Страница:
— Да, — саркастично ответил Влад. — Этот пьяный болван — небезызвестный Джекоб Скотт, режиссер Голливуда средней руки. Снимает отстойный ширпотреб.
…Фокин был полностью удовлетворен жизнью Он наелся, напился, и вообще — сытое довольство настолько переполняло его монументальный организм, что он почти не замечал усердствующей перед ним девицы, которая за сто позаимствованных у Джекоба баксов оказывала Афоне не обозначенные в реестре заведения секс-услуги.
Время от времени он поднимал глаза на вертящуюся перед ним толстуху, вокруг которой на полусогнутых бегал американец, и лениво кидал в нее морожеными фруктами, только что принесенными ему официантом.
Именно в этот момент он почувствовал, что на его плечо легла чья-то рука, а в затылок уперлось что-то холодное и твердое.
Он не раз в своей жизни ощущал подобное прикосновение и потому тут же — как ни пьян он был — тут же определил, что это дуло пистолета.
Он медленно повернул голову и тут же получил такой удар в основание черепа, что упал прямо на тонко взвизгнувшую девицу.
— Хорошо устроился, сука, — донеслось до него сквозь наплывший дурнотный туман, и Афанасий почувствовал, как на его запястьях защелкивают наручники.
Да что же это такое, гулко прогрохотало в голове Фокина — приличному человеку уже и отдохнуть нельзя!
…Откровенно говоря, Афанасий подумал, что на него напала служба безопасности клуба. Если бы он знал, как предположение, всплывшее в подогретом алкоголем мозгу, далеко от истины, возможно, что Фокин и не спровоцировал событий, последовавших непосредственно за тем, как на него надели наручники.
Но он не знал.
Его грубо подняли с пола, и тут.., вероятно, сотрудники ФСБ и сами не поняли, как эта заплетающаяся в собственных конечностях туша, эта куча рыхлого, до невозможности пропитанного алкоголем и дремотной расслабухой мяса вдруг по мановению ока превратилась в груду стальных мускулов.., как сгнившей бечевкой, жалобно звякнув, перервалась цепь наручников — и их главный, который и нанес Фокину тот самый единственный удар, отлетел метра на четыре и врезался в стену.
И, обмякнув, сполз по ней на пол.
Фокин развернулся и хлестнул обрывком цепи по лицу второго фээсбэшника, державшего его под левую руку. Тот со стоном отскочил и схватился руками за лицо. Между пальцев его проступила кровь.
Третий поднял на Афанасия пистолет, но молниеносным движением Фокин схватил со своего столика мороженую хурму и швырнул в Ковалевского охранника.
Вы когда-нибудь пробовали на ощупь хурму, выдержанную в морозильнике, где-то при минус двадцати пяти, часов эдак пять? Ну так вот, это примерно то же самое, что запустить увесистым булыжником.
И эффект при попадании, естественно, примерно тот же.
Хурма угодила в грудь сотрудника госбезопасности, он буквально взвыл от боли и опустился на пол, пытаясь восстановить перехваченное дыхание.
Последний, четвертый детина, мало чем уступающий Афанасию в габаритах, удачно врезал ему ребром ладони, и Фокин отлетел к шесту, сбив с ног Скотта, который, кажется, ничего и не заметил, всецело захваченный прелестями русской стриптизерши.
Свиридов, наблюдавший за происходящим с некоторого отдаления, уже спешил на помощь.., нет, не к Фокину, а к Ковалевским ребятам, которые совершенно напрасно не учли предупреждений Влада. События разворачивались так быстро, что за время, пока Фокин вырубил троицу сотрудников ФСБ, Влад преодолел только половину расстояния, разделявшего его и Афанасия.
Тем временем ущемленный в самых светлых чувствах Афанасий прорычал хриплое ругательство и оттолкнул любимую танцовщицу Джекоба (который, кстати, упал на пол) так, что она отлетела на столик и, подпрыгнув на упругом заду, как на батуте, скатилась по лестнице в полуподвальное помещение, где располагались кабинки для любителей ударного секса.
— Сука-а-а!
Афанасий вцепился в массивный металлический шест, под смуглой кожей обнаженных волосатых рук заиграли мощнейшие мускулы, и Фокин, словно играючи, вырвал шест из креплений, причем с потолка рухнул внушительный кусок бетона и едва не проломил голову пытающемуся встать мистеру Скотту.
— Аа-а-а, бля! Съели, мррррази!
Со всех сторон смотрели перепуганные и ошеломленные посетители…
Последний уцелевший фээсбэшник, очевидно, забыл инструкции, потому что он решительно вскинул пистолет и уже было нажал на курок, но в самый последний момент подоспевший Свиридов ударил его по рукам. Грохнул выстрел, пуля угодила в стену, отделанную под старинную каменную кладку, и выбила сноп искр.
Фокин шагнул вперед, огромный металлический шест мелькнул в его руках с такой легкостью и быстротой, словно это была тонкая деревянная палочка…
— Афоня, мать твою!! — остервенело заорал Влад и, прыгнув вперед, чудом разминулся с просвистевшей над его головой массивной железякой. — Ты что же это, ублюдок пьяный, творишь, бляха-муха!!!
Его руки вцепились в плечи Фокина с такой силой, что тот взвыл и выронил шест.
— Успокойся, кретин!., идиот! это я, Влад!! Даже не вздумай сопротивляться, ты, недоумок! Что же это ты такое вытворяешь?
— Влад… — пробормотал Фокин и, попятившись, сел сначала на столик, а потом, когда столик опрокинулся, — на спину все еще пытающегося подняться мистера Джекоба Скотта. — Ты что.., тоже с этими?
— Можно сказать, что да, — быстро ответил Свиридов.
— А в чем.., в чем дело? Погоди.., в-в-в.., разве это не охрана?
— Охрана-то охрана.., только не та охрана. Ты что, думал, что это служба безопасности клуба собралась поучить тебя за чинимые прямо в зале безобразия?
— А.., а что же тогда? — недоуменно выговорил Афанасий и смахнул ладонью налипший на лицо салат.
— Это охрана Владимира Ивановича Ковалева, — холодно ответил Свиридов, глядя, как медленно поднимается с пола начальник охраны заместителя шефа МИДа и подходят настороженные плотные ребята-"секьюрити" клуба «Ариэль»…
— Не трубой, а шестом для художественного стриптиза, — довольно агрессивно возразил Влад. — А этот мистер Джекоб, кстати, от Фокина просто в восторге. И вообще, Владимир Иванович, вы меня разочаровываете: сначала преподносите мне Афанасия как банального убийцу-маньяка, а теперь упорно строите из него демоническую личность. Повторю: я не верю ни в виновность Фокина, ни, тем более, в виновность моего брата Ильи.
