Страница:
– Я и сам так думал, – поддакнул Фрике. – Но один-то что я могу поделать?
– Можешь и один сделать очень много, дружок Фрике, – возразил Николь.
– О согласитесь, мосье Николь, что вдвоем можно сделать гораздо больше. Вы человек опытный, одних драм сколько переиграли, вам нетрудно открыть злодея и в этой драме. Помогите мне, Николь.
– Глупый мой мальчик, в драмах, в которых мне приходилось играть, с первой же сцены можно было угадать развязку, – тогда как в этой я решительно ничего не могу угадать.
– Надо искать, мосье Николь.
– Ясно только то, что у них был расчет отделаться от этого молодого путешественника. Думаю, что преступление подготовлено несколькими лицами. Негодяй тот, однако, хотел ловко скрыть свое преступление запиской о самоубийстве жертвы.
– Вот вы уже и начинаете распутывать узел, мосье Николь! – обрадовался Фрике.
– Главное затруднение будет в удостоверении личности раненого, или убитого, так как бумаги его украдены его противником.
– А может быть, нам и удастся справиться с этим затруднением, Фрике.
– Можно, конечно, попытать счастья… Дело заманчивое. Можешь, можешь рассчитывать на мое содействие, дружок Фрике, – протянул Николь ему руку.
– Наконец-то!
– Но приступим к делу по порядку. Во-первых, надо основательно заняться таинственным конвертом – в нем пока вся сила.
– Но ведь невозможно же созвать посыльных со всего Парижа и расспрашивать, который из них отнес письмо в улицу на…ер, господину на…ен.
Приятели расхохотались.
– Постой, – сказал Николь, развертывая план Парижа, – надо проглядеть названия всех улиц на ер. Вот: улица Гласьер, Гранд-Шомьер, Шартьер, де ла Сурдьер, Гранд Бательер, пассаж Лаферьер, улица Мишодьер, Мольер, Траверсьер, де ла Пениньер, де ла Врильер, Круа-Буассьер, бульвар и предместье Пуассоньер.
– Готово! – сказал записывавший с его слов Фрике. – Теперь приступим к разделению труда.
– Будете искать на первый раз Маршена.
– Ударение надо сделать только на последнем слоге, говорить как можно невнятнее, чтоб привратник мог расслышать одно ен; и если у него найдется жилец, носящий фамилию с таким окончанием, он, конечно, укажет нам его квартиру.
– Это займет немало времени, ну да уж нечего делать. Однако дальше-то что же будет?
– А вот что я придумал, мосье Николь. Вы дадите мне несколько форменных писем, в которых такой-то ходатай по делам приглашает мосье (я уже сам выставляю его имя) в свой служебный кабинет по важному делу.
– Молодец, Фрике! Право, молодец!
– Еще бы! Ведь недаром же я буду выдавать себя за вашего поверенного, мосье Николь, – захохотал Фрике. – Не посрамлю же я своего патрона. А заманив господина ен в нашу контору, мы уже сумеем выпытать у него все, что нам нужно.
VI
VII
– Можешь и один сделать очень много, дружок Фрике, – возразил Николь.
– О согласитесь, мосье Николь, что вдвоем можно сделать гораздо больше. Вы человек опытный, одних драм сколько переиграли, вам нетрудно открыть злодея и в этой драме. Помогите мне, Николь.
– Глупый мой мальчик, в драмах, в которых мне приходилось играть, с первой же сцены можно было угадать развязку, – тогда как в этой я решительно ничего не могу угадать.
– Надо искать, мосье Николь.
– Ясно только то, что у них был расчет отделаться от этого молодого путешественника. Думаю, что преступление подготовлено несколькими лицами. Негодяй тот, однако, хотел ловко скрыть свое преступление запиской о самоубийстве жертвы.
– Вот вы уже и начинаете распутывать узел, мосье Николь! – обрадовался Фрике.
– Главное затруднение будет в удостоверении личности раненого, или убитого, так как бумаги его украдены его противником.
– А может быть, нам и удастся справиться с этим затруднением, Фрике.
– Можно, конечно, попытать счастья… Дело заманчивое. Можешь, можешь рассчитывать на мое содействие, дружок Фрике, – протянул Николь ему руку.
– Наконец-то!
– Но приступим к делу по порядку. Во-первых, надо основательно заняться таинственным конвертом – в нем пока вся сила.
– Но ведь невозможно же созвать посыльных со всего Парижа и расспрашивать, который из них отнес письмо в улицу на…ер, господину на…ен.
Приятели расхохотались.
– Постой, – сказал Николь, развертывая план Парижа, – надо проглядеть названия всех улиц на ер. Вот: улица Гласьер, Гранд-Шомьер, Шартьер, де ла Сурдьер, Гранд Бательер, пассаж Лаферьер, улица Мишодьер, Мольер, Траверсьер, де ла Пениньер, де ла Врильер, Круа-Буассьер, бульвар и предместье Пуассоньер.
– Готово! – сказал записывавший с его слов Фрике. – Теперь приступим к разделению труда.
– Будете искать на первый раз Маршена.
– Ударение надо сделать только на последнем слоге, говорить как можно невнятнее, чтоб привратник мог расслышать одно ен; и если у него найдется жилец, носящий фамилию с таким окончанием, он, конечно, укажет нам его квартиру.
– Это займет немало времени, ну да уж нечего делать. Однако дальше-то что же будет?
– А вот что я придумал, мосье Николь. Вы дадите мне несколько форменных писем, в которых такой-то ходатай по делам приглашает мосье (я уже сам выставляю его имя) в свой служебный кабинет по важному делу.
– Молодец, Фрике! Право, молодец!
– Еще бы! Ведь недаром же я буду выдавать себя за вашего поверенного, мосье Николь, – захохотал Фрике. – Не посрамлю же я своего патрона. А заманив господина ен в нашу контору, мы уже сумеем выпытать у него все, что нам нужно.
VI
Охота
Покидали улицу Вавен Фрике и Николь в отличнейшем расположении духа. Отыскивать по всему Парижу человека, ни имя, ни местожительство которого не известны, действительно забавно и оригинально. Весело обошли приятели ближайшие улицы на Бер-Гласьер, Шартьер и Гранд-Шомьер.
– Господин Маршен?.. – спросил Фрике у болтливого привратника.
– А чем он занимается? – поинтересовался тот.
– Не знаю. Мне надо передать ему письмо.
– Маршен… Погодите!.. Во втором живет Бернар… Вам, может быть, нужен Бернар?
– Нет-нет!
– Тогда спросите рядом.
