Страница:
Дополнительные факты представил Мастны рейхсмаршал Геринг при встрече с ним 7 апреля. Содержание их беседы никому не известно, но Маетны немедленно выехал в Прагу. Вероятно, полагает И. Пфафф, эта информация была куда более выразительной и конкретной, чем та, которую он получил за два месяца до этого от Траутмансдорфа. Пфафф объясняет это следующим образом: в Берлине, несомненно, поняли, что в феврале Э. Бенеш не поставил в известность И. В. Сталина о содержании бесед Мастны с Траутманедорфом. Поэтому, безусловно, необходимо, во-первых, задействовать более убедительные «аргументы» с конкретными данными и, во-вторых, для передачи информации использовать личность более авторитетную, чем Траутмансдорф, например кого-либо из членов национал-социалистской верхушки. После беседы, состоявшейся между Маетны и Герингом, события развивались так: рано утром 12 апреля 1937 года Маетны попросил встречи с президентом Бенешем, которая состоялась 17 апреля в Праге. Сразу же после беседы Бенеш принимает решение пригласить к себе на 22 апреля советского полпреда С. Александровского. А накануне, 21 апреля, два высокопоставленных чиновника министерства внутренних дел Чехословакии (одним из них был глава чехословацкой тайной полиции К. Новак) по поручению президента страны, министра иностранных дел и министра внутренних дел выехали в Берлин, где пробыли несколько дней и имели беседу с ведущей фигурой в СД — начальником гестапо Миллером. Их поездка, считает И. Пфафф, вполне однозначно предназначалась для проверки и получения каких-либо дополнительных сведений, которые к тому времени уже были переданы разведывательной службе министерства иностранных дел Чехословакии (после разговора между Маетны и Герингом). Сразу же по возвращении обоих эмиссаров президент Бенеш и министр иностранных дел К. Крофта в течение короткого промежутка времени принимали С. Александровского трижды. Таким образом, замечает И. Пфафф, советский посланник был в общей сложности четыре раза принят президентом республики и министром иностранных дел, что в общениях между Э. Бенешем и С. Александровским за период 1934 — 1938 годов было случаем исключительным[27].
10 мая 1937 года президент Бенеш в частном письме предупредил главу правительства Народного фронта Франции Леона Блюма о необходимости проявлять предельную осторожность в отношениях с советским Генеральным штабом из-за подозрительных контактов между ним и генеральным штабом Германии.
ФАЛЬШИВКА ДОСТИГАЕТ АДРЕСАТА
СЕМЯ ЗЛА В УГОТОВАННУЮ ПОЧВУ
ТРАГИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА
10 мая 1937 года президент Бенеш в частном письме предупредил главу правительства Народного фронта Франции Леона Блюма о необходимости проявлять предельную осторожность в отношениях с советским Генеральным штабом из-за подозрительных контактов между ним и генеральным штабом Германии.
ФАЛЬШИВКА ДОСТИГАЕТ АДРЕСАТА
Что касается самой техники передачи сфабрикованных документов, то здесь западные авторы в определенной степени расходятся, особенно в деталях. Большинство склоняется к тому, что вскоре после встречи Мастны и Геринга, состоявшейся, как уже упоминалось, 7 апреля, Гейдрих направил в Прагу сотрудника СД, который имел задание войти в контакт с представителями военных кругов Чехословакии и через них довести до Бенеша информацию о существовании документов, обличающих Тухачевского в причастности к заговору. (Вслед за ним, по словам Хеттля, отправился под вымышленным именем особо доверенный представитель Гейдриха штандартенфюрер Беренс, чтобы провести необходимую подготовку.)
По описанию Шелленберга выходило, что, после того как указанная информация была доведена до Бенеша, последний через своего посредника предложил представителю Гейдриха связаться с сотрудником советского полпредства в Берлине. «Так мы и сделали, — писал позднее в своих мемуарах В. Шелленберг. — Сотрудник полпредства (ему были предъявлены два подлинных письма из фальсифицированного досье) тотчас же вылетел в СССР» и возвратился со специальным курьером, имевшим полномочия на ведение переговоров о выкупе фотокопий материалов досье. Им оказался эмиссар тогдашнего наркома внутренних дел СССР Ежова. Он спросил, сколько стоит досье. Чтобы у русских не возникло подозрений, Гейдрих приказал для начала назвать «фантастически большую сумму» — 500 тысяч марок, предупредив, что, если русские будут настаивать, она может быть пересмотрена в сторону снижения. Однако торговаться не пришлось. Эмиссар Ежова после беглого выборочного ознакомления с документами молча кивнул головой, когда Беренс назвал сумму. (История секретных служб мира, подчеркивают западные исследователи, не знает случая, когда бы за выкраденный план военных операций или измену и предательство платили такую высокую цену.) Названная сумма вознаграждения была немедленно уплачена[28]. Фотокопии документов, якобы хранящихся в сейфе гитлеровской службы безопасности, перекочевали в Москву.
