Страница:
— Эт-та точна-а, — протянул санитар, Ребята в камуфляже уже смотрели на него с открытыми ртами: от этого уверенного, холеного, сосредоточенного человека, представившегося сотрудником столичных спецслужб, просто-таки веяло суровым шармом элитных силовых структур… возможно, этим молодым ребятам было даже приятно, что к ним приехали представители высших инстанций.
Хотя, бесспорно, тлело и смутное раздражение: вы, из Москвы, на джипах, а мы, провинция, в говне.
Но Свиридов, как превосходный актер, не давал шанса выплеснуться этому смутному раздражению.
— Что касается девушки, то это хорошо, что вы признали в ней преступницу, — проговорил он. — Просто теперь мы более-менее представляем, как выглядела спутница убийцы. По крайней мере, на тот момент. Так.., прекрасно. Настя, посиди пока в машине, вот тебе от сигнализации.., посмотри, чтобы больше не брызгали краской, а я пока навещу главного врача, Михаила Андреевича.., так, кажется, его зовут?
Главврач, толстый пожилой мужчина с обширной лысиной и большим выпуклым лбом, каким в скульптуре традиционно снабжают мыслителей, взглянул на фото и, поправив очки, произнес:
— Да, это одна из наших пациенток, Елизавета Блажнова.., она как раз исчезла в тот день, когда убили Рогинского.
— Как и когда она попала к вам? Давно?
— Честно говоря, не помню. Но можно поднять ее бумаги. Вы.., в самом деле из ФСБ? — с некоторым сомнением спросил он.
— Я же предъявил вам удостоверение. Хорошо… я думаю, что документы мы посмотрим попозже. А сейчас хотелось бы, чтобы вы взглянули вот на этого человека. Он.., никого вам не напоминает?
— Одну минуту. — Михаил Андреевич взял фото в руки и, поправив очки, поднес к самым глазам, пристально изучая лицо изображенного на нем молодого мужчины. — Так.., конечно, он мне знаком.
Это Михаил Блажнов, брат Елизаветы, фото которой вы мне только что показывали. Вот про Михаила я могу сказать и без бумаг. Там целый букет замечательных диагностических посылок. Латентная эпилепсия плюс некоторые подозрения на вялотекущую шизофрению с маниакально-депрессивным психозом. Кроме того, по всей видимости, у него развивалась эпилептоидная паранойя.
— Уф! — выдохнул Свиридов. — А по виду ничего.., вполне нормальный человек.
— Много людей кажутся нормальными, но в скрытой, подавленной форме носят в себе такое, на фоне чего наш любимый дурачок Глебка, которого вы, вероятно, видели у входа, кажется вполне приличным индивидуумом.
— Михаил содержится у вас очень давно?
— Не содержится, а содержался. Почти два года назад ему удалось бежать. Хотя он содержался на принудительном лечении. Да, он находился у нас, если мне не изменяет память.., не меньше шести лет.
Им и Елизаветой лично занимался Рогинский.
— Вы знали жену Рогинского? Марину Викторовну?
— Н-нет. А что, он был женат?
— Еще как.
— А мне он всегда казался убежденным холостяком, этаким женоненавистником. Значит, женат.
Нет, я и не подозревал ни о какой Марине Викторовне Рогинской.
— Сейчас она работает в Москве.., личный врач Ковалева Владимира Ивановича, — отчеканил Свиридов. — Ну, и его семьи.
Арсеньев присвистнул.
— Это который заместитель министра иностранных дел? Нич-чего себе! Марина Викторовна неплохо устроилась.
— Впрочем, это мало относится к нашему разговору, — проговорил Свиридов, — велите принести сюда документы по истории болезни Елизаветы и Михаила Блажновых.
Глава 8ПОКРОВЫ БРАЧНОЙ НОЧИ
Свиридов появился из дверей корпуса через час.
За ним едва ли не на цыпочках бежали, охранник и два санитара.
Влад открыл дверь «Шевроле», тяжело уселся в кресло — как будто то, что он узнал за последние сорок минут, прибавило ему, по меньшей мере, полцентнера веса — и небрежно швырнул на заднее сиденье картонную папку.
Настя захлопала ресницами и скороговоркой выпалила:
— Ну что… Володя? Я думала, они тебя прямо в палату направят.
— Сваливаем отсюда, — проговорил Владимир, — конечно, разыграл я их не так плохо; Смоктуновский, как говорится, отдыхает…
— Скро-омный! — протянула Настя.
— ..но через час, максимум через два все равно выяснится, что я — не я, и лошадь, то бишь джип марки «Chevrolet blazer» — не моя, — закончил Свиридов.
— А откуда у тебя «корки» ФСБ?
— Стеклов.., это он любезно снабдил меня на дальнюю дорогу. Ему же дано указание от шефа, Владимира Ивановича — если я попрошу о помощи, помогать. Поехали.
«Шевроле» выехал в ворота клинического городка и легко помчался под гору — туда, где в огромной приволжской котловине сияли огни родного города Ильи Свиридова и Афанасия Фокина. Города, где и Влад прожил несколько лет, которые, вероятно, были самыми спокойными в его бурной и богатой приключениями жизни.
— Мы что, обратно не поедем? — спросила Настя. — Или ты хочешь заночевать здесь?
— Я уже много часов за рулем, — отозвался Влад. — Маленько устал. Мы поедем в мою старую квартиру.., правда, у меня нет от нее ключей, но это не суть важно.
Он мог бы добавить, что открыть любую квартиру для человека, который в свое время за десять-пятнадцать минут вскрывал навороченные иномарки. снабженные дикой сигнализацией японского, немецкого и американского производства, напичканные разнокалиберными мультилоками и блокираторами, — так вот, для такого человека открыть замок от входной двери в квартиру.., ну, мягко говоря, это пара пустяков.
Но, разумеется, Свиридов не стал давать воли языку.
— Как это — нет ключей? — отозвалась Настя. Тогда лучше в гостиницу.
— Ну.., или так. Но прежде мы позвоним в аэропорт и узнаем, когда будет первый самолет на Москву. Только, сдается мне, он будет только утром.
Часов этак в пять-шесть. Сейчас же не застойные времена, когда самолеты уходили через каждый час.
— Самолет? Так мы что.., бросим машину в этом городе? — изумилась Настя. — Да ты что, Влад.., она же не твоя. Она же принадлежит твоему брату. Я не думаю, что он тебя похвалит, когда узнает, что остался.., ой.., да.., я забыла…
Настя вспомнила, в каком положении они оставили в столице младшего брата Владимира, и смешалась.