В соседнем доме их приняли за воров, дальше – за нищих, в следующем – за агентов тайной полиции. Обойдя всю улицу Гранд-Шомьер, они нашли только одно подходящее имя – Альфонс Геден, бывший студент, написавший водевиль для театра Клюни и хвалебную песнь весне.
На всякий случай студенту оставлено было письмо следующего содержания:
«Париж, 20 сентября 1868 г.
Милостивый государь!
Покорнейше прошу Вас пожаловать завтра от 2 до 3 часов в мою контору по весьма важному делу, лично Вас касающемуся.
Николь.
Поверенный и ходатай по судебным и тяжебным делам. Улица Вавен, 110.»
– Едва ли только Геден этот окажется тем, кого нам надо, – заметил Фрике.
– В шахматной игре необходимы пешки! – пожал плечами его приятель.
– А я не умею играть в шахматы, – пожаловался Фрике.
– Начало, по крайней мере, пока довольно удачно, – похвалился Николь. – Теперь нам придется расстаться, – добавил он.
– Я останусь в этом квартале, – заявил Фрике. – Надо обойти улицу Гласьер.
– Едва ли ты найдешь там что-нибудь.
– Почему вы так полагаете?
– Потому, что, судя по твоему рассказу, лица эти не могут жить в таком бедном квартале.
– Да вы сами же говорите, что нельзя ничем пренебрегать.
– Конечно, конечно… Орудуй, милый Фрике, орудуй здесь, а я отправлюсь на правый берег. Когда покончишь с улицей Гласьер, повороти через Пасси на улицу Круа-Буасьер, затем отправляйся на улицу Пениньер, а центральным кварталом я уж сам займусь.
– Слушаюсь. Желаю вам успеха, мосье Николь!
И приятели разошлись в разные стороны. Фрике направился к кварталу Гласьер, который населен почти исключительно бедными рабочими. Тощие, испитые физиономии, бледные, болезненные лица молодых девушек попадаются там на каждом шагу. Порок и разврат нашли себе здесь обильную пищу и вербуют своих покорных рекрутов главным образом в этой части Парижа.
Проходя мимо бедной, грязной гостиницы, Фрике услышал свое имя.
– Эй! Фрике! – окликнул его знакомый гортанный голос.
– А-а! Это ты, Флампен.
– Чего ты тут болтаешься?
– Да так… Просто гуляю.
– Небось старый-то твой хрыч опять тебе намылил голову?
– Мосье Лефевр?.. Да.
– Ты вырос, Фрике, преобразился в настоящего мужчину.
– Еще бы! Мне ведь уже восемнадцать… А ты вот нисколько не изменился, все тот же…
– Портильар, – подсказал гамен и захохотал во все горло.
Личность эта была, действительно, не из симпатичных, и с первого же взгляда напоминала злополучного гамена Эжена Сю, с тою только разницей, что этому гамену было уже двадцать лет.
Флампен был безобразен и гадок. Безобразие его – не из обыкновенных, на нем лежала какая-то особая печать самых низких животных страстей и пороков. Его громадный и слюнявый рот, с толстыми, бледными губами, с кривыми, желтыми зубами, изрыгал одну площадную брань и грязные, неприличные остроты. Его нахально вздернутый нос, казалось, каким-то собачьим чутьем выискивал поживу и легкую добычу. Его глубоко ушедшие в орбиты глаза – не то серого, не то зеленовато-коричневого цвета – еще издали зорко намечали свою жертву.
Прежде Флампен пренебрегал своим туалетом, а теперь на нем были чистая рубашка из полосатого перкаля и франтовской галстук сольферинового цвета. Его гладко и ровно расчесанные волосы напомажены и слегка взбиты на висках. Надетая набекрень черная шелковая фуражка и блуза с широко откинутым назад воротником как нельзя более гармонировали между собой. Ходил он самой что ни на есть разгильдяйской походкой, заложив руки в карманы своих узких панталон.
Я уверен, что вы непременно где-нибудь видели тип человека, подобного Флампену, и при встрече с ним не могли удержаться от невольной гримасы омерзения и отвращения, тогда как рука ваша благоразумно опускалась в карман, чтобы убедиться в целости и неприкосновенности кошелька или бумажника.
Фрике недолюбливал Флампена и потому не обрадовался этой встрече.
– Что поделываешь, как поживаешь, Флампен? – спросил он его, только бы что-нибудь сказать.
– Я? Я живу теперь с Виржини.
– Какая это Виржини?
– Ба! Да разве ты не знаешь маленькую Этиоле?
– Не знаю и не понимаю. Чем ты занимаешься?
– Да говорю тебе, что занимаюсь этой маленькой девчонкой! – топнул ногою гамен, глядя удивленными глазами на своего прежнего товарища.
– А-а! Ну, это, конечно, другое дело…
– Легка на помине! – крикнул Флампен, указывая на дверь грязной харчевни, из которой выходило тщедушное худенькое существо.
– Это твоя жена? – удивился Фрике.
– Ну, да!
– Но она еще ребенок.
– Кто это? Этиоле-то ребенок? Ей уже шестнадцать лет, мой милый.
В сердце Фрике невольно шевельнулась жалость к этому маленькому, хрупкому созданию, которому веселая публика танцклассов дала странное прозвище Этиоле. По привычке он приподнял фуражку и поклонился вновь пришедшей.
– А ведь приятель твой гораздо благовоспитаннее тебя, Флампен, – сказала она, бросив благодарный взгляд Фрике за его маленькое внимание. Она не была избалована вежливостью своих кавалеров.
– Он кланяется тебе только потому, что не знает тебя, – заметил Флампен, пожав плечами.
– Неправда, – прервал его Фрике, – я кланяюсь всякой женщине, потому что она женщина, а такой хорошенькой девушке, как мадемуазель Этиоле…
Флампен не слушал. Подскочив к Виржини, он ударил ее по лицу и сказал грубо:
– Эй ты, недомерок, поворачивай пятки куда следует.
Но и маленькая Этиоле не осталась в долгу: градом пощечин и пинков отвечала она своему обидчику. Слабое создание работало и руками, и ногами.
– Как смеешь ты ее бить! – крикнул Фрике.
– Но ведь она моя жена! – едва мог проговорить Флампен, отбиваясь от сыпавшихся на него ударов.
Он твердо стоял на своем праве власти над телом бедной Виржини и присоединял к нему еще право бить и тиранить ее, когда ему вздумается.
На месте происшествия собралась между тем любопытная толпа. Флампена не любили, и потому сейчас же кто-то сочинил, что Фрике отодрал дерзкого гамена. Тем не менее причина ссоры оставалась для всех непонятной.
– Велика штука, что он ударил эту потаскушку! Стоило из-за таких пустяков подымать историю! – слышалось со всех сторон.
