Сертаков Виталий. Заначка Пандоры

   — Это не твой муж! То, что он не работает на транспорте и никогда не жил в Петербурге, мне давно известно, но кто он такой на самом деле, не знает даже… это неважно. Он обманывал тебя.
   Инна беспомощно переводила взгляд с меня на индейцев. Хосе сделал еще шажок в сторону.
   О пулемете не могло идти и речи, «Игл» достать из-за пояса я не успевал. Оставался нож, тот, что я вытащил из горла Луиса. До сих пор Пенчо ни разу не появлялся с оружием в руках. Будем надеяться, что и впредь воздержится. В сорока метрах над нами, там, где белел известью краешек козлиного загона, раздались невнятные голоса, скрипнула калитка. Они обнаружили тропу…
   — Гера, так ты не логистик? — Ну что мне ей ответить…
   Пенчо выдавил похоронную улыбку, коричневые губы жевали мундштук. На тропе появились две маленькие фигурки в маскировке, затем еще две. Хосе перекатывал во рту какую-то гадость, Инка нахмурилась в полнейшей растерянности.
   — Он не логистик. Этот человек использовал тебя, чтобы пойти за нами следом. Он натренирован особым образом и только выдает себя за друга.
   — Гера… Что он говорит? Это правда?
   — Нет!… Не совсем, — поправился я. — Инна, я принес тебе лекарства.
   Хосе поднял оружие, реакция у него была фантастическая. Я ушел за дерево, выпуская в ладонь клинок. Инна крикнула: «Нет!», рванулась мне навстречу, словно пытаясь встать между нами. Хосе был вынужден опять сместиться.
   Пенчо дернулся, оттаскивая Инну за локоть. Я распрямил левую руку, еле заметно отводя назад корпус. Очень медленно правой рукой принялся доставать из-за пазухи ампулы. Пришлось повозиться: коробка раскрылась, стекляшки завалились за подкладку. Затем я выудил шприц-ручку и протянул ее Инне. Хосе скосил взгляд — совсем чуточку — и опять выдвинулся.
   Я ждал, что он уберет ствол. Инна торчала на линии атаки, старик глядел угрюмо. Видимо, решение принято. Скоты неблагодарные… Пенчо внезапно прижал девчонку к себе. Я кинул шприц. Хосе оскалился, на долю секунды отвел взгляд…
   Мне хватило. Качнулся, выкручиваясь в махе снизу, локоть по прямой… Инна охнула. Дьявол, нельзя было при ней!..
   Я нагнулся и выдернул из парня нож. Подобрал стволы. Сквозь вопли птиц прорвался отдаленный собачий лай. Первая двойка преследователей одолела почти половину пути. Овчарка бежала впереди, поводок держал поджарый, смуглый мужик в зеленой бандане. Свободной рукой он придерживался за камни, по спине елозила штурмовая немецкая «G3». Следом широкими прыжками спускался высокий чернокожий, опоясанный пулеметными лентами, точно революционный матрос. Пижоны…
   Пенчо с Инной стояли, не шевелясь. У Инны тряслись губы, старика впервые оставила его всегдашняя невозмутимость. Он не сумел удержать непослушными губами мундштук. Дымящаяся трубочка выпала и торчала из мокрого мха, как перископ игрушечной подводной лодки. Я подошел к нему вплотную. Без замаха ударил по лицу.
   — Ты, вонючая ящерица, виноват в том, что случилось. Он умер по твоей вине, — я повторил по-английски, чтобы Инна смогла понять. — Теперь я займу его место, но не потому, что мне интересны твои бредни о великом змее…
   Старик отшатнулся, прикрывая собою рюкзак.
   — Ты меня убьешь?
   — Меня послали охранять эту женщину. Останешься ты жив или нет, не моя забота. Для чего она тебе нужна? — Я схватил Инкину безвольно повисшую руку. — Отвечай, или мы уходим.
   Я уже различал шнурки на ботинках «собаковода». Вслед за четверкой на тропе показались еще двое. Итого шестеро. Вертолет запустил двигатель, автомобиль у подножия горы исчез. Я не успел заметить, как его отбуксировали.