Тот факт, что передача фальшивки состоялась в Берлине, подтверждается, как полагает английский историк Дональд Камерон Уотт, тем, что начальник немецкого отдела чехословацкой военной разведки генерал Ф. Моравец, координировавший в соответствии с чехословацко-советским соглашением 1935 года разведывательную деятельность против Германии с советской военной миссией в Праге, отрицал, что получил от президента Бенеша какую-либо информацию о германо-советском заговоре против Сталина.
По мнению же И. Пфаффа, нельзя считать состоятельным утверждение Шелленберга и некоторых других авторов о том, что люди Гейдриха вошли в контакт с советским полпредством в Берлине, чтобы прямым путем предложить «материал» против Тухачевского, и что затем из Москвы в Берлин был послан уполномоченный И. В. Сталина, чтобы выкупить у немцев эти документы. Как в чехословацких, так и советских публикациях одинаково полностью доказано, считает Пфафф, что именно Бенеш направил И. В. Сталину подброшенные фальшивки, получив их непосредственно из рейха, причем посредником в этой операции выступал немецкий журналист Карл Виттиг[29].
Предположение о том, что «доверенным лицом» нацистской службы безопасности, через которого информация о сфабрикованных документах была продвинута в чехословацкую разведку, мог оказаться Виттиг, так как его контакты с президентом Бенешем были достаточно интенсивными, возникло сравнительно недавно. Обнаружено личное письмо президента Бенеша Виттигу, в котором выражается благодарность за оказанные «услуги». Стало известно также, что Виттиг, агент СД, был в свое время внедрен в разведывательную службу министерства иностранных дел Чехословакии и специализировался на дезинформации. Именно на этом основании большинство западных исследователей, и в частности И. Пфафф, склоняются к выводу, что Виттиг и послужил передаточным звеном.
По описанию Шелленберга выходило, что, после того как указанная информация была доведена до Бенеша, последний через своего посредника предложил представителю Гейдриха связаться с сотрудником советского полпредства в Берлине. «Так мы и сделали, — писал позднее в своих мемуарах В. Шелленберг. — Сотрудник полпредства (ему были предъявлены два подлинных письма из фальсифицированного досье) тотчас же вылетел в СССР» и возвратился со специальным курьером, имевшим полномочия на ведение переговоров о выкупе фотокопий материалов досье. Им оказался эмиссар тогдашнего наркома внутренних дел СССР Ежова. Он спросил, сколько стоит досье. Чтобы у русских не возникло подозрений, Гейдрих приказал для начала назвать «фантастически большую сумму» — 500 тысяч марок, предупредив, что, если русские будут настаивать, она может быть пересмотрена в сторону снижения. Однако торговаться не пришлось. Эмиссар Ежова после беглого выборочного ознакомления с документами молча кивнул головой, когда Беренс назвал сумму. (История секретных служб мира, подчеркивают западные исследователи, не знает случая, когда бы за выкраденный план военных операций или измену и предательство платили такую высокую цену.) Названная сумма вознаграждения была немедленно уплачена[28]. Фотокопии документов, якобы хранящихся в сейфе гитлеровской службы безопасности, перекочевали в Москву.
Тот факт, что передача фальшивки состоялась в Берлине, подтверждается, как полагает английский историк Дональд Камерон Уотт, тем, что начальник немецкого отдела чехословацкой военной разведки генерал Ф. Моравец, координировавший в соответствии с чехословацко-советским соглашением 1935 года разведывательную деятельность против Германии с советской военной миссией в Праге, отрицал, что получил от президента Бенеша какую-либо информацию о германо-советском заговоре против Сталина.
По мнению же И. Пфаффа, нельзя считать состоятельным утверждение Шелленберга и некоторых других авторов о том, что люди Гейдриха вошли в контакт с советским полпредством в Берлине, чтобы прямым путем предложить «материал» против Тухачевского, и что затем из Москвы в Берлин был послан уполномоченный И. В. Сталина, чтобы выкупить у немцев эти документы. Как в чехословацких, так и советских публикациях одинаково полностью доказано, считает Пфафф, что именно Бенеш направил И. В. Сталину подброшенные фальшивки, получив их непосредственно из рейха, причем посредником в этой операции выступал немецкий журналист Карл Виттиг[29].