В квартале этом все привыкли к тому, что самцы бьют самок. Фрике поспешил удалиться, Флампен провожал его угрозами.
То, что произошло с Состеном, доказывает нам, что память – одна из самых странных способностей человека воспринимать окружающее. Она слишком своевольна и не всегда подчиняется воле человека.
Фрике, отправившийся в квартал этот с целью разыскать всех жителей с фамилией на и с твердым намерением вручить каждому из них письмо Николя, совершенно упустил из виду то важное обстоятельство, что старый товарищ его Флампен и живет на улице Гласьер. Он думал теперь не о Флампене, а об этих прелестных голубых глазах, он создавал в своих мечтах чистый, кроткий лик мадонны, которым судьбе угодно было украсить головку любовницы Флампена…
– Как мог этот ребенок пасть так низко? – спрашивал он себя, направляясь на улицу Пепиньер и разыскивая какого-то Ревершена, обойщика и продавца мебели, который тотчас же решил, что его вызывает к господину Николю какой-нибудь старый должник, возымевший желание оплатить давнишний счет. Счастливая мечта! Тебе суждено исчезнуть, и исчезнуть уже на веки вечные, через двадцать четыре часа.
Прогулка Николя завершалась между тем без особых приключений и неожиданностей. Он не встретил ни старых приятелей, ни очаровательных голубых глаз; но зато на улице Мишодьер он нашел настоящего Мартена, который решительно не мог понять, какое дело может иметь до него какой-то стряпчий, какой-то сутяга Николь.
Другая находка: по улице Гранж-Бательер, 23, Солиман Нурреден – еврейский банкир, армянин или уроженец Туниса, точно того никто не мог сказать. Прочитав поданное ему письмо, Нурреден сказал:
– Хорошо, я пошлю туда одного из своих коммивояжеров.
– Но там желают видеть лично вас.
– Если будет время, я зайду…
Но нечто выходящее из ряда вон ожидало Николя по улице Сурдьер. В доме под № 35 он предложил привратнику условный вопрос:
– Здесь живет мосье Маршен?
– Мосье Баратен! – поспешно поправил его привратник. – В четвертом подъезде, дверь направо. Позвоните два раза и ступайте скорее, потому что мосье Баратен уже давно ожидает вас.
– Вы так думаете?
– Я так говорю, потому что мосье Баратен приказал мне сейчас же пропустить вас, не теряя ни минуты и не задерживая вас пустой болтовней. Мосье Баратен желает принять сегодня только вас, для всех других его нет дома.
– Даже так? – удивился Николь.
– Точно так, сударь.
– Что за притча? – думал Николь, взбираясь на площадку четвертого этажа. – Тут какое-то недоразумение. Ну, да уж куда ни шло, пойду посмотрю, что это значит.
Николь позвонил два раза. Старческий дребезжащий голос ответил:
– Наконец-то! Я уже устал ждать вас, мой юный друг. Шутка сказать – пятнадцать лет!..
Дверь отворилась.
– Шутка-то, должно быть, забавная! – сказал себе Николь, переступая порог загадочной квартиры.
– Господин Маршен?.. – спросил Фрике у болтливого привратника.
– А чем он занимается? – поинтересовался тот.
– Не знаю. Мне надо передать ему письмо.
– Маршен… Погодите!.. Во втором живет Бернар… Вам, может быть, нужен Бернар?
– Нет-нет!
– Тогда спросите рядом.
В соседнем доме их приняли за воров, дальше – за нищих, в следующем – за агентов тайной полиции. Обойдя всю улицу Гранд-Шомьер, они нашли только одно подходящее имя – Альфонс Геден, бывший студент, написавший водевиль для театра Клюни и хвалебную песнь весне.
На всякий случай студенту оставлено было письмо следующего содержания:
«Париж, 20 сентября 1868 г.
Милостивый государь!
Покорнейше прошу Вас пожаловать завтра от 2 до 3 часов в мою контору по весьма важному делу, лично Вас касающемуся.
Николь.
Поверенный и ходатай по судебным и тяжебным делам. Улица Вавен, 110.»
– Едва ли только Геден этот окажется тем, кого нам надо, – заметил Фрике.
– В шахматной игре необходимы пешки! – пожал плечами его приятель.
– А я не умею играть в шахматы, – пожаловался Фрике.
– Начало, по крайней мере, пока довольно удачно, – похвалился Николь. – Теперь нам придется расстаться, – добавил он.
– Я останусь в этом квартале, – заявил Фрике. – Надо обойти улицу Гласьер.
– Едва ли ты найдешь там что-нибудь.
– Почему вы так полагаете?
– Потому, что, судя по твоему рассказу, лица эти не могут жить в таком бедном квартале.
– Да вы сами же говорите, что нельзя ничем пренебрегать.
– Конечно, конечно… Орудуй, милый Фрике, орудуй здесь, а я отправлюсь на правый берег. Когда покончишь с улицей Гласьер, повороти через Пасси на улицу Круа-Буасьер, затем отправляйся на улицу Пениньер, а центральным кварталом я уж сам займусь.
– Слушаюсь. Желаю вам успеха, мосье Николь!
И приятели разошлись в разные стороны. Фрике направился к кварталу Гласьер, который населен почти исключительно бедными рабочими. Тощие, испитые физиономии, бледные, болезненные лица молодых девушек попадаются там на каждом шагу. Порок и разврат нашли себе здесь обильную пищу и вербуют своих покорных рекрутов главным образом в этой части Парижа.
Проходя мимо бедной, грязной гостиницы, Фрике услышал свое имя.
– Эй! Фрике! – окликнул его знакомый гортанный голос.
– А-а! Это ты, Флампен.
– Чего ты тут болтаешься?
– Да так… Просто гуляю.
– Небось старый-то твой хрыч опять тебе намылил голову?
– Мосье Лефевр?.. Да.
– Ты вырос, Фрике, преобразился в настоящего мужчину.
– Еще бы! Мне ведь уже восемнадцать… А ты вот нисколько не изменился, все тот же…
– Портильар, – подсказал гамен и захохотал во все горло.
Личность эта была, действительно, не из симпатичных, и с первого же взгляда напоминала злополучного гамена Эжена Сю, с тою только разницей, что этому гамену было уже двадцать лет.
Флампен был безобразен и гадок. Безобразие его – не из обыкновенных, на нем лежала какая-то особая печать самых низких животных страстей и пороков. Его громадный и слюнявый рот, с толстыми, бледными губами, с кривыми, желтыми зубами, изрыгал одну площадную брань и грязные, неприличные остроты. Его нахально вздернутый нос, казалось, каким-то собачьим чутьем выискивал поживу и легкую добычу. Его глубоко ушедшие в орбиты глаза – не то серого, не то зеленовато-коричневого цвета – еще издали зорко намечали свою жертву.