— Вы что… — начал было Ковалев, но Свиридов поспешно перебил его, не желая, чтобы тот делал какие-то скоропалительные и, следовательно, опасные выводы:
— Я буду счастлив способствовать вашим людям в расследовании этого преступления. Не только потому, что обвиняемые — мой брат и ближайший друг. Я думаю, что их-то невиновность доказать можно. А вот найти настоящего убийцу.., м-м-м.., я думаю, Владимир Иванович, вы имеете представление об уровне охраны вашего загородного дома?
— Да, разумеется. Профессионалы.
— Вот именно. А теперь представьте себе, какая подготовка должна быть у человека, который сумел проникнуть в этот напичканный охраной и нашпигованный разнокалиберными сигнализациями дом, убить человека — совершенно бесшумно! — и точно так же уйти.
— Ваш Афанасий как раз подходит.., свой уровень он продемонстрировал в «Ариэле». — Ковалев усмехнулся.
— Продемонстрировал, да — но с каким шумом.
Ведь уже тогда, когда я уходил из клуба, он был катастрофически пьян. Я ведь тоже находился в этом доме.., я бы услышал.
Ковалев пристально посмотрел на Свиридова.
— Понимаю, — немедленно отреагировал Влад, — я тоже подхожу под убийцу. Но вы на меня почему-то не думаете. Конечно, Настя легко подтвердит, что я все время был с ней.., но ведь и с Фокиным непрестанно были Климов и Скотт.
— Да, кстати, где они?
— Американца отвезли в гостиницу, а Климова выловили в «ариэлевской» секс-кабинке, где он увлеченно беседовал об астрономии с голой девицей, и отправили домой, благо на ногах он упорно не стоит.
— Вы всегда так опасно шутите?
Свиридов помолчал и коротко ответил:
— Нет, только тогда, когда меня к этому вынуждают. Вот что.., где сейчас Илья?
После того, как был получен лаконичный и точный ответ, Свиридов произнес:
— Вы вот что.., посадите Афанасия в одну комнату с Ильей. Само собой, там должна быть прослушивающая аппаратура и, быть может, даже видеокамеры есть. Даже в случае, если они абсолютно ни в чем не виноваты, как то полагаю я, это не будет лишним.
Ковалев пристально посмотрел на него и наклонил голову в знак согласия…
— Да он же там пять минут сидит!
— И что.., эти ребята скорые, они его там мигом натянут, а потом выпотрошат, как куропатку.., хорошо еще, если не в буквальном смысле.
— Но ты же сам обещал ему все прелести семейной жизни на «зоне»!
— Мне дано указание только припугнуть его. Не более. Думаю, пора выпускать.
В этот момент зазвонил телефон. Майор снял трубку:
— Да, Овсянников слушает. Да. Понял. Так точно. Значит, в тринадцатую. Ясно.
Он положил трубку и сказал своему Собеседнику, плотному лысеющему капитану:
— Ну че.., еще одного в ту же камеру. Свиридова не выпускать. Что, Ковалев их похоронить решил, что ли? Ну что ж, дело его.
— А кого арестовали-то?
— Откуда я знаю? — пожал плечами майор Овсянников.
Фокин окинул мутным взглядом зловещие лица сокамерников — и вдруг вздрогнул и протер глаза, словно испугавшись, что его наконец-то хватил долгожданный приступ белой горячки: ему показалось, что у скорчившегося на полу человека, над которым угрожающе склонился тощий зек крайне зловещего вида, лицо Ильи Свиридова.
— Илюха? — наугад спросил он и, шагнув вперед, покачнулся, потому что все-таки был сильно пьян. — Илюха, ты, что ли, или это меня делириум тременс глючит?
Человек слабо качнул головой и отозвался:
— Афанасий?
— Илюха! — воскликнул Фокин и, не обращая внимания на посуровевшего Осипа (именно так назвал тощего татуированный Кабан), склонился к младшему Свиридову и, протянув ему руку, легко поднял его с грязного пола. — Как же ты сюда попал.., да что же это такое?
— А это еще что за баклан? — проворчал здоровенный Кабан и, поднявшись с нар, на которые его не более минуты назад усадил возглас Осипа, по-бойцовски выпятил грудь. Однако, подойдя к Фокину, обнаружил, что ниже нового соседа по камере больше чем на полголовы и примерно в полтора раза поуже в плечах.
— Тебя что, к уркам посадили, Илюшка? — сочувственно прогудел Фокин. — То-то я смотрю, рожи у них больно поганые.., они что, с тобой что-нибудь сделали?! — внезапно осенило его.
— Не успели… — уныло проговорил Илья и, поняв, что все его злоключения (по крайней мере, в пределах этой камеры) позади, без сил осел вдоль стены, не выпуская руки Афанасия.
— Ты, Оклахома, — произнес Осип, — ты что… за эту Маню впрягся, что ли? Нехорошо, братец. И еще тринадцатый номер.., несчастливый номер.
— Правда, что ли? А в буддизме и синтоизме это, между прочим.., священное число.
Выдав это непонятное сообщение, Фокин подошел к нарам и, одним коротким движением сдернув с них крысовидного ублюдка, сказал Илье:
— Ложись спать. Уже утро скоро, а у тебя, по ходу, ни в одном глазу. А утром, поди, следак на допрос потащит.., ты ж зеленый с недосыпу.
— Да он рамсует, братва, — пискнул Крыс и в отчаянии бросился было на нахального экспроприатора его законной жилплощади, но легкий тычок Фокина отбросил урку на пол.
— Борзеет, плесень, — процедил сквозь зубы Кабан и посмотрел на съежившегося Илью и сонного Фокина. — Завалим этого барана, а?
И он дернулся в сторону Афанасия, купившись на его обманчиво расслабленный вид.
И он был не первый, кто купился на это. Не первый даже за последние два часа.
Стоявший к бандиту вполоборота Фокин легко развернулся и нанес страшный встречный удар. Удар был такой чудовищной силы и скорости, что бандит не успел издать и звука.., чавкающий звук издал только его череп, который принял на себя стремительный выпад Афанасия.
Кабан отлетел так, словно его приложили по меньшей мере бревном. Его лицо тут же залилось кровью — по всей видимости, Фокин проломил-таки ему голову.
Осип издал дребезжащий гортанный крик и выхватил заточку, видом которой он с таким успехом воздействовал на Илью, но Фокин встретил это угрожающее движение усталым раздавленным смешком:
— Да я же спать хочу, уроды! А вы как мухи на говно.., ну что ты будешь делать!