Предположение о том, что «доверенным лицом» нацистской службы безопасности, через которого информация о сфабрикованных документах была продвинута в чехословацкую разведку, мог оказаться Виттиг, так как его контакты с президентом Бенешем были достаточно интенсивными, возникло сравнительно недавно. Обнаружено личное письмо президента Бенеша Виттигу, в котором выражается благодарность за оказанные «услуги». Стало известно также, что Виттиг, агент СД, был в свое время внедрен в разведывательную службу министерства иностранных дел Чехословакии и специализировался на дезинформации. Именно на этом основании большинство западных исследователей, и в частности И. Пфафф, склоняются к выводу, что Виттиг и послужил передаточным звеном.
СЕМЯ ЗЛА В УГОТОВАННУЮ ПОЧВУ
Как же развивались события в Москве? Уже через четыре дня после последней беседы между С. Александровским и президентом Бенешем (7 мая) М. Н. Тухачевский был смещен с постов заместителя народного комиссара обороны и начальника Генерального штаба. Непосредственная связь между посещениями С. Александровским президента Бенеша и снятием Тухачевского более чем очевидна, полагает И. Пфафф. Наличие причинной связи, по его мнению, еще более доказывают события, которые произошли в Москве в конце апреля — первых числах мая (то есть между последним и предпоследним посещениями С. Александровским Э. Бенеша). В эти дни Кремль направил в английское посольство в Москве заграничный паспорт Тухачевского и запросил соответствующие визы на него — маршал должен был возглавить советскую делегацию на торжествах в Лондоне по случаю коронации английского короля Георга VI. Менее чем через 24 часа после поступления документов в посольство консульская служба НКИД СССР затребовала назад свое ходатайство о выдаче визы, мотивировав тем, что Тухачевский «внезапно заболел»[30]. Смещение Тухачевского с занимаемых постов 11 мая и последующий арест оказались, по-видимому, заключает И. Пфафф, следствием последней встречи С. Александровского и Э. Бенеша, на которой присутствовал также и Маетны, и прежде всего прямым результатом личного послания президента Бенеша И. В. Сталину 8 мая, которое окончательно и бесповоротно решило судьбу маршала вследствие выдвижения против него самых тяжелых обвинений.
Следует заметить, что на Западе получила известное распространение и версия об участии советской стороны в создании фальшивки о Тухачевском, о том, что это «дело» было инспирировано НКВД, а Гейдриху и его аппарату будто бы принадлежала в нем всего лишь посредническая и вспомогательная роль.
И. Пфафф в своем исследовании, возражая против тезиса о «советском происхождении» фальшивки, отмечает, что эта заманчивая для некоторых версия противоречит политической логике. Если бы Сталин, пишет он, действительно сам хотел устранить Тухачевского, то ему не потребовалось бы выбирать такой сложный и рискованный путь. В условиях нарастания репрессий можно было бы найти материалы для обвинения маршала значительно проще, прямым путем в Советском Союзе, непосредственно с помощью НКВД. При этом И. В. Сталин весь ход дела держал бы под своим исключительным контролем. С другой стороны, считает И. Пфафф, вряд ли можно приписывать Гейдриху и нацистской службе безопасности подчиненную роль простых пособников, ибо «невозможно допустить, чтобы они удовлетворились унизительным статусом простых помощников соперничающей державы»[31].
В то же время И. Пфафф указывает, что «национал-социалистские клеветнические обвинения против Тухачевского распространялись, по берлинским источникам, еще с осени 1935 года, и тогда ничего не случилось. Но тогда еще не начались московские процессы. А именно процессы (в августе 1936 и январе 1937 года) дали повод для надежд, что И. В. Сталин поверит в интригу против Тухачевского и советского генералитета или (как это и случилось в действительности) воспримет эту интригу даже как благоприятное обстоятельство».
«С психологической точки зрения национал-социалистская интрига, — пишет далее И. Пфафф, — очень точно была нацелена на то, чтобы субъективное стремление Бенеша укрепить Советскую Армию или соответственно не допустить ее ослабления объективно должно было привести как раз к снижению ее боевой мощи за счет массовых чисток, которые в атмосфере сталинского массового террора в Советском Союзе неизбежно должны были последовать»[32]. Немецкие авторы задним числом однозначно доказывают, что заговор национал-социалистских кругов во главе с Гейдрихом в первую очередь преследовал именно эту цель.
