– Дядя! – София со всех сил рванулась вперед, к незнакомцу в плаще. Круглолицый толстяк деликатно отстал на несколько шагов и отвернулся, а бородач шагнул навстречу девушке и обнял ее – если бы не это, София, наверное, упала бы. Вывихнутая нога все еще не слушалась ее.
– Софико! – гортанно воскликнул бородач.
Колыма остолбенел. Он ничего не понимал и, видимо, это отразилось на его лице. Бородач, продолжая одной рукой обнимать девушку, второй рванул себя за бороду. Борода осталась в руке, а спустя мгновение полетела в сторону. Туда же отлетели очки и шляпа, и Колыма наконец-то понял, кто перед ним, хотя и никогда не видел этого человека. Только на фотографии.
– Сван? – нерешительно сказал Колыма, чувствуя, как его нижняя челюсть неудержимо движется вниз и ложится на грудь. – Ты?! Но ты же… Но тебя же… Тебя же взорвали!
Пожилой грузин широко улыбнулся:
– Как видишь, не совсем взорвали, Коля. Трудно меня убить, но иногда бывает выгодно, чтобы все думали, будто кому-то это удалось.
– Но как же… – Колыма все еще не мог прийти в себя от удивления. – Как же взрыв? Твоя машина? Пятнадцать килограммов органики же осталось! Как ты выжил?
– Не было меня в машине, Коля, когда она взорвалась, – усмехнулся Сван. – Выпрыгнул я. Хоть и нелегко мне, старику, стало такие трюки проделывать, но справился.
– Как же ты успел? – Колыма чувствовал, что спрашивает не про то, но он еще не успел сориентироваться, на языке было то, что на уме.
– Конечно, успел, – спокойно ответил грузин, гладя по голове Софию. – Ведь я сам ту катастрофу и устроил.
– Зачем?
– Иногда бывает очень выгодно, чтобы все думали, будто ты мертв. От мертвеца не ждут никаких неожиданных ходов, никаких неприятностей. Мертвые не кусаются, хе-хе, – смех Свана был старческим, хрипловатым.
– Так, значит, тебе София и звонила? – догадался Колыма. – Там, в Ростове, и тут?
– Конечно, мне. И приказал ей не лететь в Москву тоже я.
– Но почему? Полетели мы через Якутск, и вот что получилось…
– Но добрались же? А если бы вы в Москву полетели, то было бы хуже. Вас там прямо на аэродроме спецназ ждал. Сатурновцы. Я их своими глазами видел.
– Но как же… Горец говорил…
Лицо Свана стало жестким.
– А про него ты мне, Коля, не напоминай! – Сван резко сказал несколько слов по-грузински, и это явно были не те слова, что украшают грузинский язык.
– А что с ним такое? – недоуменно спросил Колыма.
Сван горько усмехнулся:
– Ничего необычного, как ни печально. Время сейчас такое – сучатся люди один за другим. Я давно подозревал, что он на сторону смотрит, но не думал, что дело так далеко зашло. Он же вас предал, Коля. Никакая братва вас в Москве не ждала, только спецназовцы. Их хозяевам он вас сдал. И хорошо, что всего он не знал, я заранее предупредил Софико, чтобы она ему не доверяла.
Колыма ничего не ответил. В его памяти один за другим всплывали разные связанные с Горцем моменты. Вот он странно ведет себя при оглашении завещания Свана, вот спорит с Софией, пытается отговорить ее бесплатно отдавать «грузняк»… Вот, значит, чем все это объяснялось!
– Вертолет тоже, скорее всего, он сбил, – сказал Сван. – Больше некому, да и не зря он с вами не полетел.
Колыма кивнул. Он вспомнил, как говорил при Горце о том, что второй раз на дозаправку летящий в Магадан вертолет сядет в Ключах. Все сходится!
– Значит, он добился своего… – медленно сказал Колыма. – Значит, «грузняк» теперь у него…
– А вот тут ты ошибся, Коля! Не у него! – снова широко улыбнулся Сван.
– Как так? Если вертолет он подбил, то и «грузняк» он забрал. Ведь те же люди чемодан унесли!
– Не было никакого «грузняка» в чемодане, Коля, – сказала София, повернувшись лицом к блатному. – Там десятка два кирпичей лежало, и все.
– А «груз»?! Что же, мы так его из Грузии и не привезли? Но Батя…
– Не торопись, Коля, – Сван усмехнулся. – На месте «груз», как раз там, куда его Батя доставить и хотел.
– Но… – начал Колыма, и тут его осенило. Он вспомнил всю дорогу, вспомнил, что было крепче всего закреплено в вертолете, с чем не могла расстаться София…
– Гроб твой?! – уже понимая, что угадал, спросил Колыма.
– Правильно, батоно Коля! – снова улыбнулся Сван. – Мой гроб. Интерес всех заинтересованных лиц был сфокусирован на чемодане, а про гроб бедного Свана все забыли. Кому он нужен, кроме его племянницы? Так что теперь «груз» на месте и сейчас сделает то, ради чего вы его сюда и везли. Эй! – Сван махнул рукой ожидающему в сторонке круглолицему мужику. – Пойдем с нами.
По дороге к машине в голове Колымы окончательно прояснилось, и он наконец-то все понял. Видимо, Сван заранее предвидел, что за «грузняком» начнется охота, и решил, что переправлять его через полконтинента открыто нельзя. Для этого и отвлек внимание всех охотников на пустой чемодан. Хитро, ничего не скажешь!
– Где он тут у вас, прах бедного Вахтанга Киприани? – весело спросил Сван, забираясь в кузов грузовика. – Ага, вот он! – Грузин подошел к цинковому гробу и присел рядом с ним на корточки. – Ну-ка, Коля, дай мне ломик какой-нибудь! Свой гроб я вскрою сам!