Четвертый урка под властным взглядом Осипа двинулся к Фокину, но внезапно от стены отделился Илья и, резко выдохнув, ударил того в челюсть.
Правда, сил измученного парня хватило только на то, чтобы бандит попятился и попал прямо в руки Фокину. Но и этого удара, как выяснилось двумя секундами позднее, оказалось вполне достаточно.
Афанасий вздохнул, подхватил того за шею, как хватают за химо блохастого котенка, и, без особого труда выбив заточку из рук Осипа, проделал с ним то же самое. Получив в каждую руку по зеку, Фокин не нашел ничего лучшего, как стукнуть их лбами с такой силой, что оба повалились без чувств.
С пробитыми головами.
— Ну вот, Илья, теперь можно вздремнуть, — на последнем дремотном издыхании пробормотал Фокин. — Ты извини, что не могу с тобой поговорить.., за что тебя посадили.., пьян, собака.., спать хочу.., избиение младенцев.., бл-л-ля ..кха-а.., х-хо… хр-р-р-р-р.., фью-у-у.., хырррр.., фью-ю-ю-ю-ю…
Послушав некоторое время громогласный храп Фокина, Илья Свиридов присел на такой ценой освобожденные нары и, уткнувшись головой куда-то в стену, провалился в тяжелое, без снов, мутное забытье…
Он уже не слышал, как через три минуты после драки в камеру пришли люди и убрали оттуда бесчувственные тела разделанных Фокиным под орех незадачливых уголовников.
А через четыре с половиной часа, в десять утра, Фокина вызвали на допрос.
Недовольное и почти злобное выражение на помятом лице Фокина сменилось изумлением и каким-то почти детским экспансивным возмущением: как, его, Афанасия Фокина, заподозрили в том, что он убил женщину, да еще жену своего друга.., и не только убил, но и…
— Да вы спятили! — рявкнул он, окидывая взглядом застывшие лица Ковалева, Свиридова, двух сотрудников прокуратуры и подполковника ФСБ Стеклова — начальника охраны Владимира Ивановича.
Стеклов был бледен, как покойник, и на бинтовой повязке, охватывающей его поврежденную при ударе о стену в «Ариэле» голову, проступило свежее пятно крови.
— Как же, в таком случае, вы объясните, что на месте преступления обнаружены ваши отпечатки пальцев?
— Да откуда я знаю? — проговорил Фокин. — Я не помню, как я в «Ариэль» — то попал, а вы меня спрашиваете про какие-то там.., кстати, у вас пива нет? Дайте немного, а то сушняк долбит, и я ничего не соображаю.., вам же лучше, чтобы я сидел и говорил, а не лупился на вас.., в-в-в.., как замшелый пенек с глазами.
— Дайте ему пива, — негромко произнес Ковалев и взглянул на угрюмого и бледного Свиридова.
Один из следователей открыл сейф и извлек оттуда бутылку «Золотой бочки».
— Бери.
— Расскажите, что вы делали вчера с двенадцати ночи до утра, — произнес подполковник Стеклов, — надеюсь, что пиво немного прочистит вам мозги. — И он скривил угол рта, вероятно, вспомнив, как еще несколько часов назад Фокин едва не прочистил его собственные мозги иным способом — попросту чуть не размазав их по стене «Ариэля».
Фокин жадно проглотил пиво и, отдышавшись, пробормотал:
— Ну.., теперь и жить можно.., так, теперь о том, что я делал вчера. Ну что.., до часу ночи со мной был присутствующий здесь Владимир Антонович Свиридов, который сегодня так доблестно меня задержал в этом самом… «Ариэле». Потом при мне бессменно присутствовал господин из Лос-Анджелеса.., он очень восхищался моим алкоголизмом.., м-м-м.., то есть умением отдыхать, и потому должен запомнить, что я там вытворял.., катался по городу сначала с Сережей Климовым и бабами, а потом с этим америкашкой… Джеком Скоттом и.., м-м-м…
— ..и бабами, — докончил Влад.
— Во-во, — обрадовался Фокин, — и бабами.
И вернулся в «Ариэль».., там мы стали дальше пить, в общем…
Молчавший все время Ковалев покачал головой и взглянул на Стеклова, а потом на сотрудников прокуратуры: ну что еще можно сделать с этим человеком?
— Я не понимаю, за что меня арестовали, — проговорил Фокин, — в общем, так: я никого не убивал и понятия не имею, откуда мои отпечатки пальцев на этом самом фалло.., в общем, этом самом предмете.
Не припомню, когда я касался такой штуки и зачем она мне вообще понадобилась.., у меня вроде все с потенцией и тем более ориентацией в порядке. Теперь про «Ариэль»: я сопротивлялся вашим людям, Владимир Иванович, потому, что был пьян и подумал, что меня решила вышвырнуть вон охрана. Я же не знал, что это ФСБ.., м-м-м.., вот. Ну и что тут такого.., той же ночью я разбил физиономию какому-то наглому гибэдэдэшнику, который схлопотал от меня по наглой рыжей морде за то, что перед этим взял сто пятьдесят баксов и нахально требовал еще… что же я после этого — убийца детей, что ли?
— Все это можно резюмировать простым анекдотом, — негромко и спокойно произнес Свиридов, — Просыпается Илья Муромец с бодуна, оглядывается по сторонам.., везде разруха, деревья вырваны с корнем, Соловей-разбойник валяется, в клочья порванный, Змей Горынычевы головы засунуты в его же задницу… Баба-Яга валяется. Он ее спрашивает: что случилось, бабуля? А она отвечает: эх и добрый ты, Илюша, когда трезвый. Одним словом, вы просили меня, Владимир Иванович, сделать промежуточные выводы, — продолжал Влад, — и я их делаю и опасаюсь, что они окончательны. А именно: Фокин совершенно непричастен к этому преступлению. А пальчики его убийца вполне мог получить на свадьбе… вам ведь известно, как вел себя на ней Афанасий.
Потому я делаю вывод: преступник присутствовал на свадьбе вашей дочери и моего брата.
Мертвая тишина встретила это спокойное и не заключавшее в себе ничего сверхъестественного заявление. Первым ее нарушил Ковалев:
— То есть вы думаете, что Фокина и Илью следует отпустить?
— Разумеется, вы выдержите их в СИЗО положенное время, а вот потом, думаю, следует поступить именно так. Нужно допросить Климова и Скотта. Я думаю, что после их показаний у Афанасия будет алиби.