Свиридов покосился на нее и процедил сквозь зубы:
— Когда я сообщу ему, какие милые люди разъезжали на его машине, он сам поблагодарит меня за то, что я оставлю ее здесь. Хотя не исключено, что ему и без того уже все известно.
— Ты ничего мне не говоришь, — капризно надув губы, сказала Настя, — таскаешь за черт знает сколько километров, канифолишь мозги…
— Еще что делаю? — язвительно перебил ее Влад. — Ты, Настенька, о главном не забудь, что я там над тобой вытворяю.
— Ну и мерзкий же ты тип! — огрызнулась она. — Ладно, звони в свой аэропорт.
Влад оказался точен в своем прогнозе расписания авиарейсов «Саратов — Москва»: ближайший самолет уходил в Москву только в пять утра.
— Ну что ж, — сказал Свиридов, убирая сотовый, — тогда осталось загнать машину на стоянку и снять номер в гостинице, если уж ты не хочешь осваивать профессию взломщика и пособлять мне во взломе моей собственной квартиры.
— В-в-в… — сонно пробормотала девушка.
— Что касается машины, то я предлагаю сдать ее в ломбард под эдак сто семьдесят процентов годовых, а взамен взять сто баксов, — продолжал Влад, энергично выкручивая руль направо, — получится, как в анекдоте. Приходит «новый русский» в банк и берет в кредит сто долларов на полгода. Ему говорят:
«Вы знаете, у нас высокие проценты, аж восемьдесят процентов в год. И нужен залог». Он отвечает: ну, берите мой шестисотый «мерин», когда верну деньги, заберу.
В банке все в непонятках, спрашивают: у вас такая шикарная машина, неужели вы не можете найти какие-то сто долларов, а не сдавать ее под залог. А «новый русский» отвечает:
— Вы понимаете, я уезжаю на полгода, и мне нужно где-то оставить машину. А где я найду стоянку, где нужно платить сорок долларов за полгода?
Не пробовали? И правильно. Все вышеприведенные сентиментально-поэтические мысли в психиатрии носят пугающе научное наименование «суицидальный синдром» и потому в здоровой и светлой голове возникают достаточно редко…
Голову Влада Свиридова, который стоял у перил, нельзя было назвать ни здоровой, ни светлой.
Потому что он болел ужасной болезнью «ринитом» — в просторечии насморком — и был брюнетом.
Впрочем, нехорошие мысли о прыжках в Волгу тоже не обуревали его, хотя нормальному человеку покажется странным, что можно делать в час ночи посреди огромного пустынного моста, похожего на светящийся остов не правдоподобно громадного динозавра.
Он стоял и смотрел на раскинувшуюся перед ним мутно-белесую пустыню, на этот пока что неподвижный, но все больше изъязвляющийся с каждым днем, с каждым порывом весеннего ветра ледяной панцирь, под которым упругое тело великой русской реки.
…Настя осталась в гостиничном номере — ее сморил такой сон, что она отказалась от своих обычных каверзных расспросов, на которые Свиридов, впрочем, реагировал еще менее многословно, чем Олег Кошевой на допросе в гестапо.
Она заснула, а Влад съездил в аэропорт, купил два билета на утренний пятичасовой рейс и поставил «Шевроле» в гараж — как у бывших жителей Саратова, у них с Ильей, конечно, было куда поставить машину.
…Было совсем не так тепло, как вечером, И, хотя с Волги дул свежий ветер, а Владимир был одет довольно легко, он не замечал, как прохладная ночь, словно жадная проститутка, пробирается ему под одежду и от ее будоражащих прикосновений по телу бегут мурашки.
Он просто не мог замечать всего этого — он был слишком захвачен только что пережитым. Слишком переполнен тем, что ему пришлось выслушать сегодня в клинике.
Такого не бывает. Такого не бывает, думал он, чтобы под видом почти сказочного, не правдоподобно яркого счастья судьба подсовывала.., его брату Илье.., подсовывала какой-то жуткий суррогат киношного триллера наяву.
Влад вспомнил, что Илье не были известны подробности еще одного события, которое могло бы крайне расстроить и потрясти впечатлительного парня: Свиридов-младший еще не знал, с кем провела «первую брачную ночь» его молодая жена.
Нет.., не с незадачливым выпивохой Фокиным, который нажрался до такой степени, что и сам-то не мог стоять на ногах, не говоря уж об отдельном функциональном фрагменте его организма. Свиридов помнил, как наутро встретил Фокина в туалете… тот с трудом стоял на ногах, но упорно осуществлял акт мочеиспускания. Очевидно, встать с постели ранним похмельным утром потребовало от Афанасия недюжинных усилий, потому что он приговаривал:
«Вот видишь.., когда ты просишь, я всегда встаю…»
Илья тоже не мог выполнять свой прямой супружеский долг, потому как он был немногим трезвее Фокина и тотчас после выдворения Афанасия из спальни супруги свалился на коврике и уснул. Владу еще пришлось перекладывать его на кровать.
И потом Владимир повернулся и увидел, что перед ним стоит Ирина — бледная, с лихорадочно горящими глазами, тонкими пальцами правой руки конвульсивно комкающая оборку тонкой ночной рубашки.
Кроме этой ночной рубашки, на Ирине ничего не было. Вероятно, она ждала задержавшегося в вестибюле супруга, а вместо него едва не получила пьяного Фокина.
Непотребное состояние Ильи, кажется, окончательно добило ее, потому что как только Свиридов сказал: «Извини, Ирочка.., что вот так получилось…» — она опустилась на колени и, уткнувшись лбом в мягкий толстый ковер, беззвучно заплакала, вздрагивая хрупкими плечами.
Влад присел рядом с ней и произнес:
— Ну что ты, девочка.., да стоит оно того, чтобы вот так расстраиваться? Ну, подумаешь, нахерачился парень на радостях.., ну с кем не бывает? А Афанасий — так ты не обращай на него внимания. Он, когда выпьет, и не такое может отмочить.
Она судорожно всхлипнула и подняла на него какое-то серое лицо, так не похожее на то, лучащееся счастьем и совершенным довольством жизнью — что видел у нее Свиридов сегодня днем.
— Ты.., хочешь уйти?
Влад, у которого при этих почти жалобных, почти умоляющих задыхающихся словах по спине пробежал холодок, медленно покачал головой:
— Нет.., я не уйду, пока ты не заснешь.
Ирина выпрямилась, и Владу тут же бросилась в глаза ее тяжело вздымающаяся грудь, выпукло обтянутая полупрозрачной тканью. В голове зажужжала глупейшая мысль.., про то, что женщины дышать грудью, а мужчины животом.., но в этот момент Ирина произнесла хрипло и с отчаянной решимостью:
— А если я совсем не засну?