   — Она нужна не мне. Могучий Кукулькан, лицо и тень вечного Кетцалькоатля, призвал ее.
   — Бред! — Я потянул Инну в сторону. — Оглянись назад! Их тоже призвал Кулькан, или как его там? Не хочешь говорить правду, подыхай тут один, ее я вынесу!
   — Нет! Стой, не надо! — Девушка вдруг начала вырываться. — Гера, он говорит правду!
   — Правду? Ты свихнулась с ним на пару? Он безумец, фанатик, неужели ты не понимаешь?
   — Это ты не понимаешь! Смотри! — Она швырнула на землю шприц, ампулы и принялась топтаться на хрупком стекле. Моментально запахло кирзой.
   — Что ты делаешь, идиотка?! Где я найду тебе больницу?
   Господи, что я тут делаю? Предоставили недоумку редкую недельку отдохнуть; баб в Берлине доступных — выше крыши; всего-навсего-то следовало познакомиться, проверить жилье и контакты, оттянуться по полной, не выходя за туристические рамки, и посвежевшим вернуться в строй. Доложить, что и как, а дальше пусть кроты из прослушки копаются… Куда я влез и какого дьявола подставляю задницу?
   — Не надо никакой больницы. Больше не надо совсем, никогда…
   — Как это?
   Я окончательно запутался. Пенчо засмеялся, обнажив прокуренные пеньки. Инна улыбнулась ему, как родному, затем поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щеку.
   — Очень просто. Я не колюсь со вчерашнего дня. Змей вылечил меня. Диабета больше нет.

13

ОБМЕН ФИГУР

   — Это Пеликан. Кайман, видишь их?
   — Слышу, Кайман. Пока нет. Должны появиться, я у трассы.
   — Филин, что там у тебя?
   — Филин на связи. Идут параллельно двумя группами, как и раньше, по три человека. Квадрат девять-шесть и семь-шесть, дистанция шестьсот и сокращается.
   — Собака?
   — Собака слева, у азиата. Пеликан, если надо, я ее достану.
   — Нет. Топай за ними. Бобер, как там наши «пиджаки »?
   — Это Бобер. В норме, обедают. Мне тут так и сидеть с ними, в этом клоповнике?
   — Сворачивай тарелку и догоняй. Мы не справляемся.
   — Бобер говорит. Пеликан, американец плачет, чтобы взял его с собой. Второй тоже: кричит, что там его жена.
   — Это Филин. Бобер, ты там не разжирел в гостинице?
   — Тут разжиреешь… Только что раздавил двух пауков с воробья размером.
   — Лучше б съел. Некоторые вполне ничего.
   — Это Пеликан. Прекратили оба трепаться!
   — Есть прекратить!
   — Ладно, забирай обоих с собой, так спокойнее. Бобер, ты нас видишь?
   — Бобер говорит. Тебя — да, остальные в лесу. Зато вижу контрольную группу, вышли к дороге. Пеликан, Юджин говорит, его прибор больше не отслеживает девчонку, он не может дальше ничем помочь.
   — Передай спасибо, без него разберемся.
   — Он говорит, что видит еще восьмерых, далеко отсюда. Таких же, как она. Фон сливается.
   — Каких «таких же »?
   — Да хрен его разберет! Таких же тронутых!
   — Заприте номер и бегом за нами. В контрольной группе все на месте?
   — Это Бобер. Да, все трое: девчонка, дед и Лис. Нечетко… Опять не вижу.
   — Дай Кайману наводку. Чем там Моряк занят? Передай ему: вернемся — башку в задницу засуну!
   — Пеликан, он не виноват, облачность. Моряк говорит, минут через двадцать спутник поднимется, станет лучше. Мы выходим.
   — Это Кайман. Пеликан, вижу контрольную группу, привязка к сетке одиннадцать-шесть, направление юго-запад. Лис и старик в кустах, девушка у дороги, тормозит машину. Могут уйти, разреши контакт.
   — Филин, выходи восемь-шесть. По моей команде гасите с Кайманом костер, где собака.
   — Это Филин. Принято. Тройка с собакой идет рысью. Дистанция триста, я на хвосте.