Колыма взял из угла ломик и протянул Свану. Но прежде чем грузин успел начать вскрывать гроб, из-за спины у Колымы раздался негромкий голос толстого журналиста, вслед за остальными взобравшегося в кузов «Магируса».
– Послушайте, может быть, вы все же объясните мне, что происходит? – Он обращался к Свану. – Вы обещали мне сенсацию, компромат на крупных чиновников, а то, что я до сих пор видел, напоминает скорее плохой спектакль! Объясните, что вы собираетесь делать! И зачем?
– Объясняю, – охотно повернулся к журналисту грузин. – Раз уж ты не отказался от этого дела, то имеешь право знать, откуда взялось то, что ты сейчас получишь. В этом ящике, – Сван легонько пнул цинковый бок гроба, – тот самый компромат. Почему его сюда доставили именно так, и неважно, и неинтересно. Важнее, что это за компромат и откуда он взялся.
– Да, это, конечно, важнее, – отозвался журналист, вытаскивая записную книжку и ручку.
– Началось это еще при Андропове, – стал излагать Сван. – Тогда проводилась большая чистка аппарата МВД, слышал, наверное.
Журналист кивнул, помечая себе что-то в блокноте.
– Короче, тогда в ГУИНе появилась спецчасть, которая должна была контролировать начальственный, конвойный и особенно оперсостав СИЗО и лагерей. Ну, сам понимаешь, зона – место хлебное и всегда таким было. Подробно тебе рассказать, кому там за что дают, или сам знаешь? Прапорщики берут за «перевес» «дачек», «хозяева» – за представление на УДО, рядовые вертухаи – за то, что малявы на вольняшку передают. В общем, коррупция цветет пышным цветом…
– Простите, но этим сейчас никого не удивишь, – сказал журналист, на этот раз ничего не помечая. – На сенсацию это никак не тянет.
– Будет тебе сейчас сенсация, слушай. Ловить всех этих «хозяев», «кумовьев» и «попкарей» было легко, но толку бы с того было мало – на их место пришлось бы брать новых, и все пошло бы сначала, другие были бы ничем не лучше. Здесь коррупция не столько из-за людей идет, сколько из-за системы ГУИНа. Вот и решила эта новая спецчасть никого особенно не сажать, но на самых злостных накопить компромат и в случае нужды просто сдувать пыль с определенной папочки. Такой короткий поводок получается – чуть дернешься, и конец тебе. Но самое интересное произошло в девяносто восьмом году, когда реорганизация у нас началась. К тому времени компромата уже накопилось немало, да к тому же многие из тех, на кого папочки давно хранились, серьезные чины и должности получили. И, короче, получилось так, что в девяносто восьмом во время реорганизации часть этих документов попала ко мне. Подробно я тебе о том, как это у меня получилось, рассказывать не буду, но уж поверь – нелегко это далось.
– То есть воры получили возможность влиять на самых отпетых взяточников из Минюста и МВД? – уточнил журналист, что-то лихорадочно строча в своей записной книжке.
– Я тебе ничего такого не говорил, – усмехнулся старый грузин. – Какие воры? Не было никаких воров. И нас тут нет – мы тебе мерещимся, как призраки. Вот отдадим все бумажки и окончательно исчезнем, как порядочным привидениям и положено. Собственно, тебе так даже лучше – ты сам все эти документы как-то отрыл, такой уж ты молодец, пробивной журналист.
– А условия? – осторожно спросил толстяк. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, я это давно понял.
– И молодец, что понял! – кивнул Сван. – Но кто тебе сказал, что сыр у меня бесплатный? Условий три. Первое – мы сами выбираем, какие бумаги тебе отдать. Второе – по всем, какие ты получишь, немедленно раздуешь грандиозный скандал. Чем громче, тем лучше. Особенно сложно это не будет – матерьяльчик интересный, сам увидишь, но все же постарайся. И третье – когда будешь делать передачи про этот бунт, пристегнешь к нему наш компромат и сделаешь так, чтобы зэки выглядели ни в чем не виноватыми. Кстати, по секрету тебе скажу, так оно на самом деле и есть. Просто кое-кто из Минюста и ГУИНа про мои бумаги знал и решил на моих друзей надавить, компромат выманить и перехватить. Ну, в общем, своего они добились – выманить материалы им у меня удалось. Правда, не совсем так, как они планировали.
– Согласен, – решительно ответил журналист. – Ну, давайте ваши бумаги. А то пока мы только разговариваем.
Сван молча повернулся к гробу и принялся его вскрывать. Колыма помог старому грузину, и через пять минут они осторожно отставили покореженную крышку в сторону. Внутри оказалось несколько толстых папок и кирпичи, положенные, видимо, для веса.
– Это все, что у меня было по УИНу Магаданской области, – спокойно сказал Сван, доставая папки из гроба. – И не так уж тут мало… Почти на всех ваших чиновников есть материал. А вот в этой, – он протянул журналисту темно-бордовую папку, – самое интересное. Материал по начальнику этого лагеря и по Еременцеву Николаю Петровичу, одному из заместителей министра юстиции России.
Журналист негромко присвистнул.
– Про них материал должен пойти самым первым.
– Хорошо, – явно не без внутреннего сопротивления сказал журналист. – Я слово держу.
По лицу журналюги было видно, что дело, конечно, в первую очередь не в слове, а в том, что чем выше шишка, на которую пришел компромат, тем круче сенсация и тем больше достанется раздувшему скандал журналисту. Сван был прав – если бы этот струсил, искать другого желающего долго бы не пришлось. Скорее уж эти желающие в очередь бы выстроились, знай они, что могут получить.
– Эй! Коля! – раздался снаружи громкий крик Нептуна, про которого все забыли. – Сюда какая-то тачка катит! Номера прокурорские.
– Пойдемте, – скомандовал Сван и первым выпрыгнул из кузова.