Господи, это же жена брата! Это же подло — делать так, как сейчас неминуемо, непоправимо — все повернется!
— Твой брат очень похож на тебя… — со странной блуждающей улыбкой — на влажных глазах еще не высохли слезы! — произнесла она. — Очень похож.., будем считать, что я перепутала вас в темноте…
И Свиридов почувствовал на своих губах губы молодой жены своего брата и ее руки на своих плечах. Он прерывисто вздохнул и, легко подхватив выгнувшееся тело молодой женщины, понес ее к огромному брачному ложу.
На самом краю которого, скорчившись и испуская отчаянный храп — он всегда храпел, когда перебирал со спиртным — спал Илья…
И в метре от него оказалась его молодая жена с его же родным братом. Илья должен был проснуться, но не проснулся, хотя было отчего.
Илья не проснулся и тогда, когда протяжные стоны, взвизги и всхлипывания сменились ровным и жутко спокойным голосом Ирины.., она пила слабоалкогольный коктейль, приготовленный ей Владом, и говорила:
— Ты просто ничего не знаешь, Володя. Илья.., я так хотела его, чтобы прервать эту проклятую череду противоестественных.., жутких связей. Ты не знаешь ничего.., дело в том, что моим первым мужчиной.., в тринадцать лет.., стал мой собственный отец.
Свиридов приподнялся на одном локте и посмотрел на это прекрасное бледное лицо, обрамленное горящими в тусклом свете ночника рыжими волосами.., они стали огненно-красными, как солнце.
— Он жил без жены, да ему и не надо было, потому что вместо жены у него была я. А потом я ушла от него.., дядя купил мне квартиру. Но и он.., вероятно, дорогой папа рассказал ему, как хорошо в постели с собственной кровью, как сладок и не правдоподобно хорош инцест, и тогда дядя Андрей.., он стал моим вторым мужчиной. Потом был еще и третий.., самый страшный… — Она внезапно умолкла, понимая, что уже сказала непоправимо много лишнего человеку, которого, собственно, не знает и который оказался в ее объятиях только по воле прихотливого бродяги-случая.
И, как любил говаривать Влад в минуты подкатывающей веселой циничности, от случая до случки — один шаг.
И вот теперь, стоя на мосту, Свиридов вспоминал эти ее слова и понимал, что, быть может, именно они стали определяющими в ее дальнейшей судьбе.
…Свиридов подумал, что если бы сейчас вот здесь, на этом огромном мосту, стоял не он, а Илья, у тускло бормочущего дряхлого льда в двадцати метрах внизу было бы куда больше шансов почувствовать соленый привкус теплой — усугубляющей таяние — свежей человеческой крови.
Реализация суицидального синдрома — да, так определяется это преступление перед богом и собственной совестью.
Глава 9РОДСТВЕННАЯ УСЛУГА
Раннее утро в Москве выдалось на редкость холодным. Когда полусонные Влад и Настя вышли на спусковой трап, лицо им обожгло таким ледяным порывом ветра, что Настя аж взвизгнула, а Свиридов попытался укутаться в свою тонкую курточку, распахнутую на груди.
— Минус десять, не меньше… — пробормотал он. — Похолодало…
Не успели они спуститься, как от стоявшего в нескольких метрах от трапа черного «Ауди» отделился человек в черном полупальто и с цветным шелковым шарфом на шее и, приблизившись к сощурившему глаза Свиридову, произнес:
— Шеф ждет вас, Владимир Антонович.
Это был человек подполковника Стеклова.
— Ага, — удовлетворенно произнес Свиридов. — Все понятно. Это за нами, Настька.
— Кто? — тревожно спорхнуло с ее дрожащих губ (хотя дрожала она отнюдь не от страха, а всего лишь от пронизывающего холода).
— Все нормально, — махнул рукой Свиридов. — Я звонил им вчера ночью и предупредил, каким рейсом мы прилетаем.
Человек в черном пальто почтительно распахнул перед ними дверь автомобиля. Оказавшись в теплом, уютном салоне, Настя немедленно задремала.
— Владимир Иванович еще не в Москве? — спросил Влад.
— Он прилетает через два часа, — отозвался человек в черном пальто. — Чартерным рейсом из Копенгагена.
— Так он же улетал в Брюссель?
— Пути начальства неисповедимы, — отозвался тот. — Особенно авиапути.
Подполковник Стеклов ждал Владимира в своем большом, ярко освещенном кабинете. Он был хмур и сосредоточен и при появлении Влада только показал ему на стул справа от большого длинного стола для совещаний.
— Какие новости? — быстро спросил он. — Тебе пригодилось удостоверение?
— Еще как, — сказал Свиридов и полез под свитер. Оттуда он извлек мятую картонную папку и выложил ее перед Стендовым.
— Что это?
— То, ради чего я совершил этот, откровенно говоря, утомительный и хлопотный вояж, — серьезно проговорил Владимир, — документы убийцы и документы жертвы. Они так схожи, что их легко перепутать.
Подполковник Стеклов долго смотрел на Влада, а потом протянул руку и взял папку, и все так же — молча, с каменным лицом и угрюмой сосредоточенностью в светлых глазах — начал просматривать роковые бумаги.
Истории болезни Михаила и Елизаветы Блажновых.
Фокин поднялся на кровати и сел, тут же со стоном схватившись за голову.
Голова была кем-то заботливо перевязана, но это отнюдь не облегчало страданий Афанасия.
— Что это было.., мать твою?
Илья медленно прошел вдоль плохо отштукатуренной стены и, едва не свалив обогреватель «Dragon de longhi», ткнулся носом в массивную железную дверь.
— Что это было, сложно сказать.., но то, что мы в чудовищном говне, это абсолютно точно.
— Ты что, ничего не помнишь?
— А ты?
— Я.., мне, кажется, врезали по черепу. Так что… в-в-в.., уфм-м! не помню.
— Вот и я не помню, — грустно протянул Илья и посмотрел на сгиб своей правой руки.
Там виднелось несколько точек инъекций, а вокруг одной из них синело болезненное темное пятно кровоподтека — то, что наркоманы, промазавшие мимо вены, называют «фуфло».
— Только, мне кажется, мы тут уже дня три, — протянул Илья.
— Почему ты так решил?
Илья только анемично пожал плечами, и в этот момент в двери что-то заскрежетало, и она распахнулась. В проеме появилась массивная фигура мужчины с большой связкой ключей в правой руке, и он проговорил:
— Так.., ты — на выход.