— То есть копать следует среди приглашенных на свадьбу, так? — уточнил Стеклов.
— Да.
— Ничего себе, — медленно проговорил Владимир Иванович, — да их же там в общей сложности триста человек!
Глава 5КОКАИН И КРОВЬ
Владимир Иванович Ковалев вернулся домой в двенадцать дня. На три часа у него была назначена поездка на заседание правительства, а вечером он должен был улетать с делегацией в Брюссель.
А между тем он не спал ни часа. Обычно он ложился спать в два-три часа ночи, а до того работал в своем кабинете. На сон ему вполне хватало пяти часов. Но в половине четвертого раздался звонок, и ему сообщили о смерти дочери: он не успел даже задремать.
В своей огромной двухуровневой квартире в самом центре столицы, в элитном доме, Владимир Иванович Ковалев жил один. Один уже много лет.
Его жена умерла еще при родах Ирины, вторично жениться он не стал, несмотря на то, что был достаточно молод и, по сути, имел организм тридцатилетнего мужчины, потому что всегда очень тщательно следил за своим здоровьем.
Ирина с семнадцати лет жила отдельно от отца — в квартире, купленной ей дядей.
Десятиэтажный дом, в котором жил Ковалев, располагал тренажерным залом и сауной, и он часто посещал эти заведения, выкраивая время в своем плотнейшем графике высокопоставленного госчиновника.
Сегодня весь его режим шел наперекосяк. Он не успевал, да и не мог поспать хоть чуть-чуть, несмотря на то, что был измучен и вымотан.
И все-таки он прилег на диван и старательно закрыл глаза: ну хоть чуть-чуть, хоть капельку сна!
И в этот момент застрекотал телефон. Владимир Иванович подумал, что ничего не случится, если он не снимет трубку. Но телефон продолжал звонить, и ему не оставалось ничего иного, как потянуться за трубкой и, едва не свалив аппарат, проговорить:
— Да, Ковалев слушает.
— Это говорит Михаил, — произнес высокий звучный мужской голос. — Узнаете меня, многоуважаемый Владимир Иванович?
Ковалев сделал какое-то резкое движение и сел.
— Что тебе нужно? — резко проговорил он.
— Слушай, папа, тебе что, и без того мало неприятностей, что ты еще и грубишь?
На и без того смертельно-бледном лице Ковалева проступили просто-таки пепельно-серые пятна.
— Что ты сказал? — выдавил он.
— Мне нужны деньги, дорогой папа. Очень много денег. Тех самых, которые ты до сих пор отказываешься мне давать. Ты всегда заботился обо мне — с самого детства.
— То есть как это? — деревянным голосом проговорил Владимир Иванович. — Это что.., ты…
— Меня совершенно не интересуют твои домыслы, — прервал его Михаил. — Можешь думать, что хочешь, но я вовсе не собираюсь тебе исповедоваться. Я думаю, патологоанатомы уже сделали заключение, правда?
— Ты ублюдок!!! — заорал Владимир Иванович. — Я тебя уничтожу, тваррь!! Ты…
— Спокойно, — отозвался невозмутимый голос с легкой ноткой издевки, — не надо так волноваться.
Чрезмерная горячность никого не доводила до добра.
Особенно таких высокопоставленных чиновников, как вы, многоуважаемый Владимир Иванович. Вот что я хочу вам сказать…
Ковалев замер у трубки, приоткрыв рот и глубоко дыша, словно только что вынырнувший на поверхность воды ныряльщик…
Склонившийся над столом молодой мужчина распрямился и посмотрел на произнесшую эти слова женщину. Она раскинулась перед ним прямо на крышке стола, закинув длинные обнаженные ноги на стену и сложив руки на груди, прикрытой только полупрозрачным черным кружевным бюстгальтером.
— Ничего, — после долгой паузы проговорил он. — Так надо. Мы не можем ничего прощать. А она… ей уже было все равно. Все равно она ничего.., ничего не могла сказать. Сплошная боль с самого рождения. Да.., я сегодня днем звонил драгоценному папе.
Великий и ужасный Володимир Иванович соизволяет отбыть за границу с делегацией МИДа. Мы пока что не договорились окончательно. Но ничего.., надеюсь, когда он прибудет обратно в Москву.., ему понравится наш сюрприз. Все-таки когда на тот свет вслед за дочерью отправляют еще и родного брата — это пробьет даже железобетонного Владимира Ивановича.
И он снова склонился над столом, на котором лежало большое квадратное зеркало с рассыпанным по нему белым порошком. Известным всему миру под названием кокаин.
— Миша, — проговорила молодая женщина, бросая на него пронизывающий острый взгляд из-под полуопущенных век, — Миша, иногда мне становится страшно.
— Тебе?!
Михаил втянул в себя «дорогу» белого порошка и поднял на нее покрасневшие глаза.
— Тебе? — повторил он. — Ты же всегда пыталась убедить меня, что если и есть человек, которому неведом страх, так это ты. «Железная леди», так сказать. И вдруг, дорогая моя, такое…
— Да, представь себе, — тихо отозвалась она, и, вероятно, интонации ее голоса оказались столь необычны для Михаила, что он снова оторвался от зелья и уперся удивленным взглядом в непривычно серьезную и мрачную подругу.
— Когда мы трахались там, в больнице, в луже крови этого доктора.., тебя это только заводило, — медленно произнес он. — Ты что же это, кошечка?
Ты заигралась и запорола роль? Я же знаю, что страх с детства влился в твои жилы, как какой-нибудь героин, что страх — это самый сильный наркотик и что человек, севший на адреналиновую иглу сильных эмоций, никогда с нее не слезет. Ведь и это ты говорила, правда, девочка?
Она откинула назад голову, свесив ее со стола, и в такой противоестественной позе — ноги на метр выше головы — ответила:
— Ну так что ж, кот.., значит, нам пора возвращаться туда, откуда мы пришли.., ты в буквальном смысле, а я по существу всей своей жизни. Тебе всегда нравились лошадиные дозы психотропных препаратов и смирительные рубашки, правда, Мишка?
…Фокин был полностью удовлетворен жизнью Он наелся, напился, и вообще — сытое довольство настолько переполняло его монументальный организм, что он почти не замечал усердствующей перед ним девицы, которая за сто позаимствованных у Джекоба баксов оказывала Афоне не обозначенные в реестре заведения секс-услуги.
Время от времени он поднимал глаза на вертящуюся перед ним толстуху, вокруг которой на полусогнутых бегал американец, и лениво кидал в нее морожеными фруктами, только что принесенными ему официантом.