Следует заметить, что на Западе получила известное распространение и версия об участии советской стороны в создании фальшивки о Тухачевском, о том, что это «дело» было инспирировано НКВД, а Гейдриху и его аппарату будто бы принадлежала в нем всего лишь посредническая и вспомогательная роль.
И. Пфафф в своем исследовании, возражая против тезиса о «советском происхождении» фальшивки, отмечает, что эта заманчивая для некоторых версия противоречит политической логике. Если бы Сталин, пишет он, действительно сам хотел устранить Тухачевского, то ему не потребовалось бы выбирать такой сложный и рискованный путь. В условиях нарастания репрессий можно было бы найти материалы для обвинения маршала значительно проще, прямым путем в Советском Союзе, непосредственно с помощью НКВД. При этом И. В. Сталин весь ход дела держал бы под своим исключительным контролем. С другой стороны, считает И. Пфафф, вряд ли можно приписывать Гейдриху и нацистской службе безопасности подчиненную роль простых пособников, ибо «невозможно допустить, чтобы они удовлетворились унизительным статусом простых помощников соперничающей державы»[31].
В то же время И. Пфафф указывает, что «национал-социалистские клеветнические обвинения против Тухачевского распространялись, по берлинским источникам, еще с осени 1935 года, и тогда ничего не случилось. Но тогда еще не начались московские процессы. А именно процессы (в августе 1936 и январе 1937 года) дали повод для надежд, что И. В. Сталин поверит в интригу против Тухачевского и советского генералитета или (как это и случилось в действительности) воспримет эту интригу даже как благоприятное обстоятельство».
«С психологической точки зрения национал-социалистская интрига, — пишет далее И. Пфафф, — очень точно была нацелена на то, чтобы субъективное стремление Бенеша укрепить Советскую Армию или соответственно не допустить ее ослабления объективно должно было привести как раз к снижению ее боевой мощи за счет массовых чисток, которые в атмосфере сталинского массового террора в Советском Союзе неизбежно должны были последовать»[32]. Немецкие авторы задним числом однозначно доказывают, что заговор национал-социалистских кругов во главе с Гейдрихом в первую очередь преследовал именно эту цель.
ТРАГИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА
Несомненно, не политический подлог и грязная махинация нацистов вызвали чистку и кровавый круговорот репрессий в отношении командных кадров Красной Армии. Не это явилось решающей причиной ареста и осуждения Тухачевского и его соратников. Дело в том, что к тому времени аресты в нашей стране среди военных приняли уже широкие размеры. Корни трагедии, уничтожившей цвет советского офицерского корпуса, уходят глубже. Сфабрикованные материалы послужили лишь удобным «основанием» для обвинений высших военачальников СССР в «сговоре» и «измене», когда в Кремле задались целью провести чистку. Авантюра гитлеровской разведки только ускорила наступление роковой развязки в трагической судьбе М. Н. Тухачевского и других видных советских военачальников. Иными словами, семя фальшивки пало на благодатную почву — это понимали нацисты и из этого они исходили, предпринимая свой политический подлог.
«Особенно серьезно осложнилось положение, — писал маршал Г. К. Жуков в своих опубликованных в 1988 году в „Правде“ воспоминаниях, — когда иностранная разведка… через свою агентуру поставляла сфабрикованные версии о якобы антисоветской деятельности наших людей, чем был нанесен непоправимый ущерб нашей Родине, обороне страны»[33].
11 мая 1937 года в советской прессе появилось официальное сообщение о перемещениях, произведенных в Наркомате обороны СССР: первым заместителем народного комиссара назначался маршал А. И. Егоров, ранее занимавший пост начальника Генерального штаба. М. Н. Тухачевский переводился в Приволжский военный округ в качестве командующего войсками.
Спустя несколько дней М. Н. Тухачевский и четыре его «сообщника»: командарм 1-го ранга И. Э. Якир, командующий войсками Киевского военного округа; командарм 1-го ранга И. П. Уборевич, командующий войсками Белорусского военного округа; командарм 2-го ранга А. И. Корк, начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе (до этого командовавший в разные годы войсками Белорусского, Ленинградского и Московского военных округов), комкор Р. П. Эй-деман — председатель Центрального совета Осоавиахима СССР, были арестованы.
Что касается проходивших по этому же делу комкора В. К. Путны, военного атташе при полпредстве СССР в Великобритании (по 1936 год), комкора Б. М. Фельдмана, начальника Главного управления кадров РККА[34], то они, как и комкор В. М. Примаков, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа, к этому времени уже находились в заключении, будучи арестованы еще в августе 1936 года.