Из остановившейся напротив «Магируса» черной «Волги» вышли четыре человека. Два почти одинаковых парня, в которых сразу угадывались телохранители, подполковник Васильев и… Четвертым человеком был прокурор области. Начальник лагеря решил пойти на отчаянный шаг, ударить из самого крупного калибра.
– Что здесь происходит? – громко спросил прокурор. – Что эта машина здесь делает? Кто вас через оцепление пропустил?
– Что происходит, спрашиваешь? – вкрадчиво заговорил Сван. – Объясню. Журналист одного из магаданских каналов только что получил сенсационный материал о коррупции в ГУИНе и Минюсте. В основном материалы касаются начальника пятой зоны подполковника Васильева и Николая Петровича Еременцева, замминистра юстиции.
– Я же вам говорил… – с напускной грустью в голосе сказал прокурору Васильев.
– Что вы себе позволяете, – рявкнул облпрокурор. – Вы понимаете…
– Мы все понимаем, – перебил его грузин. – Надеюсь, ты тоже понимаешь и не будешь мешать дать этим материалам законную огласку. А то ведь может оказаться так, что журналисты обнаружат сведения относительно нескольких эпизодов биографии еще одного человека…
Прокурор мгновенно сдулся, словно проколотый воздушный шарик.
– У тебя что, и на меня компромат есть? – севшим голосом спросил он.
– Не без этого, – довольно кивнул Сван. – Но главное – на Васильева. Ого! – Сван взвесил на ладони бордовую папку. – Лет на восемь потянет!
Позади прокурора раздался какой-то странный булькающий звук. Он обернулся и увидел, как подполковник Васильев с совершенно белым лицом оседает на землю, держась руками за сердце.
49
50
51
– Софико! – гортанно воскликнул бородач.
Колыма остолбенел. Он ничего не понимал и, видимо, это отразилось на его лице. Бородач, продолжая одной рукой обнимать девушку, второй рванул себя за бороду. Борода осталась в руке, а спустя мгновение полетела в сторону. Туда же отлетели очки и шляпа, и Колыма наконец-то понял, кто перед ним, хотя и никогда не видел этого человека. Только на фотографии.
– Сван? – нерешительно сказал Колыма, чувствуя, как его нижняя челюсть неудержимо движется вниз и ложится на грудь. – Ты?! Но ты же… Но тебя же… Тебя же взорвали!
Пожилой грузин широко улыбнулся:
– Как видишь, не совсем взорвали, Коля. Трудно меня убить, но иногда бывает выгодно, чтобы все думали, будто кому-то это удалось.
– Но как же… – Колыма все еще не мог прийти в себя от удивления. – Как же взрыв? Твоя машина? Пятнадцать килограммов органики же осталось! Как ты выжил?
– Не было меня в машине, Коля, когда она взорвалась, – усмехнулся Сван. – Выпрыгнул я. Хоть и нелегко мне, старику, стало такие трюки проделывать, но справился.
– Как же ты успел? – Колыма чувствовал, что спрашивает не про то, но он еще не успел сориентироваться, на языке было то, что на уме.
– Конечно, успел, – спокойно ответил грузин, гладя по голове Софию. – Ведь я сам ту катастрофу и устроил.
– Зачем?
– Иногда бывает очень выгодно, чтобы все думали, будто ты мертв. От мертвеца не ждут никаких неожиданных ходов, никаких неприятностей. Мертвые не кусаются, хе-хе, – смех Свана был старческим, хрипловатым.
– Так, значит, тебе София и звонила? – догадался Колыма. – Там, в Ростове, и тут?
– Конечно, мне. И приказал ей не лететь в Москву тоже я.
– Но почему? Полетели мы через Якутск, и вот что получилось…
– Но добрались же? А если бы вы в Москву полетели, то было бы хуже. Вас там прямо на аэродроме спецназ ждал. Сатурновцы. Я их своими глазами видел.
– Но как же… Горец говорил…
Лицо Свана стало жестким.
– А про него ты мне, Коля, не напоминай! – Сван резко сказал несколько слов по-грузински, и это явно были не те слова, что украшают грузинский язык.
– А что с ним такое? – недоуменно спросил Колыма.
Сван горько усмехнулся:
– Ничего необычного, как ни печально. Время сейчас такое – сучатся люди один за другим. Я давно подозревал, что он на сторону смотрит, но не думал, что дело так далеко зашло. Он же вас предал, Коля. Никакая братва вас в Москве не ждала, только спецназовцы. Их хозяевам он вас сдал. И хорошо, что всего он не знал, я заранее предупредил Софико, чтобы она ему не доверяла.
Колыма ничего не ответил. В его памяти один за другим всплывали разные связанные с Горцем моменты. Вот он странно ведет себя при оглашении завещания Свана, вот спорит с Софией, пытается отговорить ее бесплатно отдавать «грузняк»… Вот, значит, чем все это объяснялось!
– Вертолет тоже, скорее всего, он сбил, – сказал Сван. – Больше некому, да и не зря он с вами не полетел.
Колыма кивнул. Он вспомнил, как говорил при Горце о том, что второй раз на дозаправку летящий в Магадан вертолет сядет в Ключах. Все сходится!
– Значит, он добился своего… – медленно сказал Колыма. – Значит, «грузняк» теперь у него…
– А вот тут ты ошибся, Коля! Не у него! – снова широко улыбнулся Сван.
– Как так? Если вертолет он подбил, то и «грузняк» он забрал. Ведь те же люди чемодан унесли!
– Не было никакого «грузняка» в чемодане, Коля, – сказала София, повернувшись лицом к блатному. – Там десятка два кирпичей лежало, и все.
– А «груз»?! Что же, мы так его из Грузии и не привезли? Но Батя…
– Не торопись, Коля, – Сван усмехнулся. – На месте «груз», как раз там, куда его Батя доставить и хотел.