   — Это Кайман. Бобер, передай Моряку, Лис в светло-сером седане «Саратога», номер В-618. Пеликан, я пошел.
   — Это Пеликан. Кайман, кто был в машине?
   — Пожилая пара. Оба живы, Лис их упаковал под куст часа на два. Филин, вижу объект, до меня сто двадцать.
   — Филин на связи. Кайман, я слева от тебя. Пеликан, мы на исходной.
   — Это Пеликан. Бобер, ты где?
   — По вашей сетке идем два-шесть. Моряк машину видит. Свернули на Четумаль.
   — Поднажми, копаешься! Выходи на дорогу, бери машину.
   — Пеликан, это из-за Роберта. Америкос бежит неплохо, а Роберт совсем хилый.
   — Это Пеликан. Филин, начинайте.
   — Филин на связи. Принято. Кайман, азиат твой, пса в последнюю очередь.
   — Это Кайман. Понял.
   — Говорит Пеликан. Бобер, я жду тебя десять-семь, тут развилка. Ты достал машину?
   — Бобер на связи. Да, порядок. В этой сраной дыре ни одного проката. Юджин купил у какого-то ковбоя «шевроле», но боюсь, он развалится, пока доедем. Пеликан, Моряк говорит, что видит Каймана и вторую тройку. Они на поляне, сменили курс на восемь градусов. Движутся бегом, дистанция двести. Пеликан, Моряк считает, они тоже вызвали машину. Они что, сближаться не собираются?
   — Черт их знает…
   — Это Филин. Костер погашен, потерь нет.
   — Вас понял. Выдвигайтесь шесть-шесть, гасим второй.
   — Бобер говорит. Моряк передал — вторую тройку не видит. Они задергались. Мы на развилке.
   — Ясный перец, связь-то у орлов пропала. Филин, видишь их?
   — Нет.
   — Кайман?.. Это Пеликан. Кайман, ответь, где ты?! Филин, видишь его?
   — Не вижу! Пеликан, меня атакуют!
   — Черт! Иду к тебе!
   — Это Бобер! Пеликан, надо мной вертолет. Моряк передает, только что сбросили шестерых в квадрат шесть-шесть, уходите! Филин, ты слышишь?!
   — Филин на связи… Кайман убит. Повторяю: Кайман убит, я ранен, могу идти. Погасил двоих…
   — Говорит Пеликан. Бобер, двигай за Лисом, я вытащу Филина.
   — Пеликан, я не могу…
   — Живо уходите, пока вас не накрыли, это «береты»! Я тебя догоню! Отключайся, связь по резервному каналу!
   — Я Бобер, принято… Уже едем.
   — Бобер… При крайнем раскладе вытаскивай Лиса! Повтори!
   — Пеликан, а как же девчонка?! Был же приказ ее забрать!
   — Приказываю здесь я, ты понял?!
   — Что я должен сделать?
   — В контакт не входить, пока она не найдет то, что ищет. Дальше — доложишь Моряку — и по обстановке.
   — Что она ищет, Пеликан?
   — Погоди… Филин, слышишь меня?
   — Слышу… Пеликан, трое на дистанции восемьдесят, «береты» в броне.
   — Сиди смирно, пропусти мимо. Доложишь.
   — Филин принял.
   — Бобер, это Пеликан. Где контрольная?
   — Моряк их ведет, свернули на проселок. До меня семьдесят километров.
   — Бобер, слушай внимательно. Главное — вытащить Лиса. Я знаю то же, что и ты. Девчонка должна дойти. Повтори.
   — Она дойдет, Пеликан.

14

СМЕРТЕЛЬНОЕ ДЫХАНИЕ ЗМЕЯ

   Пенчо убили до того, как мы нашли золото.