Прежде Флампен пренебрегал своим туалетом, а теперь на нем были чистая рубашка из полосатого перкаля и франтовской галстук сольферинового цвета. Его гладко и ровно расчесанные волосы напомажены и слегка взбиты на висках. Надетая набекрень черная шелковая фуражка и блуза с широко откинутым назад воротником как нельзя более гармонировали между собой. Ходил он самой что ни на есть разгильдяйской походкой, заложив руки в карманы своих узких панталон.
Я уверен, что вы непременно где-нибудь видели тип человека, подобного Флампену, и при встрече с ним не могли удержаться от невольной гримасы омерзения и отвращения, тогда как рука ваша благоразумно опускалась в карман, чтобы убедиться в целости и неприкосновенности кошелька или бумажника.
Фрике недолюбливал Флампена и потому не обрадовался этой встрече.
– Что поделываешь, как поживаешь, Флампен? – спросил он его, только бы что-нибудь сказать.
– Я? Я живу теперь с Виржини.
– Какая это Виржини?
– Ба! Да разве ты не знаешь маленькую Этиоле?
– Не знаю и не понимаю. Чем ты занимаешься?
– Да говорю тебе, что занимаюсь этой маленькой девчонкой! – топнул ногою гамен, глядя удивленными глазами на своего прежнего товарища.
– А-а! Ну, это, конечно, другое дело…
– Легка на помине! – крикнул Флампен, указывая на дверь грязной харчевни, из которой выходило тщедушное худенькое существо.
– Это твоя жена? – удивился Фрике.
– Ну, да!
– Но она еще ребенок.
– Кто это? Этиоле-то ребенок? Ей уже шестнадцать лет, мой милый.
В сердце Фрике невольно шевельнулась жалость к этому маленькому, хрупкому созданию, которому веселая публика танцклассов дала странное прозвище Этиоле. По привычке он приподнял фуражку и поклонился вновь пришедшей.
– А ведь приятель твой гораздо благовоспитаннее тебя, Флампен, – сказала она, бросив благодарный взгляд Фрике за его маленькое внимание. Она не была избалована вежливостью своих кавалеров.
– Он кланяется тебе только потому, что не знает тебя, – заметил Флампен, пожав плечами.
– Неправда, – прервал его Фрике, – я кланяюсь всякой женщине, потому что она женщина, а такой хорошенькой девушке, как мадемуазель Этиоле…
Флампен не слушал. Подскочив к Виржини, он ударил ее по лицу и сказал грубо:
– Эй ты, недомерок, поворачивай пятки куда следует.
Но и маленькая Этиоле не осталась в долгу: градом пощечин и пинков отвечала она своему обидчику. Слабое создание работало и руками, и ногами.
– Как смеешь ты ее бить! – крикнул Фрике.
– Но ведь она моя жена! – едва мог проговорить Флампен, отбиваясь от сыпавшихся на него ударов.
Он твердо стоял на своем праве власти над телом бедной Виржини и присоединял к нему еще право бить и тиранить ее, когда ему вздумается.
На месте происшествия собралась между тем любопытная толпа. Флампена не любили, и потому сейчас же кто-то сочинил, что Фрике отодрал дерзкого гамена. Тем не менее причина ссоры оставалась для всех непонятной.
– Велика штука, что он ударил эту потаскушку! Стоило из-за таких пустяков подымать историю! – слышалось со всех сторон.
В квартале этом все привыкли к тому, что самцы бьют самок. Фрике поспешил удалиться, Флампен провожал его угрозами.
То, что произошло с Состеном, доказывает нам, что память – одна из самых странных способностей человека воспринимать окружающее. Она слишком своевольна и не всегда подчиняется воле человека.
Фрике, отправившийся в квартал этот с целью разыскать всех жителей с фамилией на и с твердым намерением вручить каждому из них письмо Николя, совершенно упустил из виду то важное обстоятельство, что старый товарищ его Флампен и живет на улице Гласьер. Он думал теперь не о Флампене, а об этих прелестных голубых глазах, он создавал в своих мечтах чистый, кроткий лик мадонны, которым судьбе угодно было украсить головку любовницы Флампена…
– Как мог этот ребенок пасть так низко? – спрашивал он себя, направляясь на улицу Пепиньер и разыскивая какого-то Ревершена, обойщика и продавца мебели, который тотчас же решил, что его вызывает к господину Николю какой-нибудь старый должник, возымевший желание оплатить давнишний счет. Счастливая мечта! Тебе суждено исчезнуть, и исчезнуть уже на веки вечные, через двадцать четыре часа.
Прогулка Николя завершалась между тем без особых приключений и неожиданностей. Он не встретил ни старых приятелей, ни очаровательных голубых глаз; но зато на улице Мишодьер он нашел настоящего Мартена, который решительно не мог понять, какое дело может иметь до него какой-то стряпчий, какой-то сутяга Николь.
Другая находка: по улице Гранж-Бательер, 23, Солиман Нурреден – еврейский банкир, армянин или уроженец Туниса, точно того никто не мог сказать. Прочитав поданное ему письмо, Нурреден сказал:
– Хорошо, я пошлю туда одного из своих коммивояжеров.
– Но там желают видеть лично вас.
– Если будет время, я зайду…
Но нечто выходящее из ряда вон ожидало Николя по улице Сурдьер. В доме под № 35 он предложил привратнику условный вопрос:
– Здесь живет мосье Маршен?
– Мосье Баратен! – поспешно поправил его привратник. – В четвертом подъезде, дверь направо. Позвоните два раза и ступайте скорее, потому что мосье Баратен уже давно ожидает вас.
– Вы так думаете?
– Я так говорю, потому что мосье Баратен приказал мне сейчас же пропустить вас, не теряя ни минуты и не задерживая вас пустой болтовней. Мосье Баратен желает принять сегодня только вас, для всех других его нет дома.
– Даже так? – удивился Николь.
– Точно так, сударь.
– Что за притча? – думал Николь, взбираясь на площадку четвертого этажа. – Тут какое-то недоразумение. Ну, да уж куда ни шло, пойду посмотрю, что это значит.
Николь позвонил два раза. Старческий дребезжащий голос ответил:
– Наконец-то! Я уже устал ждать вас, мой юный друг. Шутка сказать – пятнадцать лет!..
Дверь отворилась.
– Шутка-то, должно быть, забавная! – сказал себе Николь, переступая порог загадочной квартиры.