Фокин закряхтел и попытался было подняться, но был остановлен коротким ленивым окриком:
— Да не ты, громила! Парень.
Свиридов-младший посмотрел на вошедшего блеклым взглядом и спросил:
— Нас убьют?
— Хотели бы — давно бы шлепнули, — все тем же ленивым голосом ответил тот. — Так что не парься, дурик.., пойдем за мной.
Он крепко сжал запястье Ильи пальцами и вывел его на улицу. Свиридов-младший обернулся и увидел, что они с Фокиным обитают в большом каменном гараже, оборудованном под комнату. Конечно, нормальный человек без труда определит, что он находится в гараже, а не в квартире, но после того, как Илья увидел на своей руке следы уколов, он мог перестать считать себя этим самым нормальным человеком.
…Это был узкий дворик, буквально пятачок промерзлой земли, зажатый между старинными трехэтажными домами. Наружу вела только узкая же арка, а Илья и его конвоир направились в высокий, образца начала века подъезд.
— Сколько сейчас времени? — неожиданно для себя самого спросил Илья. И точно так же — неожиданно — получил лаконичный ответ:
— Около десяти.
— А число?
Конвоир усмехнулся и, поставив Илью перед высоченной деревянной дверью, позвонил три раза.
Илья покачнулся и наверняка упал бы, но в этот момент в приотворившуюся дверь просунулась толстая, но несомненно женская рука и буквально втащила Илью в темную и теплую прихожую.
— Я не понимаю… — пробормотал он, безвольно болтаясь, как тряпичная кукла, — куда вы меня этак тащите.., я не успеваю.
Чужая хватка на его руке не ослабла… Илья прищурил глаза, а потом и вовсе зажмурился, ослепленный, потому что перед его проясняющимся взором вспыхнуло сияние, и теперь оно было не плодом наркотического воздействия, а самым что ни на есть реальным, потому что исходило от огромной шикарной люстры с пятью или семью рожками.
— Притушите свет, — прозвучал смутно знакомый голос, — ему слепит глаза.
Сиянье померкло, и Илья, судорожно натирая кулаками прикрытые веки, опустился на пол, потому что ватные ноги внезапно отказались служить ему.
Он узнал голос говорившей.
Он открыл глаза и увидел перед собой круглое лицо и золотые очки личного врача семьи Ковалевых — ту самую Марину Викторовну, что выполняла роль патологоанатома после трагической гибели Ирины в доме Владимира Ивановича.
— Вы?! — протянул он. — Вы… Марина Викторовна?! Так это вы похитили меня и Афанасия? И еще был.., еще был Серега Климов…
— Почему же был? — раздался насмешливый голос. — Почему же был, Илюха? Он и теперь, как говорится, живее всех живых. Вот он.
Илья увидел Климова:
— Но.., но как же так? Ты что, тоже.., против меня?
— Да не против тебя, — отозвался Климов. — Ты, Илюха, тут вовсе ни при чем. Не при делах, как говорится. И ты нужен нам лишь постольку, поскольку ты брат своего брата. Владимира Свиридова, о котором мне рассказывали чудеса, приличествующие разве что полубогам.
— Ты что, Миша.., взялся пересказывать ему по второму кругу? Ты же недавно его немного просветил по поводу последних событий, так?
— Да это моя мымра вмазала ему какой-то отравы, блокирующей память, — отмахнулся Климов, — говорит, что так будет лучше, если что. По-моему, она опасается терминаторских выходок Илюхиного брата и потому подстраховывается. Так что не грузи меня, мама.
— Миша?! Мама? — ошеломленно пробормотал Илья, выхватив тем не менее два ключевых слова во всем этом диалоге. — Но я не понимаю…
И тут словно полыхнуло перед глазами: он вспомнил Фокина и Климова на третьем дне свадьбы, когда Афанасий посетил ближайший секс-шоп и купил там кучу непотребств, чтобы торжественно преподнести свидетельнице Ирины с предложением немедленно апробировать их… Климов тогда со смехом толкнул Афанасия, и тот загремел на пол, а вибраторы и фаллоимитаторы — под хохот всех более-менее трезвых присутствующих — раскатились по полу.
Илья вспомнил, что в ночь похищения его и Фокина из «Ариэля» Климов был рядом, ему стало плохо, они вышли на улицу.., а потом, потом все обрывается и тонет в болезненной мутной дымке.
И только одно память упорно не желала отпускать — вопреки всем психотропным блокираторам, которыми, по словам Климова, пичкали здесь Илью.
А именно — тот хриплый натужливый шепот в последнюю до полной отключки секунду, неверно прошелестевший над Ильей там, у «Ариэля»:
— Куда его, Михал?
Илья пошатнулся и налившимися кровью глазами посмотрел на спокойное и почти что доброжелательное лицо Сергея.., или Михаила, кто он там был… И вдруг почувствовал, что там, где только что была остекленелая ватная пустота, не дававшая ни желания что-то противопоставить этим спокойным, страшным людям, ни сил на это, — там уже наливается упругой, молодой и звонкой ненавистью слепая, ищущая немедленного выхода животная ярость.
— Так это ты, с-сука, убил Ирку? — прохрипел он и вдруг бросился на Климова — без малейшего разбега, прямо с места, как это делает притаившаяся в траве змея.
Как ни был силен и быстр Михаил, но он просто не успел уклониться от этого выпада человека, еще мгновение назад похожего на безвольную куклу-марионетку, которой, как нервы, перерезали нити.
Пальцы Ильи впились в его горло, и оба парня, упав на пол, покатились, и оказавшийся сверху Илья навалился всем телом на Михаила, отчаянно стиснув зубы и не замечая, что из прокушенной губы течет струйка крови:
— Тваррь.., да за что же это, тварррь!!
Михаил захрипел, выпучив глаза и тщетно пытаясь разжать смертоносную хватку Илюшкиных пальцев: ненависть сделала их стальными.
Марина Викторовна тонко вскрикнула и, бросившись на Илью, ударила его по голове раз и другой; но, казалось бы, Свиридов-младший не почувствовал этого — рассвирепев, он все глубже вгонял пальцы в горло ненавистного противника, еще недавно бывшего компаньоном.
Женщина сбивчиво пролепетала что-то нечленораздельное и с удивительной для своей комплекции скоростью выбежала из комнаты.
Тем временем Михаилу, уже побагровевшему от удушья и усилий высвободиться, наконец удалось сбросить с себя Илью, но тот и не думал давать ему передышку: схватив массивный стул, Илья запустил им в Климова, и тот едва успел уклониться.
Хотя, бесспорно, тлело и смутное раздражение: вы, из Москвы, на джипах, а мы, провинция, в говне.