– Но… – начал Колыма, и тут его осенило. Он вспомнил всю дорогу, вспомнил, что было крепче всего закреплено в вертолете, с чем не могла расстаться София…
– Гроб твой?! – уже понимая, что угадал, спросил Колыма.
– Правильно, батоно Коля! – снова улыбнулся Сван. – Мой гроб. Интерес всех заинтересованных лиц был сфокусирован на чемодане, а про гроб бедного Свана все забыли. Кому он нужен, кроме его племянницы? Так что теперь «груз» на месте и сейчас сделает то, ради чего вы его сюда и везли. Эй! – Сван махнул рукой ожидающему в сторонке круглолицему мужику. – Пойдем с нами.
По дороге к машине в голове Колымы окончательно прояснилось, и он наконец-то все понял. Видимо, Сван заранее предвидел, что за «грузняком» начнется охота, и решил, что переправлять его через полконтинента открыто нельзя. Для этого и отвлек внимание всех охотников на пустой чемодан. Хитро, ничего не скажешь!
– Где он тут у вас, прах бедного Вахтанга Киприани? – весело спросил Сван, забираясь в кузов грузовика. – Ага, вот он! – Грузин подошел к цинковому гробу и присел рядом с ним на корточки. – Ну-ка, Коля, дай мне ломик какой-нибудь! Свой гроб я вскрою сам!
Колыма взял из угла ломик и протянул Свану. Но прежде чем грузин успел начать вскрывать гроб, из-за спины у Колымы раздался негромкий голос толстого журналиста, вслед за остальными взобравшегося в кузов «Магируса».
– Послушайте, может быть, вы все же объясните мне, что происходит? – Он обращался к Свану. – Вы обещали мне сенсацию, компромат на крупных чиновников, а то, что я до сих пор видел, напоминает скорее плохой спектакль! Объясните, что вы собираетесь делать! И зачем?
– Объясняю, – охотно повернулся к журналисту грузин. – Раз уж ты не отказался от этого дела, то имеешь право знать, откуда взялось то, что ты сейчас получишь. В этом ящике, – Сван легонько пнул цинковый бок гроба, – тот самый компромат. Почему его сюда доставили именно так, и неважно, и неинтересно. Важнее, что это за компромат и откуда он взялся.
– Да, это, конечно, важнее, – отозвался журналист, вытаскивая записную книжку и ручку.
– Началось это еще при Андропове, – стал излагать Сван. – Тогда проводилась большая чистка аппарата МВД, слышал, наверное.
Журналист кивнул, помечая себе что-то в блокноте.
– Короче, тогда в ГУИНе появилась спецчасть, которая должна была контролировать начальственный, конвойный и особенно оперсостав СИЗО и лагерей. Ну, сам понимаешь, зона – место хлебное и всегда таким было. Подробно тебе рассказать, кому там за что дают, или сам знаешь? Прапорщики берут за «перевес» «дачек», «хозяева» – за представление на УДО, рядовые вертухаи – за то, что малявы на вольняшку передают. В общем, коррупция цветет пышным цветом…
– Простите, но этим сейчас никого не удивишь, – сказал журналист, на этот раз ничего не помечая. – На сенсацию это никак не тянет.
– Будет тебе сейчас сенсация, слушай. Ловить всех этих «хозяев», «кумовьев» и «попкарей» было легко, но толку бы с того было мало – на их место пришлось бы брать новых, и все пошло бы сначала, другие были бы ничем не лучше. Здесь коррупция не столько из-за людей идет, сколько из-за системы ГУИНа. Вот и решила эта новая спецчасть никого особенно не сажать, но на самых злостных накопить компромат и в случае нужды просто сдувать пыль с определенной папочки. Такой короткий поводок получается – чуть дернешься, и конец тебе. Но самое интересное произошло в девяносто восьмом году, когда реорганизация у нас началась. К тому времени компромата уже накопилось немало, да к тому же многие из тех, на кого папочки давно хранились, серьезные чины и должности получили. И, короче, получилось так, что в девяносто восьмом во время реорганизации часть этих документов попала ко мне. Подробно я тебе о том, как это у меня получилось, рассказывать не буду, но уж поверь – нелегко это далось.
– То есть воры получили возможность влиять на самых отпетых взяточников из Минюста и МВД? – уточнил журналист, что-то лихорадочно строча в своей записной книжке.
– Я тебе ничего такого не говорил, – усмехнулся старый грузин. – Какие воры? Не было никаких воров. И нас тут нет – мы тебе мерещимся, как призраки. Вот отдадим все бумажки и окончательно исчезнем, как порядочным привидениям и положено. Собственно, тебе так даже лучше – ты сам все эти документы как-то отрыл, такой уж ты молодец, пробивной журналист.
– А условия? – осторожно спросил толстяк. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, я это давно понял.
– И молодец, что понял! – кивнул Сван. – Но кто тебе сказал, что сыр у меня бесплатный? Условий три. Первое – мы сами выбираем, какие бумаги тебе отдать. Второе – по всем, какие ты получишь, немедленно раздуешь грандиозный скандал. Чем громче, тем лучше. Особенно сложно это не будет – матерьяльчик интересный, сам увидишь, но все же постарайся. И третье – когда будешь делать передачи про этот бунт, пристегнешь к нему наш компромат и сделаешь так, чтобы зэки выглядели ни в чем не виноватыми. Кстати, по секрету тебе скажу, так оно на самом деле и есть. Просто кое-кто из Минюста и ГУИНа про мои бумаги знал и решил на моих друзей надавить, компромат выманить и перехватить. Ну, в общем, своего они добились – выманить материалы им у меня удалось. Правда, не совсем так, как они планировали.
– Согласен, – решительно ответил журналист. – Ну, давайте ваши бумаги. А то пока мы только разговариваем.
