе рыцарских романов, любовь, повелевающую вступать в поединки, кровью доказывая свое право на благосклонность прекрасной дамы. Да и вся романтическая атрибутика любви с цветами, восторженными признаниями, клятвами, платоническими бреднями давно перестала волновать Китайца. Его способна была зажечь пара прелестных глаз или изящная фигурка, но Китаец всегда знал, чего хотел.
С одной женщиной он ограничился бы милым трепом и невинным флиртом, другой жаждал обладать здесь и сейчас. При всем этом он был подчеркнуто сдержан и обходителен, зачастую предоставляя даме право взять инициативу в свои руки. Тогда он становился похожим на хищника, затаившегося в засаде и подстерегающего сочную добычу.
Китаец всегда с хорошей долей иронии думал о женщинах, уступая традиции своих соотечественников-интровертов. С детства он впитал спокойную вдумчивость, в которой протекала жизнь людей из пригорода Няньнина, и неторопливую небрежность, с которой местные мужчины относились к прекрасному полу.
Роль женщины была строго регламентирована, и если в юном возрасте Китаец и подвергся влиянию рыцарской романтики, то исключительно потому, что его жизнь резко изменилась, отец увез его в Москву, и он волей-неволей принял западную манеру поведения. Европейское образование позволило ему соединить пассивно-медитативную мудрость его соотечественников с завоеваниями западной культуры.
Он двинулся к Приходько, обдумывая по дороге положение вещей. Связана ли смерть племянника Бурлакова с убийством Крупенкова? И если связана, то каким образом? Означает ли это, что психоаналитик причастен к смерти Ильи Васильевича? Зачем ему убивать Крупенкова? Ради обогащения? Но каким образом, в случае смерти Крупенкова, Бурлаков бы овладел его деньгами, тем более что деньги не его, а жены? А что, если шантаж? Возможно, Бурлаков плюнул на врачебную этику и конфиденциальность, захотел нагреть руки на чужом несчастье… Решил пошантажировать Крупенкова, а тот возмутился, разоблачил шантажиста… И у Бурлакова не было иного выхода, как убить его.
И Крупенков, и племянник Семена Семеновича – оба зарезаны. Ну и что? Мало ли было желающих сместить Илью Васильевича и занять его пост? Возьми клуб или автосалон. Сплошные темные лошадки. Значит, зря я трепал нервы Семену Семеновичу? И все-таки странные методы он практикует, недопустимые с нравственной точки зрения. Ну и что? – возразят тебе излеченные лазари и магдалины. Главное – исцеление. Вот только вопрос, можно ли вылечить душу, погрузив ее в дерьмо? Практика: изваляйся вволю, вымажись, разложись – и спасение придет.
Нет, такую практику Китаец не мог принять. Его тошнило от подобных Бурлакову оригиналов и новаторов, псевдоспециалистов. Сидит такой вот психоаналитик в чистеньком кабинетике, перебирая в уме методы воздействия на пациентов. Одному – групповушку, другому – совет спровоцировать жену на измену с тем, чтобы поймать ее с поличным, как воровку или убийцу. Этакий набор приемов, шестеренок… И вся эта гадкая галиматья вращается в мозгу дрянного психоаналитика, бесстыдно греющего руки на психозах и неврозах…
Ну ладно, это личное дело Бурлакова… Или не личное? К убийству Крупенкова какое это имеет отношение?
Китаец затушил недокуренную сигарету и тут же принялся за новую. Тротуары были заполнены людьми. Одни возвращались с работы, другие, принарядившись, направлялась к центру города в поисках новых знакомств и разнообразных приятных возможностей убить время. Китайцу сейчас они казались безмозглыми марионетками, не ведающими, кто дергает их за нити и какое будет следующее их движение или мысль. Хотя могут ли быть у безмозглых кукол мысли?
Он вспомнил о Маргарите, невольно сравнил ее с Анной, невольно пришел к выводу, что его вечно будет тянуть к таким женщинам, как Маргарита, и что он вечно будет ускользать от Анны, символа постоянства в его жизни. При всем том, что он не видел ее сто лет и порой начинал сомневаться, существует ли этот замечательный символ на самом деле.
Больше всего на свете он хотел оставаться свободным. Длительные романы тяготили его. Переступив рубеж тридцатилетия, он с корнем вырвал из сердца сладкие иллюзии юности, одна из которых подразумевала вечную, в духе рыцарских романов, любовь, повелевающую вступать в поединки, кровью доказывая свое право на благосклонность прекрасной дамы. Да и вся романтическая атрибутика любви с цветами, восторженными признаниями, клятвами, платоническими бреднями давно перестала волновать Китайца. Его способна была зажечь пара прелестных глаз или изящная фигурка, но Китаец всегда знал, чего хотел.
С одной женщиной он ограничился бы милым трепом и невинным флиртом, другой жаждал обладать здесь и сейчас. При всем этом он был подчеркнуто сдержан и обходителен, зачастую предоставляя даме право взять инициативу в свои руки. Тогда он становился похожим на хищника, затаившегося в засаде и подстерегающего сочную добычу.
Китаец всегда с хорошей долей иронии думал о женщинах, уступая традиции своих соотечественников-интровертов. С детства он впитал спокойную вдумчивость, в которой протекала жизнь людей из пригорода Няньнина, и неторопливую небрежность, с которой местные мужчины относились к прекрасному полу.
Роль женщины была строго регламентирована, и если в юном возрасте Китаец и подвергся влиянию рыцарской романтики, то исключительно потому, что его жизнь резко изменилась, отец увез его в Москву, и он волей-неволей принял западную манеру поведения. Европейское образование позволило ему соединить пассивно-медитативную мудрость его соотечественников с завоеваниями западной культуры.