   Катались недолго, «крайслер» пришлось бросить, когда мосластые корни деревьев окончательно уничтожили колею и дорога превратилась в тропинку. Навстречу проползли всего две машины. Загорелый до черноты дядька в открытом кузове грузовичка вез домашнюю птицу и довольно приветливо помахал Пенчо в ответ. Затем повстречался еще один, на дряхлом «джипе-шевроле», со всех сторон обвязанном веревками. Казалось, тронь одну из его крепежных конструкций — и автомобиль развалится на части за несколько секунд. Я потеснился в сторону, пропуская чудо техники, а водитель даже не поблагодарил. Дальше дорога запетляла между полей в сторону деревни, и я закатил машину за ближайшие кактусы.
   Сначала шли тяжело, карабкались по склону сквозь непроходимые колючки. От старика толку было мало: пыхтел со своим рюкзаком, коротко указывал, куда свернуть. Очень скоро, организуя проход, я ободрал руки и затупил оба ножа, включая тот, что остался на память о Мигеле. О Мигеле мы старались не говорить. Поначалу ковыляли в полном молчании. Инка то ли дулась, обдумывая что-то мрачное, то ли набиралась сил для споров. Самое обидное, что старый убийца даже не подумал стать на мою сторону, когда она предлагала тащить раненого на себе. Щурил черные зенки и делал вид, что его ничего не касается.
   Я не знаю, что с Мигелем стало: добили его ребята из вертолета или, напротив, отправили в больничку. Минут десять с пеной у рта я доказывал Инне, что в джунглях он умрет еще вернее, потом мне надоело. Хорошо хоть ее не пришлось тащить на себе. Девчонка, в принципе, стала требовать всё меньше внимания. Отмахали километров шесть пешком, по кочкам. Я поглядывал краем глаза: должна была давно свалиться, но нет, спотыкается, падает, а идет. И с каждым часом спотыкается всё меньше. Старикан, тот, несмотря на свой рюкзак, чувствовал себя в буреломе, как дома, ступал мягко, на привалах вытягивался, иногда, почти не скрываясь, подкармливал свою родственницу. Оказалось, это его тетка. Рехнуться можно от такого родства…
   Раз он дождался, когда я отойду в кустики и поманил Инну. Вернувшись, я застал почти семейное фото. Держались за ручки все втроем, о чем-то ворковали. Оно, конечно, даже неплохо. Я лишний раз убедился в неординарности моей вынужденной пассии. Столь рафинированная особа, как она, привыкшая масло стружкой нарезать и пользовать кремы по пятьдесят баксов, должна была бы, по идее, отшатнуться. Никак не шло ей тесное общение с мерзкой аборигеншей. Ан нет, шепчутся о чем-то. Старик переводит. Кикимора даже дотянулась, Инку по щеке погладила.
   И в который раз я спрашивал себя, что я тут делаю, и что меня ждет дома… если доберусь. Отпуск, если подобный развлекательный вояж кто-то смог бы обозвать отпуском, в принципе, еще не кончился. После всего что пришлось натворить, по местным законам светит пожизненное, а Пеликанчик и слушать не будет: коли сам не застрелит, сдаст без разговоров. Для группы Лис потерян, самодеятельность хуже предательства, обсуждению не подлежит.
   Очевидно, в конце концов, дед поверил, что я не собираюсь снимать с него скальп, и не то чтобы оттаял, а вернулся в свое обычное потустороннее состояние. После того как мы продолжили путь, я пытался засечь ориентиры, по которым он нас вел, но толку не добился. Выяснил только, что сам он тут тусовался неоднократно, но без Аниты и ему ловить нечего, будет ходить по кругу.
   С Анитой, впрочем, дело, по моим наблюдениям, обстояло не лучше: мы брели если не по кругу, то точно по спирали. Я сказал об этом Пенчо, когда мы второй раз пересекли пересохшее устье ручья. Дед в ответ набил за щеку трухи из кулька и сказал, что Анита знает.
   — Раньше ее бабка приходила сюда, а до нее — двоюродная бабка матери. Меня тогда не было на свете, — Пенчо присел на кочке, выплюнул темно-коричневый сгусток слюны.
   — И что они искали?