Именно в этот момент он почувствовал, что на его плечо легла чья-то рука, а в затылок уперлось что-то холодное и твердое.
Он не раз в своей жизни ощущал подобное прикосновение и потому тут же — как ни пьян он был — тут же определил, что это дуло пистолета.
Он медленно повернул голову и тут же получил такой удар в основание черепа, что упал прямо на тонко взвизгнувшую девицу.
— Хорошо устроился, сука, — донеслось до него сквозь наплывший дурнотный туман, и Афанасий почувствовал, как на его запястьях защелкивают наручники.
Да что же это такое, гулко прогрохотало в голове Фокина — приличному человеку уже и отдохнуть нельзя!
…Откровенно говоря, Афанасий подумал, что на него напала служба безопасности клуба. Если бы он знал, как предположение, всплывшее в подогретом алкоголем мозгу, далеко от истины, возможно, что Фокин и не спровоцировал событий, последовавших непосредственно за тем, как на него надели наручники.
Но он не знал.
Его грубо подняли с пола, и тут.., вероятно, сотрудники ФСБ и сами не поняли, как эта заплетающаяся в собственных конечностях туша, эта куча рыхлого, до невозможности пропитанного алкоголем и дремотной расслабухой мяса вдруг по мановению ока превратилась в груду стальных мускулов.., как сгнившей бечевкой, жалобно звякнув, перервалась цепь наручников — и их главный, который и нанес Фокину тот самый единственный удар, отлетел метра на четыре и врезался в стену.
И, обмякнув, сполз по ней на пол.
Фокин развернулся и хлестнул обрывком цепи по лицу второго фээсбэшника, державшего его под левую руку. Тот со стоном отскочил и схватился руками за лицо. Между пальцев его проступила кровь.
Третий поднял на Афанасия пистолет, но молниеносным движением Фокин схватил со своего столика мороженую хурму и швырнул в Ковалевского охранника.
Вы когда-нибудь пробовали на ощупь хурму, выдержанную в морозильнике, где-то при минус двадцати пяти, часов эдак пять? Ну так вот, это примерно то же самое, что запустить увесистым булыжником.
И эффект при попадании, естественно, примерно тот же.
Хурма угодила в грудь сотрудника госбезопасности, он буквально взвыл от боли и опустился на пол, пытаясь восстановить перехваченное дыхание.
Последний, четвертый детина, мало чем уступающий Афанасию в габаритах, удачно врезал ему ребром ладони, и Фокин отлетел к шесту, сбив с ног Скотта, который, кажется, ничего и не заметил, всецело захваченный прелестями русской стриптизерши.
Свиридов, наблюдавший за происходящим с некоторого отдаления, уже спешил на помощь.., нет, не к Фокину, а к Ковалевским ребятам, которые совершенно напрасно не учли предупреждений Влада. События разворачивались так быстро, что за время, пока Фокин вырубил троицу сотрудников ФСБ, Влад преодолел только половину расстояния, разделявшего его и Афанасия.
Тем временем ущемленный в самых светлых чувствах Афанасий прорычал хриплое ругательство и оттолкнул любимую танцовщицу Джекоба (который, кстати, упал на пол) так, что она отлетела на столик и, подпрыгнув на упругом заду, как на батуте, скатилась по лестнице в полуподвальное помещение, где располагались кабинки для любителей ударного секса.
— Сука-а-а!
Афанасий вцепился в массивный металлический шест, под смуглой кожей обнаженных волосатых рук заиграли мощнейшие мускулы, и Фокин, словно играючи, вырвал шест из креплений, причем с потолка рухнул внушительный кусок бетона и едва не проломил голову пытающемуся встать мистеру Скотту.
— Аа-а-а, бля! Съели, мррррази!
Со всех сторон смотрели перепуганные и ошеломленные посетители…
Последний уцелевший фээсбэшник, очевидно, забыл инструкции, потому что он решительно вскинул пистолет и уже было нажал на курок, но в самый последний момент подоспевший Свиридов ударил его по рукам. Грохнул выстрел, пуля угодила в стену, отделанную под старинную каменную кладку, и выбила сноп искр.
Фокин шагнул вперед, огромный металлический шест мелькнул в его руках с такой легкостью и быстротой, словно это была тонкая деревянная палочка…
— Афоня, мать твою!! — остервенело заорал Влад и, прыгнув вперед, чудом разминулся с просвистевшей над его головой массивной железякой. — Ты что же это, ублюдок пьяный, творишь, бляха-муха!!!
Его руки вцепились в плечи Фокина с такой силой, что тот взвыл и выронил шест.
— Успокойся, кретин!., идиот! это я, Влад!! Даже не вздумай сопротивляться, ты, недоумок! Что же это ты такое вытворяешь?
— Влад… — пробормотал Фокин и, попятившись, сел сначала на столик, а потом, когда столик опрокинулся, — на спину все еще пытающегося подняться мистера Джекоба Скотта. — Ты что.., тоже с этими?
— Можно сказать, что да, — быстро ответил Свиридов.
— А в чем.., в чем дело? Погоди.., в-в-в.., разве это не охрана?
— Охрана-то охрана.., только не та охрана. Ты что, думал, что это служба безопасности клуба собралась поучить тебя за чинимые прямо в зале безобразия?
— А.., а что же тогда? — недоуменно выговорил Афанасий и смахнул ладонью налипший на лицо салат.
— Это охрана Владимира Ивановича Ковалева, — холодно ответил Свиридов, глядя, как медленно поднимается с пола начальник охраны заместителя шефа МИДа и подходят настороженные плотные ребята-"секьюрити" клуба «Ариэль»…
* * *
— Благодарю вас, — сухо проговорил Ковалев через четверть часа после описанного выше феерического побоища. — Вы были правы: у этого человека слишком высокий уровень подготовки и великолепные физические данные.., чтобы вот так просто идти на его задержание. Но и после того, как он оказал отчаянное сопротивление, после того, как он проломил голову моему начальнику охраны, после того, как одному сломал два ребра, а второму рассек лицо так, что придется швы накладывать, вы станете утверждать, что он совершенно непричастен ко всему этому кошмару в моем доме?.. Кстати, и мистеру Джекобу изрядно досталось. Я уж не говорю о том, что было бы дальше, не останови вы его с этой трубой…— Не трубой, а шестом для художественного стриптиза, — довольно агрессивно возразил Влад. — А этот мистер Джекоб, кстати, от Фокина просто в восторге. И вообще, Владимир Иванович, вы меня разочаровываете: сначала преподносите мне Афанасия как банального убийцу-маньяка, а теперь упорно строите из него демоническую личность. Повторю: я не верю ни в виновность Фокина, ни, тем более, в виновность моего брата Ильи.