Сван молча повернулся к гробу и принялся его вскрывать. Колыма помог старому грузину, и через пять минут они осторожно отставили покореженную крышку в сторону. Внутри оказалось несколько толстых папок и кирпичи, положенные, видимо, для веса.
– Это все, что у меня было по УИНу Магаданской области, – спокойно сказал Сван, доставая папки из гроба. – И не так уж тут мало… Почти на всех ваших чиновников есть материал. А вот в этой, – он протянул журналисту темно-бордовую папку, – самое интересное. Материал по начальнику этого лагеря и по Еременцеву Николаю Петровичу, одному из заместителей министра юстиции России.
Журналист негромко присвистнул.
– Про них материал должен пойти самым первым.
– Хорошо, – явно не без внутреннего сопротивления сказал журналист. – Я слово держу.
По лицу журналюги было видно, что дело, конечно, в первую очередь не в слове, а в том, что чем выше шишка, на которую пришел компромат, тем круче сенсация и тем больше достанется раздувшему скандал журналисту. Сван был прав – если бы этот струсил, искать другого желающего долго бы не пришлось. Скорее уж эти желающие в очередь бы выстроились, знай они, что могут получить.
– Эй! Коля! – раздался снаружи громкий крик Нептуна, про которого все забыли. – Сюда какая-то тачка катит! Номера прокурорские.
– Пойдемте, – скомандовал Сван и первым выпрыгнул из кузова.
Из остановившейся напротив «Магируса» черной «Волги» вышли четыре человека. Два почти одинаковых парня, в которых сразу угадывались телохранители, подполковник Васильев и… Четвертым человеком был прокурор области. Начальник лагеря решил пойти на отчаянный шаг, ударить из самого крупного калибра.
– Что здесь происходит? – громко спросил прокурор. – Что эта машина здесь делает? Кто вас через оцепление пропустил?
– Что происходит, спрашиваешь? – вкрадчиво заговорил Сван. – Объясню. Журналист одного из магаданских каналов только что получил сенсационный материал о коррупции в ГУИНе и Минюсте. В основном материалы касаются начальника пятой зоны подполковника Васильева и Николая Петровича Еременцева, замминистра юстиции.
– Я же вам говорил… – с напускной грустью в голосе сказал прокурору Васильев.
– Что вы себе позволяете, – рявкнул облпрокурор. – Вы понимаете…
– Мы все понимаем, – перебил его грузин. – Надеюсь, ты тоже понимаешь и не будешь мешать дать этим материалам законную огласку. А то ведь может оказаться так, что журналисты обнаружат сведения относительно нескольких эпизодов биографии еще одного человека…
Прокурор мгновенно сдулся, словно проколотый воздушный шарик.
– У тебя что, и на меня компромат есть? – севшим голосом спросил он.
– Не без этого, – довольно кивнул Сван. – Но главное – на Васильева. Ого! – Сван взвесил на ладони бордовую папку. – Лет на восемь потянет!
Позади прокурора раздался какой-то странный булькающий звук. Он обернулся и увидел, как подполковник Васильев с совершенно белым лицом оседает на землю, держась руками за сердце.
49
Из ворот пятой зоны вышел невысокий человек в черном ватнике, с заложенными за голову руками. За ним второй, третий… Цепочка была длинной. Операторы всех журналистских групп, прибывших к зоне, припали к своим камерам, снимая этот момент – добровольную сдачу бунтовщиков. Вышедших зэков спецназовцы и вертухаи разводили в разные стороны, шмонали, группировали по «мастям» и сажали в снег.
Конечно, особой вежливости менты при этом не проявляли, но и бить зэков не осмеливались. Когда один из вертухаев привычно замахнулся на одного из зэков, который, как ему показалось, шел недостаточно быстро, в его сторону тут же развернулась одна из камер, и вертухай опустил руку, так и не ударив. Попасть под раздачу не хотелось никому. А в том, что эта самая раздача предстоит, сомнений не было – уже поползли смутные слухи, что начальника зоны посадят, что под суд вместе с ним пойдет какая-то шишка из Москвы и еще кое-кто из Магадана.
– Все равно отмажутся, – ответил капитан охранных войск только что сообщившему ему эти новости командиру спецназа.
– Вряд ли… – покачал головой спецназовец. – Я слышал, что этим заинтересовался ваш областной уполномоченный по защите прав человека, а ведь ему свою зарплату тоже как-то отрабатывать надо. А тут такой случай! Нет, он с вашего «хозяина» с живого не слезет. Да и журналюги носятся довольные и наглые – не иначе нарыли что-то. Да ты сам на своего начальника посмотри! – Спецназовец кивнул в сторону стоявшего поодаль Васильева.
Он стоял один – вся свита «хозяина», едва услышав про то, что их шеф того и гляди пойдет под суд, мгновенно куда-то испарилась. Вид у него был жалкий. Голова «хозяина» была не покрыта – шапку он где-то уронил и поднимать не стал. Холодный ветер свистел в ушах, но Васильеву было все равно. Он ссутулился, уронил голову на грудь, засунул руки в карманы и неподвижно стоял, глядя на выходящих из ворот зоны зэков. У тех вид был как раз довольный – они понимали, что выиграли. В голове Васильева, как строчка из песни на заигранной пластинке, билась одна-единственная мысль: «Проиграл. Не надо было с Еременцевым связываться. Проиграл…»
– Да… – с удивлением в голосе протянул капитан. – Никогда его таким не видел… Похоже, и правда не сумеет отмазаться, иначе бы он не стоял сейчас, а бегал.
Один из журналистов, видимо знавший Васильева в лицо, направил объектив камеры на него. «Хозяин«даже не попытался отвернуться. Казалось, он просто не воспринимает окружающую реальность.