   Честно сказать, после стольких дней напускной таинственности, я не особо надеялся на ответ. Гораздо больше меня занимало ноющее плечо и полное отсутствие жратвы. При известном старании я бы мог подстрелить птичку или что-нибудь покрупнее, но шуметь мне не очень хотелось. Чем глубже мы забирались, тем чаще натыкались на вывороченные корни, комья жирной земли; дед сказал, что это пекари, самостоятельная лесная свинка. Минут десять шли по оленьей тропе, пока она не свернула в сторону. Оставалась последняя плитка шоколада и не больше литра воды. Пенчо обходился тонизирующей жвачкой, а на рацион его тетушки я бы не посягнул. Лучше закусить игуаной. Пару штук мы встретили на камнях.
   — Золото искали, — просто ответил старик. Я не поверил своим ушам.
   — Золото?! Так вся кутерьма из-за денег?
   Он глубокомысленно шевелил дряблыми челюстями, от наркотика тусклые глаза постепенно набирали прежний горячий блеск. Инна, которая, как всегда на отдыхе, становилась ребенком, устроилась в сторонке на корточках и ковыряла палочкой землю.
   — И как, нашли что-нибудь? — Я не мог удержаться от иронии: возле моего ботинка валялась покрытая паутиной пивная бутылка.
   — Нашли, — так же просто ответил Пенчо. — Здесь были тайные святилища майя. Но глупые женщины ошибались, они думали, их зовет золото. Они слышали дыхание Всемогущего, а принимали его за запах металла. Была война, на этой земле пролилось так много крови…
   — Зачем тебе девушка, если Анита покажет тебе клад и без нее?
   — Я знаю, где золото. Анита приводила меня четырежды, и четырежды боги позволяли мне взять малую долю.
   Сперва я подумал, что он бредит. Потом вспомнил пустой самолет и пачку в пять тысяч евро.
   — Те, кто на нас напали, они тоже искали клад? — Он пожал плечами.
   — Те американцы, которых вы убили в Берлине? — Пенчо уперся затылком в шишковатый ствол, ослабил завязки рюкзака. За щелочками контейнера шевелилась Анита. Я представил, как она подносит к дыркам нос, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
   — Сомневаюсь, — он помедлил. — Возможно и так. Они искали Инну Кон.
   — Зачем?
   Пенчо приоткрыл щелочки глаз, чуть напрягся. Старый леший засекал опасность быстрее меня. Мы организовали привал в самой верхней точке пологого узкого холма. Отсюда, сквозь заросли, безумная палитра леса просматривалась километра на три, заглянуть дальше не хватало высоты. Над тем местом, где мы были часа полтора назад, кружили птицы.
   — Они еще далеко, — сказал Пенчо. — Нам осталось немного, но потребуются силы. Отдохнем.
   — Зачем они искали Инну?
   — А тебе разве не нужно золото? — вместо ответа оскалился дед. — Тем, кто тебя послал, не нужно золото?
   — А зачем золото, если не знаешь, сколько проживешь? — я подхватил игру в «армянское радио».
   — Ты не ответил.
   — Ты тоже.
   Он разжег трубку. С запада надвигалась ленивая свинцовая туча. Через мой ботинок взвод муравьев пытался транспортировать дохлую гусеницу.
   — Боги позволяли взять часть их сокровищ, потому что деньги шли на благо моего народа, — он достал из кармана орешек, просунул в щель контейнера. — Анита сказала мне, что тебе не нужны деньги. Это правда?
   — Неправда. Деньги нужны всем. Просто я не привык к халяве.
   — К чему?
   — Ну, у нас есть такая пословица. Бесплатный сыр только в мышеловке.
   — Смешная фраза… — Пенчо нахмурился, — но справедливая.
   — А твоя Анита, она знает, кто что думает?
   — Нет. Она слышит желания, но не мысли. Она не смогла понять, что ты опасен, иначе Хосе убил бы тебя там, в Европе. Она слышала твою доброту к Инне Кон.
   Я почувствовал себя почти смущенным.
   — И за мою доброту ты приказал ему стрелять в меня?
   — Нет. Я был против. Он сам виноват.
   — Пенчо, ты так и не сказал, чего хотели американцы?
   Он тяжело разогнул колени, бережно закинул лямки рюкзака.
   — Нам пора. Анита говорит, их двое, и у них быстрые ноги.