— Вы что… — начал было Ковалев, но Свиридов поспешно перебил его, не желая, чтобы тот делал какие-то скоропалительные и, следовательно, опасные выводы:
— Я буду счастлив способствовать вашим людям в расследовании этого преступления. Не только потому, что обвиняемые — мой брат и ближайший друг. Я думаю, что их-то невиновность доказать можно. А вот найти настоящего убийцу.., м-м-м.., я думаю, Владимир Иванович, вы имеете представление об уровне охраны вашего загородного дома?
— Да, разумеется. Профессионалы.
— Вот именно. А теперь представьте себе, какая подготовка должна быть у человека, который сумел проникнуть в этот напичканный охраной и нашпигованный разнокалиберными сигнализациями дом, убить человека — совершенно бесшумно! — и точно так же уйти.
— Ваш Афанасий как раз подходит.., свой уровень он продемонстрировал в «Ариэле». — Ковалев усмехнулся.
— Продемонстрировал, да — но с каким шумом.
Ведь уже тогда, когда я уходил из клуба, он был катастрофически пьян. Я ведь тоже находился в этом доме.., я бы услышал.
Ковалев пристально посмотрел на Свиридова.
— Понимаю, — немедленно отреагировал Влад, — я тоже подхожу под убийцу. Но вы на меня почему-то не думаете. Конечно, Настя легко подтвердит, что я все время был с ней.., но ведь и с Фокиным непрестанно были Климов и Скотт.
— Да, кстати, где они?
— Американца отвезли в гостиницу, а Климова выловили в «ариэлевской» секс-кабинке, где он увлеченно беседовал об астрономии с голой девицей, и отправили домой, благо на ногах он упорно не стоит.
— Вы всегда так опасно шутите?
Свиридов помолчал и коротко ответил:
— Нет, только тогда, когда меня к этому вынуждают. Вот что.., где сейчас Илья?
После того, как был получен лаконичный и точный ответ, Свиридов произнес:
— Вы вот что.., посадите Афанасия в одну комнату с Ильей. Само собой, там должна быть прослушивающая аппаратура и, быть может, даже видеокамеры есть. Даже в случае, если они абсолютно ни в чем не виноваты, как то полагаю я, это не будет лишним.
Ковалев пристально посмотрел на него и наклонил голову в знак согласия…
* * *
— Пора выпускать пацана, — сказал майор с утиным носом, смотря на экран черно-белого монитора, на котором виднелась скорчившаяся фигура младшего Свиридова и зловещие силуэты его соседей по камере.— Да он же там пять минут сидит!
— И что.., эти ребята скорые, они его там мигом натянут, а потом выпотрошат, как куропатку.., хорошо еще, если не в буквальном смысле.
— Но ты же сам обещал ему все прелести семейной жизни на «зоне»!
— Мне дано указание только припугнуть его. Не более. Думаю, пора выпускать.
В этот момент зазвонил телефон. Майор снял трубку:
— Да, Овсянников слушает. Да. Понял. Так точно. Значит, в тринадцатую. Ясно.
Он положил трубку и сказал своему Собеседнику, плотному лысеющему капитану:
— Ну че.., еще одного в ту же камеру. Свиридова не выпускать. Что, Ковалев их похоронить решил, что ли? Ну что ж, дело его.
— А кого арестовали-то?
— Откуда я знаю? — пожал плечами майор Овсянников.
* * *
…Перед Фокиным распахнули дверь и легонько подтолкнули в спину с начертанной на ней цифрой «13»: более решительные действия против него применять не стали, потому как, вероятно, уже стали известны обстоятельства задержания этого гиганта в ночном клубе «Ариэль».Фокин окинул мутным взглядом зловещие лица сокамерников — и вдруг вздрогнул и протер глаза, словно испугавшись, что его наконец-то хватил долгожданный приступ белой горячки: ему показалось, что у скорчившегося на полу человека, над которым угрожающе склонился тощий зек крайне зловещего вида, лицо Ильи Свиридова.
— Илюха? — наугад спросил он и, шагнув вперед, покачнулся, потому что все-таки был сильно пьян. — Илюха, ты, что ли, или это меня делириум тременс глючит?
Человек слабо качнул головой и отозвался:
— Афанасий?
— Илюха! — воскликнул Фокин и, не обращая внимания на посуровевшего Осипа (именно так назвал тощего татуированный Кабан), склонился к младшему Свиридову и, протянув ему руку, легко поднял его с грязного пола. — Как же ты сюда попал.., да что же это такое?
— А это еще что за баклан? — проворчал здоровенный Кабан и, поднявшись с нар, на которые его не более минуты назад усадил возглас Осипа, по-бойцовски выпятил грудь. Однако, подойдя к Фокину, обнаружил, что ниже нового соседа по камере больше чем на полголовы и примерно в полтора раза поуже в плечах.
— Тебя что, к уркам посадили, Илюшка? — сочувственно прогудел Фокин. — То-то я смотрю, рожи у них больно поганые.., они что, с тобой что-нибудь сделали?! — внезапно осенило его.
— Не успели… — уныло проговорил Илья и, поняв, что все его злоключения (по крайней мере, в пределах этой камеры) позади, без сил осел вдоль стены, не выпуская руки Афанасия.
— Ты, Оклахома, — произнес Осип, — ты что… за эту Маню впрягся, что ли? Нехорошо, братец. И еще тринадцатый номер.., несчастливый номер.
— Правда, что ли? А в буддизме и синтоизме это, между прочим.., священное число.
Выдав это непонятное сообщение, Фокин подошел к нарам и, одним коротким движением сдернув с них крысовидного ублюдка, сказал Илье:
— Ложись спать. Уже утро скоро, а у тебя, по ходу, ни в одном глазу. А утром, поди, следак на допрос потащит.., ты ж зеленый с недосыпу.
— Да он рамсует, братва, — пискнул Крыс и в отчаянии бросился было на нахального экспроприатора его законной жилплощади, но легкий тычок Фокина отбросил урку на пол.
— Борзеет, плесень, — процедил сквозь зубы Кабан и посмотрел на съежившегося Илью и сонного Фокина. — Завалим этого барана, а?
И он дернулся в сторону Афанасия, купившись на его обманчиво расслабленный вид.
И он был не первый, кто купился на это. Не первый даже за последние два часа.
Стоявший к бандиту вполоборота Фокин легко развернулся и нанес страшный встречный удар. Удар был такой чудовищной силы и скорости, что бандит не успел издать и звука.., чавкающий звук издал только его череп, который принял на себя стремительный выпад Афанасия.