Но Свиридов, как превосходный актер, не давал шанса выплеснуться этому смутному раздражению.
— Что касается девушки, то это хорошо, что вы признали в ней преступницу, — проговорил он. — Просто теперь мы более-менее представляем, как выглядела спутница убийцы. По крайней мере, на тот момент. Так.., прекрасно. Настя, посиди пока в машине, вот тебе от сигнализации.., посмотри, чтобы больше не брызгали краской, а я пока навещу главного врача, Михаила Андреевича.., так, кажется, его зовут?
* * *
— Михаил Андреевич, вам, бесспорно, знаком этот человек? — И Свиридов положил перед ним фотографию.Главврач, толстый пожилой мужчина с обширной лысиной и большим выпуклым лбом, каким в скульптуре традиционно снабжают мыслителей, взглянул на фото и, поправив очки, произнес:
— Да, это одна из наших пациенток, Елизавета Блажнова.., она как раз исчезла в тот день, когда убили Рогинского.
— Как и когда она попала к вам? Давно?
— Честно говоря, не помню. Но можно поднять ее бумаги. Вы.., в самом деле из ФСБ? — с некоторым сомнением спросил он.
— Я же предъявил вам удостоверение. Хорошо… я думаю, что документы мы посмотрим попозже. А сейчас хотелось бы, чтобы вы взглянули вот на этого человека. Он.., никого вам не напоминает?
— Одну минуту. — Михаил Андреевич взял фото в руки и, поправив очки, поднес к самым глазам, пристально изучая лицо изображенного на нем молодого мужчины. — Так.., конечно, он мне знаком.
Это Михаил Блажнов, брат Елизаветы, фото которой вы мне только что показывали. Вот про Михаила я могу сказать и без бумаг. Там целый букет замечательных диагностических посылок. Латентная эпилепсия плюс некоторые подозрения на вялотекущую шизофрению с маниакально-депрессивным психозом. Кроме того, по всей видимости, у него развивалась эпилептоидная паранойя.
— Уф! — выдохнул Свиридов. — А по виду ничего.., вполне нормальный человек.
— Много людей кажутся нормальными, но в скрытой, подавленной форме носят в себе такое, на фоне чего наш любимый дурачок Глебка, которого вы, вероятно, видели у входа, кажется вполне приличным индивидуумом.
— Михаил содержится у вас очень давно?
— Не содержится, а содержался. Почти два года назад ему удалось бежать. Хотя он содержался на принудительном лечении. Да, он находился у нас, если мне не изменяет память.., не меньше шести лет.
Им и Елизаветой лично занимался Рогинский.
— Вы знали жену Рогинского? Марину Викторовну?
— Н-нет. А что, он был женат?
— Еще как.
— А мне он всегда казался убежденным холостяком, этаким женоненавистником. Значит, женат.
Нет, я и не подозревал ни о какой Марине Викторовне Рогинской.
— Сейчас она работает в Москве.., личный врач Ковалева Владимира Ивановича, — отчеканил Свиридов. — Ну, и его семьи.
Арсеньев присвистнул.
— Это который заместитель министра иностранных дел? Нич-чего себе! Марина Викторовна неплохо устроилась.
— Впрочем, это мало относится к нашему разговору, — проговорил Свиридов, — велите принести сюда документы по истории болезни Елизаветы и Михаила Блажновых.
Глава 8ПОКРОВЫ БРАЧНОЙ НОЧИ
Свиридов появился из дверей корпуса через час.
За ним едва ли не на цыпочках бежали, охранник и два санитара.
Влад открыл дверь «Шевроле», тяжело уселся в кресло — как будто то, что он узнал за последние сорок минут, прибавило ему, по меньшей мере, полцентнера веса — и небрежно швырнул на заднее сиденье картонную папку.
Настя захлопала ресницами и скороговоркой выпалила:
— Ну что… Володя? Я думала, они тебя прямо в палату направят.
— Сваливаем отсюда, — проговорил Владимир, — конечно, разыграл я их не так плохо; Смоктуновский, как говорится, отдыхает…
— Скро-омный! — протянула Настя.
— ..но через час, максимум через два все равно выяснится, что я — не я, и лошадь, то бишь джип марки «Chevrolet blazer» — не моя, — закончил Свиридов.
— А откуда у тебя «корки» ФСБ?
— Стеклов.., это он любезно снабдил меня на дальнюю дорогу. Ему же дано указание от шефа, Владимира Ивановича — если я попрошу о помощи, помогать. Поехали.
«Шевроле» выехал в ворота клинического городка и легко помчался под гору — туда, где в огромной приволжской котловине сияли огни родного города Ильи Свиридова и Афанасия Фокина. Города, где и Влад прожил несколько лет, которые, вероятно, были самыми спокойными в его бурной и богатой приключениями жизни.
— Мы что, обратно не поедем? — спросила Настя. — Или ты хочешь заночевать здесь?
— Я уже много часов за рулем, — отозвался Влад. — Маленько устал. Мы поедем в мою старую квартиру.., правда, у меня нет от нее ключей, но это не суть важно.
Он мог бы добавить, что открыть любую квартиру для человека, который в свое время за десять-пятнадцать минут вскрывал навороченные иномарки. снабженные дикой сигнализацией японского, немецкого и американского производства, напичканные разнокалиберными мультилоками и блокираторами, — так вот, для такого человека открыть замок от входной двери в квартиру.., ну, мягко говоря, это пара пустяков.
Но, разумеется, Свиридов не стал давать воли языку.
— Как это — нет ключей? — отозвалась Настя. Тогда лучше в гостиницу.
— Ну.., или так. Но прежде мы позвоним в аэропорт и узнаем, когда будет первый самолет на Москву. Только, сдается мне, он будет только утром.
Часов этак в пять-шесть. Сейчас же не застойные времена, когда самолеты уходили через каждый час.
— Самолет? Так мы что.., бросим машину в этом городе? — изумилась Настя. — Да ты что, Влад.., она же не твоя. Она же принадлежит твоему брату. Я не думаю, что он тебя похвалит, когда узнает, что остался.., ой.., да.., я забыла…
Настя вспомнила, в каком положении они оставили в столице младшего брата Владимира, и смешалась.
Свиридов покосился на нее и процедил сквозь зубы:
— Когда я сообщу ему, какие милые люди разъезжали на его машине, он сам поблагодарит меня за то, что я оставлю ее здесь. Хотя не исключено, что ему и без того уже все известно.
— Ты ничего мне не говоришь, — капризно надув губы, сказала Настя, — таскаешь за черт знает сколько километров, канифолишь мозги…
— Еще что делаю? — язвительно перебил ее Влад. — Ты, Настенька, о главном не забудь, что я там над тобой вытворяю.