   Я схватил его за локоть:
   — Скажи мне, отец. Так нельзя, мы в одной команде, я не могу драться вслепую, — я сам не заметил, как назвал его отцом, случайно вырвалось.
   В сиплом голосе Пенчо зазвучала ненависть:
   — Далеко на севере есть место, где гринго научились слышать дыхание Кукулькана. Они поклоняются кресту, а сами надеются разбудить Великого змея. Великого может разбудить только женщина из рода жрецов майя, но Анита слишком стара. В ней много силы, но слабое сердце. Когда она была молода, то жила среди свиней, пока я не забрал ее. Люди смеялись над ней, мать, от которой после рождения урода ушел муж, ненавидела ее. Есть другие женщины, но далеко. А те, кто близко, с детства поклонялись кресту. Такие подобны псу, предавшему хозяина за жирный кусок мяса. Они потеряли слух. Нельзя менять древнего бога на нового. — Он капельку помедлил. — Анита сказала, что ты не менял своих богов.
   — Она ошиблась. Я вообще в Бога не верю.
   — Это неважно, — он высвободил руку и заскользил вперед, уклоняясь от нависающих веток. — Ты понял, что я хотел сказать.
   — Отец, а на кой ляд вообще его будить, вашего змея?
   Я ожидал, что он снова станет тюкать меня языческими штампами о жертвах и предсказаниях.
   — Чтобы все люди обрели силу.
   — Черт подери, Пенчо, а ты их спросил? Может им и так неплохо!
   Он резко остановился, выплюнул остатки грибов.
   — Слушай. Жил охотник со своей женщиной и двумя сыновьями, и далеко от его деревни не было других людей. Пока он был молод, он один преследовал дичь, но потом глаза его испортились, а рука не могла точно посылать стрелы. Сыновья выросли и привели в дом женщин. Женщина старшего сына родила своему мужу троих детей, а жена младшего — шестерых. Наступил год, когда не было дождей, не стало в ближних лесах зверя, и голод мучил людей в лесных деревнях. Старый охотник взял сыновей и отправился с ними очень далеко на север, куда кочевали бизоны и олени в поисках воды. Много дней они питались сушеной ягодой и корнями. Они нашли следы маленького стада: всего трех ослабленных оленей. Охотник со старшим сыном должен был загонять, а младший — ждать в засаде. Но пока младший ждал, он увидел людей из чужого племени: двух таких же, как они, уставших, изнуренных юношей. Те двое, с ногами, покрытыми желтой краской, со знаком пумы на груди, не были враги, но они также увидели следы и радовались, что смогут накормить, наконец, своих детей и женщин.
   Младший брат мог убить их из своего укрытия — он уже наложил стрелу на тетиву, но не сделал этого. А двое сыновей пумы ушли в лес по следу и первыми нагнали оленей. Там им встретился старый охотник, отец братьев. Началась борьба, и сыновья пумы убили его. Старшего сына ранили. Он не смог сражаться с ними один, и желтоногие забрали всю добычу себе. После этого братья не смогли найти дичи и вернулись в голодную деревню. У каждого из них умерло по одному ребенку. У детей выпадали зубы, и корка покрывала их лица. Старший брат сказал тогда: «Мы погибнем от бескормицы, нам надо искать новое место для жизни. За горами, на севере есть река, возле нее всегда много пищи. Мы заберем своих жен и детей и доберемся туда». Они собрали что могли унести и пустились в путь. Дорога их растянулась на много месяцев, болезни глодали их внутренности, черви селились в их ранах. Когда они вышли на берег реки, то увидели, что на другой стороне их ждет мертвое болото, за которым тянется сухая мертвая пустыня. А за пустыней черными камнями поднимались горы.
   — Мои дети не дойдут, — сказал Младший брат. — Они не смогут перейти горы. Мой маленький сын тяжело болен…
   — Мой младший сын тоже ослаб, — ответил Старший. — Но если мы останемся здесь, чтобы лечить их, то нас застигнут зимние дожди. Поднимутся ядовитые москиты, и мы все умрем.
   — У тебя рыба вместо сердца! — сказал Младший.