Кабан отлетел так, словно его приложили по меньшей мере бревном. Его лицо тут же залилось кровью — по всей видимости, Фокин проломил-таки ему голову.
Осип издал дребезжащий гортанный крик и выхватил заточку, видом которой он с таким успехом воздействовал на Илью, но Фокин встретил это угрожающее движение усталым раздавленным смешком:
— Да я же спать хочу, уроды! А вы как мухи на говно.., ну что ты будешь делать!
Четвертый урка под властным взглядом Осипа двинулся к Фокину, но внезапно от стены отделился Илья и, резко выдохнув, ударил того в челюсть.
Правда, сил измученного парня хватило только на то, чтобы бандит попятился и попал прямо в руки Фокину. Но и этого удара, как выяснилось двумя секундами позднее, оказалось вполне достаточно.
Афанасий вздохнул, подхватил того за шею, как хватают за химо блохастого котенка, и, без особого труда выбив заточку из рук Осипа, проделал с ним то же самое. Получив в каждую руку по зеку, Фокин не нашел ничего лучшего, как стукнуть их лбами с такой силой, что оба повалились без чувств.
С пробитыми головами.
— Ну вот, Илья, теперь можно вздремнуть, — на последнем дремотном издыхании пробормотал Фокин. — Ты извини, что не могу с тобой поговорить.., за что тебя посадили.., пьян, собака.., спать хочу.., избиение младенцев.., бл-л-ля ..кха-а.., х-хо… хр-р-р-р-р.., фью-у-у.., хырррр.., фью-ю-ю-ю-ю…
Послушав некоторое время громогласный храп Фокина, Илья Свиридов присел на такой ценой освобожденные нары и, уткнувшись головой куда-то в стену, провалился в тяжелое, без снов, мутное забытье…
Он уже не слышал, как через три минуты после драки в камеру пришли люди и убрали оттуда бесчувственные тела разделанных Фокиным под орех незадачливых уголовников.
А через четыре с половиной часа, в десять утра, Фокина вызвали на допрос.
* * *
— Да вы что, серьезно?!Недовольное и почти злобное выражение на помятом лице Фокина сменилось изумлением и каким-то почти детским экспансивным возмущением: как, его, Афанасия Фокина, заподозрили в том, что он убил женщину, да еще жену своего друга.., и не только убил, но и…
— Да вы спятили! — рявкнул он, окидывая взглядом застывшие лица Ковалева, Свиридова, двух сотрудников прокуратуры и подполковника ФСБ Стеклова — начальника охраны Владимира Ивановича.
Стеклов был бледен, как покойник, и на бинтовой повязке, охватывающей его поврежденную при ударе о стену в «Ариэле» голову, проступило свежее пятно крови.
— Как же, в таком случае, вы объясните, что на месте преступления обнаружены ваши отпечатки пальцев?
— Да откуда я знаю? — проговорил Фокин. — Я не помню, как я в «Ариэль» — то попал, а вы меня спрашиваете про какие-то там.., кстати, у вас пива нет? Дайте немного, а то сушняк долбит, и я ничего не соображаю.., вам же лучше, чтобы я сидел и говорил, а не лупился на вас.., в-в-в.., как замшелый пенек с глазами.
— Дайте ему пива, — негромко произнес Ковалев и взглянул на угрюмого и бледного Свиридова.
Один из следователей открыл сейф и извлек оттуда бутылку «Золотой бочки».
— Бери.
— Расскажите, что вы делали вчера с двенадцати ночи до утра, — произнес подполковник Стеклов, — надеюсь, что пиво немного прочистит вам мозги. — И он скривил угол рта, вероятно, вспомнив, как еще несколько часов назад Фокин едва не прочистил его собственные мозги иным способом — попросту чуть не размазав их по стене «Ариэля».
Фокин жадно проглотил пиво и, отдышавшись, пробормотал:
— Ну.., теперь и жить можно.., так, теперь о том, что я делал вчера. Ну что.., до часу ночи со мной был присутствующий здесь Владимир Антонович Свиридов, который сегодня так доблестно меня задержал в этом самом… «Ариэле». Потом при мне бессменно присутствовал господин из Лос-Анджелеса.., он очень восхищался моим алкоголизмом.., м-м-м.., то есть умением отдыхать, и потому должен запомнить, что я там вытворял.., катался по городу сначала с Сережей Климовым и бабами, а потом с этим америкашкой… Джеком Скоттом и.., м-м-м…
— ..и бабами, — докончил Влад.
— Во-во, — обрадовался Фокин, — и бабами.
И вернулся в «Ариэль».., там мы стали дальше пить, в общем…
Молчавший все время Ковалев покачал головой и взглянул на Стеклова, а потом на сотрудников прокуратуры: ну что еще можно сделать с этим человеком?
— Я не понимаю, за что меня арестовали, — проговорил Фокин, — в общем, так: я никого не убивал и понятия не имею, откуда мои отпечатки пальцев на этом самом фалло.., в общем, этом самом предмете.
Не припомню, когда я касался такой штуки и зачем она мне вообще понадобилась.., у меня вроде все с потенцией и тем более ориентацией в порядке. Теперь про «Ариэль»: я сопротивлялся вашим людям, Владимир Иванович, потому, что был пьян и подумал, что меня решила вышвырнуть вон охрана. Я же не знал, что это ФСБ.., м-м-м.., вот. Ну и что тут такого.., той же ночью я разбил физиономию какому-то наглому гибэдэдэшнику, который схлопотал от меня по наглой рыжей морде за то, что перед этим взял сто пятьдесят баксов и нахально требовал еще… что же я после этого — убийца детей, что ли?
— Все это можно резюмировать простым анекдотом, — негромко и спокойно произнес Свиридов, — Просыпается Илья Муромец с бодуна, оглядывается по сторонам.., везде разруха, деревья вырваны с корнем, Соловей-разбойник валяется, в клочья порванный, Змей Горынычевы головы засунуты в его же задницу… Баба-Яга валяется. Он ее спрашивает: что случилось, бабуля? А она отвечает: эх и добрый ты, Илюша, когда трезвый. Одним словом, вы просили меня, Владимир Иванович, сделать промежуточные выводы, — продолжал Влад, — и я их делаю и опасаюсь, что они окончательны. А именно: Фокин совершенно непричастен к этому преступлению. А пальчики его убийца вполне мог получить на свадьбе… вам ведь известно, как вел себя на ней Афанасий.
Потому я делаю вывод: преступник присутствовал на свадьбе вашей дочери и моего брата.