— Ну и мерзкий же ты тип! — огрызнулась она. — Ладно, звони в свой аэропорт.
Влад оказался точен в своем прогнозе расписания авиарейсов «Саратов — Москва»: ближайший самолет уходил в Москву только в пять утра.
— Ну что ж, — сказал Свиридов, убирая сотовый, — тогда осталось загнать машину на стоянку и снять номер в гостинице, если уж ты не хочешь осваивать профессию взломщика и пособлять мне во взломе моей собственной квартиры.
— В-в-в… — сонно пробормотала девушка.
— Что касается машины, то я предлагаю сдать ее в ломбард под эдак сто семьдесят процентов годовых, а взамен взять сто баксов, — продолжал Влад, энергично выкручивая руль направо, — получится, как в анекдоте. Приходит «новый русский» в банк и берет в кредит сто долларов на полгода. Ему говорят:
«Вы знаете, у нас высокие проценты, аж восемьдесят процентов в год. И нужен залог». Он отвечает: ну, берите мой шестисотый «мерин», когда верну деньги, заберу.
В банке все в непонятках, спрашивают: у вас такая шикарная машина, неужели вы не можете найти какие-то сто долларов, а не сдавать ее под залог. А «новый русский» отвечает:
— Вы понимаете, я уезжаю на полгода, и мне нужно где-то оставить машину. А где я найду стоянку, где нужно платить сорок долларов за полгода?
* * *
Вы когда-нибудь пробовали прыгать с моста высотой в двадцать пять метров, но перед этим завороженно зависнуть на каменных перилах и смотреть, смотреть в зеркальную черную гладь? Вспоминая, что ведь можно и не утонуть, не коснуться дна, что был человек, который шел по воде и не тонул, и что была женщина, чье имя пели как Бегущая-по-волнам…Не пробовали? И правильно. Все вышеприведенные сентиментально-поэтические мысли в психиатрии носят пугающе научное наименование «суицидальный синдром» и потому в здоровой и светлой голове возникают достаточно редко…
Голову Влада Свиридова, который стоял у перил, нельзя было назвать ни здоровой, ни светлой.
Потому что он болел ужасной болезнью «ринитом» — в просторечии насморком — и был брюнетом.
Впрочем, нехорошие мысли о прыжках в Волгу тоже не обуревали его, хотя нормальному человеку покажется странным, что можно делать в час ночи посреди огромного пустынного моста, похожего на светящийся остов не правдоподобно громадного динозавра.
Он стоял и смотрел на раскинувшуюся перед ним мутно-белесую пустыню, на этот пока что неподвижный, но все больше изъязвляющийся с каждым днем, с каждым порывом весеннего ветра ледяной панцирь, под которым упругое тело великой русской реки.
…Настя осталась в гостиничном номере — ее сморил такой сон, что она отказалась от своих обычных каверзных расспросов, на которые Свиридов, впрочем, реагировал еще менее многословно, чем Олег Кошевой на допросе в гестапо.
Она заснула, а Влад съездил в аэропорт, купил два билета на утренний пятичасовой рейс и поставил «Шевроле» в гараж — как у бывших жителей Саратова, у них с Ильей, конечно, было куда поставить машину.
…Было совсем не так тепло, как вечером, И, хотя с Волги дул свежий ветер, а Владимир был одет довольно легко, он не замечал, как прохладная ночь, словно жадная проститутка, пробирается ему под одежду и от ее будоражащих прикосновений по телу бегут мурашки.
Он просто не мог замечать всего этого — он был слишком захвачен только что пережитым. Слишком переполнен тем, что ему пришлось выслушать сегодня в клинике.
Такого не бывает. Такого не бывает, думал он, чтобы под видом почти сказочного, не правдоподобно яркого счастья судьба подсовывала.., его брату Илье.., подсовывала какой-то жуткий суррогат киношного триллера наяву.
Влад вспомнил, что Илье не были известны подробности еще одного события, которое могло бы крайне расстроить и потрясти впечатлительного парня: Свиридов-младший еще не знал, с кем провела «первую брачную ночь» его молодая жена.
Нет.., не с незадачливым выпивохой Фокиным, который нажрался до такой степени, что и сам-то не мог стоять на ногах, не говоря уж об отдельном функциональном фрагменте его организма. Свиридов помнил, как наутро встретил Фокина в туалете… тот с трудом стоял на ногах, но упорно осуществлял акт мочеиспускания. Очевидно, встать с постели ранним похмельным утром потребовало от Афанасия недюжинных усилий, потому что он приговаривал:
«Вот видишь.., когда ты просишь, я всегда встаю…»
Илья тоже не мог выполнять свой прямой супружеский долг, потому как он был немногим трезвее Фокина и тотчас после выдворения Афанасия из спальни супруги свалился на коврике и уснул. Владу еще пришлось перекладывать его на кровать.
И потом Владимир повернулся и увидел, что перед ним стоит Ирина — бледная, с лихорадочно горящими глазами, тонкими пальцами правой руки конвульсивно комкающая оборку тонкой ночной рубашки.
Кроме этой ночной рубашки, на Ирине ничего не было. Вероятно, она ждала задержавшегося в вестибюле супруга, а вместо него едва не получила пьяного Фокина.
Непотребное состояние Ильи, кажется, окончательно добило ее, потому что как только Свиридов сказал: «Извини, Ирочка.., что вот так получилось…» — она опустилась на колени и, уткнувшись лбом в мягкий толстый ковер, беззвучно заплакала, вздрагивая хрупкими плечами.
Влад присел рядом с ней и произнес:
— Ну что ты, девочка.., да стоит оно того, чтобы вот так расстраиваться? Ну, подумаешь, нахерачился парень на радостях.., ну с кем не бывает? А Афанасий — так ты не обращай на него внимания. Он, когда выпьет, и не такое может отмочить.
Она судорожно всхлипнула и подняла на него какое-то серое лицо, так не похожее на то, лучащееся счастьем и совершенным довольством жизнью — что видел у нее Свиридов сегодня днем.
— Ты.., хочешь уйти?
Влад, у которого при этих почти жалобных, почти умоляющих задыхающихся словах по спине пробежал холодок, медленно покачал головой:
— Нет.., я не уйду, пока ты не заснешь.
Ирина выпрямилась, и Владу тут же бросилась в глаза ее тяжело вздымающаяся грудь, выпукло обтянутая полупрозрачной тканью. В голове зажужжала глупейшая мысль.., про то, что женщины дышать грудью, а мужчины животом.., но в этот момент Ирина произнесла хрипло и с отчаянной решимостью:
— А если я совсем не засну?