   — У наших женщин здоровое чрево, — так ответил ему Старший.
   Он вошел в палатку, где его женщина пыталась пустой грудью накормить сына. Она прижимала его к себе, а ребенок бился в лихорадке. Жена посмотрела в глаза своему мужу и всё поняла.
   — Нам не одолеть реку, — сказал ей охотник. Он забрал ребенка и унес его в лес. После этого посадил оставшуюся дочь на плечи и вошел в реку. А Младший кричал им вослед с берега:
   — У тебя и твоей жены рыбы вместо сердец, и в глазах твоих жгут костры духи мрака! — И плакал, потому что не имел силы перенести пятерых детей сквозь ледяную воду и болото. И жена не смотрела ему в глаза.
   Пенчо запихал в рот новую порцию отравы.
   — И чем всё закончилось, отец?
   — Откуда я знаю? Ты спросил меня, зачем потомкам майя будить Верховного, я тебе ответил.
   — Да уж… — Тут до меня дошел смысл его слов. — Но Инна, какая она, к черту, майя?! Она русская еврейка из Риги.
   Но он уже не отвечал, размашисто перепрыгивал коряги; Инка, обогнав меня, припустила следом. Деревья здесь росли реже. Я мог, наконец, слегка передохнуть и подумать, как наладить оборону. Ладно, примем сказку на веру. Старому барсуку посчастливилось отыскать в джунглях монеты или камни, а теперь он потерял нюх и надеется на Инку, потому что карлице в поисках нового проводника пришло в голову слетать в Европу. Выглядит феерично, но вполне реально. Я и сам навидался людей со всякими отклонениями. Тот же Моряк, к примеру: зажмет в зубах кусок проволоки и слушает радио безо всякого приемника. Или дядя Миша, был у нас такой под Хабаровском. С завязанными глазами, на слух, клал семь мишеней из десяти. Тоже фокусник, не чета какой-то там Аните. Дед нарыл золотишка, но прокололся: кто-то подставил америкосам — не правительству, а бандитам. Потому и полицию не вызывают, втихую работают. Не хотят с мексиканской «крышей» делиться, надеются весь клад целиком подмять. Слава Богу, мне даже легче стало, как сам себе по полкам разложил.
   Снова навалилась невыносимая духота, мы дышали ртами. Сосняки и дубравы вытеснялись тропическим многоцветным буйством. Дважды Пенчо поднимал руку, первым замечая гремучих змей и прочих малоприятных обитателей. Как-то раз он подвел меня к дереву и молча указал вверх. Никогда в жизни я не обжирался таким количеством переспелых авокадо! Переваливая через очередной холм, я различил вдали извилистую нитку проселочной дороги, сверкающие зайчики от лобовых стекол автомобилей. Однажды открылась совершенно удивительная перспектива: под пологим холмом две беленькие милые деревушки, католическая церковь, а дальше, там где начинали неприятно кучерявиться грозовые облака, — стрелка трехрядного шоссе и неясные очертания предместий большого города. Мы словно задались целью пилить по бездорожью, хотя нетронутым этот бурелом назвать было нельзя. Порой мы натыкались на банки, следы зарубок, обрывки пакетов, но при этом количество живности поражало воображение. Хищники обходили нас стороной, а пузатая мелочь шуршала повсюду. Много раз мы пересекали нахоженные узкие тропки со следами копыт и когтистых лапок.
   Я выкинул последний шприц-тюбик. Боль притупилась, и, вроде бы, заражение дальше не пошло. Раз двадцать меня кусала летучая мелюзга. На Пенчо она даже не садилась, зато Инна чесалась непрерывно, на руках и шее у нее вздувались следы от укусов.
   Но она шла, упорно пробиралась след в след. На ближайшем большом привале, когда мы одолели особенно густые заросли, я свалился, снял рубашку, от которой остались одни лохмотья, порвал на куски и перевязал ладони, чтоб не так сильно натирало ножом. Куртку натянул на голое тело, кое-как, скорее по старой привычке почистил пулемет. Что-то мне мешало его бросить. Именно тогда, выколупывая из пальцев колючки, я разглядел, как сильно изменилась Инна.