VII
Водевиль переходит в драму
Когда друзья встретились вечером, чтобы поделиться друг с другом результатами своих розысков, у каждого была тайна, которую один старался скрыть от другого.
Фрике промолчал о встрече с Этиоле.
Николь скрыл от него интересный эпизод, случившийся в доме по улице Сурдьер.
Ни тот, ни другой и не предполагал, что случайные обстоятельства эти могли содействовать достижению их общей цели.
Фрике весь вечер был задумчив, а Николь – очень озабочен. И что могло произойти у этого Баратена? Может быть, мы узнаем это позже. В настоящий же момент воздадим должное уважение скрытности Николя. Не без некоторого страха ожидал он следующего дня.
От двух до трех он должен был принять четырех посетителей: студента Гедена, обойщика Ревершена, капитана Мартена и банкира Нурредена.
– Какими же сказками отделаемся мы от этих господ? – спросил Фрике.
– А, право, я еще и сам не знаю, – вздохнул Николь.
– Во всяком случае, важное преимущество на нашей стороне, – продолжал Фрике.
– Какое? – оживился его приятель.
– Да то, что мы-то, по крайней мере, знаем, чего добиваемся, а им и это не известно.
– Верно… Ну, ладно, утро вечера мудренее. Пора спать.
Рано поднялся Николь на следующее утро, ему надо было все устроить и приготовить. Требовалось преобразить комнату в деловой кабинет… И вот на столах, и под столами, и на стульях, и на диванах появились кипы якобы деловых бумаг.
В какой-нибудь час цель была достигнута, и жилище Николя совершенно преобразилось. На самом видном месте возвышалось старинное бюро со всеми необходимыми принадлежностями, а рядом с ним был поставлен письменный стол, долженствовавший служить секретарю Николя.
Фрике облекся в старое пальто своего приятеля и с самым сосредоточенным видом уткнул нос в кипы наваленных на столе бумаг.
Николь поспешил воспользоваться своими знаниями и опытностью актера и искусно загримировался ловкой, привычной рукой. Он взбил себе хохол а-ля Луи-Филипп и налепил баки, придававшие его физиономии серьезный, весьма внушительный вид. В каждой морщине лба, в каждой складке платья виден был строгий законник. Легкий слой пудры придавал шевелюре стряпчего серебристый оттенок только что проявляющейся седины, большие очки и высокий белый галстук довершали искусно придуманный туалет.
– Надо нам с тобой условиться, милый Фрике, – сказал Николь своему воображаемому клерку. – Если в одном из четырех посетителей ты узнаешь кого-нибудь из участников дуэли в Медонском лесу, то сейчас же углубись в письмо.
– Прекрасно… Если личности эти окажутся совершенно незнакомыми, я имею право вмешаться в вашу деловую беседу, мосье Николь?
– Можешь.
– Знаете, мне пришла в голову отличнейшая штука! – радостно вскричал Фрике, разрывая кипы бумаг и журналов.
– Что ты хочешь сделать?
– Глядите!
Фрике схватил спичку и принялся поджигать бумаги.
– Безумец! Ты сожжешь весь дом! – перепугался Николь.
– Не беспокойтесь!
– Какие же ты сжег бумаги?
– Да просто никуда не годный хлам.
– А наш драгоценный обрывок конверта?
– Он у меня в кармане. Насчет этого обрывка можете быть совершенно спокойны.
– Да объяснишь ли ты мне, наконец, к чему ты бумаги сжег! – нетерпеливо топнул ногою Николь.
Фрике уже было разинул рот, чтобы дать требуемое объяснение, как у входной двери звякнул звонок.
– Ах, черт возьми! – засуетился он и кинулся отворять дверь.
– Господин Николь? – резко спросил вошедший.
– К вашим услугам, – ответил Николь.
– Я капитан Мартен.
– А-а! Хорошо-с… Сейчас…
– Вы известили меня письмом о каком-то важном деле. Николь и Фрике тревожно переглянулись, но так как гамен не принимался за письмо, Николь смекнул, что капитан не участвовал в дуэли.
– Вы господин Мартен? Капитан зуавов?
– Капитан гвардейских егерей, – поправил тот.
– Да-да… – с озабоченным видом проговорил Николь, пересматривая бумаги. – Где же переписка по тяжбе Мартена? – нетерпеливо прикрикнул он на клерка.
– Какая тяжба? У меня нет никакой тяжбы! – сердито возразил капитан.
– Прошу извинить! Но по делу…
– У меня нет никаких дел! Что за глупая мистификация!
– Мне крайне прискорбно… Но я уверен, что секретарь мой задевал куда-нибудь эти важные бумаги и теперь…
– Я их не брал! – качал головой Фрике, готовый прыснуть от смеха.
– И к тому же, говоря откровенно, я не уверен, сударь, вас ли именно касается это дело… Мы разыскиваем некоего Мартена…
– Но Мартенов в Париже целые сотни, черт возьми! – горячился капитан.
– В том-то и дело! – вздохнул Николь.
– Но в полку гвардейских егерей нет другого капитана Мартена, – продолжал тот.
– Гвардейских егерей… – глубокомысленно протянул ходатай по делам. – А тот Мартен, которого мы ищем, служит в гражданском ведомстве.
– Милостивый государь, как должен я понимать эту глупейшую шутку?
– Могу вас уверить, что тут нет никакой шутки, – обиделся почтенный стряпчий.
– Как смели вы беспокоить гвардейского офицера по каким-то пустым, ни на чем не основанным догадкам?
– Тут вышло маленькое недоразумение.
– Недоразумение! Ошибка! Что за чертовская контора! – пожал плечами капитан и вышел из комнаты, со всей силы хлопнув дверью.
Фрике дал волю душившему его смеху. Николь поднялся с места и начал беспокойно шагать по комнате.
– Что за непростительный промах! – проговорил он.
– Да ведь сразу-то не сообразишь, что именно следует сказать! – хохотал Фрике.
– Этот проклятый офицеришка просто не давал мне дух перевести, – отдувался стряпчий.
– Фамилий-то подходящих немало по Парижу, так что нечего удивляться первой неудаче, мосье Николь, – утешал Фрике.
– Ты вместо того, чтобы помочь, только хохочешь, – укоризненно поглядел на него приятель.
– Но ведь стоит только взглянуть на вас! – покатился опять со смеху Фрике.
Новый звонок, новый посетитель… В комнату вошел обойщик Ревершен.
– Вы вызывали меня, господин Николь? – подошел он к бюро.
– А-а! Мосье Ревершен… – начал фразу Николь, собираясь с мыслями.
– Да, Ревершен.