Широко известно, что все эти люди имели большие заслуги перед Советской страной и Коммунистической партией. Многие из них являлись участниками Великой Октябрьской социалистической революции, активными борцами за Советскую власть, беззаветно защищали ее в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны, сражались в рядах Красной гвардии и Красной Армии с момента ее создания. Большинство из них прошло путь от организаторов и командиров отдельных частей и соединений до командующих армиями и фронтами, выросли в крупных политических и штабных работников, стали гордостью Советских Вооруженных Сил.
Очевидно, отдавая себе отчет в том, насколько велика популярность этих людей, как трудно будет убедить народ в измене прославленных командармов и тем более подготовить широкую общественность к оправданию кровавой расправы над ними, И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов решили вопрос о «раскрытой» так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии вынести на обсуждение Военного совета при наркоме обороны СССР[35], заседания которого проходили в Кремле с 1 по 4 июня 1937 года. Вероятно, теми же опасениями мотивировалась необходимость того, чтобы, вопреки сложившейся практике, Военный совет заседал в расширенном составе: кроме постоянных членов совета, в нем приняли участие члены Политбюро ЦК ВКП(б) и 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата Наркомата обороны. (Следует заметить, что ряды Военного совета к этому времени заметно поредели — на 1 июня 1937 года уже были арестованы как «враги народа» 20 его членов.)
С первых минут доклада К. Е. Ворошилова «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА» в зале воцарилась гнетущая атмосфера — люди с трудом приходили в себя от того, что им пришлось услышать. Опираясь на сфабрикованные в ходе скоропалительно проведенного следствия показания М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира и других «заговорщиков», К. Е. Ворошилов, в частности, заявил: «Органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии… »[36]. В заключительной части своего доклада К. Е. Ворошилов призывал «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек… », не останавливаясь перед тем, что в результате этой чистки «может быть, в количественном выражении мы понесем большой урон»[37].
2 июня на Военном совете выступил И. В. Сталин, который, несомненно, был информирован о том, какой резонанс в стране и за рубежом вызвал факт ареста и предания суду признанных народом еще со времен гражданской войны видных полководцев. Очевидно, принимая во внимание это, желая, судя по всему, подготовить широкую общественность к пониманию и оправданию сурового приговора, вынесение которого было уже предрешено, И. В. Сталин особенно упирал на обоснование сделанного им вывода о существовании в стране «военно-политического заговора против Советской власти, стимулировавшегося и финансировавшегося германскими фашистами». Стремясь подчеркнуть опасность и масштабность «вскрытого заговора», он утверждал, что его руководителями были Л. Д. Троцкий, А. И. Рыков, Н. И. Бухарин, Я. Э. Рудзутак, Л. М. Карахан, А. С. Енукидзе, Г. Г. Ягода, а по военной линии — М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, А. И. Корк, Р. П. Эйдеман и Я. Б. Гамарник. «Это ядро военно-политического заговора, —сказал И. В. Сталин, — ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов»[38]. Он уверял, что из 13 названных им руководителей заговора десять человек являются шпионами. Так, говоря о М. Н. Тухачевском и других арестованных из числа военных, И. В. Сталин заявил: «Он (Тухачевский. — Прим. авт.) оперативный план наш, оперативный план наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион… Якир систематически информировал немецкий штаб. Уборевич — не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно сам лично информировал… Эйдеман — немецкий шпион. Корк… информировал немецкий штаб начиная с того времени, когда он был у них военным атташе в Германии»[39].
Утверждения И. В. Сталина, как показало изучение архивных материалов, проведенное Комиссией Политбюро ЦК КПСС, основывались на ложных показаниях, полученных с применением недозволенных методов, не заслуживающих поэтому никакого доверия, причем в отношении М. Н. Тухачевского не было даже и таких показаний. В своем выступлении И. В. Сталин оклеветал многих советских военных деятелей, назвав их участниками мнимого военного заговора, созданного якобы немецким рейхсвером. Обвиняя их в причастности к шпионской деятельности, он заявил: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, что эти люди являются марионетками и куклами в руках рейсхвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось»[40].
Нельзя не обратить внимание на то, как перекликаются утверждения И. В. Сталина с содержанием подброшенной ему нацистской разведкой фальшивки.
Участники Военного совета поверили утверждениям И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова о существовании в Красной Армии контрреволюционного заговора, организованного в 1932—1933 годах по прямым указаниям германского генерального штаба. При этом, приняв за достоверные приведенные им весьма противоречивые и не внушающие доверия, полученные под пытками показания арестованных, они резко осуждали «заговорщиков» как злейших врагов народа и Советской власти, заверяли в своей безграничной преданности партии и правительству (это не помешало тому, что из 42 выступавших в прениях по докладу К. Е. Ворошилова 34 были вскоре арестованы как «враги народа»).