Мертвая тишина встретила это спокойное и не заключавшее в себе ничего сверхъестественного заявление. Первым ее нарушил Ковалев:
— То есть вы думаете, что Фокина и Илью следует отпустить?
— Разумеется, вы выдержите их в СИЗО положенное время, а вот потом, думаю, следует поступить именно так. Нужно допросить Климова и Скотта. Я думаю, что после их показаний у Афанасия будет алиби.
— То есть копать следует среди приглашенных на свадьбу, так? — уточнил Стеклов.
— Да.
— Ничего себе, — медленно проговорил Владимир Иванович, — да их же там в общей сложности триста человек!
Глава 5КОКАИН И КРОВЬ
Владимир Иванович Ковалев вернулся домой в двенадцать дня. На три часа у него была назначена поездка на заседание правительства, а вечером он должен был улетать с делегацией в Брюссель.
А между тем он не спал ни часа. Обычно он ложился спать в два-три часа ночи, а до того работал в своем кабинете. На сон ему вполне хватало пяти часов. Но в половине четвертого раздался звонок, и ему сообщили о смерти дочери: он не успел даже задремать.
В своей огромной двухуровневой квартире в самом центре столицы, в элитном доме, Владимир Иванович Ковалев жил один. Один уже много лет.
Его жена умерла еще при родах Ирины, вторично жениться он не стал, несмотря на то, что был достаточно молод и, по сути, имел организм тридцатилетнего мужчины, потому что всегда очень тщательно следил за своим здоровьем.
Ирина с семнадцати лет жила отдельно от отца — в квартире, купленной ей дядей.
Десятиэтажный дом, в котором жил Ковалев, располагал тренажерным залом и сауной, и он часто посещал эти заведения, выкраивая время в своем плотнейшем графике высокопоставленного госчиновника.
Сегодня весь его режим шел наперекосяк. Он не успевал, да и не мог поспать хоть чуть-чуть, несмотря на то, что был измучен и вымотан.
И все-таки он прилег на диван и старательно закрыл глаза: ну хоть чуть-чуть, хоть капельку сна!
И в этот момент застрекотал телефон. Владимир Иванович подумал, что ничего не случится, если он не снимет трубку. Но телефон продолжал звонить, и ему не оставалось ничего иного, как потянуться за трубкой и, едва не свалив аппарат, проговорить:
— Да, Ковалев слушает.
— Это говорит Михаил, — произнес высокий звучный мужской голос. — Узнаете меня, многоуважаемый Владимир Иванович?
Ковалев сделал какое-то резкое движение и сел.
— Что тебе нужно? — резко проговорил он.
— Слушай, папа, тебе что, и без того мало неприятностей, что ты еще и грубишь?
На и без того смертельно-бледном лице Ковалева проступили просто-таки пепельно-серые пятна.
— Что ты сказал? — выдавил он.
— Мне нужны деньги, дорогой папа. Очень много денег. Тех самых, которые ты до сих пор отказываешься мне давать. Ты всегда заботился обо мне — с самого детства.
— То есть как это? — деревянным голосом проговорил Владимир Иванович. — Это что.., ты…
— Меня совершенно не интересуют твои домыслы, — прервал его Михаил. — Можешь думать, что хочешь, но я вовсе не собираюсь тебе исповедоваться. Я думаю, патологоанатомы уже сделали заключение, правда?
— Ты ублюдок!!! — заорал Владимир Иванович. — Я тебя уничтожу, тваррь!! Ты…
— Спокойно, — отозвался невозмутимый голос с легкой ноткой издевки, — не надо так волноваться.
Чрезмерная горячность никого не доводила до добра.
Особенно таких высокопоставленных чиновников, как вы, многоуважаемый Владимир Иванович. Вот что я хочу вам сказать…
Ковалев замер у трубки, приоткрыв рот и глубоко дыша, словно только что вынырнувший на поверхность воды ныряльщик…
* * *
— Я не знаю, что будет дальше, но только вторую ночь подряд у меня перед глазами ее силуэт.., и еще падают сгустки крови.Склонившийся над столом молодой мужчина распрямился и посмотрел на произнесшую эти слова женщину. Она раскинулась перед ним прямо на крышке стола, закинув длинные обнаженные ноги на стену и сложив руки на груди, прикрытой только полупрозрачным черным кружевным бюстгальтером.
— Ничего, — после долгой паузы проговорил он. — Так надо. Мы не можем ничего прощать. А она… ей уже было все равно. Все равно она ничего.., ничего не могла сказать. Сплошная боль с самого рождения. Да.., я сегодня днем звонил драгоценному папе.
Великий и ужасный Володимир Иванович соизволяет отбыть за границу с делегацией МИДа. Мы пока что не договорились окончательно. Но ничего.., надеюсь, когда он прибудет обратно в Москву.., ему понравится наш сюрприз. Все-таки когда на тот свет вслед за дочерью отправляют еще и родного брата — это пробьет даже железобетонного Владимира Ивановича.
И он снова склонился над столом, на котором лежало большое квадратное зеркало с рассыпанным по нему белым порошком. Известным всему миру под названием кокаин.
— Миша, — проговорила молодая женщина, бросая на него пронизывающий острый взгляд из-под полуопущенных век, — Миша, иногда мне становится страшно.
— Тебе?!
Михаил втянул в себя «дорогу» белого порошка и поднял на нее покрасневшие глаза.
— Тебе? — повторил он. — Ты же всегда пыталась убедить меня, что если и есть человек, которому неведом страх, так это ты. «Железная леди», так сказать. И вдруг, дорогая моя, такое…
— Да, представь себе, — тихо отозвалась она, и, вероятно, интонации ее голоса оказались столь необычны для Михаила, что он снова оторвался от зелья и уперся удивленным взглядом в непривычно серьезную и мрачную подругу.
— Когда мы трахались там, в больнице, в луже крови этого доктора.., тебя это только заводило, — медленно произнес он. — Ты что же это, кошечка?
Ты заигралась и запорола роль? Я же знаю, что страх с детства влился в твои жилы, как какой-нибудь героин, что страх — это самый сильный наркотик и что человек, севший на адреналиновую иглу сильных эмоций, никогда с нее не слезет. Ведь и это ты говорила, правда, девочка?
Она откинула назад голову, свесив ее со стола, и в такой противоестественной позе — ноги на метр выше головы — ответила:
— Ну так что ж, кот.., значит, нам пора возвращаться туда, откуда мы пришли.., ты в буквальном смысле, а я по существу всей своей жизни. Тебе всегда нравились лошадиные дозы психотропных препаратов и смирительные рубашки, правда, Мишка?