Господи, это же жена брата! Это же подло — делать так, как сейчас неминуемо, непоправимо — все повернется!
— Твой брат очень похож на тебя… — со странной блуждающей улыбкой — на влажных глазах еще не высохли слезы! — произнесла она. — Очень похож.., будем считать, что я перепутала вас в темноте…
И Свиридов почувствовал на своих губах губы молодой жены своего брата и ее руки на своих плечах. Он прерывисто вздохнул и, легко подхватив выгнувшееся тело молодой женщины, понес ее к огромному брачному ложу.
На самом краю которого, скорчившись и испуская отчаянный храп — он всегда храпел, когда перебирал со спиртным — спал Илья…
И в метре от него оказалась его молодая жена с его же родным братом. Илья должен был проснуться, но не проснулся, хотя было отчего.
Илья не проснулся и тогда, когда протяжные стоны, взвизги и всхлипывания сменились ровным и жутко спокойным голосом Ирины.., она пила слабоалкогольный коктейль, приготовленный ей Владом, и говорила:
— Ты просто ничего не знаешь, Володя. Илья.., я так хотела его, чтобы прервать эту проклятую череду противоестественных.., жутких связей. Ты не знаешь ничего.., дело в том, что моим первым мужчиной.., в тринадцать лет.., стал мой собственный отец.
Свиридов приподнялся на одном локте и посмотрел на это прекрасное бледное лицо, обрамленное горящими в тусклом свете ночника рыжими волосами.., они стали огненно-красными, как солнце.
— Он жил без жены, да ему и не надо было, потому что вместо жены у него была я. А потом я ушла от него.., дядя купил мне квартиру. Но и он.., вероятно, дорогой папа рассказал ему, как хорошо в постели с собственной кровью, как сладок и не правдоподобно хорош инцест, и тогда дядя Андрей.., он стал моим вторым мужчиной. Потом был еще и третий.., самый страшный… — Она внезапно умолкла, понимая, что уже сказала непоправимо много лишнего человеку, которого, собственно, не знает и который оказался в ее объятиях только по воле прихотливого бродяги-случая.
И, как любил говаривать Влад в минуты подкатывающей веселой циничности, от случая до случки — один шаг.
И вот теперь, стоя на мосту, Свиридов вспоминал эти ее слова и понимал, что, быть может, именно они стали определяющими в ее дальнейшей судьбе.
…Свиридов подумал, что если бы сейчас вот здесь, на этом огромном мосту, стоял не он, а Илья, у тускло бормочущего дряхлого льда в двадцати метрах внизу было бы куда больше шансов почувствовать соленый привкус теплой — усугубляющей таяние — свежей человеческой крови.
Реализация суицидального синдрома — да, так определяется это преступление перед богом и собственной совестью.
Глава 9РОДСТВЕННАЯ УСЛУГА
Раннее утро в Москве выдалось на редкость холодным. Когда полусонные Влад и Настя вышли на спусковой трап, лицо им обожгло таким ледяным порывом ветра, что Настя аж взвизгнула, а Свиридов попытался укутаться в свою тонкую курточку, распахнутую на груди.
— Минус десять, не меньше… — пробормотал он. — Похолодало…
Не успели они спуститься, как от стоявшего в нескольких метрах от трапа черного «Ауди» отделился человек в черном полупальто и с цветным шелковым шарфом на шее и, приблизившись к сощурившему глаза Свиридову, произнес:
— Шеф ждет вас, Владимир Антонович.
Это был человек подполковника Стеклова.
— Ага, — удовлетворенно произнес Свиридов. — Все понятно. Это за нами, Настька.
— Кто? — тревожно спорхнуло с ее дрожащих губ (хотя дрожала она отнюдь не от страха, а всего лишь от пронизывающего холода).
— Все нормально, — махнул рукой Свиридов. — Я звонил им вчера ночью и предупредил, каким рейсом мы прилетаем.
Человек в черном пальто почтительно распахнул перед ними дверь автомобиля. Оказавшись в теплом, уютном салоне, Настя немедленно задремала.
— Владимир Иванович еще не в Москве? — спросил Влад.
— Он прилетает через два часа, — отозвался человек в черном пальто. — Чартерным рейсом из Копенгагена.
— Так он же улетал в Брюссель?
— Пути начальства неисповедимы, — отозвался тот. — Особенно авиапути.
Подполковник Стеклов ждал Владимира в своем большом, ярко освещенном кабинете. Он был хмур и сосредоточен и при появлении Влада только показал ему на стул справа от большого длинного стола для совещаний.
— Какие новости? — быстро спросил он. — Тебе пригодилось удостоверение?
— Еще как, — сказал Свиридов и полез под свитер. Оттуда он извлек мятую картонную папку и выложил ее перед Стендовым.
— Что это?
— То, ради чего я совершил этот, откровенно говоря, утомительный и хлопотный вояж, — серьезно проговорил Владимир, — документы убийцы и документы жертвы. Они так схожи, что их легко перепутать.
Подполковник Стеклов долго смотрел на Влада, а потом протянул руку и взял папку, и все так же — молча, с каменным лицом и угрюмой сосредоточенностью в светлых глазах — начал просматривать роковые бумаги.
Истории болезни Михаила и Елизаветы Блажновых.
* * *
— Ну что, Илюша.., ты что-нибудь понимаешь?Фокин поднялся на кровати и сел, тут же со стоном схватившись за голову.
Голова была кем-то заботливо перевязана, но это отнюдь не облегчало страданий Афанасия.
— Что это было.., мать твою?
Илья медленно прошел вдоль плохо отштукатуренной стены и, едва не свалив обогреватель «Dragon de longhi», ткнулся носом в массивную железную дверь.
— Что это было, сложно сказать.., но то, что мы в чудовищном говне, это абсолютно точно.
— Ты что, ничего не помнишь?
— А ты?
— Я.., мне, кажется, врезали по черепу. Так что… в-в-в.., уфм-м! не помню.
— Вот и я не помню, — грустно протянул Илья и посмотрел на сгиб своей правой руки.
Там виднелось несколько точек инъекций, а вокруг одной из них синело болезненное темное пятно кровоподтека — то, что наркоманы, промазавшие мимо вены, называют «фуфло».
— Только, мне кажется, мы тут уже дня три, — протянул Илья.
— Почему ты так решил?
Илья только анемично пожал плечами, и в этот момент в двери что-то заскрежетало, и она распахнулась. В проеме появилась массивная фигура мужчины с большой связкой ключей в правой руке, и он проговорил:
— Так.., ты — на выход.