Основные положения доклада К. Е. Ворошилова и выступления И. В. Сталина на Военном совете были изложены в опубликованном в те дни приказе № 96 наркома обороны. Этот приказ, как оценила его тогда мировая общественность, послужил фактически призывом к широкому насаждению подозрительности и шпиономании, приведших к тому, что в течение года офицерский корпус Красной Армии сократился наполовину.
11 июня 1937 года в Специальном судебном присутствии Верховного суда Союза ССР состоялось слушание этого дела[41]. За судейским столом в качестве членов Присутствия сидели: Маршал Советского Союза С. М. Буденный; Маршал Советского Союза В. К. Блюхер; заместитель наркома обороны, начальник Воздушных Сил РККА командарм 2-го ранга Я. И. Алкенис; начальник Генерального штаба командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников; командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга И. П. Белов; командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга П. Е. Дыбенко; командующий войсками Северо-Кавказского военного округа командарм 2-го ранга Н. Д. Каширин; командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса имени Сталина комдив Е. И. Горячев. (Вскоре все члены Присутствия, за исключением Буденного и Шапошникова, сами окажутся под арестом и будут уничтожены.) Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.
Подсудимым разъяснили: дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года. Это означало, что участие защитников в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Тем не менее глаза подсудимых вспыхнули надеждой, когда, оказавшись в зале Военной коллегии, они увидели состав суда. Перед ними были до боли знакомые лица близких им людей, с которыми они плечом к плечу прошли дорогами гражданской войны, деля не только радость военных удач и побед, но и горечь отступлений и поражений. Весь их вмиг просветлевший лик как бы говорил сидящим в зале — вот люди, которые знают их лучше, чем кто-либо, которым прекрасно известна их беззаветная преданность Родине и делу революции, и они конечно же не допустят того, чтобы черные наветы лжи и клевета могли взять верх, опорочить их честные имена.
Однако отрезвление не заставило себя долго ждать, и наступило оно достаточно быстро. Уже первые вопросы их вчерашних боевых товарищей, вершащих сегодня суд над ними, убеждали, что веры подсудимым нет и от них ждут только одного — признания своей измены. Уже одно это позволяет с уверенностью сделать предположение, что до начала заседания Специального судебного присутствия судьи были ознакомлены с изготовленной в недрах СД фальшивкой и не могли не считаться с тем, что она безоговорочно была принята руководством страны и органами НКВД как обличающий преступные деяния «отступников» документ. Видимо, в этом кроется причина того, что судьи и не помышляли о том, чтобы в чем-то облегчить участь людей, еще только вчера хорошо известных им, но сегодня лишенных какой-либо поддержки в высшем эшелоне власти. Более того, судьи были беспощадны в своем отношении к подсудимым. Каждое их обращение, любое замечание и попросту реплика, брошенные в адрес подсудимых, сквозили откровенной неприязнью и неприкрытой враждебностью. Многое указывает на то, что, получив возможность увидеть до слушания дела сфабрикованные «письма Тухачевского», которые и были предназначены для того, чтобы убедить в том, что маршал и впрямь является главой военного заговора, ставившего своей целью свержение существующего строя, судьи ни на секунду не усомнились в их подлинности и лишь тщетно пытались постичь «гнусную природу оборотней», людей, представших перед Военным трибуналом как злейшие враги народа и Советской власти, предатели Родины, агенты иностранных разведок. Их приговор, вынесенный без колебаний своим совсем еще недавно верным товарищам по борьбе, был однозначен — смертная казнь.
«Особенно серьезно осложнилось положение, — писал маршал Г. К. Жуков в своих опубликованных в 1988 году в „Правде“ воспоминаниях, — когда иностранная разведка… через свою агентуру поставляла сфабрикованные версии о якобы антисоветской деятельности наших людей, чем был нанесен непоправимый ущерб нашей Родине, обороне страны»[33].
11 мая 1937 года в советской прессе появилось официальное сообщение о перемещениях, произведенных в Наркомате обороны СССР: первым заместителем народного комиссара назначался маршал А. И. Егоров, ранее занимавший пост начальника Генерального штаба. М. Н. Тухачевский переводился в Приволжский военный округ в качестве командующего войсками.