– О! Вы, конечно, уже догадались, по какому делу я пригласил вас сюда?
– Далек, признаюсь, далек от всяких догадок на этот счет.
– Ну, как не догадались? Должников-то, я думаю, у вас немало!
– Как не быть! – вздохнул обойщик.
– Есть, вероятно, и такие, на которых вы уже давно махнули рукой, – продолжал Николь. – Ну-с, так я должен вам сообщить, что мне поручено свести с вами счеты по одной довольно крупной расписке, которая была вам выдана уже много лет тому назад мосье… мосье… погодите, я сейчас скажу вам фамилию этого человека.
– Но что же затрудняет вас? – спросил Ревершен. Николь не мог ему ответить, что его затрудняет самое имя, что его-то именно он и не знает.
– На случай я захватил с собой кое-какие счета, – продолжал обойщик. – Так как я на них уже не рассчитывал, то могу получить по двадцати за сто.
– Но по двадцати же будет для вас обидно, – заметил Николь.
– Буду и тем доволен.
– Получением этих денег вы, конечно, обязаны единственно мне. Благодаря моему содействию, вам придется получить хоть что-нибудь. Итак, согласны вы, сударь, удовольствоваться двумя третями следуемой вам суммы, предоставив остальную треть в мою пользу?
Фрике недоумевал, но тем не менее с восторгом следил за каждым словом Николя.
Отставной комедиант попал в свою сферу и был, действительно, неподражаем.
Ревершен подумал и отвечал:
– Хорошо! Я дам вам тридцать три процента. Сейчас я вам вручу все эти полуистлевшие расписки и обязательства.
Николь был в восторге.
– Что за милый, догадливый субъект! – подумал он.
– А-а! Так вот что ему нужно, – догадался, наконец, Фрике. – Ему нужны имена клиентов этого Ревершена! Надо, однако, помочь Николю.
Прельщенный заманчивой перспективой выгодной получки коммерсант, действительно, предупреждал желания Николя.
– Теперь поговорим обстоятельно… – продолжал делец. – Секретарь мой даст вам сейчас подробные сведения…
Но Фрике уже подносил платок к глазам и потихоньку всхлипывал.
– Что с тобой? – повернулся к нему с озабоченным видом патрон.
– Не лишите меня последнего куска хлеба! Не прогоните меня, мосье Николь!.. – бормотал гамен, заливаясь притворными слезами.
– Но что такое? В чем дело? – удивлялся стряпчий.
– Да… бумаги этого мосье…
– Ну?
– Вам же известно, какое несчастье настигло нас сегодня утром, мосье Николь…
– Да, да! Огонь… Угрожавший пожаром, – вспомнил Николь.
– Бумаги эти сгорели…
– А банковые билеты?
– Их постигла та же участь.
– Ах ты, презренный негодяй! – привскочил на своем стуле бывший актер.
Дело принимало такой оборот, что ходатай по судебным делам, казалось, готов был уже отколотить своего коллегу, но сердобольный Ревершен явился посредником.
Сцена эта была разыграна так искусно, что и более опытный и проницательный человек мог попасть в ловушку, а простачок Ревершен попался, конечно, с руками и ногами.
Расходившийся не на шутку патрон уступил наконец настоятельным просьбам пострадавшего клиента и несколько успокоился.
– Но вы, надеюсь, сохранили, по крайней мере, запомнили имя должника? – строго кинул он пристыженному клерку.
– К сожалению – нет! – вздохнул Фрике. – Когда я входил в кабинет, все бумаги были уже в огне, и мне не удалось спасти ни одного листочка. Я успел вытащить только клочок конверта с адресом господина Ревершена. Вот он, мосье Николь: «Улица Пепиньер, мосье Ревершен». – Лица обоих дельцов сияли каким-то победным блеском, но, углубленный в рассматривание поданного ему клочка бумаги, обойщик ничего не заметил.
– Мне крайне прискорбно, что вам приходится терпеть убытки из-за небрежности и нерадения к делу моих служащих, – принялся извиняться Николь. – Но если вам угодно, сударь, мы можем сейчас же сделать приблизительный расчет.
– Нет! Нет! – замахал руками сговорчивый клиент. – Это еще успеется, надо же вам собрать необходимые справки, привести все в порядок – тогда и сочтемся. А почерк этот мне знаком, очень знаком, – прибавил он, внимательно разглядывая обожженный обрывок конверта. – Надо сравнить дома…
– Секретарь мой может пойти с вами, сударь. Сравнив почерк, вам, может быть, и удастся найти хоть одного кредитора.
Полчаса спустя Фрике, утешенный и успокоенный Ревершеном, возвратился к Николю со следующим драгоценным свидетельством, написанным рукою самого обойщика:
«Сравнив почерк обрывка конверта с почерком неуплаченной расписки некоего Викарио Пильвейра, улица Тревиз, нахожу между ними большое сходство».
– А ведь мы, кажется, напали, наконец, на след, дружок Фрике! – торжественно воскликнул Николь. – Однако нельзя терять ни минуты. Пока ты был у этого обойщика, сюда приходил конторщик Нурредена. Я сказал ему, что ты отправился к его патрону, и что вы, вероятно, разошлись в дороге.
– Что же надо мне сказать тем, с улицы Гранж-Бательер?
– Скажи им, что мы просим сведений насчет состоятельности и благонадежности некоего Викарио Пильвейра, вексель которого предлагается нам в уплату.
Вот ответ, данный кассиром банкирской конторы Солимана Нурредена в виде справки: «Подпись Викарио Пильвейра не имеет никакого значения. Это третий поручитель по векселям Карлеваля, выданным на имя Буа-Репона. Наша контора имеет этих векселей на двенадцать тысяч франков, и все они не оплачены. Карлеваль объявлен на бирже не состоятельным. Местожительство Викарио неизвестно».
– Ну, что ты скажешь насчет всего этого, дружок Фрике? – победоносным тоном спросил Николь.
– Конечно, сведения эти могут пригодиться, но все же этого еще слишком мало, мосье Николь.
– Фрике! Мы с тобой разыграли сцену с обойщиком не хуже актеров «Комеди Франсез».
– Чудак этот Ревершен. Да! А что же наш студент, мосье Николь?
– Альфонс Геден?.. Пока еще не приходил.
– У этого голыша, конечно, куча кредиторов, его и не заманишь к поверенному по судебным тяжебным делам!
– Постой, постой!.. Он, кажется, публикуется в какой-то газете!
– Да, он пишет в «Нувель де Пари».
– А ведь мы можем извлечь из этого немалую пользу, дружок Фрике.
– Какую?