Фокин закряхтел и попытался было подняться, но был остановлен коротким ленивым окриком:
— Да не ты, громила! Парень.
Свиридов-младший посмотрел на вошедшего блеклым взглядом и спросил:
— Нас убьют?
— Хотели бы — давно бы шлепнули, — все тем же ленивым голосом ответил тот. — Так что не парься, дурик.., пойдем за мной.
Он крепко сжал запястье Ильи пальцами и вывел его на улицу. Свиридов-младший обернулся и увидел, что они с Фокиным обитают в большом каменном гараже, оборудованном под комнату. Конечно, нормальный человек без труда определит, что он находится в гараже, а не в квартире, но после того, как Илья увидел на своей руке следы уколов, он мог перестать считать себя этим самым нормальным человеком.
…Это был узкий дворик, буквально пятачок промерзлой земли, зажатый между старинными трехэтажными домами. Наружу вела только узкая же арка, а Илья и его конвоир направились в высокий, образца начала века подъезд.
— Сколько сейчас времени? — неожиданно для себя самого спросил Илья. И точно так же — неожиданно — получил лаконичный ответ:
— Около десяти.
— А число?
Конвоир усмехнулся и, поставив Илью перед высоченной деревянной дверью, позвонил три раза.
Илья покачнулся и наверняка упал бы, но в этот момент в приотворившуюся дверь просунулась толстая, но несомненно женская рука и буквально втащила Илью в темную и теплую прихожую.
— Я не понимаю… — пробормотал он, безвольно болтаясь, как тряпичная кукла, — куда вы меня этак тащите.., я не успеваю.
Чужая хватка на его руке не ослабла… Илья прищурил глаза, а потом и вовсе зажмурился, ослепленный, потому что перед его проясняющимся взором вспыхнуло сияние, и теперь оно было не плодом наркотического воздействия, а самым что ни на есть реальным, потому что исходило от огромной шикарной люстры с пятью или семью рожками.
— Притушите свет, — прозвучал смутно знакомый голос, — ему слепит глаза.
Сиянье померкло, и Илья, судорожно натирая кулаками прикрытые веки, опустился на пол, потому что ватные ноги внезапно отказались служить ему.
Он узнал голос говорившей.
Он открыл глаза и увидел перед собой круглое лицо и золотые очки личного врача семьи Ковалевых — ту самую Марину Викторовну, что выполняла роль патологоанатома после трагической гибели Ирины в доме Владимира Ивановича.
— Вы?! — протянул он. — Вы… Марина Викторовна?! Так это вы похитили меня и Афанасия? И еще был.., еще был Серега Климов…
— Почему же был? — раздался насмешливый голос. — Почему же был, Илюха? Он и теперь, как говорится, живее всех живых. Вот он.
Илья увидел Климова:
— Но.., но как же так? Ты что, тоже.., против меня?
— Да не против тебя, — отозвался Климов. — Ты, Илюха, тут вовсе ни при чем. Не при делах, как говорится. И ты нужен нам лишь постольку, поскольку ты брат своего брата. Владимира Свиридова, о котором мне рассказывали чудеса, приличествующие разве что полубогам.
— Ты что, Миша.., взялся пересказывать ему по второму кругу? Ты же недавно его немного просветил по поводу последних событий, так?
— Да это моя мымра вмазала ему какой-то отравы, блокирующей память, — отмахнулся Климов, — говорит, что так будет лучше, если что. По-моему, она опасается терминаторских выходок Илюхиного брата и потому подстраховывается. Так что не грузи меня, мама.
— Миша?! Мама? — ошеломленно пробормотал Илья, выхватив тем не менее два ключевых слова во всем этом диалоге. — Но я не понимаю…
И тут словно полыхнуло перед глазами: он вспомнил Фокина и Климова на третьем дне свадьбы, когда Афанасий посетил ближайший секс-шоп и купил там кучу непотребств, чтобы торжественно преподнести свидетельнице Ирины с предложением немедленно апробировать их… Климов тогда со смехом толкнул Афанасия, и тот загремел на пол, а вибраторы и фаллоимитаторы — под хохот всех более-менее трезвых присутствующих — раскатились по полу.
Илья вспомнил, что в ночь похищения его и Фокина из «Ариэля» Климов был рядом, ему стало плохо, они вышли на улицу.., а потом, потом все обрывается и тонет в болезненной мутной дымке.
И только одно память упорно не желала отпускать — вопреки всем психотропным блокираторам, которыми, по словам Климова, пичкали здесь Илью.
А именно — тот хриплый натужливый шепот в последнюю до полной отключки секунду, неверно прошелестевший над Ильей там, у «Ариэля»:
— Куда его, Михал?
Илья пошатнулся и налившимися кровью глазами посмотрел на спокойное и почти что доброжелательное лицо Сергея.., или Михаила, кто он там был… И вдруг почувствовал, что там, где только что была остекленелая ватная пустота, не дававшая ни желания что-то противопоставить этим спокойным, страшным людям, ни сил на это, — там уже наливается упругой, молодой и звонкой ненавистью слепая, ищущая немедленного выхода животная ярость.
— Так это ты, с-сука, убил Ирку? — прохрипел он и вдруг бросился на Климова — без малейшего разбега, прямо с места, как это делает притаившаяся в траве змея.
Как ни был силен и быстр Михаил, но он просто не успел уклониться от этого выпада человека, еще мгновение назад похожего на безвольную куклу-марионетку, которой, как нервы, перерезали нити.
Пальцы Ильи впились в его горло, и оба парня, упав на пол, покатились, и оказавшийся сверху Илья навалился всем телом на Михаила, отчаянно стиснув зубы и не замечая, что из прокушенной губы течет струйка крови:
— Тваррь.., да за что же это, тварррь!!
Михаил захрипел, выпучив глаза и тщетно пытаясь разжать смертоносную хватку Илюшкиных пальцев: ненависть сделала их стальными.
Марина Викторовна тонко вскрикнула и, бросившись на Илью, ударила его по голове раз и другой; но, казалось бы, Свиридов-младший не почувствовал этого — рассвирепев, он все глубже вгонял пальцы в горло ненавистного противника, еще недавно бывшего компаньоном.
Женщина сбивчиво пролепетала что-то нечленораздельное и с удивительной для своей комплекции скоростью выбежала из комнаты.
Тем временем Михаилу, уже побагровевшему от удушья и усилий высвободиться, наконец удалось сбросить с себя Илью, но тот и не думал давать ему передышку: схватив массивный стул, Илья запустил им в Климова, и тот едва успел уклониться.