Но это было не совсем так. Через несколько минут колонна зэков, выходящих с территории лагеря, закончилась. Последним шел Батя. Смотрящий шагал широко, расправив плечи и гордо подняв голову. Странно, не прошло и двух суток, как он освободился из ШИЗО. Проведи он это время в больнице, как и полагается в таком состоянии, пахан сейчас бы еле ходил. Но необходимость руководить братвой, действовать оказалась полезнее любого лечения – сейчас только по сильной худобе можно было определить, что с ним было.
Батя еще выше поднял голову, взглядом выискивая кого-то в толпе. Наконец он увидел Колыму и приветственно помахал ему рукой. Колыма ответил смотрящему тем же. В этот момент «хозяин», заметив Батю, утратил свое спокойствие и бросился к нему. Два вертухая нерешительно шагнули наперерез, но так и не осмелились тронуть подполковника, который формально все еще оставался их начальником.
Васильев сам не знал, зачем он кинулся к смотрящему. То ли крикнуть что-то, то ли даже ударить… Но когда он встретился взглядом со спокойными глазами Бати, ноги Васильева сами собой пошли медленнее, и в двух шагах от оставшегося неподвижным блатного он остановился.
– Ты… – начал он, но запнулся, не найдя, что сказать.
– Что, гражданин начальник? – весело спросил Батя. – Я ведь тебе говорил, что разведу рамсы краями? А края получились в нашу пользу…
И Батя равнодушно, как мимо пустого места, прошел дальше.
Конечно, особой вежливости менты при этом не проявляли, но и бить зэков не осмеливались. Когда один из вертухаев привычно замахнулся на одного из зэков, который, как ему показалось, шел недостаточно быстро, в его сторону тут же развернулась одна из камер, и вертухай опустил руку, так и не ударив. Попасть под раздачу не хотелось никому. А в том, что эта самая раздача предстоит, сомнений не было – уже поползли смутные слухи, что начальника зоны посадят, что под суд вместе с ним пойдет какая-то шишка из Москвы и еще кое-кто из Магадана.
– Все равно отмажутся, – ответил капитан охранных войск только что сообщившему ему эти новости командиру спецназа.
– Вряд ли… – покачал головой спецназовец. – Я слышал, что этим заинтересовался ваш областной уполномоченный по защите прав человека, а ведь ему свою зарплату тоже как-то отрабатывать надо. А тут такой случай! Нет, он с вашего «хозяина» с живого не слезет. Да и журналюги носятся довольные и наглые – не иначе нарыли что-то. Да ты сам на своего начальника посмотри! – Спецназовец кивнул в сторону стоявшего поодаль Васильева.
Он стоял один – вся свита «хозяина», едва услышав про то, что их шеф того и гляди пойдет под суд, мгновенно куда-то испарилась. Вид у него был жалкий. Голова «хозяина» была не покрыта – шапку он где-то уронил и поднимать не стал. Холодный ветер свистел в ушах, но Васильеву было все равно. Он ссутулился, уронил голову на грудь, засунул руки в карманы и неподвижно стоял, глядя на выходящих из ворот зоны зэков. У тех вид был как раз довольный – они понимали, что выиграли. В голове Васильева, как строчка из песни на заигранной пластинке, билась одна-единственная мысль: «Проиграл. Не надо было с Еременцевым связываться. Проиграл…»
– Да… – с удивлением в голосе протянул капитан. – Никогда его таким не видел… Похоже, и правда не сумеет отмазаться, иначе бы он не стоял сейчас, а бегал.
Один из журналистов, видимо знавший Васильева в лицо, направил объектив камеры на него. «Хозяин«даже не попытался отвернуться. Казалось, он просто не воспринимает окружающую реальность.
Но это было не совсем так. Через несколько минут колонна зэков, выходящих с территории лагеря, закончилась. Последним шел Батя. Смотрящий шагал широко, расправив плечи и гордо подняв голову. Странно, не прошло и двух суток, как он освободился из ШИЗО. Проведи он это время в больнице, как и полагается в таком состоянии, пахан сейчас бы еле ходил. Но необходимость руководить братвой, действовать оказалась полезнее любого лечения – сейчас только по сильной худобе можно было определить, что с ним было.
Батя еще выше поднял голову, взглядом выискивая кого-то в толпе. Наконец он увидел Колыму и приветственно помахал ему рукой. Колыма ответил смотрящему тем же. В этот момент «хозяин», заметив Батю, утратил свое спокойствие и бросился к нему. Два вертухая нерешительно шагнули наперерез, но так и не осмелились тронуть подполковника, который формально все еще оставался их начальником.
Васильев сам не знал, зачем он кинулся к смотрящему. То ли крикнуть что-то, то ли даже ударить… Но когда он встретился взглядом со спокойными глазами Бати, ноги Васильева сами собой пошли медленнее, и в двух шагах от оставшегося неподвижным блатного он остановился.
– Ты… – начал он, но запнулся, не найдя, что сказать.
– Что, гражданин начальник? – весело спросил Батя. – Я ведь тебе говорил, что разведу рамсы краями? А края получились в нашу пользу…
И Батя равнодушно, как мимо пустого места, прошел дальше.
50
– Пресс-служба прокуратуры Магаданской области сообщила нашему корреспонденту, что по всем фактам нарушения закона на территории пятой ИТК возбуждены уголовные дела и все виновные будут наказаны. Пока начальник колонии подполковник Васильев отстранен от занимаемой им должности и помещен в следственный изолятор для работников правоохранительных органов. Из неофициальных источников нам стало известно, что виновной в бунте была лагерная администрация, по попустительству которой в ИТК систематически нарушались закрепленные Конституцией Российской Федерации права человека. Мы попросили прокомментировать эту информацию Игоря Колесниченко, уполномоченного по правам человека в нашей области…
На экране телевизора появился уполномоченный и тут же принялся распространяться о нерушимости прав человека, даже преступившего однажды закон. Слушать это было скучно, и Колыма убавил звук. Сейчас Коля Колыма, София и Сван находились на втором этаже магаданского аэропорта, в комнате отдыха. До рейса на Москву оставалось чуть больше получаса, и они с удовольствием смотрели по всем каналам все, касающееся истории, в которой они принимали непосредственное участие.