– А вот поживешь – узнаешь. Теперь нам необходимо прежде всего разыскать этого Викарио Пильвейра… Собирайся-ка опять на охоту!
Фрике промолчал о встрече с Этиоле.
Николь скрыл от него интересный эпизод, случившийся в доме по улице Сурдьер.
Ни тот, ни другой и не предполагал, что случайные обстоятельства эти могли содействовать достижению их общей цели.
Фрике весь вечер был задумчив, а Николь – очень озабочен. И что могло произойти у этого Баратена? Может быть, мы узнаем это позже. В настоящий же момент воздадим должное уважение скрытности Николя. Не без некоторого страха ожидал он следующего дня.
От двух до трех он должен был принять четырех посетителей: студента Гедена, обойщика Ревершена, капитана Мартена и банкира Нурредена.
– Какими же сказками отделаемся мы от этих господ? – спросил Фрике.
– А, право, я еще и сам не знаю, – вздохнул Николь.
– Во всяком случае, важное преимущество на нашей стороне, – продолжал Фрике.
– Какое? – оживился его приятель.
– Да то, что мы-то, по крайней мере, знаем, чего добиваемся, а им и это не известно.
– Верно… Ну, ладно, утро вечера мудренее. Пора спать.
Рано поднялся Николь на следующее утро, ему надо было все устроить и приготовить. Требовалось преобразить комнату в деловой кабинет… И вот на столах, и под столами, и на стульях, и на диванах появились кипы якобы деловых бумаг.
В какой-нибудь час цель была достигнута, и жилище Николя совершенно преобразилось. На самом видном месте возвышалось старинное бюро со всеми необходимыми принадлежностями, а рядом с ним был поставлен письменный стол, долженствовавший служить секретарю Николя.
Фрике облекся в старое пальто своего приятеля и с самым сосредоточенным видом уткнул нос в кипы наваленных на столе бумаг.
Николь поспешил воспользоваться своими знаниями и опытностью актера и искусно загримировался ловкой, привычной рукой. Он взбил себе хохол а-ля Луи-Филипп и налепил баки, придававшие его физиономии серьезный, весьма внушительный вид. В каждой морщине лба, в каждой складке платья виден был строгий законник. Легкий слой пудры придавал шевелюре стряпчего серебристый оттенок только что проявляющейся седины, большие очки и высокий белый галстук довершали искусно придуманный туалет.
– Надо нам с тобой условиться, милый Фрике, – сказал Николь своему воображаемому клерку. – Если в одном из четырех посетителей ты узнаешь кого-нибудь из участников дуэли в Медонском лесу, то сейчас же углубись в письмо.
– Прекрасно… Если личности эти окажутся совершенно незнакомыми, я имею право вмешаться в вашу деловую беседу, мосье Николь?
– Можешь.
– Знаете, мне пришла в голову отличнейшая штука! – радостно вскричал Фрике, разрывая кипы бумаг и журналов.
– Что ты хочешь сделать?
– Глядите!
Фрике схватил спичку и принялся поджигать бумаги.
– Безумец! Ты сожжешь весь дом! – перепугался Николь.
– Не беспокойтесь!
– Какие же ты сжег бумаги?
– Да просто никуда не годный хлам.
– А наш драгоценный обрывок конверта?
– Он у меня в кармане. Насчет этого обрывка можете быть совершенно спокойны.
– Да объяснишь ли ты мне, наконец, к чему ты бумаги сжег! – нетерпеливо топнул ногою Николь.
Фрике уже было разинул рот, чтобы дать требуемое объяснение, как у входной двери звякнул звонок.
– Ах, черт возьми! – засуетился он и кинулся отворять дверь.
– Господин Николь? – резко спросил вошедший.
– К вашим услугам, – ответил Николь.
– Я капитан Мартен.
– А-а! Хорошо-с… Сейчас…
– Вы известили меня письмом о каком-то важном деле. Николь и Фрике тревожно переглянулись, но так как гамен не принимался за письмо, Николь смекнул, что капитан не участвовал в дуэли.
– Вы господин Мартен? Капитан зуавов?
– Капитан гвардейских егерей, – поправил тот.
– Да-да… – с озабоченным видом проговорил Николь, пересматривая бумаги. – Где же переписка по тяжбе Мартена? – нетерпеливо прикрикнул он на клерка.
– Какая тяжба? У меня нет никакой тяжбы! – сердито возразил капитан.
– Прошу извинить! Но по делу…
– У меня нет никаких дел! Что за глупая мистификация!
– Мне крайне прискорбно… Но я уверен, что секретарь мой задевал куда-нибудь эти важные бумаги и теперь…
– Я их не брал! – качал головой Фрике, готовый прыснуть от смеха.
– И к тому же, говоря откровенно, я не уверен, сударь, вас ли именно касается это дело… Мы разыскиваем некоего Мартена…
– Но Мартенов в Париже целые сотни, черт возьми! – горячился капитан.
– В том-то и дело! – вздохнул Николь.
– Но в полку гвардейских егерей нет другого капитана Мартена, – продолжал тот.
– Гвардейских егерей… – глубокомысленно протянул ходатай по делам. – А тот Мартен, которого мы ищем, служит в гражданском ведомстве.
– Милостивый государь, как должен я понимать эту глупейшую шутку?
– Могу вас уверить, что тут нет никакой шутки, – обиделся почтенный стряпчий.
– Как смели вы беспокоить гвардейского офицера по каким-то пустым, ни на чем не основанным догадкам?
– Тут вышло маленькое недоразумение.
– Недоразумение! Ошибка! Что за чертовская контора! – пожал плечами капитан и вышел из комнаты, со всей силы хлопнув дверью.
Фрике дал волю душившему его смеху. Николь поднялся с места и начал беспокойно шагать по комнате.
– Что за непростительный промах! – проговорил он.
– Да ведь сразу-то не сообразишь, что именно следует сказать! – хохотал Фрике.
– Этот проклятый офицеришка просто не давал мне дух перевести, – отдувался стряпчий.
– Фамилий-то подходящих немало по Парижу, так что нечего удивляться первой неудаче, мосье Николь, – утешал Фрике.
– Ты вместо того, чтобы помочь, только хохочешь, – укоризненно поглядел на него приятель.
– Но ведь стоит только взглянуть на вас! – покатился опять со смеху Фрике.
Новый звонок, новый посетитель… В комнату вошел обойщик Ревершен.
– Вы вызывали меня, господин Николь? – подошел он к бюро.
– А-а! Мосье Ревершен… – начал фразу Николь, собираясь с мыслями.
– Да, Ревершен.
– О! Вы, конечно, уже догадались, по какому делу я пригласил вас сюда?