Спустя несколько дней М. Н. Тухачевский и четыре его «сообщника»: командарм 1-го ранга И. Э. Якир, командующий войсками Киевского военного округа; командарм 1-го ранга И. П. Уборевич, командующий войсками Белорусского военного округа; командарм 2-го ранга А. И. Корк, начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе (до этого командовавший в разные годы войсками Белорусского, Ленинградского и Московского военных округов), комкор Р. П. Эй-деман — председатель Центрального совета Осоавиахима СССР, были арестованы.
Что касается проходивших по этому же делу комкора В. К. Путны, военного атташе при полпредстве СССР в Великобритании (по 1936 год), комкора Б. М. Фельдмана, начальника Главного управления кадров РККА[34], то они, как и комкор В. М. Примаков, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа, к этому времени уже находились в заключении, будучи арестованы еще в августе 1936 года.
Широко известно, что все эти люди имели большие заслуги перед Советской страной и Коммунистической партией. Многие из них являлись участниками Великой Октябрьской социалистической революции, активными борцами за Советскую власть, беззаветно защищали ее в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны, сражались в рядах Красной гвардии и Красной Армии с момента ее создания. Большинство из них прошло путь от организаторов и командиров отдельных частей и соединений до командующих армиями и фронтами, выросли в крупных политических и штабных работников, стали гордостью Советских Вооруженных Сил.
Очевидно, отдавая себе отчет в том, насколько велика популярность этих людей, как трудно будет убедить народ в измене прославленных командармов и тем более подготовить широкую общественность к оправданию кровавой расправы над ними, И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов решили вопрос о «раскрытой» так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии вынести на обсуждение Военного совета при наркоме обороны СССР[35], заседания которого проходили в Кремле с 1 по 4 июня 1937 года. Вероятно, теми же опасениями мотивировалась необходимость того, чтобы, вопреки сложившейся практике, Военный совет заседал в расширенном составе: кроме постоянных членов совета, в нем приняли участие члены Политбюро ЦК ВКП(б) и 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата Наркомата обороны. (Следует заметить, что ряды Военного совета к этому времени заметно поредели — на 1 июня 1937 года уже были арестованы как «враги народа» 20 его членов.)
С первых минут доклада К. Е. Ворошилова «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА» в зале воцарилась гнетущая атмосфера — люди с трудом приходили в себя от того, что им пришлось услышать. Опираясь на сфабрикованные в ходе скоропалительно проведенного следствия показания М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира и других «заговорщиков», К. Е. Ворошилов, в частности, заявил: «Органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии… »[36]. В заключительной части своего доклада К. Е. Ворошилов призывал «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек… », не останавливаясь перед тем, что в результате этой чистки «может быть, в количественном выражении мы понесем большой урон»[37].
2 июня на Военном совете выступил И. В. Сталин, который, несомненно, был информирован о том, какой резонанс в стране и за рубежом вызвал факт ареста и предания суду признанных народом еще со времен гражданской войны видных полководцев. Очевидно, принимая во внимание это, желая, судя по всему, подготовить широкую общественность к пониманию и оправданию сурового приговора, вынесение которого было уже предрешено, И. В. Сталин особенно упирал на обоснование сделанного им вывода о существовании в стране «военно-политического заговора против Советской власти, стимулировавшегося и финансировавшегося германскими фашистами». Стремясь подчеркнуть опасность и масштабность «вскрытого заговора», он утверждал, что его руководителями были Л. Д. Троцкий, А. И. Рыков, Н. И. Бухарин, Я. Э. Рудзутак, Л. М. Карахан, А. С. Енукидзе, Г. Г. Ягода, а по военной линии — М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, А. И. Корк, Р. П. Эйдеман и Я. Б. Гамарник. «Это ядро военно-политического заговора, —сказал И. В. Сталин, — ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов»[38]. Он уверял, что из 13 названных им руководителей заговора десять человек являются шпионами. Так, говоря о М. Н. Тухачевском и других арестованных из числа военных, И. В. Сталин заявил: «Он (Тухачевский. — Прим. авт.) оперативный план наш, оперативный план наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион… Якир систематически информировал немецкий штаб. Уборевич — не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно сам лично информировал… Эйдеман — немецкий шпион. Корк… информировал немецкий штаб начиная с того времени, когда он был у них военным атташе в Германии»[39].