– А почему про Еременцева ничего не сказали? – спросила София, глядя на экран.
– Замминистра как-никак, – отозвался Сван. – С ним все не так просто. Но дело уже идет – приказ об его отстранении от должности подписан, а дело на него еще через пару дней заведут. Жалко, что вы не видели «Криминальные новости» – там ведущий как раз тот парень, которому я компромат отдал. Вот там что творится… Лет пятнадцать Еременцеву светит, поверь моему опыту. Васильеву примерно столько же – сейчас ведь из них свои же козлов отпущения делают, не вытаскивают, а наоборот, топят.
– А что с Батей будет? – спросила девушка.
– Пахан будет свой срок доматывать, – ответил Колыма. – Но довеска ему не накинули, и другим пацанам тоже. Всех, кого пацаны во время «разморозки» положили, менты на «сук» списали. Они-то уже возражать не могут.
– Ну да, – кивнул Сван. – Они сначала хотели пацанов все-таки прижать, но я напомнил кое-кому о том, что у нас есть, и оказалось, что можно найти другой выход.
– Прокурор? – понимающе спросил Колыма.
Сван только усмехнулся.
– А кто на той зоне теперь начальником будет? – спросила София.
– А никто. Расформировали пятую зону, а пацанов по другим разбросали, – сказал Колыма. – И правильно. Чем меньше лагерей, тем чище воздух.
– Правильно говоришь, Коля, – серьезно сказал Сван. Он с уважением посмотрел на Колыму, думая, что надо к этому пацану приглядеться получше. Он и так тут был в авторитете, а после этой истории его еще больше уважать будут. А ведь Батя не вечный, нужно думать о том, что будет дальше, кто сменит старика, когда придет его время. Отношения с Колымским краем – вещь важная.
Колыма посмотрел на часы и встал со своего места.
– Пойдемте, что ли, – сказал он. – Пора на посадку идти…
На экране телевизора появился уполномоченный и тут же принялся распространяться о нерушимости прав человека, даже преступившего однажды закон. Слушать это было скучно, и Колыма убавил звук. Сейчас Коля Колыма, София и Сван находились на втором этаже магаданского аэропорта, в комнате отдыха. До рейса на Москву оставалось чуть больше получаса, и они с удовольствием смотрели по всем каналам все, касающееся истории, в которой они принимали непосредственное участие.
– А почему про Еременцева ничего не сказали? – спросила София, глядя на экран.
– Замминистра как-никак, – отозвался Сван. – С ним все не так просто. Но дело уже идет – приказ об его отстранении от должности подписан, а дело на него еще через пару дней заведут. Жалко, что вы не видели «Криминальные новости» – там ведущий как раз тот парень, которому я компромат отдал. Вот там что творится… Лет пятнадцать Еременцеву светит, поверь моему опыту. Васильеву примерно столько же – сейчас ведь из них свои же козлов отпущения делают, не вытаскивают, а наоборот, топят.
– А что с Батей будет? – спросила девушка.
– Пахан будет свой срок доматывать, – ответил Колыма. – Но довеска ему не накинули, и другим пацанам тоже. Всех, кого пацаны во время «разморозки» положили, менты на «сук» списали. Они-то уже возражать не могут.
– Ну да, – кивнул Сван. – Они сначала хотели пацанов все-таки прижать, но я напомнил кое-кому о том, что у нас есть, и оказалось, что можно найти другой выход.
– Прокурор? – понимающе спросил Колыма.
Сван только усмехнулся.
– А кто на той зоне теперь начальником будет? – спросила София.
– А никто. Расформировали пятую зону, а пацанов по другим разбросали, – сказал Колыма. – И правильно. Чем меньше лагерей, тем чище воздух.
– Правильно говоришь, Коля, – серьезно сказал Сван. Он с уважением посмотрел на Колыму, думая, что надо к этому пацану приглядеться получше. Он и так тут был в авторитете, а после этой истории его еще больше уважать будут. А ведь Батя не вечный, нужно думать о том, что будет дальше, кто сменит старика, когда придет его время. Отношения с Колымским краем – вещь важная.
Колыма посмотрел на часы и встал со своего места.
– Пойдемте, что ли, – сказал он. – Пора на посадку идти…
51
Грузинское застолье – это совершенно особенное дело. Тем более когда происходит оно не за границей, а в самой Грузии, под ярким южным солнцем, на свежем горном воздухе.
Колыма принимал участие в таком празднике первый раз в жизни и, хотя, кроме него самого, за столом сидели только Сван и София, разочарованным себя не чувствовал. Они уже успели отдать должное всем изыскам традиционной грузинской кухни: из нескольких десятков непривычных названий Колыма запомнил только пхали да сациви, но был уверен, что вкуса всех прочих блюд не забудет никогда, несмотря на то, что названия их не удержались у него в памяти.
За едой о делах – неважно, о прошлых или будущих – Сван разговаривать не захотел, но теперь, когда София налила и ему, и Колыме молодого вина, Сван наконец вспомнил о том, как они с Колымой познакомились.