– Далек, признаюсь, далек от всяких догадок на этот счет.
– Ну, как не догадались? Должников-то, я думаю, у вас немало!
– Как не быть! – вздохнул обойщик.
– Есть, вероятно, и такие, на которых вы уже давно махнули рукой, – продолжал Николь. – Ну-с, так я должен вам сообщить, что мне поручено свести с вами счеты по одной довольно крупной расписке, которая была вам выдана уже много лет тому назад мосье… мосье… погодите, я сейчас скажу вам фамилию этого человека.
– Но что же затрудняет вас? – спросил Ревершен. Николь не мог ему ответить, что его затрудняет самое имя, что его-то именно он и не знает.
– На случай я захватил с собой кое-какие счета, – продолжал обойщик. – Так как я на них уже не рассчитывал, то могу получить по двадцати за сто.
– Но по двадцати же будет для вас обидно, – заметил Николь.
– Буду и тем доволен.
– Получением этих денег вы, конечно, обязаны единственно мне. Благодаря моему содействию, вам придется получить хоть что-нибудь. Итак, согласны вы, сударь, удовольствоваться двумя третями следуемой вам суммы, предоставив остальную треть в мою пользу?
Фрике недоумевал, но тем не менее с восторгом следил за каждым словом Николя.
Отставной комедиант попал в свою сферу и был, действительно, неподражаем.
Ревершен подумал и отвечал:
– Хорошо! Я дам вам тридцать три процента. Сейчас я вам вручу все эти полуистлевшие расписки и обязательства.
Николь был в восторге.
– Что за милый, догадливый субъект! – подумал он.
– А-а! Так вот что ему нужно, – догадался, наконец, Фрике. – Ему нужны имена клиентов этого Ревершена! Надо, однако, помочь Николю.
Прельщенный заманчивой перспективой выгодной получки коммерсант, действительно, предупреждал желания Николя.
– Теперь поговорим обстоятельно… – продолжал делец. – Секретарь мой даст вам сейчас подробные сведения…
Но Фрике уже подносил платок к глазам и потихоньку всхлипывал.
– Что с тобой? – повернулся к нему с озабоченным видом патрон.
– Не лишите меня последнего куска хлеба! Не прогоните меня, мосье Николь!.. – бормотал гамен, заливаясь притворными слезами.
– Но что такое? В чем дело? – удивлялся стряпчий.
– Да… бумаги этого мосье…
– Ну?
– Вам же известно, какое несчастье настигло нас сегодня утром, мосье Николь…
– Да, да! Огонь… Угрожавший пожаром, – вспомнил Николь.
– Бумаги эти сгорели…
– А банковые билеты?
– Их постигла та же участь.
– Ах ты, презренный негодяй! – привскочил на своем стуле бывший актер.
Дело принимало такой оборот, что ходатай по судебным делам, казалось, готов был уже отколотить своего коллегу, но сердобольный Ревершен явился посредником.
Сцена эта была разыграна так искусно, что и более опытный и проницательный человек мог попасть в ловушку, а простачок Ревершен попался, конечно, с руками и ногами.
Расходившийся не на шутку патрон уступил наконец настоятельным просьбам пострадавшего клиента и несколько успокоился.
– Но вы, надеюсь, сохранили, по крайней мере, запомнили имя должника? – строго кинул он пристыженному клерку.
– К сожалению – нет! – вздохнул Фрике. – Когда я входил в кабинет, все бумаги были уже в огне, и мне не удалось спасти ни одного листочка. Я успел вытащить только клочок конверта с адресом господина Ревершена. Вот он, мосье Николь: «Улица Пепиньер, мосье Ревершен». – Лица обоих дельцов сияли каким-то победным блеском, но, углубленный в рассматривание поданного ему клочка бумаги, обойщик ничего не заметил.
– Мне крайне прискорбно, что вам приходится терпеть убытки из-за небрежности и нерадения к делу моих служащих, – принялся извиняться Николь. – Но если вам угодно, сударь, мы можем сейчас же сделать приблизительный расчет.
– Нет! Нет! – замахал руками сговорчивый клиент. – Это еще успеется, надо же вам собрать необходимые справки, привести все в порядок – тогда и сочтемся. А почерк этот мне знаком, очень знаком, – прибавил он, внимательно разглядывая обожженный обрывок конверта. – Надо сравнить дома…
– Секретарь мой может пойти с вами, сударь. Сравнив почерк, вам, может быть, и удастся найти хоть одного кредитора.
Полчаса спустя Фрике, утешенный и успокоенный Ревершеном, возвратился к Николю со следующим драгоценным свидетельством, написанным рукою самого обойщика:
«Сравнив почерк обрывка конверта с почерком неуплаченной расписки некоего Викарио Пильвейра, улица Тревиз, нахожу между ними большое сходство».
– А ведь мы, кажется, напали, наконец, на след, дружок Фрике! – торжественно воскликнул Николь. – Однако нельзя терять ни минуты. Пока ты был у этого обойщика, сюда приходил конторщик Нурредена. Я сказал ему, что ты отправился к его патрону, и что вы, вероятно, разошлись в дороге.
– Что же надо мне сказать тем, с улицы Гранж-Бательер?
– Скажи им, что мы просим сведений насчет состоятельности и благонадежности некоего Викарио Пильвейра, вексель которого предлагается нам в уплату.
Вот ответ, данный кассиром банкирской конторы Солимана Нурредена в виде справки: «Подпись Викарио Пильвейра не имеет никакого значения. Это третий поручитель по векселям Карлеваля, выданным на имя Буа-Репона. Наша контора имеет этих векселей на двенадцать тысяч франков, и все они не оплачены. Карлеваль объявлен на бирже не состоятельным. Местожительство Викарио неизвестно».
– Ну, что ты скажешь насчет всего этого, дружок Фрике? – победоносным тоном спросил Николь.
– Конечно, сведения эти могут пригодиться, но все же этого еще слишком мало, мосье Николь.
– Фрике! Мы с тобой разыграли сцену с обойщиком не хуже актеров «Комеди Франсез».
– Чудак этот Ревершен. Да! А что же наш студент, мосье Николь?
– Альфонс Геден?.. Пока еще не приходил.
– У этого голыша, конечно, куча кредиторов, его и не заманишь к поверенному по судебным тяжебным делам!
– Постой, постой!.. Он, кажется, публикуется в какой-то газете!
– Да, он пишет в «Нувель де Пари».
– А ведь мы можем извлечь из этого немалую пользу, дружок Фрике.
– Какую?
– А вот поживешь – узнаешь. Теперь нам необходимо прежде всего разыскать этого Викарио Пильвейра… Собирайся-ка опять на охоту!