Утверждения И. В. Сталина, как показало изучение архивных материалов, проведенное Комиссией Политбюро ЦК КПСС, основывались на ложных показаниях, полученных с применением недозволенных методов, не заслуживающих поэтому никакого доверия, причем в отношении М. Н. Тухачевского не было даже и таких показаний. В своем выступлении И. В. Сталин оклеветал многих советских военных деятелей, назвав их участниками мнимого военного заговора, созданного якобы немецким рейхсвером. Обвиняя их в причастности к шпионской деятельности, он заявил: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, что эти люди являются марионетками и куклами в руках рейсхвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось»[40].
Нельзя не обратить внимание на то, как перекликаются утверждения И. В. Сталина с содержанием подброшенной ему нацистской разведкой фальшивки.
Участники Военного совета поверили утверждениям И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова о существовании в Красной Армии контрреволюционного заговора, организованного в 1932—1933 годах по прямым указаниям германского генерального штаба. При этом, приняв за достоверные приведенные им весьма противоречивые и не внушающие доверия, полученные под пытками показания арестованных, они резко осуждали «заговорщиков» как злейших врагов народа и Советской власти, заверяли в своей безграничной преданности партии и правительству (это не помешало тому, что из 42 выступавших в прениях по докладу К. Е. Ворошилова 34 были вскоре арестованы как «враги народа»).
Основные положения доклада К. Е. Ворошилова и выступления И. В. Сталина на Военном совете были изложены в опубликованном в те дни приказе № 96 наркома обороны. Этот приказ, как оценила его тогда мировая общественность, послужил фактически призывом к широкому насаждению подозрительности и шпиономании, приведших к тому, что в течение года офицерский корпус Красной Армии сократился наполовину.
11 июня 1937 года в Специальном судебном присутствии Верховного суда Союза ССР состоялось слушание этого дела[41]. За судейским столом в качестве членов Присутствия сидели: Маршал Советского Союза С. М. Буденный; Маршал Советского Союза В. К. Блюхер; заместитель наркома обороны, начальник Воздушных Сил РККА командарм 2-го ранга Я. И. Алкенис; начальник Генерального штаба командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников; командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга И. П. Белов; командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга П. Е. Дыбенко; командующий войсками Северо-Кавказского военного округа командарм 2-го ранга Н. Д. Каширин; командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса имени Сталина комдив Е. И. Горячев. (Вскоре все члены Присутствия, за исключением Буденного и Шапошникова, сами окажутся под арестом и будут уничтожены.) Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.
Подсудимым разъяснили: дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года. Это означало, что участие защитников в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Тем не менее глаза подсудимых вспыхнули надеждой, когда, оказавшись в зале Военной коллегии, они увидели состав суда. Перед ними были до боли знакомые лица близких им людей, с которыми они плечом к плечу прошли дорогами гражданской войны, деля не только радость военных удач и побед, но и горечь отступлений и поражений. Весь их вмиг просветлевший лик как бы говорил сидящим в зале — вот люди, которые знают их лучше, чем кто-либо, которым прекрасно известна их беззаветная преданность Родине и делу революции, и они конечно же не допустят того, чтобы черные наветы лжи и клевета могли взять верх, опорочить их честные имена.
Однако отрезвление не заставило себя долго ждать, и наступило оно достаточно быстро. Уже первые вопросы их вчерашних боевых товарищей, вершащих сегодня суд над ними, убеждали, что веры подсудимым нет и от них ждут только одного — признания своей измены. Уже одно это позволяет с уверенностью сделать предположение, что до начала заседания Специального судебного присутствия судьи были ознакомлены с изготовленной в недрах СД фальшивкой и не могли не считаться с тем, что она безоговорочно была принята руководством страны и органами НКВД как обличающий преступные деяния «отступников» документ. Видимо, в этом кроется причина того, что судьи и не помышляли о том, чтобы в чем-то облегчить участь людей, еще только вчера хорошо известных им, но сегодня лишенных какой-либо поддержки в высшем эшелоне власти. Более того, судьи были беспощадны в своем отношении к подсудимым. Каждое их обращение, любое замечание и попросту реплика, брошенные в адрес подсудимых, сквозили откровенной неприязнью и неприкрытой враждебностью. Многое указывает на то, что, получив возможность увидеть до слушания дела сфабрикованные «письма Тухачевского», которые и были предназначены для того, чтобы убедить в том, что маршал и впрямь является главой военного заговора, ставившего своей целью свержение существующего строя, судьи ни на секунду не усомнились в их подлинности и лишь тщетно пытались постичь «гнусную природу оборотней», людей, представших перед Военным трибуналом как злейшие враги народа и Советской власти, предатели Родины, агенты иностранных разведок. Их приговор, вынесенный без колебаний своим совсем еще недавно верным товарищам по борьбе, был однозначен — смертная казнь.