Он встал из-за стола, поднял свой бокал и громко сказал:
– Батоно Коля! Когда-то давно на Востоке один умный человек сказал: сто друзей – мало, один враг – много. Он сказал хорошо, но бывает и по-другому. И сейчас я скажу: один друг – много, если это такой человек, как ты, Коля, и на сто врагов наплевать, если они все такие, каким был Шалва! Коля! Я много слышал о тебе от Бати, но скажу – он не говорил мне всего! Наверное, боялся, что если узнаю, что в Магадане есть такой человек, то захочу его переманить к себе, а без тебя он не справится. Давай, Коля, выпьем за то, чтобы все пацаны, с которыми нам когда-нибудь придется иметь дело, были похожи на тебя. Чтобы они помнили понятия, слушали старших и не гнались за лавэ! Таких всегда было мало, но я верю, никогда не будет так, что таких не останется совсем. Без них мир обеднеет. Выпьем, Коля!
Намного позже Колыма узнал: только потому, что праздник был семейный, для самого узкого круга, Сван ограничился «таким коротким тостом». А узнав, поразился – а что тогда было бы длинным?
А сейчас он, не найдя, что ответить, молча поднял свой бокал, и над террасой раздался тонкий звон, словно качнулся на ветру маленький серебряный колокольчик. Блатной не умел говорить красиво и цветисто, поэтому, когда София налила им еще вина, он встал и коротко произнес:
– Батя когда-то сказал, что ты гораздо умней, хитрей и расчетливей его самого, Сван. Теперь я ему верю. Выпьем за тебя!
– Спасибо, Коля! – сказал Сван, выпив вино до дна. – Спасибо! Но Батя все-таки склонен к преувеличению…
– Сван, а можно один вопрос? – спросил Колыма. – Раз уж заговорили. Как ты в Тбилиси узнал, что Бате «грузняк» нужен?
Грузин усмехнулся и ответил:
– Батя догадывался, что вертухай в ШИЗО на «хозяина» работает. Но он нашел способ связаться со мной по другой «дороге». И все, что я делал, я делал по его совету. Он мне посоветовал открыто «груз» не пускать. Я был простым исполнителем его воли, как и ты.
– А как же… – начал Колыма, но не успел договорить. В кармане Свана запищал мобильник. Грузин вытащил телефон, поднес его к уху.
– Да, я… Батя! Как не узнать! И тебе того же! Как здоровье? Ну что ты, Батя, ты еще молодых переживешь! Спасибо… Коля? Да он тут прямо передо мной сидит… Конечно, передам… А с ним самим… Понимаю. Подробности не по телефону… Хорошо… Удачи тебе, Батя!
Спрятав телефон в карман, Сван поднял глаза на Колыму:
– Звонил Батя. Сказал, чтобы ты поскорее вылетал в Магадан, ты ему там срочно нужен…
Колыма принимал участие в таком празднике первый раз в жизни и, хотя, кроме него самого, за столом сидели только Сван и София, разочарованным себя не чувствовал. Они уже успели отдать должное всем изыскам традиционной грузинской кухни: из нескольких десятков непривычных названий Колыма запомнил только пхали да сациви, но был уверен, что вкуса всех прочих блюд не забудет никогда, несмотря на то, что названия их не удержались у него в памяти.
За едой о делах – неважно, о прошлых или будущих – Сван разговаривать не захотел, но теперь, когда София налила и ему, и Колыме молодого вина, Сван наконец вспомнил о том, как они с Колымой познакомились.
Он встал из-за стола, поднял свой бокал и громко сказал:
– Батоно Коля! Когда-то давно на Востоке один умный человек сказал: сто друзей – мало, один враг – много. Он сказал хорошо, но бывает и по-другому. И сейчас я скажу: один друг – много, если это такой человек, как ты, Коля, и на сто врагов наплевать, если они все такие, каким был Шалва! Коля! Я много слышал о тебе от Бати, но скажу – он не говорил мне всего! Наверное, боялся, что если узнаю, что в Магадане есть такой человек, то захочу его переманить к себе, а без тебя он не справится. Давай, Коля, выпьем за то, чтобы все пацаны, с которыми нам когда-нибудь придется иметь дело, были похожи на тебя. Чтобы они помнили понятия, слушали старших и не гнались за лавэ! Таких всегда было мало, но я верю, никогда не будет так, что таких не останется совсем. Без них мир обеднеет. Выпьем, Коля!
Намного позже Колыма узнал: только потому, что праздник был семейный, для самого узкого круга, Сван ограничился «таким коротким тостом». А узнав, поразился – а что тогда было бы длинным?
А сейчас он, не найдя, что ответить, молча поднял свой бокал, и над террасой раздался тонкий звон, словно качнулся на ветру маленький серебряный колокольчик. Блатной не умел говорить красиво и цветисто, поэтому, когда София налила им еще вина, он встал и коротко произнес:
– Батя когда-то сказал, что ты гораздо умней, хитрей и расчетливей его самого, Сван. Теперь я ему верю. Выпьем за тебя!
– Спасибо, Коля! – сказал Сван, выпив вино до дна. – Спасибо! Но Батя все-таки склонен к преувеличению…
– Сван, а можно один вопрос? – спросил Колыма. – Раз уж заговорили. Как ты в Тбилиси узнал, что Бате «грузняк» нужен?
Грузин усмехнулся и ответил:
– Батя догадывался, что вертухай в ШИЗО на «хозяина» работает. Но он нашел способ связаться со мной по другой «дороге». И все, что я делал, я делал по его совету. Он мне посоветовал открыто «груз» не пускать. Я был простым исполнителем его воли, как и ты.
– А как же… – начал Колыма, но не успел договорить. В кармане Свана запищал мобильник. Грузин вытащил телефон, поднес его к уху.
– Да, я… Батя! Как не узнать! И тебе того же! Как здоровье? Ну что ты, Батя, ты еще молодых переживешь! Спасибо… Коля? Да он тут прямо передо мной сидит… Конечно, передам… А с ним самим… Понимаю. Подробности не по телефону… Хорошо… Удачи тебе, Батя!
Спрятав телефон в карман, Сван поднял глаза на Колыму:
– Звонил Батя. Сказал, чтобы ты поскорее вылетал в Магадан, ты ему там срочно нужен…